Текст книги "Русская история: мифы и факты. От рождения славян до покорения Сибири"

Автор книги: Кирилл Резников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Отдельно стоит житие Александра Невского (ум. 1263, канон. 1549), но Александр Ярославович – уже не герой Киевской Руси, он человек нового типа – первый представитель и один из основателей русского (великорусского) этноса. Речь о нем пойдет при рассмотрении мифотворчества Северо-Восточной Руси.

Летописи Древней Руси.Немалое место в формировании русского национального самосознания занимают летописи. Летописи читали лишь немногие образованные люди, но это были люди, создающие идеологию страны. Воздействие летописей сказалось в нескольких направлениях: 1. Летописи влияли на разум и эмоции образованных современников, ибо летописец обращался именно к ним. 2. Летописи целыми кусками переносились в новые летописи. Так сохранялась преемственность мировоззрения. 3. Позднейшие авторы, историки или писатели, использовали летописи для обоснования собственных идей, нередко далеких от настроений летописца и даже материалов летописи. Ниже дается краткая характеристика состояния летописных дел в Киевской Руси.

Раньше всего появился Киевский летописный свод (996—997), переработанный в Древнейший Киевский свод (1037—1039). Порядок хронологии там отсутствует. В Новгородской летописи (1036) события описывают уже с указанием года, месяца и иногда дня недели. Затем появился Первый Киево-Печерский (Начальный) свод (1073), ставший основой для первой дошедшей до нас летописи – «Повести временных лет», составленной киевским монахом Нестором (ок. 1113). Летопись несколько раз редактировали (1116—1118). Вторую и третью её редакции сохранили Лаврентьевская и Ипатьевская летописи. В XII столетии летописи велись во всех крупных городах Руси, но нашествия кочевников, междоусобицы и пожары погубили большая их часть. Древнейшими сохранившимися сводами являются летопись Новгородская первая (XIII—XIV вв.), Лаврентьевская летопись (1377), Ипатьевская летопись (1425), Галицко-Волынская летопись (XIII в., дошедшая в составе Ипатьевской летописи).

Для понимания летописей не только Киевской, но Московской Руси важно представлять самих летописцев, русских Средневековья, – образованных монахов, чаще всего из верхов общества. Все они были глубоковерующие, и Русь им виделась встроенной в систему христианского космоса и в мировую историю. Каждый свод начинался с сотворения Мира или с Адама, далее по именам прародителей выводилось происхождение славян и русских, затем переходили к первым князьям, пересказывались предшествующие события русской истории, и лишь затем начиналось собственно летописание. Обширные куски летописей и других сочинений переносились из одного свода в другой. Как пишет Д.С. Лихачёв: «И это включение не случайно. Каждое произведение воспринималось как часть чего-то большего». Для историков это обстоятельство обернулось благом, ведь летописи горят, а времена были непростые.

Летописцы, хоть и духовного звания, были отнюдь не отрешены от политических страстей, что сказывалось на подборе источников, их цитировании и высказываниях самих летописцев. Симпатии летописцев заметны в подаче образов князей и оценке их деяний. Но все летописцы сходились в одном – превыше всего стояла защита Русской земли. В летописях особо отмечаются примеры служения Русской земле. Великий князь Мстислав II восклицает: «Нам дай Бог за хрестьян и за землю Рускую головы сложити», а новгородцы восхваляют умершего Мстислава Храброго: «Всегда бо тосняшеся умрети за Рускую землю и за хрестьяны». Число примеров можно значительно увеличить. Они придают летописям глубоко патриотический настрой. Для летописцев нет ничего хуже предательства или бегства князя от доверившихся людей. С гордостью они приводят слова Даниила Галицкого перед лицом страшной монгольской угрозы: «Да луче есть на своей земли костью лечи, нежели на чюжей славну бытии».

