Текст книги "Рукопожатный изверг"

Автор книги: Кирилл Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 2

– Вот и получается, что тебе повезло, а им – не очень, – немолодой мужчина с мясистым лицом открыл холодильник, достав початую бутылку в морозной патине. – Тебе просто водки… или как обычно?

– Как обычно, то есть с морковным соком, Павел Игнатьевич, – Андрей Ларин отдернул плотную штору.

На улице лило как из ведра. Струи с карнизов приплясывали за окнами, делая пейзаж размытым, словно нарисованным акварельными красками. Снаружи по подоконнику уныло барабанили капли дождя, в саду шелестели влажные липы.

Здесь, на конспиративной даче в Подмосковье, Ларин чувствовал себя в полнейшей безопасности. Добрался он сюда без каких-либо приключений: как и планировал, удачно выпрыгнул из вагона на повороте, связался по резервному каналу с Дугиным и, получив соответствующие инструкции, несколько часов прятался в лесополосе неподалеку от железной дороги, дожидаясь высланную машину…

– Вот, сок отдельно, водка отдельно, все как ты любишь, – Павел Игнатьевич поставил на стол рюмку, бутылку и пакет сока в цветной упаковке.

– Спасибо… Да, извините, я так и не понял: кому именно не повезло? – Андрей принялся разводить водку ярко-оранжевым напитком.

– Людям, которые нам помогли, даже не подозревая, кто мы такие и чем занимаемся. Я о той медсестре, Лидии Федоровне Погореловой. И о пареньке со станции техобслуживания. Последнему повезло меньше всех: прямо с дачи его отвезли на «спец» в «Матросскую Тишину», где принялись допрашивать по жесткому сценарию. А у того ишемическая болезнь сердца, вот и не выдержало… Инсульт, кома, через сутки он умер. Оформили как обычно: острая сердечная недостаточность, никто не виноват.

– А медсестра? – прищурился Ларин, тщательно смешивая морковный сок с водкой.

– Сейчас в СИЗО «Текстильщики». Что с ней и как – пока неизвестно. Хотели аккуратно организовать ей нашего адвоката – пока не получается.

– Жаль того слесаря… – вздохнул Ларин.

Павел Игнатьевич налил себе сухого вина и выразительно взглянул на собеседника:

– За светлую память Васи Горского…

– Земля ему пухом, – Андрей выпил залпом.

– Его уже все равно не вернуть. Надо сражаться за медсестру.

– Что ей инкриминируют? – поинтересовался Ларин.

– Пока неясно, – Павел Игнатьевич взглянул в окно, за которым по-прежнему хлестал дождь. – Официальное обвинение – «недонесение». Ну, помнишь, она тебе когда-то перевязку делала, вот и должна была сигнализировать об огнестрельном ранении. Не донесла, за что ей отдельное спасибо. Доказательная база на нее куцая. Свидетелей никаких, документов никаких, и вообще на нее ничего нету. Но повесить на нее могут все, что угодно: от людоедства до шпионажа в пользу Гондураса.

– Кто же занимается этими арестами?

– Отдел по борьбе с экстремизмом Минюста.

– Так ведь такой и в Следственном комитете есть, и в ФСБ, кажется…

– И в Минюсте тоже. Они там на экстремизме буквально все помешались, – Павел Игнатьевич отставил пустой бокал. – А если экстремизм в моде у Следственного комитета и на Лубянке, то соответствующие отделы по борьбе с ним должны быть везде, даже, наверное, в МЧС и в Министерстве культуры.

– Какой же экстремист из скромной медсестры? – хмыкнул Андрей. – И вообще – у нее маленький ребенок, насколько я помню. Могли бы и пожалеть. А в экстремисты назначить кого-нибудь другого. Что – мало кандидатур?

