Текст книги "Негодяйка"

Автор книги: Кейт О'Мара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

– Это была моя идея. Мисс Маккензи сейчас совершенно выбита из колеи. Она была вынуждена уйти с работы, любовник ее бросил, она осталась без средств к существованию и…

– И в довершение ко всему ее по утрам тошнит! – закончил за нее фразу Тревор.

Аманда изумленно уставилась на него.

– Мистер Грантли, мы сейчас говорим о личной трагедии женщины. Это не повод для шуток. – В ее голосе звучало негодование.

– Нет, конечно же, нет, мисс Уиллоуби, на этом можно лишь деньги делать. – На некоторое время за столом воцарилось молчание. Снеллер почувствовал разочарование. Ему запретили вести запись разговора, а ведь материал был что надо. Все трое принялись за свои напитки. – Позвольте мне предложить следующее, мисс Уиллоуби. Я готов заплатить мисс Маккензи за ее рассказ, но изложенный ею лично и именно нам. И в качестве жеста доброй воли, скажем так, я плачу вам пять тысяч фунтов за посредничество.

– Мисс Маккензи не готова говорить с вами.

– Тогда, боюсь, эта встреча, какой бы приятной она ни была, действительно явилась пустой тратой времени и для меня, и для вас, мисс Уиллоуби.

– Сколько вы готовы заплатить мисс Маккензи?

– Это будет предметом конфиденциальной договоренности между мной и мисс Маккензи.

Аманда решила оставить без внимания эту оскорбительную реплику.

– Хорошо, – медленно произнесла она, – я поговорю с мисс Маккензи и постараюсь устроить вашу встречу. Хотя это и будет нелегко – убедить ее, поскольку, я знаю, у нее нет опыта общения с прессой.

– Уверен, что вам это удастся, мисс Уиллоуби. Вы производите впечатление весьма решительной молодой леди и, осмелюсь высказать свое мнение, очень похожи в этом на свою мать.

– О, по крайней мере, этой части моего рассказа вы поверили, – ухмыльнулась Аманда.

– Единственным сомнительным эпизодом в вашей "мыльной опере", – глядя на нее в упор, сказал Тревор, – для меня остается так называемое "изнасилование" Робом Фентоном и ваша патетическая сказочка о Шейле Маккензи.

– Она – любовница моего отца и ждет от него ребенка! – гневно воскликнула Аманда. – И, позвольте полюбопытствовать, с каких это пор ваша газета стала столь щепетильна в отношении правдивости информации?

– О, так вы признаете, что все сказанное вами – ложь? – не замедлил съехидничать Тревор.

– Конечно нет, но, раз уж вы печатали все, что я до сих пор вам рассказывала, к чему теперь вдруг сомневаться в достоверности моей информации?

– Вы могли не заметить, мисс Уиллоуби, но слово "изнасилование" мы поместили в кавычках, а это неизменно означает, что возможны любые толкования.

– К примеру, маленький желтый цветочек, – радостно пробормотал Тони, уже разделавшийся с очередной порцией водки, – что растет на полях весной…

Тревор кинул на него угрожающий взгляд.

– Я займусь тобой позже, – зловеще произнес он.

Аманда вновь потянулась к сумочке и отодвинулась от стола.

– Все ясно, – холодно сказала она. – Что ж, я пойду и попробую уговорить мисс Маккензи поделиться с вами такой информацией, которой не потребуются кавычки.

– Превосходно, – ласково улыбнулся Тревор. – Разве вы не дождетесь сандвичей?

– Нет, спасибо, – ответила она. – Отдайте их вашей ищейке. Похоже, ему они будут как нельзя кстати после такой дозы водки.

– Не сработало.

– Что ты имеешь в виду?

– Они не клюнули.

– Я не верю.

Аманде уже порядком надоели бесконечные обвинения во вранье, особенно если они исходили от тех, кого она считала своими союзниками. Она тяжело вздохнула.

– Послушай, Шейла, мне все равно, что ты думаешь. Факт остается фактом: они хотят слышать все из твоих уст, иначе можешь забыть о деньгах.

– И сколько они готовы заплатить? – резко спросила Шейла.

– Со мной они не хотят обсуждать это. Ты должна переговорить сама. Мне же они великодушно предложили пять тысяч фунтов за посредничество.

