Текст книги "Подари мне поцелуй"

Автор книги: Кейт Доули

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

12

Дайан в последний раз в этом театральном сезоне играла Офелию. Она полюбила всем сердцем и свою героиню, и старый лондонский театр. Ей иногда казалось, что она уже много лет живет в Лондоне и играет в «Глобусе», а прошло всего полгода с того дня, когда в аэропорту ее встречал Эдгар.

Администрация театра предлагала Дайан продлить контракт и поехать на гастроли. Она не знала, что ей делать. В Лондоне перед ней как драматической актрисой распахивали двери все театры, даже самые консервативные. Критика и зрители уже успели убедиться в том, что Дайан Сегер – последовательница классической актерской школы, а потому она легко добилась признания. Журналисты уже пустили утку о том, что она на самом деле англичанка, просто родители вывезли ее, совсем еще маленькую, в США. В интервью, которые она не слишком любила давать, Дайан попробовала опровергнуть эту версию, указывая на то, что ее предки – выходцы вовсе не из Англии, а из Франции, просто фамилия приобрела несколько иное звучание. Но все ее попытки рассказать правду о себе ни к чему не приводили.

Она попробовала пожаловаться Эмили Брук. Но Эмили, которая всю жизнь провела среди актеров, режиссеров и зрителей, предложила ей не беспокоиться по этому поводу.

– Понимаешь, милочка, – постаралась объяснить ситуацию миссис Брук, – ни один человек не желает слышать правду, если она его не устраивает.

– Но меня не устраивают всякие глупые выдумки! Я уже слышала версию о том, что я – незаконнорожденная дочь какого-то герцога, большого любителя театра, даже не столько театра, сколько актрис.

– Уверяю тебя, даже если ты представишь доказательства и заставишь опубликовать их, ничего по сути не изменится.

– Что вы имеете в виду?

– Только то, что появится другая версия. Я считаю, то, что о тебе рассказывают, выглядит довольно безобидно.

– А что, может быть еще ужаснее?

– Дайан, ты меня удивляешь! Как будто живешь в другом мире. Неужели ты не читаешь газет?!

– Читаю, но я не люблю таблоиды.

– Тогда понятно. Все более или менее популярные «желтые» газеты очень хорошо о тебе отзываются. Но они должны учитывать вкусы читателей, а поэтому ты должна быть не просто хорошей актрисой, а близкой англичанам по духу. Между прочим, то, что ты приехала из Америки, могло сильно тебе навредить.

– Но не навредило же!

– В том числе потому, что тебя «обвинили» в родственной связи с герцогом.

– Интересно, как его семья отнеслась к этому известию?

– Я думаю, совершенно спокойно. Они и не такое слышали о нем.

– Жаль, что я не герцогиня, – рассмеялась Дайан. – Хотя, вероятно, тогда бы обо мне и не такое придумывали! Но я предпочитаю критиков, они во всяком случае не слишком интересуются моими родственниками. Тут все зависит только от того, как я сыграю, а не от моей фамилии.

– Ну слава Богу! – облегченно вздохнула Эмили. – Ты наконец поняла, что не стоит обращать внимание на выдумки журналистов! А критики, они для того и существуют, чтобы критиковать.

– На них я не в обиде. Можно сказать, что многие даже немножко приврали.

– И Филипп в первую очередь? – поинтересовалась Эмили.

– Вот уж нет! Читая его статьи, я думала, а не обидеться ли. Хотя объективно он всегда был прав.

– Мне показалось, что вы сошлись характерами.

– Да, мы действительно стали близкими друзьями.

– И только?.. – разочарованно протянула Эмили.

Дайан почувствовала себя очень неловко. Еще никогда Эмили не позволяла себе столь открыто выражать свои надежды на соединение в браке Дайан и Филиппа. Особенно странно это выглядело при условии, что Дайан и Эдам теперь часто появлялись в обществе, да и жили вместе. Уж кто-кто, а Эмили Брук не могла этого не знать.

– Понимаете, Эмили, я бы не смогла согласиться на предложение Филиппа, потому что люблю другого человека.

– Неужели ты действительно любишь этого американца?! – возмутилась Эмили.

