Текст книги "Девушка конец света (Рассказы)"
Автор книги: Ким Су
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
– Говорят, там продается текила. Составите мне компанию? – спросила девушка, указывая в сторону бара.
– Я не очень-то хорошо себя веду, когда напиваюсь, – ответил мужчина, понизив голос.
– Неважно. Я исчезну раньше, чем вы напьетесь.
Если проглотить огонь, все сгорит и не останется никаких чувств. Теперь она это знала. Когда она вышла из комнаты музыканта, прикрыв за собой дверь, она уже больше не стеснялась. Немного пройдя по коридору, девушка развернулась. Ей хотелось вернуться обратно в его номер. Она думала о том, что он просто хитрый искушенный бабник. «И что же такого интересного в море?», «Хотел тебе рассказать, что еще видел помимо тебя» – она понимала, что эти его слова всего лишь грязные уловки, к которым он искусно прибегал, чтобы заинтересовать девушек. Однако ей сразу стало любопытно, как он ведет себя с другими. Рассказывал бы он им таким же вкрадчивым голосом о том, чего, кроме него, никто не видел? Поделился бы с ними пугающей его мыслью о том, что сначала мы даже не придаем значения некоторым вещам, а потом может оказаться, что они меняют всю нашу жизнь? Она не могла отрицать, что теперь вдруг этот человек стал ей ближе, чем Хён. Она была готова вернуться к нему и умолять, чтобы он больше ни с кем и никогда не разговаривал так, как с ней. Чтобы никому больше ничего не рассказывал. Только ей. Но вместо того, чтобы вернуться, она побежала прочь вдоль коридора. Ей вдруг почудилось, будто она никогда больше не сможет вернуться к семье, если помешкает еще немного. Она спустилась на лифте до первого этажа и выбежала из отеля. Даже посыльный не успел окликнуть ее. Когда она добежала через сад до ресторана и увидела, что родителей там нет, ей стало по-настоящему страшно. Она согнулась, пытаясь перевести дух. Она не могла избавиться от мысли, что никогда уже не сможет вернуться в свой прежний мир. Вдруг она увидела Хёна на лестнице, ведущей к отелю, и сразу успокоилась. Хён радостно сбежал к ней по ступенькам.
– Где ты была? Я стучал в твой номер, – сказал он, подойдя поближе.
Она попятилась.
– Дурак, опять ломился в мою комнату? Не знала, что я должна сидеть там весь день.
– Ты, что ли, пила? Чего ты такая красная?
– Ты так хвастал, что я тоже решила попробовать текилу, а что?
– Мать тебя обыскалась.
– Где она?
– Пойдем покажу, – сказал Хён, беря ее за руку.
Она высвободилась. Хён будто бы рассердился и начал подниматься по лестнице вперед нее. Между звездами, тускнеющими в лунном свете, дул теплый ветер. Она поднималась за Хёном, отставая на три-четыре ступеньки. Поднявшись на последнюю, поросшую тимьяном, Хён остановился, чтобы подождать ее. Он повернулся к ней и повторил:
– Я женюсь на тебе!
Девушка удивилась тому, как неправдоподобно звучали эти слова. Она не знала, что случилось, но после этих слов ей стало жалко бедного парня, а потом она испугалась, что он догадается обо всем. Она подумала, что, вероятно, только сохранив все в тайне, сможет выйти замуж за Хёна. Поэтому она постаралась улыбнуться ему с самым беззаботным видом, как будто ничего и не случилось. Не зная, чем вызвана ее улыбка, Хён снова взял девушку за руку. Но, не в силах преодолеть себя, она развернулась и побежала вниз по лестнице. Она бежала, оставляя за спиной Хёна, семьи и парочки, возвращающиеся с прогулки по берегу, тихие спокойные ночи этих людей на отдыхе, нежные теплые мечты, которые рождаются в голове в подобную ночь. Она бежала. Хён бежал следом. Девушка выбежала на песчаный пляж и бросилась к воде, чувствуя на щеке дыхание моря.
