Текст книги "Сказка о Емеле и волшебной щуке (СИ)"
Автор книги: Кира Калинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Кира Калинина
Сказка о Емеле и волшебной щуке
1
Из князи – в грязи!
Миля знала, что так говорить нельзя. Но знала и другое: если хочется, всё можно. А ей очень, очень хотелось. И словечек неласковых от души прибавить…
Мыслимое ли дело, из двадцать первого века – в стародавние времена, из мегаполиса – в дремучую деревню, из собственной квартирки в элитном доме в двух шагах от университета – в деревенскую халупу без света, воды, центрального отопления, а главное, без интернета и мобильной связи. Была студентка института государственного управления и предпринимательства, будущий специалист по рекламе и связям с общественностью, единственная дочка владельца супермаркетов шаговой доступности "Ешь и пей", умница, красавица, баловница... а стала крестьянка крепостная!
Ну, может, и не крепостная. Как общество здешнее устроено, Миля пока не выяснила, да и не особо стремилась. У неё других хлопот по самую маковку: дров наколи, печь затопи, тесто замеси, по воду сходи.
Два раза.
И не с ведёрком пластиковым, а с деревянной бадьёй, которая сама пять кило весит, с водой – все пятнадцать. Вот поэтому и два раза. С коромыслом управляться Миля пока не выучилась, тащить же сразу два ведра, да не за дужки широкие, для удобства нежных городских белоручек придуманные, а за верёвки конопляные, вместо этих самых дужек привязанные, у неё ни сил, ни упорства не доставало.
Старуха нет бы пожалеть – клюкой стучит, требует: два ведра воды в хозяйстве надобно, два ведра вынь ей и положь!
И вот, чуть петухи в деревне прокричали, сползла Миля с лавки, волосы пятернёй пригладила, напялила рубище поверх джинсов и топика и на речку поплелась, покуда бабка вредная хай не подняла.
Избёнка её на отшибе стояла, у опушки лесной. При избёнке огородик да два сарая. Оба серы от времени, набекрень клонятся, чуть не падают. И ни одного, между прочим, колодца. Неужто выкопать некому? Был бы колодец, не пришлось бы Миле добрый километр по лесу топать да под горку спускаться-спотыкаться, а потом наверх с полным ведром пыхтеть-карабкаться.
На обратном пути километр в пять превращался, деревянное ведро чугунной тяжестью наливалось, под ноги корни да шишки лезли, верёвки врезались в ладони, стёртые в кровь при мойке полов. Бабка доски с песочком скоблить велела. И никакого сочувствия Милиным страданиям, одни насмешки: "Что за неумеху мне судьба послала! Да обидчивую в придачу. Ты не зыркай, не зыркай, неженка-лежебока! Слушай, что говорят, делай, что велят. После спасибо скажешь".
Утро в тот день золотое выдалось, улыбчивое. Иди, гляди по сторонам, на берёзки белые да черёмуху пахучую, стрекозам синим дивись, воздух пей, сочный, духовитый, да жизни радуйся. Вон и речка показалась; телом длинным, извилистым блестит, на солнце греется. С другого берега кусты да деревья в воду, как в зеркало, глядятся, собой любуются и Милю приглашают: посмотри, как мы хороши! А только Миле красота окрестная не в счастье.
Села она на травяной бережок, на отражение своё в воде уставилась – да пригорюнилась. И как тут не пригорюниться! На пугало этакое без слёз не взглянешь: глаза тусклые, лицо унылое, косметики ноль, на голове не волосы, а сена пук. Уложить-то нечем. Парикмахерский инструмент у бабки один – гребень деревянный, такой грубый и замызганный, что трогать лишний раз неохота.
И зеркала в избе нет. Очень Миле зеркала не хватало.
А голову мыть, страшное дело, золой приходилось. Читала Миля, дома ещё, что полезна очень зола эта, но на всякие средства народные, как на чудачество, смотрела. Коли щёлок да зола так хороши, чего ради люди мыло и шампунь выдумали? Это в средневековье дремучем, или что у них тут, цивилизованному человеку деваться некуда. Ладно, хоть бабка в воду зольную травы добавляла, ароматные да целебные, отчего волосы у Мили и впрямь сделались крепкие, шелковистые, блестящие.
Жаль, росли медленно.
