Текст книги "Цена свободы"
Автор книги: Кир Луковкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Закарий вздохнул. Родители давно подготовили необходимые документы, и он отнекивался лишь благодаря плохому самочувствию. Он не знал, как объяснить этому человеку то, в чем боялся сам себе признаться.
– Я не хочу, – произнес он одними губами.
– Что? – Эль-Ган сощурился и наклонился вперед.
– Я не хочу, – Закарий покраснел.
– Юноша, у меня со слухом плохо?! Мне, надеюсь, послышалось? – Учитель состряпал совсем уж отвратительную гримасу, нависая над ним.
– Вам не послышалось, – буркнул Закарий.
Эль-Ган дышал над его макушкой, уперев локти в стол.
– Стало быть, ты имеешь наглость утверждать, что не нуждаешься в модификации?!
Тишина звенела, у Закария перед глазами плясали разноцветные точки. Он шепнул, а может закричал, а может и вовсе не произносил… но подумал отчетливо – да.
Эль-Ган плюхнулся в кресло, мгновенно сдуваясь. Глаза его, затянутые пленкой, сейчас напоминали две плошки.
– Все ясно, – произнес он, растягивая слова, – Ступайте домой, молодой человек. Сегодня же я свяжусь с вашими родителями. А завтра утром вы будете подвергнуты модификации. Далее. Вы отстраняетесь от занятий, пока не явитесь в школу в надлежащем виде. Далее. Ваш пропуск за стены Города я аннулирую. Я думал, вы образумитесь, как и ваш друг. Я ошибался. Следовательно, с вами придется провести разъяснительную беседу. Сегодня вечером пойдем в Центр? кое с кем поболтаем. М-да, – произнес он через минуту, – такое в моей практике впервые.
– Но ведь можно же и без этого жить… – робко начал Закарий.
– Молчать! – рявкнул Эль-Ган, хватив кулаком об стол. – Хочешь усугубить вину? Стыдись. Если информация о твоей выходке просочится сквозь эти стены, Школу, меня и остальных Учителей ждет позор. Кстати, на тебе тоже пятно останется. Так что чем меньше людей в курсе твоих странностей, тем легче будет разрешить проблему. Понятно?
Бордовый до кончиков ушей, Закарий пристыжено кивнул.
– Иди. Я сам за тобой зайду.
Дома на него смотрели так, словно только сейчас под оболочкой ребенка увидели уродца. Мать ничего не говорила, плакала, громко и обильно. Сильва с каменным лицом ходила по дому, натыкаясь на мебель. Отец молча отвел его в спальню, для начала всыпал по первое число, а потом принялся долго и терпеливо объяснять ему, что это плохо, грязно, мерзко – оставаться вот таким, что это мешает жить, приносит неудобства, болезни и боль, отягощает работу и отравляет отдых; что модификация поможет ему выжить в жестоком и враждебном мире, устранит проблемы и облегчит его существование, что это правильно, разумно и совершенно безопасно. Что это даст ему преимущество перед остальными «крысами» равнины, спасет его от смерти, попади он в экстремальную ситуацию, обеспечит долголетие, увеличит здоровье, обогатит разум.
Закарий слушал, потупившись, а сам представлял себе Хранителя, бога во плоти, знающего все обо всем, держащего в руках судьбу каждого обитателя Города. Он восседает в приемном зале Центра на троне из шестерней, в центре круга, куда падает бледный дневной свет из застекленного купола. Он опутан проводами, трубками, он оплетен датчиками, невероятно старый, морщинистый с горящими глазами, потерявшими природный цвет. С телом, чуждым человеческому. Перелопаченный модификациями.
Настал час, Учитель повел его к цитадели. Они поднимались к шпилю башни целую вечность, Закарий устал считать этажи, и перестал различать высоту. Прислужники впустили их в зал, и вот они оказались лицом к лицу с Хранителем. На вид Закарий дал бы ему шестьдесят лет, но знал, что число следует умножить как минимум вдвое. Эль-Ган стоял позади своего Ученика, держал его мертвой хваткой за плечи и говорил. Хранитель с опущенной головой слушал, глаза его были закрыты. Никаких признаков жизни он не подавал. Когда Эль-Ган закончил, и последнее слово умерло эхом где-то под потолком, огромное пространство зала затопила электрическая тишина. Приборы тихо пикали, прижавшись к стенам. По полу, увитому кабелем, сильно тянуло сквозняком.
