Текст книги "Кружной путь, или Блуждания паломника"

Автор книги: Клайв Стейплз Льюис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Я не встречал его арендаторов, – сказал Джон.

– Как же, встречал, – сказала Матушка, – только не узнал. Снобы арендуют у Маммона, Маммон – у великана, а уж тот – у этого самого созданья.

– Вот бы Снобы удивились! – сказал Джон. – Они ведь думают, что у них хозяина нет.

– Так уж дело ведется, – сказала Матушка. – Малые люди не знают большого начальства. Да и оно не хочет, чтобы его знали. Однако рассказ мой не о том. Значит, злое созданье познакомилось с женой арендатора, а потом сами знаете, как в семье бывает – уговорила мужа сорвать плод. Только он потянулся к ветке, земля разверзлась вот так, от Севера до Юга. Люди живут здесь, но пропасть стоит, как стояла. Одни называют ее Ущельем, другие помнят, что на старых картах она звалась "Адамов Грех".

Глава 3

Добродетель довлеет себе

– Тогда Хозяин рассердился? – печально спросил Джон. – Тогда Он и завел правила и яму?

– Не так все просто, – ответила Матушка. – Многое случилось после того, как фермер сорвал плод. И он, и жена его пристрастились к плодам, им все было мало, они и сами сажали такие деревья, и прививали их ко всем другим, так что теперь нет ни одного чистого плода, корня или растения. Никто из вас не ел ничего, в чем нет хотя бы капельки яда.

– Причем тут правила? – спросил Джон.

– Ну как же! – сказала Матушка. – Когда вся еда отравлена хотя бы немного, нужно знать, что есть и как, иначе заболеешь. Только помните, одно отравлено больше, другое – много меньше.

– А мы тем временем никуда не идем, – сказал Виртус.

– Утром перенесу вас, если захотите, – сказала Матушка. – Вы уж слушайтесь меня, тут очень опасно.

– Если тут так опасно... – начал Джон, но Виртус перебил:

– Нет Матушка, я никого не слушаюсь. Спасибо за доброе намерение.

Джон закивал и тихо шепнул ему:

– Знаешь, не будем с ней связываться. Пойдем на Север и на Юг, поищем дороги. Виртус поднялся.

– Лучше мы поищем, где можно перелезть, – сказал он. – До сих пор я как-то шел, что ж меня нести!

– Попробуйте, – кротко сказала Матушка. – Спуститься-то вы спуститесь, а вот подняться... Ну, там мы снова встретимся!

Стемнело. Молодые люди попрощались со старушкой и решили сперва пойти на Север, ибо там дорога была чуть дальше от пропасти. Сияли звезды, становилось все холоднее.

Глава 4

Мистер Трутни

Примерно через милю Джон заметил огонек немного дальше от обрыва, и мне приснилось, как друзья вошли в калитку и постучались в дверь.

– Кто тут живет? – спросил Виртус, когда слуга открыл им.

– Мистер Трутни, – отвечал слуга. – Если вы не воры и не злодеи, он будет рад принять вас.

Слуга привел их в комнату, где при несильном, но ясном свете лампы сидел у камина пожилой человек. У ног его лежала собака, на коленях книга, на одном столике – головоломка, на другом – шахматы. Завидев гостей,

он встал неспешно и достойно.

– Рад вас видеть, – сказал он. – Обогрейтесь у очага. Эй, Труд, накрой на троих! Я не предложу вам богатых яств, мы сами делаем вино из первоцвета – быть может, оно не угодит вам, но меня кормит мой сад. Редиской я могу вас угостить, но неплохой, да, неплохой!.. Вижу, вы подметили мою слабость. Грешен, садом и огородом я горжусь. Стыдно ли это? Все мы – дети, и я назову мудрым того, кто доволен своей игрушкой. Умеренность и довольство, друзья мои, – лучшие из сокровищ. Осторожней, собака может укусить! Пират, кыш! Ах, Пират, ты и не знаешь, что обречен!

– Он болен? – спросил Джон.

– Слабеет, слабеет, – отвечал м-р Трутни. – Было бы неразумно оставлять его на мучения. Что поделаешь, omnes eodem cogimut [2]. Побегал на солнышке, половил блох, надо и честь знать. Жизнь следует принимать такой, как она есть.

– Вам будет скучно без него.