– Смысл существования всех этих МВД, ФСБ, Минюстов и прочих – сохранение стабильности существующего режима, всех этих властных кланов. То есть возможности стабильно грабить, насиловать и обманывать людей, – Павел Игнатьевич недобро хмыкнул. – Людей, конечно, им тоже жалко. Как жаль каких-нибудь голодающих Экваториальной Гвинеи. То есть абстрактно. А те, кого они ежедневно видят из окон своих лимузинов, для них всего лишь биомасса, сброд. Быдло, считающее рваные рубли на дешевую водку… И вспоминают о нем лишь за несколько месяцев до выборов, когда этих людей неожиданно начинают называют «дорогими россиянами», внушая им мысль о собственной значимости. А если это быдло внезапно поднимает голову или хотя бы задается классическим вопросом «тварь я дрожащая или право имею?», то на него, как на дохлую собаку, вешают статью «экстремизм».

– В цивилизованных странах дело Лидии Федоровны и покойного Горского решал бы суд, – резюмировал Ларин.

– В том-то и дело, что в цивилизованных… Ладно, Андрей, – Павел Игнатьевич достал нетбук. – Догадываешься, чем мы будем заниматься теперь?

– Почти.

– Тогда внимательно смотри, слушай и запоминай…

* * *

Глядя на Павла Игнатьевича Дугина, невозможно было себе и представить, что он возглавляет ни много ни мало мощнейшую и отлично законспирированную тайную структуру. В отличие от большинства подобных организаций она не ставила перед собой цель свержения действующего режима с последующим захватом власти. Цели были более чем благородными: беспощадная борьба с коррупцией в любых ее проявлениях, и притом исключительно неконституционными методами.

Костяк тайной структуры составляли честные офицеры силовых структур, которые еще не забыли такие старомодные понятия, как порядочность, совесть, присяга и интересы державы. Однако одиночка, сколь благороден он ни был, не в состоянии победить тотальную продажность властей. Тем более, коррупция в России – это не только гаишник, вымогающий на шоссе дежурную взятку, и не только ректор вуза, гарантирующий абитуриенту поступление за определенную плату. Коррупция в России – это стиль жизни…

Начиналось все несколько лет назад, как обычно, с самого малого. Офицерам, выгнанным со службы за излишнюю порядочность, влиятельный силовик Дугин подыскивал новые места работы. Тем более что его генеральские погоны и высокая должность в главке МВД открывали самые широкие возможности. Затем начались хитроумные подставы для «оборотней в погонах», этих самых честных офицеров уволивших. Для этого несколько наиболее проверенных людей были объединены в первую «пятерку». Вскоре организовалась еще одна. Затем – еще и еще…

Заговор – это не обязательно одеяла на окнах, зашитая за подкладку шифровка, надписи кровью на пергаменте и пистолет, замаскированный под авторучку. Залог любого успешного заговора и любой тайной организации – полное и взаимное доверие ее членов. Доверительные отношения между заговорщиками возникли сразу же.

Вычищать скверну законными методами оказалось нереально – та же «внутренняя безопасность» во всех без исключения силовых структурах занимается, как правило, только теми, на кого укажет пальцем начальство. К тому же корпоративная солидарность, продажность судов и, самое главное, низменные шкурные интересы российского чиновничества не оставляли никаких шансов для честной борьбы. И потому Дугин практиковал способы куда более радикальные, вплоть до физического уничтожения наиболее ярых коррупционеров. Точечные удары вызывали у тех естественный страх, количество загадочных самоубийств среди них росло, и многие догадывались, что эти самоубийства далеко не случайны. Слухи о некой тайной организации, этаком «ордене меченосцев», безжалостном и беспощадном, росли и ширились, причем не только в Москве, но и на периферии. Корпус продажных чиновников просто не знал, с какой стороны ждать удара и в какой именно момент этот удар последует. Что, в свою очередь, становилось не меньшим поводом для страха, чем сами акции.

Сколько людей входило в тайную структуру и на сколь высоких этажах власти эти люди сидели, знал один лишь Дугин. Даже в случае провала одной из «пятерок» структура теряла лишь одно звено, да и то ненадолго – как известно, у акулы вместо сточенного ряда зубов очень быстро вырастают новые.

