Текст книги "Незримое, или Тайная жизнь Кэт Морли"
Автор книги: Кэтрин Вебб (Уэбб)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Кэт развернулась, чтобы уйти и потянула за руку Тэсс, выводя ее из оцепенения.
– Погоди-ка, Кэтрин. Вот, почитай-ка это. Может быть, мы еще сделаем из тебя мыслящую социалистку, быть суфражисткой неприлично, – сказал Джентльмен, протягивая ей стопку брошюр Фабианского общества.
Кэт с жадностью их схватила и прочла название на верхней: «Памфлет № 144. Станок: его хозяева и слуги». Джентльмен знал ее страсть к чтению – он сам ее прививал.
– Спасибо, сэр, – сказала она, искренне обрадовавшись.
Он рассеянно похлопал ее по плечу и отвернулся. Как только они снова оказались под лестницей, Тэсс шумно вздохнула, как будто в течение всего разговора не осмеливалась дышать.
– О боже, я уж думала, он нас вышвырнет на улицу! – заплакала она.
– Не говори глупостей, я же обещала, что ничего не будет, – сказала Кэт, беря ее за плечи и слегка встряхивая.
Тэсс утирала с глаз слезы облегчения и улыбалась.
– Не понимаю, откуда в тебе столько храбрости, чтобы разговаривать с ним вот так! Я бы, наверное, умерла от страха!
– Ты не понимаешь? Неужели трудно догадаться? – серьезно проговорила Кэт.
– О чем догадаться, Кэт? Что ты хочешь сказать? – спросила Тэсс с недоумением.
Обернувшись через плечо, Кэт увидела, что миссис Хеддингли возвышается в темном дверном проеме своей комнаты. Экономка взирала на нее осуждающим взглядом.
– Не важно. Пошли, пора за работу, – сказала она.
После того случая они пару недель не ходили агитировать. А когда пошли снова, то старались держаться подальше от тех магазинов, куда заходит за табаком и спичками Берни.
Эстер застала Кэт наверху подвальной лестницы, застывшую, погруженную в воспоминания. Ее неподвижность беспокоит Эстер, и мгновение она колеблется, не зная, что делать. Наконец Эстер громко кашляет и видит, как девушка вздрагивает.
– А-а, Кэт… Не могли бы вы зайти ко мне в гостиную? – произносит она и идет обратно, а темноволосая девушка следует за ней.
– Мадам? – произносит Кэт и останавливается перед ней, опустив руки.
Эстер хотелось бы, чтобы она либо сцепила их перед собой, либо держала за спиной, однако она не знает, в какие слова облечь подобную просьбу. Просто ей кажется неправильным, что руки просто болтаются по бокам. Эстер будто боится, чтобы руки вдруг не сделали чего-то, что им не положено.
– Кэт… – Эстер улыбается. – Я получаю от миссис Белл некоторые жалобы на вас, потому что вы не всегда проявляете должное уважение… Нет, прошу вас, дайте договорить, – произносит она, когда Кэт, кажется, хочет запротестовать. – Очевидно, вам требуется время, чтобы привыкнуть к здешней жизни, и это вполне естественно после… того, что вам пришлось пережить. Я подробно расспросила миссис Белл о вашей работе, и оказалось, что у нее нет никаких нареканий. Должна сказать, если у Софи Белл нет никаких нареканий, то их ни у кого не может быть!
– Эта женщина меня ненавидит, – сообщает Кэт без всякого выражения.
– Нет! Я уверена, что нет! Если она с вами строга, то только потому, что очень заботится о том, чтобы все было сделано как надо… В любом случае мы с викарием довольны вашей работой и будем довольны еще больше, если вы и дальше останетесь с нами, однако я вынуждена просить вас: выказывайте миссис Белл то уважение, какого она заслуживает. В конце концов, она экономка и проработала в этом доме много лет. Не стоит враждовать с ней, – завершает речь Эстер. Кэт смотрит на нее пристальным взглядом и ничего не отвечает. Эстер надеется, что в данном случае молчание знак согласия. – Ладно, этот вопрос мы решили. Вот, Кэт, это я приготовила для вас. Небольшой подарок, чтобы вы могли украсить свою комнату. – Она протягивает Кэт рамку с картиной, вышитой крестиком.