Прогуливавшаяся вдоль берега мать заметила ее и спросила, куда это она собралась, но девушка, не останавливаясь, обогнула родителей и забежала в воду.
– Да что же это такое? Что с тобой происходит? Какая муха тебя укусила?
В этот момент следом за девушкой в море вбежал Хён. Увидев это, обе семьи весело захохотали. От этого смеха девушка разрыдалась. Ее охватил ужас, что мать может догадаться, что произошло. Она не придумала ничего лучше, как идти дальше в море, расстилающееся перед ней. Сейчас оно не было изумрудным – сейчас у него не было ни формы, ни цвета, ни берегов. Ее глаза, нос, рот, уши оказались под водой.
И снова появились звуки, которые она слышала вчера в ванне. Оставаясь под водой, она приоткрыла рот и попробовала звуки на вкус. Во рту оказалась невыносимо соленая вода. И сразу она почувствовала, как боль заполняет все ее тело. Стоило ей только чуть-чуть испытать те страдания, которые всегда очаровывали ее, она поняла, что не сможет справиться с ними. Ей надо было подняться на поверхность. Если она не сделает этого сейчас, то никогда уже не сможет вернуться в тот мир, который ей знаком. С этими мыслями она продолжала погружаться все глубже и глубже. Хён поймал ее. И, оставив все позади, она выпрямилась и вынырнула на поверхность. Рот и нос были полны воды. Хён держал ее, не давая снова уйти ко дну. Потом они стояли по колено в воде, поддерживая друг друга, и сквозь морскую воду и соленые слезы она видела отель, залитый ярким светом включенных в каждом номере ламп. Она бездумно стала искать окно, из которого нагая смотрела на ночное море. Теперь, после того, как на виду у всех она так глупо бросилась в море, она смогла вволю наплакаться. А Хён неловко стоял рядом, не в силах ни обнять, ни утешить ее.
ДЕВУШКА КОНЕЦ СВЕТА[2]
Есть вещи, которые заставляют нас заранее ожидать чего-то. Например, собрав рюкзак и предвкушая хорошую прогулку по горам следующим утром, вы выглядываете в окно и видите размытое лунное гало, предвещающее дождь. Или, после того как вы два часа ждете собеседования для приема на работу, вас, наконец, приглашают в кабинет, окидывают взглядом человека, страдающего запором, и отпускают, не задав ни единого вопроса. А может, скажем, вы целую неделю ночи напролет готовите домашнее задание, в положенный день одним из первых приходите в аудиторию, опускаете голову на парту, чтобы немного вздремнуть до начала занятия, а просыпаетесь только часа через два, в уже опустевшем помещении. Именно это лунное гало, кислое лицо потенциального работодателя и лекция, пролетевшая во сне, мешают сказать, что наша жизнь абсолютно непредсказуема и полна загадок. Вообще, она похожа на некую систему шестеренок, цепляющихся друг за друга. Из-за оплошностей нашей памяти нам не всегда удается восстановить точную последовательность событий, хотя все в жизни цепляется одно за другое. И только по прошествии некоторого времени мы можем определить, что явилось первой шестеренкой, раскрутившей за собой все последующие.
Начальная шестеренка, приведшая к тому, что я теперь говорю о любви, раскрутилась старанием одной девушки, добровольно помогавшей в библиотеке. Она обратила внимание на доску объявлений, мимо которой проходила по утрам, каждый раз находя там новые постеры и афиши. Тогда, с согласия библиотекаря, она стала еженедельно прикреплять кнопками на эту доску разные стихи, распечатывая их на самом обычном принтере. Три времени года – осень, зима и весна – должны были сменить друг друга, прежде чем вслед за первой шестеренкой закрутилась следующая. В начале мая девушка оставила работу в библиотеке и вместе с мужем уехала из города. А на доске объявлений остался висеть стих На Хви Док[3]. Затем кто-то из посетителей библиотеки воспринял задержавшийся на некоторое время листок как приглашение всем желающим поучаствовать в процессе и начал вывешивать на доску произведения Син Кён Лима[4].
