Текст книги "Поднять Титаник!"

Автор книги: Клайв Касслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 33 страниц)

Глава 49

Опускавшееся солнце освещало верхушки деревьев.

На одной из скамеек в восточной части Потомак-парка сидел, удобно привалившись спиной, Джен Сигрем, на коленях которого лежал кольт. Разглядывая револьвер, имевший серийный номер 204783, Джен думал о том, что вот наконец и настало время поработать этому кольту, показать, на что именно он годен в работе. С нескрываемой любовью Сигрем провел пальцами по барабану, дулу, изящно выполненной рукоятке.

Самоубийство… Из всех вариантов, могущих как-то разрешить его сползание в область черной депрессии, этот казался Сигрему наилучшим. Сейчас он никак не мог ответить на вопрос, почему столь тривиальная мысль не пришла ему раньше. Так просто и так хорошо! И не придется просыпаться в слезах среди ночи, думая о том, что вся прежняя жизнь, по существу, была сплошным постыдным притворством, тем более унизительным, что многие годы напролет он упорно гнал от себя даже саму подобную мысль.

События последних нескольких месяцев, проходя перед мысленным взором, представлялись сейчас сплошным отчаянием. Самое ценное, что только было в его жизни – жена и «Сицилианский проект» – фактически более не существовали, поскольку Дана от него ушла, сделав их супружество насмешкой, а что касается «Сицилианского проекта», то никто иной, как Президент Соединенных Штатов по каким-то ему одному ведомым соображениям принял решение передать русским фрагменты информации, связанной с проводимыми работами. С точки зрения Сигрема, это был ненужный и ничем не оправданный риск, ставящий под вопрос претворение всего уникального проекта.

Адмирал Сэндекер доверительно сообщил о том, что среди специалистов, занятых спасением «Титаника», наводятся двое русских агентов. Уже тот факт, что ЦРУ официально обратилось к адмиралу с просьбой не вмешиваться в шпионскую игру с русскими, по мнению

Сигрема, должно было быть расценено как очередной гвоздь в крышку гроба «Сицилианского проекта». Одного из ведущих специалистов НУМА уже убили, а этим утром по каналам спецсвязи из штаб-квартиры Агентства пришло сообщение о том, что одна из подводных лодок, участвовавших в спасательной операции, попала в капкан и что шансы на спасение команды весьма невелики. Скорее всего, кто-то весьма влиятельный саботирует «Сицилианский проект». У Сэндекера на сей счет и сомнений не было. Расстроенный мозг Сигрема легко укладывал одну неудачу рядом с другой, получая неразличимый для других, вполне отчетливый рисунок. Можно считать, что «Сицилианский проект» погублен, а если так, что же мешает Сигрему погубить в такой ситуации себя?! В тот самый момент, когда Сигрем осторожным движением снял кольт с предохранителя, на него упала чья-то тень, и мягкий, вполне дружеский по тону голос сказал:

– Скажите, а вам не кажется, что убивать себя в такой чудесный день как-то даже неловко?

Питер Джонс сверху вниз смотрел на Сигрема.

Питер Джонс вышел на свой обычный моцион. Он шел вдоль дорожки, расположенной параллельно Охайо-драйв, когда в глаза бросилась одинокая фигура сидящего на скамейке мужчины. Сначала полицейский подумал, что это самый обыкновенный пьянчуга, принявший свои законные триста пятьдесят на грудь и теперь тихо балдеющий на солнышке. Была даже мысль пригласить бедолагу в участок, но полицейский от этой мысли отказался, посчитав, что затраченные усилия окажутся во всех смыслах зряшными. Предъявить этому парню нечего, и, стало быть, через двадцать четыре часа его придется отпустить с миром на все четыре стороны. А прежде, подумал Джонс, придется составить целый ворох протоколов и всякой прочей сопутствующей документации. Уйма писанины – и все это ради чего? Однако что-то в облике сидящего мужчины показалось странным: не вполне он походил на одичавшего бедолагу.