Кэт мгновение смотрит молча, но, когда она снова поднимает голову, глаза ее блестят от нахлынувших чувств.
– Спасибо, мадам, – произносит она отрывисто, как будто у нее сдавлено горло.
Эстер улыбается, понимая, что Кэт сейчас удивлена и обескуражена.
– Пожалуйста, детка. А теперь можете вернуться к работе, – говорит она, отпуская ее.
Кэт выходит из комнаты, напряженно вздернув плечи.
В кухне Кэт бросает вышивку на стол и смотрит на нее, гневно прикусив нижнюю губу. Входит мальчик от бакалейщика с коробками, силясь разглядеть из-за стопки пакетов с мукой, рисом и желатином, куда он идет.
– Нет, разве можно в такое верить? – обращается к нему Кэт, гневно махая на вышивку в рамке.
– В какое, мисс? – спрашивает мальчик. Ему на вид не больше двенадцати лет.
– Вот в такое! – Кэт поднимает подарок и яростно потрясает перед ним.
Мальчик подходит ближе, близоруко щурит глаза и читает с запинкой:
– До… до…
– Достоинство! – гневно отрубает Кэт.
– Достоинство слуги – в сми… рении, – читает мальчик, поднимая на нее глаза, чтобы понять, верно ли он прочел.
– Ты можешь в это поверить? – снова спрашивает Кэт.
Мальчик пожимает плечами в недоумении.
– Я точно не знаю, мисс, – мямлит он и спешно отходит от нее.
– По какому поводу сыр-бор на этот раз? – интересуется миссис Белл, вразвалку входя в кухню и бухая на плиту чайник.
– Ничего такого, что касалось бы вас, миссис Белл, – отвечает Кэт равнодушно.
– Все в этом доме касается меня, девочка моя, – поправляет экономка. Она замечает вышивку на столе, берет и рассматривает. – Это она для тебя вышила? – (Кэт кивает.) – Так из-за чего же ты кипятишься?
– Я… я не согласна с этим утверждением.
Миссис Белл смотрит на нее проницательными глазами:
– Да уж, конечно, как тебе согласиться, с твоим-то характером и собственным мнением по любому поводу. А ты не можешь просто быть благодарна за то, что у тебя добрая хозяйка, которая хочет сделать тебе приятное, вместо того чтобы отколотить тебя палкой. Первый джентльмен, у которого я служила, спускался в кухню и бил горничных, если ему казалось, что чай слишком холодный, или слишком горячий, или слишком долго кипел. Потому я вот что тебе скажу: тебе повезло, что ты попала сюда, и всегда помни об этом! – Ее руки, скрещенные на груди, похожи на окорока.
– Почему для нас должны быть какие-то другие правила, Софи? Разве мы не такие же люди, как и те, что наверху? – спрашивает Кэт.
Она снова берет подарок Эстер и рассматривает его. Эстер вышила в углу голубые васильки и среди них маленькую полосатую кошку с выгнутой спиной. Кэт проводит пальцем по картинке и хмурится.
– О чем ты говоришь, девочка? Разумеется, для них и для нас разные правила!
– Но почему так должно быть? – резко спрашивает Кэт.
– Потому что так было всегда и так всегда будет! Что с тобой произошло, как ты могла забыть свое место в мире? – громыхает миссис Белл.
– Я не верю, что у меня есть место в мире, – бормочет Кэт.
– Нет, есть. Оно здесь, в этой кухне, где ты помогаешь мне собрать поднос к чаю. – Миссис Белл гневно отворачивается обратно к плите.
