Текст книги "Книги крови III—IV: Исповедь савана"

Автор книги: Клайв Баркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

И все же… он чувствовал, что это тело не останется у него надолго. Рано или поздно саван вновь захочет лежать неподвижно, вернув себе привычную жизнь. И если пока он позволяет духу Ронни жить в себе, необходимо мудро воспользоваться его щедростью и всеми удивительными свойствами, чтобы совершить месть. Прежде всего убрать Магвайра. А потом, если срок аренды тела не истечет, взглянуть на детей. Однако вряд ли разумно наносить визиты в качестве савана Это более естественно для человека. Значит, нужно создать его иллюзию.

Он видел, какие изображения и лица рождаются из складок на смятой подушке или на фалдах пиджака, висящего на дверном крючке. Самое удивительное из подобных явлений – чудо Туринской плащаницы, что высветила лицо и тело Иисуса Бернадетт однажды прислала ему открытку с изображением этого покрова, где была видна каждая рана от терний и гвоздей. Почему бы не совершиться еще одному чуду? Почему бы и Ронни не воскреснуть?

Подойдя к раковине, он перекрыл воду, потом посмотрел в зеркало, чтобы видеть свое превращение. По белой поверхности савана бежали воздушные волны. Ваятелю пришлось нелегко. Сначала очертилась глыбообразная голова Вышло подобие снежной бабы: две ямки вместо глаз, грузный и обвисший нос. От создателя требовалось изменить сам материал, изменить его свойства Он сосредоточился. Он хотел этого изменения. Непостижимо, но ему все удалось! Материал сдался: нитки заскрипели, но поддались усилию, загибаясь в ободки ноздрей, накапливаясь в тонких веках, переплетаясь в выпуклостях губ. Словно созерцая утраченный любимый образ, его память выносила из прошлого все черты, все мельчайшие подробности творимого лица, воплощая его в белой ткани. Вырос столбик шеи: он казался полой изящной подставкой для только что созданного. Он был наполнен воздухом, но прочно держал форму. Ниже саван скрутился в мускулистый торс. Руки уже были, ноги свернулись быстро. Готово.

Адам сотворен заново. Ронни предстал в привычном виде. Иллюзия была соткана из белой материи – вся, если не принимать во внимание нескольких пятен. Это делало ее не вполне совершенной: плоть, имевшая вид одежды. Черты лица казались шедевром кубиста, немного грубоватым. Им не хватало малой толики реализма, о чем свидетельствовало отсутствие волос и ногтей. Однако шедевр был завершен, получив право на существование в этом мире.

Пришло время показать его публике.

– Твой расклад бьет, Микки.

Магвайр редко проигрывал, в покер. Он был слишком умен и не поддавался эмоциям. Усталые глаза не выдавали никаких намеков на чувства. Он побеждал, никогда не жульничал – это был контракт, подписанный им с самим собой. К тому же от нечестной игры не получить полноценного удовольствия. Это удел малолетних преступников. Солидному человеку не к лицу.

За два часа в его карманах осела приличная сумма. Все шло гладко. Дела с полицией давно налажены: щедро вознагражденная, она занималась поисками убийцы Бугая и Генри Б. Генри, игнорируя все приказы, исходящие от собственного начальства, не жалея средств и времени. Как-то раз инспектор Уолл, давний приятель Магвайра – они ходили в один паб, – показал тому повинную какого-то бывшего убийцы. Псих исчез без следа, подписав эти строки. Магвайр был весьма доволен таким оборотом дела.

Было три часа ночи. Всем плохим девочкам и мальчикам давно пора мечтать о завтрашних преступлениях, забравшись в постельки. Магвайр встал из-за стола, обозначив этим, что игра окончена. Он застегнул пуговицы жилета. Элегантно подтянул узел шелкового галстука.

– Повторим через недельку? – предложил он.

Проигравшие кивнули. Для них выигрыш босса был привычным исходом партии, но никаких обид не возникало. Все они испытывали огорчение от того, что потеряли Бугая и Генри Б. Генри. Субботние игры служили утешением и отдушиной. Сейчас за столом воцарилось молчание.

Первым поднялся Перлгут, оставив сигару в заполненной окурками пепельнице.

– До скорого, Мик.

– До скорого, Фрэнк. Поцелуй своих малышей от дяди Мика.

