Текст книги "Серп и молот против самурайского меча"

Автор книги: Кирилл Черевко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Помимо вопроса о расширении базы мировой революции, в первые годы после восстановления отношений между СССР и Японией между ними имелись и другие, экономические и политические вопросы.

Первый из них – конкуренция Владивостока с занятым японцами в результате Русско-японской войны Дайреном, которая обострилась в связи с тем, что правление КВЖД, находившееся под контролем СССР, установило повышенные тарифы на перевозки на ее южном участке Харбин – Чаньчунь (Куанченцзы).

Второй вопрос – это стремление японцев снизить советские доходы от КВЖД за счет конкуренции с нею других железных дорог, строящихся на японские деньги военной кликой Чжан Цзолиня. Особую угрозу представляли собой две линии: Таонаньфу – Цицикар с продолжением к Сахалину и Гирин – Дунхуа с продолжением к Сэйсину в Корее. Первая из них перерезала КВЖД, обходя Хинганскую стратегическую петлю у разъезда Бухэду и проникая в тыл советского Приамурья и Приморья у Благовещенска. Вторая шла вдоль КВЖД, соперничая с нею в экономическом отношении и способствуя японской экспансии на запад.

Советские протесты японская сторона отводила ссылкой на то, что формально это строительство проводится властями Чжан Цзолиня, хотя и на японские деньги и с помощью японских инженеров, и предлагала СССР развивать такое же строительство, хорошо зная, что наша страна не располагала в тот период необходимыми средствами.

В сложившейся обстановке СССР не оставалось ничего другого, как запретить пересечение первой линии КВЖД, и японцы вынуждены были приостановить строительство этой железной дороги у Ананьчи.

Третьим был вопрос о судьбе Чжан Цзолиня, который при поддержке Токио начал «подбираться к нашим позициям на КВЖД».

Карахан способствовал усилению антисоветских настроений этого милитариста, поддержав генерала Го Сунлина, выдвинутого им в самый напряженный период противостояния последнего с Гоминьданом, возглавлявшимся генералом Фэн Юйсяном, командующим национальными армиями в северных районах Китая. Ставка на Го Сунлина, погибшего в этой борьбе вместе с женой, уроженкой Харбина, служившей посредником в переговорах с советской стороной, не оправдала себя, так как Карахан не смог выполнить взятых на себя обязательств по оказанию помощи.

Стремясь выполнить их, он стал настаивать перед Политбюро ЦК РКП(б) на введении советских войск в Северную Маньчжурию, в районы Баргу и Цицикар, в тыл противника Го Сунлина генерала У Цзюншэна. Но, опасаясь конфликта, Москва воздержалась от вооруженного вмешательства, и Го Сунлин потерпел поражение.

В результате, воодушевленный позицией СССР, Чжан Цзолинь начал вытеснять «красных» с КВЖД, арестовав ее управляющего Иванова. А когда Ворошилов по инициативе Карахана готов был применить силу для защиты интересов СССР на КВЖД против Чжан Цзолиня, Г. В. Чичерин убедил Политбюро ЦК РКП (б) воздержаться от наступления РККА на Харбин до тех пор, пока Копп не удостоверится, что японцы не будут решительно противодействовать этой акции.

В ответ на запрос Москвина на этот счет Копп сообщил, что при появлении советских войск в районе Харбина Квантунская армия оккупирует Чаньчунь, и направил одну дивизию к Харбину. После этого Москва решила отозвать свои войска с советско-маньчжурской границы и, изменив тактику, начала ставить перед Токио вопрос о замене Чжан Цзолиня либо его сыном Чжан Сюэлянем, либо начальником штаба его войск Ян Ютином, либо его братом Чан Цзосянем, либо в крайнем случае губернатором Мукдена Мо Дэху. Москва подчеркивала при этом, что Чжан Цзолинь – это главное препятствие стабилизации советско-японских отношений.

В конечном счете, несмотря на противодействие кругов МИД Японии, японская военщина в связи с усиливавшимся стремлением Чжан Цзолиня ограничить японскую экспансию в Маньчжурии, исходя из своих собственных интересов, подготовила его убийство, совершенное 4 июня 1928 г.