Позже Кэт вешает вышивку Эстер на стену в своей комнате, на то место, где висело распятие. Кровь вскипает каждый раз, когда она читает девиз, но маленькая полосатая кошка, спрятавшаяся в васильках, ей нравится. В эту ночь Кэт не находит себе места. Она с трудом дожидается, пока все в доме не затихнет, выскальзывает из комнаты и спускается по черной лестнице во двор. Миссис Белл пока не храпит. Когда Кэт оглядывается на дом, окна в спальнях еще светятся. Ее еще могут вызвать, чтобы приготовить горячее питье или принести книгу из библиотеки. От этой мысли сердце начинает учащенно биться. Но она не позволит держать себя в заточении, не позволит, чтобы ее контролировали. Пусть жена викария обнаружит, что ее нет дома, гневно думает она. Пусть ее вышвырнут. Уж лучше оказаться на улице, чем быть узницей. Ночь стоит тихая и теплая. С лугов время от времени доносится гортанное кваканье жабы, жужжание и скрежет насекомых. В воздухе пахнет разогретыми кирпичами, сухой травой и легкой сыростью от выпавшей росы.
Кэт, неслышно ступая, доходит до дальней стены дома, где двор ограничивают несколько хозяйственных построек. Здесь расположены дровяные навесы и сарай садовника, теплицы и чулан для инструментов. В этом чулане викарий держит свой велосипед. Кэт отыскивает его в темноте на ощупь, чертыхаясь, когда ее ищущие руки натыкаются на разные предметы, которые двигаются и грохочут, когда лопата, которую она задевает ногой, летит на цементный пол. Она подхватывает ее в последний момент трясущимися руками. До сих пор она каталась на велосипеде всего раз – брала у посыльного мясника в Лондоне. Она ругается про себя из-за негромкого скрипа, который издают колеса, пока она катит велосипед по садовой дорожке и дальше, за ворота. Она не видит ни огонька сигареты у себя за спиной, ни Робина Дюррана, который следит за ней пристальным взглядом, привалившись к передней стене дома и выдувая синие облачка дыма в ласковое небо.
Кэт долго ведет велосипед по дорожке, прежде чем сесть на него, поскольку боится упасть, и она действительно падает – она так ошеломлена движением вперед, что забывает держать руль и скатывается на травянистую обочину. Кэт смахивает песок с поцарапанных ладоней и колена, поднимает велосипед, подтыкает юбку и снова закидывает ногу за раму. Она не спасует перед штуковиной, с которой так запросто управляется хилый викарий в своих коротких штанах. Постепенно Кэт набирает скорость и понимает, что чем быстрее она катится, тем проще держать равновесие и управлять велосипедом. Она еще несколько раз едва не падает, и потом у нее начинает получаться. Кэт доезжает по заросшей травой тропке до берега канала. Свет ей не нужен. Светлый пыльный бечевник совершенно прямой, и его прекрасно видно между зарослями темно-зеленых камышей, коровьей петрушки, чертополоха, щавеля и одуванчиков. Кэт жмет на педали настолько быстро, насколько ей хватает смелости; ветер перебирает ее стриженые волосы, заставляет слезиться глаза и холодит кожу. Она невольно улыбается в темноте, взволнованная и беспечная. Она собиралась проехать мимо баржи, где ночует Джордж, чтобы отправиться искать его в Тэтчем, однако в каюте на борту горит свет, и Кэт резко тормозит.
От такой остановки у нее кружится голова, она стоит на дорожке, пытаясь отдышаться. Воды канала недвижные и молчаливые, и при слабом свете звезд она видит, как по ним беззвучно скользят водоплавающие птицы. Перегнувшись с берега, Кэт негромко стучит по борту баржи. На костяшках пальцев остается облетающая краска. Внутри раздается грохот, шарканье ботинок по доскам. Джордж открывает дверь каюты и поднимает лампу, свет бьет по глазам, заставляя Кэт закрыть лицо рукой.
– В глаза же! – говорит она.
От этих слов в груди что-то сжимается, и она заходится в приступе кашля, перегнувшись пополам от острой боли под ребрами. Значит, кашель все еще живет в ней. Он пока никуда не делся.
– Кэт, это ты? Тебе плохо? – Джордж вглядывается в темноту, прикрыв рукой лампу.
