Текст книги "У кромки океана"

Автор книги: Ким Робинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Теперь принимала команда-соперник. Возникла суматоха.

– Утки на пруду! – раздался чей-то крик.

– Утки на пруду? – переспросила Надежда.

– Это означает, что есть шанс набрать очки, – объяснил Оскар. – Выражение из лексикона охотников.

– А разве охотники стреляют уток на воде?

– Гм-м, – промычал Том.

– Может быть, очки набрать легче, нежели подстрелить уток в воздухе? – предположил Оскар.

– Не знаю, – ответил Том. – Все зависит от твоих способностей. Кто не успел, тот опоздал.

– Время! – крикнул кто-то из игроков.

* * *

Тут появилась возбужденная Дорис.

– Привет, Том! – воскликнула она. – Я была в мэрии, проверила документацию по градостроительству. Знаете, что я нашла? Предложение по перепланировке Рэттлснейк-Хилла!

– А вы не запомнили, как изменился коэффициент? – спросил Оскар.

– С пяти целых четырех десятых до трех целых двух десятых, – ответила Дорис, смерив прокурора взглядом. Мужчины задумались.

– Что это значит? – поинтересовалась Надежда.

– Пять и четыре десятых – маркер открытого пространства, – сказал Оскар. Он сменил положение и теперь лежал, подперев голову рукой. – А три и две означает возможность коммерческого использования. Любопытно, какую территорию они собираются перепланировать?

– Сто тридцать гектаров! – Дорис, по-видимому, сильно задело то, что Оскар не проявил ни малейшей озабоченности, только любопытство. – Всю территорию, которая принадлежала раньше службе водоснабжения и которую, я надеялась, мы присоединим к парку Сантьяго-Крик. Они наверняка попытаются протащить свой проект под видом стандартного предложения на перепланировку.

– Если так, Альфредо сваляет изрядного дурака, – проговорил Том. – Истина быстро выплывет наружу.

Оскар согласился. Даже для того чтобы изменить маркер территории, требуется заключение комиссии по охране окружающей среды и одобрение городского Совета, причем получить последнее не так-то просто; подобным же образом должен решаться и вопрос об увеличении нормы воды, выделяемой городу.

– Разумнее всего, – продолжал Том, – было бы поделиться своими планами насчет холма, а когда их одобрят, поискать подходящие законы.

– Такое впечатление… – начал Оскар.

– Что у Альфредо на уме именно это, – перебил Том. – В том-то и дело. Необходимо выяснить, почему он начал с законов. Вполне вероятно, если поискать, обнаружится кое-что интересное. – Старик посмотрел на Оскара и Дорис. Оскар вновь лег на спину, а Дорис, метнув на прокурора испепеляющий взгляд, вскочила на свой велосипед и покатила прочь.

* * *

Когда игра закончилась, Оскар вновь принялся за работу, а Надежда попросила Тома показать ей холм, из-за которого ломаются копья. По дороге они миновали дом Кевина и Дорис, прошли через сад и очутились у Подножия холма, в роще авокадо, что занимала часть склона.

– Прибыли. Налево каньон Кроуфорд, а перед нами Рэттлснейк-Хилл.

– Я так и думала. Он и впрямь на заднем дворе Кевина.

В роще им встретился Рафаэл Джонс, еще один давний знакомый Барнарда.

– Привет, Том! Как делишки?

– Отлично, Раф.

– Мы с тобой не виделись сто лет. Что это ты вдруг к нам пожаловал? – Том показал на Надежду, и все рассмеялись. – Понятно, – сказал Рафаэл. – Она и у нас все перевернула вверх дном.

Он имел в виду дом, в котором жили Кевин и Дорис и старейшиной которого являлся. Вспомнив, что Рафаэл – садовник, Том поинтересовался, все ли в порядке с авокадо, задал еще пару-тройку вопросов, а затем, чувствуя, что выдохся, ткнул пальцем вверх и сказал:

– Мы идем на вершину.

– Валяйте. Рад был встретиться, Том. Как-нибудь заглядывай в гости.