Одним из важных для СССР вопросов, по которому Москве удалось добиться успеха в отношениях с Японией, был вопрос о позиции Японии по международному протоколу о признании присоединения Бессарабии к Румынии, подписанному 23 октября 1920 г. Англией, Францией, Японией и Италией. По его условиям этот документ вступал в силу только после ратификации его тремя участниками, среди которых Япония играла роль одной из ведущих держав.

Поэтому еще в 1924 году в ходе переговоров в Пекине о восстановлении дипломатических отношений советская делегация предложила Токио выступить с заявлением об отказе от ратификации этого протокола.

Японская сторона от публичного заявления на этот счет воздержалась, но заключила с Москвой секретное соглашение о том, что Токио не будет ратифицировать Бессарабский протокол, и сдержала свое слово. Хотя он и вступил формально в силу после ратификации его Италией, но в середине 20-х гг., а в известной мере и в последующие десятилетия, отказ Японии от ратификации этого документа существенно подрывал его моральный престиж[70]70
  АВП РФ. Ф.ОНб.Оп.11. П.133.Д.18.Л.1-4;Д.61.Л.88; Беседовский Г. Указ. соч. С. 172—173.


[Закрыть].

При всей сложности отношений между СССР и Японией по вопросам Маньчжурии и китайской революции Москва располагала в своей дипломатической игре и несколькими «козырями». Первым из них был вопрос о японских рыболовных предприятиях на Камчатке и в Приморье, которые из-за ограниченных материальных возможностей не использовались советской стороной. Регулируя размер уступок японцам, Советский Союз сохранял достаточный простор для дипломатического маневрирования.

Вторым «козырем» являлся такой же подход к японским лесным концессиям в Приморье, а третьим – к угольным и особенно нефтяным концессиям на Сахалине в условиях, при которых военно-морской флот Японии рассчитывал использовать последние в качестве своей нефтяной базы в возможном вооруженном конфликте с США[71]71
  Там же.С. 168-171.


[Закрыть].

Итак, если к Октябрьской революции 1917 г. завоевавшая большинство в Советах Российская социал-демократическая рабочая партия большевиков пришла с утопической теорией мировой социалистической революции и революционной войны против капиталистических государств на основе принципа пролетарского интернационализма[72]72
  Нежинский Л. Н. Идея мировой революции и внешняя политика Советского государства в 1917—1921 гг. – Советская внешняя политика 1917—1945 гг. Поиски новых подходов. М., 1992. С. 10, 14,22.


[Закрыть], то стремление советского правительства получить дипломатическое признание государств Европы и Азии, среди которых важное место занимала Япония, свидетельствует о том, что во внешней политике советского руководства стали отчетливо проявляться элементы реализма, выразившиеся в претворении в жизнь концепции «мирного сожительства» с другими странами. Но пока еще это был временный курс, рассчитанный на период до победы мировой революции, поскольку, в соответствии с марксизмом-ленинизмом, крах капитализма после его высшей стадии империализма рассматривался как фатально неизбежный, а внешняя политика СССР как передового отряда Коммунистического интернационала была призвана способствовать достижению этой цели по мере вызревания классовых противоречий, прежде всего между пролетариатом и буржуазией.

Это вело к дуализму во внешней политике Советского государства, в том числе и в отношении Японии. Стремление же ее правящих кругов и руководства нашей страны, не допустить нарушения принципа невмешательства во внутренние дела своих государств и в то же время нелегально вести подрывную деятельность одного государства против другого отражало противоречивый характер основного курса внешней политики и Советского Союза и Японии.

ГЛАВА 2
ПЕРВЫЙ ОЧАГ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ В МАНЬЧЖУРИИ И ПОЗИЦИЯ СССР

1. ВТОРЖЕНИЕ ЯПОНСКИХ ВОЙСК В СЕВЕРО-ВОСТОЧНЫЙ КИТАЙ

После разгрома в 1929 г. в Северной Маньчжурии Особой дальневосточной армией под командованием маршала В. К. Блюхера, героя Гражданской войны в России, войск китайского милитариста Чжан Сюэляна, пытавшегося противодействовать усилению советского влияния в зоне КВЖД, руководство японской Квантунской армии стало опасаться, что СССР попытается, учитывая к тому же антияпонскую политику Чжан Сюэляна, взять реванш за поражение в Русско-японской войне и вытеснить японцев из Южной Маньчжурии.

