Текст книги "Ее звали Фира Ятамахи (СИ)"

Автор книги: Ким Грант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Нет!– внезапно говорит мама, так удивленно. Так повседневно.

– Ну тогда внимательнее посмотрите сначала на лицо вашей дочери. Видите, этот макияж, а-ля проститутка семидесятых?

Мама молчит, просто смотрит на Бетт. А слезы ручьями бегут по ее лицу, вниз, по длинной тонкой шейке, за горловину водолазки.

– Не отвечайте, я вижу. А теперь понимаете, что стало с бедной вашей дочкой?

– Заткнись!– мама вскакивает. Фира выгибает бровь.

– Это ваша благодарность за то, что я пытаюсь посвятить вас в происходящее?

– Проваливай отсюда, ты, мерзавка, мерзавка, мерзавка!– мама кидается вперед на Фиру, я отталкиваю ее в сторону.

– Мама!

– Уходи!

– Успокойся!

– Тварь, это ты дала наркотики моей дочери!

– Она спасла Бетт!– наконец-то я перекрикиваю я их.– Мама, слышишь?! Она спасла ее. Она помогла мне. Я нашел Бетт в переходе, в какой-то подворотне, а Фира шла мимо.

Мама набирает полную грудь воздуху, но так и не выдыхает.

– Вот почему Пайпер согласна со мной,– Ятамахи зло ухмыляется. Ее глаза мечут молнии, но она пытается держать себя в руках.– Все люди– мрази, тупые, лживые мрази.

Фира уходит, негромко хлопнув дверью.

Мама так и не выдохнула.

– Зачем, мам, зачем ты все это ей сказала?– я опускаюсь на скамью, прикрыв лицо дрожащей ладонью. Тонкий силуэт мамы поддрагивает в моих глазах.

– Но разве я не имею права подозревать всех и вся?– мама рассеянно отворачивается, словно я задал ей какой-то неудобный вопрос. Словно она считает, что поступила правильно, и не понимает, за что я ее осуждаю.

– Имеешь, но зачем? Ведь ты даже ни в чем не разобралась. Ничего не поняла, но зато накричала на нее.

Мама вздыхает. Наконец-то.

– Эта девушка выглядит… подозрительно.

Я вспоминаю огромную джинсовую куртку и копну синих волос, связанных в растрепанный пучок на макушке.

– И что?

– От нее пахнет сигаретами и алкоголем. Ты хочешь сказать, это теперь нормальный запах?

А я даже не почувствовал. Я думал, от Фиры пахнет ветром и азартом, чем-то таким, что всегда витает в ночном воздухе и заставляет лягушек прыгать в животе.

– Нет. Но мы должны быть ей благодарны, ни смотря ни на что.

Я поднимаю голову на маму. Она в бешенстве.

– Это все ты виноват!– внезапно она показывает пальцем на меня– прямо как минуту нахад на Фиру.

Я опустошен. Этой ночью из меня выплеснулся годовой запас эмоций. Но чувство ужаса, чувство от осознания того, что самый близкий человек обвиняет тебя, поглотило меня с головой.

Кто-то сыпет мне в глаза соль, от чего хочется их закрыть и больше никогда не открывать. Но на самом деле, это всего лишь слезы.

– Мама…

– Почему ты ничего не сказал мне?! Ты же знал! Знал, что она шляется с непонятными людьми, дружит с какими-то выродками, ходит на вечеринки для всякого сброда. Ты знал, что она врет мне! И ты молчал. Ты что, думал, что если будешь покрывать ее от меня, то сделаешь лучше?

Да, я именно так и думал. Я думал, что смогу все сам, и что Бетт будет лучше. Но я же не знал, что она пойдет на улицу со странным парнем. Я же не знал, что он даст ей убойную дозу наркотиков.

– Вот, к чему привела твоя братская любовь!– мама захлебывается слезами, а я отворачиваюсь.– Ты только посмотри. Великолепный результат, правда?

– Прекрати!– я закрываю уши руками, пытаясь унести свои мысли вдаль от мамы и ее упреков, но ее голос вгрызается в мой мозг и отрывает от него щедрые куски.

– Прекратить? Нет, Хью, я выскажу все. Ей через полтора месяца будет четырнадцать. Четырнадцать, Хью, это очень мало. Ей будет всего четырнадцать, а она уже валяется в больнице после передоза!

