Текст книги "Увидеть Хозяина"

Автор книги: Кирилл Мошков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Впрочем, ее комнатка на самом нижнем ярусе отеля была недурна – во всяком случае, не хуже наших двухместных в двухзвездочной гостинице в районе Залов Ожидания. Фродо прямо из ее комнаты перезвонил в наш отель и заказал для Мари комнату рядом с нами. Для этого девушке пришлось назвать свое подлинное имя, что, как я понимал из рассказов Фродо о сетевом сообществе исследователей деятельности Хозяина, было не вполне обычным делом: никто в этом сообществе не знал подлинных имен друг друга (ну, разве что профессор ксенологии из Университета не особенно прятался, ну так это была его работа). Впрочем, как оказалось, Мари особенно нечего скрывать: ее действительно звали Мари, Мари Риго, и ей пришлось по буквам – R-i-g-a-u-l-d – диктовать Фродо эту старинную французскую фамилию. Мы взяли из отеля ее вещи (две не очень крупные сумки, которые мы, как галантные джентльмены, ей нести не позволили) и отправились в «Шелк и бархат».

В вагоне метро Фродо был очень задумчив и за две остановки до нашей «Жилой зоны Седьмого Зала Ожидания» вдруг сказал:

– Получается нечестно. Ты – одна из нас, и ты уже назвала нам свое подлинное имя, а мы – нет. Майк не может, он – очень сильный психократ, ему нельзя назвать подлинное имя, но у него есть хорошее внешнее имя, которое мы ему дали.

– Майк Джервис, – назвался я, слегка поклонившись.

Фродо даже встал для того, чтобы представиться.

– Фродо Таук, – сказал он, кланяясь, отчего его длинные волосы упали ему на лицо.

– Как интересно, – сказала Мари, крутя в тонких пальцах свой крохотный мультиком. – Я бы ни за что не подумала, что у тебя может быть линкерское имя. Я была уверена, что у тебя какое-то имя из старых языков.

– Фродо – имя из очень старого языка, – возразил Таук. – Это имя одного литературного персонажа из древней литературы Земли. Майк, когда услышал первый раз мое имя, даже засмеялся, потому что он читал эту книгу.

– А Таук?

Фродо пожал плечами.

– Мой отец пытался разыскать, откуда взялась наша фамилия. Без особого, правда, успеха. На некоторых тюркских языках это слово обозначает курицу, но пишется совершенно по-другому, и произносится с другим ударением. Скорее, происхождение этой фамилии действительно линкерское. Тауки живут на Новой Голубой уже около ста тридцати лет. Наш предок, Тео Таук, при Пантократоре Иеремии Втором был директором гимназии на Новой Голубой. И есть сведения, что Тео Таук прибыл на Новую Голубую со Стагола, причем сам он говорил, что на Стаголе только получил образование, а родом он из Солнечной Системы. Местом рождения в его личном деле указан какой-то Овидиополис, но где это – мы так и не выяснили. Я весь Галанет обшарил – нет такого названия. Название греческое, а Тео принадлежал, и вслед за ним – по традиции – вся наша семья, к Антиохийской православной церкви, так что рабочая версия у нас с отцом – что у Тео были греческие корни. По нашему этническому типу, правда, непохоже.

– Твои родные похожи на тебя? – поинтересовался я, приготовляясь к очередному точному и подробному ответу.

– Не очень, – признался Фродо, – все три моих брата очень разные. На отца внешне похож только я. Боромир и Элвис в маму – они блондины, но внешне никогда не скажешь, что они братья: Боромир – худой, невысокий, такой весь жилистый, а Элвис – здоровяк, он в детстве нас с Боромиром брал под мышки и так бегал. Мериадок, как и я, темноволосый, но он гораздо выше меня. Правда, я давно его не видел – лет десять, разница могла стать не такой заметной. Он работает в Объединенной Службе Слежения, на рентгеноскопе, который контролирует пространство от Солнца до Сириуса, и дома почти не появляется – у него очень ответственная служба.