В связи с этим в военных кругах Японии крепло намерение, поддержанное особенно активно новыми концернами Кухара, Накадзима, Фурукава и др., рвавшимися к захвату рынков сбыта и источников сырья на Дальнем Востоке, разрешить проблему Маньчжурии. С этой целью руководство армии учредило секретную комиссию, которая летом 1931 г. разработала «Основные положения мероприятий по разрешению проблем Маньчжурии и Монголии». Под давлением правительства армейское руководство решило отодвинуть на четыре года осуществление программы, изложенной в этом документе, хотя он уже был одобрен и принят к исполнению военным министром Д. Минами.

Однако в штабе Квантунской армии все более усиливавшие свое влияние сторонники немедленных военных действий во главе со старшими офицерами, тайно поддержанные высокопоставленными военными в Токио, не согласились с этой отсрочкой и выступили за продолжение политики, которую Япония последовательно проводила с периода Русско-японской войны.

Учитывая эти настроения, армейское руководство в Токио пошло на фактическую отмену сдвига сроков нападения на Маньчжурию, намеченных на 1935 г., и выступило за ее немедленную оккупацию[73]73
  Ёсии X. Сева гайкоси (Дипломатия периода Сева). Токио, 1975. С. 29.


[Закрыть].

И это несмотря на то, что оккупация японскими войсками Маньчжурии представляла собой явное нарушение Портсмутского договора 1905 г. между Россией и Японией, поскольку в нем содержалось взаимное обязательство о выводе российских и японских войск с территории Маньчжурии (последних; за исключением Ляодунского полуострова на самом юге Маньчжурии).

Выход Квантунской армии из этой области в район КВЖД, принадлежавшей СССР, создавал угрозу его стратегическим интересам, а продвижение японских войск в северные районы Маньчжурии – непосредственную военную угрозу на государственной границе.

Хотя советская Особая дальневосточная армия после победы над китайскими милитаристами в 1929 г. находилась с боевой готовности на случай нового столкновения с китайцами, она не была подготовлена к войне с Японией.

Нарком по военным и морским делам СССР К.Е. Ворошилов, правда, высказывался за нанесение контрудара и по Квантунской армии при ее продвижении на север. Однако И. В. Сталин и другие члены Политбюро ЦК ВКП(б) высказались против этого, учитывая, что в условиях отсутствия у СССР военно-морского флота на Дальнем Востоке Япония может воспользоваться этим как предлогом для захвата Северного Сахалина и Приморья, а также использовать такую ситуацию как средство для усиления международной изоляции СССР[74]74
  Lensen G. The Damned Inheritance. The Soviet Union and Manchurian Crisis. 1924—1935. Tallahassee, 1974. P. 185. Это, по-видимому, нашло отражение в стихах Д. Бедного, опубликованных в «Известиях» от 23 сентября 1931 г.: «Всегда готовая к отпору, молчит загадочно Москва», вызвавших возмущение Сталина (Сталин и Каганович. Переписка. 1931-1936. М, 2001. С. 32).


[Закрыть].

4 августа 1931 г. военный министр Японии Д. Минами провел инструктивное совещание командиров дивизий, в ходе которого настаивал на военных действиях против Маньчжурии и МНР без санкций правительства Р. Вакацуки[75]75
  История войны на Тихом океане. Т.I. M., 1958. С. 185.


[Закрыть]. При этом для нападения на Маньчжурию сначала был использован инцидент в деревне Ваньбаошань в 30 км к северу от Чаньчуня, где японские власти спровоцировали столкновение корейских крестьян-переселенцев с китайскими крестьянами, а затем убийство при попытке к бегству в Маньчжурию в районе Таонань японского «геологоразведчика» капитана Накамура и его спутника. Командование Квантунской армии предъявило Чжан Сюэляну ультиматум с требованием обеспечить безопасность японских подданных, а в японской печати началась ожесточенная антикитайская и антисоветская кампания против «красных» с целью вызвать симпатию на Западе[76]76
  Международные отношения на Дальнем Востоке. Кн.2. М., 1973. С. 88-89; История Японии. Т.2. М., 1998. С. 339; Очерки новейшей истории Японии. М., 1957. С. 143—144.


[Закрыть].

