Текст книги "Серые муравьи"

Автор книги: Кирилл Домбровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

11

26 июня.

18 часов 02 минуты.

– Вам не кажется, что пахнет гарью, доктор Нерст?

– Нет, это просто такая погода, доктор Хальбер.

– Серое небо?

– Да, такое небо бывает в Канаде в августе, когда горят леса. Тогда неделями в воздухе пахнет гарью и небо затянуто серой дымкой тумана.

– Я не бывал в Канаде в августе, но мне кажется, пахнет гарью. Вас подвезти? – Доктор Хальбер открыл дверцу своей машины.

– Нет, спасибо. Возможно, это смог нанесло с побережья. Спасибо, я обычно хожу пешком из университета. Автомобиль меня отвлекает, мешает думать.

– По себе я этого не замечал. – Доктор Хальбер кисло улыбнулся. – Да, возможно, это туман с побережья. До свидания.

– До свидания.

Доктор Хальбер уехал, а доктор Нерст неторопливо зашагал по аллее вдоль стоящих у тротуара машин. Отсюда до его дома было девятнадцать минут ходьбы, если идти не торопясь. Он дорожил этими спокойными прогулками, когда остаешься один на тихих улицах и когда так хорошо думается. Но сейчас он не мог сосредоточиться. Смутное, неосознанное чувство досады, как тупой гвоздь в башмаке, мешало ему настроить свои мысли в нужном направлении. «Какая противная личность этот ювелир… – думал Нерст. – Любезный и скользкий до отвращения. Неужели все торговцы такие? Впрочем, я напрасно стараюсь убедить себя в том, что ювелир мне неприятен. Я недоволен не им, а самим собой. Своим поведением. И даже не поведением, не тем, как я держался сегодня в магазине, когда покупал эти серьги, а самим фактом покупки. Как часто люди сгоряча, не подумав, совершают поступки, внешне, кажется, безобидные, но влекущие за собой последствия, за которые приходится потом дорого расплачиваться. Правильно ли я сделал, купив эти серьги? Не было ли это с моей стороны наивным и глупым мальчишеством? Я поступил как школьник, начитавшийся детективных романов. Вместо того чтобы исключить улику, я сам создал лишний повод для подозрений. Тот, кто будет вести следствие, несомненно, допросит ювелира. Надо быть полным идиотом, чтобы этого не сделать. А ювелир… конечно, расскажет о моей покупке… А что особенного в том, что уважаемый профессор покупает подарок своей жене? Ничего. И все же… А быть может, все это результат моей мнительности? В конце концов, у меня нет никаких доказательств относительно Мэдж. Это только мои подозрения. Мэджи могла потерять серьгу где угодно. Наконец, она могла ее вообще не терять, а положить в другое место, и я ее просто не нашел… Но тогда не о чем и беспокоиться. А если допустить худшее – что эта потерянная серьга принадлежит ей, – тогда я поступил глупо. Иначе это не назовешь. Моя задача в этом случае должна состоять не в том, чтобы доказывать невиновность Мэдж: в этом не может быть никаких сомнений… – Нерст даже улыбнулся при мысли, что кто-то может допустить, что его Медж является соучастницей в убийстве. – Нет, моя задача состоит вовсе не в том, чтобы добиваться ее оправдания, а в том, чтобы вообще отвести от нее всякие подозрения о касательстве к этому грязному делу. А с этой точки зрения, мой поступок, покупка серег, может подействовать как раз в обратном направлении. Но, с другой стороны, почему бы не сознаться перед самим собой, что я сделал это не столько из опасения судебных кляуз, сколько из желания увериться в ее отношении ко мне?.. Когда она найдет купленные мною серьги, она должна понять, что я…»

– Вы пешком, доктор Нерст?

Нерст обернулся. Его догнал Лестер Ширер. Недавно он был принят в университет и читал курс теоретической физики.

– Да, я обычно хожу из университета пешком.

– Странная погода для этих мест?

– Возможно, это смог нанесло с побережья.

– Может быть. Люди строят все больше машин для того, чтобы жить лучше, а эти машины отравляют воздух, насыщают его дымом и копотью и в конце концов отнимают у людей солнце.

– Это одно из противоречий нашего безумного мира.

– Неизбежное противоречие.

– Я бы не сказал… – возразил доктор Нерст. – Я уверен, со временем все станет на свои места. Люди поймут, что нельзя рубить сук, на котором сидишь. Нельзя в стихийной погоне за мифом комфорта отравлять землю.