– Уходи, а он пусть останется, – сказал Хранитель, не поднимая головы.
Учитель поспешно ушел. Хлопнула дверь. Закарий стоял один, поеживаясь от холода, и смотрел в то место, скрываемое тенью, где должно было быть лицо Хранителя. В голове у него шумело, ладони намокли от напряжения.
Хранитель поднял голову, и на его подбородок упал бледный свет, лоб и глаза остались скрыты тенью капюшона.
– Сосредоточься, – сказал Хранитель, – Я расскажу тебе одну легенду. Дай мне знать, когда будешь готов.
Закарий зажмурился и стиснул пальцы в кулаки. Мерцающая спираль убегала в небо, и он встал на край этой спирали.
– Я готов, – ответил он.
– Прекрасно. Слушай, – Хранитель со свистом набрал воздух в грудь…
Жил-был гончар. Уважаемый в округе ремесленник. У него была красивая жена, двое крепких сыновей и свое хозяйство. Не слишком большое, чтобы задевать гордость знати, и не очень маленькое, словом, хозяйство праведного человека. В доме у него каждый предмет имел свое назначение. Лишних побрякушек не было. Гончар исправно платил налоги, ходил в храм, жертвовал мелочь нищим и посещал городские собрания. В решении бытовых вопросов он отличался рассудительностью и изворотливым умом. Его уважали за качество производимых изделий и скромность. Люди ходили к нему не только, чтобы купить пару тарелок, но спросить совет. Гончар всегда радовался гостям. Двери его дома были широко открыты для каждого человека. Свою утварь он поставлял даже царскому двору. Посуда, сделанная им, отличалась крепостью, а его жена расписывала каждую чашку такими замысловатыми узорами, что глаз нельзя было отвести.
Жил тот человек размеренной, спокойной жизнью. Как и у всех, случались в его семье светлые и темные полосы. Были у него друзья и враги. Имелись у него и слабости, и недостатки. Порой его одолевала лень, в такие моменты он валялся на топчане, в сенях, прихлебывал отцеженное верблюжье молоко и размышлял об устройстве вещей. Жена ворчала на это, но любила его. Империя, подданным которой являлся наш гончар, постоянно воевала с соседями за плодородные земли. Селение гончара располагалось недалеко от южной границы империи, на которую случались набеги кочевников, но ополчение успешно отражало их. Отряды врагов были неорганизованны и состояли из малого числа воинов. Как-то, на одном из последних в уходящем году собраний люди указали наместнику, что набеги с юга участились. От них мрет скотина, деревни горят, похищают молодых женщин. Наместник пообещал удвоить охрану, однако с лиц горожан не исчезало беспокойство. Народ стал поговаривать о темных временах, о сгустившихся на Востоке и Юге тучах, о конце света и чудищах, ниспосланных разгневанными богами в наказание на их землю. Вскоре в город прибыл воевода с дружиной солдат, – все верхом, – и объявил, что набирает рекрутов в армию. Ему нужны молодые, сильные, возмужавшие парни, способные держать в руках копье. Старшего сына гончара они забрали с собой вместе с дюжиной других новобранцев. Гончар не мог знать, что видит своего отпрыска в последний раз. Вслед за этим втрое увеличились подати, и тем, у кого не хватало денег, пришлось отдавать их едой. Гончар и его семья еле сводили концы с концами. На их край обрушилась длительная засуха и неурожай. Начался голод. К гончару приходило все меньше и меньше покупателей. Его хозяйство постепенно скудело. Горожане стали злобными и неприветливыми.