– Эмили! Я никак не ожидала этого от вас! – поразилась Дайан. – Если то, что я американка, вас не пугает, почему вы отрицательно относитесь к гражданству Эдама?

– Потому что на твоем Эдаме Филипп точно жениться не может. А ты мне понравилась с самой первой нашей встречи.

– Но, Эмили, вы же должны понимать, что сердцу не прикажешь.

– Пока он не появился с охапками лилий, готова спорить, что ты о нем и не вспоминала.

– Почему же, – возразила Дайан, – Эдам многие годы был моим другом. Я просто не могла не помнить о нем.

– Воспоминания воспоминаниям рознь. Если бы Филипп был чуть-чуть поактивнее и раньше предложил бы тебе стать его женой, могу поспорить, мы бы сейчас готовились к свадьбе.

– Эмили, а не задумывались ли вы, что Филипп просто не хочет на мне жениться?

– Милочка, не рассказывай мне сказки! Вот когда у тебя появятся свои дети, ты поймешь меня. Я очень хорошо представляю, как мой сын относится к тебе.

– Такова жизнь, – развела руками Дайан.

Ее уже начал тяготить этот разговор. Она понимала, что Эмили любит своего единственного сына и желает устроить его счастье, но предавать свою любовь ради дружбы с этой прекрасной женщиной Дайан не собиралась, тем более что с Филиппом они выяснили отношения еще до того, как на сцене появился Эдам.

– И потом, – не унималась Эмили, – что это за любовь через Атлантический океан!

– О чем вы говорите? – опешила Дайан. – Мы же сейчас вместе!

– А долго ли это продлится?

– Пока мы не разлюбим друг друга.

– Да нет, – Эмили поморщилась, удивляясь недогадливости своей молодой подруги, – я не о душевной близости, а о географической. Мистер Хоули будет же продюсировать эту замечательную пьесу о любви. Ее написал один американец… Как же она называется?..

– В Лондоне? Это так замечательно!

– Нет, – язвительно ответила Эмили, – в Нью-Йорке.

– То есть?

– Вот поэтому следует читать газеты. В «Гардиан» было опубликовано интервью с мистером Хоули. На вопрос о творческих планах он ответил, что собирается продюсировать в «Театре Эдвина Бута» какую-то пьесу молодого и, как он сказал, очень талантливого автора. Он вновь хочет работать с мистером Колфилдом.

– Этого не может быть! – громко рассмеялась Дайан.

Она так и не рассказала приятельнице, почему уехала из Нью-Йорка. Если бы Эмили знала историю их отношений, она бы никогда не поверила этой глупой статье.

– Я не думала, что он не ставит тебя в известность о своих планах. Иначе бы я этого не говорила. – Эмили явно намекала на то, что считает Эдама Хоули не лучшей парой для Дайан.

– Я просто не верю, что он мог мало того что не предупредить меня, так еще и работать с мистером Колфилдом.

– У них был конфликт?

– Да. На творческой почве.

– Интересно, отличаются ли чем-то американские конфликты режиссера и продюсера и наши, английские?

Дайан поняла, что Эмили очень хочет услышать подробности, но вот только сама она не хотела никому рассказывать о том, как глупо была влюблена в Итена.

– Такие же, – ответила Дайан и мило улыбнулась.

Эмили все же поняла, что ее подруга не желает распространяться на эту тему.

– Тогда ты мне расскажи о своих творческих планах.

– Я думаю над тем, не подписать ли контракт с «Глобусом» на гастроли по Европе.

– О чем тут можно думать! Да большинство наших актеров заложат душу дьяволу за такую возможность! А она еще думает!

– Но у меня есть еще несколько интересных предложений от других театров.

– Рассказывай! – велела Эмили.

Дайан всерьез задумывалась о том, чтобы остаться в Англии, но она так соскучилась по своим родным, по друзьям и знакомым. Да и лондонские зрители сильно отличались от тех, кого она привыкла видеть в зале «Театра Эдвина Бута». Она уже обсуждала с Эдамом свои планы и перспективы на следующий сезон, но он каждый раз просил Дайан не торопиться с принятием решения. Потому что, когда она поставит свою подпись под контрактом, что-либо изменить будет слишком поздно.

