Текст книги "Книги крови III—IV: Исповедь савана"

Автор книги: Клайв Баркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Его тело нашли там, куда швырнул его гигант, в отвратительном состоянии: голова кишела червями, на ногах пристроились чайки. Голени, открытые задравшимися штанинами, были исклеваны до костей. Когда его поднимали из ямы, из ушей сыпались жучки и маленькие пауки.

В отеле тоже царила взбудораженная атмосфера Сержант Гиссинг нашел в баре приятного и внимательного собеседника – Рона Милтона, оказавшегося, ко всему прочему, его земляком. Сержант беседовал с ним за виски с содовой.

– Я двадцать лет служу в полиции, – повторял распалившийся Гиссинг. – Ничего подобного не видел.

Вряд ли он говорил правду. Он видел немало ужасного. Взять хотя бы ту шлюху – вернее, клочки ее расчлененного тела, обнаруженные в кейсе. И наркомана, ежедневно носившего этот кейс в Лондонский зоопарк, чтобы гипнотизировать им полярного медведя. Наркоман утопился в бассейне зоопарка, когда стало ясно, что попытки тщетны. Разве не страшно было Стенли Гиссингу смотреть в его пустые мертвые глаза? Да, он повидал немало…

– Это чудовищно, – говорил он собеседнику. – Меня чуть наизнанку не вывернуло.

Рон слушал полицейского и не знал, зачем беседует с ним. Наверное, чтобы убить время. Впрочем, нет: в молодости Рон был радикалом и относился к блюстителям порядка, мягко выражаясь, не слишком хорошо. Теперь он чувствовал извращенное наслаждение от того, что один из полицейских раскрывал ему душу.

– Он просто долбаный псих, – говорил Гиссинг. – Поймать такого поганца не стоит труда. Он не контролирует свои действия, не заметает следы. Ему даже наплевать на то, живы они или нет. Он явно на грани самоубийства, этот придурок, разорвавший семилетнюю девочку в клочья. Видали мы таких.

– Правда?

– Еще бы. Рыдают, как дети, а сами заляпаны кровью, словно вернулись со скотобойни. Ревут в три ручья. Истерики, как нервные леди.

– Ну тогда вы его поймаете.

– Это проще, чем сделать вот так. – Гиссинг щелкнул пальцами. – Будьте уверены.

Гиссинг остановил взгляд на циферблате своих часов. Потом на пустом стакане.

Рон не предлагал ему выпить.

– Ну, ладно, – произнес тогда Гиссинг. – Мне пора возвращаться в город. Разрешите откланяться.

Он зашагал к выходу, оставив Рона расплачиваться за выпивку.

Голый Мозг наблюдал за его машиной, ползущей по северной дороге с маячком на крыше. Шум мотора насторожил монстра, когда он перешагивал через небольшие холмы неподалеку от фермы Николсона. Мозг был взволнован звуком, что издавал этот небольшой предмет: он рычал и кашлял так, как не делал ни один известный ему хищник. Но больше всего Мозг поразило то, что зверь укрощен человеком. Если он хочет отвоевать у людей свое королевство, то почему бы потом не подчинить себе самого послушного из этих зверей? Получится ли? Надо попробовать. Отогнав страх, Голый Мозг приготовился к сражению.

Он выпустил клыки.

Стенли сидел на заднем кресле автомобиля. Он почти заснул. Ему грезились маленькие девочки. Очаровательные нимфетки расправляли чулки на ногах, раздевались. Они собирались ложиться спать. Он сторожил их. Он следил за их движениями, он бросал взгляды на плотно обтягивающие их бедра штанишки. Этот сон часто посещал его. Стенли никому и никогда о нем не рассказывал, даже когда был пьян. И не потому, что стыдился – многие его коллеги рассказывали и о куда более опасных развлечениях и переживаниях. Но Стенли считал этот сон очень личным, предназначенным для него одного, доступным лишь ему. Сон был его тайной.

А на переднем сиденье молодой шофер, проработавший в полиции всего полгода, смотрел в зеркальце и ждал, когда сержант Гиссинг уснет. Когда он убедился в этом, он протянул руку к приборной панели и рискнул включить радио: не терпелось узнать счет крокетного матча. Австралия опять проиграла, и нет повода устраивать ночные гонки.

