Текст книги "Затерянные во времени"

Автор книги: Кейт Донован

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА 2

Полянка, не более десяти ярдов шириной, была залита ярким солнечным светом, как и в тот памятный день, когда они с Филиппом стояли рядом, отдавая дань любви своему отцу и горюя о нем. Навсегда это место останется последним пристанищем отца. Вдруг Шеннон пронзила мысль, что она каким-то непонятным образом связывает своего отца с будущим, как и он ее – с прошлым. «На этот раз я не отступлю. Хватит бездумно плыть по жизни, – подумала она с горечью. Ужасно, я чуть не вышла замуж за Дасти! Сколько же раз в жизни я ошибалась! Ради тебя, отец, ради Филиппа я должна постараться изменить свою жизнь. Я знаю, Фил не преуспеет в жизни, пока я не налажу свою. – Представив себе, как Филипп поморщился бы от ее слов, Шеннон добавила: – Конечно, я делаю это не для Фила или тебя… Я делаю выбор ради себя, ради Шеннон Клиэри». Торжественно объявив о своем решении, она растянулась под тенистым деревом гикори. [5]5
  Гикори – род деревьев сем. ореховых; произрастает в Сев. Америке (Прим. пер.).


[Закрыть]Вспомнился энергичный напористый Колин, ее первая, неожиданная, совсем не нужная любовь. Он сыграл немаловажную роль в ее выборе жизненного пути.

Для Шеннон имя Колина означало «вечно быть перед кем-то в долгу». С той минуты, когда красавец-первокурсник с юридического факультета впервые выступил в школе перед классом шестнадцатилетней Шеннон, он беспрестанно произносил напыщенные речи об ответственности каждого человека на земле перед окружающей природой. После собрания Шеннон застенчиво подошла к нему, чтобы рассказать о своей любви к Земле и домашним животным. Он предложил подбросить ее домой. Но вместо дома завез в небольшой лесочек, где отговорил от выбранной профессии ветеринарного врача и заявил, что она эгоистка, потакающая своим желаниям.

– Собираешься лечить пуделей разжившихся богачей, когда тысячи и тысячи бездомных животных становятся жертвами отвратительных экспериментов, проводимых алчными изготовителями косметических средств? – вопрошал он, а его гладкая теплая рука уверенно скользила под ее розовым свитером. – Если бы ты действительно любила животных, то стала бы их защитником, а не врачом.

И Шеннон последовала совету своего вдохновенного и обаятельного наставника, решив стать адвокатом и партнером Колина по работе в Обществе защиты окружающей среды. Потом на горизонте замаячил Дасти Камберленд со своими миллионами. Он предложил Шеннон выгодный контракт на рекламу джинсов, и снова Колин воспользовался ею и ее болезненным чувством ответственности. Будто наяву, она услышала ровный безапелляционный голос.

– Ну и что из того, что ты не хочешь быть моделью? Нужно служить своему долгу, а не собственному «я».

– Но ты же говорил, что нужны преданные делу адвокаты…

– Адвокатов сейчас хоть пруд пруди. А нам нужны деньги! У тебя появилась возможность принести значительную пользу нашему делу. На заработанные тобой бабки я смогу изменить этот жестокий мир!

Шеннон глубоко вздохнула, потянулась, и застенчивая улыбка заиграла у нее на губах при воспоминании о настоящем. Да, погоня за большими деньгами стала у них навязчивой идеей. Они забыли, что на Земле существуют красота, чистота и благоухающий аромат молодости. Они похоронили себя: Колин в адвокатской конторе в небоскребе из стекла и бетона… Шеннон под обжигающим светом юпитеров на ложе из искусственного розоватого песка…

Интересно, когда Колин Марсалис в последний раз выезжал на природу? И с какой стати разгорелся весь этот сыр-бор, перешедший в небольшую потасовку с Дасти, когда она поняла, что они ошибаются и им надо расстаться? Теплый приятный весенний ветерок, прилетевший с гор, шелестел листвой и нежно гладил щеки и волосы Шеннон, убаюкивая ее.