Однажды, вместе с криками перепуганный детей и женщин, в город ворвались захватчики, убивая и сжигая все на своем пути. Эта группа насчитывала около сотни кочевников. Выбежав на улицу, гончар увидел, как варвары хватают вопящую малышню, словно щенков, за загривок и скачут прочь. Впрочем, захватывали они и более взрослых детей. Всех их они увозили с собой, чтобы обратить потом в свою веру. Среди пленников гончар заметил и своего младшего сына, привязанного за запястья веревками к седлу. Сына он отправил перед тем за водой. С яростным воплем выхватил гончар кол из изгороди, нагнал замешкавшегося кочевника и всадил кол ему в спину. Но прежде, чем свалиться с лошади, агонизирующий всадник взмахнул ржавым палашом, пытаясь достать гончара. По страшному совпадению на пути орудия возникло тело юного пленника – лезвие глубоко вошло в плечо мальчику. Тот слабо вскрикнул и повалился в пыль.
Атаку удалось отбить. Но набег нанес жителям города непоправимый урон. Половина домов селения теперь чернела от пепелищ. Матери не досчитались многих детей и в голос рыдали о своем горе. Над порогами вывесили черные лоскуты ткани. Гончар с женой ни на миг не отходили от сына. Мальчишка таял на глазах. Ранение оказалось слишком глубоким. Не помогали ни примочки, ни снадобья. Прибывший из столицы лекарь беспомощно мотал головой – никто в то время не знал, как лечить заражение крови. Гончар на коленях умолял его сделать хоть что-нибудь и лекарь предложил ему отвар из листов кока, дабы облегчить страдания. Через пару дней мальчик впал в беспамятство, а еще через неделю умер.
Жена гончара поседела за одну ночь и перестала следить за собой. Жизнь потеряла для нее всякий смысл. Невзрачной тенью ходила она по опустевшему дому. Сам гончар заперся в мастерской и не выходил оттуда пять дней. Почти ничего не ел и не пил. Оба превратились в глубоких стариков. Между тем шла война. Армада с Востока вторглась в страну. День смерти младшего сына оказался роковым и для старшего – он погиб в грандиозной битве против агрессоров на пограничном плоскогорье. Пал, утыканный стрелами, и еще продолжал биться, стоя на колене, пока ему не пронзили сердце. То была самая кровопролитная битва за последние пять сотен лет. Она замедлила, но не остановила наступление врага. Царь, правивший страной, понимал, что поражение стало вопросом времени. Жалких пяти дивизий, находившихся в столице, явно не хватало, чтобы уничтожить полчища, прущие с Востока. Соседи отвернулись от его просьб помочь – припомнили старые обиды, или открыто выступили против. Империя находилась на грани гибели…
Четыре дня из пяти, проведенных в мастерской, гончар думал о своей жизни. Что может чувствовать отец, потерявший наследника? За что боги покарали его? За хорошую жизнь, за дружную семью, за любимое занятие? За то, что он был счастлив? Ведь богам не нравится, когда человек счастлив, когда у человека все есть. Теперь вы довольны? – спрашивал он их, потрясая кулаками. Боги молчали.
Гончар был трудолюбив, а потому безделье казалось ему тягостным. Он не мог сидеть просто так, сложа руки. С другой стороны, он не видел смысла в том, чтобы снова начать лепить горшки. Все равно их никто не купит. Наскрести бы на краюху хлеба. Тогда он бесцельно принялся мять кусок глины, хотелось занять себя. Его руки работали сами по себе, мысли текли сами. Когда гончар опустил глаза, он увидел на ладонях глиняную фигурку. Похож на моего сына, – почему-то подумал он. Фигурка была грубой, сырой, просто куски глины, изображавшие человеческое тело. Ради забавы гончар сделал отверстия для глаз и рта. Едва он отнял палец, произошло чудо. Глиняная кукла заговорила! Спасибо тебе, мастер, за то, что подарил мне жизнь, говорила она. Поставь меня на стол. Гончар послушался и изумленно наблюдал, как маленький голем делает первые шаги, приседает и наклоняется. Но как это возможно? – недоумевал гончар. Это воля богов, ответил голем, – Они забрали у тебя души сыновей, но взамен кое-что дали. У тебя отныне есть дар оживлять. Никакие чудеса не могут заменить мне боль от утраты! – зарыдал гончар. Голем подождал, пока он успокоится, и сказал: «Ты сможешь вернуть их обоих, если выполнишь то, о чем я попрошу». Гончар