И сразу вслед за этим еще несколько человек с помощью бумаги и кнопок решили показать, как много хороших поэтов в Корее. Довольно скоро доска превратилась в хаос. Тогда кто-то предложил не вывешивать все подряд, а собирать каждую неделю всех любителей поэзии и выбирать стих, который будет красоваться на доске в следующий раз. Такая вот почти легенда о том, как появилось общество любителей поэзии «Читаем стихи вместе». Что касается меня, то я был третьим человеком, кто повесил свое любимое стихотворение (а это было стихотворение, принадлежавшее перу Чхве Ха Лима[5]) на доску объявлений после того, как девушка-стажер перестала следить за ней. Причем это произведение я выбрал спонтанно, вспомнив, какую поэзию здесь вешали до этого. Я наспех нацарапал слова ручкой на тетрадном листе и повесил его вместо всех тех, что подготовил заранее дома. «Когда мне было семь лет, чайки летали над морем», – начиналось стихотворение. «И так будет, когда мы состаримся. Там вечерние сумерки отбрасывают тень тихую, как человеческая грусть»[6] – таков был конец. Однако тогда у меня еще не возникало желания прийти на одно из собраний, которые стали проводить по средам, чтобы послушать, как читают стихи другие, выступить самому, а потом помочь выбрать стих, который будет всю следующую неделю висеть на доске у библиотеки.
После этого в июне, когда утомительный сезон дождей сошел на нет, словно исчерпав свои силы, и только жаркое, жаркое, жаркое летнее солнце палило нещадно, я пошел взять книгу в библиотеке и увидел прикрепленный на той самой доске стих «Девушка конец света». В нем юноша рассказывал о том, как брел по дороге и увидел в конце пути одинокую метасеквойю. И если бы в том самом месте был конец света, то он встретился бы под деревом со своей возлюбленной, и это было бы похоже на встречу огня и слез, радуги и луны. Они сидели бы бок о бок, прислонившись к шершавому стволу, а их любовь постепенно растаяла бы, «как поздний мартовский снег, не оставив после себя ни следа, ни тени». Сначала я взглянул на имя поэта, а потом уже пробежал глазами сам стих, и мое внимание привлекла строчка о метасеквойе, «любовавшейся озером». Тогда я залез в библиотечный компьютер и почти сразу нашел книгу под названием «Метасеквойя – живой реликт». И мне показалось совершенно естественным пойти в дальний угол библиотеки, где находилась литература по ботанике, явно не пользовавшаяся популярностью среди читателей, и взять эту книжку. Похоже, я был первым, кого она заинтересовала.
«Когда деревья уже сбросили листву, однажды вечером я ушел далеко в горы. Туда, где было много гробниц. Я сам не заметил, как начал взбираться все выше. Хмурое небо просветлело, и я пошел в горы, туда, где не было людей. Из глубокой тишины бежали ручейки, соединяясь у моих ног, далеко в горах, там, где не было людей. Мне было уютно. Хотелось случайно встретить какого-нибудь знакомого».
Мужчина средних лет, слегка волнуясь, начал читать стихотворение. Это было одним душным вечером в среду, когда сезон дождей уже закончился и дневная жара не спадала даже к ночи. Человек двенадцать сидели в полуподвальной аудитории библиотеки.
Я по очереди вглядывался в каждого, пытаясь догадаться, кто же из них выбрал стихотворение «Девушка конец света». Перед тем как прийти на собрание общества «Читаем стихи вместе», я представлял себе сборище немолодых уже девиц, увлеченных литературой, которые мечтают выступить со сцены, приглашают на свои посиделки именитых литераторов, обращаются во всяческие издания, читают вслух хорошие стихи, призванные облегчить их собственные творческие муки, а затем критикуют потуги друг друга. Но когда я все-таки пришел на это собрание, оказалось, что в действительности все несколько отличается от обычного литературного вечера в какой-нибудь библиотеке. Всего в членах клуба числился двадцать один человек, собрания проходили по средам, но в силу разных обстоятельств не все могли присутствовать каждый раз, поэтому в среднем приходило человек пятнадцать. Среди них действительно было несколько молодых домохозяек из элитных районов города, но были и другие люди совсем разных профессий: военный, преподаватель, плотник, юрист, медсестра; возраст у всех был разный – от школьников до пенсионеров.
