Текст книги "Серые муравьи"

Автор книги: Кирилл Домбровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

15

26 июня.

19 часов 15 минут.

– Повторим? – спросил Ган Фишер.

– Повторим, – сказал Васко Мораес.

– Бармен, два виски!

– Я бы, пожалуй, съел чего-нибудь… – сказал Васко Мораес.

– И порцию сосисок! Двойную, – добавил Ган Фишер.

Они сидели в баре на Госпитальной улице, напротив городской больницы.

– Да, сэр, он был очень славный мальчик… – сказал Мораес. – Такой ласковый и приветливый… Хороший мальчик.

– Он умер в сознании? Он что-нибудь говорил?

– Нет, сэр, он был уже без сознания, когда мы его принесли в больницу. Но я все очень хорошо помню, я все видел: это произошло, прямо сказать, у меня на глазах.

– Значит, его укусил муравей? Обыкновенный муравей?

– Нет, сэр, это был не обыкновенный муравей. Таких я раньше не видел. Это был огромный серый муравей, похожий на осу, только поменьше. И без крыльев. Летать они не могут. У нас в Бразилии есть летающие муравьи, но те не такие. Эти бегают очень быстро и такие хитрые… Такие хитрые… Вы не поверите, они строят железные города! А металл достают из автомобилей.

– Откуда вы знаете?

Васко Мораес не ответил. Рассказывать о посещении автомобильного кладбища ему не хотелось. Как-никак это хоть и свалка, но все же частное владение, и, строго говоря, сняв подшипник со старой машины, он совершил кражу. Ган Фишер тотчас заметил, что Мораес чего-то недоговаривает, и стал настойчивее:

– Почему вы думаете, что эти муравьи строят железные гнезда? Я никогда о таком не слыхал.

– Я тоже никогда не слышал, чтобы муравьи строили гнезда из гвоздей и проволок. У нас в Бразилии есть муравьи, которые живут на деревьях и шьют себе гнезда из листьев. Есть такие, которые вообще не имеют гнезд, а только кочуют. Это самые опасные муравьи. Когда они идут по лесу, они съедают все на своем пути – мышей, пауков, лягушек, а если не успеешь убежать, так и человека сожрут до косточек. Объедят так, что останется только скелет – прямо для магазина наглядных пособий! Я это знаю. Работал два месяца на такой фабрике – отмывал кости. Противная работа.

– А вы сами видали такие, объеденные муравьями, трупы? – спросил Ган Фишер.

– Я? Нет, не видал. Я ведь очень давно уехал из Бразилии.

Ган Фишер отпил из своего стакана. Мораес ел сосиски.

– Хорошие сосиски, горячие, – сказал он. – Я целый день ничего не ел. И они там тоже. Ну, им-то сейчас не до еды. Я сказал боссу, что буду ждать здесь, надо отвезти его на ферму.

– А почему он не поехал на своей машине? – спросил Фишер.

– Так ведь она не заводилась. Он гонял, гонял стартер – и ни одной вспышки. Искра пропала. А машина у него хорошая. В таком фургоне очень удобно спать, можно вытянуться во весь рост.

– Может быть, в машине были обрезаны провода?

– Я не знаю. А зачем их обрезать?

Ган Фишер допил свое виски.

– Повторим?

– Пожалуй, хватит…

– Ну, по одной?

– Давайте.

Фишер сделал знак бармену.

Мораес доел сосиски. Он сидел молча, уставившись в пустую тарелку. Упоминание о машине Рэнди снова направило его мысли на полчища серых муравьев на автомобильном кладбище.

– Я слышал, они, эти муравьи, забрались в приемник? – спросил Фишер.

– Да, там вообще было много муравьев. Они всюду ползали, и в приемнике тоже. Они прогрызли в нем дырку и старались протащить туда какого-то паука.

– В приемник?

– Ну да, в приемник. Я сперва подумал, что это гудит радио, а потом разобрал, что гудит паук.

– Когда это было?

Мораес, словно истукан, смотрел прямо в глаза Фишеру.

– Ну, когда вы видели муравьев в приемнике?

– Когда?.. Тогда.

– Утром?

– Ну да, утром.