– Негусто.

– Все прошло в точности так, как я и думала. – Последовала пауза. – Что ты собираешься делать? – спросила Аманда.

– Еще не знаю. Надо подумать.

– Позвонишь мне тогда?

– О'кей. – Шейла положила трубку и задумалась. Проклятье! Что же делать? Открыться и предстать миру в образе мстительной любовницы, дешевой и продажной, или же гордо хранить молчание, когда просочится информация – а это несомненно произойдет очень скоро, – тем самым снискав восхищение и сочувствие толпы, но оставшись нищей? Нет, ей нужны деньги, она заслужила их, и совершенно ни к чему играть в благородство. Она хотела публично унизить Симона. Хотела видеть, как он корчится и извивается, жалобно оправдываясь, и плевать ей на то, что подумают о ней в обществе. С того дня, как от имени Симона позвонил Чарльз Пендльбери, Шейла так ничего и не дождалась от своего возлюбленного – ни звонка, ни строчки, и ни одной попытки встретиться, даже на работе. Ничего. Одно его слово – и она могла бы все понять и простить. Но получалось так, что последних шести месяцев как будто и не было.

Что бы она делала без Лорны, трудно было себе представить. Лорна звонила каждый день, часто навещала ее, предлагала ей пожить в ее лондонской квартире. Шейла была тронута такой заботой и глубоко благодарна подруге, но приглашения не приняла. Она чувствовала, что должна сама справиться со своим горем. Так лев после кровавой схватки приползает в свое логово и, укрывшись в гордом одиночестве, зализывает раны. Поделившись с Лорной таким сравнением, Шейла сказала: "Меня успокаивает мысль о том, что в моем поведении есть сходство с повадками животного. В этом есть что-то фундаментальное".

– Да, пожалуй, – с некоторым сомнением в голосе ответила Лорна. – Но не кажется ли тебе в таком случае, что, когда раны затянутся, ты заберешься на ближайшее дерево и станешь поджидать того охотника, который ранил тебя? И когда он появится, спрыгнешь с ветки и загрызешь насмерть?

– Да. – Легкая улыбка тронула губы Шейлы. – Что-то в этом роде.

Лорна с беспокойством взглянула на подругу.

– Ты знаешь, я не уверена, что идея реванша так уж хороша. В конце концов, если он охотник, без ружья он в лес не ходит.

– Не волнуйся, – спокойно сказала Шейла. – Он не догадается, откуда исходит удар, я тебе обещаю.

Шейла не сомневалась, что Лорна считала ее поступки безрассудством и связывала их с глубоким нервным кризисом, но Шейла прекрасно сознавала, что делает. Все было так просто: она ненавидела Симона, хотела уничтожить его морально, видеть его сломленным, жалким. Когда-то она любила его, теперь же не могла вспомнить, за что. Как можно было любить человека, способного причинить такую боль? Она до сих пор испытывала эту боль, знала, что не оправится от нее, пока не отомстит сполна. Аманда показалась ей вполне подходящей союзницей: одержимая идеей мести, она с радостью ухватилась за очередную возможность публично очернить своих родителей, и Шейле это понравилось. К тому же девчонка была явно не глупа. И готова была взяться за грязную работу, схлестнувшись с гиенами Флит-стрит. Неудача, постигшая ее первоначальный замысел, была досадна; Шейла никак не ожидала такого поворота событий. И вдруг ее осенило. Она сняла телефонную трубку и набрала номер отеля "Альбермарле", где, следуя ее рекомендации, остановилась Аманда.

– Номер мисс Уиллоуби, пожалуйста. Недолгая пауза, и вот в трубке раздался настороженный голос Аманды:

– Да, кто говорит?

– Думаю, нам стоит рискнуть, – решительно сказала Шейла без преамбулы.

– Что ты имеешь в виду? – Аманда с трудом сдерживала нетерпение.

– Ты ведь хочешь стать актрисой, не так ли?

– Это моя самая большая мечта!

– Знаешь, тебя это, возможно, удивит, – сказала Шейла, но я и сама весьма неплохо играю. Во всяком случае, в Кембридже меня считали талантливой. Хочешь верь – хочешь нет, но я даже играла в спектаклях "Футлайтс"[8]8
  "Огни рампы", любительское театральное общество Кембриджского университета; ежегодно ставит спектакль-обозрение.


