Текст книги "Доктор Павлыш"

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 60 страниц)

Казик вернулся к старшим. Поев, они все вместе спустились к дуплу и, стараясь не шуметь, чтобы не разозлить неизвестного жильца, стали внимательно рассматривать ствол, надеясь все же отыскать путь вниз. Что же им, помирать на этом дереве?

– В крайнем случае, – сказал наконец Дик, – будем вырезать ступеньки в коре. И по ним спускаться.

– Сколько же ступенек надо вырезать? – ахнула Марьяна. – Это на целый год!

– Попробуем. Раз ничего лучше нет.

После обеда Павлыш сказал Клавдии, что полетит в поиск и берет с собой Салли, потому что мотор вездехода барахлит и он хочет, чтобы Салли поглядела на него в работе.

– Хорошо, – позволила Клавдия, – только далеко не отлетайте.

– Спасибо, – сказала Салли, когда они поднялись в воздух. – Ты мне покажешь эти деревья?

– Конечно, самому не терпится на них взглянуть снова. Мне даже не верится, что они существуют.

Вездеход перелетел через реку, и, когда Салли увидела сплетенные из гигантских канатов стволы, уходящие в облака, она не смогла сдержать возгласа восхищения.

– Такого не бывает. Такое может только присниться.

– Мне хочется разогнать облака, – произнес Павлыш. – Чтобы снять их во всей красоте.

– Клаву надо сюда свозить, – решила Салли. – Ей понравится.

– Она не выйдет со станции. Удивительное дело– ей больше всех отвратительна планета, которую она изучает. В этом есть что-то неправильное.

– А тебе, Слава, она нравится?

– Очевидно, нельзя подходить к планете с такими мерками.

– Разумеется, нельзя, даже к живому существу нельзя подходить с такими мерками. Субъективизм исследователя опасен… прости, я заговорила словами Клавдии. Но главное не это, главное то, что эта планета нам всем не нравится. В общем, мы избалованы цивилизацией. Мы таскаем с собой наш мир, включая шампиньоновый соус, и глядим на новый мир сквозь надежные иллюминаторы вездеходов. Они для нас как окуляр микроскопа.

– Значит, ты не согласна с Клавдией?

– При чем тут мое согласие или несогласие? Клавдия такая же, как и я, жертва высокой цивилизации. К тому же она человек, у которого очень сильно развито чувство долга. Она превращает в долг и те пункты инструкции, которые придуманы в чистых кабинетах Земли-14, придуманы умными людьми…

– Которые в свое время прошли не одну планету…

– И хотят, чтобы исследование обходилось без случайных жертв. Тем более что контакт с неизвестным первобытным миром часто опаснее для этого мира, чем для нас. Мы-то пока живы-здоровы. А нескольких представителей этого мира мы уже убили.

– С перепугу, – улыбнулся Павлыш.

– В общем-то, мы оба отлично понимаем, что люди, которые пишут инструкции, совершенно правы. Сначала надо узнать, с чем мы имеем дело, а потом уж делать выводы. Ведь ставка– не только мы, ставка– и другие люди, которые придут после нас, и те, с кем мы войдем в контакт, когда вернемся домой. Я не хотела бы занести на Землю какой-нибудь дикий вирус.

– И нам помогает то, что планета нам не нравится, – закончил Павлыш.

– Может быть, – согласилась Салли. – Давай как-нибудь совершим с тобой восхождение на это дерево, как на горы.

– Я об этом второй день мечтаю.

Они поднялись выше, метров на двести, к нижней кромке облаков. Там переплетались ветви, в широкой развилке уместилось озерко воды и даже несколько небольших деревьев.

– Идиллический уголок, место для пикника, – оценил Павлыш.

– Не дразнись. – Салли положила руку на локоть Павлыша. – Ты же знаешь, что я хотела бы устроить пикник. Только не здесь. Здесь водятся скорпионы.

– Мы в скафандрах.

– Что за пикник в скафандрах?

Они поднялись еще выше. С громадного горизонтального сука, протянувшегося по нижней кромке облаков, как виадук забытой цивилизации, свисала огромная рваная тряпка, обмотанная жилами, с тельцем вроде плетеной корзины, достаточно большой, чтобы уместить несколько человек. Павлыш сфотографировал тряпку и сказал:

– Представляешь, природа здесь додумалась до воздушного шара.

