Текст книги "Подозрения мистера Уичера, или Убийство на Роуд-Хилл"

Автор книги: Кейт Саммерскейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

В одной из статей 1927 года Т. С. Элиот сравнил «Лунный камень» с прозой Эдгара Аллана По и Артура Конан Дойла, отдав предпочтение первому:

Детективный сюжет, в той форме, в какой его разработал По, сопоставим по своей специфике и интеллектуальной сложности с шахматной задачей, в то время как английская детективная литература в лучших своих образцах в гораздо большей степени базируется на непостижимости человеческой натуры, нежели на красоте математической задачи… лучшие герои английской детективной прозы могут, подобно сержанту Каффу, заблуждаться.

При жизни Коллинза часто говорили, что, будучи мастером построения сюжета, он все же неглубоко проникает во внутренний мир создаваемых им персонажей. В отличие от таких своих современников, как Джордж Элиот, он основывает свое повествование на внешних, а не на внутренних качествах. Генри Джеймсу его книги казались «образцами искусства мозаики», потом он, правда, уточнял: «это не столько произведения искусства, сколько произведения науки».

В мае 1866 года Сэмюел Кент вновь обратился в министерство внутренних дел с просьбой уравнять пенсию с заработной платой, выросшей к апрелю, когда он закончил свою тридцатилетнюю служебную деятельность, до пятисот фунтов. «После смерти сына, – писал он в своем обращении, – семья переживает неописуемую боль и страдание, невероятно усиленное теми признаниями, к которым в конце концов подтолкнули мою дочь Констанс муки раскаяния. Попытки найти убийцу и защитить семью заставили залезть в долги. Здоровье второй жены серьезнейшим образом пошатнулось – миссис Кент теряет зрение и превращается в беспомощную жертву неизлечимого паралича, так что приходится и за женой ухаживать, и четырех детей опекать».

В августе, к крайнему разочарованию Сэмюела, министерство назначило ему пенсию в двести пятьдесят фунтов – половину того, что он просил, но максимум того, что разрешает закон. Он предпринял отчаянную попытку взять заявление об отставке назад. В министерстве поинтересовались, есть ли у него возможности выполнять прежние обязанности. В конце августа он отвечал, что больше у него нет нужды ухаживать за женой – Мэри Кент, в девичестве Пратт, умерла в начале этого месяца от гиперемии легких в возрасте сорока шести лет.[109]109
  В ежегодном мартовском докладе фабричный ревизор Роберт Бейкер указывает на большую несправедливость, совершенную по отношению к Сэмюелу после смерти Сэвила. Соответствующие выдержки из этого отчета, касающиеся испытаний, выпавших на долю его сослуживца, включая «угрозу слепоты» и паралич, который разбил миссис Кент, опубликованы в «Таймс» от 24 марта 1866 г. Согласно свидетельству о смерти, Мэри Кент скончалась 17 августа 1866 г. в Лэнголлене – Сэмюел присутствовал на ее похоронах. Архив министерства внутренних дел, 45-6970.


[Закрыть]

Министерство внутренних дел не возражало против возвращения Сэмюела Кента на должность помощника инспектора. Тем летом он получил от эдинбургской «Дейли ньюс» двести пятьдесят фунтов в качестве компенсацию за оскорбление чести и достоинства, выразившееся в том, что газета опубликовала статью, изображавшую его вторую жену женщиной заурядной и жестокой. Вместе с четырьмя детьми от второго брака – Мэри-Амалией, Эвелин, Эклендом и Флоренс – Сэмюел направился на север, в валлийский городок Денбай, где нанял гувернантку из Австралии и еще двух слуг. Старшие дочери, Мэри-Энн и Элизабет, уехали в Лондон. Уильям, получив по достижении совершеннолетия (в июле) причитавшуюся ему по наследству тысячу фунтов, тоже отправился в столицу.