Из-за этого в деревню она в платочке хаживала. Чтобы местные не дразнились:
"Глянь, девка стриженная!"
"Емелька, кто тебе косу оторвал?"
Напрасно объясняла Миля и доказывала, что её Эмилией зовут: "По слогам: Э-ми-ли-я. Понятно вам?" Мама так назвала, светлая ей память. Всё равно Емелькой дразнили да потешались над Милиным возмущением. Тёмный народ.
– И что мне делать? – спросила Миля отражение своё. – Утопиться?
Отражение пошло кругами – это Милины слёзы в воду закапали.
Не хотелось ей топиться, хоть горько было и тоскливо, а хотелось поймать злодейку Маринку, намотать на руку косу... Да-да, как раз у Милиной мачехи коса имелась, сказочной Варваре-красе на зависть – золотая, длинная, чуть не до колен, и толщиной с кулак. А сама Маринка такой красавицей удалась, что глянешь и ахнешь! Вот папа Милин как ахнул, так сразу в ЗАГС. А Миле – квартиру в качестве отступного.
Сама ему подсказала: "Хочешь жениться – женись. Но я с чужой тёткой под одной крышей жить не стану".
Папа у Мили мужчина был рассудительный, дальновидный, даром что поддался чарам фифы с косой. И так понимал: восемнадцать годков, птенчику на волю пора. Положил на счёт кругленькую сумму, чтобы в случае чего дочка по миру не пошла. И зажили они душа в душу: папа с Маринкой – в доме загородном, Миля сама с собой – в городской квартире. С папой каждые выходные виделись, с мачехой молодой – изредка. Не дружили, но и не ссорились. Что ещё надо?
Жаль, всё хорошее быстро к концу приходит. По весне начались у папы с бизнесом нелады. Проверки, иски, угрозы, бандиты, силовые структуры. К лету дело так далеко зашло, что хозяин "Ешь и пей" тайком дочь и жену из города вывез да спрятал в домике лесном, про который никто не знал. И это под занавес года учебного, перед самыми экзаменами!
Телефоны у обеих лично забрал – чтобы глупостей не натворили. Для охраны приставил троих громил, из самых доверенных.
Две недели в глуши прожили. Всех развлечений – прогулки вечерние во дворике, за забором глухим, да телевизор, к которому антенна не прилагалась, зато прилагались медиаплеер и приставка игровая.
Как-то раз ночью ворвалась мачеха в спальню Милину – в кружевном пеньюаре, растрёпанная, с паникой в глазах:
– Собирайся быстрей! Они идут! Бежим!
Спасибо, Миля не спала, а в «Килл Зон» резалась – хоть не голышом на улицу выбежала. Охрана подевалась невесть куда, мачеха на вопросы не отвечала. А у Мили быстро охота пропала их задавать. В свете полной луны видно было человека, на лужайке распластанного. Камуфляж, на голове ёжик светлый, шея под углом неестественным вывернута. Один из папиных секьюрити, точно!
Миля рот себе зажала, чтобы не вскрикнуть.
За забором движение чудилось, и как будто моторы урчали, и ходили по небу сполохи рассеянные. Мачеха Милю за руку схватила и в темноту потянула – в обход дома.
На задах особняка в заборе калитка нашлась, Миля и не знала, что она там есть. Маринка щеколдой лязгнула, дверцу распахнула, и скрылись беглянки под сенью леса.
– Я тут выросла, – сообщила мачеха шёпотом. – Каждую тропку знаю! Идём скорей!
А сама вдруг столбом встала. Или вовсе шаг назад сделала? Так что Миля не хотела, не желала, а Маринку обогнала. Оглянулась через плечо – в чём дело, спросить – и увидела на ангельском лице папиной избранницы гримасу торжества злого.
Оскалилась мачеха, будто волчица, и в спину Милю со всей силы толкнула.
2
От толчка этого пробежала Миля вперёд десяток шагов. И остановилась в изумлении. Потом как была ночь, а стал день, были вокруг ёлки разлапистые, а стала полянка в полукруге берёз. Была Маринка за спиной, а стали три ражих парня перед носом.
Как в сказке: было у отца три сына. Тупой, ещё тупее, а младший, как водится, совсем дурак. Кстати, Иваном кличут. Но это Миля позже узнала. А в тот момент захотелось ей братьев по широкой дуге обойти. Очень уж рожи их глупыми показались да нахальными.