4.4. Литература Древней Руси. Кризисные и утверждающие мотивы

«Слово о полку Игореве».Художественные произведения древней русской литературы немногочисленны, невелики по объему и безымянны. В них нет интриги вымысла, героев, преодолевающих все преграды и страстей романтической любви, но есть повествование о бедах и славе земли Русской, почти не уступающее летописи по достоверности. Несмотря на сюжетные ограничения и малое числе сохранившихся произведений, говорить о неразвитости древнерусской художественной литературы вряд ли возможно хотя бы потому, что к ней относится «Слово о полку Игоревен – один из мировых шедевров. Для литературы русской произведение, сопоставимое по художественной силе, появилось лишь через 600 лет вместе с пьесой Пушкина «Борис Годунов».

«Слово» повествует о походе 1185 г. новгород-северского князя Игоря Святославича и его брата Всеволода. О разгроме русского войска половцами на реке Каяле и пленении Игоря. И о его успешном бегстве от половцев. В сюжет вставлен плач Ярославны (Ефросиньи), жены Игоря, и золотое слово Святослава Всеволодовича, князя Киевского, призывающего к единству всех князей земли Русской. Здесь нет нужды останавливаться на художественных достоинствах «Слова», многократно описанных; для нас сейчас важнее представить состояние древнерусской этнической общности в момент написания «Слова» и влияние этого произведения на самосознание русского народа.

Большинство учёных согласны, что «Слово» было написано в конце XII в., после похода Игоря Святославовича на половцев (1185), но предлагали различные даты его написания – с 1185 по 1199 г. Наиболее вероятным представляется период с 1187 по 1190 г. [76]76
  Ерёмин И.Л. «Слово о полку Игореве» как памятник политического красноречия Киевской Руси // Ерёмин И.Л. Лекции и статьи по истории древней русской литературы. Изд. 2-е, доп. Л., 1987. С. 117—118; Горский А.А. Проблема даты создания «Слова о полку Игореве» // Исследования «Слова о полку Игореве» / Под ред. Д. С. Лихачева. Л., 1988. С. 29-37


[Закрыть]Мнение, что «Слово» – подделка конца XVIII в., опровергнуто последующей находкой «Задонщины» – вещи XV в., написанной по образцу «Слова», причём лингвистический анализ текста показал невозможность подделки «Слова» на основе «Задонщины» [77]77
  Зализняк А.Л. Слово о полку Игореве: взгляд лингвиста М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2007.


[Закрыть]. Подверглась критике и версия Гумилёва, что «Слово» написано в середине XIII в. при дворе Даниила Галицкого. Таким образом, нет серьёзных аргументов против создания «Слова» в конце XII в.

Хотя автор «Слова» неизвестен, большинство исследователей уверено, что он принадлежал к числу старших дружинников или даже к княжеской фамилии. Б.А. Рыбаков сближает автора с киевским тысяцким боярином Петром Бориславичем, дипломатом и летописцем [78]78
  Рыбаков Б.А. Начальные века русской истории // История России. Т.1.М.:ШиК, 1995. С. 271.


[Закрыть]. Доказательств тождества недостаточно, но ясно, что автор «Слова» не скромный монах-затворник, а витязь, владевший пером и мечом. Можно указать и место его жительства. Это – Южная Русь. По мнению Лихачёва, автор мог быть киевлянином или черниговцем. Он знает природу Южной Руси, ее города и людей. Он патриот Руси, но видит ее политический центр в Киеве. Весь пафос Слова направлен на объединение русских князей вокруг стола киевского князя. Лихачёв дает следующую психологическую зарисовку:

«Автор "Слова" не мог ещё оторваться от представлений о Киеве как о единственном центре Руси. Да это вряд ли было бы возможно от него и требовать. Он страстный сторонник идеи единства Руси, но единство это он понимает в устоявшихся представлениях XII в. Он уже видит значение сильной княжеской власти, но ещё стоит на позициях необходимости строго выполнять феодальные права... права сюзерена, а не вассала. Он уже видит и признает силу владимиро-суздальского князя, но ещё предпочитает его видеть на юге – в Киеве, в традиционном центре Руси».

