Текст книги "Бонсай"

Автор книги: Кирстен Торуп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Я сразу приступил к выполнению своего плана. Прошел за тобой в гостиную. Твои босые ноги внушали мне неловкость. Я потчевал тебя весь вечер. Ни на миг не оставлял с другими. Ты уже была моей. Не ускользнешь никогда. Я намазывал домашний паштет на домашние булочки. Затем в ход пошли рулет и салями. Ты вежливо ела, не протестуя и не пытаясь остановить поток булочек и того, что на них водружалось. Очень мало говорила. Была потрясающе тихой. Наверное, меня в основном поразило то, как ты молчала. Все твое существо молчало, до костного мозга. Тишина, напоминавшая о больших лесах или штиле на море.

Я не был в тебя влюблен. Просто инстинктивно понимал, что ты впишешься в мой образ жизни. У меня были и другие отношения, совершенно невыносимые. С перспективой помолвки и созерцания родственничков по воскресеньям. Каждый раз, когда вся эта обывательская комедия показывалась на горизонте, я сбегал. Не мог вынести крепких объятий семейной жизни. У меня началась клаустрофобия из-за всех этих неписаных правил хорошего тона. Вечные «спасибо, будьте здоровы, мы так вам рады» и так далее. Все эти семейные узы. Ты спасла мою жизнь, малыш. Нет, ты дала мне саму жизнь. Ты была моим колумбовым яйцом.

Утолив твой голод, я осторожно спросил, любишь ли ты читать. Любишь ли литературу. Не называя имен. У тебя от возбуждения заалели щеки. Взгляд приобрел мечтательное выражение влюбленной девушки. Достоевский и Горький – последовал тихий невнятный ответ. Словно это были любовники, чьим ласкам ты страстно отдавалась. Со сладострастием ты начала говорить об этих мужчинах и их произведениях. Голос твой был чужим и беззвучным. Ты говорила как человек, который никогда не учился говорить и вынужден изобретать каждое слово, каждую синтаксическую конструкцию с нуля. Как будто язык был не внутри тебя, а снаружи. Ты странным образом распалась, когда начала свою несвязную речь. Лишь молчание собрало тебя в неделимую личность. Я догадался, что мне нужно твое молчание. Знал, что ты никогда не раскроешь мою тайну. По той простой причине, что не будешь в состоянии выразить эту тайну, во всей ее двоякой и многократной комплексности, представляющей саму загадку о человеке. Я, как уже сказано, в первый вечер в тебя не влюбился. Я привязал тебя к себе. Сделал себя твоей судьбой.

Не знаешь ли ты других великих классиков мировой литературы, помимо этих неповоротливых вульгарных русских, для которых страдание было путем к спасению через встречу с Богом или революцию? Я тебя уже практически уничтожил, с тем чтобы возродить по своему образу и подобию. Все это конечно же последующая реконструкция. Тогда я не понимал того, что делал. Просто у меня всегда было чутье на то, что мне нужно в каждый данный момент времени. Назови это инстинктом самосохранения. Инстинктом, объединяющим нас с животными.

Ты на меня так растерянно смотрела. Никогда ничего не читала, кроме этих двух банальных бульварных писателей. Я увидел на твоем лице пустоту. Учуял страх. С этого момента говорил я. Я был творцом, вдыхающим жизнь в безжизненную глину и формирующим ее по своему образу и подобию. Я держал в руках глину! Чувствовал безотчетное сопротивление, свойственное любому материалу. Это побудило меня двинуться по неизведанным тропам, которыми моя созидательная сила поведет тебя, подобно отцу, ведущему за руку невинного ребенка. Я вложил тебе в руку бокал красного, чтобы ты не стояла без дела, пока я посвящал тебя в Пруста, «В поисках утраченного времени». Монумент нашей смертности и распаду. Время как центр вращения общности человеческой судьбы. Ты оборвала меня на середине фразы: «Тогда ведь смысл жизни должен состоять в изживании страха перед смертью. Примирении со смертью. Как с зимой, которая превратится в весну».