[Закрыть].

На Аманду это произвело впечатление. Она знала, скольких известных актеров выпустило это знаменитое студенческое общество.

– Так вот, – продолжала Шейла, – я предлагаю объединить наши таланты и поставить шоу.

– Для кого? – Аманда была озадачена.

– Для твоих газетчиков. Это будет здорово, поверь мне. Они могут ожидать игры от тебя – дочери актрисы, но меня они в этом не заподозрят. Мы обязательно одолеем их.

Аманда была заинтригована.

– И что же нужно делать?

– Ты позвонишь им. Скажешь, что я готова к разговору. Можешь сказать, что я в Лондоне, остановилась у подруги. Не хочу, чтобы они топтали своими грязными ногами мой милый домин, к тому же Лорна действительно приглашала меня к себе. Хочет присмотреть за мной, да благословит ее Господь.

– Ну, и что дальше? – Аманда уже сгорала от нетерпения.

– Я предстану им той, кого они хотят увидеть: убитой горем женщиной, с заплаканным лицом, воспаленными от слез глазами. Она будто бы пытается держать себя в руках, даже решилась на встречу с ними, но нервы все-таки подводят. Она дрожит. Впадает в истерику. Заламывает руки. О Боже, я так напрактиковалась в этом за последние дни! – И Шейла нервно рассмеялась.

– Извини, – сказала Аманда. – Тебе действительно пришлось несладко?

– Да, – коротко ответила Шейла. Повисла пауза, затем она продолжила уже совсем другим тоном. – Что ты думаешь насчет забинтованных запястий? Мы не переиграем?

Аманда расхохоталась.

– Может быть. Но идея блестящая. А что я должна говорить?

– Подыгрывай мне. Верь каждому моему слову. Каждой слезинке. Поддерживай меня, утешай. Пытайся убедить лечь обратно в постель. Принеси мне чаю, что-нибудь выпить. От еды я, естественно, буду отказываться.

– Конечно. И что ты собираешься им рассказать?

– Все. Но за хорошие деньги. Мы вытрясем из них все, что можно, выручку поделим. Это будет твое первое выступление на публике.

– Не совсем, – вновь рассмеялась Аманда. – Я уже пробовала себя в этом амплуа, когда встречалась со Снеллером в Риме, и, как мне кажется, была очень убедительна. Правда, в основном я играла саму жизнь, но пришлось немного и пофантазировать, – призналась она.

– И они это напечатали, конечно же?

– О да. Материал, который я им преподнесла, был слишком хорош, чтобы от него можно было отказаться. Ты разве не читала? – с легкой обидой в голосе произнесла Аманда.

– Я просмотрела кое-какие заголовки. Видишь ли, поначалу я не подумала, что здесь есть какая-то связь с Симоном. Да и такие газеты я не переношу. Меня от них тошнит.

– И все же готова принять от них деньги?

– Это другое. Кроме того, Аманда, сейчас мне совершенно наплевать на мораль и этику. Я хочу начать новую жизнь, но это невозможно, пока я не разделаюсь с этим типом. Знаю, что кажусь сумасшедшей, но я должна заставить его страдать так же, как он меня. Только тогда я смогу забыть его. Итак, ты готова?

– Вполне. Только скажи, где и когда.

– Сегодня вечером я позвоню Лорне. Ты же звони этим ребятам прямо сейчас, а завтра днем мы все вместе встретимся в твоем отеле. Я приеду к тебе заранее, чтобы у нас было время порепетировать.

– А что насчет денег?

– Я буду просить тридцать тысяч фунтов. Но помни: они думают, что будут иметь дело только со мной. Ты же старайся повысить свою долю до десяти тысяч. Таким образом в итоге мы с тобой получим по двадцать тысяч.

– А что, если они не заплатят?

– Тогда я просто не стану говорить. В любом случае я буду нажимать на бедность. Ну, что скажешь?

– По-моему, неплохо, – сказала Аманда. – Что еще мне нужно знать?