уставился раскрасневшимися глазами на глиняного болвана. Разум подсказывал ему – что-то здесь не так. Но желание вернуть родную кровь пересилило голос здравого рассудка. Я сделаю все, – поклялся он. Отлично. Тебе потребуется много глины. Очень много, говорил голем. Гончар сказал, что достанет, сколько потребуется. И тогда голем повелел: «Ты должен вылепить из глины людей. Мужчин, рослых и крепких, и чтобы ни один не был похож на другого; ты должен сделать все на совесть, руки и ноги, туловища и головы, чтобы глиняных людей невозможно было отличить от настоящих, из плоти и крови». Гончар задумался. Сколько? – спросил он. Для начала – сотню. Это будет не так-то и легко, признался себе гончар, а голема предупредил, что ему понадобится время. «Ты сделаешь все как можно быстрее – прежде, чем орда с Востока вторгнется в столицу твоей страны. У тебя есть неделя». Неделя! – засмеялся гончар, – Ты издеваешься надо мной! Это невозможно. «Все возможно в этом мире, – сурово ответствовал ему человечек, – особенно когда от тебя зависит жизнь твоих родных». Гончар сразу все понял и это застало его покрыться холодным липким потом. Дорога каждая секунда. Тот час гончар вышел из мастерской, велел жене приготовить обед, поел и, не говоря ни слова, пошел к котловану у окраины города. В том котловане находились огромные залежи глины. Обычно отсюда гончар брал сырье для своих товаров. Он трудился с редкими перерывами на еду и короткий, тревожный сон. Маленький голем сидел у него на плече и давал указания. «Первых человеков можешь сделать на скорую руку, как и меня, – говорил он, – Первые будут помогать тебе в тяжелых операциях». И големы оживали, едва гончар делал им глаза и рты. Коричневые, неказистые, они тяжело шлепали по грязи своими слоновьими ногами. Они наводили страх одним внешним видом. Они были неповоротливы и глупы, но послушны. Работа с их помощью пошла быстрее. Гончар научил дылд лепить человеческий каркас и удвоил число рабочих големов до двадцати. «Видишь, какие они уродливые, – говорил голем на плече гончара, – Настало время создать существ, по-настоящему похожих на людей». Первого мужчину гончар лепил ровно сутки, а его големы-подмастерья внимательно наблюдали за движениями хозяина и учились. Делайте все, как я, – наставлял он их, – но не трогайте головы. Это оставьте мне. Еще предусмотрительный гончар сделал подмастерьям пятипалые руки вместо старых клешней, чтобы те могли чувствовать материал. В левой грудной клетке каждого мужчины маленький голем велел проделать отверстие.
И вскоре на пустыре стоял строй из ста мужчин. Десять колонн по десять человек в каждой. Горожане, проходившие мимо, в ужасе бежали прочь. Поползли слухи о том, что гончар заключил договор с силами зла и его надобно убить. Однако никто не осмеливался приближаться к котловану на расстояние ближе, чем в сто сажен. Гончару кричали, чтобы он сам повинился и сдался на суд толпы – тогда его казнь будет безболезненной. И гончар сказал, чтобы к нему привели наместника, и слово в слово повторил ему то, что на ухо ему нашептал болванчик: «Если ты и твои люди осмелятся тронуть меня, мою жену, повредят мое имущество и мой дом, вы умрете страшной смертью. Если ты и остальные невежды будут злословить про меня, у вас отсохнут языки. Уймитесь и не смейте сюда больше ходить. Знайте, что здесь вершится воля богов и горе тому, кто встанет у них на пути». Белый как полотно наместник мелкими шажками затрусил в город. С той минуты ни один человек не подходил к пустырю. Минула неделя. Довольный гончар созерцал результат своего труда с пригорка; он сильно отощал и плохо держался на ногах, но стоять ему помогала вера. Болванчик велел ему слепить из глины сто шаров, обжечь их как следует, чтобы затвердели и покрасить в алый цвет. Камни гончар по указанию голема вложил в грудь мужчинам. «Теперь смотри», – сказал голем. Гончар увидел, как один за другим мужчины открывали глаза и начинали дышать. Они рассматривали свои ладони, они трогали доспехи и кожу, они, эти теперь уже без сомнения воины, оглядывались, рассматривали друг друга и обращали взгляды к гончару. Это были люди, самые настоящие люди, только плоть и кровь им заменяла глина.