На одежду братьев Миля в первый миг и внимания не обратила. Между тем, одеты парни были в рубахи и порты домотканые, на ногах – лапти.
Миля вправо шаг, Тупой поперёк дороги встал, Миля – влево, Ещё Тупее путь преградил. А посерёдке Дурак торчит, скалится, самый молодой из троих и самый здоровый.
Миля пятится – братья наступают. И всё шуточками перебрасываются. Что это, мол, за девка штанатая да щипаная? Никак с неба свалилась? Или на метле прилетела? А куда метлу дела? Заколдовала, уменьшила да в штаны спрятала? А давай поищем!
Ясно стало, что пора бежать, да от таких разве убежишь? Взяли братья Милю в кольцо и ну щипать да толкать, а сами гогочут, точно жеребцы. Неизвестно, чем бы дело кончилось, если бы не появилась старуха с клюкой. Вышла из-за берёзы, на детин зубом цыкнула – тех с поляны сдуло, будто ураганом. И немудрено: старуха была страшна, космата и в лохмотья ряжена. Но к Миле обратилась ласково и вроде с пониманием:
– Далеко же тебя, красавица, от мест родных занесло. Пошли, что ли?
Миля с детства усвоила, что с незнакомцами ходить никуда не следует, а тут пошла, как на верёвочке, потому что от потрясения в ступор впала. Да и куда ей, одной-одинёшеньке, в чужом краю деваться?
Привела бабка Милю в свою избушку на опушке.
– Живи, – говорит, – сколько пожелаешь. Но не за просто так. Будешь мне по хозяйству помогать. Сама видишь, стара я и немощна.
Бабка у местных за ведьму слыла. По лесам корешки и травки собирала, сушила, толкла, зелья варила, недужных да немощных пользовала. Приходили к ней за оберегами, амулетами, звали заговор наложить или порчу снять. За услуги давали молочка, яиц, мучицы, а то и мясного подкидывали.
Миле-то понятно, что бабка никакая не ведьма – травница и знахарка. И за печкой не домовой шуршит, а мыши, и среди деревьев не дух лесной прошмыгивает, а заяц... или, скажем, бурундук. Но местным научного мировоззрения в школе не привили. Ведает бабка такое, о чём другие-прочие понятия не имеют? Значит, ведьма. И точка. А Миля – ведьмина ученица.
Всем, что было у бабки, делилась она с Милей по справедливости, но гоняла в хвост и в гриву. Ни на минутку присесть не давала, приговаривала: "Учись – не ленись, в жизни пригодится". Только и удавалось передохнуть, когда старая из дома отлучалась или Милю по надобности какой посылала. Да вот хоть по воду, как сейчас. Можно на травке посидеть, о судьбе своей несчастной повздыхать.
Повздыхала – и хватит. За дело пора. Встала Миля на ноги, ведро в воду закинула и за верёвку потянула, обеими руками. Тяжёлое потому что. А нынче и вовсе неподъёмное, да ещё вертлявое! Туда-сюда ходит, упирается, будто в водоворот попало.
Поднатужилась Миля, дёрнула изо всех сил и вытянула... рыбку из пруда! То есть из речки. Сама от рывка на ногах не устояла, села на точку пятую, ведро опрокинула. Мало того, что водой облилась, так ещё рыбка из ведра к ней на колени то ли вывалилась, то ли выпрыгнула. Чешуёй блестит, плавниками шевелит, а здоровенная – как только в ведре уместилась!
Миля с визгом на ноги вскочила, откуда прыть взялась. Рыбина на траву шлёпнулась – елозит, бьётся, рот разевает. Пасть зубастая, тело в пятнышках – щука! Вдруг затихла, устремила на Милю взгляд пронзительный и просит человеческим голосом:
– Отпусти меня, красна девица! Помру без воды!
Красна девица с испугу по сторонам огляделась. Может, в кустах кто-то прячется, шутки шутит?
А щука опять:
– Мочи нет терпеть! Отпусти! Я тебе за это службу сослужу.
И рот-то открывает впопад, и глаза не по-рыбьи несчастные, и жабры судорожно вздуваются, будто из последних сил.