– Совсем не похоже.

– А мне кажется, что в живом виде это существо представляло собой громадный пузырь, наполненный воздухом. Я видел здесь подобные существа, только небольшие, они в минуту опасности раздувают пузырь на спине– помнишь, я показывал вам пленку? И вот оно летает где-то в облаках… А когда мы освоим эту планету, то молодые смельчаки будут кататься на них.

Глава шестая

Минул третий день, как улетел воздушный шар.

Поселок жил в нервном ожидании.

Стояла теплая погода, как в конце лета.

Они сидели в мастерской– Олег, Старый и Сергеев.

Видно было, как на огороде возятся Вайткус с женой, пропалывают овощи; ребята носят ботву и складывают ее у забора. Там дежурит коза, которая привела к этому месту своих детей, и они копаются в ботве, выискивая вкусные побеги.

– Плохо, – произнес Сергеев, который уже похудел и осунулся за последние три дня. – При нормальных условиях они бы долетели туда за день-два. И сегодня бы мы встретили гостей.

Олег непроизвольно поглядел в сторону ворот. Он уже много раз за последние два дня смотрел в ту сторону, представляя себе, как из леса выйдет, чуть покачиваясь, блестящий обтекаемый экспедиционный вездеход, и как они все побегут к нему, и как из вездехода выйдут настоящие исследователи и будут удивляться: неужели можно выжить на этой планете? И даже развести огород?

Но лес был молчалив, как прежде.

– Не исключено, то есть даже вероятно, – вмешался Старый, – что они спустились на шаре где-то в лесу и не могут найти лагеря экспедиции– в лесу это нелегко сделать.

– Я все эти варианты просчитывал, – ответил Сергеев.

В мастерскую заглянула толстая Луиза, спросила, починил ли Сергеев лопату. Тот отдал ей лопату. Олегу вдруг стало неприятно, что Луиза может думать о лопате, когда неизвестно, что случилось с Марьяной.

Старый перехватил взгляд Олега.

– Как-то Лев Толстой, да, если не ошибаюсь, Лев Толстой, был на холере и вошел в избу, где только что умер мужик, единственный кормилец. И там сидела жена умершего мужчины и ела щи. И кто-то из людей, что пришли с Толстым, стал возмущаться– как это можно, в такой горестный момент есть щи? А старуха ответила: «Не пропадать же пище». Может, я неточно пересказываю, но ты, Олежка, неправ. Луиза переживает не меньше тебя. Только она понимает, что поселку надо жить, нельзя опускать руки. У нас бывали времена и потяжелее, и то мы продолжали работать – иначе бы не выжили.

– Я ничего не думал, – возразил Олег.

– Ну и хорошо, – отозвался Сергеев. – Что же будем делать?

– Наверное, надо идти в лес, – решил Старый. – Если они спустились– мы знаем направление полета. Мы их найдем.

– Правильно, – согласился Олег, – я пойду, можно?

– Нелепо, – ответил Сергеев. – Подумайте. Ветер мог измениться, и их могло унести далеко в сторону. Очень далеко.

– А вдруг они совершили вынужденную посадку?… – Олегу трудно было выговорить это, но он заставил себя сказать:– И пострадали, разбились, и им нужна помощь.

– Где им нужна помощь? Покажи! – жестко сказал Сергеев.

– Мы пойдем до реки, мы пойдем по тому пути, по которому летел шар. Это четыре-пять дней.

– И кто же пойдет? – спросил Сергеев.

Почему-то голос его был злой. И Олег не понимал, что злость эта происходит от сознания собственного бессилия. Все мысли и предположения Олега Сергеев за последние дни взвесил, просчитал и отверг, хотя он тоже хотел бы уйти сейчас за аэронавтами и искать их в нескончаемом лесу. Только не сидеть и не ждать.

– Я пойду, – предложил Олег. – С вами. И можно взять Фумико. Она хорошо ходит по лесу.

– Это очень большой поход. На столько дней в незнакомый лес не уходил даже Дик. Запасов пищи сейчас почти нет, весь поселок впроголодь сидит.