Всю зиму 1867 года Уильям[110]110
  Сведения о жизни Уильяма Кента после 1865 г. содержатся в книге: Харрисон Дж. «Исследователь австралийских вод», 1993.


[Закрыть] посещал вечерние занятия в Кингз-колледже, где изучал «новую науку», основанную Дарвином и его последователями. Особый интерес Уильям проявлял к микроскопии (в доме Кентов был микроскоп, а также два телескопа). Не прошло и года, как он был избран членом Общества микроскопии. Один из наиболее влиятельных ученых своего времени, биолог Томас Хаксли, стал спонсором Уильяма. Он всячески поощрял молодого человека изучать инфузорий и одноклеточных водяных бактерий.

За страстную защиту идей великого натуралиста его называли «бульдогом Дарвина». Именно Хаксли придумал название для процесса восстановления прошлого путем наблюдения за настоящим – «ретроспективное пророчество».[111]111
  См.: Хаксли Т. «О методе Задига: ретроспективное пророчество как функция науки» (1880). В «Тайне леди Одли» Мэри Брэддон называет работу детектива «обратным расследованием». Примерно в 1865 г. американский философ Чарлз Сандерс Пирс выдвинул концепцию «абдукции», или ретроспективной дедукции. «Истину можно добыть только гипотетическим путем, иначе она недостижима». Об «обратном гипостазировании» см. также: Леман П. «Безупречное убийство», 1989; Вир Г. «Восстанавливая недостающее звено: интердисциплинарные истории», 1993.


[Закрыть] Исследователь естественной истории стремится проникнуть мысленным взором в прошлое, так же как пророк вглядывается в будущее. «Как жаль, что нет такого слова – „бэктеллер“[112]112
  По созвучию с «бестселлером», хотя семантически в этих словах – реально существующим и воображаемым – нет ничего общего. «Backteller» означает нечто вроде повествования о том, что было. – Примеч. пер.


[Закрыть] (повествователь о том, что было)!» – восклицал Хаксли.

Уильям Кент был страстно увлечен всякими крохотными объектами, так как в них, считал он, таятся большие тайны. Пять лет он провел в Кембриджском зоологическом музее, а затем в Королевском медицинском колледже, где изучал беспозвоночных животных. Потом он поступил на работу в зоологический отдел Британского музея.

Чарлз Диккенс умер в 1870 году, оставив незаконченным роман «Тайна Эдвина Друда». Случилось так, что из-за кончины автора книга стала классическим образцом повествования об убийстве, и интерес к этой истории не иссякал в поколениях. «Быть может, Диккенс – единственный среди сочинителей детективной литературы, кому не было суждено дожить до того, чтобы пришлось раскрывать свою тайну, – писал Гилберт Кит Честертон. – Может, Эдвин Друд умер, а может, и нет, но что не умер Чарлз Диккенс – это точно. Конечно, наш настоящий детектив жив и в свой срок появится на земле. Ибо законченное повествование может обеспечить человеку бессмертие в поверхностном, литературном смысле, а незаконченное подразумевает иное бессмертие, более глубокое и более таинственное».[113]113
  См.: Честертон Г. К. «Взгляд на творчество Чарлза Диккенса», 1911. В цитате содержится аллюзия на Библию: «А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию» (Иов, 19:25). Другие, впрочем, находят концовки детективных рассказов разочаровывающими. «Разгадка тайны всегда ниже самой тайны, – пишет Хорхе Луис Борхес в новелле „Абенхакан Эль Бохари, погибший в своем лабиринте“ (1951). – К тайне причастно сверхъестественное и даже божественное, разгадка же – фокус».