Солнце уходило за горизонт, когда Шеннон проснулась. Она ничуть не встревожилась. Сон был безмятежным, сновидения – добрыми и приятными. Тишина и покой окружали ее. Эта земля – ее заветная земля; а завтра она отправится к «священной земле» саскуэханноков, как ее назвал Даг. Холодок пробежал у Шеннон по коже. Но виной тому был не прохладный ветер, подувший от реки. Она точно знала, это – из-за мучительных воспоминаний о «Бродячем духе», вынуждающем ее вернуться в палатку. Неужели она верит, что стоит ей завтра ступить на «священную землю» индейцев, как она снова увидит разъяренный дух?

В «Девственном лесу» ничего не говорилось ни о росте саскуэханноков, ни об их глазах, обвиняющих и преследующих незваного гостя. Воображение Шеннон с готовностью, охотнее и быстрее откликалось на эти мысли, чем могла их отвергнуть логика. Что такого сделала Шеннон, что вызвало гнев духа? Почему он предстал перед ней, а не Филиппом? Почему детские воспоминания так ярко и живо встали перед ней именно здесь, в памятном для нее месте?

Логично или нет, но завтра она попросит смотрителя проводить ее на землю племени саскуэханноков. Шеннон не отважилась отправиться в путь безоружной: в ее сумке между шоколадным тортом и туалетными принадлежностями валялся баллончик с газом «мейс». [6]6
  Масе (англ.) – «мейс» – газ нервного и слезоточивого действия.


[Закрыть]Однако она не сомневалась, что привычное для людей XX века оружие остановит или отпугнет ее Немезиду. [7]7
  Немезида – богиня возмездия (Прим. пер.).


[Закрыть]

– Прекрати, Шеннон! – приказала она себе вслух.

Эта новая, уверенная в себе Шеннон Клиэри боится духов? Уговаривая себя не откладывать в долгий ящик и тотчас отправиться в путешествие без очаровательного защитника к наводящему ужас месту, заночевать там, победить свой страх, она знала, что не сможет найти дорогу в кромешной темноте, опустившейся на лес.

– Значит, завтра ты пойдешь одна и встретишься лицом к лицу со своим «духом». Эту ночь ты проведешь здесь, рядом с отцом… Разожжешь костер, съешь кусочек торта и подумаешь о будущем.

Головная боль прошла, и, собирая ветки и листья для костра, она чувствовала себя родившейся заново, почти такой же, как четырнадцать лет назад. Сложив сухие ветки шалашиком, как учил юный бойскаут Филипп, Шеннон поискала в сумке спички. Спичка вспыхнула сразу, Шеннон оцепенела от охватившего ее странного ощущения, от которого волосы на голове поднялись дыбом. Воздух вокруг нее словно уплотнялся от нарастающей ярости. Казалось, сама земля кричала от боли и гнева, хотя стояла мертвая тишина… Шеннон оглохла… и ослепла… Потом почувствовала, как на нее навалились, давя и дробя, невидимки, вглядывающиеся в нее пытливыми, пронзительными глазами. Воздух стал густым и влажным… Стало трудно, почти невозможно дышать, двигаться, думать. Жизнь вытекала из нее по капле, и сама она становилась такой же бестелесной, невидимой, как эта безымянная безликая масса.

Удивляясь и ужасаясь, она словно раскачивалась в воздухе… И вдруг свет померк у нее в глазах, и ее поглотила тьма.

* * *

Шеннон очнулась и почувствовала тупую пульсирующую боль в виске, прижатом к влажной, пахнущей плесенью земле. Воздух и земля были холодными, но по телу разливалось приятное тепло. Она осторожно потянулась, все еще не уверенная – жива ли она в общепринятом смысле слова.

Те, безликие, исчезли, рассеялись, как туман, но даже с закрытыми глазами Шеннон чувствовала, что она не одна, что кто-то молча стоит рядом, внимательно разглядывая ее. Собрав все свое мужество, она заставила себя открыть глаза и вернуться к жизни.