Собралась Миля с духом, улов свой невольный ногой поддела, руками не осмелилась, и с натугой в воду столкнула… Шлёп! Стоит и думает: было или не было?
Глядь, в трёх метрах от берега из воды голова щучья торчит:
– Спасибо тебе, девица, за доброту, за отзывчивость. Не дала мне погибнуть во цвете лет. Вот тебе обещанный подарок. Если понадобится что, скажешь: "По щучьем веленью, по моему хотенью". Всё тотчас исполнится.
На Милю от таких слов и от всего небывалого происшествия нервный смех напал. В сказку она, что ли, попала? А может, с катушек слетела?
– Не веришь? – говорит щука. – А ты проверь!
Глянула Миля на пустое ведро у ног, вспомнила Емелю сказочного и тихонько, шёпотом, так, чтоб никто случайно на подслушал да на смех не поднял:
– По щучьем веленью, по моему хотенью, пусть в ведро вода наберётся!
Ох! Подскочило ведро, как живое, в воду сигануло, на берег, полнёхонько, выпрыгнуло, и всё это скорее, чем Миля успела до трёх сосчитать.
Осмелела она:
– По щучьем веленью, по моему хотенью, ступай ведро домой само! Нет, стой! Иди домой, в кадку воду перелей, а потом со вторым ведром назад возвращайся!
И ведь сработало! Ноги у ведра не выросли, оно безо всяких ног поднялось и вразвалку на горку полезло, да споро так, что не угнаться.
Вода в ведре колышется, над краями всплёскивает, но наружу не выливается.
Миля стоит, вслед ведру глядит с открытым ртом.
А щука из воды смеётся:
– Ну что, поверила? Теперь слушай. Чар этих хватит на три дня. На четвёртый поутру придёшь, по имени меня кликнешь: "Ярилка, покажись!" Скажешь: "Яви милость, продли чудо!" – и пользуйся ещё три дня.
– Так тебя Ярилкой зовут? – хихикнула Миля. – Чудное имя!
– Уж не чуднее твоего. Хоть Емелька, хоть Эмилия, всё не как у людей!
Миля от удивления даже не обиделась.
– А ты откуда знаешь, как меня зовут? – спрашивает.
Рыба ей в ответ:
– Так я, чай, щук волшебный, умом не обделён, что кругом делается, слышу, замечаю, на плавник мотаю...
– Погоди-погоди, ты что, мужского пола?
Лишь сейчас обратила Миля внимание, что голос у щуки и правда какой-то неправильный – слишком низкий, звучный, задиристый. Хотя, с другой стороны, какой голос для рыбы правильным считать? Сказано же в детском стишке: «Открывает щука рот, да не слышно, что поёт».
Ошибся поэт: слышно, ещё как слышно!
Смотрит щук из воды весёлыми глазами и смехом заливается:
– Ты никак думаешь, щучье племя из одного женского пола состоит? А размножаемся мы, по-твоему, как – партеногенезом?
– Чего-чего? – у Мили аж ноги подкосились.
– Партеногенез, – скучным голосом начала щука, то есть щук, – форма полового размножения, при которой женские половые клетки развиваются во взрослом организме без оплодотво...
– Да подожди ты! Знаю я, что такое партеногенез. Ты-то откуда это знаешь? У вас же тут ни науки, ни технологий!
– Обижаешь, красавица. Я как-никак говорящий щук, волшебное существо, к твоему сведению. Про другие миры в курсе, наукой и техникой интересуюсь. С компьютерами вашими я бы поближе познакомился. И с автомобилями. Очень мне хочется по шоссе с ветерком прокатиться... С другой стороны, у вас автомобили да компьютеры, а у нас яблочки молодильные, шапки-невидимки, ковры-самолёты да сапоги-скороходы. И неизвестно, что сильней будет – наука или магия.
А и правда, подумала Миля. Сжала кулаки на удачу, крепко-крепко зажмурилась и выговорила:
– По щучьему веленью, по моему хотенью, хочу сейчас же оказаться дома!
И оказалась. В избушке у старушки. Да не просто так оказалась, а подхватил её вихрь, неведомо откуда взявшийся, над землёй приподнял, закрутил, завертел, по лесу таким манером пронёс и у бабкиного крыльца на землю уронил.