– А как же Рэнди говорил, что приемник у него не работал и он сам открыл крышку?

– Так я же и говорю то же самое. Он открыл приемник, а там полно этих серых муравьев. Они прямо так и кишели. Он хотел их высосать пылесосом, а они разбежались, и один укусил мальчика, а потом…

– Это все я уже знаю. Рэнди рассказывал. Он говорил даже, что они отгрызли там какие-то детали?

– Так зачем же вы спрашиваете, если сами все знаете?

– Мне это нужно для газеты. Я у вас беру интервью.

– А если я не хочу вам давать никаких этих интер…

– На этом можно заработать.

– Кому? Вам?

– И вам тоже.

– Никогда не слыхал о такой работе. Что надо делать?

– Ничего особенного. Просто расскажите мне все, что вы знаете о серых муравьях. Что-нибудь такое, что будет интересно нашим читателям. Мне нужна сенсация…

– А я ничего не знаю. У меня нету этой вашей сенсации. Я вам уже все рассказал. А сколько можно заработать?

– Ну, скажем, пять долларов?

– Не пойдет. На уборке шпината я получаю доллар двадцать в час. А мы сидим здесь уже битых два часа.

– Два доллара сорок. У вас много работы?

– Когда как…

– Вы же все равно ничего не знаете. Сами сказали.

– А если знаю? – Мораес опять посмотрел в упор на Фишера своим ничего не выражающим взглядом.

Фишер молчал.

– Допьем? – сказал он.

Мораес кивнул. Допили. Фишер подозвал бармена и показал на стаканы. Бармен налил.

– Десять долларов? – сказал Фишер.

– Сто.

Фишер засмеялся.

– Почему не тысячу?

– Мне нужно сто долларов. Деньги вперед.

Фишер помолчал, прикидывая в уме, что мог бы рассказать Мораес и сколько на этом удастся заработать.

– Вы читали газеты? Что вы думаете об убийстве Роберта Грига?

– Я не читаю газет. Я вообще не умею читать. Так, немного, только то, что напечатано крупными буквами… Вывески, дорожные знаки… ну, и другое.

– А радио вы не слушали?

– У меня в машине нет радио.

– А что вы делали в лесу?

– В лесу?.. – Мораес опять уперся в него каменным взглядом. – Спал. Я иногда заезжаю в лес, чтобы переночевать, когда негде остановиться. Только последний раз это было давно. В Калифорнии, за перевалом.

– А здесь, поблизости, вы нигде не заезжали в лес?

– Здесь? Нет, нигде.

– А вы не повторите фразу, которую я продиктую?

– Зачем?

– Так, для газеты.

Фишер переменил позу, чтобы микрофон, спрятанный в кармане его пиджака, был направлен прямо на говорящего. Мораес отодвинулся.

– Для газеты – сто долларов. А вообще чего вы ко мне пристали? Не буду я вам ничего говорить. Я ничего не знаю. Переночевал на ферме. Утром отвез больного ребенка в город. Вот и все.

– Ладно. – Фишер достал из кармана бумажник и положил на стол две купюры по пятьдесят долларов. – Рассказывайте.

Мораес посмотрел на деньги, потом на Фишера, потом снова на деньги и медленно протянул руку. Фишер быстро накрыл бумажки своей рукой.

– Рассказывайте, – повторил он.

– Деньги вперед, – сказал Мораес.

Фишер отрицательно покачал головой.

– Сперва рассказывайте.

– Вы же из меня уже вытянули больше, чем думали.

Фишер сложил бумажки и взял бумажник.

– Ладно, пополам, – сказал Мораес. – Пятьдесят вперед, пятьдесят потом.

Фишер молча протянул ему одну бумажку.

– Так что рассказывать? – уныло спросил Мораес.

– Все, что вы знаете о серых муравьях.

Мораес помолчал, собираясь с мыслями, и начал:

– Муравьи пришли сюда с Амазонки. У нас в Бразилии в древние времена было великое племя тупи-гуарани. Оно жило по берегам большой реки. Потом пришли белые люди и стали истреблять индейцев. Тогда вождь увел свое племя в глухие леса в глубь страны. Но там было сыро, темно и голодно, и люди умирали один за другим. Люди не знали, что делать, и сердца их ожесточились. Увидя это, Великий дух явился к ним и, для того чтобы людям было легче найти себе пропитание, превратил их в серых муравьев…

– Довольно, – сказал Фишер. – Такие басни я умею сочинять лучше вас.