В 22 часа 30 минут 18 сентября 1931 г. в местечке Лютяогоу неподалеку от северной части Мукдена произошел взрыв полотна находившейся под управлением японцев Южно-Маньчжурской железной дороги, подготовленный в провокационных целях в штабе Квантунской армии лейтенантом С. Кавамото по приказу полковника С. Итагаки и подполковника К. Исивара, с последующим обвинением в этом китайской стороны[77]77
  Химэрарэта Сёваси (Секретная история периода Сева). Токио, 1956. С. 40-50.


[Закрыть].

Взрыв был столь незначительным, что не помешал продолжить движение поездов.

Воспользовавшись этим предлогом, Квантунская армия после ожесточенного обстрела казарм войск Чжан Сюэляна из заблаговременно размещенных в северных окрестностях Мукдена 240-миллиметровых гаубиц сразу начала вторжение.

Утром следующего дня японские войска захватили эти казармы и оккупировали являющийся резиденцией Чжан Сюэляна Мукден, куда затем переместился из зоны ЮМЖД командующий Квантунской армией генерал-лейтенант С. Хондзё. На 19 сентября 1931 г. в его распоряжении имелось 10 тыс. японских солдат и офицеров против 268 тыс. регулярных китайских войск и 180 тыс. ополченцев под командованием Чжан Сюэляна. Несмотря на предупреждение генерального консула в Мукдене К. Хаясира об угрозе японского вторжения в ближайшее время, МИД Японии ограничился запросом на этот счет военного министра и подготовкой к дипломатической встрече с китайцами[78]78
  Тогава И. Сева гайко 50-нэн (50 лет дипломатии периода Сева). Токио, 1973. С. 29-30; Ёсии X. Указ. соч. С. 29.


[Закрыть].

Учитывая соотношение сил сторон, а также возможное после советско-китайского вооруженного конфликта 1929 г., когда советские войска вошли в Северную Маньчжурию, повторное их продвижение в этот район, правительство Японии приняло решение о локализации конфликта и направило соответствующее распоряжение руководству Квантунской армии.

Однако окрыленное первыми успехами, оно не подчинилось ему, и продолжило наступление, заняв в течение 20—22 сентября ряд важных городов – Куанчэнцзы, Фушунь, Ляоян, Чаньчунь и Гирин. 21 сентября командующий японской Корейской армией генерал-лейтенант Сэндзюро Хаяси по собственной инициативе, нарушив границу Китая, направил находившуюся под его командованием пехотную бригаду в распоряжение Квантунской армии.

После этого, не разделяя опасения военного руководства в Токио о том, что продолжение вторжения войск Квантунской и Корейской армий в Северную Маньчжурию (в сферу интересов СССР) может привести к нежелательному вооруженному столкновению с Советским Союзом (Сталин и Каганович. Переписка. 1931—1936. М., 2001. Док. № 63,74,75,79, 82), войска которого могут развернуть совместные с войсками Чжан Сюэляна операции против Японии, руководство Квантунской армии решило продолжить вторжение в Маньчжурию в северном направлении. При этом оно точно рассчитало, что на этот раз Советский Союз, взяв курс на поддержку Коммунистической партии Китая, непримиримого противника Чжан Сюэляна и руководителя Гоминьдана Чан Кайши, как составной части линии на развитие мировой революции, не пойдет на блокирование с противниками китайских коммунистов. Тем более что память о сражениях с ними на полях Северной Маньчжурии была еще свежа. При этом учитывалось также то немаловажное обстоятельство, что СССР был занят коллективизацией и выполнением напряженного плана первой пятилетки, что не позволяло Москве при ее плановой экономике отвлекать финансовые и материальные средства на непредвиденные военные расходы, которые были бы неизбежны в случае новой военной акции в Северной Маньчжурии.

Осуществив необходимую подготовку, 19 ноября 1931 г. Квантунская армия без приказа из Токио перерезала принадлежавшую СССР Китайско-Восточную железную дорогу и заняла г. Цицикар. И поскольку вооруженного вмешательства со стороны Советского Союза в защиту своих интересов не последовало, авторитет Квантунской армии в силовом разрешении вопроса внешней политики Японии значительно возрос.