Села Миля – голова кругом, в ушах звенит, в глазах рябит, волосы дыбом, мышцы ломит. Чувство такое, будто её в мясорубке прокрутили. Надо бы к щуке бежать, рекламацию предъявлять, да сил не осталось.
Тем более, что, как выяснилось, в быту щучье заклинание безупречно работало. На дворе полдень, а у Мили изба выметена, дрова наколоты, печь растоплена, тесто замешано и пироги пекутся, сами на стол подаются.
Старуха поглядела на такое дело, бранить не стала, но совет дала: слова заветные при народе не произносить, силой дарёной не хвастать.
И началась у Мили новая жизнь. Первым делом она колодец выкопала, чтобы вёдра зря на речку не гонять, потом ограду выправила, течи в крыше залатала, баньку поставила.
Быстро смекнула: чудеса щучьи не из воздуха берутся, а творятся из того, что в наличии имеется и что уровню развития мира соответствует. Микроволновку требовать без толку. Или, положим, электричество с водопроводом до самой избы.
Но и то хорошо. Можно, с лавки не вставая, и печку побелить, и сруб утеплить, и окна резными ставенками украсить, и чистоту-порядок в доме поддерживать.
А больше бабка ничего делать не дапа и перестраивать тесную избушку—в– просторный коттедж запретила категорически.
Да и леший с ней.
* * *
Через три дня пошла Миля на реку. Стала звать:
– Ярилка, покажись! Где ты? Ярилка!
Жила опаска в глубине души: не явится щук. И придётся опять самой вёдра тяжеленные тягать, по грядкам с тяпкой ползать да котлы песком надраивать. Но нет, Ярилка тотчас из воды нос высунул, будто нарочно в камышах у берега сидел, Милю дожидался.
Что там сказать надобно?
– Яви милость, продли чудо!
Произнесла Миля слова предписанные, а саму смех разбирает – уж больно потешно звучит.
Щук ей в ответ, важно так:
– Будет тебе чудо, девица. Только скажешь «По щучьем веленью, по моему хотенью», и всякое желание твоё сей же миг исполнится.
– А вот и не всякое! – поймала Миля Ярилку на слове и о главном речь завела: —
Ты не знаешь, как мне домой, в мой мир, вернуться? Какие слова сказать? А то после первой попытки я наугад и пробовать боюсь.
Поначалу она часто на полянку среди берёз прибегала, на то самое место, где невидимая дверь из нашего мира в сказочный находилась и, хотелось верить, из сказочного – в наш. Всё перепробовала: и бегом бежала, и шагом шла, и правее брала, и левее, и ближе, и дальше. И кругом двигалась, по стрелке часовой, то бишь посолонь, и наоборот, то бишь противосолонь. Всю поляну истоптала! И после заката пару раз счастье пытать ходила. Вдруг днём портал только на вход работает, а на выход – ночью? Всё тщетно.
Вот если с волшебными словами туда наведаться...
– Ничего не выйдет, – расстроил её щук. – Чары мои сильны, да не всемогущи и за пределы этого мира не достают. Но горю твоему помочь можно. В семи днях пути стоит средь холмов стольный град, в граде том царский терем, при тереме сад, в саду растёт зуб мудрости, в нём дупло...
Миля так и прыснула:
– В саду – зуб?
– Тьфу ты – дуб мудрости! – поправился щук и, нимало не смутившись, продолжил: – В дубе – дупло, в дупле сундук...
– Знаю-знаю! В сундуке заяц, в зайце утка, в утке яйцо!
– Ну, если знаешь, так мне, может, не рассказывать? – обиделся Ярилка.
Пришлось Миле извиниться и вид серьёзный принять. Надо же! Рыба ведь, то есть рыб, а чувствительный какой...
– В сундуке – книга знаний, цепью золотой прикована. Всё, что есть на свете, на этом или на том, в книге описано. Что было, сказано, что будет, предсказано, чем сердце успокоится – тоже не забыто. Дупло маленькое, человеку в него не пролезть, да и книга секреты свои не каждому открывает. Потому посажен при книге учёный кот. Акусилаем кличут, в честь мудреца древнего. Ты ему вопрос задаёшь, а он из книги ответ читает. Так и живём.
Обрадовалась Миля и решила сейчас же в стольный град отправляться. Размечталась:
– Поеду на печи. Не зря же меня Емелей обзывают. Надо соответствовать!