[Закрыть]

В 1865 году Чарлз Диккенс, подобно многим, был вынужден отказаться от своей уверенности в том, что убийство в доме на Роуд-Хилл совершили Сэмюел Кент и Элизабет Гаф. Словно бы возвращаясь к этой истории, он изображает в своем последнем романе брата и сестру, напоминающих Констанс и Уильяма Кент. Рано осиротевшая, ни на кого не похожая Елена часто убегала с Невиллом Лэндлессом из дома, где близнецам так плохо жилось. «Никакая жестокость не могла заставить ее покориться, хотя я часто вынужден смиряться, – говорит Невилл. – Когда мы убегали из дома (а за шесть лет мы убегали четырежды, только нас неизменно ловили и жестоко наказывали), план бегства составляла и вожаком была всегда она. Всякий раз она переодевалась мальчиком и выказывала отвагу взрослого мужчины. В первый раз мы удрали, кажется, лет семи, но я как сейчас помню – я тогда потерял перочинный ножик, которым она хотела отрезать свои длинные кудри, и с каким же отчаянием она пыталась их вырвать или перегрызть зубами!» Быть может, вожаком Елена и была, но Невилл не зря признается и в своем «тигрином нраве» и агрессивных устремлениях. В хитроумии и умении ненавидеть он не отстает от сестры: «С тех самых лет, как я себя помню, мне приходилось подавлять неутолимую, смертельную ненависть. Это сделало меня замкнутым и мстительным».

Диккенс представляет этих двоих в виде загадочных, чуждых миру существ: «Оба чуть-чуть диковатые, какие-то неручные; на первый взгляд они охотник и охотница – но нет, ведь скорее это их преследуют, а не они ведут травлю. Тонкие, гибкие, быстрые в движениях, застенчивые, но не смирные, с горячим взглядом. Что-то есть в их лицах, в их позах, в их сдержанности, что напоминает пантеру, притаившуюся перед прыжком, или готового спастись бегством оленя».

В январе 1872 года у Сэмюела Кента начались серьезные осложнения с печенью, и Уильям поехал к нему в Уэльс. Сидя у отцовской постели, он написал письмо свому научному руководителю, одолжившему ему пять фунтов на проезд: «Мне нет нужды говорить, сколь признателен я за возможность какое-то время побыть с ним и хоть в чем-то быть полезным». 5 февраля в Британский музей пришло еще одно письмо: «Все кончено! Полагаю, траур, в котором мы все пребываем, является достаточным оправданием для того, чтобы я задержался здесь еще на несколько дней». Сэмюел был похоронен рядом со второй женой на кладбище в Лэнголлене. Деньги он завещал детям от второго брака, с условием, что получить их те смогут по достижении совершеннолетия. Опекунами были назначены Уильям и владелец «Манчестер гардиан» – по-видимому, друг семьи.[114]114
  Из завещания Сэмюела Кента, датированного 19 января 1872 г. и подтвержденного Уильямом 21 февраля того же года.


[Закрыть]

Через четыре месяца после смерти отца Уильям женился на дочери адвоката Элизабет Беннет и переехал в Сток-Ньюингтон. По просьбе Уильяма его новоиспеченный тесть подал апелляцию о досрочном освобождении Констанс, но она была отклонена. В 1873 году Уильям был назначен на должность штатного биолога в брайтонском океанарии. Здание океанария с аркадами в неоготическом стиле, выходящими на набережную у пирса, поражало своими масштабами. Поселились они с женой неподалеку от побережья.

Постоянный интерес публики к обитателям океанария обеспечивал его рентабельность и стимулировал изучение морской фауны, но Уильяму казалось, что люди, финансировавшие все это предприятие, считали должность штатного естественника «ненужной роскошью» и относились к нему с явной антипатией. Не находил он общего языка и с коллегами. Как-то раз Уильям упрекнул одного из младших сотрудников в том, что тот его подсиживает, и в результате был обвинен в некорректном поведении. Дело было так. Он договорился с сотрудником, с которым совместно изучал соитие спрутов, написать в соавторстве статью. Затем кое-какие данные наблюдений Уильяма появились в виде письма в «Таймс», и несостоявшийся соавтор обвинил его в двойной игре. Уильям обозлился и отказался от дальнейшего сотрудничества с океанариумом. Вообще для него свойственно было обращаться с людьми жестко, без сантиментов. Возможно, это было обусловлено его полной поглощенностью своим делом.