«Ах, вот чем бы мне заняться, – думал он. – Надо бросать эту работу ко всем чертям».

Водитель и полицейский, занятые своими мыслями и мечтами, не заметили, что машину преследует страшное чудовище. Голый Мозг бесшумными огромными шагами подошел к ревущему зверю, пробиравшемуся сквозь ветер по темной дороге. Мозг не торопился перейти в наступление.

Наконец ярость чудовища достигла предела. Голый Мозг издал громкий злобный рык. Под ногой вместо полевой травы оказалось асфальтированное шоссе.

Шофер рванул руль, чтобы сбросить с крыши увесистую тушу монстра, впившегося зубами в сигнальную лампу.

Машина завиляла по мокрой дороге, левое крыло царапали ветви кустов, бивших в лобовое стекло. Стенли увидел во сне, как девочка отпустила чулок, и он пополз по ноге вниз, достигнув пола как раз в тот момент, когда автомобиль завершил свое трясущееся движение и врезался в железные ворота Гиссинга выбросило на переднее сиденье, едва не задохнувшегося, но не раненого. Водителя швырнуло через руль прямо в стекло – его нога тряслась у самого лица Гиссинга. Потом нога замерла.

Мозг понял, что победил, и соскочил с покоренного зверя на дорогу. Но неизвестное существо все еще отпугивало его: помятый бок скрипел, внутренности едва слышно шуршали, на смятой в лепешку морде горели глаза. Однако враг был мертв.

Голый Мозг выждал несколько мгновений, прежде чем подойти поближе и понюхать его разбитое тело. Аромат разливался так сладко, что задрожали ноздри. Вот что так благоухает – кровь железного зверя, вытекающая из разодранного живота. Голый Мозг почувствовал уверенность.

Там, внутри, был кто-то живой. От него не пахло мясом ребенка, что было бы лучше всего. От него пахло мужским мясом. У него были круглые бешеные глаза и маленький рот, который он раскрывал, как рыба. Мозг пнул железного зверя ногой – тот не реагировал. Тогда он выдернул кусок из его бока. Можно вытащить изнутри дрожащего укротителя. Как это жалкое создание с трясущимися слюнявыми губками сумело обрести власть над таким мощным зверем? Голый Мозг засмеялся и, вытащив неудачного наездника за ноги одной рукой, поднял его над землей. Вниз головой. Очень высоко. Он подождал, пока крики жертвы стихли, и просунул ручищу туда, где соединялись трясущиеся ноги. Чудовище нащупало то, что отличало мужчину от женщины. Оно оказалось небольшим и еще съежилось от страха. Гиссинг выкрикивал что-то невнятное, какой-то вздор. Его вряд ли кто-то мог понять, а тем более – Голый Мозг, для которого имел смысл лишь один звук: высокий и громкий визг жертвы, всегда следующий за кастрацией. Сделав свое дело, Мозг бросил Гиссинга на землю рядом с машиной.

В разбитом двигателе разгорался огонь. Голый Мозг знал этот запах и не боялся этого жара Напротив, он почтительно и уважительно относился к огню. С его помощью Мозг не раз уничтожал своих врагов – сжигал заживо в собственных постелях.

Когда пламя добралось до бензина и взвилось в воздух, Мозг чуть отступил назад. Все вокруг озарилось оранжевым маревом. Он чувствовал, как тлели волосы на его теле. Но он не беспокоился о них – его внимание поглотила яростная огненная пляска. Пламя вобрало в себя Гиссинга, танцуя неистовым вихрем над бензиновым морем. Голый Мозг смотрел, усваивая очередной урок. Еще один урок смерти.

После суматошного дня Кут безуспешно боролся со сном. Он решил не молиться сегодня, а только почитать Библию. Перед ним лежала копия резьбы на алтаре. Он разглядывал ее уже больше часа – без толку. Он не мог уяснить, что означают эти образы. Это, по-видимому, похороны, а тот, кого опускали в землю, ростом превосходил всех остальных. Кут вспомнил трактир «У великана» и улыбнулся. Наверное, это некая средневековая шутка: спрятать изображение похорон под алтарным покровом.

