Текст книги "Дочь хранителя тайны"
Автор книги: Ким Эдвардс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)
– Может быть, завтра? – предложила она. – Давайте вместе позавтракаем? Умираю – хочу послушать про турне. Про Севилью, гитаристов и фламенко.
На улице, по дороге к метро, Мишель взяла Нору под руку. Пол шел впереди, широкоплечий, долговязый.
– У вас чудесный сын, – сказала Мишель. – Так жаль, что я уже не познакомлюсь с его отцом, не узнаю его.
– Узнать его вам вряд ли удалось бы – как и любому другому. Но конечно, мне тоже очень жаль. Вы довольны турне? – спросила Нора через несколько шагов.
– О да! Путешествовать – это такая удивительная свобода!
Они спустились в метро, на миг ослепнув от яркого освещения. В отдалении загрохотал поезд, звук эхом разносился по тоннелю. В воздухе витал странный запах парфюмерии с резкой примесью металла и машинного масла.
– Приходите утром к девяти, – сказала Нора Полу, повышая голос из-за шума. А когда приблизился поезд, она наклонилась к самому его уху и крикнула: – Он любил тебя! Твой отец! Он очень любил тебя!
Лицо Пола на мгновение распахнулось, отразило горечь потери. Он кивнул. Поезд подлетел к ним, и в поднятом им вихре Нора ощутила, как переполняется чувствами ее сердце. Ее сын здесь, в этом мире. А Дэвида нет, и это непостижимо. Поезд лязгнул тормозами, остановился, с тяжким вздохом разъехались двери. Нора вошла в вагон, села у окна и напоследок нашла взглядом Пола. Он уходил, сунув руки в карманы, опустив голову. Вот он – и нет его.
Пока она доехала до своей станции, воздух успел обрести сумеречную зернистость. Нора шла по булыжной мостовой к пансиону с чуть светящимися бледно-желтыми стенами и ящиками на окнах, из которых выплескивались цветы. В номере было тихо, ее вещи валялись там, где она их бросила; Фредерик еще не приехал. Нора подошла к окну и немного постояла, глядя на реку и думая о Дэвиде, вспоминая, как он носил на плечах Пола по их первому дому, как сделал ей предложение, перекрикивая рев воды, и надел прохладное кольцо ей на палец. Вспоминая Мишель и Пола, соприкасающихся ладонями.
Она подошла к маленькому столику и черкнула записку: «Фредерик, я во внутреннем дворике».
Из двора пансиона, обставленного по периметру пальмами в кадках, открывался вид на Сену. Гирлянды из крохотных лампочек обвивали деревья и чугунную ограду. Нора устроилась лицом к реке и заказала бокал вина. Она поняла, что забыла книгу в саду Лувра, – и смутно пожалела о ней. Это пустенькое легкое чтиво, рассказ о двух сестрах, конечно, не станешь покупать второй раз. Но теперь она никогда не узнает, чем закончилась их история.
Две сестры. Может, и они с Бри когда-нибудь напишут книгу? От глупой мысли Нора улыбнулась, и мужчина в белом костюме, сидящий за соседним столиком с крошечным стаканчиком аперитива, улыбнулся ей в ответ. Так все обычно и начинается. Раньше она положила бы ногу на ногу или поправила волосы, сделала еще какой-нибудь незаметный приглашающий жест, а он бы встал из-за своего столика, подошел и спросил, можно ли к ней присоединиться. Она обожала интригу этого ритуального танца и ощущение открытия, которое он дарил. Но сегодня отвела глаза. Мужчина зажег сигарету, выкурил ее, расплатился по счету и ушел.
Нора сидела, глядя на людской поток и тусклое мерцание реки за ним. Она не видела, как появился Фредерик. На плечо ей легла рука, она обернулась, и он поцеловал ее – в одну щеку, во вторую, в губы.
– Здравствуй, – сказал он и сел напротив.
Невысокий, но очень спортивный, с мощными благодаря многолетним занятиям плаванием плечами, Фредерик был системным программистом, и Норе нравилось его здравомыслие и способность схватывать на лету и обсуждать общее, не скатываясь в болото частностей. Впрочем, временами это же ее раздражало – его уверенность в том, что все в мире стабильно и предсказуемо.
– Давно ждешь? – спросил он. – Поужинала?