Мораес остался невозмутим.

– Тогда зачем же я вам нужен? Вы просили рассказать о серых муравьях, я…

– Он поднялся из-за стола. – Я здесь, босс!

К ним подходил Том Рэнди.

– Надо ехать, Мораес, – сказал он.

– Я готов… Мы тут немножко выпили…

– Вижу. – Рэнди повернулся и пошел к выходу.

Мораес последовал за ним, но, сделав несколько шагов, вернулся. Он остановился перед Ганом Фишером и, покачиваясь, смотрел на него.

– Что? – спросил Фишер.

– Остальные пятьдесят.

Фишер пожал плечами. Тогда Мораес нагнулся к нему и зашептал в самое ухо:

– Если вам нужны серые муравьи, поезжайте по восточной дороге на автосвалку, в самый дальний конец, ближе к лесу…

Фишер невольно отстранился от горячего дыхания, щекотавшего ухо. Он хотел встать, но задел стол. Звякнула упавшая вилка. Ган рванулся за Мораесом, но тот уже уходил.

– Проклятый метис! – пробормотал он.

16

27 июня.

14 часов 20 минут.

Рыжая обезьяна сидела у Нерста на коленях. В лаборатории было тепло и солнечно. Солнечные блики светились в стеклянных пробирках и колбах, сверкали в хромированных деталях микроскопов и кинокамер, наполняли зеленым свечением листья растений.

Доктор Нерст посмотрел на часы. Было начало третьего, а в пять нужно быть дома. Его ассистентка немного задержалась – она должна принести данные анализа муравьев.

Нерст погладил бритую голову обезьяны. Тонкая мягкая шерсть уже успела немного отрасти и на ощупь напоминала нежный ворсистый нейлон. В нескольких местах на голубоватой коже поблескивали металлизированные участки, к которым во время опытов присоединялись провода электроэнцефаллографа для записи биотоков мозга. Это была очень развитая, умная обезьяна, давно привыкшая к тому, что большие добрые люди время от времени прицепляли ей на голову длинные, похожие на тонких разноцветных червей провода и потом заставляли ее делать то, что ей не всегда нравилось. Но это случалось довольно редко, а в остальное время она могла спокойно жить или, вернее, играть в жизнь, ограниченная шестью стенками своей клетки. Что происходило сейчас в ее мозгу? Нерст попытался представить себе немыслимо сложную путаницу пульсирующих, непрерывно меняющихся и взаимодействующих электрических полей, мгновенных импульсов, передающихся по аксонам и вызывающих в нервных клетках каскады новых электрических импульсов. Сможет ли когда-нибудь человек до конца, во всех деталях разобраться в этом электрическом хаосе? Сможет ли человек добиться такой же ясности понимания психических явлений, какой он достиг в области механики? Все механические процессы, происходящие в живом организме, могут быть с достаточной полнотой описаны системами дифференциальных уравнений. Но сможет ли человек и картину психической жизни представить в столь же ясной и точной математической форме?.. Конечно, сможет, потому что у науки нет иного пути. Конечно, сможет, подобно тому, как сейчас он умеет составлять математическое описание работы электронно-вычислительной машины, но задача эта неизмеримо более сложная, и немало лет упорного труда понадобится для ее решения…

Рыжая обезьяна сидела у Нерста на коленях. Доктор откинулся в кресле и сделал вид, что дремлет. Обезьяна осторожными ласковыми движениями своих подвижных пальцев старалась приоткрыть его веки. Но, как только она их отпускала, глаза снова зажмуривались. Это была игра. Обезьяна знала, что ее хозяин не спит, а только притворяется, но делала вид, что не замечает этого.

Рыжая обезьяна осторожно лизнула его подбородок и, вытянув свои большие безобразные губы, тихонько дунула ему в нос. Нерст чихнул и засмеялся. Обезьяна тоже засмеялась по-своему и крепче обняла его за шею.