На следующий год Уильям был назначен хранителем и одновременно научным сотрудником нового океанария в Манчестере. Он заменил аквариумы, наладил систему циркуляции воды и решил проблему сохранности морских водорослей в искусственных условиях. В 1875 году им была выпущена книжка-путеводитель с описанием «подведомственных» ему существ; на страницах ее возникает целый подводный мир со своими драмами, жертвами и хищниками. Тех и других автор описывает с неизменной любовью и восхищением, указывая на «красивые выразительные глаза» гладкой морской собачки из аквариума номер тринадцать, «маленького храброго рыцаря», охраняющего своих «жен»; в аквариуме номер шесть живет «на редкость драчливый» краб, готовый на куски разорвать своих собратьев; а в аквариуме номер десять помещен «пятнистый налим», чье верхнее веко на протяжении всего дня «совершенно прикрывает глаз. С наступлением темноты эта перепонка полностью втягивается внутрь, открывая блестящее глазное яблоко».

Работая в манчестерском океанариуме, Уильям обнаружил, что морские коньки общаются при помощи звуков.

«Установить это удалось следующим образом, – пишет автор путеводителя. – В прошлом году, в первых числах мая, большая часть образцов этого прекрасного собрания уникальных рыбок была доставлена в Англию из Средиземноморья… Кое-какие из особей сразу же обратили на себя внимание своей окраской – ярко-красной, или бледно-розовой, или желтой, иногда беспримесно-белой… Некоторых автор этих строк перенес на несколько дней в отдельное помещение, чтобы сделать беглые цветные наброски. Большинство было помещено в обыкновенную, только перевернутую вверх дном стеклянную вазу, а несколько рыбок изолированы на короткое время в резервуаре поменьше. В какой-то момент из большой вазы, стоявшей на столике у стены, послышались резкие равномерные звуки, сразу же встретившие точно такой же отклик из другой посудины, стоявшей рядом. Можете себе представить восторг и изумление, когда выяснилось, что исходят они от рыбки, ранее считавшейся „немой“. Более пристальные наблюдения показали, что производятся звуки в результате сложных мускульных сокращений и внезапного расширения нижней челюсти».

В 1875 году от заворота кишок в двадцатипятилетнем возрасте скоропостижно скончалась жена Уильяма Элизабет.[115]115
  Согласно свидетельству о смерти, она скончалась 15 февраля в Манчестере.


[Закрыть] Через год он женился вновь – на Мэри-Энн Ливси, привлекательной тридцатилетней женщине, и переехал в Лондон, где его ждала работа смотрителя нового Королевского океанариума – величественного сооружения прямо напротив Вестминстерского дворца. Несколько лет спустя он уже считался одним из крупных специалистов по морской фауне. В 1881 году Уильям опубликовал третий, и последний, том своего девятисотстраничного «Справочника инфузорий» с авторскими иллюстрациями крохотных существ, обитающих в подводном мире. В мае того же года у себя дома, на Стивен-авеню, 87, его жена разрешилась мертвым ребенком.

Около 1880 года Джек и Шарлотта Уичер переехали южнее и поселись у подножия Лавандер-Хилл, рядом с парком Беттерси. Этот район, расположенный в миле от Вестминстера, славился своими садами и огородами, напоминая в этом смысле деревню, в которой вырос Уичер, разве что клумбы и грядки тут были скрыты за рядами коттеджей. К дому Уичеров (Камберленд-Виллас, 1) примыкал обширный – самый большой в квартале – сад, выходивший на пробегающую внизу железную дорогу. А перед домом, с января 1881 года, постоянно громыхала конка. Прямо напротив находилась одна из последних плантаций лаванды.