Твоя твердолобая наивность привела меня в раздражение, я дал понять, что перед таким гением, как Пруст, простая крестьянская философия о смене времен года и весеннем возрождении терпит поражение. В величайшем литературном произведении нашего столетия на сцену выведены темы более великие, нежели устройство природы. По правде говоря, я не помню, как переубедил тебя. Уже к следующей нашей встрече ты купила «В поисках утраченного времени». Тебе удалось найти ее в букинистическом. Во мне погиб великий педагог.

Ты не привлекала меня сексуально. Глина, она меня захватила, материал. Мне не хотелось с тобой танцевать. Я оставил тебя подпирать стенку и кинулся к симпатичной студентке-актрисе, одной из тех, что составляли цвет подающей надежды молодежи 1962 года. Ты смирилась с моей неверностью с легкой иронической улыбкой на губах, словно обладала жизненным опытом, повелевающим не ждать ничего от других для себя. Ты приподняла вуаль над превосходством, за которое я позже жестоко тебя наказал. Я возненавидел тебя с первого взгляда, потому что ты мне так была нужна. Я знал, что без тебя был ничем. Столкнулся ли я с тем самым «все или ничего» любви?

Я возвращался к тебе после каждого танца с актрисками. Мы все опьянели, но контролировали себя, как и положено молодым воспитанным детям буржуа, – за исключением тебя. Ты напилась до бесчувствия и угасла в моих руках. Пришлось играть роль твоего защитника, хоть я и не планировал выставить напоказ свой интерес к сельской розе. Я уложил тебя в постель и поставил в изголовье тазик. Такая гадость, так это для тебя характерно. Недостаток умеренности, недостаток воспитания. Спьяну – потому что только спьяну у тебя язык и развязывался, как тогда, так и теперь, – ты протараторила невнятное извинение, своего рода оправдание неловкости твоего поведения. Однажды, на вечеринке в гимназии, ты выпила водки из пивного стакана и отключилась. С тех пор ты не выносишь алкоголя. Я не особо поверил в эту историю. Какого черта тогда ты пила, если не выносишь алкоголя? Предложил отвезти тебя домой. Ты жила, насколько помню, в каморке у какой-то семьи на Эстебро, они обращались с тобой как со служанкой.

Я выдержал несколько недель, прежде чем навестить тебя снова. Знал, что ты меня ждешь. Когда я постучал, ты сидела в своей комнате и читала учебник: английскую фонетику. Отчетливо помню выражение твоего лица. Оно согрело мое одинокое сердце.

Возьмите еще по конфетке. Подсластите пилюлю. Кто же этот чудесный даритель? Эббе? Очень может быть. Только он и вы, мои малышки, знаете, что я болен. Ну вот, ты по-настоящему разозлилась. Не переносишь даже звука его имени. Но я не могу его ненавидеть. Быть голубым – само по себе наказание. Жить в гетто. Подвергаться презрению и злым шуткам пошлых комиков, у которых еще молоко на губах не обсохло. Ты себе не можешь представить, каково это.

Я выбрал прощение. Свою ненависть прибереги для другого места. Я прошу избавить меня от этих излияний. Меня угнетает, когда ты рассуждаешь о том, чего не понимаешь. Он бедняжка. В конце концов, мне надо было решиться и пролить на эту сторону моей жизни дневной свет. То, что при этом я стал жертвой иронии судьбы, тебя не касается. Лишь один человек имеет право судить об этом досадном происшествии, и этот человек я. Не так-то просто признаться в том, что ты инфицирован, когда находишься в интимной сексуальной ситуации. Убийца? – нет, прекрати. Ты столкнулась с тем, чего не может вместить твоя красивая головка. Твоя узколобость мешает тебе видеть вещи в широкой перспективе. А мне его жаль. Я знаю, что такое стыд.

