Текст книги "Затерянные во времени"
Автор книги: Кейт Донован
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)
Шеннон улыбалась, вспоминая, как сверкали от страсти его зеленые глаза. Ей очень хотелось уступить его желанию. Но из скромности и чтобы не уронить доброе имя, она предложила спать отдельно этой ночью в деревне. Джон согласился, так как, весьма вероятно, матери Кахнаваки будет необходимо поговорить с ним.
У него вошло в привычку расстегивать на ночь ее джинсы и лифчик. Улыбаясь, Шеннон сняла их и свернулась клубочком, готовая ко сну. Мысли вертелись вокруг ее проблемы. Она случайно столкнулась еще с одним «особым случаем», как говорил Филипп. Он оказался крепким орешком по сравнению с теми, что были раньше. Шеннон вспомнила, как горько плакала она над погибшими от разлившейся на Аляске нефти чайками. Рыдая, обещала найти время и деньги, чтобы защитить птиц от жестоких людей. Как больно было смотреть проспекты, поступающие из финансируемого ее фирмой отдела охраны животных. Мука, горе, ярость, и, наконец, решимость защитить невинные существа…
Всегда оставалась надежда – другие птицы, щенок или дерево ценной породы. Даже перед лицом реальной гибели живых существ можно было извлечь пользу из жестоких уроков прошлого и не допустить повторения подобных трагедий. Но надежда всегда освещала будущее.
У саскуэханноков нет надежды, нет будущего. Их время прошло. Шеннон не хотела, но вынуждена была признать их близкий конец. Тысячелетняя культура… культура процветающая могла погибнуть из-за нарастающего потока болезней и цивилизации, пересекавших Атлантику.
«Ты не можешь взять на себя ответственность за их судьбу, – твердо сказала она себе. – Ход истории был предопределен сотни лет назад. Он не только привел к гибели саскуэханноков, но и к добрым делам. Лекарства от страшных болезней, рождение миротворцев, таких, как Мартин Лютер Кинг… твое будущее – существование твоей семьи и современной культуры. Ты не можешь вмешиваться в ход истории… у тебя нет морального права. Хватит ли у тебя сил распорядиться судьбами Филиппа и Гвен, матери и своей собственной?»
У Джона хватило бы сил. И у ее отца, Мэтью Клиэри. Он был из той же породы людей. Он не боялся конфликтов и боролся с несправедливостью, даже рискуя собственной жизнью. Что бы он посоветовал своей дочери в эту трудную минуту? Она никогда не видела отца, но была уверена, он бы посоветовал предупредить Кахнаваки, а потом будь что будет.
Интересно, как чувствует себя такой сильный, смелый и решительный человек? Было ли известно тем, кто посылал дочь Мэтью Клиэри в прошлое исправить то, что считали ошибкой, что она не способна и не осмелится пойти на такой риск?
Как узнать, зачем ее перенесли сквозь века в прошлое? Чтобы исправить ошибку… Слова стучали в мозгу, и Шеннон вдруг осознала с чувством облегчения, что именно в этом суть всей проблемы. В книге рассказывалось о том, как на простодушное племя, выращивавшее кукурузу и воспитывавшее детей, напала кровожадная англо-ирокезская орда. Шеннон подозревала, что не сможет удержаться и предупредит Кахнаваки. Она, как всегда, торопилась с выводами.
«Все было не так, – прошептала она в темноту. – За неделю до 16 июня Кахнаваки и его сородичи заключили тайный союз с французами против англичан. Все, включая Кахнаваки, выпили слишком много. Любовь его сестры к английскому офицеру и его собственная ненависть к англичанам ослепили его, и он нанес первый решающий удар. Вот почему мне не следует вмешиваться».
Шеннон вздохнула с облегчением. Может быть, все-таки она дочь своего отца? Она уверена, отец не захотел бы, чтобы она взяла на себя ответственность за пьянство, разжигание войны или предвзятое мнение саскуэханноков. Свой выбор она сделала сама. Мирных людей она бы защитила, даже ценой собственной жизни. Те, кто нарушает мир, пусть идут предначертанным им путем. У нее есть моральное право остаться в стороне, несмотря на желание помочь.