Том кивнул и жестом пригласил Надежду идти вперед. Вскоре растительность внезапно поменяла цвет, превратилась из зеленой в красно-коричневую. Стоял май, что для Южной Калифорнии означало позднее лето, пору золотистых холмов. Том с запинкой объяснил, что весна здесь наступает в ноябре и длится до февраля; тогда все цветет и почти не переставая льют дожди. Лето же начинается в марте и заканчивается в мае, а засушливая осень с ее темными красками тянется с июня по октябрь. Для зимы времени толком и не остается, о чем, впрочем, жалеть не приходится.

Да, подумалось ему, он на деле забыл, как разговаривать с людьми.

Они шагали по тропинке, что вилась меж карликовых дубов, зарослей мака, полыни, попадавшихся тут и там кактусов. В воздухе витали бесчисленные ароматы, среди которых, перебивая остальные, выделялся резкий запах полыни. Почва, изобиловавшая песчаником, имела светло-коричневый оттенок. Том остановился, огляделся по сторонам, высматривая окаменелости, но ничего не обнаружил, хотя раньше, сообщил он Надежде, их тут хватало – моллюсков, громадных клыков, зубов животного под названием десмостилиан, единственного в своем роде существа, этакой помеси бегемота с моржом. Чего здесь только не находили!

Порой из кустарника вспархивали фазаны, срывались с веток вороны. Время от времени из травы доносился шорох – то удирали напуганные приближением людей маленькие зверьки. Солнце припекало.

Они вышли на плоский гребень, с которого поднялись на вершину холма. Там было прохладно – ощущался ветерок. Том провел Надежду к самой высокой точке вершины, и они уселись на землю в тени платана.

Надежда почти сразу легла и вытянулась во весь рост. Том какое-то время обозревал окрестности. Над равниной висела дымка. С вершины были видны стадион в Анахейме, здание больницы в Санта-Ане, диснейлендовский пик Матгерхорн. У подножия холма нежилась на солнышке Эль-Модена, похожая сейчас на свою тезку в Тоскане.

Чуть погодя Том принялся расспрашивать Надежду о ее жизни, стараясь не обращать внимания на населявших рощу на вершине холма призраков (смеющаяся молодая пара, школьники, сажающие деревья…).

Она сказала, что родилась в Севастополе, но домом считает Индию, в которой прожила много лет и откуда вернулась в Москву.

– Уезжать было очень тяжело.

– Привыкли?

– Индия способна изменить любого, кто в нее приезжает, если он пробудет там достаточно долго и не станет отгораживаться. Столько людей… Только в Индии я поняла, что такое проблема перенаселенности. Я попала туда в двадцать четыре года и сразу принялась действовать.

– Но потом уехали в Москву.

– Увы. По сравнению с Индией Москва, конечно, ничто. Мое правительство занимало по отношению к Индии весьма странную позицию. Те, кто возвращался оттуда, вдруг понимали, что дома их работа никому не нужна, что они – лишние. Неприкасаемые. – Надежда засмеялась.

– Несмотря на то что вы столько всего сделали…

– А могли бы сделать гораздо больше.

Некоторое время они молчали. Надежда подобрала ветку, пошевелила палую листву. Том наблюдал за ее руками. Тонкие, изящные, с длинными пальцами.

Он вновь почувствовал себя старым, толстым и неуклюжим. Держись, приятель, держись, как бы тяжело ни было. Надежда заговорила про Сингапур, и Том словно перенесся на много лет назад. Она была одним из сопредседателей конференции. Да, они тогда встречались в баре, бродили по людным, душным, поражавшим буйством красок сингапурским улицам, обсуждали, с грехом пополам преодолевая языковой барьер, стратегию конверсии. Том поделился с Надеждой своими воспоминаниями; женщина засмеялась таким знакомым смехом. Азиатское лицо – нос с горбинкой, властные черты. Казацкая кровь. Степи, Туркестан, бескрайние просторы Центральной Азии. Тогда она одевалась по-сингапурски, но не упускала возможности, как, кстати, и сейчас, дополнить костюм какой-нибудь индийской вещицей – шалью или украшением.

Барнард спросил, что было дальше.

– Ничего особенного. Я жила и работала в Москве.