Ответственность за других людей? Это моя собственная ответственность. Я мог бы получше распознавать сигналы. Его нежелание заниматься сексом. Внезапная усталость и депрессии. Как же ты это некрасиво говоришь. Я не поклоняюсь сексу. Я не иду на смерть ради секса. Просто не так однозначно воспринимаю то, почему он не рассказал, что инфицирован. Как же ему сейчас должно быть плохо, бедняжке. А шоколад – если он от него – доказательство того, что его мучает совесть. Ты требуешь справедливого возмездия за то, что он сделал. Ты осталась таким же примитивным животным. Чем это поможет? Это ни его, ни меня не излечит.

Безопасный секс? Ну, это непросто, когда оказываешься в ситуации, о которой я упомянул. Требовать безопасности – значит выказывать недоверие, усомниться в партнере. Конечно, я об этом думал. Но решил довериться ему и горжусь этим. Возможно, я похож на сумасшедшего. Но ты всегда считала меня сумасбродом, так что это не новость. Я прекрасно живу со всеми твоими мнениями обо мне. Никто, кроме меня самого, не может решать, насколько я сумасброден. Я не собираюсь и дальше мириться с твоими обвинениями в его адрес. Обвинять его – все равно что обвинять меня. Я с себя свою часть вины не снимаю. Я прервал с ним связь. Этого достаточно. Не вздумай за меня мстить. Мне известно, насколько ты агрессивна. Не забыл, как ты угрожала отравить меня крысиным ялом, когда я рассказал тебе о своей ночной жизни. Ты не выносила правды. Ты, такая поборница правды! В этом высший комизм. Нет, это не я агрессивен. Ничего я на тебя не проецирую. Ты не контролируешь свои чувства. Это один из твоих больших недостатков. Какие еще недостатки, спрашиваешь? Прибережем это до другого раза. Держись от него подальше. Не смей ему мешать. Или можешь со мной попрощаться. Это я болен. Я здесь распоряжаюсь.

Нет, малыш, так было не всегда. Все вертелось вокруг тебя. Я был статистом в твоем затененном ландшафте. Твое душевное состояние управляло нашим браком. Мне это отлично известно. Это был ненормальный брак. Называй, как хочешь. Мы были пионерами. Революционерами. Теперь бунт позади. Остались болезнь и смерть. Я не пессимист. Я реалист. Лишь тот свободен, кто ни на что не надеется. Как говорят буддисты: «Надежда – это желание без наслаждения, без знания и без возможности». Без наслаждения, потому что желаешь исключительно того, чего не имеешь. Без знания, потому что в надежде всегда есть определенная доля неуверенности. Без возможности, потому что никто не будет вожделеть того, что сам в состоянии себе достать. Надежда не только приводит нас к негативному состоянию, она заставляет упускать настоящее. Слишком занятые построением светлого будущего, мы забываем, что единственная жизнь, какую стоит жить, и вообще единственная реальная жизнь – это та, что прямо сейчас проходит у нас перед глазами. Ты абсолютно права. Я не только говорю как по книге, я и есть книга. Забыл, как она называется. Лежит где-то на полке в прикроватной тумбочке. Я все учу наизусть. Это профессиональная болезнь.

«Философствовать – значит учиться умирать», малыш. Тебе не особенно нравится философия. Всегда была материалисткой. Тебе хотелось бы воцарения тысячелетнего царства коммунизма. А вместо того получилось падение. Не только Стены. Но и наше падение в бездну, с ее отвратительными ящерицами и жабами. Мы опрокинулись в грязь, малыш. Это путь к катарсису. Да, конечно, я имею право говорить только за себя. Ты довольствуешься тем, что стоишь на краю и смотришь вниз на нас других, счастливых несчастливцев. Напиши-ка королеве Маргрете, пожалуйся ей. Она тебя поймет. Она народная королева.