– Ты хочешь, чтобы я ее перевоспитал?– слова вырываются сами собой. На пару секунд мама замирает снова, ее взгляд останавливается где-то на моей щеке.

– Перевоспитал? А такое возможно?

– Уже нет. А знаешь, почему? Потому, что ты воспитывала нас одна. Ты хотела убить не двух, а всех зайцев сразу. Ты хотела, чтобы у тебя вырос примерный сын. Примерная дочь. Помимо этого ты строила карьеру и содержала дом в порядке. И знаешь, у тебя получилось все, кроме второго пункта. Ты не давала Бетт нужного. Ты слишком резко перестала считать, что мы еще не взрослые. Я почувствовал этот переход, хоть он был такой сложный и запутанный. Ты просто перестала вести себя как наша мама. Ты… стала вроде как старшей сестрой, понимаешь? Все завидовали нам с Бетт. Вот, какая у них мама, не ругает, не выведывает, что да как. Да, ты просто начала делать вид, что все хорошо. Но я– не Бетт, а она– не я. Бетт не поняла твоего резко изменившегося отношения. И тогда она стала самой собой настолько, что это привело, как видишь, к страшным последствиям.

– Хочешь сказать, я плохая мать?

– Самая лучшая. Но все, что от тебя требовалось, и чего ты нам таки не дала– это отец.

Мама закрывает глаза. Темная прядь ее волос выбилась из хвоста и вьется по щеке, задевая уголок губ.

– Ну и как же я должна была вам это дать, если этого не было?

– Рассказать нам, кто это. Показать его фотографию. Объяснить, почему его нет рядом с нами сейчас. Мам, уже слишком поздно. Мы никогда не чувствовали себя защищенными, особенно Бетт. Она никогда не ощущала, что ей есть за кем спрятаться, за чью спину встать. Я– ее брат, но я тоже всего не могу, хоть и пытаюсь. Понимаешь теперь, почему я пошел следом за ней? Потому что, я не хотел терять ее доверия, и в то же время защитить ее.

Мама кивает, вытирая слезы тыльной стороной ладони. В легких словно порхают тысячи колибри, задевая и щекотя крыльями грудь изнутри. Это приятное чувство легкости не омрачает даже тусклый свет больничной палаты и равномерный звук, издаваемый капельницей.

– Тебе нужно поспать. Поезжай домой,– мамин голос хриплый, как будто она курит всю свою жизнь.

– Да. Но я не хочу ехать домой.

Но железо ключей обжигает мне ладонь.

– Нет, Хью. Достаточно с тебя сегодня.

Глава 4.

Бетт очнулась через два дня.

Я примчался из школы после маминого звонка. Мне вспомнился тот вечер, как я мчался по этому самому коридору, а передо мной маячил темно-синий пучок, словно путеводная звезда.

Бетт смотрела в потолок невидящим взглядом. Я не знаю, о чем она думала в этот момент, и были ли вообще в состоянии думать. Мама снова плакала, спрятав лицо в ладонях.

– Хью?– просипела Бетт, скосив глаза вниз.

Я проглотил ком, но жжение в груди осталось.

– Я… с тобой… с тобой все в порядке?– она всегда была такой, Бетт. Она всегда задавала глупые, вежливые вопросы, лишь бы повернуть разговор в свою сторону.

– Со мной?– я отрицательно покачал головой. С моей стороны это выглядело напористо и агрессивно, но Бетт сделала вид, что ничего не поняла.

Всхлипы мамы стали резче и короче.

– Бетт, ты должна рассказать нам все,– мама поднимает голову. Она практически жила здесь с той самой ночи. Всего один раз появилась дома– переоделась и взяла с собой кошелек.

– Нет, не должна,– Бетт делает попытку ухмыльнуться, но ее лицо перекосило от какой-то непонятной боли.– Я никому ничего не должна.

Первое, что пришло мне в голову– Бетт могла бы подружиться с Фирой Ятамахи, с такими-то жизненными убеждениями. Второе– так откровенно, так зло мне еще никто не хамил.

Мама замирает, а потом сужает глаза до щелочек.

– Ты слышал это, Хью? Она нам ничего не должна.

Слез в голосе мамы как небывало. Она превращается в ту самую женщину, которая обвиняла всех и вся в том, что они испортили ее дочь. Только теперь все поменялось ролями.