Олег не любил начала лета, потому что оно всегда было голодным. Звери в это время еще не приходили, грибов было мало, зелень только начиналась. Кристина говорила, что поселок перенял у христианства древний обычай– великий пост. В древности люди тоже голодали перед летом, когда кончались все запасы, и религия придумала, что этот голод угоден богу– это называлось «пост» и в него нельзя было много есть.

– Значит, взять с собой практически нечего– что было, мы отдали на воздушный шар. Так? – произнес Сергеев.

– Мы убьем что-нибудь в лесу, не пропадем… да и как можно сейчас об этом думать?

– Думать полезно всегда.

Олег поглядел на Старого, ища поддержки. Старый молчал.

– Но речь идет о наших… вдруг им плохо?

– Мы всегда живем рядом со смертью, – сказал Сергеев. – Отправить сейчас тебя и других людей с тобой в лес без надежды на успех, потому что мы тревожимся о судьбе близких, равнозначно трагедии для поселка. А поселок – это в первую очередь не мы с Борисом, и даже не ты, а те ребятишки, которые от нас зависят. Ну хорошо, мы ушли в лес. Кто остался в поселке?

– Много людей, – ответил Олег. – И Старый, и Вайткус, и женщины, и Лиз. Много.

– Вайткус болен и слаб. Старый тоже. В поселке не останется ни одного защитника, ты понимаешь – ни одного защитника!

– Ты неправ, – возразил Старый. – Если нужно, мы еще тряхнем стариной.

– Если в лесу не справятся Дик с Казиком, – продолжал, будто не слыша его, Сергеев, – то у нас с Олегом совсем мало шансов их отыскать. Зато очень много шансов, что мы больше не доберемся до корабля. Об этом вы забыли?

– Корабль подождет, – упрямо проговорил Олег.

– Ты забыл, почему мы не пустили тебя на воздушном шаре? Потому что ты обязан дойти до корабля.

– А если я пойду к кораблю, кто защитит поселок? – Олег отыскал слабое место в аргументах Сергеева и вцепился в него. – Кто? Вы же сами говорили! Теперь что, сидеть и ждать?

– Мы живем в тисках необходимости, – произнес Сергеев. – Мы живем всегда между двух зол, между трех зол, между множества зол. И остаемся людьми, потому что всегда думаем.

– И теперь мы не идем помочь Марьяне!

– Да помолчи ты! – вдруг рассердился Старый. – Ты думаешь, Сергееву легко так рассуждать? Ты уже взрослый, ты наш наследник. Наследник нашего маленького царства, на тебя мы надеемся. А ты споришь с нами как мальчишка. Ты влюблен в Марьяну…

– Что? – Олег искренне возмутился. – Ничего такого нет!

– Это видно, – улыбнулся Старый, – только ты сам об этом долго не догадывался. А теперь, по-моему, догадался, потому и возмущен.

– Ладно, чего спорить, – поднялся Сергеев. – Раскричались на весь поселок.

Олег отвернулся от них. Влюблен или не влюблен– некрасивое слово, глупое – их это не касается. Он знал уже, что убежит ночью из поселка, убежит и сам их найдет. Пускай он будет идти пять дней, десять, пускай все чудовища леса встанут против него, но он найдет Марьяну и Казика. Ну, и Дика тоже. Только надо взять себя в руки и не спорить. На шаре он улететь не мог – не драться же ему с ними. Но уйти в лес – этому никто не помешает.

– Я обращаюсь к твоему разуму, которого у тебя, как оказывается, немного, – говорил Сергеев. Олег не хотел его слушать, но не мог не слушать. – Путь к кораблю известен и относительно, я повторяю, относительно безопасен. И этот путь– твой, Олег. Это и есть твоя судьба и поселка. Если даже случилась трагедия с моей дочерью («Он нарочно сказал «с моей дочерью», чтобы я понял», – подумал Олег)… и если никакой экспедиции нет и никто нас не найдет – будем готовы к худшему, – то остается корабль. И остаешься ты. Понял?

– Понял, – тупо ответил Олег, как на уроке.

– Ни черта он не понял, – сказал Старый. – Он не понимает, что принадлежит не себе. Что бывают моменты в жизни, когда человек не имеет права принадлежать только себе. Это бывает тогда, когда от его действий зависит судьба других людей.