Их судьба – результат их культуры и отношений с соседями. Этот мир полон опасностей. В нем нация воюет против нации – англичане против французов, шони против мохауков, французы против ирокезов, ирокезы против алгонквианов. Этот мир был миром саскуэханноков. Они сами, а не Шеннон, выбрали свой путь и сами отвечают за последствия. Она прислушалась к нежному голосу женщины, успокаивающей испуганного ребенка в вигваме где-то по соседству. Судьба этих людей решена. Единственное, что оставалось Шеннон, так это горевать о невосполнимой утрате.
Она соскользнула с помоста, нашла туфли и, завернувшись в одеяло – вдруг кто-нибудь бродит во дворе, – вышла из задымленного вигвама. Пока Шеннон спала, прошел дождь. Воздух был свежим, бодрящим. Минуя угрожающий частокол, Шеннон остановилась и осмотрелась. Охраны нигде не было видно. Откуда-то появилась Герцогиня, и Шеннон счастливо улыбнулась собаке.
– Ты спала под моей кроватью, дружочек? – Она погладила собаку по маленькой изящной головке. – Давай поищем ручей, мимо которого шли вчера.
Вода в ручье казалась агатовой в лунном свете. Шеннон напилась из ладошки, напоила собаку, села на бревно и задумалась. Тихо журчала вода… На плечо Шеннон опустилась чья-то рука.
– Я знала, что ты придешь, Джон.
– Это не Джон, – раздался за спиной тихий шепот. – Шеннон Клир Ри?
Шеннон быстро оглянулась и задохнулась от неожиданности. Перед ней стояла женщина с огромным животом, с лицом изысканной красоты. Жена Кахнаваки! Ее темные глаза не были похожи на глаза мужа. Экзотические, любопытные, вызывающие. У Кахнаваки глаза непроницаемые, взгляд мягкий и уверенный. Несомненно, женщина решила составить собственное мнение о гостье. Она нервно прикоснулась рукой к золотистой косе Шеннон и попыталась приветливо улыбнуться. Заметив, что та смотрит на ее большой живот, мрачно усмехнулась, похлопала себя по животу и сообщила:
– Кахнаваки.
– Ты жена Кахнаваки? Ты знаешь мое имя. Скажи, как тебя зовут?
Черноглазая красавица поправила накидку из серебристой лисы.
– Дийс-га-га, – имя было таким знакомым…
Джон так назвал птицу, песня которой служила им с Кахнаваки сигналом.
– Малиновка. Очень красиво, – вспомнила Шеннон.
– Красиво. Малиновка красивая, – гордо согласилась та. – Шеннон красивая.
Кажется, она шла на уступки. Шеннон кивнула, соглашаясь.
– Окей. Я поняла. Ты очень хорошо говоришь по-английски. Мне бы хотелось немного знать ваш язык.
Малиновка снова похлопала себя по животу и назвала имя мужа. Потом показала на Шеннон и спросила:
– Джон Катлер?
– Да. – Взгляд женщины остановился на золотых сережках. Шеннон захотелось подарить их ей, но, вспомнив, как смутила вождя, пытаясь подарить ему сережку, она решила посоветоваться с Джоном.
И он тут же появился ниоткуда. Его друг Кахнаваки был рядом с ним. Оба нерешительно посмотрели на женщин.
– Что-нибудь не так? – осторожно спросил Джон.
– Нет, все нормально. Ты был прав, Джон. Она – прекрасна.
– И такая огромная.
Малиновка встала на цыпочки и что-то смущенно прошептала мужу на ухо. Кахнаваки кивнул головой, ласково похлопал ее по щеке и нежно провел по губам пальцем. Жест утешения и обожания. Шеннон смотрела, впитывая их красоту, стараясь подавить иссушающее душу чувство вины. Ей хотелось, чтобы их счастье длилось столько, сколько им отпущено жизни. В предстоящие мучительные месяцы она должна быть уверена, что саскуэханноки жили, любили, были счастливы.
Очарование минуты прервал хрипловатый голос Джона Катлера.
– Ты не должна бродить одна, без меня, Шеннон.
– Со мной была Герцогиня. Малиновка тоже бродит по ночам.
– На тебя дурно влияют. Кахнаваки говорит, что в последнее время его жена не может спокойно спать. У нее есть причина для бессонницы. А тебе, почему не спится? – Джон обеспокоенно нахмурился. – Мне сказали, что ты не спала в вигваме. Ты переполошила всю деревню.