Первого мужа Надежды послали в Казахстан, и она вместе с ним изучала экономику региона, пока он не погиб во время беспорядков на национальной почве. Вернулась в Москву, снова уехала в Индию, где познакомилась со вторым мужем, грузином, который там работал. Затем Киев и вновь Москва. Отправились в отпуск на Черное море, ныряли с аквалангами; муж неожиданно умер – сердечный приступ. Дети? Сын в Москве и две дочери в Киеве.

– А у вас?

– Моя дочь вместе с мужем, отцом Кевина, довольно давно улетела в космос. Они там монтируют солнечные батареи. А сын погиб в автокатастрофе.

– Понятно.

– У Кевина есть сестра, Джилл. Она живет в Бангладеш.

– А у меня пятеро внуков, да через месяц появится шестой. – Надежда снова рассмеялась. – Признаться, я их навещаю не так уж часто.

Том пробормотал что-то неразборчивое. Джилл он не видел около года, а ее мать – целых пять лет. Такие настали времена: люди постоянно переезжают с места на место, предпочитая общаться по видеофону. Барнард поднял голову, посмотрел сквозь листву на солнце, моргнул. Значит, Надежда похоронила двоих мужей. И сидит себе, смеется, точно маленькая девочка, складывает узоры из веток и палой листвы… Странная штука жизнь.

* * *

Спустившись с холма, они направились к дому, в котором жили Кевин и Дорис. На небе полыхал абрикосовый закат, в пламени которого дом светился будто огромная лампочка. Том с Надеждой вошли внутрь – и, как оказалось, явились к ужину. По коридорам с криками носились ребятишки. В здании обитало шестнадцать человек; невольно складывалось впечатление, что большинство из них составляют дети, – хотя на самом деле тех было всего пятеро. Рафаэл и Андреа искренне обрадовались Тому; в незапамятные времена они вместе работали над уставом Эль-Модены, но сколько с тех пор утекло воды… На столе немедленно возник чайный сервиз, детям велели пригласить всех, кто сейчас дома. Пришли Йоши и Боб (они когда-то учили Кевина), Сильвия и Сэм, Донна и Синди; отказался лишь Томас, который объяснил, что очень занят. Суета, суета; Барнард даже слегка растерялся. Нет, он не смог бы жить в таком муравейнике – ни раньше, ни теперь, когда на него снизошло великое одиночество. Разумеется, дом большой, а подобные встречи наверняка случаются не часто, но все же, все же…

После ужина Том налил себе и Надежде кофе, и они вышли к бассейну, вокруг которого были расставлены кресла. Над ними слегка подрагивал на ветру прозрачный полог, из кухни доносились голоса и звон посуды.

Сквозь полог виднелись звезды. Здание было выстроено в форме подковы, внутри которой и располагался бассейн. Отсюда открывался вид на город с его огнями, напоминавшими фонари рыбацких лодок.

Хлопнула входная дверь, кто-то пробежал по коридору.

– Где мой ужин? – раздался голос Дорис.

Минут пятнадцать спустя появился довольный Кевин. Сказал, что после игры летал с Рамоной на планере, а потом они вместе пообедали…

Дорис вернула его на землю, рассказав о предложении, которое обнаружила в мэрии.

– Они явно нацелились на Рэттлснейк-Хилл.

– Шутишь? – пробормотал Кевин и упал в кресло. – Мерзавцы!

– Стычки не избежать, – угрюмо предрекла Дорис.

– Естественно.

– Положение хуже, чем ты думаешь.

– Если тебе от этого легче, можешь считать, что оно аховое.

– Я всего лишь трезво смотрю на вещи.

– Ладно, не злись. – Молодые люди отправились на кухню.

– Черт побери! – воскликнула Дорис. – Кто сожрал наши порции?!

– Порой мне кажется, – со смешком заметила Надежда, обращаясь к Тому, – что Дорис не отказалась бы заново сойтись с Кевином.

– Заново?

– Ну да. Вы разве не знаете, что они были близки?

– Впервые слышу.