– Что ж, умение жить – великое искусство – велит нам усмирять свои страсти. Ни к одному существу нельзя слишком сильно привязываться. Пока оно есть, его любишь, это обогащает душу, а нет его – ничего не поделаешь. Страдание, знаете ли, ничего больше и нет. А сложишь – и забудешь. Где же этот Труд? Что нам, до утра его ждать?

– Иду, сэр, – откликнулся Труд из кухни.

– Заснул он там, что ли? – не успокоился м-р Трутни.

– Продолжим, однако, нашу беседу. Добрая беседа, на мой взгляд, – одно из высших наслаждений. Однако беседа – не лекция. Доктринерство убивает живую мысль. Я, знаете ли, не признаю систем. Слежу за ходом мысли, и все. Случай – лучший вожатый. Разве не он привел вас сюда?

– Не совсем, – сказал Виртус, давно пытавшийся вставить слово. – Мы ищем, как перейти Ущелье.

– Надеюсь, – сказал м-р Трутни, – вы не просите меня пойти с вами?

– Мы об этом и не думали, – сказал Джон.

– Что ж, идите, идите, друзья мои! – и м-р Трутни мелодично рассмеялся. – Ах, к чему это все! Я часто размышляю о суете ума, которая влечет нас в гору лишь для того, чтобы сойти вниз, или за моря, чтобы отведать плохого пива. Coelum non onimam mutamus [3] . Нет, нет, я не против непоседства, я терпим ко всем человеческим слабостям. Но, как и везде, секрет тут в том, чтобы вовремя остановиться. Попутешествовал, и будет. Но Ущелье... Прогуляйтесь лучше по утесам, виды те же, опасности – никакой.

– Мы не видов ищем, – сказал Джон. – Я, например, ищу дивный остров.

– Несомненно, – откликнулся м-р Трутни, – речь идет о каком-то эстетическом переживании. Что ж, молодые люди – это молодые люди! Кого не томили мечты, кто не гнался за тенью? Et in Arcadia ego! [4] Все мы были когда-то глупы, и это хорошо. Но воображение, как и аппетит, надо обуздывать – не ради какой-нибудь трансцендентной этики, а ради собственного блага. Поднести чашу к устам, ощутить дивный запах и не возжаждать – да, это большое искусство! В отличие от скота и от зверя человек способен остановиться там, где лежит граница между наслаждением и его недолжными плодами. Я не согласен с теми, кто осуждает римлян, принимавших на пиру рвотное. Того, кто умеет поесть и не объесться, я называю поистине цивилизованным человеком.

– А вы не знаете, как перейти через Ущелье? – спросил Виртус.

– Не знаю, – сказал м-р Трутни. – Никогда там не был. Человеку интересен лишь человек, пустые умозрения мне чужды. Ну, скажем, есть там дорога – на что она мне? Смешно подумать, что на той стороне найдешь что-нибудь новое! Endem est omnia semper [5] . Природа сделала для нас, что могла, и тот, кто не найдет удовольствия дома, не найдет его на чужбине. Ах ты, что за тварь! Ты подашь ужин или ты ждешь, пока я тебе кости переломаю?

– Иду, сэр! – крикнул Труд.

– Может быть, по ту сторону ущелья все иначе, – скзал Джон, пользуясь короткой паузой.

– Навряд ли, – сказал м-р Трутни. – Одежда и манеры могут меняться, природа человеческая неизменна. Поверьте, там те же занятные канальи, которых мы видим здесь.

– А вот Разум, – сказал Джон, – считает...

– Ах, Разум! – воскликнул м-р Трутни. – Этот психопат, который ездит повсюду в доспехах? Надеюсь, вы не подумали, что я с ним в дружбе? У разумности, которую я ставлю так высоко, нет худшего врага, чем Разум! Бедность языка, знаете ли...

– А в чем разница? – спросил Виртус.

– Разумность легка, Разум тяжек. Разумность знает, где остановиться, а ваш Разум нудно и долго сплетает доводы. У разумности – большая и веселая семья, Разум – холостяк, если не девственник. Будь моя воля, я бы его засадил в желтый дом, пусть там рассуждает. Он фанатик, я вам скажу, не знает меры, золотой середины, которую так ценит великий Стагирит. Auream quiquis...[6]

– Простите, – сказал Виртус, – мне странно это слышать. Я тоже взращен на Аристотеле, но, по-видимому, у нас были разные тексты. В том, который читал я, учение о мере значит совсем иное. Стагирит подчеркивает, что добро меры не имеет, нельзя зайти далеко по верному пути. Суть в другом: мы должны вести линию из середины основания, но чем дальше вершина треугольника, тем лучше. И потому...