– Нет. – Она кивнула на бокал, почти полный. – Только пришла. И умираю от голода.
– Извини, что так поздно. Поезд задержался.
– Ничего страшного. Как прошел день в Орлеане?
– Скучно. Зато очень мило пообедали с кузеном.
Он начал рассказывать, и Нора откинулась на стуле, наслаждаясь его голосом и рассматривая его из-под прикрытых век. У Фредерика были сильные, ловкие руки. Она вспомнила, как он построил ей книжный стеллаж, проработав в гараже все выходные, и как из-под рубанка сыпались кружева стружки. Он не боялся ни работы, ни проявления чувств: мог подойти к ней в кухне, когда она готовит, обвить руками за талию и целовать в шею, пока она не бросит стряпню и не начнет целовать его в ответ. Он курил трубку, что ей не нравилось, слишком много работал и страшно лихачил за рулем.
– Сообщила Полу? – спросил Фредерик. – Как он, ничего?
– Не знаю. Надеюсь. Утром намечен совместный завтрак. Учти – он собирается жаловаться на наглых америкашек.
Фредерик рассмеялся:
– Отлично. Мне нравится твой сын.
– Он влюблен. Кстати, она очень симпатичная, его девушка, и он ее просто обожает. Мишель. Она завтра тоже придет.
– Отлично, – повторил Фредерик, сплетая свои пальцы с пальцами Норы. – Любовь – это замечательно.
Заказали ужин: говядина на вертеле, плов, вино. Внизу молчаливо текла река, и Нора думала о том, как хорошо бросить где-нибудь якорь. Пить вино в Париже, наблюдать за птицами, вспархивающими над силуэтами деревьев, за тихой рекой. Она вспомнила свои безумные поездки к Огайо, странную, переливчатую кожу воды, отвесные известняковые берега, ветер, треплющий волосы.
Но сейчас она была спокойна. В небе цвета индиго плыли черные птицы; пахло речной водой, выхлопными газами, жареным мясом, сырой землей. Фредерик опять разжег свою трубку, долил в бокалы вина. Люди шли по тротуару сквозь вечер, уступавший место ночи; соседние здания постепенно терялись в темноте. Одно за другим зажигались окна. Нора сложила салфетку и встала. Мир катился куда-то. У нее кружилась голова от вина, высоты и вкусных запахов после длинного дня, полного горя и радости.
– Ты в порядке? – откуда-то издалека спросил Фредерик.
Нора оперлась рукой о стол, перевела дыхание и молча кивнула. Слишком всего было много: река, влажный запах земли, стремительное кружение звезд, ослепительных, живых. Слова были не нужны.
Ноябрь 1988
Его звали Роберт, и он был хорош собой: копна темных волос, падающая на лоб челка. Он расхаживал по проходу автобуса, представляясь каждому пассажиру и отпуская замечания о маршруте, водителе, погоде. Доходил до конца ряда, разворачивался и проделывал все сначала.
– Мне здесь очень нравится, – провозгласил он, на ходу пожав руку Каролине, крепко и уверенно. Она терпеливо улыбнулась.
Другие люди избегали встречаться с ним взглядом, утыкали носы в книги, газеты, проявляли повышенный интерес к пейзажу за окном. Но Роберт не терял энтузиазма. Похоже, с его точки зрения, пассажиры автобуса ничем не отличались от деревьев, скал и облаков: их точно так же можно было обсуждать, не ожидая ответной реакции. Каролина наблюдала за ним с заднего сиденья и все порывалась остановить, но удерживалась, понимая, что под настырностью Роберта кроется отчаянное желание найти человека, который обратит на него внимание. И такой человек здесь был – Феба. Когда Роберт оказывался рядом, в ней словно вспыхивала лампочка, Феба начинала светиться и провожала его изумленным взглядом, как диковинное восхитительное существо, вроде павлина, – броское, горделивое. В какой-то момент Роберт, видно утомившись шагать, присел рядом с ней, не переставая, однако, говорить, и Феба улыбнулась ему – бесхитростной, лучезарной, ничего не скрывающей улыбкой. Без опаски, без предрассудков, не дожидаясь заверений в безудержной ответной любви. От столь откровенного выражения чувств – ее дочь чудовищно наивна, это огромный риск! – Каролина закрыла глаза, но, открыв их, увидела, что Роберт тоже расплылся в улыбке, радуясь Фебе и поражаясь ей не меньше, чем если бы дерево вдруг окликнуло его по имени.