– Не то чтобы очень; да и вообще, дело давнее. Оба как раз переехали сюда – и чуть было не поселились в одной комнате. Дорис рассказала мне обо всем, когда работала у меня. По-моему, она до сих пор влюблена в Кевина, хотя он явно к ней охладел.

– И как я не заметил? – проговорил Том. Впрочем, что он мог заметить в своей глуши? – Ведь она не сводит с него глаз.

– Да. Но у Кевина появилась Рамона.

– Та, с которой он летал? Помнится, она была подружкой Альфредо.

Надежда поделилась с собеседником последними городскими новостями. В ее словах чувствовался неподдельный интерес ко всему, что происходит в Эль-Модене. Том словно заразился этим интересом; внезапно ему захотелось, что называется, слиться с реальностью.

– Понятно, – проговорил он, удивляясь самому себе. Сидит у бассейна, слушает азиатскую красавицу, что пересказывает городские сплетни…

Они какое-то время молча глядели на звезды, потом Надежда спросила:

– Может, переночуете у нас? Свободная комната наверняка найдется.

Том покачал головой:

– Я предпочитаю спать дома. Еще немножко посижу – и вперед.

– Ясно. Если не возражаете, я пойду…

– Конечно-конечно.

– Спасибо за прогулку. Холм просто замечательный, его нельзя застраивать.

– Честно говоря, я сам с удовольствием на нем побывал.

Надежда поднялась по лестнице на второй этаж и прошла по балкону в южное крыло здания, где находились комнаты для гостей. Том проводил ее взглядом. Мыслей в голове не было, зато чувства буквально переполняли душу. Скрип дерева… Как давно у него не было такого вечера. До чего же странно… Словно по ночам, пока он спал, проходили десятки лет, и каждое утро мир целиком и полностью изменялся. Этот голос, этот смех, который он слышал на улицах Сингапура, – неужели все было на самом деле? Неужели происходило именно с ним? Невозможно поверить, однако…

Снова пропасть – между тем, что кажется правдой, и тем, что является ею. Воплощения, из которых состоит жизнь…

Том встал. Пора ехать. Путь неблизкий; вдобавок очень хочется оказаться дома. Пожалуй, сейчас это просто необходимо.

* * *

Неделю или две стояла теплая погода. Влажность держалась высокая, в воздухе ощущалось некое напряжение, как будто в нем накапливалось статическое электричество. Казалось, со стороны Санта-Аны вот-вот подует ветер, который опрокинет Эль-Модену в море.

Том Барнард больше в городе не появлялся, поэтому Надежда навещала его сама и постепенно это вошло у нее в привычку. Порой Том оказывался дома, порой отсутствовал. Встречаясь, они разговаривали обо всем на свете, причем разговор то обрывался, то начинался снова; если Надежда не заставала Тома, она шла в огород. Однажды, поднимаясь по тропинке, она заметила, как Барнард выскользнул из своей хибарки и скрылся за деревьями. Должно быть, подумалось ей, он просто отвык общаться с людьми; нужно дать ему отдохнуть. Надежда стала проводить дни с Дорис, Кевином, Оскаром, Рафаэлем, Андреа или с кем-то еще, и как-то вечером после ужина Том заглянул к ней сам. Они выпили кофе, поболтали час-другой, а затем он укатил обратно.

Отношения Кевина с Рамоной складывались иначе: раз в несколько дней они встречались после работы, чтобы полетать на глайдере и, может быть, вместе поужинать. Во время полета они рассказывали друг другу о своей работе или говорили о всяких пустяках. Кевин, неожиданно для себя, научился избегать некоторых тем; обычно он предоставлял выбор темы Рамоне, а сам поддерживал беседу. Он словно приобрел такт, получил то, чем никогда не обладал, поскольку до сих пор попросту не обращал внимания на людей, с которыми ему приходилось иметь дело. Но теперь все изменилось – благодаря ощущению, испытанному в первом полете с Рамоной. Каждый полет становился для Кевина грандиозным приключением, важнейшим событием дня. Свободно парить в воздухе, чувствовать, как тебя подхватывает ветер, видеть под собой, будто на карте, землю!..