– Идет.

Он зашаркал прочь, потянув за собой своего братца-заику.

– Д-д-д-до скорого.

– До скорого, Эрнст.

Братья зашагали вниз по грохочущей лестнице.

Нортон, как обычно, ушел последним.

– Погрузка завтра? – спросил он.

– Завтра воскресенье, – ответил Магвайр.

По воскресеньям он не работал никогда. Этот день был для семьи.

– Нет, сегодня воскресенье, – произнес Нортон, не слишком вежливо.

– Да, да.

– Погрузка в понедельник?

– Надеюсь, что так.

– Вы собираетесь на склад?

– Возможно.

– Тогда я к вам заскочу, вместе пойдем.

– Хорошо.

Неплохой малый этот Нортон. Без капли юмора, но надежный.

– Тогда до завтра.

Стальные подковы на подошвах зацокали по лестнице, словно дамские каблучки. Хлопнула нижняя дверь.

Магвайр подсчитал прибыль, допил остатки вина и потушил свет в комнате. Во мраке едко пахло сигарным дымом. Завтра он попросит кого-нибудь подняться сюда и открыть окна. Пусть впустят свежие ароматы Сохо: запах кофейных зерен и салями, коммерции и тонких одежд. Он любил их. Страстно, как младенец материнскую грудь.

Спускаясь вниз в дремлющую темноту секс-шопа, он слышал доносившиеся с улицы краткие слова прощания, негромкие хлопки дверец автомобилей, ворчание моторов дорогих лимузинов. Чудесная ночь, проведенная среди хороших друзей, – чего еще желать мужчине?

В самом низу лестницы он на минутку задержался. Мигающая подсветка дорожных знаков вырвала из мрака расставленные в ряд журналы. Пластиковые обложки сверкали. Голые груди и ягодицы казались перезревшими фруктами. Лица, увлажненные косметикой, предлагали все для одинокого удовлетворения. Все, что только можно отразить на бумаге. Но он был неподвижен – давно ушли те времена, когда эта чушь его интересовала. Теперь важно лишь то, что она приносит деньги, содержание же абсолютно ничего не значит. Оно не отталкивает и не привлекает. В конце концов, он счастливый мужчина, женатый на женщине, чья фантазия не выходит за пределы второй страницы «Камасутры». А его дети получают пощечины всякий раз, когда произносят сомнительные слова.

В углу магазина, где располагались аксессуары для порабощения и подчинения, что-то выросло из пола Что это такое, трудно разглядеть в мигающем свете. Красном, синем… Нет, там стоял не Нортон. И не один из братьев Перлгут.

И все же лицо, чья улыбка застыла на фоне «связанных и насилуемых», было ему знакомо. Он понял: это Гласс. Абсолютно белый, несмотря на цветную иллюминацию. Живой, несмотря ни на что.

Магвайр решил не терять времени на догадки. Он запахнул плащ и кинулся прочь.

Дверь была заперта, в связке болталось два десятка ключей. Боже мой, почему же их столько? От дверей складов, от дверей игровой комнаты, от дверей девочек. Как побыстрее отыскать нужный? И еще этот свет: красный, синий, красный, синий.

Он начал лихорадочно перебирать ключи, но счастливый случай сразу помог ему. Ключ с легкостью проскользнул в замок. Дверь открылась. Впереди улица.

Но Гласс, бесшумно крадущийся сзади, был уже рядом Лицо Магвайра запеленала странная одежда, не дав сделать и шага, окружив запахом лекарств и дезинфекции. Магвайр хотел крикнуть, но сверток материи сильно сдавил горло. Он закупорил голосовые связки, заставив их содрогнуться в защитном рвотном движении. Коварный убийца усилил давление.

На противоположной стороне улицы за происходящим наблюдала девушка. Магвайр знал ее как Натали («модель, готовая принять любую позу и подчиниться строгой дисциплине»). На ее лице застыл одурманенный взгляд. Раз или два она уже была свидетелем убийства. Об изнасилованиях и говорить не приходится. Было поздно, и ее тело болело. Она повернулась и пошла в освещенную розовым светом подворотню, оставив сцену без внимания. Магвайр отметил про себя, что с девчонкой следует разобраться в ближайшие дни. Если он, конечно, до них доживет, что не было сейчас очевидным Красное уже не сменялось синим Мозг, лишенный воздуха, не воспринимал, света Руки, пытавшиеся ослабить хватку противника, лишь беспомощно скользили.