– А мы тебе что-то должны? Сидеть у твоей кровати день и ночь? Спасать твою жизнь?

– Не вы спасли меня,– резко заявляет Бетт.– Я видела ее мельком. Не помню, как ее зовут. С синими волосами.

– То есть ты была в сознании?– вскрикиваю я.

– Сразу после операции я пришла в себя на пару секунд. Врачи заставили меня открыть глаза, не знаю, как они это сделали. Я видела ее. Она смотрела на меня в упор. А потом я отключилась, но той секунды хватило!

Вот так.

Мама отворачивается от Бетт.

– Я не хочу тебя видеть!– она встает и направляется к выходу из палаты, но Бетт хватает ее за руку.

– Я просто не хочу, чтобы ты расстраивалась еще больше.

Мама замирает снова. По-моему, эти три дня она только и делает, что замирает. Меня уже тошнит от этих ее прерванных дейтсвий.

Бетт вздыхает, когда мама опускается обратно на скамью.

– Меня позвали на вечеринку. Один парень со школы, я не буду называть его имени, он сказал, что будет классно. Что там будут все мои друзья. Я узнала, что Хью тоже идет, только когда еще один друг зашел за нами. Мы вылезли в окна, пошли в клуб. Потом Хью потерялся в толпе. Я нашла свою подругу, Джо, и мы стали…

Бетт говорит очень быстро, без границ предложений, от чего ее речь неразборчива и похожа на монотонное гудение.

– Мы стали веселиться. Мы не пили, это я тебе говорю точно. Просто танцевали. Смеялись. Потом один молодой парень с дредами предложил мне пойти на воздух. И я пошла. Он выглядел безобидным, приятным…

– О чем ты вообще думала?!– заорала мама, вскакивая, но я поймал ее за руку и усадил на место.

– Мама! Тихо, прошу тебя.

Бетт мельком взглянула на меня и вновь уставилась в потолок.

– Что ж, мы вышли. Он закурил простую сигарету, и предложил поехать к нему домой. Я отказалась, конечно же. Потом он сказал мне, что не имел в виду ничего такого, даже покраснел. Я уже пошла домой, а потом он сказал мне, что хочет показать фокус. Я сразу заинтересовалась. Он казался мне милым, черт возьми! Я думала, он просто хочет мне понравиться. Ну а после этого… он стал задавать мне странные вопросы. Про тебя, Хью. Какой ты, кто твои друзья в школе… какие девушки тебе нравятся. Я ему сказала, что не знаю точно ответов на эти вопросы, хотя знала, конечно. Я хотела убежать обратно, потому что парень перестал мне казаться милым. Но он схватил меня за руку, да, прямо там, чуть ниже локтя, и притянул к себе. «Вот и фокус!»– вот что я услышала. А потом он ввел мне… наркотик. Сначала я почувствовала себя очень хорошо, я была чертовски счастлива! Но потом мне стало нечем дышать, а в глазах потемнело. Вот и все.

Бетт вздохнула, а потом проворчала что-то про сон и закрыла глаза.

Я все еще в ошеломлении. Всю дорогу домой мы с мамой слушали Beatles, что означало лишь одно– мама не знает, что делать. Она всегда слушала Beatles, когда была в растерянности из-за сложившейся ситуации.

Слова Бетт шокировали нас. Ее дерзкое, грубое, циничное начало, сам рассказ, а затем концовка.

Это все из-за меня. Тому парню что-то нужно было именно от меня. Но что?! Бетт описала его без подробностей. В школе я видел как минимум десять парней с дредами, и ни с одним из них я даже никогда не здоровался. «Какие девушки тебе нравятся?»– да я представить себе не могу, кто бы этим интересовался.

– Скажи мне, Хью,– мама спрашивает меня.– Ты знаешь о чем речь? Ты понял, о чем говорила Бетт?

Я вздыхаю, схватившись за голову.

– Я был бы рад, но мам… это все очень странно.

– В любом случае, как только Бетт выпишут из больницы, мы отправимся в полицию. Нужно разогнать весь этот сброд. А что касается твоих друзей-тусовщиков…

– Они мне не друзья. Так, приятели.

– Мне это безразлично. Я просто хочу, чтобы ты больше ни с кем из них не общался. Никак. Даже не смотри в их сторону, понял?