– Что я оставила свою работу, но так оно и есть. Что я беременна, и это тоже правда. Что вы с Лорной пытаетесь поддержать меня в этой ситуации. Ты мне сочувствуешь, поскольку твой отец обошелся жестоко с нами обеими, и ты хочешь, чтобы твой сводный братец или сестричка начали эту жизнь более счастливо, чем ты. Все это, по сути, правда, за исключением, пожалуй, последнего. Так что, как видишь, нам не придется прибегать к особым актерским уловкам. Будем играть самих себя. Мне даже кажется, что такая встряска может пойти мне на пользу.

– А что обо всем этом думает Лорна?

– Она наверняка не одобрит, так что я ничего не буду ей рассказывать. Она – милейшее создание, но не понимает, что я должна поступить так, как считаю нужным. Я просто скажу ей, что иду на встречу с тобой – так, поболтать, она уже знает, что у нас много общего.

– По-моему, ты потрясающая женщина.

– Знаешь, мы ведь действительно очень похожи с тобой. Кстати, что из себя представляют эти ребята?

– Типичные ублюдки, – уныло сказала Аманда. Шейла рассмеялась.

– О, прекрасно. Тем забавнее все это будет выглядеть.

"ЛЮБОВНИЦА ПАРЛАМЕНТАРИЯ, ГЕРОЯ НАШИХ ОЧЕРКОВ О БРОШЕННОМ ДИТЯ ЛЮБВИ, БЕРЕМЕННА", – УТВЕРЖДАЕТ ЕГО НЕЗАКОННОРОЖДЕННАЯ ДОЧЬ.

Эксклюзивное интервью, подготовленное ТРЕВОРОМ ГРАНТЛИ И ТОНИ СНЕЛЛЕРОМ.

Аманда Уиллоуби, незаконнорожденная дочь министра экологии Симона Брентфорда, от которой он отказался девятнадцать лет назад после пылкого романа с грудастой актрисой Леони О'Брайен, призналась сегодня, что единственным человеком, в котором она нашла поддержку и утешение после истории с изнасилованием Робом Фентоном, была Шейла Маккензи, отвергнутая возлюбленная Симона Брентфорда. Шейла ждет от него ребенка, призналась она сегодня в эксклюзивном интервью газете "Глоуб". Аманда подробно рассказывает о своей встрече с красоткой Шейлой, 29 лет, которая была неизменной спутницей Брентфорда последние несколько месяцев. Супруга парламентария, хрупкая блондинка Элизабет, пока отказывается от комментариев. Читайте подробности на страницах "Глоуб".

Шейла с мрачным удовлетворением вчитывалась в газетные строки. Ее старания увенчались успехом. Боль и муки последних дней бесследно исчезли. Неужели все так просто? И как сладка месть! Вот все и закончилось. Хотя нет, предстоит решить еще одну проблему: она должна избавиться от этого зародыша, что живет в ее чреве. Хорошо, если удастся выкинуть его самой. Шейла очень надеялась на это.

Однажды ей приснилось, что она родила чудовище. Очнувшись утром от кошмара, она поняла, что Должна действовать. Вспомнив все, что слышала когда-то о самопроизвольных абортах, она в тот же день приготовила горячую ванну, наполнив ее мыльными хлопьями. Затем медленно ввела во влагалище полую трубку, продвигая ее все глубже и глубже, пытаясь добраться до матки. Она знала, что должно быть больно, но к агонии, которую вызвала эта процедура, оказалась не готовой. Боль была настолько невыносимой, что Шейла, несмотря на свою решимость, после третьей попытки вынуждена была отказаться от своей затеи.

Мысль о необходимости прервать беременность теперь уже не покидала ее. На следующий же день после опубликования статьи в "Глоуб" она отправилась в Илинг, район Западного Лондона, и получила от врача направление на аборт. В указанное время – девять сорок пять утра – она подъехала на такси к клинике и прошла в приемный покой, где уже томились в ожидании девушки и женщины всех форм, размеров и национальностей. Некоторые казались совсем молоденькими, другим было около сорока, но выглядели они намного старше, утомленные не одной беременностью, не в силах выдержать очередную. Большинство женщин были католичками, как догадалась Шейла, но были и мусульманки. Оглядевшись вокруг, Шейла почувствовала, как вновь закипает в ней ненависть к мужскому полу; ей даже захотелось крикнуть об этом во весь голос, но она лишь сжала кулаки и поднесла их к губам.