Вечером, когда стемнело, а мать была у Линды– они с ней шили, – Олег собрал свой небольшой мешок. Он выбрал из коробки на полке всю муку и сладкие корешки– больше дома ничего не оставалось, – поточил нож. Конечно, можно было взять и арбалет, но арбалет будет мешать– ему ведь придется идти очень быстро, а почти от любого хищника в лесу можно убежать. Олег находился во власти упрямства. Он понимал, что прав не он– правы старшие, но в их правоте была холодная жестокость, с которой Олег не мог смириться. Ведь он не отказывается идти к кораблю, он пойдет к нему потом, но сейчас они в лесу ждут помощи, а мы здесь разговариваем. Он представил себе, как пойдет: по прямой к болотам, к реке. Ему не было страшно, хотя если бы ему сказали, чтобы он пошел в лес ночью, неизвестно куда, один, сказали бы в обыкновенной жизни, он бы испугался. Но сейчас важно было только одно: незаметно уйти из поселка и зайти так далеко, чтобы его не догнали и не вернули. Ведь с них станется – догнать и вернуть.

Вечер тянулся очень медленно. Олег зажег светильник, заправил его жиром, раскрыл учебник – он его уже прочел трижды, и Сергеев лепил ему из глины объемные модели пульта, чтобы легче представить, но Олегу сейчас важно было доказать самому себе, что он своим побегом не отказывается от похода к кораблю – просто откладывает его немного.

– Ты не спишь? – спросила Лиз, входя в хижину.

Олег оторвался от книжки. Оказывается, незаметно для себя он вчитался в текст и мысленно был на корабле, в рубке связи.

– Не сплю.

– Занимаешься? Я тебе помешала?

– Нет, ничего. Матери нет, она у Линды.

– А я к тебе пришла.

– Зачем? (Лиз ему еще не хватало!)

– Я такую травку нашла, – сказала Лиз. – У забора растет. Она чудесно пахнет. Я ею руки намазала. На, понюхай.

Глупо руки нюхать.

Но сказать Олег ничего не успел, потому что Лиз положила ладони ему на лицо, чуть не задушила, хотя положила очень нежно. Ладони приятно пахли, но ничего необычного– эту травку Марьяна часто срывала и сушила. Из нее получаются хорошие примочки, когда воспаление.

– Хорошо, правда? Это я сама нашла.

– У Марьяны такой травы целый мешок.

Лиз ничего не ответила. То ли обиделась, то ли думала, что еще сказать. Она села рядом с Олегом на скамью так, что Олег ощущал тепло от нее. Волосы у Лиз были распущены и лежали по плечам. Красивые волосы, таких больше ни у кого в поселке нет, золотистые, тяжелые. Когда Лиз была маленькая, Кристина заплетала ей косы, и Олег дергал ее за них, но это было давно, как в другом мире.

– Ты за них переживаешь? – спросила Лиз.

– А ты нет?

– Я тоже переживаю. Мне всегда за всех страшно, – искренне проговорила Лиз. – Как кто уйдет в лес, я уже боюсь. Меня никогда в лес не затянешь, никакими сладостями.

– Знаю.

– А у тебя волосы длинные отросли, можно заплетать. Хочешь, я тебя постригу?

– Не надо, мать пострижет.

– Я так волнуюсь.

– А чего?

– Не знаю.

– Ну, тогда иди спать, – предложил Олег.

– Еще рано. И потом, так скучно, ты не представляешь, как скучно. У тебя все-таки дела есть, а я все должна с этой сумасшедшей Кристиной сидеть. Мне скучно, я к тебе пришла. И еще я переживаю за Дика. И за Марьяну с Казиком. Они сейчас в лесу, наверное. Или, может, они уже нашли ту экспедицию? А?

– Если бы нашли, сюда бы прилетели.

– А я думаю, что они только сегодня нашли. И их там ужином кормят. Как ты думаешь, они с Земли привезли всякие кушанья, да? Которых мы никогда не ели?

– Может быть. Вряд ли они на охоту ходят.

– А ты, когда на корабле был, что ел?

– Ты разве забыла, мы с собой привезли?

– Вы сгущенное молоко принесли, а его Линда спрятала, только детям, когда болеют, давала, а я почти не болела, одну ложку, может, съела.