Самому же Андрею Ларину, бывшему наро-фоминскому оперативнику, бывшему заключенному ментовской зоны «Красная шапочка», бежавшему оттуда не без помощи Дугина, отводилась в законспирированной системе роль этакого «боевого копья». И, как догадывался Андрей, далеко не единственного. Таких «копий» у Дугина наверняка было несколько. Пластическая операция до неузнаваемости изменила лицо бывшего наро-фоминского опера – случайного провала можно было не опасаться. Жизненного опыта Андрею было не занимать. Он умел быстро ориентироваться в самых сложных ситуациях. Природного артистизма – чтобы убедительно разыграть любую нужную роль, от посыльного до полномочного представителя президента – тоже. Профессиональные навыки, естественно, были на высоте. Все, причастные к тайной антикоррупционной структуре, проходили занятия по стрельбе, спецвождению, безопасности в Интернете и даже прикладной химии…

Однако навыки навыками, но бывают ситуации, когда ни один даже самый подготовленный боец не может обойтись без помощи других людей. Иными словами – без мелких агентов, которых конспиративная организация использовала «втемную», не посвящая в свои планы и замыслы. Дежурная на гостиничном ресепшене, которая при случае могла предоставить тому же Ларину номер безо всяких документов, оператор полицейской системы видеонаблюдения, согласившаяся безвозмездно сделать копию видеодиска, риелтор, «пробивший» историю той или иной квартиры…

Вот и получалось, что тотальная российская коррупция, приняв вызов Антикора, сумела вычислить лишь самые мелкие звенья его структуры – медсестру Погорелову и автослесаря Горского. Эти люди в свое время действительно помогли Андрею. Так что теперь, после смерти второго, вся тяжесть давления, словно бетонная плита, ложилась на Лидию Федоровну…

Со слов Дугина выходило, что сражаться теперь следовало не столько за медсестру, этакого «маленького человека», попавшего под безжалостный пресс Минюста, а за саму идею справедливости.

И Ларину, как это часто бывало, отводилась в этой борьбе едва ли не главная роль…

* * *

– …так что пока об этом Отделе по борьбе с экстремизмом нам известно немного, – подытожил Павел Игнатьевич, опуская крышку нетбука. – То есть – почти ничего. Но можно предположить, что для силовых акций они используют спецназовцев из Федеральной службы исполнения наказаний. То есть людей, натренированных на подавление бунтов в тюрьмах и зонах. А также на поиски сбежавших уголовников.

– Интересный, однако, выбор, – пожал плечами Ларин. – То есть тех, кто еще сохранил чувство собственного достоинства, приравнивают к сбежавшим уголовникам?!

– К экстремистам, – напомнил «правила игры» Павел Игнатьевич. – Ладно, есть у меня одна мысль. Ты того мужчину в кожаной куртке хорошо запомнил?

– Я его на рынке срисовал. Время было – рассмотрел как следует. А вот второго, который хотел меня у забора на складах завалить, куда хуже. Сами понимаете, убегал, не до того было…

– Фоторобот составить сумеешь?

– Обижаете, Павел Игнатьевич, – хмыкнул Андрей. – Я ведь все-таки бывший оперативник ОБОПа! Столько лет этим занимался!

– Вот и займись этим прямо с завтрашнего утра.

– Сколько у меня времени?

– Как говорится – «время вышло вчера». У меня тут есть выход и к картотеке Минюста, и к некоторым другим базам данных. Прогоним твой фоторобот через компьютерную программу – а вдруг повезет?

– То есть, вычислив этого мужика в кожанке, по сути – мелкую сошку, мы выйдем на тех, кто «экстремизмом» и занимается.

– Вот именно.

Ларин вылил в стакан остатки водки, плеснул морковного сока.

– Допустим, тот тип, от которого я убежал, действительно оперативник из «исполнения наказаний». Публику эту я знаю достаточно хорошо и вот что скажу: накопать на такого опера компромата – дело плевое. Любовницы, коррупция, алкоголизм, даже наркомания. А там и вербовочная ситуация, и все остальное.