Что же представляла Русь конца XII в. глазами умного и образованного боярина, русского и киевского патриота? Ответ однозначен: он видел распад единого государства, обособление княжеств, междоусобную борьбу князей, их неспособность сплотиться вокруг Великого князя Киевского и защитить Русь. Ответ очевиден, но автор отмечает лишь следствия, а не причины, их породившие. И дело, разумеется, не в его ограниченности, а в том, что, по выражению Гумилёва, является аберрацией близости, т. е. неспособностью, находясь слишком близко к событиям, оценить их значение. Это относится и к нашему пониманию дня сегодняшнего, но иного нам не дано.

Распад Древней Руси.О прошлом судить проще – линзы времени скорректировали зрение, восемь минувших веков накопили знания, неведомые автору «Слова», и, главное, нам известно будущее того прошлого, где пали стяги Игоревы и со стен Путивля раздавался плач Ярославны. С высоты современности нам проще понять суть событий, происходивших на Руси в XII в. События же протекали на двух уровнях – историческом, включающем политические и социально-экономические процессы, и биосоциальном, лежащем в основе этногенеза. На историческом уровне шло усложнение феодального общества Древней Руси, сопровождавшееся нарастанием феодальной раздробленности, а на уровне этногенеза происходил распад древнерусской этнической общности и зарождение новых этносов. В этом сходятся этнолог и историк – Гумилёв и Рыбаков. Последний пишет:

«Киевская Русь распалась на полтора десятка самостоятельных княжеств, более или менее сходных с полутора десятками древних племенных союзов. Столицы многих крупнейших княжеств были в свое время центрами союзов племен: Киев у полян, Смоленску кривичей, Полоцку полочан, Новгород у словен, Новгород-Северский у северян. Союзы племен были устойчивой общностью, складывавшейся веками; географические пределы их были обусловлены естественными рубежами».

Политический распад Древнерусского государства в 1132 г. не был неожиданным. Русские земли имели каждая свое лицо весь период существования Киевской Руси, а династическое разделение на отдельные княжества произошло ещё на Любечском съезде в 1097 г. Дробление Киевской Руси, резко сказавшееся на общей обороноспособности страны, сопровождалось, а отчасти было вызвано ростом экономики и расцветом культуры. Бурно росли города, строились прекрасные церкви, на селе развивалось вотчинное хозяйство. Культурные запросы грамотных в массе своей горожан удовлетворяла переводная (преимущественно византийская) и отечественная религиозная и светская литература. Вместе с тем княжеские междоусобицы принимали все более жестокой характер и опустошали Русь.

Нарастание ожесточенности войн между княжествами свидетельствовало о психологическом обособлении жителей различных княжеств, иными словами, о расколе этнического поля Киевской Руси. Как отмечал ранее цитированный Рыбаков, раскол этот прошелся по границам древних племенных союзов. Эту же мысль разъясняет Гумилёв:

«Конечно, приравнивать киевлян XI—XII вв. к полянам, а черниговцев к северянам нелепо, но нельзя не заметить, что на месте племен, т. е. этносов, исчезнувших вследствие этнической интеграции в единый древнерусский этнос, возникают субэтносы с территориальными наименованиями, но ведут они себя так же, как до этого племена. Пусть суздальцы сложились из кривичей, мери и муромы, новгородцы – из кривичей, веси и словен, рязанцы – из вятичей и муромы, полочане – из кривичей, ливов и леттов, но эти новые этносы, даже утратив традиции предков, поддерживали целостность большой этнической системы – Руси – способами, им ведомыми, в том числе междоусобицами».

Происходящие изменения, по мнению Гумилёва, означали конец древнерусского этноса: «Русь превратилась из этноса в суперэтнос, политически раздробленный, как Западная Европа». Этот период Гумилёв именует по-разному, иногда называя «золотой осенью» или «унылой порой, очей очарованьем», а чаще – инерционной фазой этногенеза, переходящей в фазу этнической обскурации. Причиной, определившей распад древнерусской этнической общности, является, согласно Гумилёву, снижение пассионарности у этноса, завершающего свой срок жизни. Именно таким, 1200-летним, он видит древнерусский этнос, к которому он причисляет докиевских восточных славян, начиная с момента их формирования в I веке н. э. [79]79
  Гумилёв Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. М.: Эксмо, 2006. С. 388-389.