Я киваю, хотя прекрасно знаю, что не сделаю так, как говорит мама. Мы выходим из машины. Она открывает дверь дома, а потом оборачивается на меня с порога.

– Особенно с той синеволосой девушкой.

Она так ничего и не поняла. Не захотела понять.

Я стал какой-то знаменитостью в школе. Все подбегали ко мне, спросить как Бетт, и поначалу я млел от этого, думая: «Ого, сколько людей о ней переживает!». Но потом я стал все чаще замечать, что эти же самые люди шушукаются, стоит мне пройти мимо них по коридору. Случай с Бетт не был для них трагедией– просто очередная пикантная история. «Новенькая из средних классов чуть не умерла от передозировки, ты уже слышал это?»; «Говорят, она по доброй воли всадила себе целый шприц!»; «А это правда, что это ее брат дал ей наркотики? С виду он такой тихоня!»; «Иби Джейн написала в своем блоге, что очень надеется на скорейшее выздоровление Бетт. Она такая добрая, эта Иби!»; «Я своими глазами видел, как Ятамахи и Хью убегали от того места, где потом нашли Бетт. По-любому, это они виноваты!».

Со всех сторон. Одно и то же, от всех, всех, всех людей в школе.

Нет. Кроме троих. Пайпер Стоун, Фира Ятамахи, и Стив.

Мы стоим в коридоре. Я усердно читаю параграф по биологии, но слова не укладываются в голове, путаются, делятся на отдельные буквы и слоги, и сливаются в эти самые фразы.

Наверное, я выгляжу слишком плохо, потому что даже Гейл отрывается от своей новой подружки, чье имя он сам не знает, и спрашивает меня:

– Хей, парень! Ты выглядишь так, как будто у тебя температура. Все в порядке?

Я киваю. Мне сложно смотреть на Гейла.

Потому, что он во всем этом виноват. Он позвонил Бетт и позвал в этот чертов клуб!

Дэн смотрит с открытым ртом в какую-то точку на полотке. Почему передоз случился не у него, а у Бетт? Почему в больнице лежит она, а не он?

«Жизнь несправедлива, Хью!»– говорит мой внутренний голос, выпуская колечки дыма мне в лицо и откидывая назад темно-синюю прядь волос.

Я думаю о Фире гораздо больше, чем раньше. Ловлю глазами ее жесты, небрежные движения, взгляды. Мне нравится, как она идет, чуть пожимая плечами при каждом шаге. Мне нравится цвет ее волос, хотя это и противоестественно. Мне нравится. Мне нравится.

Стив дергает бровью и бросает многозначительный взгляд в сторону Гейла. Я все больше и больше замечаю, как Стив отличается от своих друзей. Он словно выше их всех; словно он знает нечто такое, что может разрушить их жизни, но никак не отразится на нем самом.

– Подумай сам, Гейл, подумай своей пустой головой,– Стив вздыхает. Рисунок, изображающий строение нервной системы человека, подпрыгивает перед моими глазами.

Пустой головой?

Гейл тут же отрывается от своей девушки. На секунду он кажется растерянным,– мечется взглядом от меня, уткнувшегося в книгу, но не читающего, на Стива, горделиво расправившего плечи.

– У него едва не умерла сестра, и он несколько бессонных ночей просидел в ее палате, а ты задаешь ему такой вопрос, «с тобой все в порядке?».

Глаза Гейла за секунду становятся на двадцать оттенков темнее. Его расхлябанность, беззаботность, все это улетучивается, оставив лишь оскорбленное достоинство и злость.

– А ты? Тоже хорош. Тебе, по-моему, вообще плевать, что с ним.

Стив усмехается, но его лицо приобретает холодное выражение,– так, словно все тепло его тела испаряется на глазах.

– Тебе не стоило бы так швыряться словами, Гейл, особенно в людном коридоре.

Я поворачиваю голову и вижу, что весь народ стоит, открыв рот. Пара девушек, из компании «любительниц сплетен» уже вовсю строчат в интернете с телефонов.

И правда что, интересное зрелище. Гейл и Стив, лучшие друзья, ругаются из-за новенького!