– Вы верите в торжество человеческого разума?

– Иначе нельзя. Нельзя жить, если не верить в человека.

– В Человека с большой буквы, как писал Горький?

– Я не люблю Горького. Просто я его мало читал. Но я верю в человека.

– Быть может, вы и правы, говоря, что иначе нельзя жить. Но мы редко об этом задумываемся. Мы слишком заняты нашими повседневными заботами. Обычно наша экстраполяция распространяется лишь на самый ближайший отрезок времени. Вам прямо?

– Да. Мы ведь живем почти рядом.

– Я не знал. Я вообще еще мало знаю город.

– Такой же, как тысячи других.

Некоторое время мужчины шли молча, занятые своими мыслями. «Мэджи, наверное, сейчас дома… – думал Нерст. – Она должна быть дома. Интересно, нашла ли она серьги. Может быть, их нужно было положить не в шкатулку, а на столик, прямо перед зеркалом, так, чтобы они сразу бросались в глаза… Нет, это было бы слишком нарочито. Это было бы вызовом. Так, как я сделал, будет лучше. Она откроет шкатулку и среди других безделушек найдет эти серьги. Только две. Как будто ничего не случилось. Этим я дам ей понять, что я все знаю, и все понимаю, и все прощаю, и хочу, чтобы все было между нами по-прежнему. Она умная и должна это понять. Она сделает вид, что ничего не заметила, и наденет сегодня эти серьги и тем самым без слов, ничего не говоря, скажет мне, что она меня понимает. Конечно, вся эта история с Григом чудовищное недоразумение. Когда будет установлена причина смерти, все успокоится само собой…»

– Я слышал, доктор, вы занимаетесь проблемой биологической радиосвязи у насекомых? – сказал доктор Ширер.

– Да, я работаю в этой области, – сказал Нерст.

– Это очень интересный вопрос. Разбирали ли вы его с физико-технической точки зрения?

– Сейчас это мне кажется еще преждевременным. До последнего времени сам факт биологической радиосвязи представлялся весьма спорным. Пока мы не научимся уверенно принимать и генерировать радиоволны, на которых осуществляется эта связь, трудно говорить о механизме генерации.

– Меня этот вопрос интересует с чисто теоретической, принципиальной точки зрения. Я всегда был далек от биологии, и тем более от такой узкой области, как энтомология, но, мне кажется, вокруг этой проблемы биологической радиосвязи было слишком много… как бы это сказать?..

– Спекулятивной шумихи?

– Ну, вы, пожалуй, слишком резко выразились…

– Все эти опыты с передачей мыслей, конечно, производят на первый взгляд несколько странное впечатление. Но, может быть, все дело в том, что это слишком необычно? Не укладывается в привычные рамки нашего рационального мышления, которое мы привыкли считать непогрешимым?

– И все же это весьма смахивает на мистификацию.

– В экспериментах на животных и особенно на насекомых мы получили совершенно достоверные результаты… Теперь я провожу некоторые опыты на обезьянах. Просто мы еще очень мало знаем. Мы всегда хотим видеть мир таким, каким создали его в своем воображении. Но мы забываем, что как бы много мы ни знали, мы не знаем всего.

– Я не хочу с вами спорить, дорогой доктор Нерст, по этим, я бы сказал, скорее философским вопросам. Но у меня сложилось представление, что когда мы касаемся области телепатии, или, как вы говорите, биологической радиосвязи, здесь не хватает научной строгости. Неизбежной повторяемости результатов при воспроизведении одинаковых условий.

– Конечно, здесь еще очень много субъективного и слишком часто желаемое выдают за существующее. Но я и не занимаюсь телепатией. Я энтомолог и изучаю насекомых. Когда я сталкиваюсь с новыми, еще не известными науке фактами, я их исследую и пытаюсь объяснить. Я как нельзя более далек от какой-либо мистики. Я исследователь, и только. Развитие кибернетики в наше время позволило вплотную подойти к моделированию некоторых простейших функций нервной системы, но мы еще очень далеки от ясного понимания всех физических процессов, связанных с тем, что мы называем мышлением.

– Все, что вы говорите, не может вызвать возражения, но если последовательно развить вашу мысль, то следует прийти к заключению, что если у некоторых насекомых или, по крайней мере, у некоторых животных существуют органы дистанционной связи, будем говорить прямо – телепатической связи, то не исключена возможность существования подобных же органов и у человека? Хотя бы в зачаточном состоянии?