Послышался чей-то голос. Не позади него, не голос убийцы, а на противоположной стороне улицы. Нортон. Это он! Господи, возлюби его душу! Он вылезает из машины в каких-нибудь десяти ярдах, громко выкрикивая имя Магвайра.

Железная хватка ослабла, и Магвайр тяжело рухнул на тротуар. Мир кружился в глазах. Лицо побагровело, охваченное жаром.

Нортон стоял напротив своего босса, доставая пистолет из кармана Убийца не стал вступать с ним в борьбу, он отступал, быстро перемещаясь по улице. Он показался Нортону членом ку-клукс-клана: колпак, плащ, мантия. Нортон опустился на колено и, приняв позицию для стрельбы с двух рук, спустил курок. Результат выстрела ошеломил его. Фигура вздулась, словно наполнявшийся воздухом воздушный шар, тело потеряло форму и превратилось в трепещущую на ветру белую материю. На ней сохранился барельеф лица. Звук, сопровождавший это превращение, напоминал громкое шуршание расправляемой простыни, слипшейся после обработки в прачечной. Такие звуки вряд ли звучали на этой чумазой улочке. Обескураженный Нортон не смог ничего предпринять: белая накидка вдруг воспарила, растворившись в темном воздухе.

У ног Нортона ползал Магвайр, не в силах подняться с колен. Он говорил что-то сквозь стоны, но распухшая гортань искажала звучание слов. Нортон нагнулся, чтобы понять, что они значат. От Магвайра пахло рвотой и страхом.

– Гласс, – хотел, по-видимому, сказать он.

Этого было достаточно. Нортон быстро кивнул головой и попросил Магвайра молчать. Да, это его лицо он видел на простыне – лицо Гласса. Бухгалтера, проявившего неуравновешенность. Нортон видел, как его пытали. Он помнил, как поджаривались пятки. Помнил весь жуткий ритуал, который не пришелся ему по вкусу. Что же, ясно, у Ронни были и другие друзья. И сейчас они не прочь за него отомстить.

Нортон посмотрел наверх, на небо. Но ветер уже унес призрак.

Это была неудача. В первый раз ему пришлось испытать горечь поражения. Ронни лежал на ступенях заброшенной фабрики, смотревших прямо на реку, и обдумывал события этой ночи. Хаотическое переплетение ткани постепенно исчезло. Что случилось бы, если бы он потерял контроль над своей устрашающей оболочкой? Нужно все просчитать. Учесть все варианты и возможности. Нельзя ослаблять контроль. Он чувствовал, что какая-то часть энергии все же покинула саван: реконструкция тела удалась с большим трудом. Для новых ошибок времени не оставалось. Ничего, в следующий раз он встретит этого человека в таком укромном месте, где никто и ничто не поможет ему спастись.

Полиция много времени провела в морге, но расследование не сдвинулось с мертвой точки. Допрос Ленни затянулся до поздней ночи. Инспектор Уолл перепробовал все известные ему приемы дознания: мягкие слова, грубые слова, обещания, угрозы, обольщение, затягивание в логические ловушки и даже брань. Но Ленни неизменно твердил одно и то же, повторял свою глупую историю и убеждал их в том, что его напарник, очнувшись от комы, вызванной нервным истощением, не расскажет ничего нового. Инспектор никак не мог принять его рассказ всерьез. Саван встал и пошел? Как можно занести такое в протокол? Ему нужны факты поконкретнее, пусть даже они окажутся ложью.

– Можно мне закурить? – спросил Ленни, задававший этот вопрос уже бессчетное число раз. Уолл снова отрицательно покачал головой.

– Эй, Фреско, – обратился он к человеку справа от себя, Алу Кинсаду. – Думаю, тебе пора опять немного поучить этого парня.

Ленни знал, что за этим последует – его снова будут бить.

Поставят к стене, ноги расставят, руки за голову… Внутри Ленни все содрогнулось.

– Послушайте… – произнес он, умоляя.

– Что, Ленни?

– Это сделал не я.