Щук Ярилка её усовестил:
– И не жалко тебе бабку? Печь из дома уберёшь, дом и развалится.
– А я велю ему заново собраться!
– А хлеб печь и кашу варить бабка где будет? Зима придёт – куда ей деваться? Ты-то в свой мир ускачешь, а нам тут расхлёбывай.
Стало Миле стыдно. Прав щук. О бабке она не подумала.
– Ты телегу старую за сараем видела? – подсказал Ярилка. – Починить её, подновить – довезёт не хуже печки. О другом подумай. Как в царский сад попадёшь? Туда, знаешь ли, кого попало не пускают.
Улыбнулась Миля хитро:
– А я «по щучьему веленью» скажу.
И вдруг сообразила: до града с теремом неделя пути, а у Ярилки надо каждые три дня отмечаться. Не то иссякнет сила. А без силы и телега не поедет, и ворота царского сада не откроются. Да и по дороге с одинокой девушкой мало ли что приключиться может.
– То-то, – сказал щук. – Но так и быть, не оставлю я тебя. Вместе оправимся.
3
Сказано – сделано.
Выбрала Миля кадушку размера подходящего, велела в речку нырнуть, – чтобы Ярилка под водой внутрь забрался, – потом обратно вынырнуть, до дому старушечьего дойти и на телегу водрузиться. А телега уж под парами: свежей соломой выстлана, поверх соломы перинка да подушки для удобства и мягкости, снедь всякая с собой в дорогу.
Бабка вышла Милю проводить, удачи пожелала и напутствие дала:
– Чудеса чудесами, а сильно не хорохорься, по сторонам поглядывай. При дворе царском народец ушлый, хитрый да не шибко совестливый. Как бы кто на удачу твою не позарился.
Добрая она оказалась, бабка-то, и понятливая. Стало Миле жалко её одну, без помощи, оставлять, но старуха отмахнулась:
– До тебя жила и после проживу. А тебе, молодой, в глуши хорониться ни к чему. Езжай с миром!
Миля и поехала. Через всю деревню с ветерком просвистела – народу на диво. А как за околицу выбралась, ход замедлить пришлось: стоят поперёк дороги братья Тупые, дубинками поигрывают да переглядываются.
Точно, говорят, ведьма. Ведьмой уродилась, к ведьме прибилась, у ведьмы училась, ведьмой к нам воротилась.
Иван-дурак спрашивает:
– А чего это у неё за бочка?
Ещё Тупее отвечает:
– Так она, верно, бабку зарезала и в бочке засолила!
Следом и старший брат, Тупой, голос подаёт – приказ младшим:
– Тащи ведьму с телеги. Сейчас поквитаемся!
Миля быстренько отвернулась, рот рукой прикрыла и начала: "По щучьему веленью..." Пока договорила, её уже за ноги схватили да в пыль дорожную сволокли.
До большего, по счастью, дело не дошло. Выскочили из кустов розги, не меньше дюжины, и давай братьев со всех сторон охаживать. Тупые сперва отмахивались да отбивались, а потом не выдержали и с криками пустились наутёк.
Миля тоже задерживаться не стала. Права бабка – чудеса чудесами, а бережёного щук бережёт. Но не утерпела – в бочку заглянула, посетовала:
– Больно длинное у тебя заклинание! Пока выговоришь, пришибут. Нельзя ли как-нибудь покороче силу твою призывать?
– Ну, знаешь, подруга, – обиделся Ярилка. – Тебе и так всё даром даётся, а ты ещё кочевряжишься. Нельзя покороче. Слова волшебные не мной придуманы, а колдуном Черномором в уста мне вложены. Он когда-то землями нашими правил, много всякого волшебства натворил – до сих пор расхлёбываем. А тебе одно могу посоветовать: тренируй быстроту речи. Скороговорки знаешь? Карл у Клары украл кораллы. Тимошка Трошке крошит в окрошку крошки. На дуб не дуй губ, не дуй губ на дуб. Корабли лавировали, лавировали да не вылавировали...
Миля даже спрашивать не стала, откуда он таких скороговорок набрался. Главное, прав щук. Три дня назад она спины не разгибала, а сейчас знай себе на перинке полёживает, по сторонам поглядывает. Скоро, наверное, дома будет. Надо и самой немного потрудиться.