Теперь, после разговора с Эмили, Дайан начинала понимать, почему Эдам смущался каждый раз, когда она в свою очередь спрашивала о его планах на приближающийся сезон. Эдам старался перевести разговор в другое русло или как-то иначе уйти от ответа.

Дайан сидела в гримерной и думала о том, что сейчас в последний раз выйдет на сцену в роли Офелии. Как много всего произошло с того дня, как она покинула Нью-Йорк! Она нашла свою любовь и сыграла самую главную роль в своей жизни. Но все хорошее когда-нибудь кончается, как любила повторять Ингрид, вот и Офелия – Дайан сегодня в последний раз будет сходить с ума от своей любви к несчастному мятущемуся принцу. Но Дайан надеялась, что ее любовь к Эдаму будет с ней до последнего ее вздоха.

В гримерную заглянул Эдгар.

– Дайан, ты готова?

Он тоже был расстроен тем, что ему придется проститься с Дайан, но все еще питал надежду, что она все же решит продлить контракт с «Глобусом». Из-за нерешительности Дайан в труппе начала ходить шутка о том, что ей следовало бы играть роль Гамлета, а не Офелии.

– Да, Эдгар.

– Ну и отлично. Первый акт начнется через три минуты. Ты же не хочешь пропустить начало конца?

– Зачем ты говоришь так пессимистично? Не мы первые играем эту пьесу, и играть ее будут еще много-много лет.

– Что-то мне не нравится твой сегодняшний философский настрой… – покачал головой Эдгар.

Дайан пожала плечами.

– Все же в последний раз.

– Ох уж эти женщины! Ты как моя Салли. Та тоже то говорит, что стены будем красить в желтый цвет, потому что это модно, а когда я покупаю краску, кричит, что желтый тоску нагоняет. Вот и ты такая же. Сначала твердишь, что ничто не заканчивается, а уж тем более Шекспир, потом сидишь как в воду опущенная из-за того, что играешь Офелию в последний раз в этом сезоне!

– Не сердись на меня, Эдгар. Но это действительно ужасно грустно. Ведь скоро мы расстанемся. А я уже успела привязаться к тебе.

– Не надо, Дайан. Мы с тобой славно сработались. Но я уже сказал, что ты играешь Офелию в последний раз в этом сезоне. Подчеркиваю: в сезоне!

Они услышали третий звонок.

– Пора, – тихо сказала Дайан.

Она чувствовала, что никогда еще не играла так хорошо. Даже на премьере, которая стала для нее знаковой.

Войдя в гримерную, Дайан сразу же увидела на столике огромный букет лилий. Она поймала себя на мысли, что уже настолько привыкла к лилиям по любому поводу, что сильно удивилась бы, если бы вдруг появились другие цветы. Эдам просто заваливал ее лилиями. И хотя с трудом вымолившая себе прощение за вторжение в личную жизнь подруги Ингрид утверждала, что это ненадолго, вот уже несколько месяцев Эдам неизменно встречал Дайан из театра с белоснежным букетом. А уж про дни спектаклей и говорить нечего!

Эдам теперь в своих карточках к цветам стал многословнее. Он постоянно придумывал, как выразить свою любовь к Дайан, но, кажется, так и не остался доволен ни одним вариантом.

Дайан с интересом начала искать карточку. Она сама уже и не могла представить, как еще можно выразить чувства, переполнявшие их.

«Прекрасные цветы – прекрасной женщине», – гласила записка.

– Повторяешься, – сказала Дайан, даже не оборачиваясь на звук открываемой двери.

Эдам после спектакля всегда приходил в гримерную Дайан. Это стало еще одной традицией в их отношениях.

– Ты говоришь о записке или о том, что я пришел? – спросил с улыбкой Эдам.

– О записке. Я никогда не буду против того, чтобы ты приходил.

– Я считаю, что не грех и повториться. А хочешь сказать, что тебя не заинтриговала эта записка?

– Конечно, заинтриговала! Но я теперь каждый раз после спектакля гадала, что же ты еще мне напишешь.

– Так ты разочарована?!

– В некоторой степени. – В глазах Дайан горели озорные огоньки.

– А вот это легче всего исправить.

Эдам начал приближаться к ней, и Дайан сразу же поняла по его глазам, какие у него намерения.

– А вот этого сейчас не будет!