– Вот тебе и придется всем этим заниматься, – подытожил Павел Игнатьевич.

Глава 3

Столичный следственный изолятор номер шесть куда более известен как «Текстильщики». Назван он так исключительно из-за близости к одноименной станции метро и к производству пошивочных материалов никакого отношения не имеет. СИЗО «Текстильщики» предназначено исключительно для женщин. Правда, тюрьма эта не считается слишком уж жесткой – учитывая ее местоположение, сюда нередко наведываются международные правозащитники. А потому и бытовые условия тут относительно человеческие, и беспредела со стороны администрации почти не наблюдается.

Камера, куда поместили Лидию Погорелову, выглядела небольшой, но относительно комфортной. Свежепокрашенные стены, высокие потолки, керамическая плитка на полу, чистое белье, два цветных телевизора и даже видеоплеер с подбором дисков – в основном дешевых сериалов. О том, что медсестра попала в тюрьму, ей напоминала лишь решетка на окне да массивная металлическая дверь с традиционной «кормушкой». Стены пестрели картинками: фотографии родных, вырезки из журналов, рекламные постеры, аляповатые иконки…

Единственным неудобством была духота, а еще – накуренность. Арестантки, совершенно не комплексуя, сидели на застеленных нарах в нижнем белье, а то и вовсе без него, и курили напропалую. Вентиляция не работала, и сизый табачный дым расползался по всей камере.

Так что Лидии Федоровне сперва даже показалось, что все не так страшно, как она себе представляла. Никаких тюремных ужасов пока что не наблюдалось. На «первоходку» сперва даже никто особо не обратил внимания. Лишь староста камеры, сухая чернявая ведьмочка с косым шрамом на скуле, кивнула новенькой в сторону нар у двери – мол, теперь это твое место, на другое и не думай претендовать.

Несмотря на более-менее сносные условия, Погорелова чувствовала себя отвратительно. И хотя пятилетнего сына забрала сестра, женщина постоянно спрашивала себя: как он там, как ест, как спит, не болеет ли? А еще тревожило – как примут ее на новом месте, какие тут нравы, чего ждать от первой встречи со следователем…

Знакомства начались на следующее утро. Ни особо опасных рецидивисток, ни матерых убийц в камере не было. Большинство арестанток вообще можно было не бросать за решетку. Молодая студентка педуниверситета сидела из-за конфликта с соседом-участковым – сильно с ним повздорила, когда тот был пьян, а правоохранитель в отместку подбросил в ее машину наркотики, после чего организовал образцово-показательное задержание. Пожилую гастарбайтершу из Таджикистана, почти не понимавшую по-русски, посадили за работу на подпольной хлебопекарне. Еще одна приезжая с Кубани сидела за кражу ящика сливочного масла. Единственной настоящей уголовницей с богатым тюремным стажем оказалась староста камеры, Надя Чуракова по кличке Арлекино, которая начала свой криминальный путь еще в начале девяностых, подвизаясь наводчицей у банды курганских гастролеров. Имея три судимости, на этот раз она попалась банально – на карманной краже, хотя, с ее слов, менты сунули ее в «Текстильщики» в отместку за отказ стать их осведомительницей.

Выслушав Погорелову, Арлекино задымила папиросой, задумалась.

– Дело твое фуфловое, даже если ты действительно этого мужика просто перевязывала, – резюмировала она. – Тем более у ментов на тебя вообще ничего нету. Кто-нибудь видел, как ты его перевязывала? Или в документах это есть? Нету? Ну, пусть твой следак и гуляет лесом. Все будет ништяк, не бзди, подруга!

– А если они что-нибудь другое придумают? – боязливо поинтересовалась Лидия Федоровна.