«…Неизвестный, я не могу дать тебе имя на языке моей земли…» – Оратор закончил декламировать стих, немного помолчал, чтобы перевести дух, и продолжал уже более спокойно: – Несколько дней назад один из лоточников, выступающих против инициативы администрации запретить уличную торговлю, покончил с собой. Ну, и вы, наверное, слышали, что после этого началось: демонстранты перекрыли дорогу, и теперь от моста Сонгсан по северной улице Кангбён практически невозможно проехать.
Некоторые из сидящих в комнате людей сочувственно закивали: «Да, три часа ехал. Да, это просто ужасно». А я вот ничего не знал об этом.
– Мы с одной моей коллегой возвращались с деловой встречи как раз в том районе. Больше часа простояли в пробке почти на одном месте и в итоге решили, что дальше так ехать бессмысленно, и оставили машину около магазина на заправке. Там же купили кофе. И вот я сижу за столиком в тени навеса, пью свой кофе, смотрю на небо над рекой Ханган, а потом я перевел взгляд на забитую дорогу и внезапно подумал, что у меня никогда больше в жизни не будет столько свободного времени, как сейчас. И тогда я спросил у своей коллеги: «Ты знаешь, почему здесь такая пробка?» – «Да по радио же сказали, что уличные торговцы вышли на демонстрацию». – «Нет, это все от тоски, – сказал я, – я читал в газете статью про этого лоточника, который покончил с собой. Ему было сорок три года. Почти как мне. А сорок три – это такой возраст, когда половина пути уже пройдена, и ты сначала бежишь от этого, стараешься не думать, а потом внезапно осознаешь, что дорога ведет в один конец и пройти по ней можно лишь однажды. И все, что прожито к этому моменту, уже кануло в лету. Все закончилось и не повторится. И он тоже все это понимал, и ему было тошно и тоскливо, поэтому-то он и покончил с собой». Я замолчал. Некоторое время мы сидели тихо, пили кофе, на ум не шло, что можно еще сказать. И тогда я вспомнил этот стих. Когда я еще был первокурсником в университете, я часто встречал одного паренька, если ходил куда-нибудь выпить. И стоило ему захмелеть, у него выступали слезы на глазах и он начинал читать это стихотворение. Я думал, что это просто какой-то случайный незнакомый парень, а потом оказалось, что мы с ним учимся на одном факультете и даже на одной кафедре. Вот ведь… и это время уже больше не повторится.
– А что у вас за интерес к этой вашей коллеге? – с плохо скрываемой иронией в голосе спросила вдруг девушка примерно моего возраста.
– Да нет у меня никакого интереса. Да и вообще, после сорока я со столькими уже девушками повстречался и расстался. И с ней так же.
– А, то есть у вас все-таки были отношения? – на этот раз голос подала седая старушка.
– А что, обязательно должны быть какие-то отношения? Встретились да разошлись. Утром поздоровались, вечером распрощались. С женой тоже так: вечером встречаетесь, утром разбегаетесь…
– Какие у вас тут странные разговоры, – сказал я неожиданно для самого себя. И сказал это чуть громче, чем хотелось бы, так что все уставились на меня.
– А вы, кажется, первый раз на нашем собрании? Может быть, вы приготовили какой-нибудь стих для нас? Вы, наверное, уже поняли, как это все происходит: читаете стих, а потом немного объясняете, почему вы выбрали именно его, ну и так далее. Попробуете? – выпалила все та же старушка немного резким голосом.