Войска Чжан Сюэляна также не предпринимали активных действий против расширения японской агрессии. Сам Чжан Сюэлян находился до 3 января 1932 г. в г. Цзиньчжоу в Южной Маньчжурии в ожидании благоприятного развития международной обстановки в результате дипломатического вмешательства ведущих государств мира, пока этот город не был захвачен японскими войсками. Продолжая наступление, 5 февраля Квантунская армия, пользуясь отсутствием решительного противодействия со стороны СССР, заняла г. Харбин, главный город в полосе КВЖД.

9 марта 1932 г. в г. Чаньчунь было провозглашено образование прояпонского марионеточного государства Маньчжоу-го во главе с низложенным в результате Синьхайской революции 1911 г. последним китайским императором Г. Пуи (Сюаньтун) из маньчжурской династии, тайно вывезенным из Центрального Китая японским разведчиком Доихара. 15 сентября того же года новое государство было формально признано Японией, и в тот же день стороны обменялись протоколами о взаимном сотрудничестве и обороне Маньчжурии.

После провозглашения государства Маньчжоу-го его «союзнические» отношения с Японией претерпели серьезные изменения в сторону повышения ее роли во внутренней жизни этого политического образования. Так, уже 16 июня 1932 г. функция командующего Квантунской армией, которая состояла в обеспечении «обороны Квантунской области[79]79
  То есть Ляодунского полуострова на юге Маньчжурии.


[Закрыть], а также защиты железных дорог в Маньчжурии», была преобразована в функцию обеспечения «обороны важных опорных пунктов Маньчжурии, а также защиты подданных империи».

В августе 1932 г. новым командующим Квантунской армией был назначен полный генерал Нобуёси Муто. В октябре того же года его штаб из Мукдена переместился в столицу Маньчжоу-го в г. Чаньчунь, и, в соответствии с вышеупомянутым японо-маньчжурским протоколом, было принято решение об организации совместной обороны двух стран и размещении на территории Маньчжоу-го войск Квантунской армии, численность которой достигла четырех дивизий. Объект действий, против которого предполагалась организация совместной обороны, в Протоколе прямо не указывался, но в связи с низкой боеспособностью войск Чжан Сюэляна, по мнению известного японского военного историка С. Хаяси, под этим объектом подразумевался Советский Союз[80]80
  Хаяси С. Кантогун то Кёкуто Сорэнгун (Квантунская армия и Советская армия на Дальнем Востоке). Токио, 1981. С. 50; Lensen G. Op. с. Р.186-192, 197.


[Закрыть].

2. ПОЗИЦИЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА В ОТНОШЕНИИ ВТОРЖЕНИЯ КВАНТУНСКОЙ АРМИИ В МАНЬЧЖУРИЮ И СОЗДАНИЯ МАНЬЧЖОУ-ГО (1931—1932)

Уже на следующий день после начала японского вторжения зам. наркома иностранных дел СССР Л.М. Карахан запросил у посла Японии в Советском Союзе Коки Хирота подробные сведения об оккупации Мукдена и о произошедших военных столкновениях, заявив, что советское правительство придает этим событиям огромное значение, учитывая также сообщения о том, что японские войска заняли железнодорожную станцию Куанчэнцзы, где расположен конечный пункт КВЖД.

Хирота ответил, что он пока располагает еще меньшей информацией на этот счет, чем советская сторона.

Только после напоминания, сделанного 22 сентября наркомом иностранных дел СССР М.М. Литвиновым, 25 сентября Хирота сообщил ему, что якобы большая часть 15-тысячного контингента японских войск, приписанных к зоне принадлежащей Японии Южно-Маньчжурской железной дороги, в соответствии с японо-китайским соглашением, уже вернулась в эту зону, за исключением небольшого отряда в Гирине, отражающего атаки китайцев; он вскоре также возвратился в зону ЮМЖД после нормализации обстановки.

На следующий день Хирота подтвердил, что в результате вооруженного столкновения с китайцами японские войска захватили железнодорожную станцию и часть города Куанчэнцзы, но затем покинули их, оставив лишь небольшой отряд для предотвращения контратак китайцев.

2 октября Литвинов вновь выразил в беседе с Хиротой обеспокоенность захватом японцами не только Мукдена и Гирина, но и других населенных пунктов Маньчжурии, а также поощрением деятельности в этих районах белогвардейских лидеров, прежде всего атамана Семенова, готовящего восстание против властей МНР и угрожающего нормальному функционированию западной части КВЖД около г. Барга.

