Текст книги "Штормовое предупреждение (Сборник)"

Автор книги: Кирилл Бенедиктов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

5

Лэн услышал шум Падающих Вод после полудня, но увидел их, когда солнце уже склонялось к закату. По наклонной, усыпанной мелкими круглыми камешками дороге кони шли небыстро. Голова все еще гудела после вчерашней «настойки», желудок наотрез отказывался принимать пищу. Покачиваясь в седле и борясь с накатывающими волнами тошноты, маг клялся себе, что никогда больше не станет пить неизвестных напитков с незнакомыми людьми или демонами. Страшно было подумать, чем для него могла окончиться ночная попойка, если бы он не догадался надеть на правую руку перстень с опалом, предохраняющим от ядов…

Он выехал на небольшую ровную площадку, нависшую над ущельем, и придержал коня. С площадки открывался чудесный вид на След Копья – глубокую расщелину в отвесной стене восточного хребта, в которую с заоблачной высоты низвергались струи исполинского водопада; Верхушки гор, прятавшиеся в густой тени, изредка проблескивали голубыми искорками ледников. Напрягая зрение, Лэн разглядел врезающуюся в скалы тонкую нить тропы. Чтобы добраться до нее, ему предстояло спуститься вниз и пройти по берегу озера, образованного водопадом. По словам Озимандии, разбойники в этих местах появлялись редко, и если путнику стоило чего-либо опасаться, то лишь обитателей озера. О самих обитателях олбаст ничего определенного не сказал, но можно было понять, что это какие-то малоприятные создания.

Спуск к воде занял больше времени, чем предполагал Бар-Аммон. Шедший в поводу Кусака попал ногой между двумя острыми камнями, потерял подкову и порезал пясть. Пришлось останавливаться, искать пропажу и бинтовать коню ногу. Закончив с перевязкой, Лэн прошептал на ухо Кусаке успокаивающее заклинание, переложил мешки с подарками на Драгоценного и пошел впереди, ведя обоих коней за собой. Когда они достигли берега, на небосводе уже сияла крупная красноватая луна, выстелившая широкую дорожку на спокойной темной поверхности озера.

Ночевать на берегу Лэн не решился. Он немного передохнул, расстелив свою кошму на плоском как стол камне, но от воды тянуло холодом, да и неумолчный шум водопада мешал как следует расслабиться. В конце концов маг жутко замерз и некоторое время прыгал по песку, подобно Пляшущим Дервишам Илима, чтобы разогреть кровь в жилах. Когда он попытался скатать кошму, выяснилось, что она странным образом прилипла к камню и не желает отдираться. Лэн ухватился за край, уперся ногами в землю и рванул что есть мочи. Послышался треск, и кусок кошмы остался в руках у мага. Минуту он ошеломленно смотрел на тонкую, словно выеденную молью ткань, оставшуюся от толстой и теплой войлочной подстилки, потом перевел взгляд на почерневшую пористую поверхность камня, переваривавшего кошму, и задохнулся от ужаса и отвращения. Тихо, стараясь не делать резких движений, он отступил к хлебавшим озерную воду коням, намотал на руку поводья Кусаки, вскочил на спину Драгоценного и дал ему шенкелей.