Что же, конечно, подумала Каролина, почему нет. Разве любовь в нашем мире сама по себе не чудо? Она бросила взгляд на Ала – он клевал носом, и седые вихры пружинили всякий раз, когда автобус вилял или подпрыгивал на ухабах. Ал приехал вчера поздно вечером и завтра утром снова уедет: он постоянно брал сверхурочные, чтобы заработать на новую крышу и водосточные трубы. Все последние месяцы, когда он был дома, они в основном занимались делами. Иногда Каролина воспоминала первые годы их совместной жизни – поцелуи, его ладони на своей талии, – и ее охватывала сладко-горькая ностальгия. Почему они оба так погрязли в заботах? Куда день за днем утекло столько времени? Как они оказались именно здесь и сейчас? Наступали ранние зимние сумерки. Автобус, с уже включенными фарами, быстро ехал через лощину, вверх по склону Беличьей горы.
Феба и Роберт, оба нарядные по случаю ежегодного бала общества «Гражданин Даун», сидели очень смирно, лицом к проходу. Роберт был в своем лучшем костюме и ботинках, начищенных до зеркального блеска. Под зимним пальто Фебы виднелось пышное бело-красное платье, а шею украшала тонкая цепочка с изящным конфирмационным крестиком. Потемневшие волосы были подстрижены короткой шапочкой и схвачены заколками. Бледная, с неяркими веснушками на лице и руках, она смотрела в окно, чуть улыбаясь своим мыслям. Роберт, поверх головы Каролины, рассматривал придорожные щиты, рекламу медицинских учреждений и стоматологических клиник, схемы маршрутов. Он был хороший парень, восторженный, открытый миру, хотя практически сразу забывал все, что ему говорили, и при каждой встрече спрашивал у Каролины номер ее телефона.
Но Фебу он всегда помнил. Помнил свою любовь.
– Почти приехали, – сообщила Феба, дергая Роберта за руку. Автобус взбирался на вершину холма. До интерната оставалось полквартала; свет из его окон мягко лился на коричневую траву, покрытую корочкой инея. – Семь остановок. Я считала.
– Ал, милый! – Каролина потрясла мужа за плечо. – Наша остановка.
Они вышли из автобуса навстречу сырым и холодным ноябрьским сумеркам и зашагали вперед, разделившись на пары. Каролина взяла Ала под руку.
– Ты устал, – проговорила она. Ей хотелось нарушить молчание, которое становилось для них все привычнее. – Последние две недели выдались не из легких.
– Все нормально, – ответил он.
– Тебе бы почаще бывать дома.
Она сразу же пожалела о сказанном. Это был давний камень преткновения, больное место их семьи, и даже ей самой показалось, что ее слова прозвучали истерично, словно она нарочно хотела вызвать конфликт.
Снег хрустел под ногами. Ал тяжело вздохнул, выпустив изо рта бледное облачко.
– Я делаю все, что в моих силах, Каролина. Деньги платят хорошие, и стаж идет. Мне ведь скоро шестьдесят. Приходится выжимать все, что можно.
Каролина кивнула, с удовольствием опираясь на его крепкую руку. Она была рада тому что он рядом, – и невероятно вымотана рваным ритмом их жизни. Больше всего на свете ей хотелось завтракать с ним каждое утро, ужинать каждый вечер и чтобы просыпался он рядом с ней, а не в похожих как близнецы гостиничных номерах за сто, за пятьсот миль от родного дома.
– Я по тебе так скучаю, – тихо произнесла Каролина. – Только и всего.
Феба с Робертом шли впереди, держась за руки. Каролина смотрела на свою дочь. На ней были темные перчатки и шарф – подарок Роберта, – свободно обернутый вокруг шеи. Феба хотела выйти замуж за Роберта и в последнее время только об этом и говорила. Линда, директор интерната, предупредила: «Феба влюблена. Ей двадцать четыре, у нее несколько позднее развитие, но она начинает осознавать свою сексуальность. Нам с вами следовало бы это обсудить, Каролина». Но та, не желая замечать происходящих изменений, все откладывала беседу.