Осторожно, стараясь не привлечь раньше времени к себе внимание, полицейский обошел большой вяз, росший неподалеку от скамейки, неслышно подошел и встал сзади, в полушаге от мужчины. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что подозрения полицейского были отнюдь не напрасными. Покрасневшие глаза человека и несвежее лицо в сочетании с помятой одеждой кого угодно могли сбить с толку, а сутулая спина и опущенные плечи «а-ля вечный неудачник» лишь усиливали первоначальное впечатление. Однако в облике мужчины были различные не особенно бросающиеся в глаза мелочи, которые разрушали версию о безвредном алкаше. Например, и полицейский сразу же обратил на это внимание, у мужчины были хорошо начищенные ботинки и дорогой, некогда тщательно выглаженный костюм. Лицо оказалось выбрито самым что ни на есть тщательным образом, ногти подстрижены и аккуратно обработаны. А в довершение всего – пушка, лежавшая на коленях.

Сигрем поднял голову и посмотрел в лицо чернокожего полицейского офицера. Вместо выражения брезгливой скуки лицо полицейского выражало искреннее сочувствие.

– Не торопитесь ли вы с выводами? – спросил Сигрем.

– Старик, если бы мне пришлось приводить классический пример того, что являет собой состояние суицидальной депрессии, я бы в качестве живого экспоната взял тебя. – Джонс рукой обозначил свое желание присесть рядом. – Вы позволите рядом с вами?

– Зачем спрашивать? Это муниципальная собственность, – без всякого воодушевления сказал Сигрем.

Джон тактично уселся в метре от Сигрема, отвалился на спинку, удобно вытянул перед собой ноги, а руки положил на колени, чтобы придать себе как можно более миролюбивый вид, несколько разрушаемый видом тяжелого табельного оружия, висевшего на бедре.

– Знаете, если уж я решил бы уйти из жизни, то выбрал бы ноябрь, вот уж, поистине, самый паршивый месяц, – вкрадчиво и как-то даже раздумчиво сказал Джонс. – Апрель – мой самый любимый месяц. Тут тебе травка, листики, цветы распускаются – красота да и только. А вот придет ноябрь, начнут задувать эти голодные ветра, которые пробирают до костей, как ни пытайся укутаться… А небо? Вы когда-нибудь обращали внимание на то, какое в Вашингтоне небо в ноябре? Один его цвет – это вполне достаточное основание для того, чтобы сдохнуть. Нет, вы как хотите, а для самоубийства не придумаешь лучшего, чем ноябрь, времени.

Сигрем не глядя на собеседника покрепче сжал кольт и лишь затем повернулся, чтобы выяснить, какие же действия собирается предпринять черный полицейский.

– Судя по вашим словам, – сказал Сигрем, вы собаку, наверное, съели в вопросах самоубийств?

– Ну, не целую собаку, разумеется… – тактично возразил Джонс. – Если хотите знать, сейчас, когда вы наберетесь-таки храбрости и пустите себе пулю в лоб. сейчас я впервые смогу воочию увидеть, как именно человек уходит из жизни. А то прежде мне приходилось иметь дело, так сказать, с последствиями. А они ужасны. сэр. Сами посудите: приезжаешь на место – первым делом нужно указать на рисунке все видимые повреждения. А чтобы повреждения перенести на бумагу, требуется как следует труп изучить. А уж это – сущий ад. На теле сплошь одни только синяки, кровоподтеки, трупные пятна, если имеем дело с утопленником, так у него, как правило, рыбы глаза выедают… Любят, знаете, почему-то рыбы жрать глаза утопленника. Черт их разберет, что они в этих глазах такого находят… А то еще есть среди самоубийц такая порода – прыгуны. Тут совсем недавно видел молодого человека, прыгнувшего с тридцатого этажа. Он приземлился на ноги, большие берцовые кости торчали из спины…

– Я меньше всего нуждаюсь в том, – огрызнулся Сигрем, – чтобы черномазый фараон рассказывал мне страшные истории.

На мгновение в глазах Джонса блеснул недобрый огонь, однако полицейский справился с приливом ярости.

– Уж и не говорите, чего только в жизни не бывает… – как ни в чем не бывало сказал офицер, нарочито медленно вытащил из кармана платок и промокнул вспотевший круглый лоб. – А скажите мне, господин…

– Господин Сигрем. Не считаю нужным скрывать свое имя. Тем более, что теперь уже все равно…

– Скажите мне, господин Сигрем, как именно вы решили поступить? Я имею в виду, будет ли это выстрел в рот, в лоб, или в висок, а? Или, может быть, в глаз? Знаете, когда-то это считалось своего рода шиком – стреляться в глаз.

– Какая разница, результат один и тот же.