Внезапно прозвучало ее имя, и Шейлу проводили по длинному пустынному коридору в предоперационную. Это была маленькая комната, где умещались лишь кушетка на колесах, умывальник и тележка, уставленная металлическими емкостями и хирургическими инструментами. Здесь Шейла разделась и облачилась в свеженакрахмаленную больничную рубашку. Няня сложила все ее вещи в большой полиэтиленовый пакет и, надписав имя на клейкой ленте, прикрепила ее к пакету. Шейла легла на кушетку, и ее руку тут же протерли ваткой, смоченной спиртом. После этого сделали инъекцию. Очень скоро Шейла почувствовала, как разливается в голове дурман, и последним четким воспоминанием была ярко освещенная комната, в которую ее привезли. Кто-то закопошился над ней; ноги ее, ставшие ватными, развели широко в стороны. Она почувствовала, как что-то высасывают из ее чрева, и затем чей-то голос произнес: "Все, можете увозить". Больше она не помнила ничего.

Очнулась Шейла в большой палате, уставленной узкими кроватями, все еще одетая в больничную рубашку и укрытая простыней. Няня предложила ей чашку чая, и Шейла с благодарностью приняла ее. После чая Шейле сказали одеваться и идти домой. Покидая клинику, она улыбалась другим женщинам, тоже освободившимся от тяжкого бремени, и те улыбались ей в ответ. В этот момент она испытала удивительное чувство единения с этими женщинами. Она почему-то вспомнила Лорну, которая поддержала ее в трудный час, терпеливую страдалицу Элизабет, других женщин, которых Симон Брентфорд, пресытившись, с легкостью бросал. Такси уносило ее домой, и она чувствовала себя свободной, счастливой и умиротворенной. Она вновь была чиста. Шейла словно одержала победу от лица всех женщин мира. Она ликовала.

Элизабет сидела молча, безучастно наблюдая за мужем из угла комнаты. Они уединились в его кабинете, чтобы обсудить последние разоблачения в газетах по поводу романа Симона с Шейлой Маккензи. И ее беременности. Сама того не ожидая, Элизабет вдруг испытала облегчение. По крайней мере, теперь она знала обо всем. К сожалению, знал об этом и весь мир. Что ж, философски рассудила она, это избавит ее от необходимости объяснять своим кузенам и кузинам в Новой Зеландии или друзьям в Канаде причины развода с Симоном. А развод неизбежен. Пока Симон соблюдал внешние приличия и изображал верного мужа, она еще могла как-то мириться с его изменами, делая вид, что ни о чем не подозревает. Но теперь, когда правда всплыла наружу, притворяться далее стало незачем.

Элизабет оценивающе оглядела мужа. Выглядел он ужасно: изможденный, с ввалившимися глазами; сейчас в его взгляде уже не осталось былого высокомерия. Он словно увял за эти дни, вокруг рта залегли горькие складки. Конечно, как только скандал утихнет, он вновь обретет прежнюю привлекательность. Да, через полгода, пожалуй, он опять станет красивым, хотя и будет выглядеть старше. Напряжение последних нескольких недель непременно скажется, ляжет сеточкой морщин на его лицо, и в глазах навсегда застынет суровость.

– Не оставляй меня, Лиз, умоляю, – тихо произнес он, избегая смотреть на нее.

– Приведи мне хотя бы один довод, почему я должна остаться, – резко сказала она.

– Я приведу их целых три, – не замедлил с ответом Симон.

"Неужели даже в таком состоянии он остается холодным политиком, просчитывающим все и вся?" – подумала Элизабет.

– Что ж, давай три.

– Мальчики. Ты никогда не сможешь оставить их…

– Я и не собираюсь оставлять их, – резко оборвала она его. – Естественно, я заберу их с собой.

– Мой адвокат может поспорить по этому поводу, – возразил Симон, – ну да ладно, не будем сейчас об этом. Вспомни свой брачный обет: "Всегда вместе, что бы ни случилось". Не думаю, что ты сможешь вот так легко отказаться от своих же слов.

– В таком случае ты переоценил мое терпение, – холодно заметила Элизабет. – По-моему, последние события никак не подпадают под определение "случайностей". Думаю, стоит называть вещи своими именами.