– Ну, просто так, на голом месте, не придумают, – затянулась папиросой староста. – Им-то это хлопотно: свидетелей организовывать, вещдоки, очные ставки и опознания, все такое… Ты, главное, как к следаку пойдешь – ничего не подписывай и вообще как можно меньше говори о себе. И не забывай, что любое чистосердечное признание облегчает совесть, но увеличивает срок. Присмотрись, пойми, чего от тебя хотят. А лучше всего – сразу уходи в несознанку, в глухой отказ. Пусть менты на тебя доказательства ищут, если они, в натуре, есть, а не ты им на себя материальчик организовывай. Не облегчай им жизнь.

– А адвокат? Должны же дать по закону?!

– Ну, это ты фильмов про ментов насмотрелась, – хмыкнула староста. – Если по закону, тебе дадут государственного адвоката, которого ты увидишь всего два раза: после твоего ознакомления с уголовным делом и на суде. А если хорошего защитничка искать – это филок стоит.

– В смысле – денег? – не поняла Лидия Федоровна.

– В смысле – лавешек. А их у тебя, затруханной медсестры, наверняка в нужном количестве нету. Так что или квартиру продавай, чтобы на адвоката разжиться, или привыкай к государственному. Или сама себя защищай…

Погорелову вызвали к следователю лишь через восемь дней после ареста. Допрос, как и положено, происходил тут же, в тюрьме, в следственном корпусе. Кабинет следователя выглядел вполне стандартно: стол, клетка для допрашиваемой, решетки на окнах. Следователь – невысокий сутулый мужчина с мрачным лицом и волосатыми пальцами – старался казаться приветливым и даже доброжелательным. Поинтересовался, нет ли жалоб, ладит ли Погорелова с сокамерницами, нет ли у нее хронических заболеваний. Обнадежил: мол, и в тюрьме люди живут, тем более что теперь «гуманизация», так что пусть Лидия Федоровна не падает духом и не теряет надежды.

И лишь после этого перешел непосредственно к делу.

– Вам, наверное, уже разъяснили ваши права? – с казенной улыбкой осведомился следак.

– Разъяснили. Но в самых общих чертах.

– Этого достаточно в рамках Уголовно-процессуального кодекса. А в чем вас подозревают – понятно? – прищурился он и принялся что-то быстро-быстро записывать.

– Нет, – ответила Лидия Федоровна, стараясь держаться как можно спокойней. – Какая-то перевязка, какое-то огнестрельное ранение… Я так ничего и не поняла.

– Дело не в перевязке и не в огнестреле, – следователь отложил ручку. – Как вы сами думаете, почему мы почти неделю не вызывали вас на допрос?

– Вам видней…

– Вот именно! Потому, что за это время открылись новые обстоятельства вашего дела. Как стало известно, – следак принялся буравить подследственную ледяным взглядом, – вы не просто оказывали помощь Андрею Ларину, опасному преступнику, находящемуся в федеральном розыске. Я имею в виду медицинскую помощь. Вы являетесь его непосредственной пособницей и соучастницей как минимум в одном убийстве с отягощающими обстоятельствами.

– Что вы мелете?! Какое такое убийство? – не выдержала Погорелова. – Какие еще обстоятельства?!

– Сейчас все объясню. Вам знаком этот человек? – с этими словами следователь протянул фотографию пожилого мужчины в меховой шапке и шикарной шубе.

– Не-ет… – протянула арестантка растерянно, тем более что этого человека она действительно никогда прежде не видела.

– Это – Седых Иннокентий Иванович, 1946 года рождения, богатый бизнесмен из Сибири, часто бывавший в Москве по судебным делам. Три месяца назад ваш друг, опасный рецидивист Андрей Ларин, похитил его с целью получения выкупа. Долго и изощренно пытал, притом в пытках самое непосредственное участие принимали и вы. Когда выкуп был, наконец, получен, Ларин убил Седых. Чтобы избавиться от трупа, тело решено было расчленить, притом расчленяли тело именно вы как человек с медицинским образованием. Все это происходило в ванной вашей квартиры, после чего ноги, руки и голову вы поместили в выварку, а туловище – в целлофановый мешок и вынесли все это в неизвестном направлении. Следствием также установлено, что вы…

Следователь так и не успел договорить. Лидия Федоровна беспомощно подняла руки, словно желая защититься от всего этого ужаса, после чего медленно завалилась на клетку и сползла на пол.