Вот как все было. Весной того года я окончил университет и еще целый месяц после этого сидел дома и валял дурака, а когда стали опадать лепестки вишни, я начал подрабатывать с десяти утра до четырех вечера в кафе в большом торговом комплексе рядом с домом. А по вечерам, когда смеркалось, я под песни Пэ Чхоль Су бегал вокруг озера. Иногда, далеко не каждый день, но где-то раза два-три в неделю, я вспоминал о девушке, которую звали Нана, и отправлял ей СМС, практически лишенное какого-либо смысла. Она отвечала мне также далеко не каждый раз, но примерно на одно сообщение из трех. Тогда на экране моего мобильника высвечивалось имя Нана. «6/15 10:48 am Нана. Специально пишу, что болею, чтоб ты проявил участие». Как-то так. Она всегда требовала, чтоб я писал ее имя слитно: «Нана» вместо «Нан-а», которым наградил ее дедушка – вышедший на пенсию учитель средней школы. Благодаря этому я по десять раз на дню вспоминал роман Эмиля Золя[7] и в конце концов пошел и взял его в библиотеке. Но понял я из него, лишь что героиня вела беспорядочную сексуальную жизнь и что, наверное, когда-нибудь этот натуралистический роман стоит переписать более современным языком, но вряд ли и тогда я смогу прочитать его от корки до корки. Как-то так. И мой двадцать пятый год жизни проходил мимо меня серией натуралистических заметок из книги девятнадцатого века.
Потом пришел сезон дождей, я больше не мог бегать из-за постоянных ливней и принялся читать библиотечные книги, ожидая, когда осадки прекратятся. И может быть, из-за этих ливней, а может, и нет однажды я не набрал сообщение Нане, а взял да и позвонил ей. Некоторое время мы говорили исключительно о погоде. О дожде, который то лил как из ведра, то, как будто выдохшись, начинал еле-еле моросить, о сером унылом небе, о том, как скучаем и ждем жаркого, жаркого, жаркого летнего солнца. Потом я сказал, что из-за этих дождей не могу больше бегать, а она ответила, что я вовсе не похож на бегуна, как ей казалось. А потом вдруг Нана сказала: «Правильно. Было здорово. Нам было хорошо. Но больше мы не сможем вернуться в то время». От этих слов мне стало и радостно, и грустно. В первую очередь оттого, что она так мило связала предложения, сказав: «Правильно… Но…» Правильно. Но. Правильно. Но. После того как я повесил трубку, я еще долго повторял эту конструкцию, когда, например, раскладывал хлеб на кухонном столе, чтобы наделать бутербродов, или когда рассматривал хмурый, как мое будущее, пейзаж, стоя с сигаретой в зубах около скамеек перед библиотекой.
«Правильно, эти дожди, может, никогда не закончатся. Но надо попробовать разок пробежаться», – подумал я, а через несколько дней дожди практически прекратились. Я надел желтые шорты, футболку, вышел на улицу, взглянул наверх на низкое серое небо и побежал. Я жил в новом районе города, где небольшие, все примерно одной высоты, частные домики, многие из которых сдавались в аренду, были разделены узкими улочками, двадцать четыре часа в сутки забитыми припаркованными машинами. А теперь ливневые дожди затопили все водой и кругом, словно школьники, спешащие домой, бежали ручейки. Когда-то на этом месте было поле бумажной шелковицы, но теперь остался только небольшой парк с вишнями и дзельквой граболистной. В нем тоже была доска объявлений, а в углу одиноко стояли качели и детская горка, которые год от года все больше ржавели, и уже несколько дней в парк не залетали птицы. Была пятница. Утром в новостях ведущий в желтом дождевике, водя рукой по карте Корейского полуострова, показал, куда движется зона низкого давления, и сказал, что с завтрашнего дня ожидается повышение температуры. Был вечер. Я побежал в сторону озера. Медленно, день за днем проходил двадцать пятый год моей жизни, и это было так же неизбежно, как дождь, пропитывающий одежду, как ржавчина, разъедающая детскую площадку, как фронт пониженного давления, постепенно покидающий Корейский полуостров. И все мои тревоги были под стать моему возрасту. Их было больше, чем хотелось бы, но ровно столько, сколько положено.