Было светло, и Шеннон увидела перед собой три пары ног. В висках застучало еще сильнее, стоило лишь подумать, что надо поднять глаза и посмотреть на людей. С трудом ее взгляд скользнул по обутым в мокасины и обтянутым штанами из оленьей кожи ногам вверх, к лицам стоящих над нею в молчании незнакомцев.

Неприятное ощущение! У нее, наверное, галлюцинации… Если не смотреть на привидения, их и не будет. Но Шеннон, как завороженная, уставилась на них. «Не смотри», – сказала она себе. Если смотреть пристально, всегда появляются видения и миражи. Но какая-то невидимая сила заставляла ее, не отводя взгляда, смотреть на незнакомцев, панически боясь прочитать в их глазах свой смертный приговор.

Однако ни глаза, ни губы, ни поведение темноглазых мужчин ничего не говорили ей. Напротив, Шеннон чувствовала, что ее глаза выдают замешательство, ее распростертое на земле тело беззащитно; и ее голос, когда она заговорит, будет дрожать и выдаст ее.

Незнакомцы бесстрастно смотрели на Шеннон. Несомненно, они смотрели на нее и раньше, когда она была без сознания. Если бы они хотели помочь пострадавшей женщине, разве не попытались бы привести ее в чувство? Если бы они хотели воспользоваться беззащитной беспомощной женщиной, разве бы медлили? Наверное, в ней или, скорее, в ее внешности, есть что-то необычное, настораживающее, что заставляет их держаться на расстоянии.

Шеннон приказала себе молчать. Эти парни вряд ли говорят по-английски. Посмотри на них внимательно. Ты знаешь, кто они… но не хочешь признаться в этом.

Саскуэханноки! Ей отчаянно захотелось, чтобы на их месте оказались образованные индейцы-сенека из XX века, вроде автора «Девственного леса», кто с нескрываемой горечью написал правду об индейцах. «Но люди, одетые в кожаные штаны и куртки с бахромой – саскуэханноки», – с уверенностью подумала Шеннон.

Разум отказывался соглашаться с ней и искал объяснения. Может быть, это актеры или участники представления о далеких предках, или молодые лоботрясы, решившие вдали от дома, на природе, поиграть в индейцев… Но в душе Шеннон сознавала, что они не из XX века, не ее современники в маскарадных костюмах. Все гораздо серьезнее. Она оказалась в XVII веке, и преимущество темноглазых незнакомцев в том, что они в своем времени.

У нее тоже есть преимущество, безнадежно подумала Шеннон. Она – женщина XX века… Как могла она оказаться в XVII веке?! Одна эта мысль может довести до инфаркта. Но при таком обороте дела ей понадобится помощь кардиолога…

«У меня начинается истерика, – подумала Шеннон. – Я брежу… У меня истерика… Если я сейчас же не успокоюсь, то получу инфаркт. А эти парни, естественно, не знают, что такое Центр кардиопульмонарного оживления…»

Явно обеспокоенный, самый высокий из троих индейцев покачал головой и произнес несколько отрывистых, резких слов. Шеннон надеялась, что он обращается к своим соплеменникам, но черные глаза пристально смотрели на нее.

– Я сплю… Мне все это снится… Пожалуйста, не делайте мне ничего плохого, я ведь скоро проснусь, – пробормотала она.

Высокий индеец слегка прищурился и протянул руку, будто хотел прикоснуться к ее лицу. Не желая обидеть его, Шеннон сдержалась, не вздрогнула, не шелохнулась. Его пальцы легко коснулись серьги.

– О! – Шеннон облегченно улыбнулась. – Сережка? Она тебе нравится? Хочешь ее? – быстро сняв серьгу, она смущенно протянула ему ладонь с крохотным золотым дельфинчиком. – Вот, возьми. – Он недовольно заворчал, а его соплеменники громко и весело захохотали.

Глаза индейца грозно засверкали, но юноши продолжали посмеиваться над ним, и Шеннон поняла, что ненароком привела его в смятение. Надевая серьгу, растерянно посмотрела на него и сказала извиняющимся тоном:

– Попробуем по-другому… Скоро я должна проснуться… К тому же, очень хочется есть.