Летом 1881 года Уичер заболел гастритом, и 29 июня, в результате прободения желудка, он скончался в возрасте шестидесяти шести лет. У смертного одра была его подопечная, Эми Грей, ныне двадцатипятилетняя шляпница; в свидетельстве о смерти она фигурирует как племянница Уичера. Он завещал ей сто пятьдесят фунтов и золотые швейцарские часы. Сто фунтов он оставил Эмме Сангвейз, другой девушке, в которой они с женой принимали участие, триста фунтов – племяннице Саре Холивелл. Завещал сто пятьдесят фунтов, золотые часы, цепь и печатку своему другу Джону Поттеру, работавшему в одном из правительственных учреждений секретарем, и еще сто фунтов – другу и ученику Уильямсону, к тому времени главному суперинтенданту Скотленд-Ярда. Двое последних были названы в завещании душеприказчиками. Все остальное достояние Уичера – около семисот фунтов – отошло его жене.

Краткий – всего три фразы – некролог был опубликован в «Полис газетт». К тому времени Уичер был почти забыт. При всем блеске, с каким он расследовал дело об убийстве в доме на Роуд-Хилл, Уичер оказался бессилен дать публике то, чего она так жаждала, – полной определенности, а также избавить от зла, свидетелем которому стал. Он был наказан за неудачу, и с тех пор героями детективы становились в Англии лишь на страницах книг.[116]116
  Через шесть лет, в 1887 г., А. К. Дойл написал первый из своих рассказов о Шерлоке Холмсе, которые ожидал необыкновенный читательский успех. В отличие от Джека Уичера вымышленный детектив А. К. Дойла – это любитель и джентльмен, он всегда оказывается прав. «Самый совершенный в мире аппарат, созданный для наблюдения и делания выводов», как говорит в новелле «Скандал в Богемии» друг и летописец Холмса доктор Ватсон.


[Закрыть]

После смерти мужа Шарлотта, вместе с Эми Грей и Эммой Сангвейз, переехала к Джону Поттеру, на Сондерс-роуд. Она умерла в январе 1883 года, в возрасте шестидесяти девяти лет, оставив почти все состояние Эми и Эмме. Единственным своим душеприказчиком она назначила Уильямсона.

Уильямсон стал «спокойным непритязательным пожилым мужчиной, – вспоминает знаток истории полиции и начальник тюрьмы майор Артур Гриффитс. – Он лениво расхаживал по Уайтхоллу, то и дело поправляя на голове шляпу, несколько великоватую для него. Часто меж губ у него торчала травинка или цветок. По природе это был человек весьма скрытный, никто не мог вытянуть из него подробностей многих больших дел, „распутанных им“. Он любил потолковать, например, о садоводстве, ставшем для него настоящей страстью; его цветы были знамениты в округе, где он проводил свободное время».[117]117
  См.: Гриффитс А. «Пятьдесят лет на службе обществу», 1904.


[Закрыть]

За склонность к рассуждениям как таковым и любовь к разного рода интеллектуальным упражнениям главного суперинтенданта называли Философом. Поговаривали также, что он руководит полицейскими операциями из-за стола, словно играя в шахматы. Один сослуживец отзывается о нем следующим образом: «Шотландец с головы до пят, надежный, трудолюбивый, настойчивый, флегматичный, упрямый, неторопливый, храбрый, всегда имеет свое мнение и никогда не страшится высказать его, относящийся с осторожностью к новым идеям. При всем том у этого человека настолько ясный ум, он так честен и терпим, что его смело можно назвать исключительно бескорыстным и ценным слугой общества». Уильямсон был полной противоположностью Чарли Филду, первому напарнику Уичера, который, казалось, упивался своей близостью к преступному миру. Эта парочка словно подпирала Уичера с разных сторон, демонстрируя, сколь широко само это понятие – детектив Викторианской эпохи. Филд, едва ли не впавший в семидесятых годах в нищету,[118]118
  В письме, отправленном в январе 1874 г. одному из своих клиентов из «Филд Лодж», его дома в Челси, Филд просит прислать полагающийся ему 1 фунт стерлингов – «последние четыре месяца, – пишет он, – я провел в постели и задолжал доктору 30 фунтов». Письмо хранится в Британском собрании рукописей: оп. 42580, папка 219. В том же году Филд скончался.