Она потеряла сознание.

* * *

От обвинения, выдвинутого следствием в отношении старшей медсестры травматологического отделения одной из поликлиник Москвы, попахивало явным абсурдом и заказухой одновременно. Согласитесь – с чего бы это вдруг законопослушная гражданка, заботливая мать, которая за всю свою жизнь и мухи не убила, как ни в чем не бывало взяла да расчленила труп какого-то предприимчивого бизнесмена, которого и знать не знала? Причем сделала это не где-нибудь, а в собственной ванне, где частенько купала своего малолетнего сынишку? Не бред ли? Естественно, да, к тому же полный. Но по версии все того же следствия выходило, что отнюдь не бред. Дескать, Погорелова уже давно состоит в некой самопровозглашенной организации, якобы занимающейся борьбой с коррупцией, а на деле устраняющей неугодных ей людей, одним из которых и стал успешный коммерсант Иннокентий Иванович Седых. При этом последнего, как утверждалось в материалах обвинения, отправила на тот свет не Лидия Федоровна, а Андрей Ларин, являющийся ее куратором. Он-то, мол, и приказал медсестре избавиться от тела таким ужасным способом.

Безусловно, что при отсутствии каких-либо улик и свидетельских показаний это дело мигом бы развалилось. Ведь судья, каким бы продажным он ни был, не смог бы вынести приговор, руководствуясь лишь одними голословными обвинениями, не подкрепленными никакими доказательствами. Однако таковые, как ни странно, нашлись. Во-первых, во время осмотра квартиры Погореловой были обнаружены следы крови: в ванной комнате, на кухне и в прихожей. Анализ ДНК показал, что принадлежит она не кому иному, как покойному бизнесмену Седых. Во-вторых, отыскался и свидетель – таксист, который, ожидая позднего клиента во дворе дома, где жила Лидия Федоровна, видел, как в два часа ночи какая-то дамочка суетливо запихивала в багажник машины набитые чем-то объемистым черные пакеты из-под мусора. Номер автомобиля таксист не рассмотрел. Зато хорошо запомнил лицо женщины. Чуть позже на опознании он указал пальцем именно на Погорелову.

В общем, за Лидию Федоровну взялись конкретно, собравшись повесить на нее 105-ю статью УК о соучастии в убийстве, предусматривающую наказание в виде лишения свободы на срок от восьми до двадцати лет.

Один из лучших адвокатов России, нанятый Павлом Игнатьевичем Дугиным, прекрасно понимал, что все это чистой воды подстава. Что кровь бизнесмена, которая была найдена в квартире его подзащитной, несомненно, разбрызгал кто-то, проникший туда в ее отсутствие. Что никакой женщины, якобы загружавшей в багажник пакеты с частями расчлененного тела, таксист не видел, а просто был вынужден пересказать то, что ему велели. А почему он это сделал? Так тут все ясно как божий день. Попался, скорее всего, на вождении в нетрезвом виде или в бардачок наркоты подбросили. А потом прижучили, взяли в оборот, поставив ультиматум – либо рассказываешь в суде всю эту невероятную историю и можешь быть свободен, либо отправляешься на нары. Нетрудно догадаться, что выбрал в такой ситуации загнанный в угол человек, каким бы благородным и принципиальным он ни был. Сломать можно абсолютно любого, ведь инстинкт самосохранения еще никто не отменял. Этим и воспользовались те, кто объявил войну тайной антикоррупционной организации…