– А сколько девушек навещают тебя по ночам, Джордж Хобсон? – спрашивает она насмешливо, когда приступ проходит.
– Только Черная Кошка. – Он улыбается.
– Значит, это я. Ты чем-то занят? Почему не в городе?
– Я не могу ходить в город каждый вечер, Кэт Морли. Не то быстро пропью все, что у меня есть. Даже очень быстро, – говорит он с сожалением. – Почему ты задыхаешься? Ты что, бежала бегом?
– Я ехала на велосипеде, – говорит Кэт. – Взяла велосипед у викария и домчалась сюда мигом, не то что пешком! Я и обратно вернусь мигом, а значит, смогу подольше побыть с тобой.
– Ты взяла велосипед? Вероятно, это значит, что ты спросила разрешения…
– Не говори глупостей. Если он не знает, то и не расстроится. Но что ты делаешь здесь, в такой конуре, целыми вечерами?
– Поднимайся на борт, покажу, – предлагает Джордж.
В приглушенном свете лампы его лицо очерчено тенями. Морщинки вокруг глаз, прорезанные солнцем, складка над бровями, твердая сильная челюсть. Синяки, оставшиеся после последнего боя, посветлели и напоминают едва заметные коричневые следы, словно отпечатки грязных пальцев. Рубашка расстегнута на груди, рукава закатаны. Как много обнаженного тела. Как много живой плоти, жизненной силы. Кэт радуется, вглядываясь в него и ощущая, как сама с каждой секундой становится сильнее. От его улыбки что-то внутри отпускает ее, словно новые зеленые листочки развернулись на хрупком стебле. Она берет Джорджа за руку и перешагивает на палубу, однако нерешительно останавливается у двери в каюту. Пространства за ней действительно немного.
– Я… Мне не нравятся тесные помещения, – говорит она.
– Если хочешь, я не буду закрывать дверь, – отвечает Джордж, нисколько не задетый ее признанием.
Кэт сходит вниз на пару ступенек и садится, обхватив руками колени. У нее над головой по-прежнему расстилается небо, бескрайнее и вселяющее уверенность.
Каюта узкая и низкая. В ней ничего нет, кроме койки у одной стены, нескольких полок и плитки – у другой. На постели вместо матраса лоскутные коврики, а вместо покрывала старое одеяло. На плитке стоит жестяной чайник, но угли под ним давно остыли. Джордж наблюдает, как ее взгляд быстро скользит по его жилищу. Он слегка хмурится, вдруг ощутив сомнение.
– Согласен, живу небогато. Наверное, даже бедно, с точки зрения тех, кто привык бывать в хороших домах.
– Я работаюв хорошем доме, – поправляет его Кэт. – Но живу я в каморке на чердаке, где в такую жару нечем дышать, – говорит она.
– Действительно жарко. Я даже огонь не хочу разводить, поэтому не могу угостить тебя ни чаем, ни какао.
– А у тебя всегда есть какао? – спрашивает Кэт, удивленно приподняв бровь.
– Честно говоря, нет, – признается Джордж. – Зато точно есть имбирное пиво.
– Имбирное? [8]8
Речь идет, собственно, не о пиве, а о сладком газированном напитке с имбирем.
[Закрыть]
– С детства его обожаю. – Джордж застенчиво пожимает плечами. – Не откажешься?
– Ладно, давай. Выпью. У меня из-за кашля в горле совсем пересохло.
– Почему ты так кашляешь? А иной раз слышно хрип, когда ты говоришь. Что-то мешает тебе дышать. – Он снимает с полки коричневую бутылку, разливает содержимое по двум жестяным кружкам.
Кэт размышляет, прежде чем ответить. Ей вовсе не нравятся его слова, – оказывается, болезнь, которая поселилась в ней, заметна со стороны.
– Когда я сидела в тюрьме, переболела воспалением легких, – коротко отвечает она. – До сих пор не прошло. Доктор сказал, что это надолго, хотя я лично надеялась выздороветь быстрее.