Я бежал около получаса и был на противоположном берегу озера, когда ливень вдруг начал стихать. Вся моя одежда уже насквозь промокла, а кроссовки были полны воды. Я посмотрел на запад, откуда дул порывистый ветер, и увидел небольшой просвет. Среди мрачных грозовых облаков мелькнуло голубое небо, и тучи начали светлеть – это было такое завораживающее зрелище, что я остановился, тяжело переводя дух, и некоторое время просто любовался этой картиной. Окутавшие все небо тяжелые облака приподнялись над горизонтом, обнажив узкую полоску света, и постепенно превратились в белую вату кучевых облаков, предвещая хорошую погоду. Сначала гроза, потом ветер, а теперь новая пора. Я наблюдал, как заканчивается сезон дождей, и казалось, в этот миг природа пробудила во мне все чувства, которые только можно представить. Я стоял и любовался до тех пор, пока не отдышался после бега, пока не продрог на ветру, пока, стекая под собственной тяжестью, с деревьев не начали падать звонкие капли дождя, пока просветы между тучами не заполнило голубое небо. Я понимал, что это последний день сезона дождей. Я смотрел на небо на западе, на кучевые облака, на шершавые стволы и гладкие листья, по которым стекали капли воды, но видел только одинокое высоченное дерево метасеквойи.
И завертелась новая шестеренка. Метасеквойи не растут поодиночке. Они растут либо в ряд, либо сразу целыми рощами. Причину этого я знал из книжки «Метасеквойя – живой реликт». Летом 1943 года в китайском городе Чунцин начальник биологической экспедиции, державшей путь в провинцию Хубэй, заболел малярией и остановился в кампусе сельскохозяйственного университета города Ваньсань. Работавший в университете Ян Лун-син рассказал ему о том, что в районе Модаоси, простиравшемся на сотню километров, растет огромное священное Чаньское дерево. Услышав эту историю, начальник экспедиции четыре дня взбирался на отвесные горы и спускался в глубокие расщелины и наконец в районе Модаоси нашел огромное дерево, достигавшее тридцати пяти метров в высоту. В 1946 году удалось определить, что это метасеквойя, хотя еще в 1941 году японский доктор наук Микки из университета города Киото внес эти деревья в классификацию как вымерший вид. Метасеквойи росли в меловой период вместе с динозаврами, но не смогли пережить ледниковый период. И просто чудо, что в 1943 году это дерево все-таки обнаружили таким удивительным образом. А потом уже несколько саженцев метасеквойи доставили в Корею в качестве подарка от Китайского государства. Они успешно прижились и были распространены по разным районам страны. Дерево оказалось очень красивым и быстрорастущим, и его стали высаживать вдоль дорог для озеленения городов. Именно поэтому в настоящее время все эти деревья растут в ряд и очень редко можно встретить одиноко стоящую метасеквойю.
– Так, а почему же вы тогда решили, что увиденное вами дерево – это метасеквойя, да к тому же из стихотворения «Девушка конец света»? Вы же сами говорите, что оно там одно растет, – спросила меня после собрания та же пожилая женщина, которая предложила мне прочитать заготовленный стих.
Я подумал, что это, вероятно, замыкающая шестеренка во всей истории. Я пришел в клуб любителей поэзии, потому что за неделю до этого мое внимание привлек стих, висевший рядом с библиотекой, но на собрании я все время чувствовал себя не в своей тарелке. На помощь мне пришла эта самая бабушка.
– Мне кажется, не просто так вас привлекло стихотворение на доске. Давайте вернемся к этому разговору позже, – сказала она.
Тогда я понял, что мои ожидания не оправдались. Меня можно было сравнить с карандашом: у меня внутри тоже был черный стержень своих корыстных интересов. Через это стихотворение я ожидал кого-то встретить, может быть, даже какую-нибудь прекрасную незнакомку с непроизносимым на нашем языке именем. Но теперь стало ясно, что встретить мне было суждено седую старушку с морщинками вокруг огромных глаз, которая воскрешала в памяти образ мисс Марпл. Когда все разошлись, мы остались сидеть в пустой комнате и пить растворимый кофе из автомата.