[Закрыть]

Гумилёвская теория 1200-летней жизни этносов торжествует, но в данном случае она выглядит натянутой. О каком едином этносе можно говорить в период расселения восточных славян? Ведь переселялись не только из восточнославянского Поднепровья и Подесенья, но, из западнославянских земель (кривичи, вятичи), а местные племена (балто– и финноязычные) вообще славянами не были. Почему не принять простое объяснение, что древнерусский этнос складывался около 200 лет в рамках Киевского государства, но так до конца и не сложился и вновь стал распадаться по этническим границам древних племенных союзов. Плохо с теорией? Возможно, зато хорошо с фактами.

Можно согласиться с Гумилёвым в главном, что древнерусский этнос в XII в. стал суперэтносом, состоящим из субэтносов княжеств. Процесс обособления шел с разной скоростью в зависимости от местоположения княжеств. Раньше всего обособлялись периферийные субэтносы, а в центре ещё долго сохранялись черты древнерусского этноса. Здесь биосоциальные закономерности этногенеза напоминают законы видообразования: 1. Видообразование происходит на периферии ареала обитания вида. 2. Центр ареала наиболее статичен и меньше поддается новообразованиям при изменениях среды. 3. В центральной зоне сохраняется наибольшее сходство с предковой формой. 4. Две популяции одного вида, обитающие на разных краях его ареала, могут отличаться друг от друга не меньше, чем разные родственные виды [80]80
  Mayr E. Animal Species and Evolution. Cambridge: The Belknap Press of Harvard University, 1963.


[Закрыть].

Сходно происходит расхождение языков. Закон лингвистической непрерывности, предложенный С.П. Толстовым, утверждает, что в догосударственныи период племена, проживавшие на смежных территориях, обычно понимают друг друга, а противоположные окраины обширной культурно-языковой области уже друг друга не понимают [81]81
  Толстов С.П. Проблема происхождения индоевропейцев и современная этнография и этнографическая лингвистика // КСИЭ. Вып. 1. 1946. С. 3—13, а также СЭ. 1950, №4. С. 19—20.


[Закрыть]. Именно так происходило расхождение Северо-Восточной и Галицко-Волынской Руси, давших начало русскому и украинскому этносам. В центре же, где жил автор «Слова», этническое расхождение было мало заметно, там сохранялись стереотипы поведения и язык Киевской Руси. Можно предположить (уже в согласии с Гумилёвым), что и пассионарность менялась, а точнее, снижалась от периферии к центру, что и подтвердила дальнейшая история Руси.

Значение «Слова о полку Игореве». «Слово о полку Игореве» было написано в период распада древнерусского этноса, но человеком, который к нему ещё принадлежал. Отсюда и идеология «Слова», призыв к единству Киевской Руси. Автор хотел повернуть время вспять, что никому ещё не удавалось, но его порыв имел огромное значение для потомков, живших в другое историческое время и принадлежащих к новому русскому этносу. «Слово» столетиями служило образцом для литературных произведений героического цикла. Его влияние очевидно в дошедшем до нас фрагменте «Слова о погибели Русской земли» (30—40-е гг. XIII в.) и в «Повести о разорении Рязани Батыем» (начало XIV в.). «Задонщина» (конец XIV – начало XV в.), посвященная битве на Куликовом поле, заимствует из «Слова» не только лексику, но и целые абзацы. Влияние «Слова» заметно и в другой повести о той же битве – «Сказании о Мамаевом побоище» (вторая четверть XV в.). Лихачёв отмечает, что ещё в XVI в. «Слово» переписывали по крайней мере в двух русских городах – Новгороде и Пскове.

Открытие «Слова» А.И. Мусиным-Пушкиным в 1795 г. и его публикация в 1800 г. всколыхнули образованную Россию. Стилистические обороты и образы «Слова» можно найти у В.А. Жуковского, К.Ф. Рылеева, А.С. Пушкина, А.Н. Островского, А.А. Блока, И.А. Бунина. Были опубликованы два поэтических переложения «Слова» – одно принадлежит А.Н. Майкову (середина XIX в.), другое – Н.А. Заболоцкому (30-е гг. XX в.). К «Слову о полку Игореве» обращались композиторы и художники. А.П. Бородин написал музыку оперы «Князь Игорь», а Н.К. Рерих создал к ней костюмы и декорации. Всем известна картина В.М. Васнецова «После побоища Игоря Святославовича с половцами»; на сюжет «Плач Ярославны» писали картины В.Г. Шварц, В.Г. Перов (XIX в.), К.А. Васильев, И.С. Глазунов (XX в.).

