Текст книги "Штормовое предупреждение (Сборник)"

Автор книги: Кирилл Бенедиктов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

– Однако, господа, – и тут я перехожу к наиболее интересному сюжету – мне почему-то кажется, что ни один из нас не пытался заглянуть в более или менее отдаленное будущее… если я не прав, поправьте меня… Алан? Крис? Что ж, я так и думал…

Альварес извлек откуда-то большое красное яблоко и повертел в руках – длинные нервные пальцы скользили по крепким румяным бокам.

– Быть может, причина в том, что мы боимся чего-то, что скрывается там, в будущем? Мы привыкли использовать наш дар для нужд сугубо практических – как в случае с вашим консорциумом, который фактически занимается разграблением хранилищ древней культуры… Но ведь у нас в руках – инструмент, способный при правильном использовании изменить судьбу мира… Неужели вас это не трогает?

– Доктор, – сказал Монтехо мягко, – спутник висит над моим забытым богом плато всего полчаса… Если вы действительно хотите сообщить нам что-то важное – самое время сделать это сейчас.

– Что ж, – Альварес вытер ладони о водолазку. – В таком случае буду краток. Большой телескоп в Айерс Рок засек перемещение достаточно крупных масс у звезды ЕН-3861 в созвездии Сети. Правильнее было бы сказать, перемещение от звезды, потому что массы эти в настоящий момент движутся прямо на нас.

– Какова природа этих масс? – спросил Гауэн, отрезая кончик сигары.

Альварес усмехнулся.

– Наши телескопы недостаточно мощны для таких задач. Мы, собственно, не увидели ничего, кроме слабых флюктуации гравитационных полей и странного поведения света… Но если упрощать до предела, господа, то на нас движется эскадра кораблей, каждый из которых имеет массу, превышающую массу Юпитера.

– Нереально, – возразил Гауэн. – Такие объекты не могут быть искусственными, это совершенно ясно. И потом, откуда вы взяли, что это именно корабли?

– О, господи, – вздохнул Альварес, – вы когда-нибудь слышали о сферах Дайсона? Повторяю – в телескопы ничего не видно. Но, когда машины локализовали эти перемещающиеся массы, я задействовал некоторые хорошо известные вам способности и прощупал эскадру. Так вот, это именно эскадра – военный флот. И идет он на нас.

– Когда? – коротко спросил Гудмен. Лицо его оставалось бесстрастным, как у игрока в покер.

– ЕН-3861 находится в пятидесяти четырех световых годах от Солнца, – Альварес пошевелил губами, вычисляя. – Пока они не набрали и половины световой скорости, но уж очень быстро они разгоняются. Скажем, пять лет на разбег, лет шесть на торможение… Что ж, господа, шестьдесят пять лет у нас в запасе остается.

– Это флот вторжения? – Гудмен извлек из кармана миниатюрный компьютер и начал водить по нему электронным карандашом, не переставая глядеть в камеру. – Какое у них оружие?

Монтехо затаил дыхание в ожидании ответа Альвареса.

– Вторжения? Не знаю… Я вообще не могу понять, что им понадобилось в Солнечной системе. Ничем не выдающееся место, таких в Галактике миллионы… Может быть, они пройдут ее насквозь, как пуля пронзает птичье гнездо… Но в любом случае мы у них на пути. Что же касается оружия… подумайте сами, Алан, какое оружие может быть у существ, путешествующих на кораблях размером с Юпитер?

Гауэн крякнул.

– Вы видели их, доктор? Ну, тех, кто сидит в этих ваших… звездолетах?

– Хороший вопрос, – оживился Альварес. – Можно сказать, что и видел. А можно сказать, что нет. Хотите, попробуем вместе?

– Хочу, – отозвался Монтехо, чувствуя, что сердце начинает колотиться в бешеном ритме – явление, часто предшествующее снам наяву. Гудмен кивнул, сохраняя по-прежнему равнодушный вид. Гауэн, казалось, колебался.

– Не знаю, способен ли я заглянуть так далеко… Впрочем, давайте.