Стенные часы в гостиной отставали и сейчас показывали пятнадцать минут первого.

«Уже, наверное, час», – подумал Кут.

Он встал, потянувшись, и погасил лампу. В наступившей темноте разлилось холодное сияние полной луны, просвечивавшее сквозь занавески. Необычайно яркое в кромешном мраке, изумительно красивое.

Кут опустил черную штору, прикрыв лунный свет, и двинулся вдоль коридора. Звук его шагов повторяло тиканье часов. Больше ничего не было слышно, но неожиданно у холма Гуда пронзительно зазвучали сирены.

Что случилось? Заинтересовавшись, он распахнул переднюю дверь: холм освещался мигающей иллюминацией голубых полицейских фонариков и колеблющимся светом фар других машин. В этих огнях было больше слаженности и ритмики, чем у тиканья часов за его спиной. На северной дороге крупная авария, а ведь шоссе еще не покрылось предательской ледяной коркой. Странно…

Холм переливался огнями, словно громадный бриллиант. В воздухе царили прохлада и сырость. Ему так хотелось узнать, что произошло, но погода не располагала к…

Он вздрогнул: под деревьями в дальнем углу церковного двора что-то шевельнулось. В ровном свете луны он разглядел сначала угрюмые стволы тиса, потом серые спины камней, затем и белые лепестки хризантем, что росли на могилах. В тени призрачно мрачных деревьев, еще более черная, но явственно различимая на фоне светлого мрамора надгробных плит, стояла гигантская фигура.

Кут переступил порог.

Фигура не была одна: рядом с ней стояла на коленях другая, более напоминающая человеческую по размерам и очертаниям. Она подняла лицо, и Кут узнал его.

Это был Деклан. Даже отсюда было видно, что он улыбался, глядя на чудище.

Кут решил взглянуть на эту сцену поближе. Он старался ступать бесшумно, но на третьем шаге под ногой хрустнула ветка.

Чудище зашевелилось в тени. Неужели оно оборачивается, чтобы посмотреть на Кута? Сердце екнуло в груди преподобного. Хоть бы монстр оказался глухим. Господи, сделай меня невидимым!

Молитва была услышана. Огромная и страшная фигура по-прежнему не замечала присутствия постороннего. Набравшись смелости, Кут двинулся к рядам могильных плит. Стараясь не дышать, он переступал с одного мраморного островка на другой. Оказавшись в нескольких футах от странной пары, Кут увидел, как грозная фигура наклонилась над Декланом. Он слышал, как из глубин широкого горла гиганта вырывались урчащие звуки. То, что потом открылось взору Кута, шокировало бы любого.

Одеяния Деклана были порваны и заляпаны грязью, худая грудь обнажена. Свет луны играл на каждом ребре, на каждом мускуле. Его поза и внешний вид не оставляли места сомнениям – они выражали поклонение и обожание Потом до Кута донеслось какое-то журчание. Он сделал еще шаг вперед и увидел, как блестящая струя мочи гиганта бьет в лицо Деклана. Тот не отворачивался, а, напротив, открыл рот и позволил жидкости литься в себя, пениться вокруг, стекая ручьями по шее и животу. Глаза его блестели одержимой радостью. Принимая это крещение, Деклан болтал головой из стороны в сторону, наслаждаясь осквернением и унижением.

Ветер донес до Кута запах отвратительных выделений монстра, кислотный и зловонный. Как Деклан мог вынести даже каплю этой мерзости? Но он купался в моче, словно в ванне. Кут хотел крикнуть, хотел остановить ужасное издевательство, но вид огромного чудовища образумил его.

Да, это он – хищник из Дикого леса, любитель детского мяса. Интересно, когда Деклан рассказывал об этом, чудовище уже овладело его разумом? Думал ли он, что вскоре чудовище появится перед ним и он встанет на колени, признает своего бога («задолго до Христовой эры, задолго до человеческой цивилизации», – говорил он) и с улыбкой примет волю хозяина?

Да. Боже Всевышний, да!

Тогда тем более не стоит рисковать. Пусть Деклан по-своему общается с монстром. Кут медленно отступал назад, не отводя изумленных глаз от происходящего. Божественная пытка прекратилась, но Деклан еще держал в дрожащих горстях остатки пролившейся на него жидкости. Он поднес их ко рту и выпил.