– Это сделал ты, – сказал Уолл, гордо вздернув нос – Нам хотелось бы узнать почему? Тебе не нравился старый развратник? Небось он отпускал грязные шуточки в адрес твоих подружек, не так ли? За ним водился такой грешок, не секрет.

Ал Фреско ухмыльнулся.

– Может быть, ты застал его с одной из них?

– Ради всего святого, – вырвалось у Ленни. – Стал бы я рассказывать вам эту херовую историю, если б не видел эту дрянь своими долбаными глазами.

– Повежливее, – прошипел Фреско с оттенком приказа в голосе.

– Саваны не летают,– убежденно сказал Уолл.

– Тогда где же он? – спросил Ленни.

– Ты сжег его в крематории, ты его съел… Откуда мне это знать, твою мать?

– Повежливее, – произнес Ленни.

Фреско, собравшийся его ударить, отвлекся на телефонный звонок. Он поднял трубку и вскоре передал аппарат Уоллу. Затем он все-таки ударил Ленни. Легонько – появилась лишь узкая струйка крови.

– Слушай-ка. – Фреско придвинулся к Ленни так близко, словно хотел высосать из его легких воздух. – Мы знаем, что это сделал ты, понимаешь? Ты был единственным в морге живым и способным на это, понимаешь? Вот нам и хочется узнать почему? И все. Только почему?

– Фреско.

Уолл показал трубку мускулистому атлету.

– Да, сэр.

– Это господин Магвайр.

– Господин Магвайр?

– Микки Магвайр.

Фреско кивнул.

– Он очень обеспокоен.

– Да что вы. И чем ясе?

– Он говорит, что на него напал человек из морга. Этот порнографический воротила.

– Гласс, – подсказал Ленни. – Ронни Гласс.

– Это же смешно, – отозвался Фреско.

– И все же нам надо помнить о желаниях уважаемых членов общества. Сходи-ка в морг, чтобы убедиться…

– Чтобы убедиться?

– Что мерзавец все еще там.

– Ну и ну.

Немного смущенный Фреско покорно вышел.

Ленни не мог взять в толк: каким боком все это касается его? Он опустил левую руку в карман и, используя дырочку в нем, начал играть сам с собой в «бильярд». Уолл глянул на него с презрением.

– Прекрати, – сказал он. – У тебя еще будет время позабавиться, когда окажешься в теплой уютной камере.

Ленни медленно кивнул головой, неохотно соглашаясь, и вынул руку. Сегодня он себе не хозяин.

Фреско вернулся мрачный.

– Он там, – сказал он.

– Конечно же, он там.

– Дохлый, как Додо, – добавил Фреско.

– Что такое Додо? – поинтересовался Ленни.

Лицо Фреско озадачилось.

– Такое выражение, – процедил он раздраженно.

Уолл продолжал говорить с Магвайром. Там, на другом конце провода, голос звучал призрачно тихо. Уолл был уверен, что его убеждения подействовали.

– Микки, он там и в том же положении. Ты, наверное, ошибся.

Ему показалось, что электрический разряд ударил его в ухо, вырвавшись из трубки. Охваченный ужасом голос Магвайра прокричал:

– Я же видел его, черт бы вас побрал!

– Но он лежит там с дыркой в голове, Микки. Как ты мог его видеть?

– Я не знаю.

– Ну что ж.

– Слушай… Если выкроишь время – загляни ко мне. Тут возможно одно дело. Тебе найдется неплохая работа.

Уолл, не любивший обсуждать дела по телефону, почувствовал себя неловко.

– Позже, Микки.

– Ладно. Только ты позвони.

– Конечно.

– Обещаешь?

– Да.

Опустив трубку на рычаг, Уолл поднял глаз на Ленни. Тот продолжал свою липкую игру. Маленькое неуважительное животное. Но Уолл знал, как с ним поступить.

– Фреско. – Он придал голосу мягкость. – Потрудись-ка немного, поучи эту обезьянку правилам поведения в присутствии офицеров полиции.

Магвайр плакал, от ужаса, укрывшись за стенами своей крепости в Ричмонде.

Сомнений не было: он видел Гласса. Уверения Уолла, будто тело лежит в морге, не могли его успокоить. Гласса там нет – он на свободе, вольный, как птица, несмотря на то что ему продырявили голову. Магвайр верил в жизнь после смерти, но никогда не задавался вопросом, в чем она выражается. Никогда, пока не произошло вот это. Теперь у него был ответ: после смерти приходит озабоченным местью мерзавец, заполненный воздухом. От этого он и рыдал. Страшно жить, страшно умереть.