Игнатий Монтехо знал, что войти в состояние сна наяву значительно легче во время групповой медитации. Конечно, стопроцентной гарантии здесь не было, но вообще-то войти в состояние сна наяву для них было не сложнее, чем решать в уме квадратные уравнения. Они это умели. Они умели это всегда.

Его выбросило в реальность через какие-то двадцать секунд после того, как брезентовые стены палатки заколебались, растворяясь в проколотой слепящими огоньками звезд черноте бескрайнего космоса.

Монотонно гудели мониторы. Монтехо поймал на себе пристальный взгляд Альвареса. Тот, казалось, уже вполне пришел в себя, но беспрестанно вытирал о водолазку потные ладони.

– Это ужасно, – пробормотал Монтехо, передернувшись от отвращения, – ужасно… Доктор, неужели обитатели звезд… такие?

– Не скажу за всех, – Альварес пожал плечами, – возможно, нам просто не повезло… но, согласитесь, встретить в космосе толпу марширующих с жезлами старшеклассниц было бы куда менее вероятно…

Они посидели немного, ожидая, пока вернутся остальные. Гауэна трясло, Гудмен старался сохранять самообладание, но видно было, что дается ему это с трудом.

– Итак, мы все видели, – сказал Альварес. – Угроза реальна, по-видимому, неотвратима и крайне отвратительна. Ваши предложения, коллеги?

– Готовиться к драке, – Гудмен с силой хватил кулаком по ажурному столику, так, что камера подпрыгнула, а мартини выплеснулся из бокала. – Бросить все ресурсы на оборону и надрать им задницу!

– Алан, – сказал Альварес мягко, – у Земли нет таких ресурсов. Кроме того, технология… Они обогнали нас на многие века…

– Эвакуация, – высказался Гауэн. – Построим флотилию и отправимся куда-нибудь подальше, в сторону от их дороги… Глядишь, еще и пронесет стороной…

– Технологии, – снова возразил Альварес, – все снова упирается в технологии… Мы даже на Марс не можем послать корабль с экипажем, а тут речь пойдет о световых годах… Если бы действительно бросить все ресурсы планеты, весь ее научный потенциал… Через пару столетий это было бы возможно.

Монтехо подавленно молчал. Семьдесят лет… огромный срок для одного человека… совершенно ничтожный для человечества…

– Какие предложения есть у вас, доктор? – спросил он мрачно. – Признайтесь, ведь у вас наверняка спрятан туз в рукаве? Или вы просто решили испортить нам настроение?

Альварес все еще крутил свое яблоко – странно, как это оно не выкатилось у него из пальцев в короткий миг сна наяву.

– Туз в рукаве? Если бы… В конце концов, я простой астрофизик, отличающийся от других лишь кое-какими особыми способностями. В моих руках нет ни политических, ни финансовых рычагов… Да и вряд ли они помогут нам в сложившейся ситуации… Но я'знаю одно, – продолжал Альварес, поскольку никто так и не возразил ему, – умереть никогда не поздно. А пока мы живы – мы должны искать выход. Сегодня мы получили штормовое предупреждение. Мы можем начать строить плотину, чтобы море не захлестнуло наши дома. А ведь можно, например, научиться дышать под водой. Нам не удастся спасти цивилизацию, это ясно. Но, может быть, мы сумеем построить убежища, которые они не найдут…

Монтехо непроизвольно огляделся. В палатке, конечно же, никого не было, и это отчасти успокоило его.

– Я буду ждать ваших советов, джентльмены, – Альварес сделал вид, что приподнимает невидимую шляпу. – Как и где меня отыскать, все вы хорошо знаете. Любое сотрудничество приветствуется.

– Разумеется, – пробормотал Гауэн, – разумеется, спасибо, доктор…

– Помните о штормовом предупреждении, – сказал Альварес и отключился.

Минуту все сидели тихо. Потом на пульте перед Игнатием Монтехо противно запищал зуммер – спутник уходил из зоны приема.

– Великолепно, – заявил Гудмен, словно разбуженный этим сигналом, – сеанс связи заканчивается, а мы еще не обсудили текущую ситуацию… В конце концов, то, что произойдет через шестьдесят пять лет – область долгосрочного планирования, не так ли?