– Ты неинтересно живешь. – Он гнал от себя соблазнительную мысль о том, что Марьяна уже в безопасности, что они просто не спешат возвращаться, ведь люди с Земли их допрашивают, все хотят знать.

– А что здесь может быть интересного? – удивилась Лиз. – Ты ведь знаешь, как я скучаю, а совсем со мной не занимаешься.

– Мне с тобой не очень интересно.

– А с ней?

– С ней интересно.

– Мы какой-то детский разговор ведем, – произнесла Лиз.

Она перешла со скамьи на кровать, присела.

– Здесь мягче, – сказала она.

– Почему детский?

– Потому что мы должны думать о будущем. А ты не умеешь. Наверное, оттого, что я старше.

– Ты почти не старше.

– Ты не понимаешь, Олежка, ты еще совсем мальчишка. Бегаешь по лесу, строишь воздушные шарики. Ты ведь уже вырос, а допускаешь, чтобы с тобой обращались как с мальчиком.

– Ты что-нибудь знаешь?

– Я ничего не знаю, но я все чувствую.

– Это твое дело. – Олегу вдруг стало неловко, что она с ним говорит о таких вещах. – Меня это не касается.

– Жаль. – Лиз замолчала.

Они молчали долго. Олег делал вид, что читает, но, конечно, не читал. Оттого, что Лиз сидела, подобрав под себя ноги, на его постели, в комнате все изменилось, и могло что-то случиться, хотя он понимал, что ничего не должно случиться.

– Иди садись сюда, чего я тебе через всю комнату кричу.

– Мне слышно, – ответил Олег. – Комната маленькая. А то еще мать придет.

– Ну и что?

– Ничего, она удивится.

– Ей уже можно не удивляться. Я бы на ее месте удивлялась, что ты до сих пор младенец.

Они снова замолчали. Олег сидел за столом. Ему хотелось, чтобы Лиз поскорее ушла, но Лиз не собиралась уходить.

Наконец Олег проговорил:

– Тебе пора спать.

– Знаю, – ответила Лиз. – Ты хочешь, чтобы я ушла. Почему? Ты боишься меня?

– Я никого не боюсь.

– Тогда иди сюда, я замерзла. Мать твоя не скоро придет. Они с Линдой до полуночи будут сидеть– я заходила. Линда плачет, а мать ее утешает. А Старый тоже не придет, они с Вайткусом в шахматы играют. Я все про всех знаю.

– Мне надо уходить.

– Тебе? Ночью?

Олег не ответил.

– А, я знаю. Господи, что ж я сразу не догадалась! Наш отважный мальчик убегает в лес искать своих несчастных друзей, которые пьют чай и совсем о нем забыли. Я права?

– Помолчи.

– Почему я должна молчать? Я не хочу, чтобы ты уходил в лес. Ты там обязательно погибнешь, а мне без тебя будет плохо. Честное слово… – И вдруг Лиз заплакала, тихо, но глубоко и печально. – Я никому не нужна, – повторяла она шепотом. – И ты тоже хочешь от меня отделаться…

Она съежилась на койке, свернулась в клубок, и ее плечи вздрагивали.

Олегу стало ее жалко. Он подошел к кровати, остановился, протянул руку и погладил Лиз по плечу.

– Ну, не надо. Все к тебе хорошо относятся.

– Мне всех не надо, – сказала Лиз, всхлипывая. – Мне надо только тебя. Ты этого не понимаешь, ты никогда не испытывал настоящей любви и никогда не знал, что это значит, когда ты не нужен.

Она протянула руку и мягко привлекла Олега к себе. Он подчинился – не вырываться же.

Лиз была горячей, как будто у нее была лихорадка и высокая температура. Она сразу обняла Олега и начала гладить и прижимать к себе, но не сильно, а очень нежно. Она была такой беззащитной и нежной, что Олегу было приятно гладить ее по голове и по плечам, и он утешал ее и говорил, что не надо расстраиваться, все еще будет хорошо, и мы полетим на Землю, мы обязательно полетим, и все будет хорошо, вот только страшно, как там ребята, потому что если шар упал, то они могут потеряться в лесу. А Лиз говорила, что она все понимает и понимает, как Олежка все чувствует, потому что он храбрый, и очень добрый, и заботится о других. Она говорила, что это очень правильно– пойти сейчас в лес, только она ни за что не отпустит Олега одного, она пойдет с ним вместе, она будет его защищать, ведь правда в лесу лучше вдвоем, она раньше никогда в лес не ходила, потому что страшно боялась, но с Олежкой ей ничего не страшно, она будет с ним всегда, как сейчас, вот так, в его сильных объятиях. И она как-то незаметно устроилась в его объятиях, вписывалась в его руки и прижималась всем телом. Было почти совсем темно– светильник освещал только стол, и не было видно мешка под столом, и не было видно лица Лиз, только чуть поблескивали ее глаза и волосы…