В лабораторию вошла ассистентка. Нерст встал. Рыжая обезьяна, оставшись одна в кресле, внимательно следила за тем, как ее хозяин и его помощница рассматривают принесенные бумаги. На фоне окна светлые волосы женщины казались ярким ореолом рядом с темным силуэтом Нерста. Обезьяна оскалила зубы и тихонько заворчала, но люди ее не заметили. Нерст перевернул страницу и коснулся руки ассистентки. Одним прыжком обезьяна вскочила на плечи женщины и вцепилась ей в волосы. Линда Брукс вскрикнула и сделала резкое движение. Нерст взял обезьяну на руки.

– Она слишком ревнива. Придется ее запереть, – сказал Нерст. – Конечно, этого следовало ожидать – никаких следов кураринов, да и откуда им взяться: у того экземпляра, который мы дали для анализа, жалящий аппарат был лишь в рудиментарной форме… Вы его сфотографировали?

– Конечно.

– Вам не показалось, что он несколько отличался от того, который мне передал следователь?

– Трудно сказать. Тот был сильно поврежден.

Обезьяна сделала попытку вырваться, но Нерст ее удержал. «Быть может, – подумал он, – муравьи действительно явились абсорбентами яда, растворенного в спирте…»

– Вы не прочли до конца. Там есть результаты исследования абсорбционной способности, – сказала мисс Брукс. – Это на следующей странице.

– Да, ну что у них?

– Почти никакой избирательности. Муравьи если и абсорбируют курарин из раствора, то в ничтожном количестве.

– Ну что же, этого тоже можно было ожидать… Сколько у нас осталось из тех, которых я вчера принес? Восемнадцать?

– Девятнадцать. После вашего ухода я нашла еще одного.

– Где?

– Он ползал на столе. Что мы сегодня будем делать?

– Сейчас уже поздно, но, если успеем, я хотел бы проверить их реакцию на свет и вообще способность воспринимать простейшую информацию. Налаживайте кинокамеру, а я пока запру обезьяну.

Мисс Брукс достала из шкафа кассету с пленкой и занялась подготовкой киноаппарата.

Обезьяна, почувствовав, что ее хотят запереть в клетку, снова стала вырываться. Нерст крепче обхватил ее тонкие ручки. Перед ним опять возникла картина перекрещивающихся электромагнитных полей в пульсирующем мозге обезьяны. «Легче всего, – думал он, – объяснить поведение обезьяны просто внешней информацией, которая передается и перерабатывается ее мозгом. По моим жестам и движениям, по интонации голоса она может заключить, что ее собираются посадить в клетку, и это вызывает у нее протест. Но если всякий мыслительный процесс связан с переменным электрическим полем, то почему нельзя допустить непосредственного взаимодействия этих полей, которое воспринимается нами как неосознанное желание, тревога, удовлетворение? Мы слишком привыкли все мерить на свои, человеческие мерки. Быть может, у животных эта способность непосредственного восприятия электромагнитных излучений мозга развита сильнее, чем у человека? Ведь могут же муравьи, улитки, актинии и некоторые другие животные непосредственно ощущать ионизирующее излучение, которое совершенно недоступно нашему восприятию… А тревожное возбуждение, которое человек испытывает во время грозы, – не есть ли это явление того же порядка: непосредственное восприятие мозгом электрического поля? А нам, слепым от рождения, трудно это понять, как трудно представить себе ощущения собаки, идущей по следу, чующей запах, который для нас не существует…»

Рыжая обезьяна бесцельно металась по клетке. Мисс Брукс неторопливо заряжала камеру. Она делала это очень ловко, точными, профессионально отработанными движениями. Нерсту доставляло удовольствие следить за тем, как ее руки легко касаются блестящих деталей механизма, как уверенно протягивает она глянцевитую похрустывающую пленку магнитной видеозаписи, как расчетливо поворачивает рукоятки, направляя камеру на объект съемки.

Муравьи, принесенные накануне из леса, были помещены в специальный садок, окруженный со всех сторон водой, – небольшую гипсовую площадку с причудливым рельефом, напоминающим фотографии лунной поверхности. Муравьи вели себя вяло; они сбились в кучу в одном конце площадки и не проявляли интереса к разбросанным ячменным зернам, сухим веточкам и хвойным иглам.