– Вам, леди, бежать некуда.

Эдам широко расставил руки. В маленькой гримерной Дайан стало еще теснее, когда он туда вошел, так что теперь ей действительно некуда было бежать.

– Поехали домой? – спросила она, обвивая своими тонкими руками его сильную шею.

– А так ли нужно куда-то ехать? – Эдам нежно прикоснулся губами к ее щекам, векам и губам. – Ты сегодня была великолепна! Я решил, что сегодня я тебе не буду писать записок. Я по-другому покажу тебе свою любовь.

– Эдам! Не делай этого! Только не здесь! Ты же знаешь, что я не могу сказать нет.

Голос Дайан дрожал от охватившего ее напряжения. Руки Эдама легко скользили по ее спине, расстегивая молнию на платье. Оно упало к ногам Дайан, будто белый лепесток лилии.

– Эдам! Мы не должны делать этого в театре!

Дайан из последних сил пыталась не отвечать на ласки, но слишком настойчивы и требовательны были его руки и губы. Она сама не поняла, как ее пальцы принялись расстегивать пуговицы на рубашке Эдама.

– Я люблю тебя! – тихо прошептал он, перебирая отливающие золотом и медью густые локоны Дайан.

Они сбросили одежду. Их руки и губы исполняли сумасшедший танец страсти и молодости. Эдам обвил руками Дайан свою шею и опустил руки на ее бедра. Он крепко прижал к себе любимую и приподнял ее над полом. Дайан скрестила ноги на его талии. С тихим стоном Эдам вонзился в ее зовущую плоть.

– Эдам Хоули! Я запрещаю тебе приходить в мою гримерную!

– Тебе не понравилось мое признание в любви? – Он аккуратно укусил ее за ушко.

– Не кусайся! Понравилось, но я бы предпочла, чтобы ты продемонстрировал силу своей любви дома. – Дайан нежно поцеловала его в щеку. – Думаю, нам все же следует одеться.

– Трудно с тобой не согласиться.

Они принялись разбирать валявшуюся на полу одежду.

– А еще я думаю, – продолжила Дайан, – что нам следует пробираться к машине через черный ход. Потому что твой костюм ужасно измят.

– Ты всегда оказываешься права? – Эдам притянул к себе Дайан и поцеловал ее в нос.

Она весело рассмеялась.

– Иногда мне кажется, что я тебя гораздо старше! Ты ведешь себя, как влюбленный юноша!

– А ты бы предпочла, чтобы я вел себя, как дядя Ингрид?

– О нет! Надеюсь, что ты будешь примерным старичком. По крайней мере, настолько, чтобы твоей родне не пришлось постоянно разыскивать для тебя новых девиц.

– Ты – единственная девица, которая мне нужна!

– Да! Раз уж мы вспомнили про Ингрид. Я разговаривала недавно с Эмили Брук, она говорит, будто читала в какой-то газете, что ты собираешься продюсировать новый спектакль Колфилда. Я ей сразу сказала, что это просто глупость.

– Гм. – Эдам был явно смущен. – Я как раз сегодня собирался поговорить с тобой об этом.

– Я слушаю тебя, и, заметь, очень внимательно. – Дайан чувствовала, что начинает сердиться.

– Ты должна меня понять. Недавно Итен позвонил и просто слезно умолял стать продюсером его постановки пьесы молодого американского автора Джорджа Эпсона. Ты должна была про него слышать.

– Можешь не смотреть на меня честным взглядом. Я никогда не слышала об этом авторе, поэтому не могу знать, насколько хороша его пьеса.

– Так вот, Итен сказал, что согласен на все мои условия, что играть будут действительно замечательные актеры, что он простился со Сью. И я подумал, что мы могли бы вернуться в Нью-Йорк. Ты бы, конечно, играла главную роль. Итен, когда не мается дурью, очень хорош как режиссер. Я думаю, спектакль получится просто замечательным.

– Эдам, позволь еще один вопрос.

– Для тебя – все, что угодно! – Он чувствовал, что Дайан начинает закипать, поэтому пытался как-то снять напряжение.

– Как давно звонил тебе Итен?

– Три недели назад.

– Когда ты согласился?

– Через три дня он перезвонил.

– Ты давал интервью, о котором мне говорила Эмили?