Кроме того, как было здорово работать вдвоем, бок о бок, крутить педали в одном ритме с партнером. Физическая близость, то новое, что они узнавали о характерах друг друга в моменты усталости, постоянное напоминание о грубой реальности с ее животными инстинктами… плюс игра в одной команде, плюс утреннее купание в компании приятелей… Словом, они достаточно хорошо узнали друг друга.

Усевшись на сиденье глайдера, они принимались бешено крутить педали и взмывали в воздух. Показывали вниз, говорили о том, что видели вокруг.

– Смотри, вороны, – произносил, к примеру, Кевин, тыча пальцем в сторону скопища черных точек под ногами.

– Гангстеры, – отзывалась Рамона.

– Нет, мне вороны нравятся. Чего смеешься? Да, вид у них не слишком привлекательный, зато как они летают!

– Хозяева неба.

– Точно! – В округе Ориндж насчитывались тысячи ворон, которые летали огромными стаями, уничтожая плоды в многочисленных садах. – Мне нравятся их хриплые голоса, отлив перьев, хитринка в глазах, когда они смотрят на тебя… – Кевин выкладывал все, что только приходило в голову, наслаждаясь собственной импровизацией. – А как они подпрыгивают на месте! Вроде бы такие неуклюжие, а на деле… Нет, я обожаю ворон!

Рамона хохотала, а Кевин не заговаривал ни о чем другом, инстинктивно догадываясь, что этого делать не следует. И они летали по небу, изящно, как чайки, этакие небесные дервиши; на лице и на всем теле выступал пот, который быстро высыхал, оставляя на коже белые полоски. Сердце Кевина переполняли эмоции, однако он сдерживал себя, ибо что-то подсказывало ему, как именно следует себя вести.

Итак, отныне большая, основная часть его жизни проходила на высоте двести – триста футов над землей.

Разумеется, он участвовал в работе городского Совета, что отнимало довольно много времени, однако не слишком ею интересовался. Все ждали следующего шага Альфредо и попутно пытались разузнать истинные побуждения мэра. У Дорис нашелся приятель, сотрудник финансового отдела той компании, где она работала, а у того – знакомый бухгалтер из «Хиртека», и теперь Дорис осторожно выясняла, о чем говорят и что планируют в фирме Альфредо. Слухи, естественно, ходили всякие. Чтобы узнать, можно ли им верить, Дорис сошлась достаточно близко с хиртековским бухгалтером и, притворяясь необразованной провинциалкой, засыпала его за ужинами, на которые тот ее приглашал, градом вопросов.

А затем в повестке дня одного из заседаний Совета появилось предложение о перепланировке, которое, в частности, предусматривало постройку нового канала.

В отличие от заседания, на котором представляли новых членов Совета, это проходило в куда менее торжественной обстановке. Народу было немного, в помещении царил полумрак. Кевин и Дорис, словно охотники из засады, настороженно наблюдали за Альфредо, который с привычной раскованностью вел заседание, время от времени оживляя его ход шутками и репликами «в сторону». Наконец он добрался до двенадцатого пункта.

– Ладно, пора заняться делом. Итак, предложение о перепланировке.

Некоторые из присутствовавших рассмеялись, будто мэр отпустил очередную шутку. Кевин подался вперед, облокотился на стол. Но первой высказалась Дорис, которая, по-видимому, заметила, что Кевин стиснул кулаки, и испугалась, что он сорвется.

– Альфредо, что означает изменение маркера для каньона Кроуфорд?

– Оно затрагивает старый канал и окрестности до Ориндж-Хилла.

– То есть Рэттлснейк-Хилл, так? – бросила Дорис.

– На картах у него названия нет.

– Но кому понадобилось менять коэффициент? Ведь эту территорию предполагалось присоединить к парку Сантьяго.

– Конкретного решения принято не было.

– Если ты дашь себе труд вспомнить заседание, на котором обсуждалось будущее каньона Кроуфорд, то поймешь, что ошибаешься.

– Я не помню, о чем тогда шла речь. Во всяком случае, никаких планов мы не составляли.

– Три целых две десятых вместо пяти целых четырех десятых – солидный скачок, – заметил Джерри Гейгер.