…У каждого сфабрикованного уголовного дела обязательно есть конкретный заказчик и нанятый им исполнитель – если хотите, сценарист, который пишет для ничего не подозревающей жертвы нужный «текст». Финал всегда предсказуем и трагичен: скамья подсудимых, приговор и отбывание срока в местах не столь отдаленных. Был такой «сценарист» и в деле Погореловой. Им оказался Марат Сергеевич Митяев – начальник недавно созданного при Минюсте Отдела по борьбе с экстремизмом. Типичный карьерист, готовый исполнить любой приказ руководства, каким бы преступным он ни был. А посему год назад, когда в приватной беседе министр юстиции упомянул о тайной структуре по борьбе с коррупцией в высших эшелонах власти и намекнул, что некая влиятельная группа околокремлевских олигархов требует от него организовать несколько показательных судебных процессов над ее членами, Митяев тут же взял под козырек. Правда, тогда он еще не представлял себе, как прижучить хотя бы одного агента, состоящего в этой глубоко законспирированной организации. Но решение нашлось быстро.

Вместо того чтобы гоняться за рыбой покрупнее и попроворнее, Митяев начал ловить более мелкую. И не прогадал. Так в его сети попались автослесарь Василий Горский и медсестра Лидия Погорелова, которые время от времени оказывали помощь «боевым копьям» антикоррупционной организации. Именно на этих двоих Марат Сергеевич и собирался повесить соучастие в убийстве крупного бизнесмена Седых, якобы убитого Андреем Лариным. Но произошла небольшая осечка – во время пристрастного допроса, медленно переходящего в пытки, у Горского не выдержало сердце, и он скончался. Поэтому начальнику Отдела по борьбе с экстремизмом пришлось спешно внести в свой «сценарий» определенные коррективы. Так, вместо двух соучастников остался один, а точнее, одна. Впрочем, и этого заказчику оказалось достаточно. Ведь Митяев сделал невозможное – то, чего до этого никому не удавалось. Выловил-таки одного из членов тайной структуры, пускай и рядового.

Состряпанное Маратом Сергеевичем уголовное дело казалось идеальным. Вот только была в нем одна брешь – тело бизнесмена Седых, а вернее его фрагменты, как утверждало следствие, до сих пор так и не было найдено. И на то были свои причины…

…До недавнего времени в глухой сибирской тайге жил одинокий Володя Пономарев. После развала Советского Союза он, потеряв работу главного инженера, сначала ушел в запой, а когда бухло перестало вставлять, перешел на наркоту. Тогда это «удовольствие», в принципе как и сейчас, было не из дешевых. Ему пришлось продать квартиру, переехать в какую-то халупу. Кололся чуть ли не каждый день и постепенно превращался в конченного наркомана. Но однажды, чуть не умерев от передозировки, он решил раз и навсегда завязать с зельем. Так как Володя Пономарев понимал, что в любой момент может сорваться, – взял да и уехал в таежную глухомань, за тридевять земель от крупных городов и вообще любых населенных пунктов. Как говорится, от греха подальше, чтобы соблазна не было. Построил своими силами небольшой домик, печку сложил и зажил дикарской жизнью, всякими грибами да ягодами питаясь. Первое время, конечно, ломки случались регулярно, но кое-как перетерпел, не сдался.

И вот буквально полгода назад, зимой, к нему в гости заявился какой-то представительный мужик в соболиной шубе на снегоходе. От людей Володя Пономарев давно отвык, а потому встретил незнакомца настороженно. Мужик этот задушевно так поговорил с ним, сказал, что хочет рядышком дом построить, этакое небольшое экологическое поселение забабахать – мол, давно мечтаю из загазованной Москвы свалить и на природе поселиться. Да только одному скучно, а так хоть с кем поговорить будет. Нелюдимый Володя послал его куда подальше. Незнакомец настаивать не стал, сел и уехал, то ли случайно, то ли преднамеренно забыв на столике борсетку. Долго смотрел на нее бывший инженер, не зная, что и делать – выбросить ли, заглянуть ли внутрь? И все-таки любопытство взяло вверх.

В общем, открыл Володя борсетку и тут же обомлел, обнаружив там два шприца, наполненных какой-то мутноватой жидкостью, и прилагающуюся к ним записку: «Приятного времяпрепровождения».