Симон проигнорировал это замечание. Элизабет словно подменили. Никогда она не была столь вызывающе дерзкой и строптивой. Симона это забавляло в других женщинах, но никак не в Элизабет. Он посчитал, что виной всему невероятное напряжение последних дней, и решил не заострять на этом внимания, а постараться смягчить Элизабет, пустив в ход свое неистощимое остроумие.

– И, в-третьих, ты самая отважная женщина из всех, кого я знаю. В тяжелые минуты ты всегда на высоте, тебя же не может сломить ни одно испытание. И вот сейчас мы с тобой вступили в жесточайшую схватку, и выйти из нее победителями мы можем только вместе, Лиз.

– Пожалуй, ты был бы неплох в качестве главы военного ведомства, – сухо заметила она. – Но, боюсь, ты ошибаешься в оценке моей скромной персоны. Да, я умею стойко переносить невзгоды, но я, в отличие от тебя, не искательница приключений – да-да, не отрицай этого, – настойчиво сказала она, заметив, что Симон пытается возразить ей. – Тебе нравится ходить по краю пропасти, жить в предвкушении схватки, но, как большинство главнокомандующих, ты слишком полагаешься на исполнительность своего адъютанта: в твоем случае – Чарльза, и отвагу рядовых воинов – таких, как я. Что ж, я слишком много времени провела на полях сражений. И, как ты на днях заметил, не заслуживаю этого. Нет, не заслуживаю. Думаю, я достойна лучшей участи, так же, впрочем, как и наши дети. – Элизабет отвернулась, чтобы скрыть охватившее ее волнение, и, прокашлявшись, собралась продолжить.

Симон не перебивал ее. Он всегда давал возможность оппоненту высказаться до конца и лишь потом брал слово, ловко опрокидывая доводы противника своим непревзойденным красноречием.

– Признаю, что на все это я шла добровольно, никто меня не принуждал, – продолжала Элизабет. – Но я тогда была молода и полна сил. Слишком много сражений пришлось мне провести за эти годы – о, ты многого не знаешь. – Голос ее поневоле начал срываться на крик – во взгляде Симона она не увидела понимания. Он словно и не догадывался, что она имеет в виду. – Так вот: я устала бороться и думаю, что заслужила отдых.

Симон засмеялся – негромко, с издевкой. И даже захлопал в ладоши.

– Браво, Лиз. Ты напрасно теряла время все эти годы, тебе следовало бы заняться политикой. Ну-ка, подумаем, какое ведомство смогла бы возглавить ты…

Элизабет неожиданно развернулась и бросилась на него. Боль и обида от бесконечных унижений, так долго томившиеся в ней, выплеснулись наружу. Симон, не ожидавший столь бурного натиска, не удержался на стуле, и они вместе упали на пол. Элизабет принялась колотить его по голове, по лицу, она кусалась и царапалась, словно дикое животное. Симон сопротивлялся, пытаясь высвободиться. Ему удалось зажать ей руки, но она продолжала бороться с такой яростью, что он не на шутку перепугался. В конце концов его вес и сила одержали верх, но добился он лишь того, что сумел прижать ее к полу, навалившись всей своей массой.

Элизабет гневно смотрела на него.

– Что ж, теперь ты в привычной для тебя позиции, так что же ты намерен предпринять – попытаешься и меня осчастливить беременностью? – прошипела она.

– Я не против, тем более что ты сейчас чертовски соблазнительна, – ухмыльнулся он.

Она плюнула ему в лицо.

– Мерзавец! Ты больше никогда не посмеешь прикоснуться ко мне! Я ухожу от тебя. Понимаешь ты это? Я ухожу!

Воцарилось долгое молчание. Наконец он холодно произнес:

– Это дезертирство.

Настала очередь Элизабет рассмеяться.

– И как же ты собираешься поступить со мной? Отдашь под трибунал? – Он разжал ей руки и с трудом поднялся. Элизабет так и осталась лежать на полу, все еще тихонько посмеиваясь.

– Я буду продолжать бороться… один, – сказал Симон.

Элизабет презрительно хмыкнула, медленно поднимаясь.

– Один? Ты? Это ненадолго, мой милый. Я уверена, что ты найдешь еще кого-нибудь, похожую на Леони О'Брайен, – о, не думай, что я ничего не замечаю, – еще одну куколку, готовую делить с тобой постель и вдохновлять тебя. Тебе же это необходимо. А, кстати, как тебе представляется отныне твоя блистательная карьера?