«Слово о полку Игореве» вошло в мифологический комплекс самосознания русского народа. Лихачёв отмечает его современность:

«"Слово о полку Игореве", продолжающее жить в сотнях произведений русской литературы XIX и XX вв., мы вправе считать произведением не только древней, но и в известной мере и современной литературы. Оно живо и действенно, заражает своей поэтической энергией и воспитывает идейно, учит литературному мастерству и любви к Родине».

«Слово о полку Игореве» живёт, пока душу трогает лаконизм скупо отмеренных слов: «Бишася день, бишася другый; третьяго дни к полуднию падоша стязи Игоревы».

«Слово о погибели Русской земли». В заключение следует сказать о другом слове – «Слове о погибели Русской земли», небольшом фрагменте, приложенном к «Житию Александра Невского». Большинство исследователей считает, что «Слово» лишь вступление к большому произведению, которое так и не найдено. Есть согласие и в датировке «Слова» – оно написано вскоре после похода Батыя на Русь в промежутке между 1238 и 1246 гг. Как многие литературные произведения того времени, «Слово о погибели Русской земли» построено на контрасте славы и плача. До нас дошла только хвалебная часть – слава, где воспевается красота и величие ушедшей Руси. По силе художественного слова этот хвалебный аккорд не уступает славе «Слова о полку Игореве»:

«О светло светлая и украсно украшена земля Руськая! и многыми красотами удивлена еси: озеры многыми удивлена еси, реками и кладязьми месточестьными [82]82
  Месточестьные – почитаемые местными жителями.


[Закрыть], горами крутыми, холми высокыми, дубравоми чистыми, польми дивными, зверьми разлычными, птицами бещислеными, городы великыми, селы дивными, винограды обительными [83]83
  Винограды обительные – сады монастырские.


[Закрыть], домы церковьными, и князьми грозными, бояры честными, вельможами многами. Всего еси испольнена земля Руская, о прававерьная вера християньская!»

С.В. Перевезенцев справедливо подчеркивает, что в понимании автора гибель Руси означает и гибель красоты, что идеал того времени непосредственно связан с понятием красоты как некоей полноты и целостности. Такой была Киевская Русь для автора «Слова о погибели Русской земли». Такой она осталась в народной памяти. На этом можно завершить беседу о Древней Руси, самой ставшей мифом в русском самосознании.

5. ОТ ВЛАДИМИГО-СУЗДАЛЬСКОЙ РУСИ К РУСИ МОСКОВСКОЙ

То, братья, не соколы вылетели из каменного града Москвы

То выехали русские удальцы со своим государем,

С великим князем Дмитрием Ивановичем,

А наехать захотели на великую силу татарскую.

Сказание о Мамаевом побоище

5.1. Нашествие монголов

О нашествии монголов.Пролог трагедии вошел в народную память в виде князей, раздавленных «задами тяжкими татар». Пушкин следует словам летописца о пире победителей, устроенном на помосте, в основании коего лежали пленные русские князья. Так закончилась первая встреча Руси и татар, точнее, монголов, а ещё точнее – союза монголоязычных и тюркоязычных племён, объединённых Чингисханом. Битва на Калке (1223) была последним крупным сражением, вплоть до Куликовской битвы (1380), где русские князья сражались совместно. Через 14 лет, в декабре 1237 г., монголы во главе с Батыем (Бату-ханом) вновь пришли на Русь. Они разгромили Рязанское княжество, затем Владимирское, разрушили Торжок, разорили Калугу и семь недель осаждали Козельск, взятый лишь с большой кровью. После монголы ушли на отдых в половецкие степи. В 1239 г. войска Батыя покорили Переяславль и Чернигов, в декабре 1240 г. взяли Киев, разорили Галицко-Волынское княжество и в начале 1241 г., разделившись на две армии, вошли в Польшу и Венгрию. Там они нанесли поражения полякам и венграм, но смерть верховного хана Угедея, заставила повернуть морды коней (1242). В новое государство Золотую Орду Батый включил как вассалов покоренную Русь.