– Должно быть, там было очень сыро и мрачно, если ты подцепила такую болезнь, – осторожно предполагает Джордж.
– Так и было. Но заболела я не из-за этого. А из-за того, как со мной обращались. Из-за того, что с нами… делали, – говорит она, отхлебывая имбирное пиво и не сводя глаз с темного напитка в кружке.
Джордж заводит толстый шершавый большой палец под ее подбородок и разворачивает к себе, чтобы посмотреть в глаза.
– Я бы с удовольствием потолковал с теми, кто плохо с тобой обращался, – говорит он мрачно. – И не только потолковал бы. Ты же крошка. С теми, кто дерется не в своей весовой категории, у меня разговор короткий.
– Хотела бы я это видеть! Чтобы ты вышел против тех скотов, которые называют себя охранниками. – Кэт улыбается. – Чтобы они отведали своего собственного лекарства.
– Насколько я понимаю, работа у них грубая и жестокая. Неудивительно, что за нее берутся только грубые и жестокие люди. Мой отец как-то тоже попал в тюрьму – для нас, детей, и для матери это было в радость. Он напился до полусмерти, по своему обыкновению, и набросился на полицейских, которые пытались отвести его домой. Они поволокли его за руки, за ноги, мордой вниз на глазах у всех его дружков, и он вскипел! Я был рад, что они подержали его у себя, а то, если бы его привели домой, за его оскорбленное достоинство пришлось бы расплачиваться нам. – Он качает головой при этом воспоминании.
– Каким ремеслом занимался твой отец?
– Ремеслом? Это неподходящее слово. Он был просто работник, помогал на фермах, перебивался случайным заработком. Работал где мог. Если у кого-то была работа слишком тяжелая или слишком грязная для других, посылали за моим стариком. Обычно его звали рубить щенкам хвосты, когда появлялся новый помет. Он их откусывал.
– Откусывал хвосты? Какой ужас!
– Так считалось лучше – зубами сжимается кожа вокруг ранки. Однако на это способен только дикарь, потому и звали отца, – поясняет Джордж. – Я помню их жалобный визг, всех этих маленьких щенков. У меня от него кровь стыла в жилах, а папаша даже не морщился.
– Но я-то не пьяница. И в тюрьме я делала все, что мне приказывали охранники.
– Все, что приказывали охранники? Всегда?
– Ну… наверное, не всегда, – признается Кэт, снова опуская голову. По правде говоря, она находила бесчисленные способы понемногу нарушать тюремные правила. Это из-за ее поведения тюремщики сосредоточили внимание на Тэсс, хотя та была послушная и ее могли бы вовсе не замечать. Кэт судорожно глотает. – Может, поговорим о чем-нибудь другом?
– Мы можем поговорить, о чем только пожелаешь, Кэт Морли, – мягко произносит Джордж.
Кэт снова окидывает взглядом каюту, прихлебывая имбирное пиво.
– Почему ты не снимешь комнату в городе?
– Я снимал, но потом Чарли Уилер, хозяин и капитан этой баржи и еще трех барж, которые курсируют от Бедвина до Твикенхэма, сказал, что я могу жить на борту, если пожелаю, причем бесплатно. Он сэкономит на стороже, а я сэкономлю на жилье.
– А на что ты откладываешь? – спрашивает Кэт.
Джордж на мгновение задумывается, прежде чем ответить, затем снимает с полки стопку газет и протягивает ей помятый и потрепанный листок.
– Перевозкам по воде приходит конец, Кэт. Некоторые участки канала в плохом состоянии, приходится продираться среди водорослей и упавших деревьев, шлюзы текут так, что с трудом наполняются. Осталось немного перевозчиков, потому что теперь железные дороги проложены повсеместно и они гораздо быстрее. Чарли Уилер приверженец традиций, он по-прежнему перевозит небольшие грузы для местных, однако скоро и ему придется свернуть лавочку, – говорит Джордж.
Кэт рассматривает листок. На нем зернистая фотография: пароход с толпой девушек в форменных платьях воскресной школы, все улыбаются фотографу из-под полей соломенных шляпок.