Теперь они оба уже были на ногах и стояли лицом к лицу.

– Я выстою, – процедил он, стиснув зубы. – Я докажу им всем, что способен выстоять, несмотря на всех вас, чертовых баб.

– Нисколько не сомневаюсь, что именно так ты на самом деле думаешь о женщинах, – печально заметила Элизабет. – Твоей гадкой матери есть за что ответить перед Богом. Да, она страшный человек, и ты это знаешь! – добавила она, смело встречая его растерянный взгляд. – Я так ненавидела ее все эти годы. – Впервые Симон не знал, что ответить. Элизабет воспользовалась моментом. – Итак, можно считать, что положен конец взаимной вражде? Пора сесть за стол переговоров и составить мирный договор? – с сарказмом спросила она.

Симон понуро склонил голову; он знал, что дальнейший спор не имеет смысла.

– Хорошо, – покорно сказал он. – Что ты предлагаешь?

– Мы с мальчиками переезжаем к моей сестре. Для всех мы на каникулах. Если кто-либо будет проявлять излишнее любопытство, можешь ответить, что мне необходимо укрыться от назойливого внимания прессы и прийти в себя после пережитого. В глазах публики я остаюсь по-прежнему на твоей стороне как верная жена. – Симон изумленно взглянул на нее. – О да, – горько произнесла она, – я не намерена порочить свою репутацию. Затем, через полгода, я разведусь с тобой. Если развод пройдет быстро, а я уверена, что ты поступишь как джентльмен и не станешь препятствовать этому, у тебя еще останется достаточно времени, чтобы проявить благородство по отношению к этой Шейле или как ее там, прежде чем она сделает тебя счастливым отцом в четвертый раз. И заживете счастливо. Но только не в этом доме. Ты его продашь, а выручку поделим поровну. Я буду справедлива. Никаких компенсаций требовать не буду, поскольку, в конце концов, у меня есть свои деньги. Мой отец с радостью оплатит учебу мальчиков в школе и, разумеется, в университете тоже. Время от времени можешь, если захочешь, видеться с Китом и Джимми. Захотят ли они с тобой встречаться – не знаю. А сейчас, извини, мне надо собрать вещи.

С этими словами Элизабет развернулась и вышла из комнаты, даже не удостоив прощальным взглядом своего опешившего супруга. В тот же день, закончив укладывать вещи, она написала записку Чарльзу Пендльбери. В половине пятого вечера она выехала из дома на своей "вольво", нагруженной чемоданами. У почтового ящика она притормозила. Письмо уйдет с пятичасовой почтой. Послание было кратким: "Жди меня. Элизабет".

Легкий туман ложился на альпийские луга, скрывая от глаз пестреющие цветами лужайки, шале с резными деревянными ставнями, ленивых коров, неторопливо пощипывающих траву вдоль обочины и грустным взглядом провожающих проезжавшие мимо машины. Разглядеть что-либо из окна автобуса было невозможно, так что Берил переключила внимание на своего спутника. Джованни… Он сидел сейчас рядом, и они путешествовали по Австрии в компании немолодых меломанов из Эшбурна. Все это казалось Берил невероятным.

Она невольно залюбовалась его красивым профилем, густыми темными ресницами, обрамлявшими веселые карие глаза. На Джованни была дорогая кожаная куртка, которую Берил купила ему накануне их отъезда из Рима, элегантные брюки из рубчатого плиса и мягкий кашемировый свитер бледно-желтого цвета. Прогулка по магазинам, которую они совершили, с тем чтобы приодеть Джованни для путешествия, вылилась в кругленькую сумму, но Берил не было жаль ни пенни. Зато теперь Джованни был просто неотразим.

Словно почувствовав на себе ее взгляд, Джованни обернулся и с улыбкой посмотрел на Берил.

– Карина, – тихо сказал он, положив свою загорелую руку поверх ее, – ты счастлива?

– Конечно, – улыбнулась в ответ Берил. – А ты?

– О да! – радостно воскликнул он. – Замечательные люди вокруг, красивые отели, волшебная музыка и очаровательная женщина рядом – разве можно не быть счастливым?