– Я хочу домой. Я соскучилась по дому.
Взглядом Джон проводил исчезающих в ночи Кахнаваки и его жену.
– Соскучился по дому? А где этот дом?
– Я говорю о твоем доме. Твоей хижине. Я хочу вернуться туда. Мне здесь неуютно, Джон.
– Моя хижина для тебя дом, Шеннон? – Он улыбнулся с облегчением. – Мы сможем уйти через несколько дней, если ты хорошо отдохнешь, будешь есть и вести себя прилично, пока мы не поженимся. – Он притянул ее к себе и лукаво добавил: – Со мною рядом ты спишь крепче. Кажется, ты привыкла, что я у тебя под боком?
– Это правда, – Шеннон вздохнула и прижалась щекой к его широкой груди. – Не знаю, чтобы я без тебя делала. Мне ненавистна даже мысль остаться одной в следующие два месяца.
– Два месяца? – Джон рассмеялся, сдернул одеяло с плеч Шеннон и еще крепче прижал ее к себе. – Для начала мне хватит и этого. Я буду нужен целых два месяца…
– Я чувствую это, – усмехнулась Шеннон и прижалась бедрами к его твердому мужскому естеству. – Последний раз ты был таким на пруду.
– Я должен был взять тебя тогда, – простонал Джон, просунув руку под футболку. Лифчика на ней не было, и рука скользнула по спине вниз под резинку ее кружевных трусиков. Он снова застонал. Его низкий глухой голос произнес:
– Я возьму тебя дважды в награду за свое терпение…
– Джон, – Шеннон затрепетала от ожидания, а он сорвал с ее бедер изящное белье и прижал ее к своему животу. Она инстинктивно обхватила ногами его бедра и вся ему раскрылась. Рука Джона торопливо пыталась развязать шнуровку кожаных штанов и высвободить плоть. Шеннон чувствовала, как его возбужденный член скользит между ее ног, касаясь самых чувствительных клеточек. Он был готов войти в нее, и она почувствовала ритмичное яростное биение своего тела, напряженного в ожидании взрыва. В первый раз! Наконец-то! Она взяла лицо Джона в ладони и прильнула к его рту нежным благодарным поцелуем.
Доли секунды отделяли их от первого безумного слияния, когда в ночи раздалось низкое, настойчивое уханье совы. Шеннон оцепенела, потом прошептала:
– Джон, это настоящая сова или…
– Просто сова, – но в голосе слышалось сомнение. – Я хочу тебя, Шеннон… Сова прокричала во второй раз. Джон замолчал, поставил Шеннон на ноги. – Если это очередная шутка Кахнаваки, я сдеру с него кожу живьем. Герцогиня, иди сюда, девочка.
Шеннон вспыхнула и быстро оделась, удивляясь, как это она забыла о присутствии собаки. Сердце сильно билось. Она нетвердо стояла на ногах и все еще горела от желания. Физически. Но голова была ясной.
– Может быть, начались роды? – спросила Шеннон хрипло.
– Еще рано. Скорее всего, нежеланные гости. Пойдем быстрее, Шеннон, – Джон наклонился, чтобы поднять одеяло.
– Что, если мы встретим кого-нибудь на пути к деревне?
– Собака предупредит нас. Полагаю, кто-то спускается по реке. Может быть, охотники заблудились… – Они быстро пошли по узкой тропинке. – Не бойся, Шеннон.
– Я не боюсь.
– У тебя сердце стучит, как барабан.
– Может быть, это твое сердце громко стучит? – Она прижала ладони к его груди. Его сердце билось спокойно, неторопливо. – Ты в лучшей форме, чем я.
«Или вовсе не так уж хотел меня, как казалось», – печально подумала она.
Джон понимающе фыркнул.
– Вы тоже в нормальной форме, мисс Шеннон. Я собираюсь сегодня ночью заняться с вами любовью, несмотря на вмешательство Кахнаваки.
– Если это нападение… – слова замерли у Шеннон на губах, когда темноту наполнил протяжный требовательный крик совы. Джон сжал зубы.
– Проклятье! – Он подтолкнул Шеннон к просвету в частоколе. – Входи быстрее, Шеннон.