– Не скажите, не скажите… – Джонс изобразил в голосе некоторое разочарование, – Я не смею давать советов, господин Сигрем; но я бы не рекомендовал стреляться в лоб или в висок. Вообще я не советовал бы вам использовать кольт столь смехотворного калибра. На глаз, я бы сказал, тридцать восьмой калибр. Крови будет много, тут я не сомневаюсь, однако совсем не уверен, что такой игрушкой вы сумеете себя убить. Один парень шарахнул себе в висок из сорок пятого калибра, представляете? Сорок пятый калибр – это серьезно. Нажал на курок, грохнул выстрел. И что же? Половины мозгов как не бывало, левый глаз улетел искать недостающие мозги, а парень-то живехонек… Вылечили, сейчас на инвалидности, в полном порядке… Представьте, все в розовых пенистых мозгах, левый глаз неизвестно где, вокруг суетятся полицейские, врачи, он просит, прямо-таки умоляет, пристрелить его, а эти гады делают все совсем наоборот… Так что помяните мое слово: самое лучшее – стрелять в рот. Глубоко вставляешь дуло и нажимаешь курок. Гарантированно отлетает задняя часть черепа, ну и мозги, разумеется, тоже. Хоть какая-то гарантия смерти.

– Если ты сейчас не заткнешься, – Сигрем повел дулом кольта в сторону полицейского, – я и тебя убью.

– Убьете меня? – уточнил Джонс. – У таких, как вы, Сигрем, кишка тонка, это на лице написано. Такие, как вы, не могут убивать.

– Глупости, убить может всякий.

– Ну, в некотором смысле я согласен. Убить не особенно трудно. Но только психопат не думает о последствиях.

– Слушай, а ведь ты, пожалуй, еще и философ?

– Мы, тупые черные копы, любим дурачить белых людей.

– Извини, если что сказал обидное… Джонс равнодушно пожал плечами.

– Вам кажется, господин Сигрем, что только у вас настоящие проблемы. Хотел бы я, чтобы у меня были ваши проблемы. Взгляните на себя со стороны. Вы белый, судя по вашей одежде вполне состоятельны, очевидно у вас есть семья и хорошая работа. Теперь скажите, согласились бы вы оказаться на моем месте, поменяться цветом кожи, стать черным копом: у которого шесть детей, жить в блочном доме, который был построен еще в прошлом веке, и выплачивать деньги за квартиру еще тридцать лет? Что вы на это скажете, господин Сигрем, тяжелая ли у вас жизнь по сравнению с моей. Ну же?

– Тебе никогда не понять.

– А что тут понимать? Нет и не было ничего такого в мире, из-за чего имело бы смысл убивать себя. Конечно, сперва ваша жена чуть поплачет, но потом она отдаст оставшуюся после вас одежду в Армию Спасения, а месяцев через шесть она будет в постели с другим мужчиной, а от тебя не останется ничего кроме фотографии в альбоме. Вы хоть вокруг-то себя оглянитесь. Весна, солнце… И всего этого вы можете лишиться. Вы слушали, что Президент говорил по телевизору?

– Президент?

– Он выступал около четырех, рассказал о том, что сделали его парни и вообще парни в последние годы. Через три года будет осуществлен пилотируемый полет на Марс, ученые наконец-таки сумели разгадать секрет рака, только представьте! Еще Президент показывал фотографии какого-то корабля, который был только что поднят с океанского дна, где пролежал с начала века. Только подумайте, подняли корабль с глубины в три мили.

Сигрем недоверчиво уставился на Джонса.

– Что вы сказали? Подняли со дна корабль? Какой корабль?

– Я не запомнил.

– «Титаник»? – шепотом спросил Сигрем. – Это был «Титаник»?

– Точно, именно так его назвали. Много лет назад он наскочил на айсберг и потонул. Если не ошибаюсь, я даже видел как-то телефильм про «Титаник». Там еще играли Барбара Стенвик и Клифтон Уэбб… – Джонс замолчал и в некоторой нерешительности посмотрел на Сигрема, на лице которого обозначилось выражение крайнего смущения.

Сигрем протянул Джонсу свой кольт и отвалился на спинку скамейки, мечтательно задрал голову к небу.