Лучшее, что я могу сказать об Эббе, – он подарил мне красивую мечту. То, что мечты не становятся реальностью, не надо ставить ему в вину. Я сохраню его как дорогое воспоминание. Мой последний роман. Не желаю слушать, как ты его поливаешь. Он подарил мне веру в жизнь. Да, слишком поздно, но вера от этого меньше не становится. У него было красивое тело. Как у греческой статуи. В человеке все должно быть прекрасно. Да, чистому все чисто. Он подарил мне немного обычной жизни. Выходные на даче. Обеды перед телевизором у меня дома. Прогулки по зоопарку и ланч в ресторане. Воскресные утра с крошками в постели. Все, что мы двое считали скучным по молодости лет. Мы получили в подарок пол года под знаком обыденности. То единственное, чего мне не хватало для полноты жизни, я получил от него. Разве мне не следует быть благодарным? Разве должен я ненавидеть того, кто сделал меня человеком среди людей? Он был той жемчужиной, что припасла мне жизнь. Не ревнуй, малыш. Ты вне конкуренции. Сомнительная честь? Мне не нравится, как ты меня обрываешь. Ты мешаешь ходу моих мыслей. Будь добра, задерни штору. Не могу же я лежать в постели в темных очках.

Я знаю, ты желаешь мне добра. Ты находила мне любовников, чтобы доставить радость или чтобы удержать меня, малыш? Ты приносила себя в жертву. Делила со мной тайну. А если кто и умеет хранить тайны, так это ты. Нет, жертвовала. Потому ты так и зла на меня. Но твоя злость мне непонятна. Я не в состоянии чувствовать вину. Это один из моих недостатков. Может, кроме того только случая с Микаелем. Он был фантастическим парикмахером. Мои волосы никогда не лежали лучше. Просто не мог смириться с тем, что между нами все кончено. С моей стороны это был ни к чему не обязывающий флирт. Хобби, мальчишеская игра, оказавшаяся игрой с огнем.

Этот роман меня кое-чему научил: не следует играть с чувствами людей. Он меня преследовал. Два года терроризировал. Трезвонил по ночам и, делая жалкие попытки изменить голос, угрожал, что убьет меня, подожжет квартиру, расскажет обо всем в прессе. Так неприятно. Укладывался, как собака, на коврике возле двери и отказывался сдвинуться с места, когда я возвращался домой. Чтобы попасть в квартиру, приходилось перешагивать через него. Однажды мой сосед сверху рассказал, что видел какого-то человека, который, сидя на корточках, возился с щелью для писем, собираясь ко мне вломиться. Мужчина лет сорока, в джинсовой одежде, с редкими волосами. Убежал, когда мимо прошел этот сосед со своей собакой. Это мог быть только он. Через щель для писем набросал мне в квартиру кучу всякого дерьма. Деньги, которые был мне должен, книги, которые брал почитать, старые письма и грязные трусы, которые я у него забыл.

Он следовал за мной словно тень. Везде и всюду я чувствовал, что он за мной следит. Умалишенный. Одержимый сын пастора из Ютландии. Заманил меня к родителям, пока между нами еще была связь. Именно там я и обнаружил тлеющее безумие в отношениях между отцом и сыном и утратил всякое желание продолжать отношения. По возвращении пришлось нанести ему последний удар. У меня не было ни времени, ни желания заменять ему отца. Он нуждался в психиатре.

А вот с Лассе было весело. Никого веселее не встречал. Всегда в приподнятом настроении. Этот парень знал, чего хочет от жизни. Я восхищался его мужеством. Его длинными вечерними платьями. Он вел себя как примадонна. Был звездой. Видели бы вы, как он изображает Сару Леандр. Приходить в квартирку на Вестебро, которую он делил с шлюхой-нелегалкой, было чистым наслаждением. Я попал в хорошую компанию с министрами и воротилами бизнеса, которые тайно посещали квартиру с черного хода. Наверное, коки было многовато. И мне тоже досталось. Лассе сам себя погубил. Сгорел во цвете лет. Да покоится он с миром. Он – одно из самых светлых моих воспоминаний. Лучшим всегда приходится хуже всех.