ГЛАВА 11
Слышался плач женщин, скорбный и мелодичный. По их удрученному, унылому виду Шеннон поняла, что немедленная опасность деревне не угрожает. Деревня не казалась настороженной, скорее – вымершей, безлюдной. Кахнаваки торопливо шел навстречу своему «брату». Шеннон физически почувствовала его боль – более глубокую, более мучительную, чем от небольшой раны, которую он нанес себе вечером. Инстинктивно ее потянуло к нему, но Джон остановил.
– Иди в вигвам и жди. Как только смогу, приду и расскажу новости. Иди!
Шеннон быстро миновала плакальщиц. Нет, она не пойдет в задымленный вигвам. Что она будет делать там одна? Присела к костру, пытаясь понять, кто же умер. Было ясно, что умерший занимал высокое положение в племени, – возможно, это мать вождя? Шеннон нахмурилась и упрекнула себя в забывчивости. Скоро погибнут все саскуэханноки. Будут стерты с лица земли! Уничтожены! Не пора ли ей смириться с этим?
Она переключилась на свое чувство к Джону, которое так много обещало – намного больше, чем ей подсказывал ее горький опыт. Ее нежная душа всегда мечтала и искала романтику, страсть, но никогда еще она не встречалась с ними. Теперь в ее жизнь вошел Джон Катлер. У Шеннон были мужчины, но связь с ними не принесла ей счастья и была печальной ошибкой.
Первый роман – обычное, вполне невинное трепыханье шестнадцатилетней Шеннон с двадцатидвухлетним студентом юридического факультета. Колином Марсалисом. Он настолько потряс ее, что полтора года после этой встречи она никому не назначала свиданий. Она мечтала о дне, когда встретит Колина в университете, и он будет считать ее равной себе – женщиной! А не несовершеннолетней с податливым телом.
Когда мечты ее сбылись и они встретились, Колин был обручен с дочерью богатого адвоката. И страсть Шеннон мгновенно переросла в платоническую дружбу и ревностное служение общей цели спасения окружающей среды и находящейся в опасности живой природы.
Страсть к судьбе земли. На время этого было достаточно. Но Шеннон жаждала интимных отношений. Жизнь осложнялась еще и тем, что помолвка Колина висела на волоске. Это ее страшно огорчало. Нет ли в этом ее вины? Смеет ли она принять его любовь? Только из-за этого она твердо сопротивлялась его настойчивым попыткам заняться любовью. Внешне Шеннон проявляла стойкость, внутренне же таяла от желания…
Потом в их жизни появился Дасти Камберленд. Колин настоятельно советовал помнить о деле, об «особых случаях». Свое время, свободу, будущее она отдала «Дастиз компани ».За это фирма перечислила четверть миллиона долларов коллегии адвокатов по защите окружающей среды, то есть Колину Марсалису. Потом Дасти захотел большего, осмелился просить ее руки и всего, что за этим следует. Колин толкнул ее в объятия миллионера, объявив о своей помолвке с блестящей рыжеволосой студенткой, отец которой был сенатором.
В объятиях Дасти Камберленда Шеннон потеряла не только свою невинность, но и свои иллюзии. Возраст Дасти лишал их секс эмоциональной окраски. Не то, чтобы Шеннон обвиняла себя за равнодушие к его ласкам, отсутствием у него техники. Она точно знала причину: она не любила. Шеннон прямо сказал об этом Дасти уже через неделю после того, как они впервые оказались в постели. Он рассмеялся и ответил, что влюбляться «глупо». Настанет день, и они станут самой преуспевающей парой на земле, как в финансовом, так и в сексуальном плане.
Колин использовал ее. Дасти попирал ее чувства.
Но теперь Джон Катлер с хриплым голосом и сильными мускулами пробудил в ней чувства и желания, которые могли существовать между мужчиной – настоящим мужчиной – и женщиной. Его заигрывания на пруду, его ласки через леотард… Его вызывающе жадное желание овладеть ею у ручья… даже изучающий поцелуй в хижине, когда он побрился… Все вело к рождению новой Шеннон Клиэри – озорной, страстной, оживающей только в руках Джона Катлера. Шеннон, которую может удовлетворить только его, равная по силе страсть.
– Шеннон.
– О, Джон, кто-то умер? Сочувствую, – она крепко обняла его. – Кто-нибудь из близких тебе людей?
– Убили кузена Кахнаваки.