– Иди ко мне, – шептала горячо Лиз, – иди ко мне, мой милый, мы будем с тобой вместе, всегда вместе, я с тобой пойду куда хочешь, хоть в лес, хоть на край света, ты мне, пожалуйста, верь, потому что я тебя люблю, ты поцелуй меня, вот так, и еще, пожалуйста, я прошу тебя, нет, не отворачивайся, я тоже хочу тебя целовать…

И уже Олег не понимал, где он, потому что ничего не было, кроме горячей Лиз – она была со всех сторон, и это было сладостно и щекотно…

Дверь заскрипела так, словно пилой провели по железу, – жутко громко. Шаги матери сразу зазвучали рядом.

Олег вырвался из рук Лиз, а может, с трудом оторвал от нее собственные пальцы и вскочил.

А Лиз села на кровати и прижала руки к груди. Олег не столько увидел это в густой полутьме, сколько почувствовал. И увидел все глазами матери.

А мать от неожиданности испугалась.

– Вы что? – воскликнула она. – Вы что здесь делаете? Олег!

Ей показалось, что она увидела Олега, потом она поняла, что это Лиз.

– Я ничего, – произнесла Лиз, сразу она стала очень далекой. – Я пришла, мы с Олегом сидели, разговаривали, я уйду, вы не бойтесь.

– Вот этого я не ожидала, – сказала мать так, словно она ожидала чего-то другого, только вот этого не ожидала.

– А чего этого? – Олег сразу стал агрессивным, потому что ему было очень стыдно.

– Сам понимаешь. И от тебя, Лиз, я не ожидала.

– Простите. Я так переживала за Олежку, он собирался в лес убежать, искать Марьяшку с Диком, совсем один, и я уговаривала…

– Лиз, ты что! – возмутился Олег.

Это было низкое предательство.

– Ты можешь на меня сердиться сколько хочешь, – ответила Лиз, – но я забочусь только о тебе, я знаю, что идти в лес – это чистая смерть. Вы знаете, я его так хотела отвлечь, я даже сама предложила в лес пойти, честное слово.

– Странное отвлечение, – бросила мать и тут же обернулась к Олегу: – Ты в самом деле хотел в лес убежать?

– Врет она, – проговорил Олег тупо.

Он не умел лгать, но сейчас не это было важно, плохо, что Лиз оказалась предательницей. Она испугалась матери и хотела отвлечь ее.

– Нет, Олежка. – Лиз как будто угадала его мысли. – Нет, я не предательница, я тебя очень люблю, и мне не стыдно, что я тебя так люблю, и я лучше умру, чем пущу тебя в лес.

Мать неожиданно нагнулась. Она знала Олега лучше всех на свете. Она вытащила из-под стола мешок.

– А это зачем? – спросила она.

Лиз своего добилась. О ней забыли.

Она поднялась, запахивая куртку, поискала оброненный башмак.

– Это что? Ты меня хочешь убить? Ты меня обязательно хочешь убить! – Мать накачивала себя, вызывала гнев.

– Я пошла, – уронила Лиз, но никто не обратил на нее внимания.

Бурная сцена еще не кончилась, когда на шум заглянул Старый, узнал, в чем дело, и сказал:

– Я подозревал, что ты выкинешь что-нибудь в таком духе. Только у тебя ничего не выйдет, мы с Сергеевым договорились сегодня дежурить у изгороди, а тебя от дежурства освободить. Так что мы бы все равно заметили. Эх, глупость человеческая…

– Это не глупость.

– Это не глупость, это эгоизм, – возразила мать.

– А ты знаешь, Ирина права, это и есть эгоизм.