Заря была прекрасна, воскресное утро рождалось в тихом великолепии. Ничто не в силах потревожить покой этого утра…

Здесь, в Понлеросе – его замке, выстроенном после стольких лет не совсем честных, но и не очень-то легких трудов, – здесь с ним был вооруженный до зубов Нортон. Все ворота охранялись собаками. Ни живой, ни мертвый не осмелится бросить ему вызов, пока он на своей территории. Пока он окружен портретами своих кумиров: Луи Б. Майера[7]7
  Луи Б. Майер – основатель и глава корпорации «Метро-Голдвин-Майер».


[Закрыть], Диллинджера, Черчилля.

Пока с ним его семья, его хороший вкус, его деньги, его произведения искусства. Пока он чувствует себя дома. И если убийца придет сюда, у него ничего не выйдет, призрак этот Гласс или нет.

В конце концов, разве он не Майкл Роско Магвайр, создатель собственной империи? Рожденный в нищете, победивший судьбу собственными силами. У него всегда было невозмутимое выражение лица и независимый характер. Лишь однажды он позволил низменным инстинктам выплеснуться наружу – на казни Гласса. От своего небольшого представления, от своей скромной в нем роли он получил тогда подлинное удовольствие. Его тогдашний поступок стал жестом милосердия, спасшим несчастного от мучений. Им двигала жалость. Теперь все изменилось, насилие осталось в прошлом. Он обычный буржуа, имеющий право укрыться в своем доме-крепости.

Где-то около восьми проснулась Ракель. Она сразу же занялась приготовлением завтрака.

– Хочешь чего-нибудь съесть? – спросила она Магвайра.

Он лишь покачал головой – у него сильно болело горло.

– Только кофе?

– Да.

– Я принесу сюда, хорошо?

Он кивнул. Ему нравилось сидеть у окна, из которого открывался вид на зеленый газон и оранжерею. Великолепный день: пухлые, словно шерстяные, громады облаков вздымались ветром, отбрасывая на зеленый ковер причудливо движущийся узор теней. Наверное, стоит научиться рисовать, думал он, как Уинстон когда-то. Он перенес бы на холст то, что любил, – свой сад, например. Или обнаженную Ракель – тогда ее грудь никогда не потеряет форму.

Она уже стояла рядом с чашкой кофе.

– У тебя все хорошо? – тихо промурлыкала Ракель ему на ухо.

Тупая сука. Конечно же, у него далеко не все хорошо.

– Да, – ответил он.

– А у тебя гости.

– Что? – Он выпрямился в кожаном кресле. – Кто?

– Трейси, – последовал ответ. – Она хочет обнять своего папулю.

Магвайр отвел рукой ее волосы, едва ли не попавшие в рот. Да, тупая сука.

– Ты ведь хочешь увидеть Трейси? – спросила она.

– Да.

Маленькое несчастье – так он называл любимую дочь – стояла у двери. Все еще в ночной рубашонке.

– Привет, папуля.

– Здравствуй, золотце.

Она направилась к нему. Красивая походка – в точности ее мама в молодости.

– Мамуля говорит, что ты заболел.

– Я уже почти поправился.

– Я очень рада.

– И я тоже.

– Пойдем сегодня гулять?

– Может быть.

– Сходим на выставку?

– Может быть.

Ее губки надулись – такая милая гримаска должна вызывать у него умиление. Вылитая Ракель. Только бы не выросла дурой, как ее мамочка.

– Поглядим, – сказал он, стараясь, чтобы слова звучали как согласие. Хотя они означали отказ.

Дочь забралась к нему на колени и стала болтать о своих пятилетних проделках, пока он не отослал ее одеваться. От разговоров горло ныло сильнее. Ему уже не хотелось быть сегодня любящим отцом.

Оставшись в одиночестве, он долго смотрел на вальсирующие по газону тени.

Сразу же после одиннадцати послышался лай собак. Затем вновь стало тихо. Нортон на кухне помогал Трейси складывать паззл из двух тысяч тоненьких кусочков. К ним подошел Магвайр:

– Что там случилось?