– Я этого не отрицаю, но я не хочу делать преждевременных выводов, пока не располагаю достаточным количеством строго проверенных фактов.

– Хорошо, допустим, такие факты со временем будут обнаружены. Тогда, естественно, возникает вопрос о возможности развития, стимулирования или усиления этой связи. Но если будет достигнута техническая возможность непосредственного воздействия на нашу психику, минуя аналитический аппарат мозга, то это неизбежно приведет к потере свободы воли?

– Сейчас, на данном этапе исследования, я не хотел бы заглядывать так далеко. Мне кажется преждевременным рассматривать физико-техническую сторону процесса радиосвязи у насекомых, пока недостаточно изучена его феноменология. Тем более нельзя рассматривать социологические аспекты развития этой области знания в будущем. Ученый не может и не должен нести ответственность за те последствия, которые может повлечь за собой его открытие. Наше дело – двигать вперед науку. Задача других людей – отыскивать пути практического применения открытых нами закономерностей. Использовать их на благо общества. Но это уже совсем другая область деятельности, и я не хотел бы в нее вмешиваться.

– Но вы только что назвали наш мир безумным. Уверены ли вы, что всякое новое открытие всегда обращается только на пользу людям? Способствует развитию цивилизации?

– Но я сказал также, что верю в человеческий разум. Что бы ни делал человек, как представитель определенного биологического вида Homo sapiens – «Человек разумный», это всегда в конечном итоге идет на пользу вида. Это биологический закон. Иначе вид прекращает свое существование. Все, что сделано человеком в прошлом, способствовало развитию вида Homo sapiens.

– Даже Хиросима?

Двое мужчин медленно шли по каменным плитам тихой улицы университетского города. Над ними было пустое бесцветное небо, серое, как пепел пожарищ. От деревьев, посаженных вдоль тротуара, пахло медом. Цвела липа.

– Хиросима?

– Да, Хиросима. Разве Эйнштейн, Ферми, или Оппенгеймер, или даже Мария Кюри вправе считать себя невиновными?

– Они занимались наукой. Только наукой.

– А вы уверены, что они стали бы продолжать свои исследования, если бы знали, что из этого получится?

– Эйнштейн знал. И Ферми и Оппенгеймер знали. Они все знали. Они действовали сознательно. Но они не могли поступить иначе. Они защищали свободу.

– Свободу? А не думаете ли вы, что все было гораздо проще и циничнее? Может быть, ими руководило тщеславное желание отомстить немцам? А наши военные боялись, как бы русские или немцы не сделали свою бомбу? Я не удивлюсь, если со временем выяснится, что война искусственно затягивалась в ожидании момента, когда физики закончат свое дьявольское дело. Это русские заставили нас поторопиться. Если бы мы не высадились в Нормандии, встреча с Советами произошла бы не на Эльбе, а на берегах Ла-Манша. Хорошие ученые оказались плохими политиками. А когда они опомнились, уже ничего не могли поделать.

– Вы хотите сказать, что ученый должен быть хорошим политиком?

– Я хочу сказать, доктор Нерст, что в наше время ученый не может не быть политиком. – Слова Лестера Ширера звучали жестко и зло. – Мир сильно изменился за последнее столетие. На нас, на ученых, лежит слишком большая ответственность. Ответственность за нашу цивилизацию, за само существование Homo sapiens.

Они остановились на перекрестке.

– Мне налево, – сказал Нерст. – А вам, кажется, прямо?

– Да, я живу в двух шагах отсюда. Мне было очень интересно с вами поговорить.

– Я тоже получил большое удовольствие от нашей беседы. Не так уж часто нам приходится затрагивать столь общие вопросы. Заходите, пожалуйста, как-нибудь. Мы с женой всегда будем рады вас видеть.

– Спасибо, с удовольствием.

– До свидания, доктор Ширер.

– До свидания, доктор Нерст.

* * *

«Мэджи, конечно, уже нашла серьги, – думал Нерст, подходя к своему дому. – Если она все поняла, она встретит меня на пороге и на ней будут серьги…»

Нерст толкнул калитку. В доме звякнул звонок.

Миссис Бидл повернула голову и приветливо улыбнулась. Она сидела на складном стульчике и подрезала розы.

– Добрый вечер, Клайв.

– Добрый вечер. Мэджи дома?

Открылась дверь, и на пороге появилась Мэджи. На ней был кокетливый белый передничек, который она надевала, когда занималась хозяйством.