До сих пор не утихают споры о значении этих событий. Есть героическая версия, в которой истекающая кровью Русь заслонила собой Европу, есть попытки количественно оценить тяжесть понесенных потерь, есть, наконец, трактовки, отрицающие существенный урон, нанесенный Руси монгольским нашествием. В настоящей работе рассматриваются не события истории, а мифология, порожденная ими, но, поскольку некоторые оценки последствий монголо-татарского нашествия (обычно красочные и беллетризованные) сами становятся мифами, приходится остановиться на исторических фактах.

О масштабах нашествия.Считают, что ранние сообщения о сотнях тысяч всадников завышены, как и оценка В.В. Каргалова (140 тысяч). Численность войск Батыя определена в 30 тысяч у Н.И. Веселовского, 30—40 тысяч у Б.Д. Грекова и Ф.Ф. Шахмагонова, 50—60 тысяч у Д.В. Чернышева. В походе монголов на Северо-Восточную Русь вряд ли участвовало больше 30 тысяч воинов; остальные проводили облаву на половцев в южнорусских степях. Во втором походе Батыя не было нужды делить войско на две части, ведь южные степи были уже «очищены». Поэтому к Киеву действительно могло стянуться 50—60 тысяч человек. С этой армией Батый продолжил поход в Европу.

Победы монголов над русскими Гумилёв объясняет падением пассионарности, с чем трудно согласиться – ведь Владимиро-Суздальская земля была точкой роста, местом колонизации, притягивающей энергичных людей из той же киевщины. Тем более это относится к Рязани. «Удалцы и резвецы резанские» славились своей лихостью. Доказали они это, героически встретив первую, самую свежую силу монголов. И погибнув в одиночестве. Скорее, можно говорить об утрате асабии – способности к согласованным действиям. С дроблением Руси на все более мелкие княжества снижался и уровень солидарности. Ведь если в середине XII в. было 15 княжеств, то в начале XIII в., накануне нашествия Батыя, их было уже 50, а к началу XIV в. (когда уже начался процесс консолидации) число их достигло 250.

Не менее важным фактором, позволившим монголам сравнительно легко разгромить Русь, были военные преимущества – дисциплина, мобильность конных войск, наличие мощного лука и осадная техника. Боевой лук номо, склеенный из трех слоев дерева, вареных жил и кости, был непревзойденным по тем временам. Бронебойная стрела, выпущенная из такого лука, за 100 шагов пробивали кольчугу и легкую броню. Монголы учились владеть луком и стрелять на скаку с детства. В сражениях они предпочитали расстреливать противника на расстоянии. В монгольской армии использовалась заимствованная у китайцев и мусульман осадная техника – различного рода катапульты, забрасывающие врага камнями (60—80 кг весом), огневыми стрелами и бомбами, начиненными порохом или горючей смесью. Последнее было особенно опасно для деревянных стен русских городов.

В XIII в. русские только начинали строить выступающие башни, позволяющие вести стрельбу вдоль стен, создавать систему рвов и валов перед стеной и использовать рельеф местности. Там, где монголы столкнулись с подобными укреплениями, они терпели неудачу. Если русские города монголы брали за 5—6 дней, то на Козельск ушло почти два месяца, а Данилов и Кременец на Волыни они и не пытались взять. Неудачно осаждали монголы многие крепости и замки в Европе. Каменные крепости, а не Русь заслонили Европу [84]84
  Русь, конечно, оттянула часть монгольских сил, но не истощила войско Батыя – достаточно вспомнить учиненный монголами разгром Польши и Венгрии в 1242 г.


[Закрыть]. Да и географически этот миф неубедителен. Ведь до Венгрии монголы могли добраться, минуя Русь, по половецким степям и Молдове (тогда половецкой). Средневековые русские никогда не претендовали, что они спасают Европу. Им вполне хватало своей истинной славы.