– «Незабываемые прогулки по воде», – читает она.
– Угу, так это назвал один человек, с которым я познакомился. Он ходит до Бата и Брэдфорда, а когда-то был таким же перевозчиком, как Чарли Уилер. Теперь он неплохо зарабатывает, лучше, чем раньше, устраивая катания по каналу.
– И ты хочешь перейти к нему? – спрашивает Кэт, и лицо у нее вытягивается. Она моментально понимает, что не вынесет жизни в Коулд-Эшхоулте, если Джордж уедет.
– Нет! Что ты, вовсе нет, я хочу купить собственное судно и заняться тем же самым! Лодку придется брать старую, потому что новая мне не по карману, но я смогу сам отремонтировать ее. Я бросил бы якорь в Хангерфорде, там прогулочных лодок пока нет. И у меня были бы разом и дом и работа, и я бы в кои-то веки был совершенно свободен, – объясняет Джордж спокойным и решительным тоном.
– Вот здорово! Быть свободным! – Кэт смотрит куда-то вдаль, захваченная этой мыслью. Она с трудом себе представляет, что значит жить в свое удовольствие, но от одной этой мысли по спине бегают мурашки от восторга. Затем она вздыхает. – Я вряд ли когда-нибудь буду свободной.
– Любой человек может быть свободным. Все дело в том, чтобы отыскать способ.
– Сколько тебе еще придется копить, чтобы купить лодку?
– Немного. Наверное, месяца четыре. Даже меньше, если удастся провести еще несколько боев… Ну и разумеется, выиграть.
– Конечно, ты выиграешь! Никто не сможет тебя побить – я видела, как ты дерешься. Ты просто как Гектор, как Ахиллес.
– Как кто? – хмурится Джордж.
– Были такие герои.
– Да ну? Ты-то откуда знаешь?
– Мой отец научил меня читать, когда я была еще маленькой. Он давал мне книжки, какие обычно ребенку из бедной семьи просто негде взять. По-моему, это его забавляло, – угрюмо поясняет Кэт.
– С чего бы это?
– Он знал, что меня в жизни ждет. Ровно то, что было суждено по рождению. Так зачем было утруждать себя, чтобы расширять мой кругозор, учить меня? Я постоянно задаюсь этим вопросом.
– Может быть, он просто хотел, чтобы у тебя была хорошая опора для начала. Может, он думал, что ты сможешь изменить свое положение с теми знаниями, которые он тебе дал?
– Он с легкостью мог бы изменить мое положение, однако он сделал меня прислугой. Это был жестокий дар. И бессмысленный. – Она мотает головой.
– Но все же дар, и, наверное, сделал он его с добрыми намерениями. Мой отец не дал мне ничего, кроме колотушек.
– Вероятно, он сделал тебе подарок, не сознавая того, – он научил тебя драться, и теперь, с этим умением, ты заработаешь денег и станешь сам себе хозяин. – Кэт протягивает руку, проводит по буграм мышц на руке Джорджа, заводит ладонь ему за шею.
– Большинство девчонок убежали бы от меня, увидев, как я дерусь, узнав, чем я занимаюсь. В конце концов, это против правил, против приличий, – говорит Джордж негромко, придвинувшись к ней. Она поднимает голову, и они соприкасаются лбами.
– Что мне до каких-то приличий? Они всего лишь маска, под которой люди могут быть жестокими и бесчестными, – произносит вполголоса Кэт.
Она целует его, и на одно испуганное мгновение он замирает, неуверенный, а потом обхватывает ее обеими руками, без труда пересаживает со ступенек на свое колено и прижимает к себе. Кэт позволяет ему это, ощущая, как жар затопляет их обоих, чувствуя вкус его губ, слыша, как быстро бьется сердце и стучит в ушах. Она заводит руку за спину, чтобы захлопнуть дверь каюты, а Джордж увлекает ее на узкую кровать, и ее уже не волнует, что каюта маленькая, а потолок низкий. Она этого не замечает.