– Добрый вечер, Клайви, как хорошо, что ты сегодня вовремя! Я боялась, что ты опять задержишься в лаборатории. – Она привычным движением отбросила назад волосы, чтобы он мог видеть ее новые серьги. – Спасибо тебе, дорогой, за подарок, спасибо, милый… – Уткнувшись горячим носом в его шершавую шею, она шептала: – Спасибо, милый, только ты ужасно рассеянный: ты ведь уже подарил мне такие же точно серьги в прошлом году, когда мы были в Чикаго… Ты забыл? Или, может быть, ты вообразил, что я их потеряла? Глупенький, они целы, вот они… – Мэрджори вытащила из кармана передника маленький футляр, где на черном бархате блестели две серьги. – Но это ничего… все равно я очень рада… Теперь у меня будет четыре штуки, две пары одинаковых сережек. Это очень хорошо, если я в самом деле одну потеряю…

На улице против дома остановилась потрепанная машина. Мэджи увидела ее через плечо мужа. Из машины вышел незнакомый человек в сером костюме. Он подошел к калитке.

– Клайв, к нам кто-то пришел. Ты уплатил очередной взнос за дом?

– Я хотел бы видеть доктора Нерста, – сказал человек в сером костюме.

– Это я, – сказал Нерст. – Калитка не заперта, входите.

– Добрый вечер. – Человек неторопливо прикрыл калитку и прошел к дому. – Мне нужно с вами поговорить, доктор Нерст.

– Мы ничего не собираемся покупать, дом застрахован, взносы уплачены…

– Я не по поводу продажи. Мне нужно с вами поговорить. Я заезжал в университет, но мне сказали, что вы уже уехали. Я из Бюро расследований.

Мэджи отошла в сторону и следила за разговором из глубины прихожей.

– Пожалуйста… Чем могу служить? – сказал Нерст. Он все еще стоял в дверях, загораживая проход в дом.

– Я предпочел бы… э… говорить только с вами.

– Пройдемте в кабинет. – Нерст посторонился, пропуская посетителя. – Сюда, пожалуйста…

Человек вошел в переднюю и остановился, осматриваясь, куда бы положить шляпу.

– Можете оставить ее здесь. Пожалуйста, направо, наверх по лестнице.

Серый человек не спеша поднимался по ступеням. Мэджи следила за ним из угла передней. Она постаралась встретиться взглядом с Нерстом, но он смотрел на посетителя. Человек остановился на площадке, не зная, куда идти дальше. Нерст взбежал по лестнице и толкнул дверь кабинета.

– Сюда, пожалуйста.

Серый вошел, за ним Нерст, и дверь захлопнулась.

Мэджи продолжала стоять в углу передней. Через раскрытую дверь на улицу она видела мать, которая подрезала розы. Она, должно быть, укололась, потому что досадливо потрясла рукой и поднесла палец ко рту, чтобы высосать кровь. На пороге дома прыгал воробей, заглядывая в темноту передней. Мэджи пошевелилась, и воробей улетел. Мэджи крадучись подошла к лестнице и начала подниматься. Лестница заскрипела. Деревянные лестницы всегда скрипят. Мэджи старалась ступать у самого края ступеней, но они все равно поскрипывали. За дверью были слышны голоса. Мэджи прислушалась. Говорил незнакомый, но так тихо, что слов нельзя было разобрать. Мэджи поднялась на площадку и заглянула в замочную скважину. Посетитель замолчал. Клайв сидел за столом и что-то разглядывал в лупу. Потом он придвинул к себе бинокулярный микроскоп и долго возился с его налаживанием.

– У нас есть основания предполагать, что мы имеем дело с умышленным отравлением, но нам нужно выяснить некоторые подробности… – сказал посетитель.

– Жаль, что у вас нет живых… – сказал Нерст.

Он наконец наладил микроскоп и теперь сидел неподвижно, уткнувшись в окуляры. Мэджи видела его со спины. «Он все-таки красивый, – подумала Мэджи. – Как ловко он орудует со своим микроскопом!».

Серый человек терпеливо ждал.

– Прежде чем ответить на ваши вопросы, – сказал Нерст, не отрываясь от микроскопа, – я должен заметить, что принесенные вами экземпляры представляют большой интерес. Насколько я могу судить, они не относятся ни к одному из описанных в литературе видов. Может быть, это даже новый род… Совершенно необычная форма головы…

– Видите ли, док, – перебил следователь, – меня не очень интересуют научные подробности. Мне важно знать: куда делся яд из виски? Могут ли эти муравьи повлиять на содержание яда в бутылке? Понимаете, виски оставить, а яд впитать?