Феба шла, слегка наклонив голову, полностью погрузившись в разговор; время от времени из полумрака неожиданно доносился ее смех. Каролина, радуясь счастью дочери, мысленно перенеслась на много лет назад, в больничную приемную с хлопающей дверью и поникшими папоротниками, где Нора Генри, сняв перчатки, показывала обручальное кольцо регистраторше и смеялась – точь-в-точь как сейчас ее дочь.
Целую жизнь назад это было. Каролина, по сути, вычеркнула то время из памяти. Но на прошлой неделе, когда Ал еще не вернулся, ей пришло письмо из адвокатской конторы, расположенной в центре города. Каролина, недоумевая, вскрыла конверт и прямо на крыльце, на ноябрьском холоде, прочитала:
Просим Вас связаться с нами в отношении счета, открытого на Ваше имя.
Она сразу позвонила и, стоя около окна и глядя на реку автомобилей, выслушала адвоката. «Нам поручено довести до вашего сведения, что Дэвид Генри, скончавшийся три месяца тому назад, оставил на ваше имя банковский счет…» Каролина крепко прижимала к уху трубку, физически ощущая, как трагическая новость вползает в сознание, обрывает что-то в душе. Редкие, еще не облетевшие с платанов листья подрагивали в холодном утреннем свете. Голос адвоката в трубке продолжал объяснять: счет бенефициарный, следовательно, для доступа к нему не нужно ждать вступления в наследство. Однако назвать по телефону сумму против правил, Каролине придется приехать в офис.
Повесив трубку, она опять вышла на крыльцо, где долго сидела в кресле-качалке, пытаясь осмыслить случившееся. Ее потрясло, что Дэвид решил позаботиться о ней таким образом. Но еще больше потрясла его смерть. Впрочем, что же она думала? Что они с Дэвидом будут жить вечно своими отдельными жизнями, но при этом навсегда останутся связаны той минутой в его кабинете, когда он отдал ей Фебу? Что в один прекрасный день, когда ей захочется, она найдет его и позволит встретиться с дочерью?
Автомобили непрерывным потоком сбегали вниз по склону холма. Растерянная, не зная, что делать, она в конце концов вернулась в дом и собралась на работу, а письмо сунула в верхний ящик письменного стола, к бесчисленным скрепкам и аптекарским резинкам. Вот приедет Ал – вместе и решат, как поступить. Каролина до сих пор ничего не сообщила мужу – он вернулся слишком усталый, – но, даже невысказанная, новость висела между ними, вместе с беспокойством Линды о Фебе.
Свет из окон интерната падал на тротуар, на мерзлую коричневую траву. Толкнув двойные стеклянные двери, они вчетвером вошли в просторный вестибюль, в дальнем конце которого, где для бала устроили танцплощадку, вращался стеклянный шар, разбрызгивая яркие капельки света по стенам, потолку и поднятым вверх лицам собравшихся. Играла музыка, однако никто не танцевал. Роберт и Феба встали поодаль, глядя на свет, скачущий по пустому полу.
Ал повесил пальто и, к удивлению Каролины, взял ее за руку.
– Помнишь тот день в саду, когда я тебя наконец окрутил? Может, научим народ танцевать рок-н-ролл? Не возражаешь?
К глазам Каролины моментально подступили слезы. Она вспомнила бесконечно далекий день, трепещущие листья деревьев, похожие на монеты, яркое солнце и глухое жужжание пчел. Они танцевали на лужайке, а через несколько часов, в больнице, она взяла Ала за руку и сказала: «Конечно, я выйду за тебя замуж».
Ал обвил рукой ее талию, и они вышли в круг. Каролина успела забыть – сто лет прошло, – как слаженно и плавно движутся вместе их тела и как свободно она себя чувствует в танце. Она положила голову на плечо Ала, вдохнула пряный аромат лосьона с примесью машинного масла. Ал прижался щекой к щеке Каролины, притянул ее к себе. Они медленно вращались в танце, и, глядя на них, улыбаясь, потянулись танцевать и другие.