В горле Кута сжался ком. Он закрыл глаза, чтобы не видеть этого. Когда глаза снова открылись, в них отразилась повернувшаяся к нему голова чудовища, сверкавшая двумя дикими огнями.

– Господь Всемилостивый!

Оно увидело его. Именно теперь, когда Кут стоял так близко. Оно взревело, показав ужасную глубину пасти.

– Спаси и сохрани!

Мощное тело выгнулось с гибкостью антилопы и направилось к Куту. Тот повернулся и бросился наутек. Он никогда прежде не развивал такой скорости. Его заносило на поворотах. Гигантскими прыжками он преодолевал возвышения могильных насыпей. Вот она! Дверь находилась всего в нескольких ярдах – слабая перегородка, но за ней все ясе можно спастись. Ненадолго укрыться, а потом найти оружие. Беги же! Беги быстрее! Четыре ярда.

Он бежал.

Дверь была открыта.

Три ярда позади – впереди последний…

За порогом он молниеносно развернулся и толкнул дверь, чтобы отгородиться от преследователя. Не получилось! Зажатая в щели рука, раза в три толще человеческой, хватала когтями воздух. Она искала Кута. За дверью не утихал злобный вой.

Кут всем телом налег на дубовую махину. Скрипящая железная рама билась о предплечье Голого Мозга. Вой стал бешеным и агонизирующим. В нем смешивались страдание и агрессивность – он перерос в невыносимо громкий рокочущий рев. Ветер разносил его из одного конца Зела в другой.

Рев достиг северной дороги, где собирали и упаковывали в пластиковые пакеты останки Гиссинга и его шофера. Он отражался многоголосьем эха под сводами часовни Успения, где начали разлагаться тела Денни и Гвен Николсон. Он был услышан горожанами в их спальнях, где молодые супруги прижимались друг к другу, старик изучал рисунки трещин на потолке, а детям снилась материнская утроба. Рев повторялся, не умолкая, пока Голый Мозг корчился и неистовствовал за дверью.

Кут чувствовал, что мир плывет перед глазами. Голову охватил пожар. Он лепетал молитвы, но помощь не приходила. Силы покидали его. Мышцы дрожали в неимоверном напряжении, ноги уезжали назад, скользя по безупречно отполированному полу. Каждый дюйм давался гиганту нелегко, но дверь все же медленно приоткрывалась. Толчок за толчком. Даже если бы Кут смог удержать эти дюймы, его положение оставалось безнадежным. Нужно изменить стратегию и изменить ситуацию, из которой ему живым не выйти.

Он подналег на дверь, лихорадочно обшаривая глазами прихожую. Где же оно, подходящее оружие? Нельзя позволить монстру ворваться сюда, нельзя терпеть от него унижение. Ноздри Кута щекотал едкий запах. Ему представилось, что он преклоняет колени перед гигантом и по его голому телу течет вязкая вонючая жидкость. Воображение рисовало ему дикие картины. Он был не в силах усмирить воспламенившийся мозг. Сгусток отвратительных образов, перемешавшийся с воспоминаниями о недавно увиденном, опустился в глубины подсознания и выдернул оттуда мысли, казавшиеся ранее абсурдными. Нужно поклониться чудовищу? Оно требует служения, как и любой бог? И это служение будет ясным и простым, не похожим на то, какому он был предан до сих пор? Кут продолжал защищаться, но в его голове звучало: надо сдаться неизбежности, лечь на пол и позволить себя раздавить.

Имя бога пульсировало глухим ударами: Голый… Мозг…

Отчаяние или что-то иное, вызвавшее раздвоение личности, не помешало его мечущимся глазам наткнуться на стойки для одежды, стоящие слева от атакуемой двери.

Голый. Мозг. Голый. Мозг. Это имя повелевало. Оно заставляло действовать. Голый. Мозг. Голый. Мозг. Что если загнать в него палку? Попытаться ее достать?