– Они ближе всего подходят к американским иридомирмекс или динопонера, но существенно отличаются и от тех и от других… – Нерст оторвался от микроскопа и потянулся к полке за книгой. Он быстро нашел нужные страницы и бегло их просмотрел. – Конечно, вот, посмотрите сами…

Человек сидел неподвижно в кресле и молчал.

– Я знаю, – продолжал Нерст, – вам нужны конкретные данные, но вы просто не понимаете, какой интерес для науки представляет открытие нового вида муравья! И где? В Соединенных Штатах, которые изучены нами вдоль и поперек!

– Все это очень хорошо, док, но меня интересует ваш ответ на поставленный мною вопрос: возможно ли, что эти муравьи… что их присутствие в растворе нейтрализовало или понизило содержание ядовитых веществ типа кураре. Я ничего не знаю о муравьях и обращаюсь к вам как к специалисту.

Нерст снова склонился к микроскопу.

– Нет, – сказал Нерст, – это безусловно не только новый вид, но и новый род… Что вы говорите? – повернулся он к следователю.

– Я повторяю свой вопрос, доктор.

– Да, но ведь я уже, кажется, сказал вам: для того чтобы дать обоснованный ответ, мне нужно провести кое-какие исследования. Прежде всего необходимо достать живых муравьев. Где, вы говорите, нашли их?

– Это было на сорок второй миле по восточной дороге, направо в лесу.

– Ну вот, я должен буду завтра поехать туда и собрать живых насекомых, а после этого я займусь исследованием.

– И это продлится…

– Я думаю, дней десять или неделю.

– Не могли бы вы предварительно дать свои замечания хотя бы в самых общих чертах? Видите ли, это очень важно для хода следствия.

– Пока я могу сказать только, что нам не известны случаи смертельного исхода от укуса муравья. Вообще в Штатах водятся ядовитые муравьи, например те же иридомирмекс, но их укус не опасен для человека. Вы спрашиваете далее, может ли повлиять присутствие муравья или вообще насекомого в растворе на концентрацию растворенных в нем веществ? Сразу ответить на этот вопрос я не могу, но должен сказать, что в принципе это отнюдь не исключается. Вообще избирательное абсорбирование различных веществ – явление довольно обычное. Оно широко, применяется не только в лабораторной практике, но и в технике, в промышленности. Никоим образом нельзя утверждать заранее, что муравей, попавший в раствор, не может являться таким абсорбентом. Но это лишь, так сказать, негативная сторона вопроса. Повторяю, это не исключено, но так ли это в данном конкретном случае, можно решить только после достаточно подробного исследования. Наконец, вопрос: является ли именно этот муравей ядовитым? – также требует изучения. На первый взгляд, если судить по тому экземпляру, который вы мне представили, я был бы склонен ответить отрицательно. Дело в том, что у этого муравья нет жала…

Нерст опять наклонился к микроскопу. Точно и ловко работая манипулятором, он повернул муравья так, чтобы удобнее было рассмотреть строение брюшка.

– Да, конечно, жало у этого экземпляра лишь в самом зачаточном виде… Я не думаю, чтобы этот муравей мог ужалить. Но, впрочем, это еще ничего не доказывает. Должен снова повторить: я высказываю сейчас, по вашему настоянию, всего лишь самые беглые, поверхностные, замечания, ни к чему меня не обязывающие. Вы должны понять: это новый вид, еще неизвестный науке, и при более подробном изучении все может оказаться совсем не так.

– Вы могли бы взять на себя такое исследование?

– Разумеется, я займусь этим немедленно и совершенно независимо от вашей просьбы.

– Благодарю вас. Оставить вам это?

– Если возможно.

– Конечно. Когда можно ждать первых результатов?

– Позвоните мне дней через пять…

Мэджи тихонько отошла от двери. В кабинете задвигали стульями. Мэджи открыла дверь спальни и остановилась на пороге. Мужчины вышли из кабинета. Мэджи встретилась взглядом со следователем и машинально поправила волосы. Блеснуло золото рубиновых сережек. В равнодушно-официальном взгляде полицейского промелькнуло любопытство.

– Моя жена, – представил Нерст.

– Очень приятно, – сказала Мэдж.

– Очень приятно, – повторил следователь. Он старался незаметно нащупать в кармане кнопку включения магнитофона, но это ему не удавалось.

– Ваша шляпа внизу, – сказал Нерст.

– Да, да, я помню, – сказал сыщик.