– О, боги! – прервал его м-р Трутни. – Помилуйте нас, молодой человек! Мы не на лекции. Согласен, согласен, вы ученее меня! Философия – любовница, а не гувернантка. Педантизм мешает наслаждаться не меньше, чем...

– Что же до рассуждений, – продолжал Виртус, не знавший светских правил, – Аристотель придерживается другого мнения. Он считает, что самые бесполезные из них – самые достойные.

– Вижу, вы большой зубрила, молодой человек, – криво усмехнулся м-р Трутни. – Могли бы получить вцсший балл. Но здесь, вы меня простите, это все не к месту. Джентельмен знает древних не так, как ученый сухарь. Мы не запоминаем систем. Что такое система? Какая система лишена припева "Que sais je?" [7] Философия украшает, если хотите – услаждает жизнь, но мы посещаем Академию как зрители, не как участники. Труд, чтоб тебя!

– Ужин подан, сэр. – сказал Труд, появляясь в дверях.

И мне приснилось, что все пошли в столовую.

Глава 5

Застольная беседа

На столе стояли графин с вином и блюдо устриц. Как и предупредил м-р Трутни, вино было не очень хорошее, а рюмочки так малы, что Виртус выпил все сразу. Джон старался пить помедленнее, и потому, что боялся рассердить м-ра Трутни, и потому, что у него сводило скулы. Но старался он зря, ибо к супу подали херес.

– Dapibus onerabat mensas ineptis [8], – сказал м-р Трутни. – Надеюсь, этот неприхотливый напиток не претит здоровому вкусу.

– Вы сами делаете херес? – удивился Джон.

– Я имел ввиду вино из первоцвета, – сказал м-р Трутни. – А это мне соседи присылают. Кто прислал херес, Труд?

– Отец Плюш, сэр, – ответил Труд.

– Палтус! – вскричал Джон. – Неужели вы ловите сами...

– Нет, – сказал м-р Трутни. – Морскую рыбу мне присылают друзья, живущие у моря.

Больше Джон не спрашивал, и, когда подали несколько редисок, рад был услышать: "Смиренная еда, яйцо или редис..." Я знал во сне, откуда что взялось. Баранью ногу прислал м-р Маммон, закуски и пряности – Снобы, шампанское и мороженое – лорд Блазн. Многое м-р Трутни нашел в своем погребе, ибо прежние обитатели дома были щедры, а еда на Севере хранится долго. Хлеб, яблоки и соль оставил Эпикур, построивший этот дом. Легкое вино оставил Гораций, кларет и почти всю посуду – Монтень. А портвейн, поистине несравненный, принадлежал Рабле, которому его подарила Матушка, когда они еще ладили. После ужина м-р Трутни встал и возблагодарил Хозяина по латыни.

– Как? – удивился Джон. – Вы в Него верите?

– Всему свое место, – отвечал м-р Трутни. – Не мне отвергать столь прекрасную традицию. – Тут он побагровел и повторил, глядя на Джона: – Да, свое место, свое место!

– Вон оно что!.. – сказал Джон, и они долго молчали.

– Кроме того, – будто начал м-р Трутни, помолчав минут десять, – ценю хорошие манеры. Дорогой мой друг, мистер Виртус, ваш бокал пуст. В нем нет ничего. Cras ingens interabimus [9] ...

Снова все замолчали, и Джон подумал, не заснул ли м-р Трутни, но тот не спал, ибо сказал с большим пылом: "eras ingens ту-ру-рум, ту-ру-ру-рум...", улыбнулся гостям и закрыл глаза. Тогда вошел Труд, очень худой и оборванный в утреннем свете, и унес его в постель. Вернувшись, он проводил в постель и гостей, а, придя в столовую еще раз, слил остатки вина, выпил, постоял, моргая красными глазами, зевнул и принялся накрывать стол к завтраку.

Глава 6

Труд

Мне снилось, что Джон проснулся от холода. В доме было тихо, и встать он не решался, а попытался уснуть, навалив на себя все, что увидел. Однако он не согрелся и подумал: "Дай-ка я лучше пройдусь". Камин внизу еще не топился. Отыскав черный ход, Джон вышел в серый утренний садик или, вернее, дворик. Его окружали стены, деревьев в нем не было, и почти сразу под тонким слоем земли лежала скала. Неподалеку от дома стоял на четвереньках Труд и пытался удержать на месте кучку песка. Вокруг нее темнел голый камень.

– Доброе утро, – сказал Джон. – Что вы делаете?