В воскресенье по окончании службы Эстер стоит рядом с Альбертом у церкви, вежливо раскланиваясь с прихожанами. Солнце ослепительно сияет в чистом голубом небе, и лучи его настолько ярки, что видна каждая травинка в церковном дворе, каждая крапинка слюды в гранитных надгробиях. Лучи играют в буйных волосах Робина Дюррана, высветив золотистые и рыжевато-каштановые пряди, которых Эстер до сих пор не замечала. Ее внимание отвлекает рука, прикоснувшаяся к плечу.
– Это и есть ваш гость? – спрашивает Клер Хиггинс, понизив голос, чтобы не услышал викарий.
Солнечные лучи сыграли злую шутку с лицом Клер, высветив волоски над верхней губой и черные угри на ее в общем-то хорошеньком носике. Эстер вдруг пугается: сколько же у той изъянов сейчас выставлено напоказ.
– Да, мистер Робин Дюрран, теософ. Они с Альбертом занимаются изучением духовной стороны жизни наших лугов, – шепчет в ответ Эстер.
Клер окидывает Робина взглядом с ног до головы. Выражение ее лица томно-оценивающее, отчего Эстер ощущает легкое беспокойство.
– Он женат? – спрашивает Клер, не сводя глаз с теософа и медленно разглаживая концы шелковых зеленых лент, которыми завязана ее шляпка.
– Нет, дорогая, но ты замужем, – замечает Эстер.
Она осуждающе поднимает брови, глядя на подругу, и они обе смеются.
– Представь меня ему, – шипит Клер, когда Робин вальяжной походкой приближается к ним.
– Леди, нельзя ли мне проводить вас до деревни? – Он улыбается им, изящно сцепив руки за спиной.
– Мистер Дюрран, позвольте представить вам миссис Клер Хиггинс, мою добрую подругу.
– Миссис Хиггинс, рад познакомиться, – говорит Робин, бодро пожимая ей руку.
– Я искренне надеюсь, что вас не смутили любопытные взгляды, которые на вас бросали во время службы, мистер Дюрран, – говорит Клер. – Боюсь, здесь у нас, в Коулд-Эшхоулте, редко бывают столь примечательные гости. И уж конечно, не спиритуалисты.
Они втроем отходят от церкви и неспешно идут по посыпанной гравием дорожке к воротам.
– Что ж, боюсь, мне придется вас разочаровать, миссис Хиггинс, потому что я и не примечателен, и не спиритуалист.
– Неужели? Разве теософ отличается от спиритуалиста? – спрашивает Клер.
– Отличается, миссис Хиггинс. Очень отличается.
– Между прочим, мы тут на днях устраивали спиритический сеанс. Только не рассказывайте викарию, не то у Эстер будут неприятности! – заговорщическим тоном сообщает Клер.
– Клер! – возмущается Эстер, однако Робин улыбается ей так сердечно, что она успокаивается.
– Не бойтесь, я надежно храню тайны, – говорит он. Клер сияет, многозначительно пожимая руку Эстер. – Но позволите ли вы предостеречь вас в этом отношении? – продолжает Робин. – Боюсь, большинство медиумов, как они себя именуют, всего-навсего шарлатаны.
– О-о-о! Только не миссис Данторп! – возражает Клер. – Она способна заглянуть за грань материального мира, чтобы узреть мир духовный… Мы ведь обе это на себе испытали, не так ли, Эстер? Я совершенно уверена, что у нее в самом деле есть способности.
– Полагаю, она беседует с покойниками? – серьезно уточняет Робин.
– Э-э-э… Да, беседует, – отвечает Эстер, уже не очень в этом уверенная. – Хотя на самом деле я ни разу так и не увидела тех духов, с которыми она говорит и которых слышит…
– Боюсь, вы, как и множество других хороших людей, обмануты этой женщиной. – Робин качает головой. – Духов мертвых не существует – в том смысле, в каком утверждают ярмарочные медиумы. – Он пренебрежительно машет рукой. – Со смертью тела индивидуальное сознание человека вновь воссоединяется со вселенской душой и ожидает в блаженстве своего последующего рождения. Усопший теряет собственную личность, потому призраков, хранящих знания о своих прежних жизнях, попросту не существует, – поясняет он.