Шоколадный торт! Шеннон была уверена, что пища – универсальный язык общения даже при галлюцинациях. Она опустилась на колени и стала рыться в сумке, единственном напоминании, что она из XX века. Пальцы нащупали и осторожно сжали газовый баллончик. Обучение применению газового оружия было неизбежной уступкой мрачным сторонам жизни, зато психологическая подготовка, которую она проходила в кардиологическом центре, доставляла ей огромное удовольствие. Ей хорошо известно, как нужно поступать в случае опасности, и сон это или не сон, но ей угрожают, и она воспользуется баллончиком, когда потребуется защититься.

Смех прекратился. Индейцы с бесстрастными лицами наблюдали за ней. Уверенно глядя в глаза высокого индейца, Шеннон достала газовый баллончик твердо стала на ноги. – Я не хочу причинять вам боль, – заявила она. – Но и вам не позволю обидеть себя. Отойдите! Немедленно! – Они не сдвинулись с места. Тщательно подбирая слова, Шеннон объяснила: – Это – оружие… как ружье или нож. Бах-бах… Понятно? Не вынуждайте меня применить его.

Индейцы, энергично жестикулируя, заговорили между собой. Шеннон вздохнула с облегчением. Так или иначе, она справилась с ними. Так или иначе, эта психодрама [8]8
  Психодрама (мед.) – метод групповой психотерапии (Прим. пер.).


[Закрыть]символична в ее жизни: она повзрослела, отказалась играть роль жертвы, готова отвечать за себя…

Высокий индеец (Шеннон уже поняла, что он – вождь племени) снова обратился к ней. Тон его голоса изменился: он уже не рычал. Казалось, он перенял ее манеру общения и защиты. Его глубокий, мелодичный голос пленил и очаровал Шеннон. В нем звучали и доброта, и мягкость, и спокойствие, и беспристрастность.

На его тираду Шеннон ответила самым сердечным и искренним тоном:

– Меня зовут Шеннон. – Сунув в сумку ненавистный баллончик, она облегченно вздохнула. – Нет необходимости в насилии. Мир, окей? – И довольная собой, подняла руку в приветствии, которое считала всеобщим символом мира.

Усмехнувшись, вождь саскуэханноков подошел к Шеннон и погладил ее лицо, волосы… И ей вдруг стало ясно, что он неправильно истолковал ее жест. А, может быть, этот человек прочел ее мысли и понял, что ее потянуло к нему? Он околдовал ее чарующим голосом, бездонными очами, красиво очерченными высокими скулами…

«Ты сошла с ума?» – спросила себя Шеннон и отпрянула от него, гневно сверкнув глазами.

– Не трогай меня! – Снова раздался взрыв смеха. На лице вождя отразились досада и негодование. Шеннон поняла, что он теряет терпение. – Извини. Это моя вина, – тихо промолвила она.

Прозвучал резкий, отрывистый приказ, на этот раз соплеменникам. Вождь решил игнорировать Шеннон. Стройный улыбающийся индеец схватил ее за руку, показывая, что она должна следовать за ними. Тем временем вождь саскуэханноков скрылся в зарослях. И вдруг, испугавшись невесть чего, Шеннон схватила сумку и бросилась за ним, сопровождаемая фыркающими от смеха молодыми индейцами.

Быстрым ровным шагом они шли сквозь чащу. Красота окружающей природы поразила Шеннон, заставив забыть, в какой переплет она попала. Это был знакомый ей с детства Олтонский лес. Но деревья и кустарники были зеленее, пышнее, выше. В кронах деревьев звонкоголосые птицы распевали свои весенние песни. И воздух в этом лесу был, казалось, чище, более пьянящим, и тропинки гораздо шире и идти по ним было легче.