– Вот именно! – откликнулся Кевин. – Он означает, что на данной территории разрешена коммерческая застройка. Разве не так, Альфредо?

– Комиссия по землеустройству сочла возможным использовать эту территорию в качестве запасного варианта для осуществления различных проектов. Правильно, Мэри?

– Коэффициент три целых две десятых присваивается территориям общего назначения, – отозвалась Мэри, сверившись со своими бумагами.

– На которых можно строить что угодно! – воскликнул Кевин. Он явно утрачивал выдержку. Дорис нахмурилась, попыталась перехватить инициативу.

– То есть разрешается коммерческая застройка? – уточнила она.

– В принципе – да, – ответила Мэри, – однако…

– Это последний незастроенный холм в Эль-Моде-не! – произнес Кевин, лицо которого побагровело от ярости.

– Не горячись, – ровным голосом проговорил Альфредо. – Мы знаем, что Рэттлснейк-Хилл находится рядом с твоим домом, но на благо города…

– При чем тут мой дом?! – крикнул Кевин и отодвинулся от стола, словно собираясь встать. – Какого черта? Что ты пудришь нам мозги?!

Наступила тишина; кто-то прицокнул языком. Дорис пихнула Кевина локтем в бок, наступила ему на ногу. Он озадаченно воззрился на нее.

– По-моему, подобные предложения должны сначала рассматриваться комиссией по охране окружающей среды, – сказала Дорис.

– Для перепланировки одобрения КОС не требуется, – возразил Альфредо.

– Оскар, это так? – поинтересовалась Дорис. Похожий на сонного Будду, Оскар утвердительно кивнул:

– Нужен специальный запрос.

– Считайте, что он сделан, – заявил Кевин. – Хватит водить нас за нос.

– Поддерживаю, – откликнулась Дорис. – Кстати, я хочу кое-что уточнить. Кто именно внес предложение о перепланировке и на каком основании?

Установилось напряженное, выжидательное молчание. Наконец Альфредо произнес:

– Как уже сказал Кевин, данная территория включает в себя один из последних незастроенных холмов в окрестностях города. Поэтому она представляет большую ценность. Я полагал, что, отказав в праве застройки частным лицам, мы тем самым как бы обещаем использовать эту землю на благо всех горожан. Но если ее планируется присоединить к парку Сантьяго – что ж, мне остается только порадоваться за парк и за тех, кто живет поблизости…

Кевин заерзал на стуле.

– Мы все живем поблизости, – вмешалась Дорис, стукнув Кевина по колену, и пожалела про себя, что у нее нет под рукой чего-нибудь вроде шила.

– Разумеется, – согласился Альфредо. – Хотя одни ближе к парку, чем другие, все мы в принципе живем по соседству. Так вот, эта территория представляет ценность для всех, потому-то мы с Мэттом подумали, что нас поддержат, если мы предложим использовать ее на благо города.

– Что вы планируете конкретно? – неожиданно справился Джерри.

– Ничего. Мы просто предлагаем вместе подумать.

– А нет ли тут связи с запросом на увеличение нормы воды? – Джерри, похоже, заинтересовался всерьез.

– Ну, если мы получим эту воду… – Альфредо не докончил фразу. Вместо него ответил Мэтт:

– Вот если мы получим эту воду и разрешение на коммерческую застройку, тогда и можно будет что-то обсуждать.

– А сейчас мы, значит, ничего не обсуждаем? – В голосе Джерри прозвучали саркастические нотки (впрочем, понять, когда он говорит серьезно, а когда насмехается, было довольно затруднительно).

– Совершенно верно. Мы просто предлагаем. Но…

– Понятно, что ничего нельзя сделать, пока не существует инфраструктуры. Однако наша работа в том и состоит, чтобы обеспечить возможность ее создания.

– Ради чего?! – воскликнул Кевин, убирая ногу, на которую вновь попыталась наступить Дорис. – Сначала ты предлагаешь увеличить норму воды – под предлогом экономии средств. Затем, ничего не объясняя, вносишь предложение о перепланировке, а когда у тебя требуют объяснений, принимаешься рассуждать о каких-то там возможностях. Я хочу знать, чего ты добиваешься на самом деле и почему ведешь нечестную игру!