Гончар изумленно наблюдал дело рук своих. «Первый отряд, – прокомментировал голем-вещун, – Их слишком мало. Главная армия врага насчитывает пятьдесят тысяч солдат. Нужно еще. Прошла неделя, гроза надвигается на столицу, захватчики уже на подступах к ней, они сметают с лица земли все, что попадается им на пути». Так вот для чего их надо было сделать… – бормотал гончар, теребя бороду. «Это единственная возможность спасти твой народ, – сказал голем, – Боги протянули твоему народу руку помощи». Но где взять пятьдесят тысяч солдат за такой короткий срок?! Прошло семь дней, за эти семь дней я и выспаться толком не успел, мои пальцы покрыты мозолями, мои ноги поражены язвами от постоянного хождения в грязи! Сто человек за семь дней! «Каждый из них стоит десяти обычных, – возразил на это вещун, – потому, что до каждого из них ты дотрагивался. Они обладают неимоверной силой и выносливостью, они не знают усталости и голода. Они неуязвимы. Один из них за день может вылепить десяток собратьев. А те в свою очередь – еще десяток. Эта сотня красных сердец – генералы-асассины. И им нужен самый главный командир. Тот, кто поведет армию в бой». Гончар присел на камень и закрыл лицо руками. Он долго молчал. Асассины терпеливо ждали, големы-рабочие топтались в сторонке. Наконец гончар встал и сказал: «Хорошо». Рабочим он приказал, чтоб нашли и принесли ему красную глину. Асассинам поручил делать армию, а сам отправился в свою хижину, повалился на топчан и уснул мертвым сном. Жена заботливо раздела и укрыла его. Гончар проспал двое суток, за которые пустырь побурел от наводнивших его глиняных людей. Глыбы красной глины уже лежали в мастерской. Гончар хорошенько поел и принялся за работу. Он заботливо мял глину, формировал каркас, чуть крупней и выше обычного, поставил его на ноги, приторочил к плечам могучие руки и увенчал шею головой. Лицо он вылепил с широкими скулами и глубоко посаженными глазами. Снабдил прямым носом и волевой челюстью. Глаза сделал пронзительными, как у хищной птицы. Бороду заплел в три косы. Особо тщательно корпел гончар над броней полководца. Она должна была совмещать в себе надежность, удобство и простоту. И вот, когда все было готово, гончар вложил в грудь военачальника старательно обточенный гранитный камень из самой твердой породы. В первые секунды жизни этого титана, глядя ему в глаза гончар думал, что ему пришел конец – выдержать такой взгляд было настоящей пыткой. Командир опустился на одно колено перед гончаром и склонил голову. «Мой хозяин», – прогудел он. Иди за мной, повелел гончар и вывел полководца к его армии. Легионы взревели, приветствуя их. «Самое время, – сказал вещун, – ибо захватчики осадили столицу и вот-вот ворвутся внутрь. Посади меня под шлем военачальнику, дождись, пока наша армия выступит, а сам найди себе лошадь и поезжай следом».
Так гончар и сделал. Через день на подступах к столице состоялась вторая великая битва за последние полтысячи лет. Глиняная армия ударила в черное облако с тыла. Грохот сражения стоял за сотню верст. Солнце помутнело от пылевых столбов, земля дрожала от топота тысяч ног до самого заката. Гончар видел все из надежного укрытия; он видел, как бурые солдаты ломали людям шеи, видел, как глиняных воинов рубят на куски саблями, пронзают копьями, мнут их дубинами, но воины продолжают наступать, пробивая нагрудники как яичную скорлупу, расплющивая в ладонях черепа варваров, он видел, как одного асассина облепили люди, жаля его мечами, отрубая ему руки и ноги, но взамен отрубленных мигом вырастали новые, а асассин далеко отшвыривал нападавших, словно котят, гончар видел, как одному коннику удалось ткнуть глиняного воина в грудь, в самое сердце, и воин мгновенно рассыпался в труху… Но свирепей всех дрался полководец глиняного воинства. Он рвал людей на куски. Одного удара его руки было достаточно, чтобы начисто снести человеку голову. Гончар смотрел на это, борясь с приступами тошноты, и ноги его мелко подрагивали. Только сейчас он осознал, какую сокрушительную силу произвел на свет. Вот этими руками. Только сейчас он начал чувствовать свое могущество. Если он захочет, мир падет перед ним ниц, ведь глиняные люди беспрекословно подчиняются ему.