– Не знаю, босс.

– Так узнай же, черт возьми!

В присутствии дочери он редко ругался, но сейчас был готов застрелить Нортона у нее на глазах. Тот отреагировал молниеносно, почувствовав настроение босса, – подскочил к задней двери и быстро открыл ее. Магвайр ощутил свежий воздух хорошего дня. Ему захотелось выйти, прогуляться и просто подышать. Но лай собак все еще отдавался в голове тяжелыми ударами, он не позволил поддаться порыву. По телу вновь побежали мурашки. Трейси съежилась над пазлом в ожидании отцовского гнева. Но Магвайр, не сказав ни слова, вернулся к своему креслу у окна.

Оттуда он увидел Нортона, размашистым шагом пересекавшего лужайку. Собаки не издавали ни звука. Нортон исчез из поля зрения, зайдя за оранжерею. Он не появлялся долго; Магвайр ждал… Терпение его достигло предела, когда Нортон появился снова – он смотрел на Магвайра и что-то кричал, пожимая плечами. Магвайр открыл дверь и, скользнув в просвет, оказался во внутреннем дворике. День окружил его исцеляющим благоуханием.

– Что ты говоришь? – крикнул он Нортону.

– Собаки в порядке, – отозвался тот.

Магвайр ощутил, как по телу разлились волны успокоения. Ну конечно, они в порядке. Почему бы им не лаять – ведь они созданы именно для этого. Чего он испугался? Он кивнул Нортону и зашагал по направлению к лужайке. Чудесный день, подумал он и убыстрил шаг. Он торопился в оранжерею, к своим любимым деревьям-бонсай. Нортон ждал хозяина у дверей, деловито нащупывая в карманах мятные конфеты.

– Я могу помочь вам здесь, сэр?

– Нет.

– Вы уверены?

– Абсолютно, – произнес Магвайр великодушно. – Иди-ка ты домой и развлеки малышку.

Нортон кивнул.

– Собаки в порядке, – повторил он.

– Ну да.

– Должно быть, ветер их встревожил.

И правда, было ветрено. Сильные теплые порывы сгибали стебли красного бука, обозначавшие границу сада Они дрожали, показывая небу бледную внутреннюю сторону своих листьев. Словно умоляли его остановить стихию.

Магвайр отпер дверь оранжереи и вошел под ее высокий потолок.

Потолок, казавшийся небом над раем, где росли его экзотические любимцы: сарджентский можжевельник, выживший в суровом климате горы Исизути, айва, карликовая елочка йеддо (Picea Jesoensis), которую непросто было уговорить зацепиться слабыми корнями за гладкую поверхность камня…

Умиротворенный, он бродил среди своего волшебного мира. Он забыл о том, что рядом существует другой.

Собаки встретили Ронни озлобленно – он был для них странной игрушкой с незнакомым запахом, которую можно рвать, кусать и забрызгивать слюной. Спрятавшись в стенной нише, он не мог от них избавиться до тех пор, пока вошедший Нортон не отвлек их.

Материя в нескольких местах была порвана. Ронни волновало лишь то, сможет ли он сохранить форму. Хватит ли у него сил. Он стоял в нише и старался сконцентрироваться. Он не знал, что Нортон рядом и лишь по счастливой случайности не заметил его.

Оставаться здесь было опасно, и он покинул убежище. Его иллюзорная материальность пострадала от схватки с собаками: на животе зияла большая дыра; саван то и дело распахивался, выпуская управляющую им энергию, тело забрызгали собачьи испражнения и слюна.

Но его воля была сильнее всего этого. Мог ли он, приблизившись к долгожданной цели, позволить силам природы остановить его? Он, само существование которого было мятежом против этих сил? Сейчас, впервые в жизни – и в смерти, – он чувствовал свою избранность, отвергающую оковы банального здравого смысла. Разве это плохо? Он умер и воскрес в куске запачканной материи. Он заляпан слюной и дерьмом, он выглядит абсурдно. Но все-таки он есть! И пока его желание быть не умерло, никто и ничто не властно над ним. Только эту мысль он мог противопоставить ослепшему и оглохшему миру, который он не хотел покидать. Он знал, что Магвайр в оранжерее. Он уже долго наблюдал за ним: враг полностью поглощен возней с растениями. Он насвистывал что-то, когда наклонялся над очередным цветком. Тихо и нежно…

Магвайр не слышал шелеста полотна в окне, пока Ронни не надавил лицом на стекло так, что черты его расплющились и изуродовались. Раздался скрипучий звук… Вздрогнувший Магвайр уронил елочку йеддо. Она соскочила со своего ненадежного фундамента и упала на пол, ее ветки обломились.