– Да.

– А сказать мне сразу же нельзя было?

– Понимаешь, я не знал, как ты к этому отнесешься.

– Ты думаешь, что три недели могут что-то изменить?

– Нет. Да. Дайан, я боялся разрушить то, что между нами возникло! Но я не мог отказать Итену. Все же мы с ним столько лет работаем вместе. Я даже могу назвать его своим другом…

– Тебя уже не волнует, что твой друг собирался подложить меня под тебя, лишь бы его любовница играла Офелию?

– Дайан, пойми, прошло время. Мы теперь вместе, ты любишь меня. Потом, ты бы никогда не сделала этого. Дайан, милая, я хочу вернуться в Америку. Я здесь чужой. Ты конечно же останешься, если захочешь. Я понимаю, что не имею права требовать, чтобы ты ехала со мной.

– Почему ты не хочешь остаться в Лондоне?

– Потому что я здесь чужой. Я не понимаю этих людей, а они не понимают меня. Мы думаем по-разному! Ты ведь тоже хотела бы вернуться. И вот теперь у нас есть шанс. Тем более что спектакль должен получиться.

– Эдам, ты мог хотя бы посоветоваться со мной.

– Я хотел, но боялся. Я, наверное, дурак.

– Не наверное, а точно, – сердито сказала Дайан. – Из-за тебя я уже так долго морочу головы многим замечательным людям, которые хотели бы видеть меня в своих театрах. Когда ты хотел ехать?

– Так ты поедешь со мной!

– Если ты думаешь, что я могу теперь тебя бросить, ты глубоко ошибаешься. Я ведь люблю тебя, Эдам, и это не просто слова. Но только я тебя прошу: если теперь будут возникать проблемы, касающиеся нас обоих, давай решать их вместе.

– Прости меня, Дайан. Я не заслуживаю твоей любви.

– А вот это не тебе решать, а мне. А прощение заслужить довольно просто. Ты даже знаешь как. – Она улыбнулась Эдаму.

– Клубничное мороженое?

– Именно! Да, и я ни на что не соглашусь, пока не прочитаю пьесу этого Джорджа Эпсона.

13

За то время, что они летели через Атлантику, Дайан успела о многом подумать и многое понять. Еще до отлета из Лондона она пыталась разобраться, почему так легко согласилась вернуться в Нью-Йорк. Ведь сам факт, что Эдам может вновь начать работать с Итеном Колфилдом после всего, что тот сделал, казался Дайан ужасным. Она до сих пор, хотя прошел уже почти год, не могла забыть той кошмарной сцены в кабинете Колфилда, когда он заявил, что давно спит с Сюзанной и Дайан ему нужна только как подстилка для заупрямившегося Эдама.

Она понемногу начинала понимать человека, которому подарила свою жизнь и любовь, человека, который должен был сделать ее счастливой. Эдам легко мог простить друга, обидевшего или оскорбившего его, только во имя дружбы, которая, как он думал, когда-то существовала между ними. Он легко забывал обиды и никогда не обращал внимания на досадные промахи окружающих его людей.

Дайан чувствовала, что Эдам не совсем понимал, что значил для нее Итен. Она знала, что по-настоящему любила своего режиссера. И если бы он не так жестоко обошелся с ней, быть может, любовь к нему все еще была бы жива в ее душе. Дайан могла бы простить ему даже то, что он ее не любил. Но она не простила Итену измену и предательство.

Может быть, если бы она рассказала Эдаму о своем последнем разговоре с Колфилдом, он бы не согласился ехать в Нью-Йорк, а тем более работать с Итеном. Но Дайан считала, что не имеет права нагружать своими проблемами, тем более уже решенными, любимого человека.

Она не знала, как теперь сможет работать с Колфилдом. Сделать вид, что ничего не было? Или, наоборот, показать ему всю меру своего презрения? Или просто поговорить о том, что произошло? Но Дайан решила, что лучше всего будет, как и прежде, держать отношения в рамках «актриса – режиссер». И просто не давать Колфилду даже повода думать, будто он заставил ее страдать. Тем более что сейчас Дайан была известна не только в Америке, но и в Англии. Она доказала всем, что ее талант огромен, а мастерство растет с каждым годом. А вот Колфилд сейчас, наоборот, катился по наклонной. За тот год, что Сюзанна выступала в главных ролях, театральный мир Нью-Йорка решил, что знаменитый Колфилд исчерпал себя. Его начали забывать. А нет ничего страшнее для творческого человека, чем забвение. Исчезни со зрительского горизонта всего на несколько месяцев – и найдутся люди, которые спросят: «А кто это?». Вот теперь Итену грозила такая судьба.