Ночное путешествие по берегу озера стоило Бар-Аммону пряди седых волос. По мере приближения к Падающим Водам ему все больше казалось, что сквозь шум струй пробиваются неприятные чавкающие звуки и чей-то полузадушенный плач. Один раз дорогу ему перебежало какое-то темное животное с длинным и плоским хвостом; увидев его, кони захрипели и встали как вкопанные. В неверном свете луны колыхались над озером призрачные мерцающие башни, соединенные ажурными мостками; смотреть на них почему-то было жутко. Чтобы немного приободриться, Лэн развязал заветный кисет и угостился доброй понюшкой серого порошка. Чудодейственное средство, как обычно, помогло, и, хотя ни миражи, ни странные звуки никуда не исчезли, маг больше не чувствовал страха. Рассвет застал его у самого Следа Копья, где в воздухе висела густая, как дым от костра, водяная взвесь, а уши закладывало от рева гигантского водопада. Тропа, ведущая к перевалу, начиналась всего лишь в половине фарсанга отсюда, но, чтобы добраться до нее, следовало пройти под козырьком скалы, с которой низвергались Падающие Воды. Кусака и Драгоценный словно взбесились; они рыли копытами землю, злобно фыркали и ни за что не желали приближаться к содрогавшемуся от гула туннелю. Наконец Лэну пришло в| голову дать им порошка; проклятые животные извели добрую половину его запаса, но сразу же стали смирными и послушными, словно овцы. Бар-Аммон повел их вдоль водяной стены, следя за тем, чтобы кони не поскользнулись на мокрых камнях. Когда они наконец выбрались из-под козырька, на Лэне не было ни единого сухого места. Оба тюка тоже изрядно намокли, и судьба свадебных подарков вызывала у мага серьезные опасения. Возможно, следовало развязать мешки и разложить их содержимое на скупом осеннем солнышке… но воспоминание о давешнем хищном камне заставило Бар-Аммона начать подъем, не задерживаясь.

Пока кони неторопливо взбирались по тропе, маг думал о том, какой прием ожидает его в Снежной Твердыне. Рассказ Озимандии о ледяных демонах-карлисах, захвативших земли горцев, произвел на него вчера известное впечатление, но теперь, при свете дня и на трезвую голову, казался обычной страшной сказкой. Да и сам Хозяин Камней, если говорить начистоту, не слишком-то походил на сверхъестественное существо. А уж его уверенность в том, что Умму населяют големы, была поистине смехотворной. Размышляя таким образом, Лэн пришел к выводу, что его собутыльник был всего лишь одичавшим от унылой и безрадостной жизни воином порубежной службы, единственное развлечение которого состояло в том, чтобы пугать редких путников ужасными историями о демонах и чудовищах. Разумеется, никаких карлисов в природе не существует, сказал себе Бар-Аммон, это всего лишь отголоски культа Господина Льда, о котором рассказывал Начальник Писцов… точно так же и легенда о големах возникла не просто так, а из-за склонности жителей Уммы к повсеместному использованию глины. Если хорошенько подумать, каждому странному факту можно подобрать вполне разумное объяснение…

Мысль эта успокоила Лэна, и он даже начал задремывать, крепко вцепившись в луку седла. Сказывалось напряжение бессонной ночи, к тому же похмелье, продолжавшееся около суток, наконец-то пошло на убыль. Мерная поступь Драгоценного убаюкивала, и Лэну стало казаться, что его несут куда-то в плавно покачивающихся носилках. Потом носилки вдруг резко затормозили и накренились. Маг понял, что падает, и рывком освободился из тенет сна.

Кони стояли перед невысоким – пешему по плечо – завалом из крупных камней. Посередине завала было устроено что-то вроде ворот, грубо сколоченных из кривых стволов скального кипариса. За воротами виднелись закутанные в плотные плащи фигуры в странных ушастых шлемах – всего человек пять. Это, по-видимому, и были те самые Стражи Перевала, о которых предупреждал его господин Обэ.

– Ты не понимаешь человеческую речь, чужеземец? – довольно грубо окликнул его один из стражей, и Лэн понял, что его уже о чем-то спрашивали, но он в это время еще спал. Он постарался напустить на себя важный вид и, холодно улыбнувшись, ответил:

– Разумеется, понимаю, приятель. Но я пока что не вижу вашего командира. А лишь бы с кем я разговаривать не собираюсь.

Страж презрительно скривился и распахнул плащ, под которым сверкнули серебряные чешуи доспеха. По-видимому, это должно было как-то подтвердить его претензии на старшинство. Бар-Аммон на всякий случай вытащил из-под куртки свой самый страшный амулет, изображавший демона подземных склепов Уррио, обладателя шести глаз и дюжины загнутых, как сабли, клыков.