– Станция «Зона отдыха Седьмого Зала Ожидания», – значительно и веско проговорил сверху мужской голос. – Пересадка на местную линию М в направлениях «Северо-запад» и «Юг». Стоянка тридцать секунд.

– У тебя интересная семья, – сказала Мари. – А кто ваши родители?

– Мой отец – врач, у него небольшая гастроэнтерологическая клиника в Лиане, на Северном континенте. Мама в молодости работала у него в клинике регистратором, а в последние двадцать пять лет не работает – ведет дом, у нас большой старинный дом в Лиане, его построил еще Эли Таук, сын Тео.

– А два других брата? – Мари смутилась. – Ты не думай, я просто так, для себя выспрашиваю. – Она убрала в сумочку свой мультиком. – А то можно подумать, я все про тебя выпытываю и записываю на мультиком. Но я не Граф Роланд, я просто… ну, я совсем другим тебя себе представляла, понимаешь?

– Поезд отправляется, – объявил мужской голос. – Следующая остановка – станция «Жилая зона Седьмого Зала Ожидания». Прибытие через семь минут.

– Ты и Графа Роланда представляла себе лысым старикашкой, – кивнул Фродо. Мари окончательно смутилась и засмеялась. – Как я уже сказал, мои братья очень разные. Элвис работает в картографической службе Новой Голубой, постоянно пропадает в экспедициях, братается с дальними племенами. Я его сынишку, Снорка, чаще вижу, чем Элвиса – Снорк с матерью в нашем доме живет. У них еще свой дом есть в Лиане, но они его сдают: колониальная администрация Элвису платит не очень-то хорошо, так что им не хватает. Хорошо, что у нас дом очень большой… А Боромир учился по обмену в Солнечной Системе, в училище Астрогренадерской службы Конфедерации.

– Так он гренадер, – тихонько протянула Мари. – Вы с ним, выходит, одно дело делаете.

– Почти… Только он не знает, чем я занимаюсь. Мы теперь редко видимся. Пока он учился – раз в год прилетал на каникулы, но я тогда был еще в младшей школе и его службой интересовался с чисто романтической стороны. Кстати, он не гренадер, он только учился в Астрогренадерском училище. Теперь ему уже двадцать девять, он капитан третьего ранга Звездного флота Империи, служит в Миссии изысканий – ну, это та служба, которая в Имперском Звездном занимается той же тематикой, что Астрогренадерская служба у конфедератов и Двадцатка – в Службе. Они базируются прямо в Космопорте, там у него и семья живет – сын уже учится в школе. Миро, правда, дома бывает редко, он по работе постоянно пропадает то на Мордоре, то на Кистри – в общем, на нестабильных планетах Имперской Периферии. Я и сына-то его никогда не видел. После свадьбы Миро приезжал с Анной к родителям, вот тогда мы и виделись в последний раз. И было это девять лет назад, я только-только начал интересоваться… странными вещами… Неужели я стал бы нагружать его своей любительщиной?

– Но он мог бы тебе рассказать что-то…

– Ну, что ты. Это вряд ли. Присяга… И потом, его служба больше связана с противостоянием слугам, а не самому… Нет, я не стал бы у него ничего спрашивать даже сейчас. Уж если даже МегаСан… Тем более, Миро не аналитик, он оперативник.

– Астрогренадерская служба занимается в Конфедерации тем же, чем Миссия изысканий Звездного флота и Двадцатый отдел СБИ – в Империи? – уточнил я.

– Скорее, Двадцатый и Двадцать первый, – отозвался Фродо. – в Службе Двадцатка – это аналитики, а Двадцать первый – практики. У конфедератов все это одна служба – Галактический Контрольный Отдел. Ей подчиняются все специалисты Астрогренадерской службы: в Спецслужбе Космофлота (это что-то вроде Миссии изысканий Имперского Звездного), в Управлении Безопасности – везде. Как только гренадеры входят в контакт с некробиотикой и прочими слугами Хозяина – в дело вступает ГКО, это их епархия. Я понимаю, в этом трудно так сразу разобраться. Когда я начинал этим заниматься, я полгода потратил только на выяснение того, кто где официально или неофициально занимается Хозяином.