Хирота признал дальнейшее продвижение японских войск, предпринятое в связи с угрозой японским гражданам в этом районе со стороны китайских солдат, не подчиняющихся своим властям, и заверил собеседника, что японское правительство стремится к скорейшей нормализации обстановки в этих районах. Об активизации деятельности белогвардейцев он не сообщил никаких сведений. И только 13 октября он известил, что Токио не поддерживает их действия.

Лишь 28 октября 1931 г., через 40 дней после начала агрессии Японии в Северо-Восточном Китае, Карахан, пригласив к себе Хироту, заявил ему не о протесте против применения Японией вооруженных сил в Китае, что представляло собой явное нарушение ее обязательств не только по Портсмутскому договору 1905 г., но и по Парижскому пакту 1928 г. (Пакту Бриана – Келлога) о недопущении агрессии, а о том, что СССР придерживается в этом вооруженном конфликте политики строгого нейтралитета (по аналогии с позицией Японии в советско-китайском вооруженном конфликте 1929 г.. когда СССР считал, что она, как и любое другое государство, не имеет права брать на себя функцию «блюстителя этого пакта»).

Через несколько дней в своей речи, посвященной 14-й годовщине Октябрьской революции, председатель СНК СССР В.М. Молотов подтвердил, что позиция Советского Союза заключается в невмешательстве в события в Маньчжурии. Правда, при этом Молотов заявил, что действия Японии в Маньчжурии не могут быть оправданы, как об этом писали японские газеты и видные сторонники политики большевизации Северо-Восточного Китая.

Такая позиция СССР определялась мнением Сталина, не без основания считавшего, что в результате осуществления «нового курса» в экономике[81]81
  Очерки новейшей истории Японии. М., 1957. С. 118—119.


[Закрыть] Советский Союз не накопил еще достаточно сил для отпора усиливавшейся в военном отношении Японии.

Так, 14 сентября 1931 г. в письме Л.М. Кагановичу, замещавшему Сталина в его отсутствие в Политбюро, Сталин писал: «С Японией нужно поосторожнее. На своих позициях стоять нужно твердо и непоколебимо, но тактика должна быть погибче, поосмотрительнее… Не пришло время для наступления». И далее: «Наше военное вмешательство, конечно, исключено, дипломатическое же вмешательство сейчас нецелесообразно, так как оно может лишь объединить империалистов, тогда как нам выгодно, чтобы они рассорились… В печати надо вести себя так, чтобы не было никаких сомнений в том, что мы всей душой против интервенции. Пусть „Правда“ ругает вовсю японских оккупантов, Лигу Наций как орудие войны, а не мира. Пакт Келлога как орудие оправдания оккупации, Америку как сторонницу деления Китая… „Известия“ должны вести туже линию, но в умеренном, осторожном тоне… Следовало бы особо навострить коминтерновскую печать и вообще Коминтерн. Этого будет пока достаточно»[82]82
  РГАСПИ. Ф.81. Оп.З. Д.99. Л.32-33; Ф.558. Оп.П. Д.76. Л.76—76 об. Цит. по: Сталин и Каганович. Переписка. 1931 – 1936. М., 2001. С. 103, 116-117.


[Закрыть].

Осторожная линия советских официальных властей в отношениях с Токио, в соответствии с указаниями Сталина, проводилась и в дальнейшем. Когда японские войска 19 ноября 1931 г. завершили оккупацию г. Цицикар, второго после г. Харбин центра Северной Маньчжурии, СССР высказался против использования КВЖД Квантунской армией. Однако после того, как власти Маньчжоу-го, совместно с которыми Советский Союз осуществлял управление этой дорогой, согласились на перевозку по ней японских военных грузов и японских войск, Советский Союз в течение некоторого времени воздерживался от возражений против этого, сохраняя в целом неизменной свою политику невмешательства в отношении японской агрессии на новом этапе ее эскалации[83]83
  Японо-китайский конфликт; беседы М.М. Литвинова с послом Японии в СССР К. Хирота и поверенным в делах Японии в СССР Амо о советско-японских отношениях, о японо-китайском конфликте, о перевозках японских войск. Беседы Л.М. Карахана с Хирота и Амо о японо-китайском конфликте. – АВП РФ. Ф.0146.Оп.15. П.149. Д.З. Л.1-152; Оккупация Японией Маньчжурии и японо-советский инцидент; записи бесед Л .М. Карахана с К. Хирота; проекты заявлений НКИД СССР в связи с событиями в Маньчжурии. – АВП РФ. Ф.05. Оп.110. П.80. Д.122. Л.1-43.