– Грядку, сэр, – ответил Труд.

– Ваш хозяин – искусный садовод, насколько я понял.

– Он так говорит, сэр.

– А сам он здесь работает?

– Нет, сэр.

– Какая плохая земля!

– Меня кормит, сэр.

– А что тут растет, кроме редиски?

– Ничего, сэр.

Джон заглянул через стену и отскочил – там было ущелье. Даже этим холодным утром было видно, что по ту сторону теплее и зеленее, чем здесь.

– Не прислоняйтесь к ограде, сэр, – сказал Труд.

Оползни бывают.

– Неужели?

– Да, сэр. Я ее сколько раз чинил. А то бы дом сполз вон куда.

– Значит, ущелье становится шире?

– Здесь, у нас, становится. Вот при мистере Эпикуре...

– А вы и при других тут служили?

– Да, сэр, при всех. Как же им без меня? Раньше меня звали по имени Раб, а теперь по фамилии.

– Расскажите мне о своих прежних хозяевах.

– Мистер Эпикур был первый. Болел, бедняга, все боялся черной ямы! Хороший был человек. Тихий такой, уважительный. Очень я его жалел, когда он сполз...

– Как? – вскричал Джон. – Они гибли при этих обвалах?

– Почти все, сэр.

Тут из окна раздался рев:

– Эй, Труд, сукин сын! Где горячая вода?

– Иду, сэр, – отвечал Труд и вскочил с четверенек, успев, однако, еще раз подгрести со всех сторон свою кучку пыли.

– Скоро уйду от него, – сказал он Джону. – На Север.

– На Север?

– Да, сэр. Я думал, и вы с мистером Виртусом туда идете.

– Труд! – ревел м-р Трутни.

– Иду, сэр, – откликался Труд, подвязывая штаны бечевкой. – Так что, мистер Джон, разрешите мне пойти с вами.

– ТРУ-У-У-Д! – надрывался м-р Трутни.

– Иду, сэр. Значит, я сейчас ему и скажу.

– Да, мы пройдем немного дальше на Север, – сказал Джон. – Идите с нами, если Виртус не против.

– Спасибо, сэр, – сказал Труд и побежал в дом.

Глава 7

Ошибка мистера Виртуса

За завтраком м-р Трутни был не в духе.

– Мда, слуги у нас... – говорил он. – Надеюсь, Виртус, вы займетесь кухней, если я его рассчитаю? Пока я отыщу другого, мы поживем, как на пикнике!

Гости сказали, что уходят сразу после завтрака.

– Мда... – еще протяжней сказал м-р Трутни. – Значит, бросаете меня? Обрекаете на одиночество и низменные заботы? Что ж, нынешних людей я знаю... Так отвечают они на гостеприимство.

– Простите, – сказал Виртус. – Я охотно послужу вам, но я не думал, что вам так трудно стряпать самому. Когда вы рассказывали о достойной жизни, вы не упоминали о слугах.

– Знаете ли, – отвечал м-р Трутни, – когда описываешь паровоз, не объясняешь всех законов механики. Некоторые вещи подразумеваются.

– Например, богатство, – сказал Виртус.

– Благополучие, мой друг, благополучие, – сказал м-р Трутни.

– И здоровье? – спросил Виртус.

– И умеренное здоровье.

– Значит, вы учите людей быть счастливыми, когда все у них хорошо. Не все могут воспользоваться вашим советом. А теперь, если Труд покажет, где что, я помою посуду.

– Не беспокойтесь, сэр, – сухо сказал м-р Трутни, – я не нуждаюсь в вашей помощи и ваших наставлениях. Поживете, узнаете, что застолье – не университетская кафедра. Простите, я немного устал от ваших рассуждений. Беседа должна быть легкой, как мотылек. Не в обиду будь сказано, вы не умеете вовремя остановиться.

– Дело ваше, – сказал Виртус. – Но как же справитесь один?

– Закрою дом, – сказал м-р Трутни, – и предамся атараксии в отеле, пока не изобретут хороших роботов. Да, надо было слушать моих друзей из Шумигама! Они говорят, скоро все будут делать машины. А один ученый обещал, что выведет особых людей, которые просто не смогут поступить со мной так, как этот Труд.

Все четверо вышли, и м-р Трутни удивился, что его бывший слуга идет с его бывшими гостями. Но, передернув плечами, он воскликнул:

– А, все суета! У меня девиз такой: делай, что хочешь. Сколько голов, столько умов. Я могу вытерпеть все, кроме. нетерпимости.