Дайан была уверена, что в разговоре, который Эдам отказался ей пересказать, Итен, что называется, давил на жалость. Уверял, что именно Эдам как продюсер виноват в падении его популярности. Что Колфилда предают забвению даже самые верные почитатели только из-за того, что Эдам бросил его на произвол судьбы. За год воспоминания Эдама несколько померкли, и нет ничего удивительного в том, что теперь он хочет помочь человеку, которого считал другом. А если учесть, что Эдам теперь уверен, будто Колфилд пострадал из-за него, он в лепешку расшибется, но поможет ему.

Дайан не была уверена, что поступила бы так же, смогла бы проявить такую доброту и незлопамятность. Но это был выбор Эдама, ей только оставалось подчиниться решению любимого. Она глубоко вздохнула и прижалась к плечу Эдама, который сидел в соседнем кресле.

На смену грустным мыслям о том, что им предстоит, когда они вернутся в Нью-Йорк, пришли не менее грустные мысли о расставании. Дайан вспомнила, как их пришли провожать замечательные друзья, которых они успели обрести в чужой стране за это короткое время.

Миссис Брук, как бы ей ни нравилось то, что у ее сына буквально из-под носа увели невесту, все же держала себя в руках и ничем не выказала своей неприязни к Эдаму, чтобы не огорчать Дайан. Эдгар старался сдерживать слезы. Он так привык к «своей звезде», что не хотел работать с другими актрисами. Даже его ревнивая Салли, и та пришла проводить женщину, которая «увела ее мужа от семьи».

Филипп по-братски обнял Дайан и тихо сказал ей:

– Помни, что я тебе говорил. Ты всегда найдешь здесь друзей, которые помогут тебе.

– Спасибо, Филипп, – ответила растроганная Дайан. – Я так рада, что встретила тебя, твою маму, Эдгара. У меня появилось больше любимых и дорогих мне людей. Это замечательно!

– Да, милочка, – вторила сыну миссис Брук, – если что-то случится, мы всегда готовы тебе помочь.

– Спасибо и вам, Эмили. Если бы не ваши советы, меня бы уже, наверное, возненавидела вся английская публика.

– Нет, милочка, тебя ненавидеть нельзя! Тебя можно только обожать. – Эмили поцеловала Дайан. – Если бы я сама любила писать письма, я бы непременно сказала тебе: «Пиши». Но мне потом придется отвечать, так что звони.

– Обязательно, Эмили.

Последним подошел попрощаться Эдгар. Он крепко пожал руку Дайан.

– Если будут проблемы с работой, просто позвони. Я тебе обязательно что-то подышу.

Дайан, погруженная в воспоминания, не замечала, что слезы катятся по ее щекам.

– Милая, что с тобой? – спросил удивленный Эдам.

– Я просто очень расстроилась.

– Ты действительно хотела остаться в Лондоне? – нежно спросил он.

– И да, и нет. – Дайан пожала плечами. – Я плачу о тех замечательных людях, с которыми познакомилась. Мне их будет не хватать. А еще я плачу о том, что наш медовый месяц закончился. Я не знаю, будем ли мы в Нью-Йорке так счастливы, как были счастливы в Лондоне.

– Нет, любимая, мы будем счастливы гораздо больше. И разве для нашей любви имеет какое-то значение, где мы? В Лондоне, в Нью-Йорке, в Париже – везде я люблю тебя, а ты любишь меня. И мы можем быть счастливы только потому, что мы вместе.

– Тогда я тебе еще раз скажу, что люблю тебя.

Эдам нежно поцеловал ее.

Сцена встречи была более веселой. В аэропорт их приехали встретить Ингрид и Дик.

– Дайан! Я так рада тебя видеть, а не слышать! – закричала Ингрид, бросаясь на шею подруге.