– Согласен, – со вздохом облегчения подтвердил Гауэн. – Сеньор Монтехо, как обстоят дела на вашем объекте?

Игнатий помотал головой, отгоняя прочно вцепившиеся в сознание образы инопланетных чудищ.

– Э-э… в целом, нормально… Расчищено три уровня, общее количество материала – три тысячи шестьсот единиц, не считая всякой мелочи… На третьем ярусе очень симпатичный золотой сад, вроде того, что два года назад купил тот сумасшедший русский…

– Боюсь, что вторично такую сделку уже не провернешь, – хмуро сказал Гудмен. – С тех пор мы распродали еще два сада в розницу – дерево туда, пастух сюда, – и коллекционеры объелись крупной скульптурой инкского периода. Чего-нибудь более оригинального в хранилище нет?

Монтехо тонко улыбнулся, чувствуя, как к нему возвращаются силы.

– Это уникальное хранилище, джентльмены… Садом я расплачусь с японцами, они возьмут. А вас, Алан, я попрошу прощупать серьезных клиентов, действительно разбирающихся в искусстве цивилизаций доклассического периода… Кстати, Крис, вполне возможно, что-нибудь перепадет и европейцам… Думаю, нас всех ждет сенсация…

Он с удовольствием отметил, как заблестели глаза у Гудмена, как подался вперед потерявший свою вальяжность Гауэн.

– Через неделю я прилечу в Нью-Йорк, так что подробности расскажу при личной встрече… Но, джентльмены, можете мне поверить – на этот раз мы наткнулись на что-то совершенно особенное… Дело может обернуться огромной прибылью…

Изображение на экранах подернулось сероватой рябью. Связь с внешним миром прервалась.

Минуту он сидел, созерцая бессмысленное мельтешение электронного снега, затем протянул руку и выключил мониторы. Почти сразу в уши ударил басовитый гул винтов – группа Ямагучи завершила погрузку.

«Шестьдесят пять лет, – подумал Игнатий Монтехо. – Я успею состариться и умереть. И – мои дети, если им повезет, тоже успеют состариться и умереть. И, если я не ошибусь и не позволю Ямагучи обвести меня вокруг пальца, то старость их будет обеспечена. В конце концов, Альварес мог ошибаться. Но видение не может лгать, – подумал он. – Сны наяву еще ни разу не обманывали меня. Они показали мне, где спрятано самое первое убежище, то, в глубокой пещере со странной системой хрустальных зеркал, вмурованных в гранитные стены… То, в котором не оказалось ничего, кроме мумии старика в красном плаще с длинными белыми волосами… Бессмысленное место. Но именно там я понял, что сны наяву не лгут…»

Игнатий Монтехо испытывал неприятное чувство – словно бы ему было открыто одновременно и прошлое, и будущее. И от этого знания хотелось умереть.

Тогда он поднялся и, решительно откинув полог, вышел из палатки. В лицо ударил ветер, резкий и холодный, как обычно на плато, и Монтехо вздрогнул, увидев зависшие над ущельем силуэты гигантских, поблескивающих металлом стрекоз.

Но это были только вертолеты.

ХРАМ МЕРТВЫХ БОГОВ

Кедровый шест, казавшийся медным в лучах растекавшегося по краю горизонта огромного солнца, бесшумно пронзал бурую, шевелящуюся шкуру болота. Маленькая круглая лодка, сшитая из дубленых бычьих шкур, натянутых на легкий каркас, скользила по маслянистой жиже, покрывавшей бескрайнюю безжизненную равнину. Кое-где из трясины поднимались заросшие непролазным кустарником островки, земля на которых колыхалась и проседала, дрожа на непрочной подушке из переплетенных корней. Местами встречались черные стены камышовых джунглей – за этими стенами, на пространствах, где можно было спрятать не один великий город, подобный Вавилону, жили только птицы, гнездившиеся там многотысячными колониями. Любой человек, углубившийся в камышовую страну хотя бы на пятьдесят локтей, не мог вернуться оттуда иначе, чем божьим промыслом. Там не было никаких ориентиров; там не было вообще ничего, кроме черно-зеленых шелестящих стеблей и одинаковых узких проток с жирно поблескивающей водой, проток, пересекавшихся и расходившихся чудовищной паутиной, запутавшись в которой, человек быстро умирал от истощения или страха и становился добычей безымянных болотных падалыциков. Это были Топи Лагаша – грандиозный отстойник Meсопотамии, южным своим языком лизавший белый прибрежный песок Персидского залива. В самом центре топей двигалась круглая лодка из шкур – единственный транспорт здешних мест, – управляемая человеком в одежде воина.