С наступлением темноты гончар вернулся домой. Там его ждала помолодевшая жена и двое сыновей. Вещун выполнил обещание, но на свой манер – его сыновья были из глины. Гончар дал волю слезам и проклятиям. Вскоре, утром следующего дня на пороге возник красный гигант с вещуном на голове. Гончар хотел открутить маленькому мерзавцу голову, но тот воскликнул: «Стой, человек! Прежде выслушай. Боги тобой довольны. Вражеская армия разбита. Ты спас свою родину!» Какой мне от этого прок?! – всплеснул руками гончар, – Мои дети того же цвета, что и земля! «Дослушай до конца, – увещевал его маленький голем, – Смерть нельзя обмануть. Души твоих сыновей нашли пристанище в глине и это не случайно. Дело в том, что у меня к тебе последняя просьба». Поникший гончар исподлобья смотрел на своих гостей. «Ты вдохнул в нас жизнь, – продолжал голем, – и это хорошо. Для нас нет ничего прекрасней, чем людская жизнь. Мы хотели бы походить на создателя не только внешне, но и по своей сущности. Мы хотим, чтобы ты сделал из нас людей. И мы уйдем из вашего края, мы не будем вам мешать». Разве я на это способен? Я обычный человек. «Ты – особенный человек. У тебя дар. Мы будем очень благодарны тебе, если ты выполнишь нашу просьбу, но ты волен поступать, как хочешь, Мастер». Гончар посмотрел на жену, на притихших отпрысков, на красного полководца. Вы не хотите быть людьми, – покачал он головой, – Вы хотите освободиться от моей власти над вами.
Голем ничего на это не ответил. Странно, удивился гончар. Вы гораздо лучше, чем слабые люди, и все же хотите стать такими же. Хотя, мое ли это дело? Что ж, я выполню вашу просьбу – ради моих сыновей. «Твоя кровь, – сказал голем, – Вода питает глину, а кровь – тело». И тогда гончар выпустил себе из руки кровь в чан, и глиняные люди по очереди, губами прикладывались к чану, а гончар макал в него палец и проводил полосу у них на лбах. И големы становились настоящими людьми. Сыновья гончара действительно стали его сыновьями, плоть от его плоти, а красный военачальник превратился в богатыря и изрек: «Буду правителем этому народу». Так зародилось новое колено человеческое. Смотря, как они уходят вдаль, мужчины и теперь уже женщины, гончар думал, что разрушил единственные путы, удерживавшие эту страшную силу – путы собственной власти над ними. Когда-нибудь этот народ уподобится богам, и это есть истина…
Откуда ему было знать, что это именно боги, предвидя свой конец, наслали на страну черное воинство…
Закарий не смел пошевелиться, смотрел, как Хранитель переводит дух.
– Вот такая легенда, – произнес Хранитель через какое-то время, – Прежде чем случится то, что должно, я хотел бы, чтобы ты знал еще кое-что. Я не буду тебя удерживать или как-то препятствовать тебе. Это бессмысленно. Но я хочу уничтожить твой страх. Закарий, существует так называемая Нулевая модификация. Она заключается в том, что ты – человек. А не голем, например. Это все. Иди.
Закарий шел домой и думал, что попал в ловушку. Потом у него разболелась голова, и думать расхотелось вовсе. Ретранслятор сновидений он отключил. И все равно в темноте кто-то негромко говорил ему прямо в ухо. Скажет слово и молчит. Опять скажет. Опять молчит. И так всю ночь. Завтра, говорил невидимка. Завтра у тебя начнется новая жизнь. Без страха, без сомнений, без горя, без печали. Хорошо. Тебе станет хорошо. Бедное дитя. Не бойся, тебе никто не причинит вреда, ты же у себя дома, где тебя любят, в Городе, за надежными стенами. Это твоя обитель. Здесь ты обретешь счастье и однажды умрешь, но это случится нескоро, ох как нескоро. Ты будешь любить. Ты обретешь смысл жизни. Ты найдешь свое предназначение – станешь умножать величие Человека, будешь думать, как при помощи биохимии сделать человека лучше, еще лучше, еще совершеннее, еще свободнее… Как из воды сделать кровь, а кровь превратить в чистую плазму. От твоих сомнений не останется и следа, ты просто не смеешь сомневаться.