Он понял: сейчас или никогда. Он оторвал одну руку от дерева и вытянул ее, чтобы достать до трости, застрявшей между высокими вешалками. До своей самой любимой трости, которую он называл «палкой для путешествий». Она была вырезана из гибкого ствола ясеня, удобная и легкая. Пальцы Кута сжали ее.

Голый Мозг тоже использовал свой шанс: рука все глубже проникала внутрь, расшатывая полуоткрытую дверь. Острые железные края раскраивали его кожу, но монстр чувствовал лишь ткань пиджака Кута, за который он ухватился.

Кут взмахнул своим оружием и опустил его конец на плечо Голого Мозга. Туда, где кожу приподнимала огромная кость. Средство обороны разлетелось в щепки, но свое дело сделало: снова послышался страшный вой, гигантская рука юркнула назад. Когда последний коготь исчез из поля зрения, Кут захлопнул дверь и задвинул засов. Передышка была короткой, не более двух секунд. Новая атака началась с барабанного стука кулаков, по два удара в каждом такте. Петли скрипели, дерево трещало. Еще несколько секунд, и чудище проломит дверь – его силы удесятеряла ярость.

Кут быстро шел к телефонному аппарату.

– Звони в полицию, – сказал он себе и начал набирать номер.

Сколько двоек сложится, чтобы сломать эту дверь, сколько времени потребуется чудовищу, чтобы достигнуть угла прихожей? Сколько минут осталось жить? Сколько секунд…

Сознание Кута металось в замкнутом круге, сотканном из молитв и вопросов. Он хотел знать, попадет ли на небеса, если умрет самой ужасной из смертей, когда-либо приходивших к викариям? Ожидают ли покойника райские кущи, если его внутренности выпустят наружу напротив молельной?

На полицейской станции дежурил единственный офицер – все остальные были заняты инцидентом на северной дороге. Он с трудом разбирал умоляющее бормотание преподобного Кута и уже давно бы бросил трубку, если бы из нее не доносились звуки взламываемой двери и громкое рычание, доказывающие серьезность звонка.

Офицер включил радиосвязь с патрульными машинами, но ответный сигнал пришел лишь через двадцать секунд – к этому моменту Голый Мозг уже выломал центральную балку двери в молельную и взялся за другие. Полицейские не знали об этом. То, что они уже увидели, – обугленное тело шофера и Гиссинг, потерявший мужское достоинство, – сделало их безразличными к чужому горю. Целую минуту офицер убеждал их в неотложности вызова. Этой минуты Голому Мозгу хватило, чтобы прорваться к Куту.

Из окон отеля Рону Милтону был виден парад огней, окружавши X холм; он слышал звуки сирен. Раздался еще один звук – потрясающе громкий и рычащий. Рон недоумевал: так ли уж спокоен и безопасен этот пригородный городок, приглянувшийся ему? Он взглянул на Мэгги – та недавно тоже проснулась от шума, но теперь приняла снотворное и уснула. Рон чувствовал, что должен оберегать ее, ему захотелось выглядеть в глазах Мэгги героем, хотя она смеялась над этим. В то время, как он нагонял лишний вес за сытным обедом, жена посещала занятия по самообороне. Необъяснимая печаль наполнила его: он впервые ощутил себя слабым для жизни в этом мире.

Голый Мозг вломился в прихожую молельни, покрытый впившимися в его тело щепками древесины. На торсе, проколотом множеством заноз, зияли окровавленные раны. Пропахшее ладаном помещение наполнил кислый запах его пота.

Он жадно нюхал воздух, но не чувствовал присутствия человека. Раздосадованный, он оскалил зубы, выпустив из горла сгусток скопившихся газов. Потом он тяжелой походкой направился к рабочему кабинету. Там было тепло и уютно – он знал это, хоть был ярдах в двадцати от него. Он перевернул стол кабинета, расколол об пол два стула и грузно уселся на уцелевшее сиденье около камина. Выдернув каминную решетку, он с силой швырнул ее в стену и замер, угомонившись. Жаркий воздух, живительный и исцеляющий, окружил его. Он проникал в пустой желудок, он согревал конечности, он ласкал лицо чудовища. Голый Мозг зажмурился от удовольствия: жар разливался в сосудах, разогревая в них кровь, вызывая в памяти картины полыхающих пшеничных полей.