Человек этот был высок и худ. Кожаная куртка с нашитыми на нее бронзовыми пластинками плотно облегала широкие костлявые плечи. Руки, сжимавшие шест, были перетянуты узлами мышц. На поясе висел короткий железный меч, испещренный странными полузвериными символами. Кожаные короткие штаны с бахромой вытерлись от бессчетных ночевок на голой земле. Такая одежда могла принадлежать только воину – наемнику из гарнизонов Птолемаиды или Антиохии, да мало ли еще откуда – после невероятных побед Александра Великого, сковавшего мир стальною цепью своих крепостей, воины были повсюду, и повсюду они были примерно одинаковы. Но лицо человека в лодке принадлежало не наемнику.

У наемников не бывает такого крутого лба, переходящего в сферически гладкую поверхность абсолютно голого черепа. Не бывает такого застывшего высокомерного выражения лица, таящего в себе силу превосходства не меча, а разума. Не бывает таких глаз. Это было лицо человека, для которого не существует тайн, лицо человека, неподвластного соблазнам низменных страстей, человека, обособившегося от суеты и прелестей мира. Лицо жреца.

И он был спокоен, абсолютно спокоен и непроницаем для страха. Он знал, что достаточно ошибиться один раз, и он никогда уже не выберется из этих мертвых топей. Но он знал также, что не ошибется.

Он ориентировался по солнцу, а ночью – по звездам. Он внимательно смотрел, куда летят закрывающие небо птичьи стаи, поднимающиеся из глубин камышовой страны. Он не упускал из виду ни медленное течение воды в протоках, ни разницу в оттенках листьев кустарника на редких островках. Но более всего он полагался на слабый, однако вполне различимый зов, который шел к нему из глубины топей, из самого сердца болот.

С каждым днем пути зов становился все сильнее. Можно уже было явственно услышать низкий глухой голос, повторявший одну-единственную растянутую гласную – нечто вроде очень тягучего «а-а-а» – и не умолкавший ни на секунду. Голос этот звучал только у него в голове, и выносить его было тяжело. Порой ему начинало казаться, что вся бурая равнина вокруг издает протяжный и бесконечный стон, и тогда он закрывал глаза. Но все же это был единственный надежный ориентир, и ему приходилось терпеть.

К тому времени, когда солнце окончательно скрылось за плоской, как стол, линией горизонта, круглая лодка уже не первый час скользила вдоль черной камышовой стены. Зов стал почти невыносимым, и ясно было, что источник его находится где-то в глубине камышовых джунглей. Прошло еще полчаса, и стена распахнулась, разрубленная пополам широким клинком протоки, на смолистых водах которой жирно мерцали крупные южные звезды.

Человек в одежде воина отложил свой шест. Лодка послушно замерла у самого разверстого зева камышовой страны. Было очень тихо; размеренно плескались тяжелые черные волны и покрикивала жалобно вдалеке большая болотная птица.

Человек протянул руку и поднял со дна лодки небольшой кожаный мешок. Оттуда он вытащил пару лепешек, завернутых в виноградные листья, и съел их. Затем откупорил затейливой формы глиняный кувшинчик и сделал несколько глотков. Потом принял какое-то снадобье.

Лодка едва заметно покачивалась на дышащем теле болота. Человек сидел и ждал, несмотря на то, что голос в его голове пел не переставая. Потом из-за плеча его заструилось мерцающее серебряное сияние, и он оглянулся.