Во взгляде, который Альфредо бросил на Кевина, читалась ненависть. Впрочем, мэр мгновенно овладел собой, отвернулся и произнес слегка насмешливым тоном:

– Я повторяю наше предложение, вынесенное на обсуждение городского Совета: мы заинтересованы в перепланировке вышеназванной территории и последующем ее использовании. На данный момент коэффициент составляет пять целых четыре десятых, что означает свободное пространство и не более того…

– И менять его нельзя ни в коем случае! – перебил Кевин, едва не сорвавшись на крик.

– Кевин, я не уверен, что остальные члены Совета придерживаются того же мнения, кроме того, у меня есть право высказывать свою точку зрения. Или ты считаешь иначе?

– Можешь предлагать что угодно, – отозвался Кевин, махнув рукой, – но пока ты не объяснишь, что конкретно намерен делать, твое предложение не может обсуждаться. И перестань крутить, Альфредо. Кстати, ты так и не ответил на мой вопрос.

Дорис прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Похоже, иногда и впрямь стоит переть не разбирая дороги. Настойчивость Кевина, пускай на долю секунды, лишила Альфредо самообладания. Вон он – до сих пор никак не сообразит, что же сказать.

– Я не ответил на твой вопрос потому, – проговорил наконец мэр, – что на него невозможно ответить. Мы не строили конкретных планов – всего лишь предложили обсудить идею, которая могла бы оказаться плодотворной. Но без перепланировки рассматривать вопрос об использовании этой территории не имеет смысла. Вот почему мы внесли предложение о перепланировке в повестку дня.

– Мы хотим получить заключение КОС, – сказала Дорис. – Очевидно, в сложившейся ситуации оно просто необходимо. Может, проголосуем?

Члены Совета единогласно проголосовали за то, чтобы передать предложение о перепланировке на рассмотрение КОС.

– Замечательно, – подытожил с улыбкой Альфредо. – На том и закончим.

Однако взгляд, которым он окинул сидевших за столом, никак нельзя было назвать дружелюбным. Губы Дорис сами собой растянулись в усмешке. Все-таки они его достали!

* * *

Несколько дней спустя «Лобос» впервые в сезоне играли с «Вэнгардом». Подавал Альфредо, принимал Кевин, который с первого взгляда понял, что ему сегодня придется нелегко. Заседания Совета, полеты с Рамоной (если Альфредо и не видел их вдвоем собственными глазами, уж слухи-то до него доходили наверняка…). В общем, поводов для мести у Альфредо было предостаточно.

* * *

Вдобавок он был весьма неплохим питчером. Разумеется, правила в софтболе слегка отличаются от чисто бейсбольных, и питчеру незачем выбивать принимающего с поля; но отсюда вовсе не следует, что подобное не может произойти. Если питчер запустит мяч по высокой дуге в направлении задней линии, отбить его будет чертовски трудно. А Альфредо как раз специалист по таким броскам. Плюс психологический фактор – манеры этакого питчера-супермена, снисходительная ухмылочка, которая словно говорила: «Все равно промахнешься». Для софтбольного питчера Альфредо выглядел достаточно нелепо, однако все же ухитрялся производить на соперника нужное впечатление.

Он с усмешкой поглядел на Кевина, будто не узнавая того и одновременно как бы выделяя из общей массы. Затем бросил – так высоко, что Кевин решил вовсе не отбивать мяч.

К его великому сожалению, тот упал точно посередине зоны. Очко! А по правилам их лига, если принимающий проиграл оба очка, он выбывает из игры.

Альфредо усмехнулся шире прежнего и запустил мяч еще выше, чем первый. Кевин остался стоять на месте. Мяч резко нырнул вниз, но Кевин оказался начеку и достал его. Один – один.

Третья попытка. Альфредо вновь запустил мяч по той же высокой дуге, разве что чуть-чуть в сторону. Внезапно Кевин запаниковал, решил, что обязательно промахнется, взмахнул битой – и удивился, пожалуй, сильнее всех, когда увидел, как мяч от удара, в который он от отчаяния вложил все силы, перелетел на правую половину поля. Есть! Кевин подбежал ко второй лунке, улыбнулся партнерам, которые подбадривали его громкими криками. Альфредо, естественно, и не подумал повернуться. Кевин засмеялся ему в спину.