О потерях Руси.Самый ужасный урон понесло Киевское княжество. Жизнь там почти прекратилась. Плано Карпини, папский посланец, посетивший Русь вскоре после нашествия Батыя, отмечает: «...когда мы ехали через их землю, мы находили бесчисленные головы и кости мёртвых людей, лежавшие на поле; [город Киев] сведен почти ни на что; едва существует там двести домов».

Северо-Восточная Русь тоже пострадала, но не в такой степени. После ухода монголов на пепелище собираются уцелевшие люди и отстраивают спаленные города. Галицко-Волынское княжество отделалось сравнительно легко – монголы спешили в Венгрию и Польшу. Следует иметь в виду, что нашествие Батыя не было единичным событием. За ним последовали нашествия в 1252,1281, 1293 гг., не считая более мелких походов. Всего во второй половине XIII в. было до 15 походов монголов на Русь.

О числе погибших и уведенных в плен монголо-татарами в XIII в. можно лишь догадываться – иные оценки доходят до 50% всего населения Руси. С.А.Нефёдов пишет:

«Из 74 русских городов 49 были разорены монголами, 14 из них так и не поднялись из пепла, а 15 превратились в села. В Московской земле погибло 2/3 всех селений, в земле вятичей – 9/10. В Киеве прежде было около 50 тысяч жителей, после нашествия уцелело 200 домов и, может быть, тысяча обитателей».

На северо-востоке Руси почти на 100 лет прекращается строительство каменных храмов, исчезли целые ремесленные производства – искусство стеклоделия, производство черни, зерни, перегородчатой эмали, резко уменьшается переписка книг, падает грамотность.

Нашлись защитники монголо-татарского нашествия. Они появились в 20-х гг. XX в. сразу в двух лагерях – советских марксистов, борцов с «великорусским шовинизмом», и белоэмигрантов-евразийцев, столкнувшихся с неприязненным безразличием европейцев к России. Из советских историков-марксистов наиболее красноречиво защищала монголо-татарское нашествие М.В. Нечкина. В 1930 г. она пишет статью для Малой Советской Энциклопедии:

«..."Жестокости" и "зверства" татар, на описание которых русские историки-националисты не жалели самых мрачных красок, были в феодальную эпоху обычным спутником любых феодальных столкновений... трудовое население покоряемых татарами земель зачастую рассматривало их в начале покорения как союзников в борьбе против угнетателей – русских князей и половецкой аристократии. Поэтому были случаи массовых восстаний, шедших навстречу татарским завоеваниям».

Профессор (с 1958 г. академик) Нечкина, следовавшая всем изгибам партийной исторической мысли, в годы «борьбы с космополитизмом» напрочь забыла все, написанное ею раньше. Сейчас имя ученой вновь на щите – в 2005 г. радиостанция «Свобода» посвятила ей передачу, где либеральные интеллигенты наперебой восхищаются М.В. Нечкиной как идеалистом, искренне преданным советской идеологии.

Евразийцы были сделаны из другого теста, и судьба многих была нелегка. Впрочем, евразийцы-основоположники, такие как Г.В. Вернадский и Н.С. Трубецкой, вовсе не отрицали страшного ущерба, причиненного Руси нашествием монголов. Их последователь, евразиец Гумилёв, такую попытку предпринял. Вот что он пишет о походе Батыя в книге «От Руси к России» (1992):

«Великий западный поход Батыя правильнее назвать бы великим кавалерийским рейдом, а поход на Русь у нас есть все основания назвать набегом. Ни о каком монгольском завоевании Руси не было и речи... Фактически хан ограничился разрушением тех городов, которые, находясь на пути войска, отказались замириться с монголами и начали вооруженное сопротивление».

И в другой книге – «Древняя Русь и Великая степь» (1989):

«Согласно монгольским правилам войны, те города, которые подчинялись добровольно, получали название "гобалык" – добрый город; монголы с таких городов взимали умеренную контрибуцию лошадьми... и съестными припасами».