– Я тоже очень тебе рада. Привет, Дик! Как только эта ненормальная от меня отлипнет, я сразу же обниму тебя.

– Можешь не торопиться! Я надеюсь, что весь нынешний сезон мы будем обниматься.

– Это что значит? – строго спросил Эдам.

– Только то, что в новом спектакле мне по долгу службы придется обниматься с твоей девушкой. Надеюсь, ты не вызовешь меня на дуэль. – Дик распахнул свои объятия для Эдама.

– А это был бы отличный рекламный ход! Ты не думал переквалифицироваться в рекламщика?

– Только если ты сделаешь мне протекцию! Ингрид, отойди же наконец! Я хотел бы потренироваться обниматься с Дайан!

– Успеешь еще! Первый спектакль только через месяц.

– Через месяц! – охнула удивленная Дайан. – Но… когда же мне репетировать!?

– А это спроси у развенчанного театрального короля Нью-Йорка.

– Ингрид, ты все еще на ножах с Колфилдом? – поинтересовался Эдам.

– А как же иначе! Мы антагонисты.

– Кажется, пока нас не было, в этом мире все перевернулось с ног на голову, – обратился Эдам к Дайан.

– По-моему, Ингрид и Итен всегда находились в состоянии необъявленной войны.

– Да я не про это! Законы физики действуют в любых условиях! А они, как одинаково заряженные частицы, исключительно отталкиваются.

– Что тогда ты имеешь в виду? – спросила заинтригованная Дайан.

– Тебя не удивило слово «антагонист» в устах Ингрид?

– Удивило, но, насколько я помню, героиня, которую она будет играть в новой пьесе, несколько раз использует это слово.

– Эдам, почему ты так уверен в моей необразованности?! – возмутилась Ингрид.

– Гм, как бы так сказать, чтобы ты не обиделась… Понимаешь ли, ты замечательный человек, верный друг и просто симпатичная девушка. Но иногда ты такие глупости говоришь!

– Я думаю, уровень образования Ингрид – ее личное дело, – остановила Дайан Эдама, который собирался перечислить все промахи Ингрид. – Меня больше интересует вопрос, почему спектакль уже через месяц, а я об этом узнаю последней?

– Ты действительно не знала? А почему Эдам… – удивленно начал Дик, но тут же замолчал, заметив, как Эдам из-за плеча Дайан делает ему знаки. Истолковать эти жесты можно было только как: «Еще слово, и я тебя убью».

– Милая, я все тебе объясню, когда мы приедем домой, – сказал Эдам.

– Надеюсь, – коротко ответила Дайан. Она поняла, что Эдам опять что-то решил, не ставя ее в известность.

– Расскажите мне о Лондоне! – несколько неуклюже попыталась Ингрид перевести разговор в другое русло.

Несмотря на грубую попытку отвлечь ее от волнующей проблемы, Дайан с видимой охотой принялась рассказывать подруге о городе, который успела полюбить.

Вечером, когда чемоданы были распакованы и вещи разложены, Дайан вновь решила начать разговор о спектакле.

– Эдам, может быть, ты мне все же объяснишь, почему премьера уже через месяц, а я об этом узнаю последней?

– Я надеялся, что ты забудешь, – со вздохом произнес он.

– Это особенно странно в свете нашего разговора о переезде из Лондона. Мне казалось, что мы поняли друг друга.

– Прости, Дайан, но мне не хотелось заставлять тебя улетать из Лондона сразу же, а ты же понимаешь, что начинать спектакль в середине сезона – глупо.

– А у тебя не возникло мысли спросить меня, хочу ли я еще оставаться в Лондоне и потом как каторжная работать по двенадцать часов в сутки, или все же уеду раньше, но потом спокойно подготовлюсь?

– Дайан, я уверен, что твой талант поможет тебе. Да эту пьесу ты сможешь сыграть через два дня!

– Если бы я играла одна, тогда другой вопрос. Но вместе со мной играют другие актеры. А я уже привыкла к английскому стилю игры, так что им придется нелегко, пока я вновь перестроюсь. Дик, например, ужасно удивится, услышав паузу там, где в тексте нет многоточия.

– Дайан, они уже давно начали репетиции, они не проходили только те сцены, где задействована ты. Я думаю, чтобы сыграться, вам хватит и недели!