Вовек мне всего этого не запомнить, подумал я. Где ж мне было предположить, что всего через полгода… впрочем, не буду забегать вперед.

Едва Мари поселилась в гостинице (мы оплатили ей двухместный номер на нашем этаже), как началась цепь каких-то труднообъяснимых событий. Пока Святослав и Като были в комнате Фродо и Ланселота, где весь наш небольшой отряд знакомился со своим седьмым членом, их комнату кто-то обыскал, не потрудившись скрыть следы. Фродо отправился к портье и поднял на ноги гостиничную службу безопасности, которая просмотрела на своем компьютере историю открытия дверей во всей гостинице в течение последних суток и обнаружила, что дверь комнаты Святослава и Като за время их отсутствия открывалась дважды – один раз снаружи при помощи стандартного внутригостиничного электронного ключа, каким пользовался техперсонал, а другой раз изнутри механическим способом. Это означало, что тот, кто открывал дверь, не вставил свой ключ во внутренний центральный замок комнаты, то есть не пользовался внутри комнаты центральным освещением, водоснабжением и электроподачей – все эти функции разблокировались только тогда, когда в центральный замок внутри комнаты кем-то, жильцом или сотрудником, был вставлен электронный ключ. Значит, комнату открыли, затем обыскали ее при свете переносного фонаря (или фонарей), потом нажали на дверную ручку изнутри, отводя ее механический стопор, и, выйдя в коридор, дверь просто захлопнули.

Открывший комнату электронный ключ, по показаниям компьютера службы безопасности, был совершенно годный и подлинный, соответствовал установленным для нынешней смены паролям ключей персонала, но ключа с таким номером и пользовательским именем служба безопасности ни сегодня, ни когда бы то ни было ранее не выдавала (хотя в базе данных он числился выданным как раз сегодня утром), и в штате отеля числившийся ее владельцем господин Б.Асталодд никогда не состоял (хотя в базе данных его имя было, с пометкой, что на службу он принят как раз сегодня с утра). Это означало, что изготовившие ключ злоумышленники не просто скопировали ключ кого-то из реальных сотрудников «Шелка и бархата» (что могло бы запросто привести к ситуации, когда один и тот же ключ – то есть оригинал и копия – были бы использованы одновременно, а это вызвало бы сигнал тревоги и блокировку ключа), а, вскрыв компьютерную сеть отеля, сгенерировали несуществующий ключ.

Это было – по законам Космопорта – тяжелое преступление, и гостиничная охрана вызвала полицию. На время визита сил правопорядка все мы, кроме Фродо, который остался улаживать возникший скандал, и Дика, который все еще не возвращался из своей деловой поездки, благоразумно покинули отель, чтобы избежать вопросов и особенно – необходимости предъявлять документы: у Ланселота не было имперской визы, а у меня, Святослава и Като – не только визы, но и вообще никаких документов. Так что пару часов мы просидели в весьма симпатичном ресторанчике в трех кварталах дальше от Зала Ожидания, возле станции какой-то малооживленной линии метро, где не столько ели, хотя было уже время ужинать, сколько болтали.

В восемь вечера на мультиком Мари пришло сообщение от Фродо: мы могли возвращаться в отель.