– Которого? Не…
– Того, что привел тебя ко мне. Его очень любили. Он был единственной надеждой своей овдовевшей матери…
– Как тяжело! – Шеннон вздохнула. – Он был таким славным, и глаза у него были необыкновенно добрые. – Она нервно прикусила губу. – Ты сказал, – убили?
– Похоже, что так. Его товарищ говорит, что сенеки напали на них без всякого повода. Для Кахнаваки это двойное горе. Он три года терпеливо строил хрупкий, но многообещающий мир между саскуэханноками и сенеками.
– Вот как…
– Кахнаваки – вождь племени. Его тетя, мать юноши, требует кровавой мести, а не выкупа.
– А выкуп возможен?
Они отошли от женщин оплакивающих юношу, и Джон прошептал:
– Кахнаваки может напасть на обидчика. Это – его право. Он может обратиться к семье убийцы и потребовать выкуп для своего племени. Если ему нужна кровь, действовать надо быстро. Существует правило: кровавая месть совершается в течение двух дней. В противном случае, Кахнаваки лишается этого права.
– И хотя сенеки признают за ним это право, он боится, что хрупкий мир будет разрушен?
– Такая опасность существует. Я предложил, чтобы вместо Кахнаваки я совершил месть. Надеюсь, сенеки меньше будут обижаться на саскуэханноков, если удар нанесет белый человек…
– Джон! Ты предложил убить человека?
– Это мой долг, также как и Кахнаваки. Когда меня приняли в клан Волка, я обещал следовать их законам, – в волнении он запустил руку в пышную каштановую шевелюру. – Сенеки знают, что у мне есть право. Кроме того, я надеялся спасти этим авторитет Кахнаваки, как миротворца. Но это не имеет значения. Кахнаваки отказался наотрез. Он собирается все сделать сам, если его тетя не смягчится. Сейчас он разговаривает с ней у своего вигвама.
Шеннон взглянула на встревоженного вождя, напрасно старающегося уговорить убитую горем женщину, и покачала головой. Месть не вернет милого юношу. Она могла понять трагедию несчастной женщины и требование справедливого возмездия.
– Таков их закон, – сказал Джон.
Закон, который через два месяца послужит причиной еще более страшной мести…
– Может быть, мне поговорить с ней? Ты поможешь мне, Джон?
– Нет. Мы не должны вмешиваться. Видишь тех людей? Они идут, чтобы выразить свое соболезнование. Они из кланов. Черепахи и Медведя. Они пришли оказать поддержку кланам Волка и Бобра, понесшим тяжелую утрату. Такой ритуал. Для них это большое утешение. Наблюдай и учись, Шеннон, но не вмешивайся. – Джон погладил ее по щеке. – Не хотелось бы оставлять тебя здесь одну. Человеку постороннему ритуалы могут показаться странными и утомительными.
– Я здесь не одна, – холодно поправила его Шеннон.
– Я единственный брат Кахнаваки и должен идти с ним. Наконец, я сам хочу пойти с ним.
– Я иду с вами.
– Нет, – отрезал Джон.
– Я дойду с вами до хижины и останусь там с Принцем.
– Нет.
Шеннон уже знала, что он настроен решительно и непреклонно, поэтому сделала вид, что подчиняется.
– Вы уходите на рассвете?
– Мы уходим через несколько минут. Я вернусь через неделю, может, позже. Не знаю, точно.
– Герцогиня останется со мной?
– Конечно. – Выражение глаз смягчилось. – Ты все поняла, Шеннон?
– Да, Джон.
– Не хочу, чтобы ты сердилась на меня.
– Как я могу сердиться на тебя? – Она вздохнула и поцеловала его. – Будет ли у нас когда-нибудь возможность заняться любовью?
– До некоторой степени я рад, что нам помешали, – пробормотал он в раздумье. Послышалась отрывистая команда Кахнаваки, и Джон расправил плечи. – Вернусь, как только смогу. Герцогиня, присматривай за ней. – Джон повернулся и направился к своему брату, даже не поцеловав Шеннон.
Она смотрела ему вслед с чувством разочарования, граничащим со злостью. Что бы это значило? Он доволен, что их прервали? И это тот человек, который собирался на ней жениться? Мужчина, который не мог сдержать своих чувств, когда она рядом? Не говорят ли все эти чертовы кланы Волка, Медведя и прочих, что он раздумал на ней жениться и снова хочет саскуэханнокскую жену?