Магвайр хотел закричать, но голосовые связки издали какой-то сдавленный визг. Он бросился к двери как раз в тот момент, когда стекло треснуло под нажимом Ронни. Что произошло дальше, Магвайру трудно было понять.

Ему показалось, что нечто стремительное и невесомое скользнуло внутрь через выломанный проход и предстало перед ним в виде человека.

Нет, вряд ли можно было назвать это человеком Больше походило на жертву жесточайшего избиения: обвисший правый бок, оплывшее бледное лицо. Половинки порванной ноги шевелились, словно жабры рыбы, когда существо переносило на нее центр тяжести.

Магвайр распахнул дверь, открыв путь к отступлению. Потом побежал. Странное существо последовало за ним, протягивая к нему руки, пытаясь заговорить.

– Магвайр… – Имя прозвучало так тихо, словно ему почудилось? Нет: – Ты узнал меня, Магвайр?

Как его не узнать, хоть он и был теперь лишь пузырящейся на ветру оборванной фигурой?

– Гласс, – прошептал Магвайр.

– Да, – ответил призрак.

– Я не хочу… – Магвайр вдруг осекся. Чего он не хотел? Разговаривать с этим кошмаром? Знать о его существовании? Или…

– Я не хочу умирать.

– Но ты умрешь, – сказал призрак.

Белая материя набросилась на его лицо: словно ветер подхватил бестелесное существо и швырнул его на Магвайра.

Снова этот жутковатый запах эфира и дезинфекции. Запах смерти. Объятия полотняных рук становились крепче. Оплывшее лицо тесно прижалось к его щеке, словно ожидая поцелуя.

Руки Магвайра в защитной лихорадке царапали ткань савана. Они нащупали прореху, проделанную собаками. Уцепившись за ее край, Магвайр начал тянуть. Материя издала громкий стон – треск рвущейся ткани.

Саван брыкался в руках, скривив рот в едва слышном Магвайру вопле.

Ронни забился в судорогах. Он не чувствовал уже почти ничего. Только боль, боль, боль… Он вырвался, взревев так громко, как только мог.

Магвайр бросился от него прочь, в дом. Не разбирая дороги, спотыкаясь и падая, он бежал вперед с обезумевшими глазами. Он был близок к сумасшествию. Но этого недостаточно: Ронни обещал себе убить негодяя – и еще не отрекался от этого решения.

Боль не стихала, но увлеченный погоней Ронни не замечал ее. Лишь оказавшись у самого дома, он осознал свою страшную слабость перед ветром – его теперешним врагом. Ветер разрывал его тело и свистел в лохмотьях внутренностей. Казалось, Ронни стал продырявленным боевым знаменем, покрытым пороховой пылью, пропитанным смрадом битв и горечью поражений. Знаменем, которое пора спустить.

Если бы… Если бы ему не предстояло еще одно сражение.

Вбежав в дом, Магвайр хлопнул дверью. Кусок материи смешно трепетал в окне, скребя слабыми руками стекло. В почти стершихся чертах лица читалась жажда мести.

– Впусти меня, – говорил Ронни. – Ведь я все равно приду к тебе.

Магвайр, оступаясь, понесся в прихожую.

– Ракель! – Где же эта женщина? – Ракель? Ракель…

На кухне ее не оказалось. Из темноты лились мягкие звуки. Это Трейси. Она тихо напевала. Магвайр увидел, что малышка сидела одна. Она увлеклась песенкой, игравшей в надетых на голову наушниках.

– Где мамуля? – еле слышно спросил он.

– Она наверху, – ответила дочка, не снимая наушников.

Наверху… На середине лестницы он снова услышал лай собак в глубине сада. Что он может означать? Что эта мерзость там сделала?

– Ракель.

Он вряд ли слышал свой собственный голос. Ему показалось, что теперь он сам – одинокий призрак.