Там, в небе, которое в южных широтах выглядит черной ямой, провалом в другие миры, тяжелая, как медный шар, висела чудовищная бело-красная луна. Ее свет зажег тусклую воду протоки, и, казалось, вся Топь Лагаша, влекомая лунным пожаром, выпятится огромным маслянистым горбом, словно допотопный зверь, разбуженный неосторожным прикосновением. И тогда вновь взлетел шест, казавшийся на этот раз выкованным из серебра, и лодка заскользила по пылающей холодным огнем протоке в глубь камышовой страны.

В самом сердце Топей Лагаша, окруженный бескрайними полями тростника, возвышался конический холм, самый большой остров в этой части болот. Когда-то он был намного выше, и его можно было увидеть издалека. Но за долгие-долгие годы, в течение которых болото надвигалось на процветавшие в древности земли Лагаша, холм ушел глубоко в черную трясину, и теперь на поверхности была только его верхушка. Он имел сотню локтей в диаметре и двадцать локтей в высоту. Почти весь кустарник на нем был вырублен, но на южной оконечности острова стояла сплетенная из ивовых ветвей хижина, перед которой горел маленький костерок. У костра, скрестив тощие коричневые ноги, сидел неопрятный, заросший седым волосом старик в грязной набедренной повязке. Он держал над огнем глиняную чашку с каким-то варевом, время от времени поднося ее к лицу и вдыхая густой пар.

Шуршали заросли тростника. Шипел костер. Тугие волны накатывались с равнодушным упорством на черный песок острова. Поднялась и разгорелась над болотами гигантская недобрая луна. Старик прислушался. Ему показалось, что далеко, за полями одинаковых тоскливо шелестящих стеблей он различает равномерный плеск – с таким звуком могла бы продвигаться по трясине круглая болотная лодка.

Тогда он выпрямился и плеснул остаток содержимого чашки в костер. Вспыхнуло ярко-синее пламя, мгновенно поднявшееся до неба. Раздался странный свистящий стон; словно из пронзенной груди дракона, а потом сверкающая синяя колонна, вставшая над островом, опала и съежилась до маленьких язычков, пляшущих там, куда попали капли вязкой жидкости. Из хижины за спиной старика появилась легкая гибкая тень и проворно скользнула рядом с ним на землю.

– Что-то случилось, учитель? – спросил мягкий переливчатый голос.

Старик скосил глаза. Это была Эми, вторая и последняя обитательница острова. Двадцать лет назад… а может быть, и тридцать, и сорок – трудно высчитать время, живя между двумя мирами, – он вызвал ее из небытия, приказав исполнять все его повеления. За эти годы она ничуть не изменилась, оставаясь все той же пятнадцатилетней смуглой девчонкой с зелеными глазами и смешно, не по-здешнему, вздернутым носиком.

Почему она выбрала именно такой облик, старик не знал; лично ему всегда больше нравились черноволосые тяжелобедрые шемитки, но Эми явилась такой, и он постепенно привык. С ней можно было разговаривать, она многого не знала, и он учил ее, удивляясь, какое удовольствие получает от этого давно заброшенного занятия. Вообще, она была прекрасной рабыней, да к тому же посвященной во все секреты Иштар, и старику приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не забывать время от времени обновлять контур пентаграммы – магического знака, сдерживавшего ее демоническую сущность. Эми была демоном, суккубом, одним из существ, обитавших на темной Изнанке Мира. Старик старался помнить об этом, как и о том, что случилось однажды, много лет назад, когда он, выпив сока хаомы и погрузившись в многодневный глубокий сон, пропустил время обновления пентаграммы…

– Случилось, учитель? – нежно прошептала Эми.

– Да, – ответил старик хриплым, каркающим голосом. – Он идет к нам.

– Нирах?

– Да, – сказал старик. – Человек из пустыни. Он уже близко.

Они замолчали, вслушиваясь в дыхание ночи. Эми сидела на корточках, и луна играла на блестящей смуглой коже ее круглых коленей. Когда-то старик не мог смотреть на эти колени без вожделения… но с тех пор прошло слишком много лет.