Шеннон украдкой наблюдала за беременной женой вождя Малиновкой. Пожалуй, поведение Джона легко объяснить. Он не хотел, чтобы его сумасшедшая возлюбленная осталась с ребенком, потому что…
«Потому что его могут убить», – печально сказала она себе. Ей хотелось побежать за ним, сказать, что любит его, что он ей нужен… Для него это было бы пыткой, если он ее любит. Если нет, он мог попасть в затруднительное положение. Спустя два месяца боль стала бы еще невыносимее, когда в один миг он потерял бы близкий ему народ и свою сумасшедшую женщину.
Если он переживает эту ночь… На сердце Шеннон, полное печали, легла невыносимая боль. Она тяжело вздохнула, глядя, как исчезают в лесу двое мужчин, двое братьев. Нужно взять свою сумку, тщательно спрятанную под одеялом в вигваме. Никто ее не заметит. Все поглощены ритуалом погребения. И хотя все были к ней добры, ей хотелось уйти из деревни как можно быстрее. Казалось, выполнить ее намерение совсем нетрудно. Герцогиня все время была рядом. Как бы бесцельно, они бродили по деревне, чтобы успокоить боль и беспокойство. Потом золотоволосая девушка и ее четвероногий друг исчезли.
* * *
Спустя несколько часов Шеннон проснулась, прислушалась к успокаивающему журчанию весеннего ручейка, потянулась, и на ее губax заиграла ленивая улыбка. Ей снился Джон Катлер. Сон был скандальным и недвусмысленным. Даже сейчас она трепетала от возбуждения и желания, отгоняя тревожные мысли. Почему Джон не с ней? Что его ждет? Кровавая месть…
– Не беспокойся, Герцогиня, – Шеннон вздохнула и погладила собаку. – Я уверена, с Джоном все в порядке. Он с Кахнаваки. А Кахнаваки будет жив по крайней мере до 16 июня. Правда? Поэтому давай верить, что они живы и здоровы. Как и решили ночью, мы с тобой вернемся в хижину. Ты можешь отвести меня туда? Можешь ты найти Принца?
Собака усиленно замахала хвостом, выражая свое согласие, и побежала к тропинке, по которой они шли ночью. На кустах вдоль тропинки росли темные ягоды. На вкус они были горькими, недозрелыми. Чтобы не утомить Герцогиню, Шеннон шла не спеша. День только начинался, и они успеют добраться к хижине до наступления ночи. Там они будут ждать возвращения Джона.
Несомненно, он будет недоволен, что они ушли тайком. Но он будет рад, что у них все в порядке, и его раздражение быстро пройдет. И она подарит ему любовь. Шеннон подробно обсудила этот вопрос с Герцогиней, и они решили, что она обязана сделать ближайшие недели самыми счастливыми в жизни Джона.
– Мне ясно, Герцогиня, – говорила она, спускаясь по пологому склону к прогалине, – Джон считает себя саскуэханноком. Ночью я не поняла, почему. Когда он сказал, что вызвался отомстить, потому что он в клане Волка, я осознала, что он всегда будет драться на стороне Кахнаваки. Значит, если бы меня не перенесли сюда, он бы погиб вместе со всеми 16 июня. Но я здесь. И могу все изменить. Правда, Герцогиня? Я спасу ему жизнь вопреки его желанию… даже, если это изменит ход истории… Да, я не позволю, чтобы с Джоном Катлером случилось что-нибудь плохое. Вот и все! – Шеннон усмехнулась, когда собака лаем подтвердила, что согласна с ней во всех отношениях. – Если передо мной стоит ясная цель, я всегда делаю все возможное, чтобы добиться ее. Поэтому, Герцогиня, старушка, если я и поклялась отказаться от этой дурной привычки, еще не значит, что я не спасу Джона Катлера. Я спасу его жизнь и сделаю все, чтобы он насладился каждой минутой этой жизни.
Казалось, выглянувшее из-за темной тучи солнце наполнило Шеннон своей энергией. И к величайшему удовольствию Герцогини, она прошлась «колесом» по залитой ярким светом прогалине.