– Знаете, что меня заинтересовало в этом стихотворении? Дерево, метасеквойя. Я пошел и взял в библиотеке книгу «Метасеквойя – живой реликт». Когда вечером я решил ее почитать, то обнаружил на последней странице под прозрачной пленкой чье-то имя. Эм, извините, не знаю, как вас…
– Хви Сон. Ким Хви Сон. Хотя нельзя сказать, что я такая же красивая, как актриса[8].
Я растерялся.
– Так вот, уважаемая Ким Хви Сон…
– Просто Хви Сон. Так что же дальше?
– И это же имя я видел на листочке со стихотворением в тот день. Это не могло быть просто совпадением. Я навел справки и выяснил, что, когда библиотеку только открыли, в ней не хватало книг, поэтому жителей района призывали к благотворительности. И на всех книгах, отданных в библиотеку, ставили печать с именем бывшего владельца и словами благодарности: «Книга является подарком от ***. Спасибо за вклад в развитие библиотеки». Вероятно, и этот поэт живет или жил где-то неподалеку.
Хви Сон кивнула.
– Надо сказать, что я читал книгу с некоторым трепетом. Меня поразило, что ее держал в руках сам поэт. Может быть, она ему даже как-то помогла, когда он писал свое стихотворение. А в одном месте на полях я вот что увидел.
Я полез в сумку. Суперобложку с книги я снял еще дома и теперь достал издание в простом картонном переплете, маркого светло-коричневого цвета, по чистоте которого сразу было понятно, что книга совсем новая. Я начал листать страницы в поисках записи, оставленной поэтом. Она обнаружилась там, где начинался восьмой раздел книги «8. Раскрытая тайна». На полях рядом с параграфом, в котором рассказывалось, как образец дерева из Модаоси сначала потерялся, а потом нашелся под номером 118 в каком-то китайском хранилище, поэт записал следующее: «Одинокое дерево метасеквойи. Гулял вечером в 10 часов. Огни города на противоположном берегу озера. Ответил там».
Мисс Марпл, точнее, Хви Сон некоторое время смотрела на эту карандашную запись. Глаза ее стали влажными, а взгляд подобрел. Я испугался, что она вот-вот заплачет, и тут до меня дошло:
– Это ваш сын написал?
Хви Сон ничего не сказала, но покачала головой.
– Хм… этот человек умер? Недавно? А что случилось? Неужели рак?
– Да, он умер от рака. Лет семь-восемь назад. А он всегда был полон жизни, как молодое деревце. Он был так молод. Так молод. – Все-таки Хви Сон не сдержалась, и слезы потекли по ее щекам.
А я стал ругать себя, что напрасно все это затеял.
– Ох, с возрастом даже такая короткая маленькая запись может растрогать, – чуть погодя сказала Хви Сон.
А потом она начала рассказывать про поэта. И так шестеренки завертелись дальше. Хви Сон преподавала родную речь в государственной школе в старом районе города. Именно из-за специфики бывшей работы ее сразу выбрали председателем этого поэтического общества. Благодаря ее любви к стихам и тому, как мастерски она преподавала, в том числе и практику стихосложения, трое из ее учеников стали известными поэтами. Он был как раз одним из них. Даже став знаменитым, он остался жить в своем старом доме и каждый день ездил на работу в центр Сеула. Поэтому Хви Сон по-прежнему встречала иногда на улице своего выдающегося ученика. Он с трепетом вспоминал школьные годы и обращался к своей бывшей учительнице просто по имени, вопреки положенному вежливому обращению, но это нисколько не раздражало ее. Хви Сон. Уважаемая Хви Сон. Это был еще один из его талантов.
Всего было издано два сборника стихов этого поэта. Один при жизни, другой – уже после его смерти. Но стихотворение «Девушка конец света» не вошло ни в один из них.