Тот старик, беспокойно метались в его мозгу мысли, я не могу бросить его.
Забудь о нем. Он – «крыса» из равнины. Он грабил наши склады, он убивал горожан, когда те отбивались от экспедиций. Безжалостный, мстительный, коварный бандит. Он использует тебя, как проводник вестей из Города, сколько раз он как бы невзначай спрашивал у тебя даты прибытия грузов? Он прикончит тебя без лишнего шума, как только ты станешь ему бесполезен.
Это неправда, неправда.
Такие отщепенцы, как он, не имеют будущего. Все они вымрут. Один за другим; они пережиток прошлого, эти дикари уйдут в историю. Будущее принадлежит нам! Человек Города бросает вызов вечности, Закарий. И он способен, по-настоящему, слышишь, вырваться из слабой оболочки своей плоти, чтобы навсегда покончить с абсурдной и жестокой борьбой за жизнь тела, борьбой, которая отнимает силы, время, наносит ущерб. Самое обидное, мы почти вырвались, мы стоим на пороге мечты, но такие как ты, отдаляют славный момент освобождения. Материя ничто, разум превыше всего. Разорви замкнутый круг, пожертвуй телом ради спасения разума!
Нет, упрямо гнул он свое, лихорадочно ища аргументы. Разум – та же материя, только более высокоорганизованная. Эти модификации ничего не изменят! Это нелепо. Вы утверждаете, что оставили природу в покое, но на самом деле вы растормошили ее еще больше, потому что природа заключена в нас, мы – часть природы. На каждое изменение она наносит ответный удар. Я слышал, что у модифицированных к зрелости атрофируются эмоции, я часто видел отца и мать застывшими подолгу в одной позе, у них шевелились только губы, а их глаза были словно стеклянные.
Ты просто не понимаешь, о чем говоришь. Глупенький, тебе показалось. Ты мыслишь приземленными категориями, как и подобает мыслить семнадцатилетнему подростку. Цепляешься за привычное. Это не поможет, Закарий. Лучше меняться сейчас, чем сгинуть в небытие вместе с убогой, никчемной оболочкой. Модификация так же естественна сегодня, как удаление аппендикса или гланд в древности. Ты что же, думаешь, древние не меняли себя?! Наивный! Они вытворяли с собой такое, что тебе и в кошмарном сне не привидится! Пойми, человек изменится, все подвержено изменениям в этом мире.
Я не могу… На меня давят стены. Я нужен ему. Ему нужна помощь, он не справится один, он уже слишком стар, у него трясутся руки. И тот человек на кресте…
Ты останешься здесь. Навсегда. Забудь про внешний мир!!!
Закарий проснулся с криком. В спальню вбежал перепуганный отец.
– Что случилось?
– Ничего, – Закарий тяжело дышал. Отец заметил, что шнур от ретранслятора покоится на крепеже.
– Сдается мне, ты болен, – скрестил он руки на груди, – и серьезно. После той экскурсии на равнину ты сам не свой. Наверно, подхватил там какую-нибудь инфекцию или внешний мир слишком страшен для твоей неподготовленной психики. Зря мы тебя отпускали последние дни. Черт побери, надо запретить вывозить детей за пределы стен. Куда смотрит Совет? Будь проклята равнина! Ладно, одевайся. К полудню поедем в Институт Совершенства, так что будь готов.
У Закария все внутри сжалось. Еще три часа – и конец его прежней жизни. Конец выбору. Он навсегда останется здесь, в Городе. Его даже не удивляло, что в один прекрасный момент Город стал чем-то чуждым его сознанию. Закарий задыхался от волнения. С момента их последней встречи со стариком прошло две недели. А он даже не попрощался с ним перед своим превращением. Все последующее время до назначенного срока телом владела предательская слабость. Руки не слушались. Закарий сидел на кушетке и смотрел в стену. В голове царила пустота.