Внезапно тишина, повисшая над камышовой страной, раскололась. С жутким шумом, гортанными криками и хлопаньем крыльев взмыла в неподвижный воздух огромная колония птиц, устроившаяся спать в зарослях неподалеку от острова. Словно плащом гиганта накрыли небо, на минуту погасив даже луну. Стало холодно и тревожно, а когда птицы, собравшись в стаю, изогнутой линией ушли на юг, вновь открыв пылающий лик луны, старик и девушка увидели высокую черную фигуру, скользящую к ним по расплавленной дорожке серебряного света. Круглая плоскодонка зашуршала по песку, и фигура сошла на берег, отбросив в сторону длинный шест. Старик, кряхтя, поднялся навстречу гостю.

– Приветствую тебя, учитель, – громко сказал прибывший глубоким, полным скрытых оттенков голосом.

Он подошел к костру, и стало видно, что он почти вдвое превосходит старика ростом и шириной плеч. По-прежнему сидевшая на корточках Эми сжалась, когда на нее упала огромная тень гостя. Старик поднял левую руку ладонью вверх.

– И тебя приветствую, Нирах. Давно ты не навещал меня.

– Да, учитель. Я проходил последний круг посвящения…

Старик прервал его взмахом ладони.

– Позже. Садись к огню. Ты голоден? Темный взгляд, сверкнувший из-под костлявого лба, уперся в переносицу старика.

– Благодарю, учитель, я принял пищу.

– Ты устал? – продолжал допытываться старик. – Не поспишь ли с дороги? Может быть, хочешь Эми?

Что-то похожее на улыбку промелькнуло на бесстрастном лице гостя.

– Ты же знаешь, учитель: Итеру, прошедший все круги посвящения, становится свободным от желаний…

Старик хмыкнул. Подобрал с земли сухую веточку и бросил в костер.

– Ты стал нетерпелив, Нирах, сын мой… Я предлагаю тебе отдохнуть и успокоиться. В твоих глазах явно читается жадное нетерпение, это слабость. А слабым нельзя спускаться в Храм.

Гость опустился на корточки у огня и прикрыл веки. Мышцы на его костлявом лице напряглись.

– Я два месяца добирался сюда из Александрии. Я носил одежду воина и жил как воин… Я спал в солдатских палатках и в шалашах пастухов… Я дрался с наемниками и убивал диких зверей… Я пил соленую воду и ел плесневелый хлеб… Когда я увидел твой сигнал, мне показалось, что сердце выскочит из моей груди… А теперь ты говоришь мне, чтобы я успокоился!

Старик рассмеялся неприятным клокочущим смехом.

– Какой ты, к чертям, Итеру! Хвалишься тем, что не хочешь девку, а с возбуждением своим ничего поделать не можешь! Что с того, что возбуждение это вызвано не бедрами Эми, а лоном Эрешкигаль? Чем девка отличается от богини? Ничем – для воистину мудрого. А ты уподобился тому богачу, что завидует лишней мере золота в закромах у соседа и считает себя выше крестьянина, вздыхающего о миске бобов на столе старосты!

Он протянул руку и неожиданно схватил гостя за ухо.

– Для тебя не должно быть разницы между водой болота и водой океана! Между городской стеной и стеной мира! Между смертью одного и гибелью всех! Ты понял, несчастный?

Нирах терпеливо мотал головой, только узлы мышц на его лице вздувались и опадали. Когда старик закончил свою экзекуцию, он сказал:

– Я понял, учитель. Я был глуп. Мне действительно следует успокоиться. Но сегодня ночь полнолуниями я боюсь, что, пропустив ее, я не смогу войти в Храм до следующей полной луны…

– В этом не было бы ничего страшного, – возразил старик сварливо. – Мне не очень-то весело на острове, и ты составил бы мне неплохую компанию… Во всяком случае, было бы кого таскать за уши… Ты что, слышишь голос?

Нирах молча кивнул и коснулся пальцем сверкающего под луной черепа.

– Голос, – по-прежнему ворчливо говорил старик, шаря узловатыми пальцами в складках набедренной повязки, – голос… Да неужели Мертвые так хотят видеть тебя, Нирах? Неужели они тоже стали нетерпеливы?