– Конечно, хватит, но всем нам будет очень тяжело.

Дайан вышла из комнаты. Она была очень сердита на Эдама, который вновь не удосужился посоветоваться с ней, а все решил за нее, и в результате сделал только хуже.

– Милая, – позвал ее Эдам. – где ты?

– Иду в ванную, – сердито ответила Дайан. – Кстати, у тебя нет таблички «Не беспокоить»?

– Зачем? – опешил Эдам.

– Я тебя хорошо знаю. Тебя и средство, с помощью которого ты собираешься просить у меня прощения. А я еще очень зла.

Пока она говорила это, Эдам уже появился на пороге ванной комнаты. Он с восторгом смотрел на высокую и стройную фигуру своей возлюбленной. Дайан уже успела раздеться и сейчас регулировала температуру воду. Эдам подошел к ней и обвил руками ее тонкую талию.

– А это идея, – прошептал он.

– И за что я тебя люблю! – Дайан покачала головой, повернулась к нему лицом и, улыбаясь, добавила: – Может быть, табличка и не понадобится.

Как Дайан и предсказывала, ей было очень трудно работать. Она уже привыкла к английской школе, тем более что ее учителя предпочитали именно это направление в актерском искусстве. Поэтому она теперь редко находила минутку для того, чтобы пообщаться с Эдамом. Но он, даже если и обижался, молчал, поскольку чувствовал себя отчасти виноватым перед Дайан.

А вот времени на общение с Ингрид у Дайан оказалось предостаточно. Они довольно часто сидели и ждали, пока другие актеры пройдут свои сцены. Дайан теперь поняла, насколько удачно была построена работа в «Глобусе». Там она никогда не сидела просто так, только из-за того, что кто-то никак не мог сообразить, что от него требуется.

Ингрид была просто счастлива, что Дайан вернулась и теперь все пойдет по-прежнему. Она так ни с кем и не сблизилась за время отсутствия подруги. Ингрид даже немного завидовала тому, что Дайан нашла себе наперсницу и в Лондоне. Но в первый же разговор по душам Дайан отчитала подругу за то, что та позволила себе вмешиваться в ее личную жизнь.

– Но, Дайан, – возразила Ингрид, – вы бы сами так никогда и не разобрались в своих отношениях. А ты бы еще, чего доброго, вышла замуж за этого Филиппа.

– Филипп – прекрасный человек, но я бы не стала выходить за него замуж только из-за того, что он предложил мне это. Я уверена, что настоящий брак без любви невозможен.

– Ты – ретроградка.

– Ингрид, тебе повредит эта роль.

– Почему?

– Слишком много новых слов, значение которых нужно смотреть толковом в словаре.

– Дайан, я ведь могу и обидеться!

– Это мне следует обидеться за то, что меня за моей спиной сводили с человеком, которого я считала отличным другом.

– Зато теперь у тебя есть отличный любовник.

– Ингрид! – воскликнула пораженная Дайан. – Мне кажется или ты стала еще циничнее?

– Нет, просто ты давно со мной по-настоящему не общалась. А как насчет Эдама?

– Во-первых, я не считаю нужным обсуждать свою личную жизнь с кем бы то ни было, а во-вторых, тебе-то это зачем знать?!

– А жаль. Ну да ладно, тебя все равно не переубедишь. Лучше расскажи-ка мне, как тебе понравились английские мужчины.

– У тебя появился какой-то пунктик по этому поводу.

– Дайан, ты нашла свое счастье, а мне его еще искать и искать. Я вот думаю: а не рвануть ли на следующий сезон в Англию?

– Правильно, поезжай, но только тебе придется взять у меня несколько уроков. У них совсем другая манера игры. Она очень похожа на…

– Дайан! Только не сейчас! Я если и поеду в Англию, то только для того, чтобы завести какой-нибудь роман. Я не собираюсь там работать. И потом, кто меня пригласит?

– Почему ты решила, что не сможешь играть в английских театрах? – удивилась Дайан.

– Потому что трезво оцениваю свои способности. Я не слишком хорошая актриса. Можешь не пытаться переубедить меня. Если бы я что-то собой представляла, Колфилд давно ставил бы меня на серьезные роли.