Каролина знала тут почти всех: персонал дневного центра, родителей из общества «Гражданин Даун», обитателей соседнего интерната. Феба стояла там в очереди на комнату: она жила бы вместе с несколькими взрослыми пациентами под наблюдением постоянного воспитателя. Во многом идеальный вариант – относительная независимость для Фебы и хоть какая-то определенность в ее дальнейшей судьбе, – но Каролина не могла себе представить расставание с дочерью. Когда они подавали документы, очередь казалась невероятно длинной, но в последний год имя Фебы в списке неуклонно ползло вверх. Вскоре Каролине придется принимать решение. Но сейчас она увидела счастливо улыбающуюся Фебу с ярко-красными заколками в тонких волосах. Смущаясь, та вышла в круг с Робертом. Каролина протанцевала с Алом еще три танца – закрыла глаза, от всего отрешилась и позволила ему вести. Он двигался плавно и уверенно, и ей казалось, что музыка струится прямо сквозь нее. Голос Фебы оказывал на Каролину такое же действие: услышав ее чистое пение, разносящееся по дому, она замирала посреди любого занятия и стояла неподвижно, чувствуя, как мир вливается в нее, будто свет. «Хорошо», – пробормотал Ал, притягивая Каролину еще ближе, тесно прижимаясь щекой к ее щеке. Когда заиграл быстрый рок и они решили отдохнуть, он не отнял руки от ее талии.
У Каролины немного кружилась голова. Она по давней привычке осмотрела комнату, разыскивая взглядом дочь, но не увидела ее. Душу царапнули первые песчинки беспокойства.
– Я послала ее за пуншем, – крикнула Линда с другой стороны стола и обвела рукой сильно поредевшие на столах закуски: – Грандиозный успех, Каролина! Даже печенье заканчивается!
– Я принесу! – Каролина ухватилась за предлог найти Фебу.
– Ничего с ней не случится. – Ал поймал жену за руку и потянул к свободному стулу рядом с собой.
– Я быстро, только проверю.
Все еще чувствуя на коже прикосновение руки Ала, она прошла по ярко освещенным, но пустым коридорам, спустилась по лестнице в кухню, толкнула одной рукой металлические двери, а другой потянулась к выключателю. Вспыхнувший флуоресцентный свет высветил их, как на фотографии: Феба в цветастом платье, прижатая к столу, Роберт обнимает ее, его ладонь скользит вверх по ее ноге. В то мгновение, пока они еще не повернулись к ней, Каролина увидела, что Роберт собирался поцеловать Фебу, а она тянулась поцеловать его в ответ, – Роберта, свою первую настоящую любовь. Ее глаза были закрыты, лицо светилось.
– Феба! – резко окликнула Каролина. – Феба и Роберт! Довольно.
Они отпрянули друг от друга, испуганно, но без раскаяния.
– Это можно, – сказал Роберт. – Феба – моя девушка.
– Мы поженимся, – добавила Феба.
Каролину трясло, но она очень старалась держать себя в руках. В конце концов, Феба уже взрослая.
– Роберт, – попросила она, – разреши мне поговорить с Фебой наедине. Оставь нас на минутку, пожалуйста.
Он помедлил, затем прошел мимо Каролины к двери. Вся его неистощимая общительность вмиг улетучилась.
– Это не плохо, – сказал он, задержавшись на пороге. – Мы с Фебой любим друг друга.
– Я знаю, – успела ответить Каролина ему в спину.
– Мам! – Феба теребила цепочку с крестиком. – Кого любишь, можно целовать. Ты целуешь Ала.
– Верно, ласточка, но поцелуй поцелую рознь. Ты и сама понимаешь.
– Мама! – возмутилась Феба. – Мы с Робертом женимся.
Каролина ответила, не подумав:
– Это невозможно.
Феба вскинула глаза, на лице появилось упрямое выражение, хорошо знакомое Каролине. Из-за висящего рядом дуршлага на щеках Фебы играли блики.
– Почему?
– Ласточка моя, семья… – Каролина умолкла, думая об Але, его усталости в последнее время, о расстоянии, разделявшем их всякий раз, когда он уезжал. – Видишь ли, милая, все это очень сложно. Ты можешь любить Роберта, и не выходя замуж.
– Нет. Мы с Робертом поженимся.
Каролина вздохнула:
– Допустим. А где вы будете жить?
– Мы купим дом, мам, – серьезно и уверенно ответила Феба. – Будем там жить. И у нас будут какие-нибудь дети.
– Дети – колоссальная забота, – возразила Каролина. – Вы с Робертом это понимаете? А еще дети – это дорого. Как вы собираетесь платить за дом? За еду?