И тут мне стало все ясно, и вместе с тем– неприятно. Ясно мне стало то, что происходящее было явно отрепетировано для публики, Стив и не собирался заступаться за меня или что-то в этом роде. Взгляд Гейла, секунду назад такой неподдельно злой, наполняется чем-то похожим на радость. Они просто добились какой-то своей цели, а меня использовали как причину.

Да, давайте, парни. Давайте, «выясните отношения», и не забудьте закончить тем, что вы меня любите и сожалеете, что так случилось с Бетт.

Подобных спектаклей слишком много. Девушки в коридорах напоказ целуются с теми, кто им даже не нравится, чтобы заставить бывшего ревновать. Парни показывают средние пальцы в спину учителям, чтобы быть более крутыми. Здесь нет искренних чувств, есть одна сплошная показуха, направленная лишь на то, чтобы стать главным героем очередной статьи в школьном блоге.

Я подхватываю свою сумку и пробираюсь через толпу прочь. На секунду полу-оборачиваюсь и не без удовольствия замечаю, что лица Гейла и Стива действительно растерянны. Конечно, Хью Гейб же идиот, он ни о чем не догадается.

– Эй, эй, стой!– это Дэн. Я ускользаю и от него тоже, потому что знаю: Стив успел дать ему указания уголком рта, и сам Дэн вовсе не хочет, чтобы я вернулся. Ему наплевать, с ними я, или не с ними. Им всем наплевать.

Я знаю, что веду себя как глупая, особо чувствительная девочка. Ненавижу свой характер. Ненавижу то, что я так хорошо чувствую людей. А не без разницы ли мне, есть ли разница им?

Нет, не без разницы. Я воспитывался в другой среде. Там, где учили сочувствовать, сопереживать, быть благородным, честным и открытым. Я не знаю, как затягиваться, когда куришь травку, зато знаю, что у меня никогда не будет таких друзей, которые мне нужны.

– Ты бежишь из кабинета, где у тебя через минуту урок?

Она стоит, прислонившись спиной к стене. Большинство школьников уже зашли в классы, и коридор почти пуст.

Ее тоненький, хрупкий силуэт, маленькая фигурка, кажущаяся еще меньше под этой тяжелой, грубой одеждой, притягивает мой взгляд.

Я вздыхаю, отвернувшись.

– Я веду себя как девочка, правда?

– О, не в бровь, а в глаз. Подружки твоей сестры и то сильнее характером,– она усмехается, но усмешка не отражается в ее глазах. Она не считает меня таковым на самом деле, просто Фира привыкла, что все всегда указывают на самые ужасные недостатки друг друга.

– Кстати, как она?

– Ничего, через неделю уже выпишут,– я опускаю голову, чувствуя, как что-то внутри, какая-то трепещущая струна в моем сердце натягивается чуть сильнее, чем обычно. И причина этого странного, больного и сладкого одновременно процесса– здесь, передо мной.

Фира запускает руку в копну синих волос. Я ловлю себя на мысли, что сегодня она выглядит как-то странно женственно; волосы распущены, они прикрывают часть ее спины, своим ярким каскадом спускаются до самой талии. Подумать только, как меня завораживает ее образ, который с первого взгляда может очаровать только какого-то озабоченного старого панка.

Интересно, она знает, что сейчас ее прическа напоминает водопад?

Звенит звонок, и Фира поворачивает голову в сторону кабинета. Но мы не собираемся уходить.

– Ходи почаще… вот так,– сипловато говорю я, удивившись собственному голосу. Она вновь усмехается, но опускает глаза, и в этом жесте больше нежности, чем во всей Иби Джейн вместе с ее сладким голосом вместе взятой.

– Вот так? Ты имеешь в виду, волосы?

– Да. Очень красиво. Похоже на воду.

Она взмахивает ресницами. Я даже не заметил, как оказался гораздо ближе.

– Ты любишь биологию?– спрашивает она меня, но в ее глазах блестит нечто такое, что сразу дает понять: я должен ответить нет, либо потеряю целый час самого прекрасного времяпровождения.

– Нет.

– Отлично. Тогда мы ее прогуляем.

– А как же Пайпер?

Она смотрит на меня двадцать, тридцать секунд. Наконец-то я могу рассмотреть ее глаза как следует. Большие, черные, и блестящие. Они напоминают мне беззвездное ночное небо, когда космос кажется совсем близко; вытянешь руку– и улетишь, далеко-далеко вверх.