– Я не для себя…

– Ты для себя хочешь быть героем, ты для себя хочешь принести на руках Марьяну или приволочь на спине Дика.

– Вы ничего не понимаете!

Олег выбежал из дома как был, в одной рубашке. Было холодно, он сидел на бревне, на пустоши, ему не хотелось возвращаться, и он всей шкурой ощущал, как за ним следят – следят из хижин. И Лиз, и мать, и Старый, и Сергеев. И никто ему не верит.

А там, в лесу, они ждут помощи…

Было холодно, очень хотелось укутаться и спрятаться, но не идти же домой. И предательское воображение начало строить картины того, как Марьяна с Диком сидят в гостях у экспедиции, и смеются, и едят всякие вкусные вещи… Это была не его мысль, ее придумала Лиз, но мысль оказалась очень удобной, и было трудно ей не поддаться.

– Олег! – закричала мать от дверей дома. – Иди спать, простудишься!

Пришлось идти, и так весь поселок слушает.

Олег не разговаривал с матерью, она тоже молчала.

Он залез в кровать, и кровать, как назло, пахла Лиз. Ее телом и той травой, которой она намазала ладони.

Олег хотел думать о Марьяне и, засыпая, вызывал в памяти ее образ. Это было сладко, но когда он заснул, ему снилось, что он обнимается с Лиз, и он ничего не мог поделать с собой во сне, хотя понимал, что это неправильно.

На следующий день Казик начал вырубать ступеньки в коре дерева. Это была утомительная, занудная работа, к тому же Казик и сменявший его Дик были голодны.

Казик за первый день вырезал ступеньки метров на двадцать вниз, до обломка сука, который торчал из ствола. Обломок был крепкий. Казик обрезал канавкой кору вокруг так, что можно было закрепить за обломок веревку.

Следующий день ушел на то, чтобы вырубить ступеньки еще на тридцать метров вниз. Дик мог бы спуститься, как и Казик, по ступенькам, но Марьяну нужно было страховать веревкой, она была слабее их. Марьяна говорила, чтобы они оставили ее на дереве и спускались без нее, а она дождется, пока они сходят за помощью, но Дик отказался так сделать. Он сказал, ведь может получиться, что никакой экспедиции нет или что она улетит. Тогда придется возвращаться домой – а это значит, что Марьяне жить одной на дереве, может быть, десять дней, может, две недели. А за это время, как сказал он, Марьяна превратится в скелетик. Он был прав, Марьяна с ним больше не спорила. Когда она уговаривала ребят оставить ее, она боялась, что они поддадутся на ее горячие уговоры и оставят одну– а она бы умерла от страха и одиночества.

Казик отыскал небольшую дырку в стволе, выгнал из нее ядовитую змею. Получилась еще одна станция– место, где можно укрепить веревку. А требовалось еще три или четыре таких станции до земли: она была очень далеко.

На четвертый день Дик поднялся к остаткам шара, в облако, и принес оттуда еще одну веревку. Заодно ему удалось убить древесного зайца, и они более или менее сытно поели, а так как намаялись от голода, то проспали часов десять. Прошла уже вечность с тех пор, как они покинули поселок, а цель их пути была почти так же далека, как и в первый день.

Когда они проснулись, погода была очень хорошей, и было далеко видно. Казик, прежде чем спускаться вниз, к своей работе, поточил нож, который уменьшился вдвое– так сточился, потом Марьяна помазала ему руки остатками мази – пальцы у Казика кровоточили и распухли, хорошо еще, что прошел укус. Казик пошел на свой наблюдательный пункт смотреть в сторону, где должен был быть лагерь экспедиции. Он сидел там полчаса, но его никто не торопил, все и так понимали, что мальчик трудится больше остальных. Он смотрел, пока не увидел, как поднимается блестящий шарик– это Павлыш летел на вездеходе на тот берег озера. Теперь они не сомневались, что знают, куда идти.

Со второй веревкой у Казика дело пошло быстрее. В тот день он смог проложить дорогу метров на пятьдесят. Работы осталось дня на два.