– У Роберта есть работа. И у меня. У нас куча денег.
– Но ты не сможешь работать, если будешь ухаживать за детьми.
Феба, сдвинув брови, размышляла над ее словами. Сердце Каролины таяло от любви и грусти. Такие проникновенные, простые мечты, а им не суждено сбыться. Где же тут справедливость?
– Я люблю Роберта, – настаивала Феба. – Роберт любит меня. А Эйвери родила ребенка.
– Ласточка… – только и сказала Каролина. Недавно Эйвери Свои, прогуливаясь по улице с коляской, позволила Фебе потрогать щеку своего новорожденного младенца. – Девочка моя. – Она подошла и положила руки Фебе на плечи. – Помнишь, вы с Эйвери спасли Дождика? Мы его любим, но с ним много хлопот. Надо выносить ящик, расчесывать шерстку, убирать за ним, выпускать из дома, впускать. Помнишь, как ты беспокоилась, когда он не пришел домой? А с ребенком, Феба, гораздо труднее. Ребенок – это как двадцать Дождиков.
Феба поникла, по щекам покатились слезы.
– Это нечестно, – прошептала она.
– Нечестно, – признала Каролина. Мгновение они стояли молча, неподвижно.
– Послушай-ка, Феба, ты нам поможешь? – прервала молчание Каролина. – Линда просила принести пунш и печенье.
Феба кивнула, вытерла глаза. Они взяли коробки и бутылки, не обмолвившись ни словом, поднялись по лестнице и прошли по коридорам в зал.
Дома Каролина описала Алу все, что произошло на кухне интерната. Он сидел рядом с ней на диване, сложив на груди руки и едва поднимая слипающиеся веки. На шее у него краснело раздражение от бритвы, под глазами темнели круги. А на рассвете вставать – и опять в рейс.
– Она хочет жить полной жизнью, Ал. Это ведь должно быть так просто.
– М-м-м. – Он замотал головой, отгоняя сон. – Может, это и есть просто, а, Каролина? Другие ведь живут в интернате и, похоже, неплохо справляются. А мы будем рядом.
Каролина покачала головой:
– Я не представляю, как она будет одна. И ей нельзя замуж. Это исключено! Что, если она забеременеет? Я не готова воспитывать еще одного ребенка, а именно так и случится.
– Я тоже не готов воспитывать еще одного ребенка, – сказал Ал.
– Может, ее как-то отвлечь от общения с Робертом? На время?
Ал удивленно округлил глаза:
– По-твоему, это хорошо?
– Не знаю, – вздохнула Каролина. – Просто не знаю.
– Сколько я тебя помню, – мягко произнес Ал, – ты от всех требовала, чтобы перед Фебой не захлопывали двери. Не надо ее недооценивать – на моей памяти ты произносила эти слова несчетное количество раз. А сейчас сама себе противоречишь. Пусть Феба переедет в интернат. Почему не попробовать? Вдруг ей там понравится? Вдруг тебе понравится свобода?
Каролина рассматривала лепной карниз, думая, что его надо покрасить. Истина с трудом всплывала на поверхность.
– Я не представляю себе жизни без Фебы, – почти прошептала она.
– Никто тебя и не просит жить без нее. Но она выросла, Каролина. Вот в чем дело. За что ты все эти годы боролась? Разве не за ее самостоятельность?
– Думаю, это тебе хочется свободы, – сказала Каролина. – Сорваться с места, поколесить по свету.
– А тебе нет?
– Конечно, хочется! – воскликнула она, изумившись силе своих эмоций. – Но даже если Феба переедет, она никогда не станет в полной мере самостоятельной. И я боюсь, что тебе из-за этого плохо. Боюсь, что ты нас бросишь. Милый, в последние годы ты все больше отдаляешься от меня.
Ал долго молчал.
– Откуда эти безумные мысли? – наконец спросил он. – С чего ты взяла, что я вас брошу?
– Подожди секундочку, Ал. – Она вскочила, понимая, что он обиделся. Прошла к столу и достала из ящика письмо. – Вот почему я расстроена. Не знаю, что делать.
Он долго изучал письмо, даже взглянул на оборот, словно сзади могла быть написана разгадка.
– Сколько на счету? – спросил. Каролина покачала головой:
– Пока не знаю. Сообщат, только когда приеду.