– Я хотел бы снять их довольно крупно, – сказал доктор Нерст. – Какой у вас объектив?

– Сейчас установлен трехдюймовый, но я еще не наводила на фокус.

Нерст нагнулся к садку.

– Я вижу здесь одного более крупного?

– Это, наверное, тот, которого я поймала вчера на столе. Я тоже обратила внимание, что он больше других.

– Интересно… Возможно, это другая стаза того же вида…

Нерст, не отрывая взгляда от муравьев, потянулся и щелкнул выключателем лампы. От яркого света муравьи зашевелились.

– Это надо будет обязательно снять, у них вполне определенная реакция на свет… Мне бы нужно немножко меда…

– Он рядом, на столе.

Нерст набрал пипеткой несколько капель меда и поднес ее к муравьиному садку.

– Так в кадре? – спросил он.

Мисс Брукс заглянула в визир аппарата.

– Немного левее, пожалуйста.

Нерст передвинул пипетку левее. Набирая мед, он испачкал пальцы, и теперь они были липкими. Нерст подавил в себе естественное желание вытереть их.

– Когда у вас будет готово – скажите.

– Я готова.

– Включайте камеру, потом я зажгу дополнительный свет. – Он нащупал рукой выключатель.

Бесшумно заработала камера. Спустя несколько секунд Нерст нажал выключатель. Когда вспыхнул свет, муравьи опять забеспокоились. Нерст выдавил из пипетки каплю меда. Муравьи беспорядочно копошились, потом один из них, более крупный, отделился от общей кучки и побежал по направлению к меду.

Убедившись в том, что новый предмет, появившийся на площадке, съедобен и сладок, он на секунду замер в неподвижности, слегка пошевеливая усиками, и после этого остальные муравьи, как по команде, устремились к меду.

– Вы видели?! – воскликнул Нерст. – Удивительно четкая передача информации…

– Вы полагаете, это биорадиосвязь?

– Может быть… Может быть… Выключите камеру, Линда, мне нужно поместить этот экземпляр под микроскоп.

Мисс Брукс послушно нажала выключатель. «Он как большой ребенок, – подумала она. – Во всем он хочет видеть желаемое… Совсем как ребенок…»

Муравьи как бы угадали намерение Нерста. Еще до того, как он поднес руку с пинцетом, в котором был зажат кусочек липкой ленты, муравьи забегали, словно играя в пятнашки. На неровной поверхности гипсовой площадки муравьям негде было скрыться. Единственное, что они могли сделать, – это разбежаться в разные стороны и затем беспорядочно сновать туда и сюда, отвлекая внимание от намеченной жертвы. Прошло несколько минут, прежде чем Нерсту удалось поймать муравья и поместить его на предметный столик микроскопа.

Пойманный экземпляр был значительно крупнее других и отличался более развитыми челюстями и острым жалом, высовывавшимся из брюшка.

– Это, вероятно, «солдат», – заметил Нерст. Осторожно работая манипулятором, он попытался вызвать у муравья выделение яда.

– Что вы сделали? – услышал он возглас Линды.

– Ничего особенного… Кажется, немного повредил ему брюшко… А в чем дело?

– Посмотрите, что с ними творится!

Нерст оторвался от микроскопа.

Муравьи, остававшиеся в садке, были заметно возбуждены. Они корчились на неровной поверхности гипса, как бы испытывая такую же боль, как и тот муравей, который находился под микроскопом.

– Что же вы не снимаете?! – раздраженно воскликнул Нерст. – Это же очень важно! Включайте камеру!

– Я включила. Вы не слышали. Но ведь самое интересное именно начало реакции, а я не могла знать заранее…

– Непременно снимать. Все снимать! У них, видимо, есть очень эффективный способ передачи информации. Нам крайне важно это исследовать. Нужно подключить вторую камеру на микроскопе.

Пока Линда Брукс настраивала вторую камеру, Нерст наблюдал за оставшимися в садке муравьями. Они постепенно успокоились и снова занялись медом.