Начала Миля скороговорки твердить. День твердит, другой твердит. Ярилке надоело её слушать. Он и спрашивает:
– А зачем тебе в свой мир возвращаться? Чары-то мои с собой не заберёшь. Там, у вас, магия не действует. А останешься здесь, заживёшь припеваючи, не хуже царей да королей. Глядишь, и сама королевишной сделаешься. Хочешь замуж за принца? Можно устроить. Вон царевич здешний неженатым ходит.
– Да ну тебя с твоими принцами-царевичами! Мне домой надо. Папу спасать. Женился он на змеюке одной... Маринкой звать. Это она меня в ваш мир спровадила. И провалиться мне сквозь землю, если папины неприятности с бизнесом не её рук дело!
– Маринкой, значит? – посерьёзнел щук. – Ну, это дело другое. У нас, знаешь ли, тоже история вышла...
Досказать он не успел. По обочинам крестьянские избы выросли, дорога превратилась в деревенскую улицу. Из домов посыпал народ – на самоходную телегу подивиться. И на Милю заодно.
Сидит она важная, не в дерюге уже – в красной запоне да вышитой рубашке тонкого льна, с накладной косой до пояса. Люди охают, ахают, хохочут, пальцем показывают. Но к такой реакции Миля привыкла – улыбается, рукой машет. Будто кинодива на красной дорожке.
– Вот ты, Ярилка, говоришь, у вас тут шапки-невидимки, ковры-самолёты. А где они? Народ-то ваш, похоже, чудеса только во сне видит, и то по праздникам.
Щук, само собой, молчит, прилюдно из бочки не высовывается. Да была деревенька невелика. Скоро дома последние за спиной остались, впереди – пажити да луга.
Глядь, навстречу всадник мчится: кафтан синий узорами шит, а лицо в крови, конь храпит, весь в мыле... Милина телега умной оказалась, сдала к обочине, чтобы лихача пропустить. И слова волшебные не понадобились.
А ездок в стременах привстал и орёт:
– Украли! Царскую невесту украли!
Ярилка из бочки высунулся:
– Вели-ка назад повернуть.
Миле и самой любопытно стало.
Въехал всадник в деревню и с седла не то соскочил, не то свалился. Скакун его стоит, морда в пене, дышит с шумом, еле жив. Народ вокруг бурлит: что? как? почему? Девки всаднику напиться поднесли, парни коня увели остудить да искупать. А между тем, из разговоров кое-что выяснилось…
Вчера под вечер приехала в деревню дочка боярина Воибуды – с девками, мамками, няньками да гридинами-охранниками, переночевала, а поутру дальше отправилась. Звать ту боярышню Жиронежкой. Ездила она на заповедное Чудо-озеро, в волшебной воде искупаться, красоты и здоровья набраться, а оттуда – назад, в стольный град, на царские смотрины. Только и без смотрин ясно, что быть Жиронежке царицей. Боярин Воибуда ближе всех к трону стоит. Дочку свою на него и посадит.
Тут и всадник отдышался.
– Налетела, – говорит, – ватага разбойная. Нас с ребятами смяли, растоптали, только я и вырвался. А Жиронежку свет Воибудовну с девками да бабами, нарядами дорогими да ларцами драгоценными в полон взяли и к топи Чёрной повезли. Будет, говорят, она невестой, да только не царю, а Чуде-Юде Окаянному, владыке болотному, князю подземному. Выручай, народ! Коль утащат боярышню в топь, не достанешь ни силой, ни колдовством!
Мужички деревенские стоят, переглядываются, затылки чешут.
– Ты прости, – говорят, – гридин доблестный. Сказывают, Чудо-Юдо прислужников своих силой нечеловеческой наделяет. Коли уж ты сотоварищи с ними не сладил, то куда нам, мужикам от сохи? Тут дружина надобна, да чародеев парочка. Лучше мы гонца в стольный град пошлём. Пусть царевич сам невесту свою вызволяет!
– Что же вы за люди! – рассердился гридин. – А кабы ваших дочерей Чуде-Юде на поругание отдали?
Засмущались мужики, снова принялись затылки чесать. Бабы ропот подняли – не хотят мужей на верную погибель отпускать. Вдруг одна повернулась и в Милю пальцем ткнула:
– А вот эта пущай боярышню вызволяет! Чай, она чародейка знатная, раз телега у неё без лошади сама едет!