– Я Лэн Бар-Аммон, великий маг южных королевств, – высокомерно произнес он отрепетированную фразу. – Я направляюсь ко двору благородного князя Сариуша. Могу ли я узнать твое имя, доблестный командир стражей?

– Сотник Фирха, – коротко отрекомендовался его собеседник. Враждебности в его голосе явно поубавилось, но на Лэна он по-прежнему смотрел с подозрением. – Разреши взглянуть на твою подорожную, господин маг.

Лэн порылся в недрах своей меховой куртки и вытащил небольшую керамическую табличку с похожими на отпечатки птичьих лапок письменами Уммы. Осторожно, боком, подъехал к завалу и протянул табличку Фирхе.

– Так, – пробурчал тот, водя пальцем по глубоким отпечаткам тростниковой палочки, – мы, великий князь Замурру… ага, это, стало быть, их речное высочество пишет… повелеваем оказать всемерное содействие… и это… спос… споспешествование… великому магу и повелителю духов Лэну, прозванному Бар-Аммоном, происходящему из славного города Эбаду, что за южным морем… и направляющемуся в Снежную Твердыню… по делам сколь важным, столь и секретным… и свидетельствую нашу волю княжеской печатью, вырезанной на аметисте… Так, число и печать в порядке… Что ж, документ-то у тебя хороший, господин маг.

– Ну так в чем дело? – подбодрил его Лэн. – Открывай скорее ворота, да и пропускай меня. И, кстати, нет ли у вас на заставе кузнеца? Мне коня подковать надо.

Сотник странно посмотрел на него.

– А что, колдовством – никак? Обязательно кузнец нужен?

Лэн пожал плечами. За последние годы ему столько раз приходилось отвечать на подобные глупые вопросы, что ответы рождались уже без особых мыслительных усилий.

– Каждый кузнец – немного волшебник, Фирха. А у нас, магов, есть негласный уговор – не вмешиваться в работу друг друга. Если у меня есть возможность заплатить кузнецу, я лучше заплачу кузнецу, понятно?

– Чего ж непонятного, – пожал плечами сотник. – Да только кузнеца у нас нет. Был один, да помер в прошлом году.

– Какая жалость, – равнодушно сказал Лэн. – И отчего же в ваших краях мрут кузнецы?

– Замерз, – коротко ответил Фирха, и по его грубому лицу проскользнула какая-то неясная тень. – Придется тебе все-таки это… магией лошадку подковать…

Он помедлил, ощупывая Кусаку и Драгоценного взглядом профессионального конокрада.

– И вот еще что, господин маг… Пошлину надо заплатить.

– Много ли? – поинтересовался Лэн, запуская руку в потайной карман куртки. Стражники переглянулись.

– Десять золотых. – Фирхе, казалось, было неудобно произносить вслух эту сумму. – Закон такой, господин маг. Закон – он для всех один…

«Грабеж, – тоскливо подумал Бар-Аммон, в кошельке которого оставалось восемнадцать монет, – чистый грабеж! А если впереди еще стражники встретятся? Так я до Снежной Твердыни без штанов доеду…»

– Отворяй ворота, – высокомерно скомандовал он Фирхе, позвякивая спрятанными в мешочке золотыми. Сотник кивнул прислушивавшимся к разговору стражам, и те, действуя с выработанной годами сноровкой, вытащили бревно, запиравшее створки ворот. Лэн тронул Драгоценного пятками и медленно въехал за завал.

– Пожалуйте, господин маг. – Фирха шагнул вперед и ухватил Кусаку за поводья. – Как только денежки заплатите, можете спокойно ехать дальше.

– Многовато берете, – заметил Бар-Аммон. – Десять монет с каждого путника… вы тут уже на золоте должны и есть, и спать!