– Обе камеры должны включаться одновременно… Да, и обязательно с отметками времени, чтобы можно было установить корреляцию… Вполне возможно, что мы столкнулись с весьма развитой системой биологической радиосвязи… Если уколоть одного, боль испытывают все…

Нерст замолчал, обдумывая в деталях весь ход предстоящего опыта.

– Надо дать муравьям успокоиться, подготовить манипулятор, включить камеры… затем ввести иглу манипулятора в нервный узел…

– Он сейчас вырвется!

Муравьи на арене снова забеспокоились. Доктор Нерст перевел взгляд на экран проекционного микроскопа. На ярком зеленоватом поле экрана был хорошо виден «солдат». Он изгибался и дергался, пытаясь освободиться от липкой массы, удерживавшей его на стекле.

– Не волнуйтесь, Линда, никуда он не денется, я его хорошо прилепил… У вас все готово?

– Да, сейчас подключу напряжение.

Нерст уселся перед экраном микроскопа. Как спортсмен перед соревнованием, он заботливо проверил свою аппаратуру, попробовал, как действует манипулятор.

– Я готова, – сказала Линда.

– Включайте.

Загорелся индикатор камеры. Муравьи оживились. Нерст выжидал, пока они успокоятся.

– Похоже, они воспринимают вибрацию камер… – заметил Нерст.

Линда молча кивнула головой. У нее создалось такое же впечатление – она следила за теми муравьями, которые остались в садке.

Нерст поудобнее взялся за рукоятки манипулятора, слегка пошевелил пальцами, чтобы они плотнее вошли в кольца. Раздражало то, что руки все еще были чуть липкими от меда. Он приготовился ввести иглу манипулятора под хитиновый покров головы «солдата», но в тот же момент «солдат» резко рванулся, как бы предвидя, что его ожидает.

– Ага! – воскликнула Линда.

– Вы видели, как он рванулся?

– Нет, я смотрела на своих… Вы укололи его?

– Нет, я только приготовился… Сейчас уколю…

Нерст выждал подходящий момент и точным движением ввел иглу в тело муравья.

– Смотрите, смотрите, доктор Нерст!

Нерст обернулся. Все муравьи на арене скрючились в болезненной судороге, как если бы каждый из них испытал укол манипулятора.

Нерст осторожно отвел иглу. «Солдат» остался неподвижным. Из жала в конце брюшка вытекла капля жидкости. Муравьи на арене постепенно освободились от судорожного оцепенения и снова задвигались. Нерст долго наблюдал за их возвращением к нормальному состоянию.

– Это очень интересно… Это очень интересно… – задумчиво повторил Нерст. – Завтра, мисс Брукс, мы повторим эти опыты, но…

– С экранирующей сеткой?.. Что вы ищете?

– Платок, я испачкал медом пальцы… Да. С экраном. Если это случай биологической радиосвязи…

– Я понимаю. Вряд ли нам успеют приготовить к завтрашнему дню экранирующие боксы.

– Это должно быть совсем простое устройство, подобное тому, что мы делали для «Геликониды бразильской», нечто вроде клетки из тонкой, очень тонкой металлической сетки…

– Ну да, мы будем снимать прямо через сетку, не вырезая отверстий для объектива…

– Конечно…

Нерст мысленно постарался представить себе схему опыта: муравей, заключенный в крошечную проволочную клетку, соединенную с заземлением; он вводит иглу манипулятора через ячейки сетки… старается коснуться муравья, но ему нужно немного переместить манипулятор… сетка мешает, иглу приходится вводить через другое отверстие…

Линда Брукс внимательно следила за выражением его лица. Как это часто бывает между людьми, подолгу связанными совместной работой, она хорошо представляла себе, о чем он сейчас думает. Отвечая его мыслям, она сказала:

– Пожалуй, удобнее экранировать муравьев на арене…

– Будет хуже для съемки…

– Но сетка будет мешать манипулятору…

Нерст кивнул.

– Вы сможете сами распорядиться и все подготовить?

– Я думаю, часам к трем… Вы не задержитесь сегодня? – Линда впервые за этот день взглянула ему прямо в глаза.

Нерст нагнулся к садку с муравьями.