Тридцать дней… Всего тридцать дней нужно для того, чтобы при наличии бизания апробировать сконструированную систему и ввести «Сицилианский проект» в рабочее состояние, все-таки, непросто иногда получается в жизни… Ведь если бы только праздно настроенный черный полисмен не потрудился свернуть с дорожки и взглянуть на одиноко сидящего на парковой скамейке человека, то несколько минут назад никакого Сигрема уже в природе бы не существовало…

Глава 50

– Скажите мне, а вы-то сами отдаете себе отчет, выдвигая столь чудовищные обвинения?!

Марганин посмотрел на вежливого невысокого мужчину с холодными голубыми глазами. Адмирал Борис Слоюк, больше похожий на продавца из ближайшего магазина, но уж никак не на главу второй по значению разведывательной структуры Советского Союза, приготовился слушать.

– Товарищ адмирал, я полностью отдаю себе отчет, что в данном случае на карту поставлена вся моя карьера и, может быть, жизнь, но за время службы я привык ставить интересы родины выше личных страхов и амбиций.

– Достойный ответ, лейтенант, очень достойный, – без всякого выражения сказал Слоюк. – Те обвинения, которые вы тут высказали, могут иметь, мягко говоря, весьма серьезные последствия. И однако же вы так и не привели конкретных доказательств того, что капитан Превлов предатель. А без доказательств, как вы понимаете, слова остаются всего только словами. Тем более, что в данном случае речь идет о вашем непосредственном начальнике.

Марганин согласно закивал. Он тщательно обдумал план этого своего разговора с адмиралом. Действительно, было очень рискованно, минуя Превлова, нарочито обходить субординационную форму докладов и обращаться напрямую к Слоюку. Однако мышеловка была хорошо сделана, умело поставлена, да и выбранное время было как нельзя более удачным. Спокойным движением Марганин достал из кармана кителя конверт и без всякой суеты, исполненным достоинства движением положил конверт перед адмиралом.

– Здесь сведения о трансакциях по банковскому номеру А-Зет-Эф 7609 швейцарского «Банка дё Лозанн». На банковский счет постоянно приходят суммы для некоего В. Вольпера. Это у Превлова такая неуклюжая анаграмма взята в качестве псевдонима.

Слоюк изучил протянутые ему документы, счета и затем пытливо посмотрел в глаза Марганину.

– Вы уж, пожалуйста, извините мою профессиональную недоверчивость, лейтенант, но из этих бумаг прямо-таки торчат уши.

Марганин протянул адмиралу еще один конверт.

– А вот здесь вы найдете информацию о секретных контактах посла США в СССР и Министерства обороны Соединенных Штатов. Посол прямо говорит о том, что капитан Андрей Превлов является весьма ценным источником получения секретной информации, касающейся советских морских сил. В качестве иллюстрации посол прилагает полученный от Превлова план, по которому должны быть размещены корабли советского флота в случае начала ядерной войны, которую могли бы развязать мы против Соединенных Штатов. – Марганин не торопясь произнес заготовленные фразы и с удовольствием отметил мимическую реакцию Слоюка, чье всегда бесстрастное лицо вдруг стало растерянным. – Думаю, что тут все ясно, как день. Офицер моего, скажем, уровня просто физически не мог бы добыть столь секретную и доступную лишь узкому кругу людей информацию, тогда как капитан Превлов, с другой стороны, пользуется абсолютным доверием членов Морского комитета по стратегическим вопросам.

Все, что считал нужным, Марганин высказал. Его позиция была предельно ясна. Слоюку в этой ситуации не оставалось ничего иного как молча согласиться с собеседником. Адмирал недоуменно покачал головой.

– Невероятно… Сын высокопоставленного члена КПСС, и вдруг предает свою родину ради каких-то материальных выгод… Не могу поверить…

– Хотя, с другой стороны, принимая во внимание экстравагантный образ жизни капитана Превлова, нетрудно понять, что требования были у него вовсе не ординарные и явно превосходили его финансовые возможности.

– Да, я знаю вкусы капитана Превлова.

– А знаете ли вы, что у капитана Превлова в любовницах женщина, которая называет себя женой главного консультанта посла США в СССР?

При этих словах Слоюк сделал раздраженную гримасу.

– Вы, стало быть, и про нее знаете? – осторожно спросил адмирал. – Меня капитан Превлов в свое время информировал, однако он уверил меня, что с помощью этой женщины он узнает секретную посольскую информацию.