Ал кивнул и опять уткнулся в письмо.
– Странно. Открыл счет, а тебе не сказал.
– Может, боялся, что я сообщу его жене? Больше ничего в голову не приходит.
Каролина подумала о Норе, по сей день не знающей, что ее дочь жива. А Пол – что стало с ним? Какой теперь тот темноволосый младенец, которого она видела лишь однажды?
– И что нам, по-твоему, делать?
– Для начала подробно все выяснить, – ответил Ал. – Вот я вернусь, и мы вместе пойдем к этому адвокату. Я могу взять пару выходных. А дальше… не знаю, Каролина. Давай отложим решение до утра. Сейчас ведь все равно ничего не придумаем.
– Ладно. – Беспокойство, владевшее Каролиной целую неделю, отступило. В устах Ала все звучало так просто. – Какое счастье, что ты дома, – сказала она.
– Дорогая… – Он взял ее руку в свою. – Честное слово, я никуда не исчезну. Разве что завтра в шесть утра, в направлении Толедо. Поэтому, кстати, мне пора на боковую.
Ал притянул ее к себе и поцеловал в губы. Каролина прижалась щекой к его щеке, ощутила его тепло и вдохнула его запах, вспоминая, как познакомилась с ним на стоянке недалеко от Луисвилля. День, определивший всю ее жизнь.
Ал поднялся с дивана, не выпуская ее ладони.
– Пойдешь со мной?
Она кивнула и встала: ее рука в его руке.
* * *
Утром она поднялась рано и приготовила завтрак, украсив яичницу, бекон и картофельные оладьи веточками петрушки.
– Вкуснотища! – Ал поцеловал ее в щеку и бросил на стол газету и вчерашнюю почту в холодных и, как показалось Каролине, чуточку отсыревших конвертах. Там было два письма со счетами и красочная открытка с Эгейского моря от Доро.
Каролина погладила пальцами картинку, прочла короткое послание на обороте.
– В Париже Трейс растянул лодыжку.
– Безобразие! – Ал качал головой, вникая в новости с выборов. – Послушай-ка, – сказал он, отложив газету, – я вот ночью подумал: может, поедешь со мной? Линда ведь не откажется взять Фебу на выходные. Уехали бы, ты да я. А заодно посмотрела, как Феба без тебя справится. Что скажешь?
– Так сразу? Взять и уехать?
– Да. Пока возможность есть, надо пользоваться.
– Ой, не знаю, – в смятении протянула Каролина. Она искренне обрадовалась его предложению, хоть и не любила долгие часы в машине. – На этой неделе столько разных дел… Может, в следующий рейс? – быстро прибавила она, чтобы он не подумал, будто она на самом деле против.
– А мы и в этот рейс могли бы куда-нибудь заехать по дороге, – уговаривал он. – Чтобы тебе было интересней.
– Замечательная мысль, – отозвалась Каролина, с удивлением подумав, что это действительно так.
Ал улыбнулся, разочарованный, и, склонившись, коротко прижался прохладными губами к ее губам.
Проводив его, Каролина прилепила открытку Доро на холодильник. За окном – унылый ноябрь, промозглая серость, грозившая снегопадом, и Каролине нравилось смотреть на заманчиво синее море и жаркий пляж. Всю следующую неделю, занимаясь пациентами, накрывая стол для ужина или складывая выстиранное белье, Каролина вспоминала предложение Ала. Она думала о прерванном поцелуе Роберта с Фебой, об интернате, где Феба хотела жить. Ал прав: когда-нибудь ни его, ни Каролины уже не будет, а у Фебы есть право на собственную жизнь.
Но мир всегда был жесток и таким остался. Во вторник, когда они ужинали мясным рулетом с картофельным пюре и стручковой фасолью, Феба достала из кармана головоломку «15» – пластмассовые передвижные квадратики с цифрами. Суть в том, чтобы расставить цифры в правильном порядке, и Феба занялась этим прямо за едой.
– Хорошая штучка, – заметила Каролина, глотнув молока. – Откуда, ласточка?
– Майк подарил.
– Кто это? Он с тобой работает? Новенький?
– Нет, мама. Мы познакомились в автобусе.
– В автобусе?
– Угу. Вчера. Он хороший.