– Пожалуй, я немного раздражена, – она помассировала запястье и сморщилась, заметив на предплечье порез. – Как только я начинаю чувствовать себя счастливой, обязательно что-нибудь напомнит мне, в какую переделку я попала. – Шеннон опустилась на траву и пожаловалась: – Что бы я не делала, я все время чувствую себя виноватой. Знаю, что не имею права так резко изменять направление развития истории. По-моему, единственный человек, кто может изменить историю, это – Джон Катлер. – Хихикнув, Шеннон вспомнила свой сон. – Он удивительный мужчина. Верно, Герцогиня? – Она осмотрелась. – Герцогиня, где ты?
Ее показная храбрость исчезла, как и ее собеседница. Шеннон вскочила на ноги. Она уже сомневалась в принятом решении. Допустим, она спасла Джона Катлера… Захочет ли он принять жизнь, за которую заплатили своими жизнями его друзья? Простит ли себе, что в трудную минуту не был рядом с ними, а занимался любовью с сумасшедшей? Не будет ли его постоянно преследовать мысль, что он, возможно, смог бы их спасти?
И наконец, не возненавидит ли он ее, Шеннон, за то, что она помешала ему драться рядом с Кахнаваки? Нетрудно представить себе его ярость, если, или когда, он узнает, что Шеннон могла предотвратить трагедию.
– Мне все равно! – Эхо от ее слов прокатилось по поросшим лесом холмам. – Я спасаю его. Решено! Герцогиня! – И не задерживаясь, Шеннон двинулась по направлению к хижине Джона. Она надеялась что собака, которой надоели ее бесконечные рассуждения, побежала на поиски Принца. К тому же, ей нужно подготовиться к встрече с Джоном.
Прежде всего, надо привести себя в порядок. Она искупается, постирает одежду и вымоет волосы шампунем, пахнущим сосной. Помнится, Джону понравился аромат ее волос. На всякий случай подкрасит ресницы.
Продолжая звать Герцогиню, Шеннон быстро шла по тропе, которая вскоре привела ее к ручью. Она переоделась в леотард, постирала грязную одежду и повесила сушиться на ветвях деревьев. Потом вошла в прохладную прозрачную воду.
Под ногами пружинил мягкий ил. Из него получится маска не хуже, чем в салоне красоты. Шеннон наложила ил на лицо, расплела волосы и тщательно вымыла шампунем. Раньше у нее никогда не было ощущения легкости и покоя – даже на водах, куда ее часто посылал Дасти. Ей хотелось, чтобы Джон увидел ее такой, какой она была в ту минуту – красивой, естественной, переполненной любовью. Ей даже захотелось, чтобы он появился здесь сейчас, пусть это и нарушило бы ее планы. «Не говоря уже о том, что ему никогда не понять, что такое косметическая маска», – поддела она себя, смывая с лица глину и с удовольствием проводя пальцами по мягкой, шелковистой коже.
Одежда еще не высохла, и Шеннон решила позагорать. Она нанесла крем для загара и вытянулась на траве на берегу ручья. Легкий загар ей не помешает. Когда Джон вернется домой, она должна быть неотразимой…
Судьба сыграла с бывшей моделью очаровательную шутку. До сих пор, по первому же требованию в ее распоряжение предоставлялись лучшие косметологи и парикмахеры. Ей никогда не доводилось приводить себя в порядок самой. Втайне она презирала многие из этих мелочей, возмущаясь тем, что такие несерьезные и незначительные вещи ценила намного выше, чем нравственность, любовь и доброту.
«Просто в те дни у тебя не было мужчины, которого хотелось свести с ума», – посмеивалась она над собой, вспоминая, как фотограф умолял ее: «Подай себя, Шеннон, детка! Оближи губы! Встряхни кокетливо головой, чтобы волосы рассыпались по плечам. Своди с ума этих парней!» И она равнодушно встряхивала гривой золотистых волос и улыбалась в объектив сексуальной улыбкой.
Сейчас ей было кого околдовывать. Шеннон расчесывала свои длинные золотистые волосы, кокетливо встряхивая головой и улыбаясь той улыбкой, которая сводила с ума миллионы парней и приносила фирме Дасти миллионные прибыли. «Думай о сексе, Шеннон», – часто говаривал ей фотограф.
– С удовольствием, – прошептала она.
Из кустов выскочила Герцогиня, и сексуальные мысли Шеннон мигом улетучились. Кажется, собака решила, что ее новой хозяйке пора обедать. Она положила к ногам Шеннон мягкий пушистый серый комочек. Та только ахнула от ужаса. Кролик! Явно мертвый! Собака смотрела на нее, довольно помахивая хвостом.