И скрылся из вида.

–

[1] Пер. М.Гаспарова

[2] Мы все гонимы в Царство Подземное (пер. Семенова-Тянь-Шаньского). Здесь и далее м-р Трутни приводит, главным образом, строки из Горация.

[3] Небо, не душу меняем

[4] А я (был) в Аркадии

[5] Все одинаково всюду

[6] Начало фразы "Выбрав золотой середины меру" (пер. З.Морозкиной)

[7] Что я знаю?(фр.)

[8] Он накрывал стол неподходящей пищей

[9] Завтра опять в беспредельное море... (пер. Г.Церетели)

КНИГА ШЕСТАЯ

К СЕВЕРУ ОТ УЩЕЛЬЯ

Я не стану восхищаться преизбытком, одной добродетели, пока не увижу рядом с нею преизбытка другой, противоположной. Человек велик не тогда, когда стоит на краю, но тогда, когда касается обеих бездн и всего, что лежит между ними.

Паскаль

Высокомерие – одна из простейших защитных реакций.

Ричардо

Глава 1

Первые шаги к Северу

– По дороге идти незачем, – сказал Виртус. – Надо исследовать вон те скалы.

– Простите, сэр, – сказал Труд. – Я знаю этот край, заходил туда миль на тридцать. Пока что можно идти по дороге.

– Откуда вы знаете? – спросил Виртус.

– Ах, сэр, – отвечал Труд, – я часто пытался перейти Ущелье, особенно в молодые годы.

– Конечно, пойдем по дороге, – сказал Джон.

– А мне представляется, – возразил Виртус, – что перейти можно именно там, на крайнем Севере. В конце концов, переплывем пролив на лодке.

Они пошли по совсем уж безотрадным тропам, через камни и пустоши. Вскоре им стало трудно идти и трудно дышать, и они поняли, что путь их медленно поднимается вверх. Здесь почти ничего не росло – кустик, пучок чахлых трав, а так все мох да камень, и ступали они по камням. Серое небо нависло над ними, птиц не было, а холод стоял такой, что они не могли остановиться, сразу замерзали.

Виртус шел ровным шагом, Труд – тоже, но на почтительном расстоянии, а Джон натер ногу и хромал. Долго думал он, под каким предлогом остановиться и, наконец, сказал просто:

– Друзья мои, идти я больше не могу.

– Ты должен, – сказал Виртус.

– Мы вам поможем, сэр, – сказал Труд. – Не привыкли вы, силы нету.

И они подхватили его под руки, и вели много часов, и к вечеру услышали крики чаек, и Виртус воскликнул:

– Мы у берега!

– Еще далеко, сэр, – сказал Труд. – Чайки залетают от моря миль на тридцать, когда плохая погода.

И они еще долго шли, и серое небо стало черным, и они увидели хижину, и постучались в двери.

Глава 2

Три Бледных Брата

Войдя в дом, они увидели трех молодых людей, очень худых и бледных, которые сидели у печки. Потолок был низкий. У одной стены стояла скамья, застланная мешковиной.

– Мы не богаты, – сказал один из бледных людей, – но я управитель, и долг велит мне разделить с вами трапезу.

Звали его Угл.

– Убеждения не позволяют мне повторить слова моего друга, – сказал другой. – Я выше заблуждений, называемых гостеприимством и жалостью.

Его звали Классикус.

– Надеюсь, – сказал третий, – вы бродите по пустынным местам не потому, что заражены романтикой.

Он назывался Гумани.

Джон слишком устал, чтобы ответить, Труд не посмел бы, но Виртус сказал Углу:

– Вы очень добры.

– Я ничуть не добр, – сказал Угл. – Я делаю то, что должен делать. Моя этическая система зиждется на догме, а не на чувстве.

– Прекрасно вас понимаю, – сказал Виртус.

– Неужели вы из наших? – воскликнул Угл. Неужели вы схоласт и богослов?

– Простите, – сказал Виртус, – в таких делах я не разбираюсь, но знаю, что правилу надо следовать, ибо это – правило, а не потому, что мне так угодно.

– Да, вы не из наших, – сказал Угл, – и вы, конечно, погибнете. Языческие добродетели – лишь блестящие пороки. Приступим к трапезе.

И мне приснилось, что бледные люди вынули три банки мясных консервов и шесть галет. Угл поделился с гостями своей порцией. Каждому досталось очень мало, но все же Джон и Труд что-то съели, ибо Виртус и Угл наперебой уступали им свою еду.