[Закрыть] напоминает безрассудно храбрых преследователей воровского сословия XVIII века, а Уильямсон выглядит как прообраз осмотрительных полицейских боссов века XX.

На печально знаменитом процессе 1877 года некоторые из подчиненных Уильямсона были признаны виновными в коррупции, что подтвердило распространенное мнение, будто детективы, находящиеся на государственной службе, – люди своекорыстные и двуличные. По слухам, Уильямсон был потрясен этим вердиктом. На следующий год он возглавил управление криминальных расследований, и хотя дело Джека-потрошителя рассматривалось еще при нем – шел 1888 год, – здоровье его слишком пошатнулось, чтобы принимать в деле активное участие. По словам одного комиссара полиции, «постоянное напряжение и чрезвычайно изнурительная работа преждевременно вымотали его». Он умер в 1889 году, пятидесяти восьми лет от роду, оставив жену и пятерых детей. Шестеро детективов несли усыпанный цветами гроб Уильямсона в церковь Святого Иоанна, что находилась прямо напротив его дома, на Смит-сквер, рядом с Вестминстером.[119]119
  См.: Кобб Б. «Критические годы Скотленд-Ярда: карьера Фредерика Уильямсона из управления службы детективов и отдела по расследованию уголовных преступлений», 1956.


[Закрыть]

Констанс Кент переводили из тюрьмы в тюрьму – из Миллбанка в Паркхерст, на острове Уайт, затем в Уокинг, в графстве Суррей, оттуда обратно в Миллбанк. В Паркхерсте она составляла мозаику и геометрические фигуры; выполненные на рабочей доске, они переправлялись затем в церкви южной Англии и выкладывались на полу: в церкви Святой Катарины в Мерстэме, графство Суррей; в церкви Святого Петра в Портленде, графство Дорсет; в церкви Святого Суитона в Ист-Гринстеде, графство Суссекс. Констанс оказалась способной художницей. В Уокинге она делала мозаику для крипты лондонского собора Святого Павла. Как и брата Уильяма, ее притягивали миниатюрные вещи, некие фрагменты, таящие в себе разные истории. Среди изображений, украшающих пол крипты собора Святого Павла, есть круглое личико младенца с широко раскрытыми, словно от изумления, глазами, а над головой его простерты крылья.[120]120
  Согласно записям в книгах собора Святого Павла за 1874–1879 гг. мозаика для пола крипты была сделана в основном заключенными Уокингской тюрьмы в 1875–1877 гт.


[Закрыть]

В Миллбанке Констанс работала попеременно на кухне, в прачечной и лечебном изоляторе, представлявшем собой, по описанию Генри Джеймса, вереницу «комнат с голыми стенами и зарешеченными окнами», залитых «болезненно-желтым светом». Майор Артур Гриффитс, в ту пору заместитель начальника тюрьмы, одобрительно отзывался о ее работе в изоляторе: «К больным, находившимся на ее, как сиделки, попечении, она относилась с исключительным вниманием». В его мемуарах Констанс предстает как «маленькое, похожее на мышку существо, умеющее с проворством той же мышки или ящерицы скрываться при малейшей угрозе. А угроза, настоящая опасность, виделась ей в любой незнакомой личности: у нее сразу же возникал страх, что этот человек собирается следить за ней. Стоило кому-нибудь спросить: „Кто из вас Констанс“, – как она стремительно скрывалась, демонстрируя при этом и ловкость, и находчивость. Эта девушка – сплошная загадка. Почти невозможно поверить, что это маленькое безобидное существо могло перерезать горло ребенку, своему брату, да еще с такой жестокостью. Можно не сомневаться, что антрополог-криминалист выявил бы в ее внешности черты, свидетельствующие о преступных инстинктах: высокие скулы, густые нависающие брови, глубоко посаженные маленькие глаза, – но манеры у нее были весьма приятные, а ум – исключительно острый».[121]121
  См.: Гриффитс А. «Тюремные тайны», 1894.