Нирах почувствовал знакомую пульсацию в уголках висков и быстро взглянул на старика. Тот, занятый поисками, ничего не заметил, но Нираху, вошедшему в состояние повышенного восприятия – «хара» на языке Итеру, – оказалось достаточно мгновения, чтобы понять, какие чувства обуревают учителя. Учитель боялся. Он смертельно боялся решиться на то, к чему готовился много лет – готовился сам и готовил его, Нираха. И в то же время старик хотел увидеть, что получится из выношенного ими великого плана.

– Учитель, – начал Нирах, – я не…

Старик вытащил откуда-то из-за пояса каменный флакончик и протянул через костер гостю.

– На, – сказал он. – Выпей.

Длинные подвижные пальцы сомкнулись вокруг флакона. Нирах осторожно откупорил сосуд и понюхал.

– Эфедра, – произнес он задумчиво, – трава Пта… какие-то коренья… что еще?

– Пей! – рявкнул старик. Нирах бесстрастно поднес флакон к губам и сделал глоток. Глаза его заблестели.

– Ложись на землю! – приказал учитель. – Эми, сними с него доспехи.

Легкая, как тень, девушка проворно освободила гостя от куртки и штанов. Нирах растянулся на земле, подставив лицо серебряному свету.

Старик отдал Эми несколько коротких распоряжений и встал у Нираха в головах. Девушка принесла из хижины несколько горшочков с краской, поставила рядом с гостем и опустилась на колени. Под монотонные причитания учителя, читавшего древние заклинания, Эми окунула тонкие пальчики в горшок с кроваво-красной субстанцией и принялась осторожно выписывать на закованном в непробиваемую мышечную броню теле Нираха защитные знаки.

Часом позже гость поднялся с земли. Он был полностью обнажен и с ног до головы покрыт узорами и надписями. Старик закончил читать и стоял неподвижно. Луна тяжело висела над самой верхушкой холма. Время остановилось.

– Я готов, учитель! – торжественно сказал Нирах.

Старик закряхтел и почесал под мышкой.

– Ты по-прежнему слышишь голос? – со странной интонацией спросил он.

– Голос сильнее, чем когда-либо, учитель. Мертвые зовут меня.

– Ты помнишь путь, который прошел?

– Я не помню ничего, кроме пути, учитель.

– Ты готов принести жертву?

– Я сам и есть моя жертва, учитель.

Старик закрыл глаза. Он отчетливо вспомнил тот далекий день много лет назад, когда изможденный, худой как палка юнец полуживым выполз на черный песок острова. Как выяснилось позже, он две недели плутал в дебрях камышовой страны, пока случайно не наткнулся на убежище старика. Случайно? Теперь старик не был уверен в этом…

Тогда он подошел к чужаку – первому человеку, попавшему на остров после того, как старик поселился здесь, – и занес над его худой шеей ногу, обутую в деревянную сандалию. Старик в те годы был еще крепок и без труда справился бы с похожим на груду костей пришельцем. Но тот открыл огромный черный рот И на последнем дыхании вымолвил: «Погоди, Нингишзида…» После чего потерял сознание и пребывал между нижним и средним мирами пять дней.

Старик готовил снадобья и заставлял Эми отпаивать незнакомца отваром целебных трав. Он отгонял от юноши мелких, но зловредных духов болот и возжигал священные костры. К исходу пятого дня скелетоподобный юнец открыл глаза и увидел над собою сверкающее лезвие ножа. И услышал вопрос:

– Откуда ты знаешь, кто я?

Нингишзида было тайное имя старика. Оно означало «Прислужник Далекой Земли» и передавалось по наследству в клане жрецов древнего культа Мертвых. Но никто во всем мире не мог знать об этом имени. Никто, кроме учителя старика, который отправился в Далекую Землю еще тогда, когда не были еще зачаты даже родители странного доходяги из болот. Ибо Далекая Земля означает Страну Мертвых, и те, кто уходит туда, обратно не возвращаются. Поэтому старик оставил щенку жизнь. Оставил, чтобы узнать, какой тропкой выбралась в мир людей тайна, принадлежащая Мертвым.