– Пайпер? На уроке она даже вряд ли заметит мое отсутствие. А мы не будем задерживаться.

Я знал, что должен был отказаться, но тут ее пальчики, такие маленькие, шишковатые, обхватили мое запястье и потянули за собой.

Если уж и нарушать правила, то только ради Фиры Ятамахи.

Глава 5

Мы выходим из школы через черный ход. Фира все еще держит меня за запястье, иногда оборачивается и щурит глаза. Она выглядит веселой, игривой и совсем не грубой.

– Я покажу тебе одно место,– она вскидывает голову вверх. Лучи солнца поджигают ее кожаную черную куртку; блики белого и желтого бьют по глазам, а все эти металлические замки и заклепки сверкают, как серебряные.

Мы огибаем второй корпус, и вскоре выходим на небольшой пустырь, весь усеянный окурками и разбитыми бутылками.

– Лучшего места чтобы вмазаться не найти,– я усмехаюсь, мельком поглядывая на лицо Фиры. Она пожимает плечами и разжимает пальцы на моей руке.

– Не пытайся казаться крутым,– она трясет головой, отчего синий вихрь взметается вверх. Мои щеки заливает румянец.– Это все фигня. Алкоголь, сигареты, наркотики, тусовка. Кому это надо? Только тем, кто хочет быть крутым, вроде этого придурка Гейла.

Фира походит к пожарной лестнице на углу и подтягивается. Ее тонкие, похожие на гибкие ветви сирени, ноги касаются коленями холодного металла.

Когда она залезает на половину, я тоже начинаю карабкаться вверх. Но Фира останавливается и смотрит вниз на меня.

– Стив– совсем другое дело. Он не как Гейл, не как Иби Джейн со своими тупыми подружками, не как этот ваш торчок Дэн. Стив умный. У него проникновенный взгляд. Конечно, он тоже таскается за девушками, напивается, ходит в клубы, курит травку. Но он это делает не для того, чтобы влиться в общество. Он всегда в обществе. Стив относится к тому разряду людей, которых принимают такими, какие они есть. Потому что с первого взгляда видно, что он удивителен. Что он не будет ухлестывать за главной красавицей школы просто потому, что за ней ухлестывают все. Он другой, и этим он… прекрасен.

Фира переводит дух. Она так быстро это все говорила, а ее взгляд метался с одного на другое в таком бешеном порядке.

«И этим он… прекрасен.»

В этих словах было какое-то вдохновение. Словно она считала его неким подобием красивейшей картины знаменитого художника; чем-то таким, от чего сложно оторвать глаз. Выходит, Стив для нее что-то значит.

Я не могу сказать, что она в него влюблена– я знаю о Фире слишком мало. Но эта милая девичья растерянность, которая непонятно откуда взялась, стоило ей лишь заговорить о Стиве, меня удивила.

– Да, он отличается ото всех. Стив действительно другой, он…– я запинаюсь. Фира смотрит на меня гораздо внимательнее, чем обычно.

– Он… да, он изумителен, -заканчивает Ятамахи за меня. Она опускает взгляд, и мне сложно сказать, что происходит.

Любит ли она его? Быть может, все эти дни, эти две недели в школе я был слеп и не замечал, как меняется ее поведение, когда она его видит?

Нет, я не был слеп. Наоборот, я внимательно следил за людьми из моего близкого окружения. Я могу безошибочно описать вам все рубашки Гейла, которые он когда-либо одевал в школу; все жесты Стива, а так же его любимая еда, любимый цвет, черт, я даже знаю, что у него родинка сзади на шее. И если я так много успел всего подметить в Гейле и Стиве, то о Фире Ятамахи речи и быть не могло.

Если он шел по коридору– да, если Стив шел по коридору, ему в след всегда летели восторженные, влюбленные девичьи взгляды. Но в числе обладательниц этих взглядов не было Фиры. Она никогда не обращала на него внимания. Никогда.

– Изумителен? Громкое слово,– тихо отметил я. Фира продолжила лезть наверх.

– Согласна. А Стив– громкий человек. Каждый получает то, что заслуживает.

– Громкий? Мне казалось, он наоборот… себе на уме.

– Послушай, Хью,– Фира с улыбкой оборачивается, но ее глаза смотрят насторожено, словно испытывают меня.– Ты ведь… любишь литературу?

– Но не художественную.