– Я рада, – сказала Берил. – Мне хочется, чтобы ты чувствовал себя уютно.

Пока все шло гладко, размышляла она про себя. В Вене они провели несколько сказочных дней, и Джованни оказался на редкость внимательным и нежным партнером. Берил интересно было бы знать, как восприняли ее эшбурнские спутники преподнесенную им версию о том, что Джованни – студент консерватории, друг ее дочери и воспользовался возможностью присоединиться к их группе в турне по Австрии, поскольку Моцарт – его любимый композитор. Впрочем, особых пересудов по поводу его включения в группу не возникло, к Джованни все отнеслись с удивительной симпатией – особенно парочка одиноких туристок, которые, как заметила Берил, поглядывали на него с нескрываемым восхищением. На публике Джованни был очень тактичен и держался с Берил скорее как послушный племянник, нежели страстный любовник, зато по ночам… Берил затрепетала, вспомнив их ночи. За одну неделю, проведенную с Джованни, она познала такой изощренный и волнующий секс, о котором даже и не помышляла все двадцать лет замужества.

Да, Джованни был весьма экстравагантен и иногда казался просто мальчишкой, но это привносило особую прелесть в их отношения. Рядом с ним и Берил чувствовала себя молодой и даже фривольной. Сейчас они были на пути в Зальцбург, где собирались расстаться с группой и вернуться в Италию. Джованни хотел заехать в Неаполь попрощаться со своей семьей, а затем они должны были вместе отправиться в Англию, уладить там дела Берил и уже оттуда начать путешествовать по свету. Берил было приятно, что Джованни захотел познакомить ее со своей семьей. Это вселяло надежду, что его интерес к ней не чисто меркантильный. И, дай Бог, чтобы так оно и было.

А пока… Берил тряхнула головой, словно пытаясь прогнать прочь сомнения, которые все-таки посещали ее, – пока же она была счастлива, как никогда в жизни. И пусть впереди – неизвестность, но зато она познала удовольствия, которые раньше считала привилегией женщин более молодых и привлекательных, нежели она, скромная, невзрачная провинциалка.

От Джованни не ускользнула задумчивость Берил. Он крепче сжал ее руку и спросил с беспокойством:

– Карина, что-то не так? Ты нервничаешь?

– Нет, – сказала Берил, – я совершенно спокойна. Я думаю, что все складывается чудесно, Джованни, милый.

– Мне кажется, я ненавижу тебя больше, чем это вообще возможно. О Боже, оказывается, я живу с непревзойденным мерзавцем. – Леони схватила со столика фотографию в тяжелой серебряной рамке и швырнула ее через всю комнату прямо в Роба. Это была фотография их двоих, снятая в лучшие времена. Роб ловко увернулся, и она упала рядом – стекло рассыпалось искрящимися осколками по мраморному полу. – Ты ублюдок, ничтожество, – кричала Леони. – Что вообще я в тебе нашла? Ты же самое настоящее дерьмо! – В следующее мгновение в Роба уже летела тяжелая гипсовая пепельница, которую Леони подхватила с кофейного столика. Пепельница чуть-чуть не задела его голову и грохнулась на пол.

– Ради всего святого, Лео! – Роб побелел от испуга. – Ты же могла убить меня!

– А ты что думал? – прошипела она. – Ты заслуживаешь только смерти.

Роб попятился, не спуская с Леони глаз, пока она оглядывалась по сторонам в поисках очередного орудия. На полу валялась газета "Глоуб" с напечатанной исповедью Аманды. В гостиной царил беспорядок, оставленный после вечеринки, которой закончился праздничный обед, начатый в ресторане "Ла Моска". Роб все корил себя за непростительную глупость – надо же было ему принести с собой эту злополучную газету! Леони, конечно, все равно узнала бы обо всем рано или поздно, но он надеялся преподнести ей эту новость тактично, лучше всего – в постели, чтобы можно было сразу же успокоить ее, смягчить ее гнев. Но стоило Робу появиться в квартире после встречи с Джудом и Марвином, как какой-то полупьяный идиот тут же выхватил из его рук газету, воскликнув: "Взгляни-ка, Леони, ты опять на первой странице. В связи с чем на этот раз?" И вот тут-то все и началось.