Едва мы вышли из ресторана, как широкий проход, ведущий к Залу Ожидания и заодно к нашей гостинице, начал заполняться какими-то людьми, в огромном количестве выходившими из многочисленных арочных проходов по левой стороне тоннеля. Это были сплошь мужчины, молодые и не очень, одетые очень похоже друг на друга – почти одинаково: тяжелые ботинки или сапоги, заправленные в обувь просторные темные штаны и кургузые, странно несерьезные цветные (темно-желтые, коричнево-красные или болотно-зеленые) курточки с какой-то неясной символикой – буквами, цифрами и геометрическими фигурами. Мы остановились: галдящие потоки этих людей, явно чем-то весьма взбудораженных и наверняка даже не вполне трезвых, быстро заполняли улицу перед нами, и те, кто вышел первыми, уже приближались к нам, и мы могли видеть их возбужденные, то слишком бледные, то чрезмерно красные лица (почти все эти люди принадлежали к европеоидной расе) и слышать не только общий возбужденный галдеж, но и отдельные выкрики и свистки, исполненные какого-то мрачного торжества. Толпа в глубине тоннеля стремительно густела, напрочь загораживая нам дорогу, быстро подпитываемая продолжающими выходить из арочных проходов десятками и сотнями – и вот уже отдельные вопли слились в выкрикиваемые хором малопонятные речевки, и возникли со всех сторон полицейские, весьма мрачного вида, в касках, с дубинками и очень решительные, и тут меня осенило:

– Болельщики! Кончился футбол!

– Чейзбол, – тихонько поправил меня Ланселот. Я заметил, что он очень напряжен, а Мари испугана, хотя она ничего не говорила. Даже Святослав почувствовал это напряжение и сделал шаг вперед, довольно решительно загораживая всех нас сразу своими широкими плечами, покрытыми под коротким летним плащом кольчугой. На нас начали коситься полицейские, быстро шагавшие навстречу валившей по туннелю толпе. И тут Мари схватила одной рукой меня, а другой – Ланселота:

– Метро! Забежим в метро первыми, повезет – уедем на следующую станцию, там переждем и с той стороны вернемся на бусе к Залу Ожидания!

Мы повернулись и бросились к метро. Сзади в сотни глоток оглушительно орали какой-то дикий клич, примитивно рифмованный, который на русском я вряд ли смог бы передать адекватно – ну разве что так:

– Рвем их всех на части, рвемся мы вперед – боевое счастье, славный Космопорт!

– «Тигры» победили, – бормотал Ланселот, бежавший рядом со мной. – Видишь, болельщиков другой команды выпустили через другую сторону стадиона, там основной выход, к линии экспресса. Мари, нажми – Като, помоги ей, тяни ее за руку – иначе нас сметут!

Мы вихрем взлетели по ступеням станции метро – по счастью, Като бежал босиком (чистейшие покрытия космопортовских улиц, над которыми везде были своды тоннелей и залов, производили на него впечатление полов помещения, а не мостовых улицы, почему он с самого прилета и не носил в Космопорте обуви), а на Мари были какие-то легкие туфельки без каблука, так что бежать было легко (ну, если не считать того, что я уже задыхался, а у ойкающей шепотом Мари явственно подгибались ноги). Мы вылетели на платформу, вдоль которой уже стояла довольно плотная цепочка полицейских. На нас косились, но никто ничего не говорил: полицейские быстро отворачивались, мрачнея, низко нагибая головы, опуская забрала темно-серых шлемов, поднимая резиновые дубинки – снизу накатывался рев приближающихся болельщиков. Вдоль цепочки полицейских в сторону входа по перрону быстро покатились две небольшие, чуть выше человеческого роста, но массивные человекообразные фигуры на колесах, такие же серые, как полицейская униформа – из туловищ этих полицейских-роботов выдвинулись толстые стволы, а из их массивных, э-э, седалищ в открывшиеся в полу отверстия рывком опустились гофрированные шланги. Я вспомнил, как еще в Москве по телевизору смотрел разгон демонстрации в Сеуле мощными полицейскими водометами.

В этот самый момент стих какой-то шум, который слышался рядом с того момента, как мы выбежали за линию полицейских; вдоль перрона с облегченным свистом открылся ряд широких дверей, и над ними замелькали цифры – 1… 2… 3…

– Стоянка тридцать секунд, – пробормотал Ланселот, и мы бросились в вагон.

Людей в вагоне было мало, и все со страхом прислушивались к нарастающему реву и вытягивали шеи, пытаясь сквозь прозрачные стены рассмотреть что-то за спинами полицейских. Сквозь полицейскую цепь видно было, как на платформу валом повалили болельщики, только слегка притормозив при виде неподвижной мрачной линии серых фигур.