– Слава Богу, мне хотя бы есть чем объяснить твою тупость, когда кто-то использует в разговоре метафоры.

Меня задевают ее слова.

– Хорошо, допустим, я ноль без палочки в метафорах. Объясни мне тогда, что ты имела в виду, называя Стива громким.

– Ok`ей, чувак. Только доберемся до крыши.

Спустя пару минут мои ноги наконец-то касаются ровной твердой поверхности. Мы на крыше третьего корпуса.

Ветер приятно забирается под куртку, охлаждая мое разгоряченное после подъема тело. Он запускает свои нежные невесомые пальцы мне в волосы и треплет их, прямо как это делала мама в детстве. Сейчас еще только начало осени, но поля, которые видны у линии горизонта уже не такого сочного, зеленого цвета.

– Обалдеть,– говорю я тихо. Отсюда не видно всех этих маленьких милых домиков– только поля, вдаль и вдаль, эти идеально ровно нарезанные кусочки. Все известные мне авторы (я хоть и не читал много романов, однако пару-тройку знаю) сравнивали поля с ковром. Но я хочу сказать, что то, что я вижу сейчас– это не просто ковер. Ковер должен быть богато украшен, расшит узором, покрыт извилистыми тропинками нитей различных цветов и толщины. Нет, этот ландшафт– это простое, сшитое кое-как твоей уже подслеповатой бабушкой лоскутное одеяло. Такое скромное, деревенское; вместе с воспоминаниями о нем в голове всегда проносятся картины приятных летних вечеров на веранде с кружкой чая; костры, приятный прелый запах, ягоды. Вот вроде бы,– лоскутным одеялом укрываются тогда, когда тепло. Летом оно лежит свернутым где-нибудь в шкафу, и мы про него совсем не помним. Но почему-то именно о лете думаю я, вспоминая лоскутное одеяло, которое лежит прямо передо мной.

– Ты обещала объяснить, почему назвала Стива громким человеком.

Фира достает из кармана шорт пачку сигарет и зажигалку. Я обращаю внимание на интересный орнамент на нем– переплетенные буквы. Но Ятамахи быстро скрывает его от меня, не дав понять, что именно изображено на зажигалке.

– Ну… видишь ли,– она выдыхает дым через нос и криво усмехается. Ветер так прекрасно откидывал ее волосы назад, путал синие пряди меж собой, раскидывал их в разные стороны. Я с трудом могу побороть желание запустить пальцы в эту пышную безумную как сама жизнь гриву.

– Стив… на фоне всего этого сброда люди с достоинством всегда кажутся какими-то нереальными. Ты видишь всех этих шлюх, наркоманов, ребят, у которых нет целей в жизни. И тут появляется кто-то, кто считает себя выше всего этого. И этот человек, никак о себе не заявляя, почему-то все равно становится… громким. Его все замечают, и все хотят узнать его поближе, но он никому этого не позволяет. Теперь понял?

Я киваю.

– Прекрасное место. Как ты его нашла?

Фира хмурится, словно воспоминания о том дне, когда она впервые оказалась здесь, на крыше, уплывают от нее.

– Я даже не помню. По-моему… по-моему, я просто шла мимо, или курила там, под лестницей, и у меня возникла эта самая идея, залезть наверх.

Я вижу, что она врет. Фира даже не постаралась хорошенько скрыть свою ложь.

– Но это официальная версия, так?

Дерзкая полуулыбка трогает ее губы.

– А разве должна существовать еще какая-то?

– Конечно. Официальная версия– это то, что хотят от тебя услышать. По официальной версии ты не делал домашнюю работу, потому что болел, а на самом деле ты просто не хотел. По официальной версии президент навестил онкологический центр в Вайоминге и пообщался с больными, но на самом деле он просто выпил чашку чая с трясущимся от волнения директором больницы и уехал, не заглянув ни в одну палату. Официальная версия– это всегда ложь. Глупость, придуманная для всех людей.

– И как же тогда назвать реальную версию?

– Никак. Точнее, так, как хочешь. Для правды не существует конкретного названия.

– Разве? А может, правда и есть то самое конкретное название?

– Нет. Люди никогда не говорят правду на сто процентов, никогда. Правда– это слишком, слишком обобщающее слово. В правде есть обман в благих целях, иллюзия, в правде есть то, что мы называем «выдать желаемое за действительное».