Неприятные воспоминания снова были рядом. Он хотел прогнать их, но эта унизительная ночь тревожила его воображение. Она будет с ним всегда. Вечно. Одна из коротких ночей того далекого лета, когда царила двухмесячная засуха, когда Дикий лес был усыпан обломанными сухими ветками, когда любое живое еще дерево с легкостью подхватывало поднесенный огонь. Тогда он был изгнан из своего дома, из своих владений. Тогда его, обескураженного и испуганного, с красными от нестерпимой жары глазами, затянули в сети и пригвоздили острыми пиками, и он увидел то, чем люди хотели отплатить ему.

Они не хотели его убивать. Почему? Возможно, ими владел суеверный ужас. Нанося ему раны, они дрожали, предчувствуя гнев высших сил, что обрушится на них за это. Они зарыли чудовище в землю, наградив участью еще более страшной, чем смерть. Худшего наказания не найти: чудовищу суждено жить вечно во мраке подземной тюрьмы. Он должен был сидеть в ней, не зная, что века сменялись, что поколения людей рождались и умирали над его головой, позабыв о его существовании. Может быть, лишь женщины вспоминали иногда о нем? Их запах проникал в его ноздри, когда они проходили неподалеку от могилы, но потом исчезал. И они исчезали тоже: они находили себе мужчин и покидали это место, а он каждый раз оставался в одиночестве. Именно одиночество угнетало больше всего. Женщинам он был не нужен. А ведь когда-то он вместе со своими братьями ловил их в лесах, когда-то он обладал ими, оставляя потом лежать на земле – окровавленных, но удовлетворенных. Через какое-то время они умирали – не могли вынашивать плоды этого насилия. Огромные младенцы-гибриды разрывали зубами стенки утробы и тоже погибали. Это была единственная месть ему и его братьям со стороны человеческих самок.

Голый Мозг ударил себя в грудь и поднял глаза, увидев мерцавшую в пламени камина репродукцию с картины «Свет мира». Она не вызвала в нем желания раскаяться. Лишенные всякой привлекательности глаза мученицы смотрели на него. Они не приглашали и не звали его. Голый Мозг направил свой возбужденный взор на ту часть одежды, которой девственница прикрывала свою невинность. Семя чудовища медленно потекло по стенкам камина, шипя на горячих камнях. Ему казалось, что покоренный мир уже лежит под его ногами. В этом мире было все, чего он только мог пожелать: тепло, пища. Даже дети. Чтобы есть их мясо.

Он выпрямился, облизываясь. Его голову опьянил гнев.

Кут, укрывшийся в подземном склепе, слышал, как к молельне подъехала полицейская машина. Скрип тормозов. Шаги людей, ступающих по гравию. Их было с полдюжины – скорее всего, достаточно.

Осторожно двигаясь в темноте, он направился к лестнице.

Что-то вдруг прикоснулось к нему – он невольно вскрикнул.

– Не выходи туда сейчас, – раздался голос из-за его спины.

Это был Деклан. Он говорил слишком громко, и Кут чувствовал себя неуверенно. Существо где-то наверху, быть может, совсем рядом с ними. Нужно действовать предельно осторожно. Боже, оно не должно ничего услышать.

– Оно над нами, – прошептал Кут.

– Я знаю. – Эти слова словно вырвались из недр желудка, а не из горла. Горла, в котором недавно пенились нечистоты. – Давай позволим ему спуститься сюда. Ты ему нужен, и тебе это известно. Он хотел, чтобы я…

– Что с тобой случилось? – спросил Кут.

Лицо Деклана кривилось в безумной гримасе.

– Он должен и тебе дать свое крещение. Что ты об этом скажешь? Тебе понравилось? Ты видел, как он мочился на меня? Так вот: это еще не все, чего он хочет.

О да, он хочет гораздо большего. Ему нужно все. Ты слышишь? Все.

Кут избавился от руки, державшей его. От крепкой хватки пальцев, от их кислой вони.

– Пойдем со мной.

Хитрый взгляд звал Кута, но он ответил:

– Бог не велит мне делать этого.

Деклан рассмеялся. Это был не просто смех – в нем скрывалось искреннее сострадание к заблудшей душе.