[Закрыть]

В другой книге воспоминаний Гриффитс пишет об умении молодой женщины быть совершенно незаметной: «В Миллбанке Констанс Кент походила на привидение – двигалась совершенно бесшумно, почти невидимо… Она ни с кем не заговаривала, и к ней никто не обращался, относясь с неизменным уважением к ее стремлению оставаться незаметной. Даже имени ее не упоминалось».[122]122
  Гриффитс А. «Пятьдесят лет на службе обществу», 1904.


[Закрыть]

В 1877 году Констанс обратилась к Ричарду Кроссу, министру внутренних дел в правительстве консерваторов во главе с Бенджаменом Дизраэли, с просьбой о досрочном освобождении. К Кроссу также адресовался от ее имени мистер Беннет, бывший тесть Уильяма. В обоих случаях был получен отказ. Тем летом тюремный врач порекомендовал начальству освободить Констанс от требовавшей немалых физических усилий работы на кухне, в помещении мрачном и унылом, заменив ее шитьем. Он полагал, что стоило бы подумать о переводе ее в другую тюрьму – она слабеет, и «перемена атмосферы» могла бы пойти ей на пользу. В то же время врач не советовал возвращаться в Уокинг ввиду «той антипатии, которую по той или иной причине она там вызывает». Ближе к концу года Констанс была переведена в женскую тюрьму Фулхэм, на юго-востоке Лондона, где содержались четыреста заключенных.

Оттуда Констанс вновь апеллировала к Ричарду Кроссу. В качестве аргументов она приводила свой юный возраст в момент совершения убийства, искреннее раскаяние, добровольное признание, примерное поведение в тюрьме. В своем непоследовательном, сбивчивом послании Констанс пыталась объяснить причины, толкнувшие ее на преступление: «Непреодолимая ненависть к женщине, научившей ее презирать и отталкивать собственную мать, укравшей у матери любовь и мужа, и дочери; ощущение того, что с матерью поступают дурно, усилившееся после ее смерти, неизменные насмешки и сарказм, с которыми мачеха отзывалась о матери, – все это взывало к отмщению, тем более что душевная агония матери не прекращалась».

И на сей раз ей тоже было отказано. В 1880 году, и через год, и еще через год она вновь взывала к милосердию, добавляя к перечню своих невзгод ухудшающееся зрение (в глаз попала какая-то инфекция) и «угнетающие обстоятельства» ее пребывания в тюрьме. Все эти три апелляции отклонил сэр Уильям Вернон Харкурт – новый министр внутренних дел в правительстве либералов во главе с Уильямом Гладстоном. Письма в поддержку Констанс распространял преподобный Вагнер, а также следовавшие его примеру другие деятели церкви – в частности, епископ Бломфонтен. В 1883 году Констанс обратилась (столь же безрезультатно) с очередной петицией и на будущий год оказалась на грани отчаяния. «Я просидела в тюрьме почти двадцать лет, – взывала она, – без проблеска надежды на лучшую долю… сколько себя помню, жизнь протекала в заточении, будь то школа, монастырь или тюрьма, а сейчас передо мною открывается лишь мрачное будущее – приближение старости, сменяющей молодые годы, проведенные в тоскливом ожидании и рвущей сердце тоске, в полной изоляции от того, что делает жизнь хоть сколько-нибудь стоящей, в атмосфере, угнетающей и тело, и душу».

И вновь Харкурт поставил резолюцию: «Отказать».[123]123
  Архив министерства внутренних дел: Петиции, 144-20-49113.


[Закрыть]

Лишь отсидев ровно двадцать лет, от звонка до звонка, Констанс Кент 18 июля 1885 года вышла на свободу.