– А зря ты не взял вторым факультативом философию,– Фира как-то хрипло коротко рассмеялась, от чего выдыхаемое ею облачко дыма качнулось, пошло рябью.

– Я думаю, многие ребята могут рассуждать на такие темы гораздо лучше меня.

– Серьезно? У нашего учителя все размышления заканчиваются тем, что «эти долбаные тупые ученики не способны даже сказать, что такое философия».

Я смеюсь. Очередной порыв ветра ударяет нам в спины. Солцне заходит за тучи и весь мир становится на пятнадцать оттенков темнее.

– Скоро звонок,– говорю я.

– Да, ты прав, нужно возвращаться. Найти Пайпер, придумать отговорку, почему прогуляли.

Фира тушит сигарету о подошву ботинка.

Мы выходим из-за угла корпуса, и я вдруг понимаю, что так давно хотел ее спросить.

– Фира?

– Да?

– Один вопрос, за который я, возможно, получу от тебя пощечину.

– Пощечину? Ой нет, Хью, ты получишь либо коленом в живот, либо лишишься парочки зубов. Я не Иби Джейн, и я не даю пощечин.

– Почему синий?

– Синий? Ты про волосы?

Я уже начинаю жалеть, что спросил ее. Она выглядит напряженной и даже немного злой. Ветер вновь ударяет ей в спину, от чего те самые синие волосы взлетают вперед и вверх, на несколько секунд скрыв ее лицо от меня.

– Да.

Фира опускает взгляд.

– Просто люблю этот цвет.

Она еще что-то тихо добавляет, потом раздраженно хмурится и ускоряет шаг в сторону дверей.

В школе Фира как-то быстро теряется в толпе, растворяется в ней, как капелька в море. Я чувствую себя опустошенным. Зачем, зачем нужно было спрашивать про волосы? Какая мне, к черту, разница, какого они цвета?

Возможно, она подумала, что я другой, не как они все. Такой же другой, как и Стив, но более доступный. Стив– он словно нереален; недосягаем, как звезда. Казалось бы, вот он, стоит перед тобой и говорит тебе что-то про прогул, про учителей, про какое-то происшествие, но ты не понимаешь, о чем он говорит. Ведь ты не знаешь его языка; а еще мыслями ты все еще на крыше второго корпуса, смотришь на лоскутное одеяло полей и на ветер в синих волосах.

– Хью, Хью, да ты послушай же ты!

Стив встряхивает меня за плечи.

– Что?.. Прости, я нехорошо себя чувствую, отвлекся… Что ты говорил?

– Черт! Хью, где Фира Ятамахи?

– Фира?

У меня пересыхает во рту.

– Я не знаю…

– Ты ведь прогулял этот урок с ней?

– Да, да! То есть…

– Неважно, где она сейчас?!

– Я понятия не имею, как только мы зашли, она потерялась еще в фойе.

– Черт!

– Что случилось?

– У Пайпер Стоун был приступ эпилепсии на уроке, ее увезли в госпиталь. Меня попросили найти Ятамахи и передать ей это.

Приступ эпилепсии.

Мне становится плохо от одних только этих слов. Стив закусывает нижнюю губу до подбородка. Его взгляд напряжен… и испуган.

Приступ эпилепсии. Вы знаете, что это такое? Это когда у человека начинаются сильнейшие судороги, идет пена изо рта и он даже не может встать, а потом засыпает от усталости. Мой дядя, мамин брат, умер на наших глазах, захлебнувшись этой самой пеной. Я помню, что мама пыталась чем-то помочь, но в один момент он вдруг резко перестал дергаться и обмяк в ее руках, как кукла-марионетка, у которой внезапно перерезали все нити. Он умер, так быстро, что мы даже не успели вызвать скорую. Когда его широко распахнутые глаза остекленели, мы все стояли в тех самых позах, что и секунду назад: семилетняя Бетт с телефоном в руках; мама, чье платье все перепачкалось в белом, на коленях возле тела дяди Бена; и я, застывший в дверях и сжавший руки в кулаки так сильно, что ногти повпивались в нежную кожу ладоней. Я чувствовал боль из-за этого, но эта боль была моим тогдашним единственным способом чувствовать себя живым.

– Боже… я понятия не имею, где теперь Фира. Нам нужно ее найти!