– Однажды я пришла навестить его в больницу, и он показал мне этот стих. Я честно призналась, что стихотворение мне очень понравилось. «Только не воображайте, что я написал его для вас», – отшутился он. Но я так люблю слушать любовные истории, что стала донимать его расспросами: «А что это за девушка, про которую ты написал?» Он ответил: «Очень милая, добрая девушка». – «Ну, в этом никто не сомневался! Расскажи поподробнее. Как вы познакомились? Ты очень ее любишь?» – не отступала я. «Да, безусловно. Я хотел бы быть с ней до самого конца света». При этих словах он засмеялся. Удивительно, я до сих пор слышу его смех. Потом он добавил серьезно: «Она замужем. Наверное, хорошо, что я так и не предложил ей в тот вечер сбежать вместе куда-нибудь. Все равно, видите, как получилось». Так он и умер. Потом на похоронах я вглядывалась в лица молоденьких девушек и все гадала, пришла ли его любимая на церемонию, и если пришла, то кто она? Кого поэт так сильно любил?
А эта его запись в книге, не правда ли, очень занятная? Он не мог предложить своей любимой сбежать вместе, но сам все равно сбежал с ней на край света к метасеквойе, которая оказалась всего лишь на противоположном берегу озера. Видимо, для него конец света был именно там…
– Почему вы выбрали именно это стихотворение?
– Ой, я уже на прошлом собрании все рассказала, теперь снова повторять?
– Ну, вы же понимаете, я здесь новенький, только первый раз сегодня пришел…
Хви Сон оттаяла, во взгляде ее промелькнула улыбка.
– Последнее время я все чаще думаю о том, что осталось несделанным в жизни. Вам, молодым, этого еще не понять. В какой-то момент становится неважным, чего ты добился и какой ценой, наоборот, начинаешь вспоминать то, чего ты еще не сделал. Забавно: можно забыть, что ты сделал, но вещи, которые ты не сделал, не забываются. Вот так. И их не одна-две, их много.
И я вспомнила, что так и не нашла ту девушку и не сказала ей, как сильно ее любил ныне покойный поэт. Тогда я придумала повесить это стихотворение на доску объявлений в библиотеке. Чтобы посмотреть: вдруг кто-то узнает его и придет ко мне? И вот теперь вы, молодой человек, говорите мне, что пришли на наше собрание из-за того стиха. Это, конечно, здорово, но я все-таки немного разочарована.
– По правде говоря, я тоже, – сказал я и быстро добавил: – ну, по собственным причинам.
– М-да, понятно, что до самого последнего дня поэт вздыхал явно не по мужчине.
– Да и я не испытываю ничего, кроме зависти к поэтам. Кроме того, я в то время был обычным школьником и о любви…
Хви Сон кивнула головой:
– Похоже, вы отстали в развитии. Сейчас дети уже не такие. Хотя в итоге все одинаковые. Вот вы, например, тоже прочувствовали это стихотворение. Я так и не узнала, кому оно было посвящено, и никогда не смогу никому сказать, что был человек, который думал о вас до самой смерти, но все равно этот человек когда-нибудь все узнает. Поэт написал это стихотворение. И метасеквойя в нем стала самым дальним уголком, куда он смог убежать со своей возлюбленной.
Немного помолчав, Хви Сон добавила:
– На следующей неделе я ложусь в больницу. Вы же понимаете, к старости в организме не остается ни одной здоровой клеточки. Конечно, мне жаль, что я так и не рассказала всю эту историю девушке, которую любил поэт, но я рада, что хотя бы вам успела ее поведать.
Хви Сон немного посидела в наступившей тишине и вышла. Я замешкался, погрузившись в свои мысли, потом вскочил и тоже заторопился к выходу. Хви Сон дождалась, пока я покину аудиторию, выключила в помещении свет и заперла дверь. Все это время я думал о своей бывшей девушке, о том, как мы проводили вместе время, о том, что я постоянно был чем-то недоволен и болезненно все воспринимал, о наших общих мечтах про совместное будущее, которому так и не суждено было случиться. Друзья твердили мне, что если у меня появится новая подружка, то с ней у меня наверняка все сложится хорошо, но ведь тогда у меня уже будет другое будущее, а не то, о котором мы мечтали вместе с моей девушкой. Правильно. Все это ушло, исчезло без тени и следа. Но…