Роман с Микаелем потряс меня настолько, что и сменил ориентацию и еще раз попытался стать «нормальным». Но вскоре понял, что это бегство от самого себя. Карин прежде всего была выдающимся художником, великой актрисой. Одной из лучших в новом поколении. Мы во многих отношениях были идеальной парой. Она – молодая и красивая, звезда, стремительно поднимающаяся на театральном горизонте. Я – богатый и знаменитый. Более знаменитый, чем богатый, если уж говорить всю правду. А в твоем присутствии приходится, малыш.

Когда Карин начала фантазировать и трубить направо и налево о нашей будущей свадьбе в Хольменс-кирке, где непременно должны быть четыре подружки невесты, а в первых рядах – «Billed-Bladet» и «Se og Hør» [14]14
  Названия светских журналов.


[Закрыть], мне пришлось сойти с дистанции. Она была слишком занята светской жизнью, желанием принадлежать к элите. Вначале я был очарован ею, или, точнее сказать, очарован ее очарованностью мной. Но глянец скоро сошел. Толстоватая, да и не такая уж красавица. И начала мне надоедать. Нет, я люблю женщин. Само количество это доказывает. То, что они не могут меня удержать, – другое дело. Они так и остались для меня непрочитанной книгой. Я считаю женщин аппетитными, красивыми. Ищу в них совершенства. Какой-то не тот запах, маленький промах в одежде, глупое замечание, и огонек мгновенно гаснет и больше не загорается. Не надо этого говорить. Я знаю, мне не хватает самого элементарного влечения к браку и семейной жизни. Я томился по обыкновенному, но так и не достиг вожделенной цели. Ты была мне нужна, но любовь ли это? И когда я решил выйти из тени, с Эббе, сообщить миру, кто я, то стал перед выбором всей моей жизни. Сейчас или никогда. Было ли это от любви к нему? Или он играл роль костыля? Не знаю, как это у меня появилось такое недоверие к собственным чувствам.

Наконец я свободен. Выступаю в качестве существа среднего рода, каким был всегда. Свободен от зова плоти. Бывали времена, когда я опускался до того, чтобы звонить по 0039. Фантазия молодых людей не имеет границ. Я выслушивал признания в любви, о которых даже не мечтал. Нежные слова. Дерзости. Грубости. Слышал шум клоаки. Как крысы скребутся в трубах. Забывал себя. Представлял юные спортивные тела, обладателей этих голосов. Одновременно в моем распоряжении оказывалось бесчисленное количество молодых людей. Я был на седьмом небе. Потом мне хотелось умереть, исчезнуть. Погибнуть в апокалипсисе. Сгинуть.

Были вечера, когда я не позволял себе звонить по 0039. И все равно ночью, между двумя и тремя часами, злой дух тянул меня к телефону. Я не мог уснуть, не услышав их сладострастных голосов. Один из них пригласил меня к себе домой в Вэльбю. Не в силах устоять перед соблазном, я взял такси и обнаружил там, куда приехал, маленького старичка в купальном халате, с коричневыми от табака губами, кривившимися в нечто, когда-то бывшее улыбкой. Вся квартира провоняла кошачьей мочой. Старик поднял руку для приветствия. В усталом, смиренном жесте на слабом суставе повисла в воздухе кисть. Печальные глаза впивались в меня словно стрелы. Я не мог поверить, что юный свежий голос принадлежал этому старцу. Это, наверное, обман! Здесь есть еще кто-то. Юноша, песней сирены выманивший меня в ночь.

Я ударил старика, чтобы он признал свой обман. Он закричал звонким голосом юноши. Это себя я ударил в образе старика. Я в ужасе бежал. В страхе перед самим собой. Боялся, что весь сценарий был порождением моей больной фантазии. Что я не в своем уме. Бежал от него, словно встретил призрак из могилы, мой собственный призрак. Больше я не звонил по 0039. Я достиг абсолютного нуля. Утратил чувство жизни. Больше не принадлежал миру живых.