Вокруг стояли могучие деревья с такими густыми кронами, что местами их ветви переплетались, не пропуская солнечного света, и передвигаться приходилось почти в полной темноте. Тропинка, петлявшая по лесу, часто выходила на освещенный солнцем берег реки, где было легче идти. Шли молча. Молодые индейцы – рядом с Шеннон, вождь – на несколько шагов впереди. Шеннон хотелось быть рядом с ним, но она опасалась, что опять ненароком приведет его в замешательство. К тому же, ей было необходимо обдумать свое положение и прийти к какому-то решению.

Главное, ей следовало определить, спит она или проснулась. Если это сон, то длинный, с мельчайшими подробностями, и совсем не похожий на ее обычные сны. Значит, она не спит. Шеннон вспомнила, что не ложилась спать, а разжигала костер, как вдруг потеряла сознание. Интересно, можно ли видеть сны в бессознательном состоянии? Но она ведь не просто потеряла сознание, его у нее отняли непонятные зловещие силы. Значит, это не сон, а игра воображения или бред. Возможно, это последствия сотрясения мозга? Запоздалая реакция? Разве с ней происходило нечто подобное при последнем сотрясении мозга?

– Нет, ничего подобного не было! – воскликнула потрясенная Шеннон, чем удивила себя и своих спутников, и резко остановилась. «Разве ты не видишь, – отчаянно пронеслось у нее в голове, – все иначе, чем в прошлый раз, когда я увидела дух и ударилась головой. Теперь я уверена в этом. И, если дух был, то и эти призраки реальны. Ты существуешь? Ты настоящий? Шеннон подошла к вождю, с любопытством смотревшему на нее, и коснулась его красивого лица.

– Хочу, чтобы ты был реальным. Не знаю почему, но очень хочу. Уверена, что ты не причинишь мне зла, и… – повернувшись, она обвела рукой бледно-голубое небо, темноствольные деревья, реку. – Как здесь красиво, тихо! Хочу, чтобы существовала эта красота, этот рай.

Вождь медленно наклонил голову, что-то сказал искренно и сердечно и жестом показал, что нужно идти. Мягким движением руки Шеннон остановила его.

– Я хочу угостить тебя. Тебе понравится. – Она достала из сумки кусочек торта и поднесла к его губам. – Ам-ам… – показала она.

За спиной раздался веселый смех, и вождь зло посмотрел на нее. Опять она поставила его в неловкое положение! Теряя терпение, Шеннон повернулась к воинам:

– Ну что вы смеетесь? Попробуйте, это пища. Она вкусная, – разделив торт, она мимикой показала, какой он вкусный.

Стоящий рядом стройный индеец мужественно поднес к губам свой кусочек и осторожно надкусил его. По его лицу разлилась блаженная улыбка, и второй индеец съел свою долю. Вождь покачал головой и решительно вернул торт Шеннон.

Отрывистая команда, и они двинулись в путь, все убыстряя шаг.

Их нежелание слушать ее, разговаривать с нею обнадеживало молодую женщину, оказавшуюся в затруднительном положении. Было ясно, что индейцы не собирались приставать к ней или ограничивать ее свободу. Шеннон была убеждена в их искренности и твердо верила, что они не причинят ей вреда, покормят горячей пищей, позволят вымыться в близлежащем ручье и заночевать под звездами.

Будь то сон, галлюцинация или паранормальное явление, оно не продлится долго. Наступит час и определенным образом в определенном месте Шеннон вернется «домой», в мир ревущих вездеходов и автоответчиков, Дасти-джинсов и адвокатов, загрязненной окружающей среды и алчности… В мир, где, несмотря на ее боевой дух и искреннее желание помочь, боль и разочарование отравляют ей жизнь.

В детстве и юности Шеннон ласкали и баловали, но обостренное чувство вины никогда не оставляло ее. Никто, кроме ее брата Филиппа не любил ее так искренне, нежно, самозабвенно. Она дарила такую же бескорыстную любовь всему живому, от безобидных чаек, погибающих из-за разлитой в океане нефти, до высокомерного эгоистичного Колина Марсалиса, который расчетливо и жестоко использовал ее для достижения своих корыстных целей.

Шеннон попыталась выбросить из головы воспоминания о мире, из которого ее так грубо вырвали, и почувствовала себя необычайно спокойно среди величественной природы рядом с новыми молчаливыми друзьями.