Всадник к Миле подошёл, земной поклон отвесил – Миля так и обомлела.
– Смилуйся, – просит, – матушка чародейка, не оставь девицу невинную на погибель лютую.
Слышит Миля – Ярилка в бочке плещется, в стенку толкается. Небось, остеречь хочет от шага неразумного. Встала она на телеге, спрашивает:
– А сколько их, разбойников этих?
– Да почитай, человек сорок.
Миля не хотела, а хихикнула. Эмильбаба и сорок разбойников!
Только всадник смех её по-своему понял.
– Справишься, значит? – в голосе и в глазах серых такая надежда, что у Мили сердце ёкнуло.
Гридин-то молод и собой хорош.
– Да не вопрос!
Отвернулась, слова волшебные в кулачок шепнула – и поехала из деревни под напутственные крики и бросание в воздух шапок.
Едва деревня осталась позади, показался из бочки Ярилка. Миля думала, щук её за самонадеянность отчитает.
Он и правда браниться стал, но не на Милю, а на Чудо-Юдо Окаянное:
– Сколько лет тихо сидел, носа в верхний мир не казал! А тут почуял волю, распоясался! За старое, злодей, принялся – девиц воровать! И проучить некому... Ты вот что, Эмилюшка. Догоним, близко не подъезжай. Помни: сильны лиходеи болотные, парой хворостин с ними не управишься. И дубины, боюсь, мало будет...
4
Добралась телега до места, где на боярышню напали. Стоят четыре возка, разворочены и брошены, упряжь оборвана, лошадей не видно, зато у дороги лежат-стонут гридины боярские в кафтанах узорчатых. Красавцы, как на подбор, не хуже всадника того сероглазого.
Миля на них время тратить не стала. Живы, и ладно. А как отъехали, сказала Ярилке:
– Странно. Разбойники повозки бросили, а лошадей с собой увели?
– Лошади сами разбежались, от ужаса. Пугает их сила болотная. Потому ватага и с гридинами легко управилась – кони седоков поскидывали, спасибо, не затоптали. А ну, держись!
В следующий миг свернуло Милино средство передвижения с дороги наезженной и понеслось по лугу, подпрыгивая на всяких неровностях. Дальше – хуже. На полном ходу вломилась телега в кустарник. Миля сжалась в комок, голову руками прикрыла – ветки со всех стороны так и хлещут. Одна, острая, по плечу чиркнула, рукав пропорола, царапину глубокую оставила. А телега знай себе мчится по редколесью, как дикий мустанг, того и гляди на дерево наскочит.
Миля в край телеги вцепилась, то откроет глаза, то снова зажмурится. Слышит, как за спиной бочка гремит, о борта бьётся – ой, сейчас выпадет! Или Милю ударит да зашибёт, кости переломает.
– Может, остановимся?
– Вперёд! – кричит щук. – Топь уж близко! Упустим, всё пропало!
То ли удача была на их стороне, то ли встроен в щучью магию алгоритм безопасности, но перелесок они проскочили невредимыми.
Вылетели на открытое пространство – трава густая, зелёная, сочная... под колёсами так и зачавкала. Из травы кочки выпирают, на кочках бусинки тёмно-красные блестят. Никак клюква? Дальше – стена камышей, шуршит, колышется, будто к себе зовёт.
– Вот теперь – стой, – скомандовал щук. – А лучше сдай чуток назад, на сухое.
Но и без того ясно было, что пора остановиться.
Шагах в ста, на полпути к камышам, сгрудились разбойники с добычей своей. По счастью, не сорок человек, а всего с дюжину. Сероглазый гридин то ли приврал со стыда – как это воины оружные с горсткой татей не управились! – то ли ему от испуга померещилось.
И немудрено испугаться. Это ж только говорится "сорок человек", а на самом деле никакие они не человеки. Орки, может быть, или гоблины...
– У-у, черти болотные, – подсказал щук.
Каждый – гора мышц баскетбольного роста, кулачищи с тыкву, рожи такие, что братья Тупые против них королями красоты покажутся. Одеты в тряпьё да рваньё, с ног до головы чумазые, гнилью воняют – издали слышно. Глядят на Милю, посмеиваются, а дубины при них с хорошее бревно толщиной.