– Нет, мне нужно уйти. Мне нужно подумать. Мне нужно все хорошенько обдумать… Ведь мы наблюдаем лишь внешнее проявление их реакций на раздражение, а нам нужно искать пути объективного анализа нервной деятельности… Да, чтобы не забыть: отдайте, пожалуйста, на анализ выделения из жала этого «солдата». Весьма возможно, что там окажутся интересующие полицию алкалоиды. Это необходимо сделать срочно. Пускай немедленно позвонят мне домой, как только будет результат…

– Хорошо… – Линда вынула предметное стекло микроскопа. – Контрольную камеру и энцефалограф включить на ночь, как обычно? – спросила она.

– Да, как обычно, мисс Брукс… И кроме того, включите, пожалуй, и вторую камеру на муравьев…

Линда согласно кивнула головой. Нерст попрощался и вышел. Линда Брукс неторопливо складывала аппаратуру.

В углу лаборатории на полке, среди пробирок и склянок, среди стеклянных боксов с высохшими жуками, рядом с забытым пинцетом, неподвижно застыли два больших серых муравья. Они держались в напряженных позах, приподнявшись на передних лапках, чуть пошевеливая своими тонкими усиками-антеннами.

* * *

Выйдя из лаборатории, Нерст повернул направо. Вдоль тротуара, как обычно, стояла вереница машин. Было пыльно и сухо.

После дня, проведенного в лаборатории, Нерст испытывал потребность как-то систематизировать, осмыслить первые результаты наблюдений над муравьями. Если подтвердится его предположение о том, что в данном случае имеет место явление биологической радиосвязи, это может иметь решающее значение для всей его работы. Если это действительно так, то серые муравьи из рядового случая энтомологических наблюдений, одного из тысяч подобных описаний новых видов, превратятся в научное событие принципиальной важности. До сих пор все его попытки обнаружить у насекомых биологическую радиосвязь приводили хотя и к обнадеживающим, но все же не вполне убедительным результатам. То, что он наблюдал сегодня, что было зафиксировано на магнитной ленте, на первый взгляд обладало той необходимой научной достоверностью, которой ему все время недоставало. Конечно, сейчас, в ближайшие дни, нужно поставить серию опытов, в которых будут исключены все каналы возможной передачи информации, кроме электромагнитных колебаний. И затем… исключить эти последние. Таким путем удастся получить совершенно ясное решение вопроса… Придется немало повозиться, прежде чем будет определен спектр частот, но это совершенно необходимо. Впрочем, это будет хоть и очень кропотливая, но, в общем, чисто техническая задача. В конце концов, это займет не так уж много времени…

– Клайв!

Доктор Нерст обернулся, Мэдж высунулась из окна стоящей у тротуара машины.

– Ты так задумался, что даже не заметил своей машины, не говоря уже о жене!

– Здравствуй, Мэджи. Как ты здесь очутилась?

– Ездила за покупками в город и решила заехать за тобой… – Мэджи открыла дверцу. – Садись.

Нерст опустился на сиденье. Мэрджори включила зажигание и развернула автомобиль, стараясь не пользоваться задним ходом.

«Почему женщины избегают обратной передачи? – подумал Нерст. – Впрочем, почти все ее не любят. Машина приспособлена для того, чтобы ехать вперед. Двигаясь задним ходом, чувствуешь себя менее уверенно, приходится перегибаться, смотреть назад, все это неудобно… Вроде научного поиска, который ведется ощупью, без твердой уверенности в справедливость исходных позиций…»

– Тебе нужно еще куда-нибудь заехать? Почему ты повернула в эту сторону?

– Просто мне хочется проехать по буковой аллее. Это не намного дальше…

Некоторое время они ехали молча. Нерст наблюдал за тем, как нервно и напряженно Мэрджори ведет машину.

– Ну, как твои опыты с муравьями? – спросила она.

– Ты знаешь, очень интересно. Очень интересные результаты. Пока еще ничего нельзя сказать наверняка, но есть основания предполагать…

– Они ядовитые?

– Муравьи? Вероятно, нет. Во всяком случае, не все. Пика анализ не показал присутствия яда.

– Это уже окончательно? – В тоне, которым это было сказано, прозвучало чуточку больше тревоги, чем ей хотелось бы показать.