– Он и есть бог, – произнес священник. – Он существовал еще тогда, когда и в помине не было этой набитой дерьмом постройки.

– Собаки тоже существовали.

– Кто? Ну и что?

– А то, что я не могу из-за этого позволять им трахать себя.

– Ты умник, я смотрю? – Улыбка исчезла. – Иди к нему – и ты изменишься. Ты поймешь сам.

– Нет, Деклан. Я не буду делать этого. Оставь меня…

Он почувствовал, как руки Деклана сильно сдавили его.

– А ну шагай вверх, жалкая тварь! – прикрикнул безумец. – Не заставляй бога ждать.

Он потащил Кута наверх, не ослабляя плотного кольца объятий. Кут искал слова, но не находил. Сейчас он, как никогда в жизни, нуждался в логике, и она подсказывала только одно: невозможно объяснить этому человеку, что он ошибается. Вскоре они оказались в главной башне церкви. Кут бросил взгляд на алтарь: может быть, к нему придет что-то вроде озарения? Но алтарь ничего нового ему не сообщил, поскольку был осквернен. Обивка, грязная и распоротая, запачкана экскрементами; на ступенях полыхали молитвенники и церковные книги, сюда же брошены крест и подставки для свечей. В удушливом воздухе летали хлопья сажи.

– И это сделал ты?

– Он хотел этого, и мне пришлось подчиниться.

– Но как он осмелился?

– Что в том странного? Он не боится ни Иисуса, ни… – Внезапно Деклан снова погрузился в пучину сомнений. Его сознание металось в недоумении и страхе. – Но он действительно боится одной вещи. Если бы не так, он сам пришел бы сюда и сделал это своими руками…

Деклан не смотрел в сторону Кута Его взгляд застыл.

– Чего же, Деклан? – спросил викарий. – Чего он не любит? Скажи мне наконец!

Деклан повернулся к нему и плюнул в лицо. Слюна поползла по щеке Кута, словно гусеница.

– Это тебя не касается.

– Ради Христа, Деклан, образумься! Посмотри, что он с тобой сделал!

– Я служу лишь тому, кого могу видеть. – Он встряхнул Кута и добавил: – И сейчас твоя очередь предстать перед ним.

Он повернул Кута лицом к северной двери. Она была открыта – на пороге стояло чудовище. Оно качало головой, словно кланялось. Впервые Кут увидел Голый Мозг так близко – впервые ужас был реальным. Викарий не думал о размере монстра, о его взгляде и очертаниях. Он видел лишь медленную, ровную поступь огромного зверя. Существа, которому он мог бы поклоняться. Это уже не зверь, несмотря на то что у него есть грива и острые зубы. Глаза прожигали его огнем, проникающим все глубже и глубже; так не могло смотреть ни одно животное. Рот раскрывался все шире: в нем возникали клыки. Они выросли уже на два, затем на три дюйма, но рот продолжал распахиваться. Когда он раздвинулся на всю свою неимоверную ширину, Деклан отпустил Кута. Наверное, хотел, чтобы тот немного побегал. Но Кут не шелохнулся – над ним властвовал пронзающий взгляд. Голый Мозг приподнял его. Все вокруг закружилось…

Кут ошибся ненамного: полицейских было семеро. Трое из них вооружились согласно приказу сержанта розыска Гиссинга – его последнему приказу, который можно было считать теперь предсмертной волей. Семерку хранителей справедливости возглавлял сержант Айвенго Бейкер: личность самоотверженная и даже героическая, то ли по причине склонности к риску, то ли из-за большего опыта опасной работы. Он заговорил Голос, обычно властный и громкий, сейчас походил на визг, потому что горло сержанта сжалось: из здания на пороге церкви показался Голый Мозг.

– Так, я его вижу.

Вряд ли кто-то мог не видеть его – эту девятифутовую громадину, забрызганную кровью и казавшуюся исчадием ада. Те, у кого были стволы, вскинули их, не дожидаясь команды. Остальным оставалось целовать свои дубинки, укрепляя их молитвами. Один не выдержал и бросился бежать.

– Вернуться на линию огня! – пронзительно пищал Айвенго.

Если трусы разбегутся, он останется один. У них было оружие, а у него – лишь власть закона, что не утешало.