– Пища наша проста, – сказал Классикус, – и придется не по вкусу тем, кто изощрил свою чувственность в южных краях. Но оцените совершенство формы. Банки – безупречный куб, галеты – квадрат.

– Надеюсь, – сказал Гумани, – вы заметили, что мы не употребляем старых, романтических приправ.

– Заметили, – скзал Джон.

– Все лучше редиски, – сказал Труд.

– Вы здесь живете, господа? – спросил Виртус.

– Да, – отвечал Гумани. – Мы основали общину. Народу у нас мало, пищи тоже, но когда мы возделаем эту землю, всего будет достаточно, конечно, для умеренных людей.

– Это прекрасно! – сказал Виртус. – Каковы же ваши принципы?

– Вера, гуманизм, классицизм, – сказали хором бледные люди.

– Вера! Значит вы – управители?

– Ни в коей мере! – вскричали Гумани и Классикус.

– Но вы верите в Хозяина?

– Меня эта проблема не занимает, – сказал Классикус.

Я же, – сказал Гумани, – знаю точно, что Хозяин просто миф.

– А я, – сказал Угл, – знаю точно, что Хозяин – истинный факт.

– Как странно! – сказал Виртус. – Не пойму, что же вас объединило.

– Ненависть, – сказал Гумани. – Да будет вам известно, что мы – братья, и отец наш – мистер Умм.

– Я его знаю, – сказал Джон.

– Он был женат дважды, – продолжал Гумани. – Первую его жену звали Мерзилия, вторую – Хладилия. От первого брака родился Сигизмунд, наш сводный брат.

– Я знаю и его, – сказал Джон.

– Мы же, – сказал Гумани, – родились от второго.

– Так мы в родстве! – вскричал Виртус. – Вы, наверное, знаете, что у Хладилии был сын от первого брака. Это я и есть. Мы – сводные братья. Как ни жаль, отца своего я не помню и даже слышал, что его не было.

– Ни слова больше! – сказал Угл. – Вряд ли вы полагаете, что этот предмет нам приятен. К тому же, моя должность велит мне отречься даже от законных родственников.

– Кого же вы все ненавидете? – спросил Джон.

– Учились мы, – сказал Гумани, – у нашего сводного брата, в Гнуснопольском университете, и знаем, что всякий, связавшийся со старым Блазном, навсегда остается рабом его темнокожей дочери.

– А сами вы бывали у лорда Блазна? – спросил Джон.

– Конечно, нет. Мы научились ненавидеть его, наблюдая за тем, как повлияли его песни на других. Ненависть к нему – первое, что нас объединило. Затем мы обнаружили, что, живя в Гнуснополе, неминуемо попадешь в темницу.

– Я и это испытал, – сказал Джон.

– Таким образом, нас объединяет ненависть к Великану, Гнуснополю и Блазну.

– Особенно к Блазну, – уточнил Классикус.

– Я бы сказал иначе, – заметил Угл. – Ненависть к полумерам. Мы ненавидим сентиментальное мнение, что есть хоть что-то хорошее, что-то достойное, хотя бы сносное, по эту сторону Ущелья.

– Вот почему, – сказал Классикус, – мы с Углом и враги, и единомышленники. Я не разделяю его идей о той стороне Ущелья. Но мы согласны в том, что здесь ничего хорошего нет, и не позволим морочить нам голову чувствительной, благодушной чепухой.

– Меня же, – сказал Гумани, – объединяет с Углом иное. Он направляет в единое русло всю эту мистическую чушь – всякие мечтания, пылания, томления и отводит им место на той стороне, очищая от них эту. Тем самым, мы можем создать здесь цивилизацию, основанную на принципах м-ра Трутни и даже на принципах Великана, но без покровов иллюзии. Только так мы будем людьми, а не животными, как хотел бы Великан, и не ангелами-недоносками, как хотел бы Блазн.

– Мистер Джон уснул, – сказал Труд и не ошибся.

– Простите, – сказал Виртус, – мы сегодня долго шли.

И я увидел, как все шестеро легли на мешковину. Было намного холоднее, чем у м-ра Трутни, но никто не мыслил здесь об удобстве, лежали все рядом, и Джон спал лучше, чем в прошлую ночь.