– Уважаемые любители спорта! – грянул голос сверху, гулко отдавшись под сводами станции. – Этот поезд следует на конечную остановку «Госпиталь Сайкса» и не делает остановок на пересадочных станциях. Специально для любителей спорта через семь минут будет подан поезд, который пойдет на пересадочные станции в районе Пятого Зала Ожидания. Просим оставаться за линией оцепления.

Мы видели, что болельщики и не собирались подчиняться. Там, где их поток выливался на платформу, они с торжествующим ревом врезались в линию оцепления – и внезапно многие откатились, будто ударенные током. Взлетели кулаки и резиновые дубинки. Полицейские с хлопками распахивали на левых руках прозрачные щиты в рост человека. Два робота-полицейских вдруг словно прибавили в росте, готовясь окатить толпу водой. Отдельные прорвавшиеся сквозь цепь болельщики бежали к вагонам, и мы снова видели их оскаленные, потные, совершенно нечеловеческие лица.

– Поезд отправляется, – объявил внутри вагона женский голос. – Следующая остановка – станция «Парк Монблан, Западный вход». Прибытие через четыре с половиной минуты.

Двери с шипением сошлись.

Ланселот с шумом перевел дух.

Като за пазухой выпустил рукоятку меча – малого, правого меча, который он, несмотря на просьбы Фродо не ходить с оружием по улицам, взял с собой и искусно прятал под кимоно.

Мари дрожащей рукой тяжело оперлась на мое плечо. Я невольно напыжился, надувая бицепсы. Странно было подумать, что я – музейный экспонат – могу как-то заинтересовать Мари, но ее прикосновение было очень приятно.

Святослав посмотрел на Ланселота, на Като, на Мари, потом доверительно наклонился к моему уху и хрипло прошептал:

– Друже, что-то страшновато мне здесь.

Я был с ним согласен. Будущее, в которое мы так неожиданно попали, было ослепительным, оно было захватывающе интересным, оно было необыкновенным – вот только уютным и безопасным оно никак не казалось.

Через четыре с половиной минуты поезд остановился на безлюдной станции «Парк Монблан»: несколько человек вошли, но никто, кроме нас, не вышел, и нам вслед смотрели непонимающе, с какой-то тревогой. Но ни Фродо, ни Дика с нами не было, а Мари и Ланселот не очень-то хорошо знали космопортовские порядки, так что мы вышли, хоть и неуверенно. Тридцать секунд, как полагается, поезд стоял открытым, и на нас то ли испуганно, то ли осуждающе смотрели пассажиры из вагона; кое-кто даже покачал головой с каким-то то ли сожалением, то ли опаской. Наконец, отмелькали над входами зеленые цифры, выскочили красные – 27… 28… 29… 30 – и вагоны с шипением закрылись. За закрытыми дверями послышался нарастающий шум, на несколько секунд мы почувствовали вибрацию, и шум стих: поезд ушел.

– Пойдем, найдем бус, – негромко сказал Ланселот. – Мари, у тебя есть план Космопорта?

– Бумажный атлас у меня в отеле, – отозвалась девушка. – Но в блокноте есть путеводитель.

– Найди-ка эту станцию.

Мари извлекла из сумочки блокнот, и через полминуты мы, сгрудившись вокруг нее, уже могли рассматривать план окружающих секторов.

– Вот ведь засада, – пробормотал Ланселот. – Никак тут к бусу не попасть – только если через весь парк пройти.

– Так давай пройдем через этот… парк, – Святослав решительно сделал первый шаг и тут же остановился, глядя на нас. – Или это далеко идти? Сколько тут ходьбы – не полдня же?

Ланселот снова посмотрел на план.

– Километра два, два с половиной. Полчаса легкой ходьбы. Дело не в этом: так поздно вечером в парке может быть не очень спокойно. Общественные парки обычно открыты всю ночь, но что-то я не слышал, чтобы в них по ночам гуляли – ну, кроме Парка Антонио Харта, там, говорят, даже сам Пантократор иногда гуляет поздним вечером.