Голый Мозг высоко поднял Кута над землей, держа его за шею. Ноги несчастного покачивались в футе от нее, голова запрокинулась назад, глаза закатились. Монстр демонстрировал свое прикрытие неприятелю.

– Разрешите… пожалуйста… застрелить эту гадость! – засуетился один стрелок.

Айвенго сглотнул слюну, прежде чем хрипло ответить:

– Мы заденем викария.

– Разве он не мертв? – спросил стрелок недоуменно.

– Это не очевидно.

– Он не может быть живым. Сами посмотрите…

Голый Мозг мял тело Кута, словно подушку, из которой высыпался пух. Теперь Айвенго видел, что стрелок, скорее всего, прав. Голый Мозг неторопливо размахнулся и бросил тело в его сторону. Оно врезалось в гравий неподалеку от ворот и больше не шевелилось. У Айвенго прорезался его настоящий голос:

– Огонь!

Стрелки начали выполнять приказ еще до того, как заметили, что начальник раскрыл рот.

На Мозг посыпались пули. Некоторые достигли цели: три, четыре, вот уже пять ранений, и почти все в грудь. Пули обжигающе кусали его, заставляя защищать лицо и гениталии. Он загородил их руками, предохраняя от неожиданно больных укусов, не сравнимых с уколом пули из винтовки Николсона Страданий от той раны он не почувствовал, занятый лишь свершением желанной мести. Его охватил страх. Инстинкты подсказывали ему: надо броситься на отрывистые хлопки выстрелов и вспышки пороха, но боль подавляла такое желание. Он повернулся и начал вынужденное отступление, став подпрыгивающей при каждом удачном выстреле мишенью, что двигалась к холмам. Он направлялся к зеленевшим позади них перелескам, надеясь отыскать подходящие для укрытия овраги или пещеры. Хоть какое-то место для спасения, где можно обдумать дальнейшие действия. Только бы уйти от погони!

Полицейские преследовали его, добивая в спину. Дух победы витал над их головами. Им даже не нужен был полководец – Айвенго остался на кладбище, поднял с могилы вазу, вытряхнул из нее хризантемы, и его вырвало.

Голый Мозг добрался-таки до середины холма. Вскоре огоньки выстрелов исчезли, и он почувствовал себя более уверенным и подвижным. Теперь нужно раствориться во мраке, провалиться сквозь землю. Рванув по полю, он услышал, как свистят переспелые колосья, до сих пор не собранные людьми. Стебли разламывались, высыпая изобилие зерен. Преследователи остановились, притормозив машину на окраине поля. Он видел их огни. Видел мерцавшее вдали синее и белое. Слышал их приказы. Голый Мозг не знал, что такое слова. Но даже если бы он понимал их смысл, они не сообщили бы ему ничего нового. Он знал, что люди – существа пугливые и вряд ли будут гоняться за ним всю ночь. То, что они кричат, ничего не значит. Они боятся темноты и думают, что это вполне оправдывает их нерешительность. Они убедят себя в том, что раненый зверь не выживет. Какие они наивные… Словно дети.

Голый Мозг вскарабкался на вершину большого холма, чтобы осмотреть окрестности. Внизу, по змейке дороги, бежали огоньки неприятельской машины: в примитивном калейдоскопе переливалось синее и красное. Больше никакого света – ничего, кроме слабого мерцания звезд. Но придет день и восстановит пропавшую во тьме картину. Взойдет солнце, и городок окажется под ним как на ладони. Сейчас Голый Мозг догадывался о его будущем лучше, чем кто-либо из жителей.

Он лег на спину и увидел, как в небе сорвалась с места оранжевая звезда. Потом она засверкала ярче и вспыхнула, сгорела на юго-востоке, озарив на мгновение краешек свинцового облака. Заря будет долгой и исцеляющей. Она восполнит его силы. И тогда он спалит дотла все, что скрывается во мраке.

Кут был еще жив. Но смерть подошла так близко, что это ничего не значило. Восемьдесят процентов его костей переломано. Черты лица пропали в переплетениях рваных ран, одна рука полностью раздавлена Нет сомнений – он скоро умрет. В пользу этой версии говорили и время, и его желание.