Глава 3

Отец Угл

Когда они проснулись, у Джона так болели ноги, что дальше он идти не мог. Труд предложил, что они с Виртусом пойдут дальше, посмотрят, а к вечеру вернутся. Джону было совестно обременять таких бедных людей, но Угл велел ему остаться, объяснив при этом, что гостеприимство – не заслуга, а жалость к несчастным – просто грех, если они основаны на чувстве, но он, как управитель, не отпускает его по обязанности. И я увидел во сне, что Труд и Виртус идут на Север, а Джон остается с бледными братьями.

Днем он побеседовал с Углом.

– Значит, – сказал Джон, – вы верите, что через Ущелье перейти можно?

– Я это знаю, – отвечал Угл. – Если вы разрешите мне отвести вас к некой Матушке, она перенесет вас в мгновение ока.

– Понимаете, – признался Джон, – мне, собственно, нужен не тот край Ущелья, а дивный остров.

– Забудьте о нем поскорее! Это все штуки старого Блазна. Забудьте, иначе я не смогу помочь вам.

– Чем вы мне поможете, если нужен мне только остров?

– Если вы не хотите перебраться через Ущелье, не о чем и говорить. Оставайтесь со своим островом, но знайте, что он – одна из здешних мерзостей. Если вы грешник, то, ради всего святого, будьте и циником.

– Откуда вы знаете, что он мерзок? Если бы не он, я бы не зашел в такую даль.

– Это безразлично. По сю сторону Ущелья ничего доброго нет.

– Матушка говорила не так. Она сказала, что одни плоды намного лучше, чем другие.

– Ах, вы ее видели? Тогда я не удивляюсь, что у вас в голове такой сумбур. Говорить с ней можно только через переводчика. Вы неверно истолковали ее слова.

– Но и Разум сказал, что остров – не обязательно мираж. Простите, может быть, вы с ним в ссоре, как м-р Трутни?

– Я глубоко чту рыцаря, но как могли понять его вы, новичок? Чтобы с ним общаться, вы должны усвоить от старших догмы, в которые они облекли его слова.

– Вы когда-нибудь видели мой остров? – спросил Джон.

– Упаси Хозяин!

– А лорда Блазна слышали?

– Конечно, нет! За кого вы меня принимаете?

– Тогда хотя бы одно я знаю лучше вас. Я испытал то, что вы зовете чувствительной чепухой. Вам незачем говорить мне, что она опасна и даже чревата злом. Я ощущал и опасность, и зло много чаще, чем вы. Зато я знаю, что ищу не их. Я знаю это, и еще сотни вещей, которых вы и не нюхали. Простите, если я груб, но вам ли давать мне советы? Скопцу ли учить того, кто жаждет целомудрия? Слепцу ли водить того, кто хочет уйти от похоти очей? Однако, я рассердился, а вы поделились со мной галетой. Простите меня.

– Должность моя, – сказал Угл, – велит мне сносить обиды.

Глава 4

Гумани

Под вечер третий из братьев повел Джона в сад, где со временем должны были вырасти плоды. Так как вокруг никого не было, сад этот не огородили, но пределы его отметили камнями и ракушками, и хорошо сделали, ибо иначе он ничем не отличался бы от пустоши. Несколько ровных тропинок тоже можно было узнать по такой каемке.

– Как видите, – сказал Гумани, – мы не признаем устарелого, живописного садоводства. Здесь нет ни клумб, ни пруда, ни извилистых тропок, ни раскидистых деревьев. Нет здесь и грубых, взывающих к чувственности съедобных произрастаний, даже бесформенного картофеля и растрепанной капусты.

– Да, чего нет, того нет, – согласился Джон.

– Здесь, собственно, нет ничего. Но мы начинаем, мы – первые.

– А вы пытались вскопать землю? – спросил Джон.

– Ну что вы! – воскликнул Гумани. – Это сплошная скала, земли – на дюйм, не больше, зачем ее трогать. Пускай уж остается легкий покров мечты, как-никак мы – люди.

Глава 5

Пища с Севера

Поздно вечером в хижину вошел Виртус и сразу кинулся к огню. От усталости он долго не мог заговорить; наконец, сказал так:

– Уходите отсюда, и поскорее.

– Где Труд? – спросил Джон.

– Остался у них.

– Почему же нам надо уходить? – спросил Гумани.

– Сейчас объясню. Кстати, на Севере перехода через Ущелье нет.

– Значит, мы в тупике, – сказал Джон. – Зачем мы ушли с дороги?