Те два дня прошли тоскливо и неинтересно. Марьяна часто ходила на наблюдательный пункт и ждала, когда что-нибудь поднимется над берегом озера. Она видела, как Павлыш с Клавдией полетели на тот берег озера – к золотой горе. Это было первое путешествие Клавдии по планете. Она была напряжена и оживилась, только когда увидела самородки, вымытые ручьем у горы, и толстые, как сверкающие канаты, золотые и кварцевые жилы. Павлыш тоже был поражен этим зрелищем. Ему захотелось выковать для Салли золотой браслет, только у него не было инструментов. Когда они вернулись, Клавдия заставила его дважды пройти дезинфекцию– Павлыш ворчал, его утешали только ветвистые самородки, которые он разложил вокруг и любовался ими. Полет в горы снова пришлось отложить, а может быть, Павлыш подсознательно находил дела, чтобы отложить его. Полет в горы был праздником, елкой, вокруг которой можно будет плясать. Но ведь после него снова наступят будни. К тому же он никак не мог остаться наедине с Салли. Клавдия не выпускала их из поля зрения. Салли к этой ситуации относилась с юмором, к тому же она любила Клавдию и не хотела расстраивать ее.

Тут еще подошел день рождения Павлыша. Салли с Клавдией постарались на славу, соорудили такой праздничный стол с пирогом и свечами, что Павлыш был растроган.

А Казик через два дня наконец-то добрался до того места, где в пятидесяти метрах от земли стволы расходились пирамидой, отсюда уже можно было спуститься без веревки.

Крикнув наверх, чтобы не беспокоились, он сполз на землю. Это было счастьем – иди куда хочешь. Земля мягкая, можно по ней кататься, бегать– и никуда не упадешь. Казик побежал вокруг ствола, чтобы поискать мешок с пищей, сброшенный неделю назад при крушении шара, но не нашел– то ли его кто-то утащил, то ли он потерялся в подлеске. Казик так отвык жить в лесу, что чуть было не попал в когти к шакалу, еле от него убежал. Убегать от шакалов Казик не любил, но что поделаешь, если от ножа остался лишь жалкий огрызок, таким даже шкуру шакалу не пропорешь. Казику удалось набрать грибов, и он принес их наверх, на развилку.

На следующее утро они стали спускаться вниз.

Дик привязал веревку наверху к стволу дерева, потом Марьяна, держась за веревку и упираясь ногами в неглубокие ступеньки, спустилась до обломка сука и там остановилась. Казик был уже ниже, на следующей станции. Затем Дик отвязал веревку и спустился по ступенькам к Марьяне. Отдохнув, Марьяна начала спускаться ниже, к Казику. Путешествие было очень медленным; Марьяна уставала, а отдых над пропастью мало помогал. С каждым метром ее руки слабели и ноги все больше дрожали, она не признавалась в этом, но и так было ясно.

И тут еще хлынул ливень. Струи дождя хлестали по рукам и по голове, норовя смыть людей-муравьишек с громадного ствола, и некуда было от них укрыться. Веревка сразу набухла, стала тяжелой, скользкой, ноги хуже держались на ступеньках.

Оставались еще две станции.

Дик сверху кричал, чтобы Марьяна остановилась и не шла вниз, но ей невмочь было стоять, распластавшись под стегающими струями, которые грозили ее смыть, и она стала спускаться дальше. Она миновала предпоследнюю станцию. Оставалось еще метров тридцать-сорок, а там уже ствол расширялся и спускаться стало спокойнее. Казик, пока спускался на землю и снова поднимался, не успел приготовить веревку, и Марьяна сползла без нее, нащупывая ногами ступеньки и прижимаясь исцарапанным животом к скользкой неровной коре.

Казик старался спускаться недалеко от нее, он боялся, что она сорвется, хотя понимал, что, если так случится, ему ее не уберечь. Но все равно он держался поближе и подсказывал ей, куда ставить ногу.

И Марьяна добралась до того места, где ствол начал расширяться, и поняла это, потому что внизу уже была не пропасть, а крутой склон. И Казик тоже перевел дух: все кончилось благополучно. Заслоняя глаза от дождя ладонью, он стал смотреть вверх, как там спускается Дик.

И в тот момент он услышал короткий, совсем негромкий крик – и мимо, задев его и чуть не утащив с собой, пролетела Марьяна. Вернее, она не пролетела, а скатилась по этому крутому склону, который был все же крут настолько, что удержаться на нем не было возможности. Казик в ужасе смотрел, как ее тело летит вниз.