– Понятно. – Каролина физически ощутила, как замедляется ход времени. Все ее чувства обострились до предела, но она заставила себя говорить спокойно, естественно. – И этот Майк подарил тебе головоломку?
– Да. Он хороший. И у него есть птичка. Он хочет мне ее показать.
– Вот как? – бросила Каролина. Ее словно обдало ледяным ветром. – Феба, девочка моя, не вздумай никуда ходить с незнакомыми людьми. Мы с тобой об этом говорили.
– Я помню. – Феба отодвинула головоломку и выдавила еще немного кетчупа на мясной рулет. – Он сказал: пойдем ко мне домой, Феба. А я говорю: хорошо, только сначала я должна спросить у мамы.
– Умница! – вырвалось у Каролины.
– Значит, можно? Ты разрешаешь пойти завтра к Майку домой?
– А где он живет? Феба пожала плечами:
– Не знаю. Я его вижу в автобусе.
– Каждый день?
– Да. Так разрешаешь? Я хочу посмотреть его птичку.
– А можно и я с тобой? – осторожно предложила Каролина. – Поеду с тобой завтра на автобусе, познакомлюсь с Майком, и он покажет нам птичку. Как ты на это смотришь?
– Хорошо, – согласилась довольная Феба и допила молоко.
Каролина два дня ездила с Фебой на работу и с работы, но Майк так и не появился.
– Детка, боюсь, он тебя обманул, – сказала она Фебе в четверг вечером, когда они мыли посуду.
Феба была в желтом свитере; на ее ладонях краснели мелкие порезы от бумаги, которую она копировала на работе. Каролина смотрела, как ее дочь поочередно берет тарелки и осторожно вытирает их, благодарила судьбу за то, что с Фебой ничего не случилось, и с ужасом думала об опасностях, подстерегающих ее на каждом шагу. Кто этот неизвестный Майк и что бы он сделал с Фебой, если б она пошла с ним? Каролина оставила в полиции заявление, но почти не надеялась, что Майка найдут. Ведь, по большому счету, ничего не произошло, к тому же Феба не смогла описать его внешность, запомнила только золотое кольцо и синие кроссовки.
– Майк хороший, – настаивала Феба. – Он не стал бы обманывать.
– Милая, не все люди хорошие и не все желают тебе добра. Он не пришел к автобусу, как обещал. Он хотел обмануть тебя, Феба. Ты должна быть осторожна.
– Ты всегда так говоришь, – ответила Феба, бросая кухонное полотенце на шкафчик. – Про Роберта тоже.
– Тут другое. Роберт не станет тебе вредить.
– Я люблю Роберта.
– Знаю. – Каролина прикрыла глаза и глубоко вздохнула. – Послушай, Феба, я тоже очень люблю тебя и не хочу, чтобы кто-то тебя обидел. Иногда люди опасны. И тот мужчина, по-моему, опасен.
– Я же не пошла с ним, – сказала Феба, уловив страх в суровом тоне Каролины. Она поставила последнюю тарелку на полку и, чуть не плача, повторила: – Не пошла!
– Ты умница, – похвалила Каролина. – Ты поступила правильно. Никогда, никуда и ни с кем не ходи.
– Если только они не скажут пароль.
– Верно. И пароль тоже секретный, никому его не говори.
– Старфайер [6]6
Старфайер – героиня комиксов
[Закрыть]! – просияв, громко прошептала Феба. – Это секрет.
– Да. – Каролина опять вздохнула. – Секрет.
* * *
Утром в пятницу Каролина отвезла Фебу на работу. Вечером она сидела в машине и ждала ее, глядя в окно копировальной мастерской, как Феба ходит за стойкой, сшивает документы, шутит с Мэкс, своей сослуживицей. Эта молодая женщина каждую пятницу водила Фебу обедать и не стеснялась отругать ее, если та не справлялась с заданием. Феба работала здесь уже три года и любила свою работу. Каролина наблюдала за дочерью, движущейся за стеклом, думая о том, сколько ей пришлось воевать, доказывать, организовывать, бороться с бумажной волокитой, чтобы это стало возможным. А сколько еще предстоит? Ведь происшествие в автобусе – только часть проблемы. На заработки Фебы невозможно нормально прожить, и ее нельзя оставить в доме одну даже на выходные. Если случится пожар или отключится электричество, она испугается и не сможет ничего сделать.