Девочка моя, ты же всегда говорила, что при такой жизни мне не дожить до старости. Ты раскусила меня. Не знаю, от кого у тебя пророческий дар. Предполагаю, что от мамы. Она ведьма, хоть и пытается это скрыть. Я горжусь тобой. Горжусь, что ты моя дочь. Что ты создала семью и ждешь второго ребенка. Дай потрогать твой животик, детка. Лучший подарок, который ты можешь мне преподнести, – это рожать детей. Чем больше, тем лучше. Я хотел бы видеть, как они растут. Видеть, как ты процветаешь в роли матери. Тебе нужен богатый муж, испанский аристократ, который давал бы тебе все, на что ты укажешь пальцем. Это я не чтобы покритиковать твоего голодранца-учителя. Просто желаю тебе самого лучшего. Пусть у тебя будет все то, что я не смог тебе дать. Не плачь обо мне. Утри свои слезы.

Теперь я спокойнее отношусь к теневым сторонам своей натуры. Лет через сто все забудется, разве не так говорят? Я знаю о жизни меньше, чем знал в семнадцать лет. Я знаю лишь, что ничего не знаю. Ничего не понимаю. Менее всего я понимаю себя. Нет, сидите. Не уходите. А, да, окошко приоткройте немного. Воздух здесь, и правда, не очень. Но я привык. Совсем не обязательно бежать к окну вдвоем, и одна справится. Идите сюда, садитесь. Я хочу сказать что-то важное. Я не хочу, чтобы вы кому-нибудь рассказывали – в том числе моей старенькой маме, – чем я болен. Это такое унижение. Можно сказать, что у меня лейкемия. Звучит красивее. И к тому же не совсем ложь. Давайте назовем это неполной правдой. Лейкемия ведь тоже может быть следствием. Любые формы рака могут всплыть в кильватере. Эта болезнь прямо взывает к фантазии. Не делай такое испуганное лицо, малыш. Знаю, тебе тяжело. Постоянные секреты, столько лет… Но эту последнюю тайну я прошу тебя уважить. Нет, не трогай меня. Это невыносимо, пока я так выгляжу. Похож на привидение. Дай мне немного времени. И я снова стану собой. Ты от меня так быстро не отделаешься. Я силен как бык.

Представь, что как-то хмурым днем мы рука об руку идем по пляжу. Сердито рокочет море. Мы собираем красивые камушки и ракушки. Камушки красные и черные, с маленькими блестящими кристалликами. Мы довольны. Камушки и ракушки – весь наш багаж. Небо над нами возвышается черным ступенчатым слоем облаков. Над горизонтом проходит светлая полоска неба. Облака сжимают полоску, пока она не становится светящейся шелковой лентой, а под конец – блестящей серебряной нитью.

Дни, годы лежат перед нами подобно бесконечной цветущей лозе. Мы – дети вечности. Ты красива. Твои волосы, грудь. Печальные глаза. Ты такая тихая. Живешь в мире, отличном от мира реального. Что это за мир? Почему ты никогда не бывала довольна? Не отвечай. Я знаю ответ: потому что я мужчина, который не любит женщин. Я наслаждаюсь женщинами. Но не вожделею их. Тут ты права. Я не хочу играть роль мужа. По крайней мере, в течение продолжительного времени. Вечерок или два – нормально. Я даже удовольствие от этого могу получить. Я хорошо играю эту роль. Пока не начинаю скучать. Невыносимы и я сам, и женщина. Она становится глупой и пошлой. Наши отношения начинают походить на пародию. Не хочу жить фальшивой жизнью. Хочу быть честным. Быть верным себе. Что это значит? Что я дошел до точки, где нет места компромиссам. Хочу вкусно есть, окружить себя роскошью и красотой. Не надо мне напоминать о том, что дальше однокомнатной квартиры я не продвинулся. Ты всегда умела испортить радость. Загоняешь меня в депрессию. Да, я должен тебе деньги. Ты их получишь, когда мои дела снова пойдут в гору. Какого черта они отменили залоговые ссуды! Помнишь, в молодости мы заложили все твое конфирмационное серебро и мою дорогую гитару. Я даже не успел к ней притронуться. Вначале нам было хорошо вместе. Тебе, может, и не было хорошо, а мне было.