– Дикие звери? – спокойно спросил неустрашимый Като.

– Хуже, – ответила Мари. – Люди.

Мы молча вернулись к изучению карты. Можно было перейти на противоположную платформу, выждать полчаса или час и вернуться на ту станцию, откуда мы уехали – как, собственно, Ланселот поначалу и планировал. Он не учел только, что это не магистральная, а побочная ветка метро, которая обслуживала конечную станцию – госпитальный комплекс имени Рузвельта Сайкса, крупнейшую в Космопорте психиатрическую лечебницу. На схеме было указано, что после восьми вечера – а был уже девятый час – поезда в сторону Госпиталя Сайкса и обратно ходят раз в час, и что после восьми вечера они идут здесь «экспрессом», то есть на той станции, где мы вышли, следующий поезд остановится только после семи утра – что в одну сторону, что в другую. Значит, и те, кто ехал с нами в одном вагоне (наверное, персонал госпиталя, едущий на ночную смену), и те, кто вошел в поезд на этой станции, знали, что это последний «локальный» поезд на сегодня: те, кто вошел здесь, наверное, уже доехали до конечной и теперь ждали поезда в обратную сторону. Значит, нужно было все-таки идти через парк. На другой стороне парка на схеме была показана межсекторная магистраль, открытая для общественного и частного транспорта; к тому выходу можно было вызвать такси, или дождаться общественного буса, или даже заказать чартерный бус. С другой стороны к той магистрали примыкала небольшая промзона – опорные станции водоснабжения, энергоподачи и воздухоочистки этого района, но дальше по карте был показан небольшой жилой район, так что там наверняка было оживленнее, чем здесь. Мы переглянулись, и Мари достала мультиком.

– Мудрый, – сказала она в свой крошечный, забавно мигающий ярко-желтым светом приборчик, – мы застряли. Оказывается, между рестораном и гостиницей – запасной выход стадиона, и через него выпустили тигроидов. Там сегодня «Тигры» победили. Откуда я знаю, какой счет? Дело не в этом: нам пришлось от них удирать, и мы уехали на соседнюю станцию метро. Теперь оказывается, что мы ехали на последнем локальном поезде, и следующий будет только в семь утра. Нет, в обе стороны. Да в том-то и беда: это станция «Парк Монблан». Да, парк открыт. Мы знаем, что небезопасно, а что делать? Да, даю.

Она протянула мультиком Ланселоту, тот поднес приборчик к уху.

– Да. Спасибо, Фродо… Дик, старина, ты вернулся уже? Слушай, мы застряли на станции метро «Парк Монблан», локальных поездов не будет до утра. Надо идти через парк. Что? Ночевать на станции? Старина, нас здесь четыре бойца, неужели мы не сможем провести нашу очаровательную даму через двухкилометровый парк?

Мари слабо улыбнулась нашему суровому разведчику, который вообще-то не блистал куртуазностью речи.

– Ах, вот как, – медленно сказал Ланселот и мрачно хмыкнул, как будто принимая непростое решение. – В последние пять лет? Немудрено, что я в своей глуши об этом ничего не знал. И много их там? Н-да… Нет, старина, ночевать тут мы не станем, – вдруг проговорил он изменившемся голосом, глядя мимо нас. – Вот я их уже вижу. Они и станцию, как видно, тоже облюбовали. Все, Дик, пока. Пойдем через парк на прорыв. Пожелай нам удачи. Привет Фродо.

И он протянул Мари отключенный мультиком.

Мы посмотрели туда, куда неотрывно смотрел Ланселот.

Там, где еще две минуты назад мы видели светящиеся турникеты входа и освещенную изнутри кабинку дежурного по станции, огней уже не было, только на стене тускло светилась надпись «ВЫХОД». А вдоль стены под этими светящимися буквами усаживались, довольно внимательно глядя при этом в нашу сторону, какие-то неряшливо одетые люди – пять… семь… Вот еще один неловко перевалился через турникет и косолапо, неверными шагами побрел вдоль стены – рослый, но согнутый едва ли не вдвое, чернокожий, с яркой красно-белой повязкой на голове, в каких-то нелепых шортах ниже колена, огромных белых кроссовках с развязанными шнурками и голый по пояс…

Я сунул руку в карман куртки и достал шар. Шар был лилово-зеленый.