По Гумилёву, древние русские, находясь в фазе этнической обскурации, не могли ни толком сопротивляться монголам, ни толком им сдаваться:

«Но тогда причиной разгрома Владимира, Чернигова, Киева и других крупных городов была не феодальная раздробленность, а тупость правителей и их советников-бояр, не умевших и не стремившихся организовать оборону. Когда же тупость становится элементом поведенческого стереотипа, то это симптом финальной фазы этногенеза – обскурации».

Свое оправдание Батыева нашествия Гумилёв завершает словами:

«Следует признать, что поход Батыя по масштабам произведенных разрушений сравним с междоусобной войной, обычной для того неспокойного времени. Но впечатление от него было грандиозным, ибо выяснилось, что Древняя Русь, Польша, поддержанная немецкими рыцарями, и Венгрия не устояли перед кучкой татар».

Тут много неправды. Войско в 30—50 тысяч всадников по тем временам было мощной армией (сотни тысяч, встречающиеся у средневековых хронистов, лишь дань воображению). Монголы далеко не всегда щадили сдавшиеся города. Самые кровавые примеры – многолюдные Бухара и Каре, сдавшиеся без боя в 1220 и 1236 гг. Монголы разрушили оба города, часть жителей перебили, а остальных обратили в рабов.

Осада Козельска.Не приходится говорить и об обскурации, т. е. о моральном вырождении русичей, – они делали что могли – сражались до конца и не сдавались в плен. Стоит вспомнить Козельск – небольшой город в верховьях Оки.

«Козлян, а их всего было около четырех тысяч, не смогли убедить словесы лестные сдать город. За малолетнего князя Василия всё решал народ: "Аще и князь нашь мал есть но умрем за нь"».

Держался Козельск 51 день. Батыю пришлось дожидаться подкреплений. Наконец, монголы разбили стену и взошли на вал:

«Козляне же ножи резахуся с ними. И изъшедше из града, и исъеекоша пращаа их и огню пре даша, и нападоша на плък их, и убишя татар 4000, сами же избьени бышя. Батый же взя град и изби всех, не пощаде от отрочат и до съеущих млеко. А о князи Василии неведомо есть; инии глаголаху, яко у кръви утопл есть, понеже мал бе».

«Могу-Болгусун» – «Злой город», назвал Батый Козельск. Такая вот обскурация.

Осада Козельска описана не только в летописях, но у персидского историка Рашид ад-Дина (1247—1318), собравшего по повелению монгольского правителя Ирана все известное об истории монголов. Невыдуманный подвиг жителей калужского городка (а жило там 4—5 тысяч человек) вошел в мифологию русского самосознания. Память о вольных козлянах, готовых умереть за имя доброе, веру христианскую и маленького князя Василия, останется в народной памяти.

«Повесть о разорении Рязани Батыем».Не менее значима в русской памяти и «Повесть о разорении Рязани Батыем». Автор и время написания произведения неизвестны; Лихачёв полагает, что оно написано в Рязанском княжестве в начале XIV в. «Повесть о разорении Рязани Батыем» объединяет в одно целое летопись и эпические предания. Содержит оно и типичное для древнерусской литературы сочетание печали и славы. Начало «Повести» – чисто летописное:

«В лето 6745. В фторое на десят лето по принесении чюдотвор-наго образа ис Корсуня прииде безбожный царь Батый на Русскую землю со множество вой татарскими, и ста на реце на Воронеже близ Резанскиа земли. И приела на Резань к великому князю Юрью Ингоревичю Резанскому послы безделны, просяща десятины въ всем: во князех и во всяких людех, и во всем».

Великий князь рязанский Юрий Игоревич обратился за помощью к Великому князю Владимирскому, но получил отказ. Далее Никоновская летопись и «Повесть» расходятся. Если в летописи рязанские князья сказали татарам: «Коли нас не будеть, то все ваше будеть», то в «Повести» они направляют к Батыю посольство с дарами во главе с сыном великого князя Юрия – Фёдором. Батый поначалу принял посольство милостиво, но, узнав о «лепоте телом» жены Фёдора, пожелал изведать красоту ее.