Не хочу больше об этом говорить. Будет, как я сказал. У меня лейкемия. Лейкемия – чистая и эстетическая болезнь. Худеешь, бледнеешь, фактически розовеешь. Я читал потрясающе интересную диссертацию о том, что шансы выздоровления от лейкемии – пятьдесят на пятьдесят. Не думаю, что это не важно. Раз я выбрал лейкемию, мне нужно быть в курсе того, что собой представляет болезнь. Ради правдоподобия. Нет, тебе ничего читать не нужно. Можешь меня спросить, если есть какие-то сомнения. Я довольно хорошо разбираюсь в этом вопросе. Да, да. Двойная жизнь, ложь до самого конца. Может, хватит копаться в прошлом, вместо того чтобы смотреть вперед? И к тому же поздно что-то менять. Я лучше потрачу время на что-нибудь утешительное. Да, мы говорим о моем времени. После меня можете делать, что хотите.

Почему я с самого начала не сказал тебе, что мне и мужчины нравятся? Ну, малышка моя. Мне сперва самому в этом надо было разобраться. В самых смелых мечтах я не мог представить, что был одним из них. Всегда испытывал сильную брезгливость к педерастии. Помню, как в Египте, на практике, мы только поженились… Это было ужасно. Грустная свадьба? Я не создан для брака. Почему тогда женился? Ты знаешь. Чтобы сохранить квартиру. Мы могли получить квартиру, только поженившись. Такие тогда были правила. Я пожертвовал собой ради нас. Был в плохой форме первые годы после женитьбы. В постоянной депрессии. Самое мрачное время в моей жизни. Постепенно привык. Думаю, что хорошо играл свою роль. А потом, когда мы ждали тебя, детка, случился рецидив. Семейный образ жизни с появлением ребенка накладывал еще более крепкие оковы. К счастью, ты девочка. Мальчика я бы не перенес. С девочками проще. Мне всегда было проще с женщинами. Женщины умнее. Мужчины такую непристойную чушь порой несут. Я отлично менял подгузники. В основном это я с тобой сидел, пока ты была маленькой. Ты все время мне противоречишь, малыш. Явно хочешь испортить настроение. Что бы ты ни говорила, моя версия такова. Именно я сидел с ребенком. После развода, конечно, ты. Она же с тобой жила. Меня с ней не было.

Ну вот, я ушел от темы. Египетские мужчины были мне омерзительны. Их липкие прикосновения и голодные взгляды. Я чувствовал себя грязным. К счастью, мне удалось устоять перед призывами следовать за ними в бесконечные темные улочки. Как-то за мной шли молодые люди, от которых пришлось нырнуть в голубые ворота большого белого дома. Я взбежал по истертым каменным ступеням и спрятался в комнате, похожей на гостевую, с низкими диванами и еще более низким придиванным столиком. На столике стоял поднос с мельхиоровыми кружками и мельхиоровым кувшином покрытым узором. У меня до сих пор сохранилась та кружка, которую я взял с собой, когда осмелился выйти на улицу. Из нее я пью чай по утрам. Я сказал тебе, что это сувенир, купленный на базаре. У нас больше не должно быть тайн друг от друга, малыш.

А вообще, моя жизнь была так невинна. Мне не о чем жалеть. Ложь? Обманы? Я считаю все эти – давай назовем их историями, необходимыми. Хрупкий клей, склеивавший мою разбитую жизнь. Возьмите бокалы, малышки. Сейчас я не могу пить вина, но мне будет приятно смотреть на вас. Нам же надо выпить за нового внука. Мне нужно выйти, привести себя в порядок. Помоги мне, малыш, пожалуйста. Кстати, не берите мои полотенца. Вытирайте руки салфетками. Это я так, на всякий случай.