План созрел внезапно, за считанные минуты до выхода. Четкий и последовательный. Закарий сбегал в свою комнату, рассовал по карманам необходимое и вышел вместе с отцом на крышу их общежития, где стоял их семейный аэрокар. Как специалисту Первой категории сложности отцу Закария полагался личный транспорт. Наступил ответственный момент. Закарий нарочито равнодушно сказал:
– Сегодня час пик. По субэфиру предупреждали, что могут быть пробки. Может, прокатимся на поезде?
Отец повертел ключ-карту, задумчиво посмотрел на сына, затем опустил карточку в нагрудный карман.
– Ты прав, сынок. Пойдем.
В вагоне было шумно и тесно. Закарию подфартило: они заняли два места у окна. У отца был гордый вид. Еще бы. Мужчина со «светлым» подростком наводит на мысли только об одном – отец везет парня на Перманентную модификацию. Половину пути Закарий спокойно просидел, разглядывая урбанистические пейзажи в окошко. Это удавалось ему с большим трудом. Сверившись с часами, он понял, что пора. Осторожно вынул капсулу-инъектор со снотворным. В лаборатории они частенько усыпляли мышей, чтобы проводить на них опыты. Разумеется, дозу Закарий увеличил пропорционально размерам взрослого человека. Когда вагон очередной раз тряхнуло на повороте и народ накренился в бок, Закарий легко хлопнул инъектором по голени отца, а потом отшвырнул пустую капсулу на пол.
Отец схватился за ужаленное место:
– Что это?
– Где? – зевнул Закарий безразлично, – А, это наверно, заклепка от моих штанов.
Через десять минут отца сморило. Закарий осторожно соскользнул с сиденья и вышел на следующей остановке.
Поезд с грохотом унесся прочь, и теперь он остался один. Сориентировавшись по портативной карте, он вычислил, что находится в северо-западной части Города. Это плохо. Слишком далеко от южных кварталов. Прежде чем он доберется назад тем же маршрутом, пропажу обнаружат и его быстро схватят. Его личный пропуск не действителен, никто его из Города уже не выпустит. Значит, надо продумать способ выбраться отсюда незамеченным. Северо-запад – промышленная зона. Здесь собирают технику и строительные материалы. Грузят в контейнеры и развозят по секторам, в зависимости от потребностей. Какую-то часть эшелонами отправляют на экспорт в другие города.
Грязно-серые заводские корпуса мутно поблескивали под неуверенным солнцем. На каждом налип серийный номер и нарисованы указатели движения. Закарий подошел к краю платформы и перегнулся через перила. Внизу, сквозь завывания ветра, слышался непрекращающийся лязг железа. Кто-то глухо отдавал команды. Там, на технических уровнях тоже трудились люди. Закарий стал осматриваться в поисках транспортных доков. Один он заприметил в нескольких кварталах к югу, но до него нужно было идти вдоль шоссе, которое пролегало точно под платформой. Паренек направился к лестнице, ведущей вниз. По шоссе со страшной скоростью проносились болиды, две пешеходные дорожки тянулись по бокам, и Закарий свернул туда. Под шоссе тоже было пространство, из люков дул горячий воздух. К подземным уровням вели транспортные тоннели, но что происходило там, в недрах Города, Закарий не знал. Взрослые не рассказывали об этом детям. Он вышагивал по ребристой дорожке, а одинаковые коробки автоматических фабрик медленно проплывали мимо. Строения были идентичны друг другу, и ничто не нарушало этого однообразия кроме овального купола дока, который возвышался над ними. Через пару часов уставший Закарий стоял перед подъездом к погрузочной площадке. Недалеко от складов краны грузили контейнеры на прицепы, рабочие крепили их и вереница прицепов, словно гусеница, тянулась к стартовой площадке. На противоположной стороне другие прицепы наоборот, разгружали. Время от времени по платформам проезжали тележки с ящиками поменьше. Закарий спрятался за одним из контейнеров, пытаясь выбрать удобный момент, чтобы проскользнуть мимо рабочих незамеченным. Но на платформе постоянно кто-то суетился, пространство было открытым, люди находились здесь, словно на ладони. Закарий заметил, что лица рабочих полностью закрыты масками противогазовой защиты, и они как-то странно склоняют головы, словно удержать их на плечах неимоверно трудно.