– Закон такой, – повторил Фирха. – К тому же мы деньги берем не навсегда, а на время. Если кто с гор возвернется, мы ему девять монет из уплаченной им пошлины назад отдаем. Так что живым-то никакого урона, почитай, и нету, а мертвым золото и вовсе без надобности.

Лэн с тяжелым вздохом вытащил из мешочка горсть увесистых золотых, посчитал и ссыпал в лопатообразную ладонь сотника.

– И часто отдавать приходится?

– Редко, господин маг. – Фирха увлеченно пересчитывал монетки. – Мало кто спускается с гор… да оно и к лучшему, пожалуй…

От наблюдательного Бар-Аммона не укрылось, что при этих словах двое стражей украдкой сложили пальцы щепотью, словно защищаясь от злых духов.

– Это еще почему?

– А вот как последний раз у нас гости оттуда были, так кузнец наш и помер. – Сотник спрятал золото в карман плаща и покачал своим ушастым шлемом, словно оплакивая покойного. – Вышел вот тоже лошадку им подковать, да и замерз насмерть… Ну, все в порядке, господин маг, езжайте себе.

– Погоди-ка, – остановил его Лэн. – Ты мне про кого рассказываешь? Не про карлисов ли?

– У нас тут этих словечек не любят, – сказал Фирха, нахмурившись. – Нужно вам в Твердыню – на здоровье. А кого вы там ищете – дело ваше.

Лэн огляделся. Работа с капризными заказчиками научила его разбираться в физиогномике, и он отчетливо понял, что если продолжит расспросы, то может запросто лишиться и коней, и тюков, а приобретет лишь несколько совершенно ненужных синяков и шишек.

– Что ж, – пожал он плечами, – надеюсь, ты не забудешь отдать мне мои деньги, когда мы увидимся в следующий раз. И вот что еще… Там, впереди, есть еще такие… стражники?

– Поистратиться боитесь? – дерзко ухмыльнулся сотник. – Нет, наша застава последняя. На перевале, правда, старые башни стоят, но в них лет уж триста никто не живет. Можете там переночевать, ежели не страшно…

– Прощай, – с отвращением сказал Бар-Аммон, отпустил поводья Драгоценного, и тот, осторожно переставляя ноги, пошел по каменистой тропинке, круто забиравшейся на черный, усыпанный крупными валунами склон горы.

6

К вечеру пошел снег. Лэн поднялся уже довольно высоко – След Копья выглядел теперь небольшой выщербинкой на теле горы, а соединенное с ним жутковатое озеро – безобидной лужицей почти идеально круглой формы. Чем выше уводила его тропа, тем холоднее становилось вокруг. Когда на лицо Лэну упала первая снежинка, он понял, что вплотную приблизился к границе, о которой говорил Озимандия.

Бар-Аммон никогда в жизни не видел снега. В благодатных странах на побережье Южного моря снег подобен птице Рухх – все о ней слышали, но никто не встречал. Здесь, на востоке, он считался губителем посевов и верным признаком гнева богов – во всяком случае, так рассказывал Лэну Начальник Писцов. Но в долинах снег был редким гостем – он выпадал раз в пять, иногда в десять лет. А в горах, если верить тому же господину Обэ, снег лежал всегда.

Лэн попытался снять со щеки крошечную белую пушинку, но она уже превратилась в каплю воды. Он задрал голову – между землей и потемневшим, похожим теперь на серый изношенный плащ небом танцевали тысячи невесомых нарядных звездочек. «Снег, – подумал Бар-Аммон испуганно, – сколько снега, о боги! Меня же засыплет этим кружащимся пухом, и я навсегда останусь здесь, в диких, всеми забытых горах…» Страх неожиданно придал ему сил, и маг пришпорил еле плетущегося по тропе Драгоценного. И сам он, и кони давно уже нуждались в отдыхе. Лэн всерьез опасался, как бы хромающий позади Кусака не рухнул под тяжестью свадебных подарков прямо посреди дороги, – почему-то ему казалось, что упавший конь обязательно заскользит вниз по склону и будет скользить до тех пор, пока не врежется в какой-нибудь обломок скалы… или не свалится в пропасть. Как назло, нигде не было заметно ни пещер, ни даже крупных расселин, в которых Лэн со своими конями могли бы спрятаться от непогоды. Небо тем временем темнело с каждой минутой. Откуда ни возьмись налетел пронизывающий до костей ветер, горстями расшвыривавший ставшие сухими и колкими снежинки. Лэну чудилось, что его порывы незаметно подталкивают Драгоценного к краю обрыва, черневшего в опасной близости от тропы, и он постоянно дергал поводья, направляя коня в противоположную сторону. Конь огрызался, мотал головой, пытаясь избавиться от падающих на его морду снежинок, и упрямо не желал отклоняться от выбранного однажды курса. Преодолевая сопротивление встречного ветра, маленький отряд миновал высокий и острый, словно кинжал, скальный уступ… и Лэн увидел границу льдов.

Ледник нависал над ним, огромный и страшный, похожий на начищенный доспех поверженного гиганта. Солнце давно уже не пробивалось сквозь серую комковатую пелену облаков, но лед тускло светился сам по себе – мертвенным, безжизненным сиянием, похожим на то, что в безлунные ночи поднимается над могилами старых кладбищ. В этом призрачном свете были хорошо видны черные силуэты двух толстых, слегка наклоненных башен, выраставших прямо из склона горы немного ниже самого длинного ледяного языка. На мгновение Бар-Аммону показалось, что на вершине одной из башен горит слабый мерцающий огонек, но именно в эту минуту, будто подгоняемый злыми демонами, снег взвихрился маленькими смерчами и повис в воздухе расплывчатой, колеблющейся завесой. Разглядеть что-либо стало совершенно невозможно, и даже неприятное свечение ледника почти потухло, приглушенное клубящимися белыми тучами.

Расстояние до башен Лэн оценил в два – два с половиной фарсанга. Всего ничего, если двигаешься по обычной местности… и серьезный отрезок пути, когда поднимаешься в гору по скользкой и узкой дороге в двух шагах от пропасти. Маг соскочил с седла, развьючил выбившегося из сил Кусаку, перекинув тюки с поклажей на Драгоценного и побрел вверх по тропе, ведя коней в поводу. Снег летел в лицо большими горячими хлопьями, обжигая подобно искрам, вырывающимся из-под молота кузнеца. Камни выворачивались из-под копыт коней с сухим тревожным треском. Ветер все усиливался, и Лэн окончательно уверился, что скоро его сдует прямо в бездну.

Откуда у него взялись силы на последний час восхождения, Бар-Аммон так и не понял. Он шел под бесконечно сыплющимся с неба снегом равномерно и равнодушно, как оживший мертвец, не обращая внимания на отмороженные щеки, уши и пальцы. Кони брели за ним, шатаясь, будто опоенные лотосом жертвенные животные. Когда наконец они добрались до башен, Лэн повалился ничком в снег и долго не мог заставить себя подняться. Кусака и Драгоценный беспокойно топтались рядом, фыркая и тычась в него заиндевевшими мордами.

В башне оказалось только одно пригодное для ночлега помещение – центральный зал, в котором нещадно воняло какой-то полуразложившейся дрянью. У этого помещения по крайней мере имелась крыша, в то время как окружавшие башню постройки выглядели так, словно какие-то распоясавшиеся великаны от души потоптались на них своими огромными сапогами. Толстые стены, сложенные из циклопических каменных блоков, надежно защищали от свирепствовавшего снаружи леденящего ветра. По периметру центрального зала тянулась анфилада узких комнат, больше похожих на кельи, наполовину забитые каменной крошкой и битыми черепками, – из их трапециевидных дверных проемов тянуло застоявшимся запахом склепа. Бар-Аммон заглянул в пару таких келий и решил, что спокойно спать в них может только мертвец. У дальней стены зала возвышался пустой растрескавшийся постамент из зеленоватого мрамора, у основания которого зияла черная дыра провала. У дыры чувствовалось слабое движение воздуха. Скорее всего, это был подземный ход, выходивший куда-то за пределы башни.

Бегло обследовав зал, Лэн понял, что отыскать здесь что-нибудь, способное гореть, вряд ли удастся. В башне не было ничего, кроме камня и кирпича; если ее и украшала когда-то деревянная мебель, то она либо сгнила, либо пошла на растопку много лет назад. Проклиная все на свете, Лэн заставил себя выйти во двор и продолжить поиски в разрушенных пристройках. Их обвалившиеся крыши держались когда-то на мощных деревянных стропилах, и кое-какие остатки этих стропил еще можно было отыскать под кучами посеребренного свежим снежком смерзшегося щебня.

Набрав большую охапку холодных, хрупких на ощупь дров, Бар-Аммон вернулся в башню и с третьей попытки развел костер. Сразу стало уютнее. Огонь недоверчиво лизал шипящие и сочащиеся влагой поленья. По закопченным стенам башни плясали огромные тени Кусаки и Драгоценного, похожие на сложивших крылья грифонов. Лэн отогрел у костра закоченевшие руки и внимательно осмотрел обоих коней. Драгоценному не помешало бы поменять две подковы, но до Снежной Твердыни он вполне мог добраться и со старыми. А вот дела Кусаки были совсем плохи. Забинтованный пястный сустав распух и гноился; неподкованное копыто покрылось сетью глубоких трещин. Очевидно, заклинание не помогло; впрочем, Лэн на него не слишком-то и рассчитывал.

Горестно вздыхая, Бар-Аммон распаковал седельную суму и вытащил из нее завернутую в тряпицу склянку. В ней оставалось на два пальца темной смолянистой жидкости – субстанции, известной магам и алхимикам под названием Слюны Василиска. Непригодная для лечения людей, Слюна заживляла самые страшные раны, полученные безмозглыми тварями, причем, чем глупее было животное, тем сильнее оказывалось действие снадобья. Лэн время от времени использовал ее для укрепления своей репутации мага и решения мелких финансовых проблем (особым успехом почему-то пользовались чудесные исцеления бойцовых петухов). Сейчас интуиция подсказывала ему, что он переводит драгоценное средство впустую – Слюна Василиска не всегда помогала даже собакам, а лошадь гораздо умнее, – но другого выхода у него все равно не было.

Рискуя получить удар копытом, Бар-Аммон опустился на колени рядом с конем и намазал его горячую распухшую ногу вязкой, резко пахнущей жидкостью. Эта работа окончательно лишила его сил; вновь обмотав пясть Кусаки чистой тряпицей, маг привалился спиной к обломку колонны, успевшему вобрать в себя толику тепла от маленького костра, протянул ноги к огню и почти мгновенно заснул.

Во сне он брел по длинным темным коридорам, уводившим куда-то глубоко в недра земли; Лэн всегда думал, что там, в глубине, пылает вечное пламя Девяти преисподних, но сейчас никакого жара не чувствовал. Напротив, с каждым шагом в коридорах становилось все холоднее и холоднее; казалось, что из таящейся где-то во мраке бездны вырывается леденящий ветер. Идти навстречу этому ветру не хотелось, но за спиной постоянно ощущалась некая неясная угроза, делавшая возвращение невозможным. Потом стены коридора неожиданно расступились, и Лэн очутился на берегу черного подземного озера. Он наклонился, чтобы потрогать рукой воду, и вскрикнул от боли: пальцы, коснувшиеся волны, обожгло так, будто он сунул их в кипяток. Вода была холоднее льда. Это был какой-то первородный, изначальный холод, душа зимы, ее сжиженная квинтэссенция. В темноте за спиной Лэна что-то сдвинулось с места, мягко и страшно, и он вдруг понял, что его, будто зверя на охоте, специально загнали сюда, чтобы заставить войти в эту черную грозную воду. Тогда он начал поворачиваться к тому невидимому, кто крался за ним следом, чтобы вступить с ним в бой, но обернуться не успел.