– Зато сейчас мы хоть знаем, – сказал Виртус. – Подождите, я поем и тогда все объясню. Господа, я могу отблагодарить вас за гостеприимство! – и он извлек из карманов куски пирога, бутылки крепкого пива, и даже флягу с ромом. Воцарилось молчание, а когда все насытились, вскипятили воду, чтобы сделать грог, Виртус начал свой рассказ.

Глава 6

Дальний Север

– Дальше миль на пятнадцать все так же, как здесь, камни, мох и чайки. Горы, когда к ним подходишь, страшны, но дорога ведет к проходу, и нам не пришлось карабкаться вверх. За проходом – каменистая долина, где мы увидели первых обитателей. По краям ее, в пещерах, живут карлики. Они очень злобны и непрестанно ссорятся, но признают своим повелителем некоего Люта. Когда они узнали, что мы идем дальше, то есть к нему, они меня охотно пропустили, но дали мне вожатого, а Труд, по своей воле, остался у них. Он был все такой же вежливый со мной, но они ему очень понравились. Итак, мой карлик, по имени Сварл, повел меня дальше на Север. Понимаете, карлики эти – не люди, а настоящие карлики, тролли. Они говорят, и ходят на двух ногах, но они другие, чем мы. Я все время ощущал, что если они убьют меня, это не будет убийством, как если бы, скажем, меня съел крокодил или задушил орангутанг. Это особый вид существ. У них лица не такие, как у людей.

Словом, карлик вел меня выше и выше, петляя между скалами. К счастью, я не боюсь высоты. Мне был страшен ветер. Карлика он не собьет, слишком тот низко. Раза два или три я едва не погиб. Дом Люта поистине ужасен. Длинный, вроде сарая, снизу кажется, что к нему нет никаких подступов. Но мы туда шли.

Запомните, все время, всю дорогу я видел пещеры. Горы – просто соты какие-то. Этих карликов там тысячи. Истинный муравейник, и ни одного человека, кроме меня.

Сверху, из Лютова дома, идет обрыв к морю. Наверное, таких высоких обрывов больше нет. Внизу там камни, до моря еще футов с тысячу, но ходить по ним невозможно, земли нет никакой, разве что чайке присесть.

Однако вам нужно узнать о Люте. Он сидел в конце этого зала, или сарая, в высоком кресле вроде трона. Ростом он очень высок, но увидев его, я подумал как о карликах – того ли он вида, что люди? Одет он в шукры, на голове у него – железный рогатый шлем.

Была там и женщина, огромная, скуластая, рыжая. Звали ее то ли Хрумхильдой, то ли Хмурхильдой. Как ни смешно, она сестра твоей приятельницы, Джон, старшая дочь лорда Блазна. Насколько я понял, Лют спустился с гор и увел ее. Представь себе, старик и его младшая дочь скорее обрадовались.

Когда мы вошли, Лют стукнул по столу и заревел: "Корми нас, мужчин!" Хмурхильда накрыла на стол, а он долго безмолвствовал, только смотрел на меня, иногда ревел. Я присел, мне не хотелось, чтобы он думал, что я боюсь его. Он протянул мне рог, я выпил, напиток был крепкий и сладкий. Потом выпил он и сказал, что сейчас у него есть только мед, но скоро мы будем пить кровь из черепов. Мясо мы ели руками. Он пел и кричал, лишь после обеда стал говорить связно. Надеюсь, я ничего не забыл, это ведь самое главное.

Понять это толком мог бы биолог, но я все же усвоил, что карлики действительно другой вид, древнее людей. Тем самым, следы их могут иногда проявляться в людях, более того – человек может как бы пойти назад и стать карликом. Плодятся они очень быстро, и людей к ним приходит немало. Он назвал мне много подвидов, правые, левые, всего не упомнишь.

Затем он рассказал мне, что готовит их идти вниз, и сюда, и дальше. Я спрашивал, для чего это нужно, но он только смотрел на меня и пел дикую песню. В конце концов он прозрел, что борьба – сама по себе цель.

Нет, пьян он не был. Он сказал, что способен понять старомодных людей, которые верят в Хозяина и следуют правилам. Если бы Хозяин и впрямь существовал, поведение их можно было бы считать разумным. Но Хозяина нет, и человеку остается одно. Что именно, он точно сказать не мог, но употреблял слова: "насилие", "власть", "герои". Все прочие – даже и не люди, так, мусор, ни то ни се. Смеялся он над мистером Трутни, и над мечтами о счастье. По его мнению, людишки стараются, копошатся, и все впустую. Я спросил, есть ли прок от его героизма. Он сказал – есть. Для героя, и только для него, смерть – не поражение.