Недолго думая, Володя выкинул все это добро на улицу и встревоженный лег спать. Но так и не смог уснуть. Проворочался всю ночь, к утру его начало трясти, словно пьяницу с бодуна. Держался, как мог, но проснувшийся в нем наркоман требовал дозы. Сорвался-таки Пономарев – бросился на улицу, упал в снег, схватил трясущейся рукой шприц, всадил иглу в вену. Завалился на спину, блаженно закатив одурманенные глаза к небу. Так и пролежал до первых звезд, витая где-то в облаках.

На следующий день все повторилось – вновь укололся. Потом еще. А вот когда оставленные незнакомцем шприцы закончились, у Володи началась настоящая ломка. Он то катался по полу, бормоча какую-то ахинею. То в чем мать родила выбегал из дому на мороз и, как сумасшедший, носился по пустынному лесу, воя на луну. А потом сидел у окна, скреб нестрижеными ногтями подоконник и потухшими глазами смотрел вдаль, надеясь увидеть того самого мужика в шубе на снегоходе.

Незнакомец и впрямь вскоре объявился. И первым делом продемонстрировал полуживому Володе наполненный наркотой шприц. Но на этот раз он ни про какое экопоселение не говорил, а четко поставил перед дикарем условие – хочешь своевременно получать дозы, будешь делать то, что я тебе прикажу. В тот момент Володя был готов на все, даже мать родную убить, и рука при этом не дрогнула бы. Что не сделаешь ради дозы?..

…Все-таки не зря начальник отдела по борьбе с экстремизмом Митяев потратил столько своих сил и времени на то, чтобы вновь подсадить сибирского отшельника на иглу. Ведь в итоге он получил послушного раба, податливый материал, с которым можно было делать все, что угодно. И что было для него самым главным – Володя являлся этаким человеком-невидимкой. Ни в каких компьютерных базах данных не числился, нигде на учете не состоял, родственников у него не было. А это значило, что ему можно было придумать любую биографию. Так Митяев и поступил.

Марат Сергеевич сделал Володе Пономареву новый паспорт на имя Седых Иннокентия Ивановича и зарегистрировал на него фирму в Новосибирске по скупке обанкротившихся предприятий. Сам исправно платил от его имени налоги в бюджет и проводил через фирму огромные суммы денег – одним словом, имитировал бурную коммерческую деятельность. Даже заказывал ему билеты в Москву и обратно, чтобы создать иллюзию, будто Седых действительно является богатым и успешным бизнесменом, постоянно мотающимся по своим делам в столицу. Побритого и приодетого Иннокентия даже несколько раз свозили в Новосибирск, где он дал заказное интервью районной газете, в котором утверждал, что в последнее время ему стали приходить угрозы от некой антикорупционной организации – мол, знаем, как ты свои денежки заработал, так что готовься к скорой расплате.

Также Иннокентия заставили пройти обследование в частном медицинском центре. Понятное дело, что состояние здоровья сибирского дикаря Митяева никого не волновало. Это было сделано с одной-единственной целью – получить его кровь, которая впоследствии должна была оказаться в квартире Погореловой. Самого же отшельника Марат Сергеевич планировал убить, расчленить и закопать в леске неподалеку от дачи Лидии Федоровны. Ну, а потом, когда медсестру упекут в СИЗО и она как пить дать начнет доказывать свою невиновность, навести следствие на эту самую могилку. И тогда никакой адвокат уже не поможет.

Что ж, ловко придумано. Однако случаются в этой жизни неожиданности, причем, как правило, неприятные. Когда начальник отдела по борьбе с экстремизмом при Минюсте приехал со своими людьми к Иннокентию, чтобы расправиться с ним, скромный дом отшельника уже был охвачен огнем, не подступишься. Поджег себя наркоман вместе со своим жилищем – то ли глюк какой от наркоты словил, то ли просто жизнь такая надоела. Короче, сгорел заживо, дотла, даже костей не осталось.