Вокруг стояла тишина Спотыкаясь, он вбежал в ванную. Ему всегда нравилось смотреть в ее зеркало: мягкое освещение стирало с лица отпечатки лет. Но сейчас оно отказалось лгать. Он увидел отражение старого, измученного человека.

Он открыл боковой шкафчик и начал прощупывать полотенца, одно за другим. Он искал пистолет, припрятанный здесь на случай крайней необходимости. Вот он! Оружие немного успокоило его. Он проверил пистолет: все в полном порядке. Когда-то из этого ствола он застрелил Гласса. Почему бы ему не покончить и с новым воплощением ублюдка?

Он вошел в спальню.

– Ракель.

Ракель сидела на краю кровати, а Нортон расположился между ее ног. Они оба не раздевались, лишь одна грудь Ракели была обнажена, и Нортон ласкал ее ртом Ракель оглянулась – тупо, как обычно, не понимая, что делает.

Магвайр выстрелил, не раздумывая.

Пуля вошла в ее открытый рот, и Ракель рухнула на кровать с внушительной дыркой в шее. Нортон, видимо чуждый некрофилии, бросился к окну. Вряд ли он понимал, зачем это делает, – ведь он не умел летать.

Пуля прошила его насквозь, пробив и оконное стекло.

Магвайр взглянул на распростертую жену: измена, окровавленное тело, потерянная любовь – все, что творилось в его душе, – это не имело теперь никакого значения. Он уже не способен переживать.

Пистолет выпал у него из рук.

Собаки больше не лаяли.

Выскользнув из комнаты, он тихо, чтобы не потревожить дочь, прикрыл за собой дверь.

Только бы не напугать девочку… Поднимаясь по лестнице, он увидел, что ее милое личико глядит на него снизу.

– Папуля.

Он пристально смотрел в ее глаза, не зная, как поступить.

– Там был кто-то у двери, – продолжала Трейси. – Я сама видела, как он проскочил за окном.

На нетвердых ногах он спускался вниз.

– Я открыла дверь, но там никого не оказалось.

Уолл. Должно быть, это Уолл. Уж он-то знает, как следует действовать.

– Он был высокий?

– Я не разглядела его. Я запомнила только лицо: оно еще бледнее, чем ты.

Дверь! Черт побери! Дверь! Если она не закрыла ее… Но было поздно.

Незваный гость уже стоял в прихожей. Его лицо кривилось в улыбке. Магвайр подумал, что ничего хуже в жизни не видел.

Это не Уолл.

Уолл был из плоти и крови – посетитель казался разорванной куклой. Уолл был угрюм – этот тип улыбался. Уолл означал жизнь, закон и порядок. Пришелец – совсем другое.

Сомнений нет, это Гласс.

Магвайр потряс головой. Девочка, которая не видела колеблющуюся на сквозняке фигуру, недоуменно спросила:

– Я что-то сделала не так, папа?

Ее слова еще звучали в воздухе, когда Ронни бросился в атаку. Он взлетел вверх по лестнице с неуловимостью тени. Он теперь и был тенью, окруженной трепетавшими языками рваной одежды. У Магвайра не осталось шанса на спасение. Инстинктивно защищаясь, он пытался найти слова оправдания, но рука Ронни – у савана осталась только одна рука, – обернутая полотном материи, схватила его за горло. Магвайр рефлекторно перехватил ее. Тщетно: рука быстрой змейкой проникла в сотрясаемую судорогами гортань и, разрывая пищевод, поползла к желудку. Магвайр чувствовал ее там: она вызывала ощущение чудовищной полноты, словно от сильнейшего переедания. Рука сотрясала стенки желудка, стремясь нащупать трубку кишечника. Магвайр был еще жив. Он не умер от удушья – так быстро все произошло. Он не понимал, чего добивался Ронни, а лишь чувствовал, как тот проникает в его внутренности – все глубже, все ниже. Наконец саван мертвой хваткой вцепился в основание прямой кишки. Крепко ухватив все, что можно было удержать, Ронни вытащил руку.

Он проделал это быстро, но Магвайру этот миг показался бесконечным. Он стенал от страшной боли рвущихся внутренностей, выходящих из горла. Весь мир, скрытый в его теле, оказался теперь снаружи. Он был покрыт смесью желудочного сока, кофе, крови и желчи.