– Это мне? – прошептала Шеннон. – О, Герцогиня, дорогая… – Шеннон разрывалась между любовью к невинным животным и любовью и благодарностью к своей верной спутнице. Потом погладила собаку. – Спасибо, девочка. Очень мило с твоей стороны…
Собака выжидательно смотрела на Шеннон.
– Ты хочешь, чтобы я его приготовила? Думаю, что не смогу сделать этого, Герцогиня. А если мы закопаем его? – Тут Шеннон пришло в голову, что собака, возможно, тоже проголодалась. Надо заставить ее съесть кролика, и где-нибудь подальше, чтобы ей не было видно. – Давай отнесем его домой. И там… я приготовлю его для вас с Принцем. Потом подумаем, что можно сделать, чтобы такое не повторялось. Я сейчас оденусь, и мы пойдем… – Шеннон надела сухое белье и футболку, повесила джинсы на сумку, сунула ноги в серые теннисные туфли, оглянулась и задохнулась от неожиданности.
Перед нею стоял Джон. Герцогиня не залаяла, когда он подходил. Вот он здесь, высокий, стройный, покрытый пылью. Зеленые глаза скользили по стройным длинным ногам.
– Добрый день, мисс Шеннон, – лениво сказал он.
– Джон! – она бросилась ему на шею и стала осыпать его поцелуями. – Ты здесь!
– Ты тоже здесь, – заметил он. – Разве я не сказал, чтобы ты ждала меня в деревне? – его рука скользнула под футболку. – И разве я не просил тебя сжечь «эту штуковину»? – жалобно спросил он.
Шеннон легко рассмеялась.
– Ты опередил свое время на сотни лет, – в ее грудном голосе послышались хрипловатые нотки. – Я очень рада видеть тебя. Я так за тебя беспокоилась. Все обошлось? А где Кахнаваки?
– Он с Малиновкой. Он хотел пойти со мной, чтобы найти тебя, но я знал, что Герцогиня не даст тебя в обиду.
– Она даже пыталась накормить меня, – Шеннон внимательно вглядывалась в лицо Джона. В нем было что-то новое: то ли изменилось выражение глаз, то ли тверже стала линия рта. Она не могла понять, и это вызывало беспокойство. Его лицо, чувственное, страстное, таинственное, волновало ее. – Что случилось? Что-то изменилось?
– Это так заметно? – поразился Джон. – Сядь рядом со мной, Шеннон. – Да, кое-что произошло…
«Родился ребенок?» – Она подумала, что только чудо появления на свет нового существа могло привести в восторг такого сурового человека, как Джон.
– Я хочу разделить с тобой свою радость, Шеннон. Я хочу… делить с тобой… все… – Он провел пальцем по ее стройной ноге.
– Вы с Кахнаваки отправились на поиски убийцы, – Шеннон вспыхнула, когда его палец погладил внутреннюю часть бедра. – Вы нашли его?
– Я думал, нам придется долго преследовать его.
– Но ведь вы знали, кто он?
– Знали. Он всегда причинял беспокойство… Они взяли его в плен во время «траурной войны». Ты слышала о такой?
– Нет.
– Долгие годы сенеки воевали с северными племенами. В одной жестокой схватке погибло несколько детей. «Траурные войны» велись не ради мести, а как средство захвата детей, чтобы заменить погибших.
– Вы воруете детей?
– Обычная практика. Мне тоже это кажется странным, но здесь так принято. Этот ребенок был испорченным и обидчивым. Он и до этого причинял неприятности своему племени. К несчастью, его приемные родители – люди могущественные. Они всегда защищали его.
– И что было дальше?
– Мы остановились на отдых часа через два после того, как покинули деревню. Кахнаваки готовился к худшему: к панике, которую могло вызвать у его народа крушение надежд на мирную жизнь, когда, как из-под земли, перед нами появилась группа индейцев-сенеки. Оказывается, наша охрана заснула. Одно это могло привести в уныние. Как сказал Кахнаваки, неподходящее время, чтобы умирать. Он ждет своего первенца, мне… – Джои нежно погладил Шеннон по щеке, – только что посчастливилось встретить женщину, с которой я мечтаю прожить всю свою жизнь. Совсем неподходящее время, чтобы умирать.