– О боже! Неужели? Но она всегда казалась такой искренней в своих действиях, а ее способности… – бормочет Клер, совершенно обескураженная.
– Я нисколько не сомневаюсь в ее искренности, миссис Хиггинс. И не нужно стыдиться того, что вы попались на эту удочку. Попадались тысячи людей до вас! И я вовсе не утверждаю, будто эту леди не посещают озарения или же у нее нет способностей. Но дело в том, что, даже если способности имеются, она никогда не училась, а потому ошибается, – добродушно поясняет Робин.
– Что ж, наверное, нам больше не стоит туда ходить? – Клер с беспокойством смотрит на Эстер.
– Боже мой, боюсь, я огорчил вас и испортил вам все веселье! – Робин останавливается и поворачивается к Клер и Эстер, молитвенно сложив руки. – Умоляю, простите меня. Я не сделаю дальше ни шагу, пока вы меня не простите, даже если это означает, что я останусь без обеда!
Он действительно стоит на месте, скорбный и умоляющий, пока Клер не начинает хихикать, и Эстер чувствует, как ее губы расползаются в улыбке.
– Значит, вы меня прощаете? Вижу, вижу по вашим лицам. – Он широко улыбается.
– Пойдемте, мистер Дюрран. Я не допущу, чтобы вы остались без обеда, – уверяет его Клер.
– Что ж, по крайней мере теперь я могу не беспокоиться кое о чем, – произносит Эстер.
– И о чем же? – спрашивает Робин.
– Дело в том, что во время нашего… нашей последней встречи с миссис Данторп она получила серьезное предостережение от одного из духов. То есть решила, что получила его.
– О-о-о!.. А ведь верно, Этти! – восклицает Клер.
– Судя по ее словам, дух сказал, что в один из наших домов явилось зло, которое принесет всем нам большие беды. После некоторых споров было решено, что предостережение адресовано мне, – легкомысленным тоном отвечает Эстер, хотя прекрасно помнит, как ее пробирала холодная дрожь, помнит темную фигуру под деревом, наблюдавшую за ней.
– Вам? Неужели? Не бойтесь, дорогая моя, – говорит Робин. – Я совершенно уверен, что миссис Данторп слышала эхо собственного неуемного воображения. Я поставил бы на это последний шиллинг.
– Мистер Дюрран! – доносится сзади голос Альберта. Они останавливаются и оборачиваются – викарий мчится за ними неровной, неуклюжей рысью, и полы его рясы хлопают по коленям. – Мистер Дюрран, я хотел спросить, не могу ли я представить вас кое-кому? – спрашивает он, задыхаясь.
– Разумеется, преподобный отец. Леди, надеюсь, вы меня извините? – Робин грациозно склоняет голову.
Альберт коротко кивает жене и ее подруге, после чего ведет теософа прочь, слегка касаясь рукой спины гостя.
– Он душка, – бормочет вполголоса Клер. – Знаешь, что я думаю? Я думаю, твой муж немного приревновал, когда увидел, как ты прогуливаешься и беседуешь с этим молодым человеком! – Она слегка подталкивает Эстер локтем.
– Да что ты! – смеется Эстер. – Нет, конечно. Неужели тебе действительно пришло это в голову? – отваживается она на вопрос.
– Конечно! Он очаровательный молодой человек… И такой красивый. Я видела-видела, как он тебе улыбался… Может быть, у викария есть повод для ревности, а? – спрашивает она игриво.
– Клер, ну хватит! – увещевает ее Эстер, однако не может удержаться от улыбки.
– И вот что еще я тебе скажу: я тоже ревную. Какой у тебя чудесный гость! В нашей «Парковой ферме» таких не бывает. Это несправедливо, – вздыхает Клер, подхватывая Эстер под руку, когда они снова трогаются с места.
Эстер не отвечает, слегка пристыженная, – оказывается, это так приятно, когда тебе завидуют.