И щенок рассказал. Он торопливо хлебал вкусный бульон из болотных курочек, приправленный пряными кореньями, проливая жирные капли на обтянутую коричневой кожей грудь, рвал зубами испеченные Эми белые лепешки и рассказывал. Сначала старик не поверил ему, как не верил никому в этом мире, но потом, введя выздоравливающего в гипнотический транс, приказал говорить правду – и услышал ту же историю. Тогда он поверил окончательно, тем более что Итеру действительно не умели лгать.

Щенок принадлежал к древнему и могущественному клану Итеру – жрецов-хранителей, осколку одного из тех культов, которые во множестве возникали во дни молодости мира. Сколько их было – не знал никто, но число было невелико. Старик кое-что слышал об Итеру, но, пожалуй, не более того, что они действительно существуют. По словам гостя, в Иуну, Городе Столбов, откуда он прибыл, настоящих Итеру было всего девять, из них только двое были Хранителями Пурпурной Ступени, или Бессмертными.

Высшие иерархи Итеру приобщались к бессмертию посредством некоего священного сосуда, укрытого в тщательно охраняемом тайнике. Гость не мог объяснить, что это за сосуд и где его прячут; неясна ему была и процедура обретения вечной жизни. Но он точно знал, что самые старые иерархи помнят времена до возвышения первых фараонов и что дар бессмертия дается только тем, кто проходит Девять Ступеней Посвящения. А таких во все века было мало, очень мало…

Сам он прошел три ступени. Это был всего лишь уровень младшего ученика, едва допущенного к некоторым секретам ордена, но старик быстро понял, что его юный гость владеет приемами, сделавшими бы честь любому хвастливому вавилонскому магу. Кроме того, он жадно впитывал всю информацию, которую только мог получить, не гнушаясь даже обрывками смутных слухов и подслушиванием разговоров. Так он узнал о сосуде бессмертия и о блаженном жребии прошедших все ступени посвящения. Узнал и решил, что завоюет этот жребий любой ценой.

Но чем больше он думал об этом, тем слабее становилась его надежда стать единственным Избранным. Ведь в конечном итоге курс должен был закончить один ученик. Или, что более вероятно, мог не закончить никто – испытания были тяжелыми, и из нескольких предыдущих поколений воспитанников ни один так и не смог пройти их до конца.

И, чем слабее становилась надежда, тем ярче разгоралось в нем желание получить дар бессмертия. Ярче и ярче, как лесной пожар, пылало оно, сжирая защитные барьеры, поставленные наставниками Итеру…

Однажды, роясь в богатой библиотеке Школы в Городе Столбов, Иуну, он наткнулся на полуистлевший папирус, в котором рассказывалось о стоявшем на равнинах Лагаша Храме Мертвых, древнем еще в те времена, когда жил писец, записавший эту легенду, и о его служителях, ведущих свой род от первых шумеров. В книгах Итеру были описаны сотни культов и тысячи богов, но именно рассказ о Храме Мертвых безраздельно завладел умом юноши. Он не мог объяснить, почему. Он, стремящийся к бессмертию, засыпал на холодном каменном полу своей кельи и видел во сне громоздящийся над темной равниной зловещий силуэт зиккурата. Видел пылающую луну над ним. Видел туманные лица облаченных в черные одежды жрецов. Слышал странный далекий голос, идущий как бы из-под земли, тянущий нескончаемую унылую песню.

После завершения третьего круга посвящения все ученики должны были, следуя многовековой традиции, уйти из стен Школы в поисках своего учителя. Да, конечно, в Школе у них были наставники, но законы Итеру требовали еще и личного выбора. Многие возвращались в Школу, обогащенные новым знанием; некоторые становились неспособны к дальнейшему совершенствованию; иные не возвращались вовсе. Но гость старика твердо знал, что вернется; точно так же, как знал, где найдет своего учителя.

В одну из глухих январских ночей он проснулся в своей келье, потому что почувствовал чье-то незримое присутствие. Будто дыхание холодного воздуха обожгло ему щеку, и, проснувшись, он увидел, как сгущается тьма в углу помещения. И увидел тень.