[Закрыть]. Согласившись на такие перевозки на КВЖД, советские власти тем не менее, симпатизируя китайцам, особенно тем, которые были связаны с Компартией Китая, стали постепенно чинить все большие препятствия в тех случаях, когда японцы перевозили по этой железной дороге не гражданские, а военные грузы.

Оказываемая одновременно помощь с советской стороны китайским вооруженным формированиям (например, в конце октября 1931 г. сопротивлявшемуся японцам китайскому генералу Ма Чжаншаню была передана большая партия оружия и боеприпасов[84]84
  Чжунго диар лиши даньаньюань. Вайцзяо гуаньси (Второй государственный исторический архив Китая. Внешняя политика). П.860. Д.П(2). Л.15-32.


[Закрыть]), вызывала протест со стороны Токио. Японцы насильственно реквизировали железнодорожные составы для своих военных перевозок. Усиление напряженности в советско-японских отношениях вынудило СССР привести войска на границе с Китаем в конечных пунктах КВЖД в состояние боевой готовности.

Разумеется, эти действия осуществлялись по указаниям высшего советского партийного и военного руководства, прежде всего Сталина. Как писал после начала событий в Маньчжурии редактор газеты «Известия» И.М. Гронский члену Политбюро ЦК ВКП(б) В. В. Куйбышеву, «все, что касается Японии и дальневосточных дел, проходит через него»[85]85
  РГАСПИ. Ф.79. Оп.1. Д.554. Л.39. Источник выявлен К.Тэраяма. См. его ст. «Маньчжурский инцидент и СССР» // Acta Slavica Japonica. T.XIV. Sapporo, 1996, P. 180.


[Закрыть] и наркома по военным и морским делам Ворошилова. О повышенном внимании к событиям в Маньчжурии свидетельствует и письмо Сталина Ворошилову, находившемуся в командировке в восточных районах СССР, от 27 ноября 1931 г.

В этом письме Сталин писал, что СССР подходит к японскому вторжению в Маньчжурию как к серьезному и важному событию, так как Япония рассчитывает захватить силой также Пекин и прилежащие к нему районы с помощью группы китайских феодалов, с тем чтобы сформировать правительство Китая, конкурирующее с правительством Чан Кайши в Нанкине, и в следующем году возместить им их территориальные потери в Маньчжурии за счет советского Дальнего Востока и, возможно, Монголии.

Сталин писал далее, что, претворяя в жизнь этот план, Япония будет стремиться защитить себя и Северный Китай от «дурного влияния большевиков», сделать невозможным сближение между СССР и Китаем и создать свою мощную экономическую и политическую базу на Азиатском континенте, с тем чтобы подготовиться к войне с США, причем если Япония не реализует этот план в 1932 г., она окажется в ловушке между милитаризирующейся Америкой, революционным Китаем и быстро развивающимся и стремящимся выйти на просторы Тихого океана Советским Союзом. (Позднее это было бы уже поздно, так как СССР успел бы предпринять необходимые оборонительные меры.)

По мнению Сталина, осуществление этого плана зависело от ряда благоприятных для Токио факторов, а именно: 1. попустительство ведущих империалистических держав, прежде всего США; 2. задержка с развертыванием активного антияпонского движения сопротивления в Китае; 3. отсутствие мощного революционного подъема в Японии, признаков которого в это время не наблюдалось и 4. пренебрежение со стороны СССР серьезными военными и невоенными превентивными мерами против такого плана.

В заключение, отмечая, что нейтралитет в отношении Японии, несмотря на ее вторжение в Маньчжурию, способствует успеху на переговорах с Польшей о пакте о ненападении, Сталин подчеркивает, что главное в условиях, сложившихся в результате японской агрессии в Китае, состоит в том, чтобы после возвращения Ворошилова в Москву приступить к разработке плана укрепления обороны СССР на Дальнем Востоке[86]86
  РГАСПИ. Ф.74. Оп.2. Д.38и 1. Л.52—53 (Документ выявлен К. Тэраяма.)


[Закрыть].