– Это кросс-джанки, – тихо сказал Ланселот. Мари тихо ахнула. – Их там полный парк. Дик говорит, в последние годы у них тут главное гнездо в районе Залов и Центра. А главное, к ночи сюда съезжаются пушеры едва ли не со всего полушария.

Слово «пушеры» я знал. Значит, джанки – от старого английского junkies, наркоманы? Или чем там они теперь ширяются?

– Наркоманы? – переспросил я.

Ланселот кивнул:

– Примерно так. Они зависимы от кросса.

Я непонимающие покачал головой.

– Потом объясню. Главное: они сами по себе не опасны, пока им кто-нибудь чего-нибудь не скажет. Они ужасно внушаемы. Если мы не понравимся пушерам, а мы им не понравимся, они могут крикнуть, что вот у этих – то есть у нас – есть бабки, или халявный кросс. И нас просто порвут на клочки.

Мне трудно представить, что и как из этих слов поняли Като и Святослав, как эти слэнговые словечки линка улеглись у них в голове и с какими понятиями из их жизненного опыта пересеклись, но я-то понял Робина Худа вполне. Впрочем, тут же обнаружилось, что вполне поняли его и наши меченосцы. Като тут же извлек из-под кимоно малый меч, до этого незаметно умащивавшийся под полой, а Святослав, меч которого оставался в гостинице (так как даже под его плащом укрыть такое здоровенное оружие было бы затруднительно), мигом наклонился и извлек из-за голенищ то, что, как я и ожидал, там пряталось – засапожники, да не два, а целых четыре – здоровенные, искусно кованные, длинные ножи с лезвиями сантиметров в тридцать; два из них он взял в левую руку невиданным мной хватом – рукоять в рукоять (одно лезвие вперед, другое назад), один в зубы, а последний, чуть более длинный – в правую руку. Ланселот одобрительно крякнул и расстегнул куртку, освобождая доступ к кобуре; подумав, он также вынул из левого кармана брюк большой пружинный нож и щелкнул затвором, выбросившим блестящее лезвие немалой длины, сантиметров в двадцать. Ну, тут пришлось и вашему покорному слуге вытаскивать сзади из-под куртки свой «золинген», хотя я был уверен, что прибегать мне к нему не придется – я же великий психократ, не так разве? Мари, с лица которой с того момента, как прозвучало слово «кросс-джанки», не сходило выражение крайнего испуга, сделала над собой видимое усилие, собралась, отчего ее розовые полные губы сжались в белую ниточку, и тем же движением, что вынимала из сумочки блокнот или мультиком, вытащила оттуда небольшой, изящно никелированный, но вполне убедительный револьвер, сказав:

– Вы не подумайте чего, он у меня вполне легальный.

– Ай, молодец, красавица, – прошептал Ланселот, Мари расплылась в улыбке, и мы решительно зашагали к выходу.

Те, что сидели вдоль стен, и те, кто сползались к турникету со стороны парка, не посмели нас тронуть, потому что мы уж очень решительно шагали. Нам не пришлось, как им, прыгать через стальные барьеры – на выход турникеты работали, мы просто толкнули их и вышли мимо застекленной будки дежурного, внутри которой кто-то, несомненно, был, потому что там горел тусклый свет и что-то двигалось, но плотные жалюзи были спущены со всех сторон, а лоток размена наглухо закрыт изнутри стальной дверцей. По широкому короткому туннелю мы сразу же вышли в парк, и я не мог не признать, что при прочих равных условиях это было бы замечательное место. Здесь был приятный, наполненный запахами леса воздух, свод наверху был едва заметен сквозь кроны деревьев – да, здесь, глубоко в недрах Космопорта, росло множество деревьев и кустарников – а по сторонам от главной, приятно извилистой аллеи был газон с густой травой. Правда, сейчас на этом газоне при тусклом «вечернем» освещении, удачно имитировавшем сумерки на Земле, то здесь, то там валялись или сидели группки неряшливо или просто грязно и бедно одетых людей, мужчин и женщин; все они молчали, без выражения глядя на нас, а некоторые и на нас не глядели – так, просто таращились в пространство или занимались своими маленькими делишками – от нечего делать рвали траву, или чесали немытые волосы, или ковырялись в носу. Видимо, сверкание стали в наших руках производило определенное впечатление: некоторые опасливо отворачивались, другие прикрывали глаза руками, третьи попросту отползали за кусты на карачках, не давая себе труда встать.