Какая-то сила бесцеремонно вышвырнула его из сна, и реальность безжалостно обрушилась на Бар-Аммона.

Костер погас. Запас дров, принесенных Лэном со двора несколько часов назад, оказался невелик; угли успели подернуться золой и остыть. В башне было очень темно; в высокие узкие бойницы, расположенные на уровне десяти локтей над полом, не проникало ни единого лучика света. Темнота, навалившаяся на мага, дышала холодом и смертью; где-то совсем рядом под ее покровом двигалось что-то большое. Сначала Лэн решил, что это бродит отвязавшийся конь, но невидимка перемещался слишком бесшумно, на его присутствие указывало только легкое колебание воздуха. Маг лежал, оцепенев, боясь повернуть голову, чтобы не выдать себя, хотя то, что с такой легкостью передвигалось в абсолютном мраке, наверняка видело его с самого начала. Потом Лэн услышал, как всхрапйул конь – тихо, почти жалобно, – и этот негромкий звук переполнил чашу его страха. Преодолевая безумное желание закопаться куда-нибудь в груду мусора, Бар-Аммон дрожащими пальцами нашарил висящий на шее маленький запаянный флакончик с Пеплом Феникса – этот порошок, хорошо знакомый каждому алхимику, воспламенялся при контакте с воздухом.

При всех достоинствах удивительного порошка время его горения было сравнимо с временем полета стрелы, к тому же он практически не выделял тепла. Это делало его почти бесполезным в бытовых ситуациях – костер, например, с его помощью разжечь было невозможно. Но сейчас, кажется, наступил именно тот момент, когда безделка для ярмарочных фокусов могла здорово пригодиться. Уже не беспокоясь о том, что его обнаружат, Лэн отломил у флакончика горлышко и швырнул его в темноту, туда, где слышались скользящие шаги невидимки.

Полыхнуло так, что на несколько секунд вся башня превратилась в яркий черно-белый рисунок, выполненный кистью сумасшедшего художника. Бар-Аммон успел увидеть шарахнувшегося к стене Драгоценного, какую-то темную бесформенную тушу, громоздившуюся на полу у входа в одну из келий, и тонкий, почти прозрачный силуэт, плывущий по воздуху по направлению к черной дыре провала. Сам провал казался затканным чем-то вроде голубоватой колышущейся паутины; впрочем, возможно, это был только отблеск вспышки волшебного порошка. Лэн прыгнул в сторону, вытаскивая из ножен кинжал; под ногу ему подвернулся круглый скользкий камень, и он упал на спину, больно ударившись затылком. Когда наконец ему все же удалось подняться, Пепел Феникса уже погас. Вокруг стало еще темнее, чем раньше, голова шла кругом, и перед глазами плавали цветные круги. Шипя и ругаясь, Лэн отступил к стене, выставив кинжал перед собой.

В темноте испуганно заржал Драгоценный. Никаких иных звуков слышно не было; ощущение чьего-то невидимого присутствия внезапно исчезло, и башня вновь стала тем, чем казалась накануне вечером, – очень старой, очень загаженной и давно необитаемой руиной. Лэн подождал еще несколько минут, но таинственный невидимка не возвращался. Тогда маг осторожно вернулся к костру и, ощупью нашарив несколько разбросанных вокруг щепок, затеплил маленький огонек.