* * *

Кевин выручал партнеров еще дважды. Альфредо, которого принялись осыпать насмешками, изрядно разозлился и стал подгонять товарищей по команде, срывая на них свое раздражение. Что касается «Лобоса», в этот день везло не только Кевину, но и всем остальным: мячи ложились точно в цель, и к последней подаче счет был девять – четыре в пользу команды Кевина. Альфредо встал на первую лунку; ему удалось отбить мяч, и тот очутился в зоне противника.

Следующей принимала Жюли Хэнсон, которая нанесла мощный удар, и мяч просвистел над головой Кевина. Тот внезапно испытал странное чувство: он ощущал себя непосредственным участником происходящего и одновременно как бы наблюдал за всем со стороны. Подбежавший Майк отбил мяч, Альфредо, которого явно переполняли эмоции, обогнул вторую лунку и устремился к третьей, Майк бросил мяч партнеру – то есть ему… Кевин приготовился к удару. Мяч неожиданно вильнул вправо, Кевин прыгнул наперехват, и в тот самый миг, когда достал резиновый снаряд, в него с разбега врезался Альфредо.

Кевин полетел вверх тормашками. Какое-то время спустя он пришел в себя, потряс головой и обнаружил, что стоит на четвереньках в зоне противника, сжимая в перчатке пойманный мяч. Оглянулся на Фреда Спол-динга: тот поднял палец – мол, вне игры. Судью окружали игроки и зрители, что-то горячо ему доказывавшие. Альфредо, который стоял у третьей лунки, громко кричал на Фреда.

Кто-то помог Кевину подняться. Он переложил мяч в другую руку, приблизился к Альфредо, который поглядел на него с некоторой опаской, и, сам не зная, с какой стати, кинул мяч тому в грудь. «Выбыл», – хрипло проговорил он, подивившись про себя, как странно звучит его голос.

Едва он отвернулся, его схватили за руку. Заметив краем глаза некое движение, Кевин замахнулся и врезал Альфредо по уху чуть ли не в то самое мгновение, когда кулак мэра разбил ему губу. От удара он не устоял на ногах и упал, а затем они с Альфредо покатились по земле. Мэр выкрикивал оскорбления, Кевин изрыгал проклятия и пытался высвободить руку, чтобы ударить снова. Фред требовал прекратить безобразие; Майк, Дорис, Рамона и другие принялись растаскивать драчунов. В конечном итоге им это удалось. Кевин прикинул, что мог бы без особого труда вырваться, но не стал: ведь его удерживали друзья, которых– ни в коем случае не следовало обижать. Альфредо, которого тоже крепко держали, свирепо поглядел на Кевина и что-то крикнул Фреду. В ушах звенело, слов было не разобрать, но вдруг сквозь какофонию донесся голос Рамоны: «Что ты себе позволяешь?!» Кевин даже оглянулся, испугавшись, что Рамона кричит на него. Но та обращалась к Альфредо, на которого смотрела как на заклятого врага. Интересно, подумалось Кевину, куда я ударил? В правой руке до сих пор пульсировала боль.

– Черта с два! – крикнул Альфредо судье. – Черта с два, понял? Он стоял на линии. Что я мог сделать? Не было никакого нарушения правил!

А ведь он прав, подумал Кевин.

– Сам виноват! – продолжал Альфредо. – Если бы не…

– Заткнись, Альфредо! – перебила Рамона. – Тебе прекрасно известно, кто именно все это начал.

Альфредо холодно поглядел на нее и вновь повернулся к судье:

– Ну? Ты судья или кто, в конце-то концов? Игроки обеих команд снова принялись обвинять друг друга. Фред поднес к губам судейский свисток.

– Тихо! Тихо! Если вы не разойдетесь, я прерву матч и засчитаю поражение тем и другим! Ну-ка, успокойтесь! – Он подошел к Кевину, окруженному игроками «Лобоса». – Уходи с поля. Партнеры Кевина вознегодовали.