– Еще бы, – сказал Марганин. – На самом же деле эта женщина – агент ЦРУ. И мужа никакого у нее в посольстве нет, равно как и за пределами посольства. Она разведена. – Тут Марганин выдержал небольшую паузу, чтобы его следующие слова были как можно лучше услышаны. – Да и секреты этой женщине известны лишь те, которыми ее снабдил капитан Превлов. Ведь именно Он является Ее агентом, но никак не наоборот.

Несколько секунд Слоюк сидел неподвижно, словно в нокауте. Затем он поднял тяжелый взгляд на Марганина.

– И каким же, позвольте узнать, образом вам стала известна вся эта информация?

– Мне бы не хотелось пока разглашать имя моего источника, товарищ адмирал. Ради Бога не сочтите за нахальство с моей стороны, но дело в том, что я выпестовал и буквально взрастил этого человека, потратив на него два года работы, сил, нервов. И одним из пунктов нашего с ним соглашения я взял на себя обязанность сохранять его имя в абсолютнейшей тайне. Кроме меня этот человек пока не известен никому.

Слоюк кивнул. Будучи сам профессиональным разведчиком, он понимал и принимал такого рода правила профессиональной игры.

– Надеюсь, лейтенант, вы понимаете, каким образом все это может сказаться на нашем положении?

– То есть, вы про бизаний?

– Да, про него, – подтвердил Слоюк. – Если только Превлов раскрыл американцам наш план, то последствия такого разглашения могут быть непредсказуемы. Как только в их руках окажется бизаний и они осуществят свой «Сицилианский проект», на ближайшее десятилетие стратегическая инициатива окажется в их руках.

– Да, но может, капитан Превлов еще не передал американцам наш план? – предположил Марганин. – Не исключаю, что он как раз придерживал информацию до момента поднятия «Титаника»?

– «Титаник» уже поднят со дна, – мрачно сказал Слоюк, каждое слово его имело вес гири. – Не далее, как три часа тому назад капитан Пароткин с «Михаила Куркова» сообщил в штаб-квартиру, что «Титаник» поднят на поверхность и находится в таком состоянии, при котором возможна его буксировка.

Марганин был весьма удивлен услышанным.

– Но наши агенты «Серебряный» и «Золотой» уверяли, что операция по извлечению лайнера не начнется в ближайшие трое суток, и не верить этому у нас нет оснований.

Слоюк меланхолично пожал плечами.

– Американцы вечно спешат, о чем бы ни зашла речь.

– Значит, нам нужно отказаться от разработанного капитаном Превловым плана по захвату бизания и немедленно предпринять какие-то иные шаги?

Когда Марганин вел речь о разработанном капитаном Превловым плане, ему приходилось сдерживать улыбку. Настала пора ниспровергнуть гипертрофированное капитаново эго с того пьедестала, на который оно было возведено. С этой минуты начиналась наиболее ответственная для Марганина часть операции. Тут требовалось хорошенько продумывать каждое слово и каждый жест.

– Стратегию менять уже слишком поздно, – медленно, взвешивая каждое слово, произнес адмирал Слоюк. – Все люди и все корабли уже разведены по местам, и потому единственное, что нам остается, так это идти напролом, выполнять утвержденный план.

– А что будет с капитаном Превловым? Вы, я полагаю, прикажете его арестовать?

Слоюк смерил Марганина тяжелым мрачным взглядом.

– Нет, лейтенант, Превлов будет выполнять возложенные на него функции.

– Но ему же нельзя доверять?! – воскликнул Марганин с отчаянием в голосе. – Я представил вам доказательства…

– Ни одно из представленных вами доказательств не может считаться абсолютным. Все эти бумажки можно легко подделать, – резко сказал Слоюк. – И потом, лейтенант, ваш конвертик что-то слишком уж аккуратно запакован, чтобы содержимому можно было безоговорочно доверять. И если представленные мне документы в чем-то меня и убедили, так, пожалуй, разве только в том, что один молодой разведчик из моего ведомства слишком уж горит желанием обскакать своего непосредственного начальника и занять таким образом его место. Такого рода уловки вовсю практиковались задолго до того, лейтенант, как вы появились на свет.

Вы решили сыграть в очень опасную игру, и вы – проиграли. Увы.

– Позвольте заверить вас…

– Довольно! – голос Слоюка был тверд, как гранит. – Меня лишь утешает мысль о том, что бизаний все-таки окажется на борту советского корабля – и не позднее, чем через три дня. Именно тогда я смогу сказать, что у меня имеются неопровержимые доказательства вашей клеветы и безупречного поведения капитана Превлова.