В первый раз с начала путешествия он пожалел, что не взял с собой связку смолистых факелов. Теперь вместо факела ему приходилось довольствоваться тоненькой лучинкой, дававшей достаточно света, чтобы видеть державшую ее руку. И все-таки в самом сердце непроницаемой враждебной тьмы, царившей в башне, даже такой огонек казался другом и защитником. Лэн на всякий случай начертил им в воздухе знак «Уту», отгоняющий демонов ночи, и, по-прежнему сжимая в руке кинжал, направился к тому месту, откуда доносилось ржание Драгоценного.

Конь, насколько он мог судить при таком скудном освещении, был в порядке – испуганно косил черным глазом, прядал ушами, жался к стене и постоянно нервно всхрапывал, но и только. Что же касается Кусаки, то он куда-то исчез. Привязь, которую Лэн примотал вчера к торчавшему из стены позеленевшему бронзовому кольцу, оказалась аккуратно обрезана посередине. Лэн побродил по залу, светя лучиной себе под ноги, и наконец наткнулся на ту самую бесформенную массу, которую заметил при вспышке. Кусака лежал на боку, уткнувшись мордой в отверстие кельи-склепа. Тело его казалось странно раздувшимся, будто несчастное животное пало уже несколько дней назад, но, когда Лэн склонился ближе, ему стало понятно, что в действительности все обстоит куда хуже. Кто-то очень сильный и свирепый буквально вгрызся в живот коня, выломав ему ребра, торчавшие теперь наружу наподобие гигантского окровавленного нароста. При мысли о том, что чудовище, сделавшее это, находилось в нескольких шагах от него, Лэна бросило в дрожь. Он заставил себя обойти мертвого Кусаку и осторожно, держа наготове кинжал, заглянул в склеп. От сладковатого запаха тлена мага замутило, но никаких следов присутствия зверя или демона, способного вырвать коню внутренности, он не заметил. Кем бы ни был ночной убийца, он пришел из черного провала под растрескавшимся постаментом.

Преодолевая страх, Бар-Аммон подобрался поближе к дыре и осмотрел ее, насколько позволяла тусклая лучинка. Голубая паутина – если она вообще была, а не померещилась магу – исчезла. Отверстие выглядело слишком узким для того, чтобы в него пролезло крупное животное, но Лэн хорошо помнил, что увиденный им прозрачный силуэт направлялся именно к постаменту. На всякий случай он обошел мраморную глыбу кругом, но не обнаружил ничего необычного. Впрочем, в такой темноте это было неудивительно. Следовало, конечно, завалить провал каким-нибудь достаточно тяжелым камнем, но поблизости таких не нашлось, а сдвинуть постамент с места оказалось Лэну не под силу.

Маг вернулся к вздрагивающему Драгоценному и встал рядом, обняв его за шею. Ему почему-то подумалось, что, если они будут держаться вместе, чудовище побоится напасть снова. К тому же оно, очевидно, наелось внутренностями Кусаки. Что ждет их в том случае, если под землей обитает не один, а несколько хищников и не все они утолили свой голод, думать не хотелось.

Он был уверен, что не сможет сомкнуть глаз до самого рассвета, но усталость все же брала свое. Несколько раз Лэн ловил себя на том, что задремывает, и просыпался, только уткнувшись носом в нерасчесанную конскую гриву. Потом он почувствовал, как кинжал выпадает у него из руки, но успел поймать клинок в нескольких дюймах от земли, после чего счел за лучшее убрать его обратно в ножны. Наконец, прижавшись к Драгоценному и согревшись его теплом, маг уснул.

За мгновение до того, как разноцветный поток сна унес его в таинственную страну грез, он услышал странный звук, доносившийся откуда-то из-под земли. Этот звук походил на перезвон серебряных колокольцев, но Лэн почему-то знал, что колокольцы здесь ни при чем. Это был смех, заливистый детский смех. Где-то в подземельях под башней, в темных коридорах из его тревожного сна, на берегу черного бездонного озера громко смеялся ребенок.