Они шли молча более часа. Одаренная богатым воображением Шеннон рисовала картины будущего. Скоро они доберутся до саскуэханнокской деревни. Красивый вождь познакомит ее с обычаями своего народа, будет терпеливо обучать своему языку и изучать ее язык. Они полюбят друг друга, будут дружно жить в скромном вигваме, почитая природу; растить детей на чистом, свежем, ничем не загрязненном воздухе.

Дети родятся необычайно красивыми и унаследуют темные глаза, густые черные волосы, смуглую кожу и изумительную улыбку отца и длинные темные пушистые ресницы матери. Шеннон считала, что ресницы – ее единственное богатство. Дети вырастут поразительно здоровыми. Стоит только посмотреть, как легко шагает по тропинке вождь и грива черных волос блестит на полуденном солнце, чтобы понять, как крепок он физически.

Каким чудом, какие сверхъестественные силы послали ее ему? Не понимая и не осознавая, как и почему это случилось, Шеннон была убеждена, что все виденное существует в действительности. И она благодарная им за это. Она не упустит случая. Если бы голова не болела так сильно, она подумала бы, что попала в рай.

Спутники Шеннон не разговаривали с ней. Лишь однажды, во время короткого отдыха на берегу ручейка, стройный индеец с изумлением принялся рассматривать ее теннисные туфли. В свою очередь, Шеннон хотела полюбоваться сложным узором из бус на кожаной куртке, но, наученная горьким опытом, решила воздержаться от необдуманных попыток завязать дружбу с кем бы то ни было, кроме красавца-вождя.

Вождь подошел к Шеннон только на берегу плавно несущей свои воды реки у привязанного к дереву каноэ и помог ей войти в него. Шеннон сидела позади вождя, с восхищением любуясь играющими на его спине мышцами и сильными мускулистыми руками. Каноэ легко скользило по водной глади. Шеннон затрепетала от счастья, когда вождь оглянулся и посмотрел на нее.

Она подумала, что если бы была возможность остановить мгновение, она выбрала бы это: плавно мчащееся по реке каноэ, и спокойные люди, сидящие рядом с ней. Вождь, натура сильная, живет в гармонии с окружающей природой. Мысли Шеннон не были сексуальными, но она подозревала, что вспыхнула бы, как спичка, захоти этого сидящий рядом мужчина. Каноэ уткнулась носом в берег, и мгновение прошло. Над деревьями курился дымок. Шеннон, сгорая от любопытства, быстро пошла, почти побежала в ту сторону. Ее спутники отстали. Было слышно, как вождь что-то строго говорит молодым индейцам. Наверное, напоминает им, что первым увидел ее, подумала Шеннон с гордостью. Она выбежала на опушку леса. Вдали виднелась одинокая маленькая хижина. Шеннон нервно огляделась. Возможно, саскуэханноки не живут в вигвамах. Где же остальное жилье? Рядом с хижиной сарай и уборная. Другого жилья не было видно. Над крышей поднимались колечки дыма, и Шеннон огорчилась: наверное, это жена вождя. Насмешливо взглянув на него, спросила:

– Это твое жилище? Мне нравится…

Мягкая, доброжелательная улыбка осветила лицо вождя. Шеннон вздохнула с облегчением и легко подчинилась, когда он велел ей идти к хижине, а сам пошел позади. Она верила этому человеку. Филипп был бы потрясен ее доверчивостью. Он всегда говорил, что она не разбирается в мужчинах.

Они подходили к хижине, когда с грохотом распахнулась дверь. Громадный, косматый неопрятный человек с рыжей всклокоченной бородой и деревянной ногой ковылял им навстречу. И вдруг он словно прирос к месту, как громом пораженный. И Шеннон застыла от ужаса: у нее подкосились ноги и появилось дурное предчувствие. Еще не видя его лица, она тряслась от страха, ощущая исходящую от него опасность. Индеец больно сжал ее руку и подтолкнул к этому ужасному животному в образе человека.