И Нерст это заметил.

– В науке ничего не бывает окончательного. Я распорядился сделать еще один анализ.

Машина остановилась у светофора. Мэдж сказала:

– Ты знаешь, сегодня утром опять заходил этот, в сером костюме. Он интересовался результатами твоих исследований.

– Он мог бы сперва позвонить по телефону.

– Я ему сказала то же самое. Он звонил тебе?

– Я назначил ему к пяти.

Мэрджори взглянула на часы. Было 16 часов 35 минут.

– У нас еще есть время. – Она помолчала. – Ты знаешь, все говорят о смерти Роберта Грига. Подозревают убийство. Если бы эти муравьи оказались ядовитыми, все сразу разъяснилось бы.

– Пока у меня нет оснований утверждать, что они ядовиты, тем более в такой степени, чтобы их укус был смертелен.

– Но ведь он умер!

Нерст посмотрел на Мэдж. Она глядела прямо перед собой на дорогу и, казалось, была поглощена управлением машиной.

– Почему ты уверена, что его искусали муравьи? Об этом ничего не писали в газетах, – сказал Нерст.

Мэдж включила сигнал поворота и стала обгонять впереди идущую машину. Это дало ей паузу, необходимую для того, чтобы взвесить, о чем догадывается Нерст. «Он должен, – думала она, – он должен доказать, что эти мерзкие насекомые ядовиты. Это же так просто, так понятно, отчего умер Григ…»

– Я не знаю, отчего он умер, – сказала Мэдж, – но весь город, решительно все говорят о том, что его убили из ревности… Но ведь это нелепо! Кто его мог ревновать?

– Я не интересовался частной жизнью Роберта Грига. Я вообще не интересуюсь подобными молодыми людьми.

– Понимаешь ли… Если бы тебе удалось установить, что муравьи ядовиты, это сразу явилось бы объяснением его смерти… Ведь ты ученый, ты же занимаешься наукой, твое мнение для них очень важно… А так… иначе… Будут искать убийцу. Ты же знаешь полицию: им обязательно нужно раздуть сенсационный процесс – это их бизнес. Они на этом зарабатывают, а страдают невинные… По-моему, это просто твой долг, нравственный долг ученого – установить, что смерть наступила от укуса муравья.

Нерст потянулся в карман за сигаретами.

– Закури и мне, – сказала Мэдж.

«Чего она так вцепилась в руль? – подумал Нерст. – Кажется, она боится, что машина от нее вырвется и поедет сама, куда захочет…» Он щелкнул зажигалкой, но ветер загасил пламя. Он поднял стекло, прикурил и передал сигарету Мэдж.

– У тебя несколько странные представления о науке, Мэдж. Конечно, как специалист, я должен высказать свое мнение, и я его выскажу, каким бы оно ни было. Но вообще я предпочел бы не иметь никакого отношения к этой грязной детективной истории. Единственное, что меня как ученого интересует во всем этом деле, – это то, что, по-видимому, здесь мы имеем дело с новым, совершенно неизученным видом насекомых. Не исключено, что этот новый вид муравьев обладает высокоразвитой системой биологической радиосвязи, и только этот вопрос, его подробное исследование может меня интересовать. Наука призвана устанавливать объективные истины, а не заниматься частными вопросами следственной практики.

– Но ведь должна же быть от твоей науки какая-то польза!

– Мы говорим с тобой на разных языках, Мэджи. Ты понимаешь пользу науки слишком утилитарно, практически. Нам трудно понять друг друга. Мы говорим на разных языках.

– Нет, мы говорим на одном языке и прекрасно понимаем друг друга. Но ты из-за твоего всегдашнего упрямства не хочешь со мной согласиться. Ведь это так просто: надо им объяснить, что ядовитые муравьи укусили Грига и он от этого умер. Только и всего.

Нерст не стал возражать. Просто ему надоело спорить. Мэрджори истолковала это как свою победу и тоже замолчала. Они ехали по буковой аллее, и косые лучи солнца, просвечивая между деревьями, попадали на щиток приборов. Солнечный блик то загорался, то гас, отсчитывая деревья, мимо которых проносилась машина.