– Здесь же есть полиция, и довольно эффективная полиция, как мы уже видели, – пробормотал я. – Почему же они допускают, что в общественном парке собираются наркоманы, из-за которых здесь не пройдешь?

– А в этом нет ничего незаконного – в Империи, по крайней мере, – откликнулась Мари. – Сейчас объясню.

Но объяснить она не успела.

Навстречу нам из какой-то боковой аллеи быстро вышла группа людей, которые ну никак не напоминали тех оборванцев, что сидели кругом под кустами. При виде этой группы оборванцы начали расползаться на карачках еще энергичнее, чем раньше. Группа полностью перегородила аллею: их было человек двенадцать. Мы остановились, и Святослав с Като выдвинулись вперед, а правая рука Ланселота нырнула под мышку и вернулась с надетым на нее тяжелым параллелепипедом пистолета. Все замерли.

«Здесь никого нет». Я начал твердить по себя то, что мне показалось наиболее подходящим к ситуации. «Вы зря побеспокоились. Здесь нет никого. Вам показалось. Надо разойтись.»

Не тут-то было: в стеклянных глазах тех, что стояли первыми, ничего не отразилось. Правда, те, что стояли позади – с более живыми и разумными физиономиями – в смущении переглянулись и забегали глазами, как бы ища нас. Но шестерка, перегородившая нам дорогу, никак не отреагировала на мои внутренние вопли, быстро приобретшие панический оттенок. Я изо всех сил уставился в глаза тому, что стоял посредине – молодому, очень бледному и совершенно безэмоциональному, с плоским, ничего не выражающим азиатским лицом. «Никого нет! Никого не видно! Можно уходить!» – изо всех сил повторял я, не замечая, что даже начинаю шевелить губами в такт этому заклинанию. Да. Какое-то небольшое сомнение в его лице мелькнуло – но только на секунду: сосредоточившись на нем, я отвлекся от остальных, и остальные резво и сосредоточенно вытащили оружие, живо напомнившее мне своим угрожающим дизайном и угрюмыми красными огоньками индикаторов незабываемое утро в «Харчевне Дохлого Гоблина».

– Майк, они не внушаемы, они под кроссом, – быстро проговорил Ланселот, и я сдался. Прошло очень много времени, прежде чем я узнал, что, продолжи я атаку – но только с несколько другим вербальным наполнением – то сдались бы они, потому что мощности, которую я мог развивать даже тогда, никакие психоблокираторы (не только кросс, но и такие профессиональные препараты, как ренцивезин) не могли противостоять, ну – разве что в летальных дозах. Но я выбрал неправильную линию: первое, что кросс отключает – это критичность к визуальной информации, поэтому я с тем же успехом мог пытаться внушить этим людям, что они видят перед собой Белоснежку со всей бандой своих гномов. Белоснежку они бы тоже увидели, но продолжали бы видеть и меня, и тех, кого я пытался прикрывать. Поэтому все, чего я добился – это вызвал у обдолбанных боевичков странное ощущение, что они меня и видят, и не видят одновременно. Вот возьмись я внушить им, что, пока они тут с нами занимаются, там, у них за спинами, в глубине парка, приехали поставщики и пытаются сбить цены… но где ж мне было тогда об этом знать?

И в тот момент, когда я сдался, те, сзади, с живыми (и очень опасными) глазами увидели нас снова, и один из них резким и очень уверенным голосом сказал: