Текст книги "Красотки из Бель-Эйр"

Автор книги: Кэтрин Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

Глава 8

Каждый день Ванесса тратила несколько минут, чтобы прочесть свою газетную колонку «Все, что блестит». Она не выискивала опечатки, это она делала, вычитывая гранки, и, разумеется, знала, о чем говорится в материале. Ванессе нравилось видеть и читать свои слова так, как их увидят ее читатели. Пачкающая руки типографская краска, крупный шрифт, пухлые восклицательные знаки и курсив вдыхали жизнь в ее слова и сообщали им характер. Они были гораздо интереснее, чем те же самые слова, напечатанные аккуратными строчками через два интервала на белоснежной бумаге.

Весь выпуск «Всего, что блестит» от 16 июля Ванесса посвятила «Любви», самой горячей собственности в Голливуде. Просматривая напечатанную колонку за своим рабочим столом у окна, выходившего на бульвар Сансет, Ванесса попутно думала о замечательном сценарии и о том, как умно поступил Стив Гэннон, дав ей почитать сценарий в июне, за целый месяц до того, как сотни копий разойдутся по Голливуду, венчая собой шаткие стопки на столах всех агентов и оседая у бассейнов и в будуарах лучших молодых актрис Голливуда.

Но Стив Гэннон был ее старым другом и знал, что сценарий этот – чистое золото. Сценарий вызвал у Ванессы энтузиазм, но еще ей понравилось, как действовал Стив. Ей понравилось, что ее как бы включили в круг посвященных, что ей позволили прийти к собственному заключению. Как только Стив назвал точную дату публикаций о пробах, Ванесса дала в колонку материал, написанный месяц назад, едва она закончила читать сценарий.

«УДИВИТЕЛЬНАЯ «ЛЮБОВЬ»

ПИТЕРА ДЭЛТОНА

Фильм «Любовь», сценарий для которого написал Питер Дэлтон, драматург и режиссер, награжденный Пулитцеровской премией и трижды получавший премию «Тони», – это потрясающее исследование несметных сокровищ сердца и необыкновенных даров любви. Такое название, данное сценарию менее известным или менее талантливым автором, неизбежно вызвало бы предубеждение. Но в данном случае название соответствует. Дэлтон создал безупречное произведение.

В «Любви» Дэлтон во всю мощь демонстрирует свой талант. Его предыдущая работа доказала его способность измерить глубину человеческого отчаяния, проникнуть в темные закоулки души, разорвать непрочные нити, соединяющие тонкую ткань между разумом и безумием. В «Любви» гений Дэлтона воспаряет от мрака к сверкающей ясности и незапятнанному восторгу любви. Это захватывающее и небезопасное путешествие, но Дэлтон преодолевает неблагоприятное влияние звезд и достигает счастливого конца.

В свои тридцать два года Дэлтон, вне всякого сомнения, самая яркая звезда во впечатляющей галактике талантливых молодых драматургов и сценаристов.

Его первая полномасштабная работа «Карусель» была поставлена вне Бродвея в 1979 году и получила премию нью-йоркской критики в области драматического искусства за лучшую новую пьесу. На следующий год он завоевал две премии «Тони» за «Стража бури» – как лучший режиссер и за лучшую оригинальную пьесу. В 1981 году он получил третьего «Тони» за «Эхо» – лучшая оригинальная пьеса. В 1982 году Питер Дэлтон вошел в утонченный мир литературы со своей книгой «Скажи “прощай”», рассказом о безнадежности и отчаянии, от которого мороз бежит по коже и за который он был удостоен Пулитцеровской премии. Антология всех работ Дэлтона, включая «Скажи “прощай”», была выпущена в этом году издательством «Рэндом-хаус».

И вот теперь «Любовь». Логически можно предположить, что писатель преподнес миру этот подарок во искупление «Скажи “прощай”», но на самом деле «Любовь» была написана до «Скажи “прощай”».

Хотя сценарий уже ходит среди талантливых молодых актрис Голливуда, Стив Гэннон, президент «Брентвуд продакшнз» и исполнительный продюсер фильма, говорит: «Мы готовы взять на главную роль неизвестную актрису. Джулия – это редкое сочетание невинности, мужества, любви и чуда. Увидев ее, мы ее узнаем». Главная мужская роль достанется одному из пяти ведущих актеров – они уже выбраны и ждут проб, чтобы выяснить, кто из них составит лучшую пару с актрисой, которой повезет получить роль Джулии. Итак, дерзающие актрисы, если вы верите в любовь и чудеса, в сокровища сердца, Гэннон и Дэлтон хотят видеть вас в первые две недели августа. Вы заинтересовались? Связаться с «Брентвуд продакшнз» можно…»

Сердце Уинтер учащенно забилось, когда она во второй раз прочла колонку «Все, что блестит».

«Я верю в любовь и чудеса, и в сокровища сердца. Я знаю, что такое любовь. Я живу ею. Интересно, получится ли из меня Джулия?» Уинтер решила это выяснить. Она отпечатает резюме, это не займет много времени, и приложит один из чудесных портретов, сделанных Эмили на прошлой неделе. Затем она явится на прослушивание, чтобы узнать, не ее ли ищут Стив Гэннон и Питер Дэлтон.

У Уинтер было очень сильное подозрение, что именно ее.

Эмили увидела газету с колонкой «Все, что блестит» в автобусе, когда ехала по бульвару Уилшир в находившийся в Беверли-Хиллз офис журнала «Портрет», но слишком далеко, чтобы различить текст. У Эмили была назначена встреча с Робом Адамсоном… Эмили подумала, что это насчет портрета. Секретарь Роба Фрэн Каммингс выражалась туманно, сказав только, что это касается работы и что он хочет встретиться с ней лично. Фрэн предложила ей на выбор ленч в каком-нибудь ресторане, встречу в студии Джерома Коула, ужин в ресторане, но Эмили остановилась на встрече в полдень в конторе Роба.

Теперь Эмили знала, кто такой Роб Адамсон – Джером был в диком восторге от его фотографии, которую она сделала на свадьбе, – и никак не могла пригласить его в студию, не могла она и поужинать с ним. При мысли о новой встрече с Робом Эмили становилось не по себе. Она помнила внимательные синие глаза, которые неотрывно следили за ней на свадьбе, но сейчас ей предстояла работа, его портрет, фотография по случаю его помолвки с Элейн Кингсли…

Эмили заметила часы в автомобиле, занимающемся доставкой товаров, когда автобус тащился мимо. Она успевает вовремя. Хорошо. Ей повезло, что она вскочила в этот автобус. Она опаздывала, но автобус тоже достаточно долго задержался из-за неисправности в светофоре.

Хорошо… повезло, размышляла Эмили. Снова эти непривычные слова, но теперь они почти применимы к ее жизни. Прошедшие две недели она провела в насыщенном творческом водовороте – делая фотографии, проявляя их, как ей того хотелось, и снова снимая. Если бы она могла вот так провести всю жизнь – делая красивые фотографии, слишком занятая, чтобы думать, и погруженная в чарующий мир цвета, фактуры и образов, в котором нет времени. И тогда она даже смогла бы стать… еще одно непривычное слово… счастливой.

Эмили добралась до офиса «Портрета» в Беверли-Хиллз за три минуты до назначенной встречи – в четверть первого.

– Меня зовут Эмили Руссо, – сказала она в приемной. – У меня встреча с мистером Адамсоном.

– Да. – Дежурный секретарь едва скрывала свой скепсис. Почему мистер Адамсон назначил ей встречу? Мужчины и женщины, которые обычно приходили к Робу Адамсону, были определенного типа, они излучали уверенность, власть и успех. Эта женщина не излучала ничего. Нет, неверно. Она излучала твердую уверенность, что ничего собой не представляет. – Секретарь мистера Адамсона обедает, но сам он ждет вас. Его кабинет в конце этого коридора. Я сообщу ему, что вы здесь.

Роб появился в дверях и улыбнулся приближавшейся Эмили.

– Здравствуйте, я Роб Адамсон. – «Я наблюдал за вами на свадьбе… вы помните, потому что в конце концов направили свою камеру на меня. И я видел вас еще раз… как хорошо я это помню… но сомневаюсь, что вы меня видели».

– Здравствуйте. Я Эмили Руссо.

– Пожалуйста, проходите.

Роб сделал жест в сторону уголка для переговоров – синий кожаный диван и такие же кресла, расставленные вокруг кофейного столика со стеклянной столешницей. Роб никогда ни с кем не разговаривал за своим безликим резным дубовым столом.

– Спасибо.

Роб подумал о ее голосе. Он был на удивление мягким и мелодичным. Роб ожидал и подготовился к резкому, хриплому голосу, от которого веяло бы улицей и умудренностью жизнью. Но сегодня в Эмили не было ничего резкого. Ее сияющие золотистые волосы струились волнами, пока она шла, серые глаза были ясными, а мешковатый грубый деним дополняла просторная белая хлопчатобумажная блузка с длинным рукавом.

Длинные рукава, несмотря на летнюю жару. Возможно, длинные рукава нужны, чтобы скрыть исколотые багровые вены. Героин? Кокаин?

Роб посмотрел в серые глаза под прядями золотого шелка и отогнал этот образ. Сегодня Эмили нисколько не напоминала женщину с остекленевшим взглядом, которую он видел в парке Санта-Моники. Сегодня перед ним была молодая женщина со свадьбы – хрупкая, застенчивая, серьезная, легкая.

Эмили явно не помнила, что видела его в тот благоуханный вечер, и Роб подумал: уж не привиделось ли ему это?

«У тебя есть сестра-двойник, воплощающая зло, Эмили? Доктор Джекилл, вы, случайно, не знакомы с некоей мисс Хайд?»

– Ваш секретарь сказала, вы хотите, чтобы я сделала для вас несколько фотографий.

– Больше чем несколько. Я хочу, чтобы вы стали штатным фотографом журнала «Портрет».

– О!

Удивление Эмили быстро сменилось смущением. На самом деле она ничего не знала о фотографиях, которые появлялись в «Портрете». Она, конечно, видела журнал в киосках и знала, что его владельцем является Роб, но ни разу не держала в руках ни одного номера.

Роб правильно понял смущение Эмили. Как она могла быть знакомой с «Портретом»? Роб предположил, что у нее очень мало денег. А какие есть, вероятно, уходят на наркотики, с болью подумал он, а не на одежду, еду и, уж конечно, не на такие дорогие журналы, как «Портрет». И даже будь Эмили ищущим фотографом, специализирующимся на портретах, она не стала бы листать его журнал в поисках вдохновения, ее работы уже превосходили самые лучшие фотографии, которые он мог предложить.

Роб взял июльский номер «Портрета», лежащий на кофейном столике.

– Каждый месяц мы рассказываем о десяти—пятнадцати людях, мужчинах и женщинах, добившихся успеха в разных областях, – знаменитостях, лидерах, новаторах, талантливых людях с широким кругозором и наделенных воображением. Мы выясняем, кто они и что они, что ими движет, какие тому причины.

Роб объяснял ей назначение «Портрета», не стремясь продать его. Он не употреблял слов, которыми пользовались критики с того дня два года назад, когда первый номер журнала появился в газетных киосках: «уникальный», «потрясающий», «исключительный», «настойчиво придерживающийся качественной журналистики», «один из лучших».

Роб протянул ей июльский выпуск. Когда Эмили разжала лежавшие на коленях кулаки, стиснутые так, что побелели костяшки пальцев, Роб увидел обкусанные ногти и тонкие бледные пальцы. Он слегка вздрогнул – вздрогнул сердцем, Эмили ничего не заметила.

Она просмотрела журнал, внимательно изучая цветные фотографии на целую страницу, которые сопровождали каждую статью.

– Портреты не соответствуют качеству журналистики. Вот почему мне нужны вы, – наконец произнес Роб.

«Потому что ты обладаешь уникальной способностью убирать наносное и выявлять суть», – подумал он, вспомнив, как она поймала изящную чувственность Эллисон Фитцджеральд, мягкую уязвимость Уинтер Карлайл, удивительную жесткость Элейн Кингсли и даже его собственное неопасное любопытство.

– Вы думаете, что я могу сделать фотографии лучше этих? – слабым голосом спросила Эмили. Ей показалось, что портреты великолепны. Он думает, что она сделает лучше?

– Они отнюдь не ужасны, я знаю. На меня внештатно работают лучшие фотографы мира. Но да, я уверен, что сможете. – Роб ждал, надеялся на улыбку, если Эмили Руссо вообще когда-нибудь улыбается, но увидел только смущение и сомнение. Сомнение? – Я понимаю, что вы, вероятно, собираетесь открыть собственную студию…

– Собственную студию?

– Насколько мне известно, после свадьбы на вашу работу появился огромный спрос.

– Ну да, но…

По всей видимости, Эмили и в голову не приходило оставить Джерома Коула. Но почему? – удивился Роб. Она наверняка понимала, что ей обеспечено место фотографа звезд. Или ей просто не хватает тщеславия? Нет, решил Роб, вспомнив, с каким терпением и тщанием она фотографировала на приеме, задержавшись дольше и сделав намного больше, чем ожидалось. Недостаток уверенности? Да, вероятно. Почему?

– Возможно, вы предпочтете открыть собственную студию, – сказал Роб, решительно поселяя эту мысль в ее голове. Он решил, что, если Эмили откажется работать на него, он обратится к Элейн, чтобы та помогла девушке начать собственное дело. У Элейн уверенности хоть отбавляй. – Но все же позвольте мне рассказать о своем предложении.

– Хорошо.

– Отличная зарплата. Детали можно обсудить прямо сейчас, если хотите. – Роб был готов платить ей очень много, вероятно, больше, чем она могла себе представить.

Эмили покачала головой.

– Ладно. Продолжим. У вас будет достаточно творческой свободы. Естественно, окончательно одобряю все, что появляется в журнале, я, но я видел фотографии, которые вы сделали на свадьбе Монтгомери и Эллиотта, и мне, как вы понимаете, понравились ваши снимки, иначе я бы не предложил вам работу. – Его слова только усугубили ее неуверенность. Улыбнувшись, Роб переменил тактику: – Полагаю, мне следует точнее описать круг ваших обязанностей. В идеале я бы хотел, чтобы вы делали все портреты для каждого выпуска, но я понимаю, что это невозможно. Мы выбираем людей по всему миру, занятых людей, со своим расписанием. По правде говоря, я не знаю, сколько портретов каждый месяц может сделать фотограф. Это мы увидим. Сказав, что вы будете безумно заняты, добавлю, что будут и периоды затишья. Думаю, пять-шесть портретов в месяц, пусть даже пятнадцать, будет для вас недостаточно. Поэтому я не буду возражать против вашей работы на стороне до тех пор, пока приоритет останется за журналом.

– Я не стану работать на стороне.

– Иногда затишье длится довольно долго, – повторил Роб, заметив мелькнувший в ее глазах интерес, но не поняв, что такого он сказал, чтобы вызвать его.

– И поездки будут? – тихо спросила Эмили.

– Конечно. Первым классом, по всему миру, пятизвездочные отели. – Обещание роскоши скорее встревожило ее, чем польстило, а вот возможность путешествовать заинтересовала. – Как видите, для июльского выпуска мы побывали в Риме, Лондоне, Нью-Йорке, Буэнос-Айресе, Токио и Париже.

– Париж, – почти шепотом произнесла она.

– Вы француженка? – спросил Роб. Фамилия Руссо наверняка была французской, но акцента в ее мягком голосе не было.

– Мой отец француз. Я родилась в Квебеке.

– И Париж – любимый город?

– Я никогда не была в Париже, – негромко сказала Эмили. – Но всегда думала, что когда-нибудь буду там жить.

Только когда Эмили заговорила о Париже, Роб увидел, что она умеет улыбаться. Ее губы мягко изогнулись, предвещая улыбку, а затем она пришла, наполнив серые глаза девушки глубоким светом. Какая красивая!

– Я обещаю вам поездку в Париж. И если вы полюбите это место, можно будет поселить вас там.

Эмили не дала официального согласия, но мягкий свет, озаривший серые глаза, когда Роб заговорил о Париже, подсказал ему ответ.

– Когда бы вы хотели начать, Эмили?

– В студии так много работы, по крайней мере до середины сентября…

«Только благодаря тебе», – подумал Роб. Он знал, что Джером Коул сделал хорошие деньги на работе Эмили, но, как предполагал Роб, она по-прежнему получала лишь свою крохотную зарплату.

– Что вы скажете о начале октября? Вы сможете устроить себе небольшой отпуск.

Робу хотелось, чтобы она начала сегодня же. Он сомневался, что Джером Коул ведет себя лояльно по отношению к Эмили, но украсть ее у него было бы некрасиво.

– Подойдет середина сентября.

Роб подошел к своему столу и заглянул в календарь.

– Семнадцатое сентября? Это понедельник.

Эмили кивнула.

– Что касается вашей зарплаты…

– На ваше усмотрение…

– Хорошо. – «Я хочу платить тебе много, но, пожалуйста, не трать эти деньги на наркотики. Прошу тебя, потрать их на что-нибудь, что заставит тебя улыбаться».

Эмили поднялась и протянула узкую ладонь.

– До встречи в сентябре. Спасибо, мистер…

– Просто Роб, – перебил он. – Спасибо вам, Эмили.

Возвращаясь на автобусе в студию, Эмили думала о том, на что она только что согласилась. В целом это ее пугало. А вдруг она не сможет сделать фотографии, как хочет Роб? Надо попытаться, вот и все, потому что это даст ей возможность убежать в Париж.

Эмили не знала, почему Париж так много для нее значит. Это было что-то туманное и далекое – в прошлом или в будущем. Эмили не помнила времени в прошлом, когда она была счастлива, когда ее сердце было полно радости, доверия и надежды. Она не помнила этого времени, но оно существовало в первые десять лет ее жизни, когда она жила в Квебеке. Тогда она была счастлива… счастливая девочка-француженка с золотистыми волосами.

Когда Эмили ушла, Роб, поджидая Элейн, которая должна была подъехать на ленч, назначенный на половину второго, просмотрел газету. Его взгляд привлек заголовок колонки Ванессы Гоулд «Все, что блестит» – «Удивительная «Любовь» Питера Дэлтона». Спустя несколько секунд Роб заставил себя прочесть статью.

По мере прочтения его кулаки сжимались все сильнее, так, что кровь отхлынула от ладоней, а все его сильное тело содрогнулось от мощной волны гнева. Ужасная, дурная шутка, злостное мошенничество. Питер Дэлтон ничего не знал о любви.

Кроме предательства.

Питер Дэлтон. Как же Роб ненавидел этого человека, ответственного за смерть его любимой маленькой сестренки…

Глава 9

Гринвич, штат Коннектикут

Ноябрь 1954 года

Джеффри и Шейла Адамсоны приветствовали рождение своего сына Роберта Джеффри с облегчением, радостью и гордостью. Прекрасный сын-первенец! Наследник!

Жизнь Роберта как наследника империи Адамсонов еще до его рождения была обречена следовать по неизбежному пути. Это был путь, вымощенный золотом и окаймленный привилегиями, роскошью и успехом. Золотая дорога вела от детства в Гринвиче к начальной школе в Нью-Хэмпшире, к колледжу и Гарвардской школе бизнеса, а затем назад в Гринвич и на Уолл-стрит. Дорога имела строгие очертания: это был круг, начинавшийся и заканчивавшийся в одном и том же месте. И цель была: сделать из Роба наследника империи Адамсонов. Имелись и ожидания: Роб должен был быть совершенством.

Первые двадцать два года своей жизни Роб следовал по этому пути без малейших отклонений и без труда добиваясь вершин во всем, чем занимался. Шейла и Джеффри самодовольно и с одобрением следили за своим блестящим, очаровательным и красивым сыном. Им никогда не приходилось волноваться из-за Роба. Свои тревоги, потребность баловать и стремление к опеке они могли обратить на Сару.

Сара Джейн Адамсон родилась через четыре года после Роба. В возрасте шести лет на глазах ужаснувшейся семьи она за несколько минут сначала вдруг потеряла координацию движений, а затем впала в кому и была срочно доставлена в больницу Гринвича. Диагноз гласил: диабетический кетоацидоз.

От первого приступа диабетического кетоацидоза и комы Сара оправилась быстро, но врачи сказали Шейле и Джеффри, что приступы будут повторяться. Диабет Сары, начавшийся в раннем возрасте, оказался инсулинозависимым, очень острой и очень тяжелой формы.

После возвращения домой из больницы Гринвича Сара утратила и тот небольшой контроль над своей жизнью, который у нее был. Сара всегда была тихой, хрупкой и пассивной. Она не стала противиться строгому распорядку и надзору, встретившим ее по прибытии домой, и с удивленной улыбкой подчинилась внезапно появившейся армии сиделок, спешивших на звонок и не спускавших с нее глаз, спала днем, как ей велели, и съедала всю предписанную еду – не больше и не меньше.

Врачи предупреждали Адамсонов, что Сара может восстать против размеренности своей жизни. В конце концов, она была ребенком, и для маленьких диабетиков вполне нормально, если не сказать типично, нарушать правила, выбрасывая еду и выпивая содержащие сахар напитки. Это было логической защитой против ограничений, наложенных на них такой болезнью. Им хотелось играть, есть и резвиться наравне со сверстниками.

Но Сара не восстала. Сара была ангелом. Она жила, как редкая слабая птичка в позолоченной клетке, и ни разу не пожаловалась. Ей нельзя было иметь домашних животных, потому что животные являются переносчиками болезней и инфекций, опасных для диабетиков. Ей нельзя было ездить верхом, кататься на коньках или лазать по деревьям, потому что ранения, даже самые незначительные, тоже были опасны.

У Сары не было друзей – детей ее возраста, поэтому она и не знала, чего лишена. Когда Сара играла, она играла с армией добрых, заботливых сиделок, улыбавшихся сочувственно и озабоченно, или с родителями, или с Робом.

Еще до того как Саре поставили диагноз – диабет, Роб оберегал свою младшую сестру. Он инстинктивно чувствовал ее уязвимость и добродушно направлял свою бьющую через край здоровую энергию на тихие игры, в которые было позволено играть Саре. Роб и Сара складывали головоломки, играли в слова и настольные игры, строили из кубиков волшебные замки и придумывали про эти королевства истории. Роб активно развлекался со своими друзьями, Кэмом Эллиоттом и другими юными представителями «золотой молодежи», но, пожалуй, тихие часы, проведенные в обществе смышленой, обладавшей богатым воображением Сары, доставляли ему большее удовольствие.

Когда ему исполнилось тринадцать лет, а Саре девять, Роба отправили в Академию Филипса Экзетера в Нью-Хэмпшире. Роб должен был идти в Экзетер, золотая дорога вела туда. До Экзетера Роб посещал школу «Гринвич кантри», а Сара занималась дома. Каждый вечер Роб и Сара оживленно пересказывали друг другу, что они узнали за день.

Но теперь Роб был далеко, и Сара ужасно по нему скучала. Роб тоже скучал по Саре, но его увлекли занятия Экзетера и волнующие ощущения мальчика, превращавшегося в юношу. Когда Роб увидел свою хрупкую и одинокую сестренку в День благодарения, его глаза наполнились слезами любви и вины. Его жизнь была волнующей, возбуждающей, полной удивительных приключений. Жизнь Сары была пустой и одинокой, и девочка с надеждой смотрела на Роба.

– Почему Сара не ходит в школу? – днем, пока сестра отдыхала, поинтересовался у родителей Роб. – Она могла бы пойти в Гринвиче в школу, сразу в шестой класс, а потом в академию. По-моему, ей понравится.

– Это слишком опасно, Роб.

– Не понимаю.

– Из-за ее диабета.

«Мы не знаем, сколько проживет Сара». Джеффри Адамсон хотел было сказать это своему прекрасному тринадцатилетнему сыну, но передумал. Возможно, для тринадцатилетнего мальчика это слишком горькая правда. Кроме того, это была правда, с которой не все было ясно.

Все врачи с этим соглашались. Жизнь Сары была непредсказуемой. Она зависела от того, когда разовьются осложнения и как быстро они станут прогрессировать. Врачи говорили о «когда», а не о «если». Хотя многие специалисты расходились во мнении по нескольким важным аспектам диабета Сары, включая даже то, насколько строго следует контролировать девочку, все они соглашались с тем, что у нее тяжелая форма заболевания. Они мягко предупреждали Адамсонов, готовя их к неизбежному.

– Что-то случилось?

– Нет. – Джеффри задумчиво улыбнулся. – Сара чувствует себя хорошо.

«Нет, не хорошо! Разве ты не видишь, как она одинока? Она чахнет здесь, одна в своей клетке. А может, умирает». Роб поежился при мысли об этом. Это было его личной, тайной тревогой. А вдруг Сары уже не будет в живых, когда он приедет домой на Рождество? Повинуясь импульсу, Роб решил, что не вернется в академию. Но понял, что это именно то, что все делают с Сарой, – затаив дыхание следят за ней и ждут, когда она умрет.

– У Сары даже нет специального браслета, – печально пробормотал Роб.

– Он ей не нужен. Рядом с ней всегда находится человек, который знает о ее диабете, – сказала Шейла в ответ на возникшее, казалось бы, ни с того ни с сего замечание Роба.

– Но так нельзя, неужели ты не понимаешь?

– Прошу прощения? – резко бросила Шейла.

Роб вздохнул. Пускаться в философскую дискуссию было бесполезно. Бесполезно и опасно. Речь шла о свободе Сары, но Роб мог заговорить и о своей собственной свободе, об опасном внутреннем чувстве, которое заставляло его задумываться над тем, действительно ли он хочет провести свою жизнь на Уолл-стрит.

– Руководство и учителя в школе и, уверен, в академии в высшей степени ответственные люди. Они будут внимательно следить за Сарой. А еду ей можно готовить здесь. Спросите ее сами! Может, я ошибаюсь. Может, она и не захочет этого.

Когда Шейла и Джеффри спросили Сару, хочет ли она пойти в школу, она расплакалась: это были слезы радости. Слезы Сары потрясли всех. Сара никогда не плакала, даже когда в ее нежную кожу втыкали иголки.

– Я буду ждать от тебя писем, – сказал Саре Роб накануне возвращения в академию.

– О чем? – с воодушевлением спросила она.

– О людях, с которыми ты познакомишься. Я хочу знать все об этих людях, как они выглядят, о чем думают.

– Ты хочешь от меня их портретов, – тихо проговорила девочка. – Ты хочешь, чтобы я писала их портреты словами.

– Да. – У Роба в который уже раз перехватило дыхание от удивления, вызванного его необыкновенной сестренкой. – Портреты.

– Ты тоже будешь писать мне, Роб?

– Конечно, Сара. Обещаю.

Роб сдержал свое обещание, а Сара свое. Робу нравились портреты, присылаемые сестрой. Он узнал о ее учителях и одноклассницах, о почтальоне и врачах. Сара давала изумительные описания, проницательные, полные юмора и внимания. Она определяла суть людей, которых встречала. Робу казалось, что он знает их, хотя Сара никогда не называла их имен. «Я согласна с Джульеттой, – писала она. – Что значит имя?»

Сара ни разу не упомянула имени Эллисон Фитцджеральд, но Роб очень многое узнал о чудесной пятнадцатилетней наезднице с волосами огненного цвета, решимостью чемпиона и золотым сердцем. Читая эти описания в своей комнате в Гарварде, он думал: «Спасибо тебе, кто бы ты ни была, за то, что так хорошо относишься к моей любимой сестре».

Начиная с конца марта – в последний Сарин год в Гринвичской академии и последний год Роба в Гарварде – частые описания девочки, которая прыгает через препятствия, сменились описаниями нового розового сада в поместье Адамсонов.

«Мама наконец-то завела розовый сад, о котором так мечтала, во внутреннем дворике под окнами библиотеки, – писала Сара. – И я помогаю садовнику отбирать цветы! Ты понимаешь в розах, Роб? У каждой из них свой цвет и запах, свое имя, и они такие милые. Да, да, «что значит имя?» и «хоть розой назови ее, хоть нет», но Джульетта могла ошибаться! Моя любимая роза – «Чистая». Она кремовая, а края лепестков нежно-розовые, и такая душистая. Мы сажаем сорт, который называется «Портрет» (густо-розовые), и другие – «Дымчатый», «Серебряный», «Кристиан Диор», «Летнее вино», «Голубая луна»… Они расцветут калейдоскопом цвета и аромата, каждый день являя что-то новое, каждый день нас ждет новое чудо! Увидишь сам, Роб, когда приедешь домой в июне…»

Сара написала о саде и розах – самое счастливое письмо из всех, присланных ею, – но умолчала о садовнике, который позволил ей помогать в создании разноцветного и душистого сада.

Роб узнал, что садовником был Джозеф Дэлтон, и удивился, что эмигрант из Восточной Европы, который уже многие годы создавал сады в усадьбах Гринвича, не заинтересовал Сару. Роб ожидал прочувствованного, вдумчивого и проницательного портрета старого седовласого садовника, человека, чьи серо-голубые глаза видели уродство и ужасы войны и который создавал изысканные, восхитительные цветочные ковры. Но Сара рассказывала Робу о саде, а не о художнике, который его породил.

В апреле Сара написала: «Я решила поступить в Вассар вместо Рэдклиффа. Я знаю, что мы оба собирались на будущий год оказаться в Бостоне, Роб, но давай проживем еще один год портретов. Покипси очень близко от Нью-Йорка, так что через год, когда ты будешь на Уолл-стрит, я смогу навещать тебя часто-часто!»

Сара украсила письмо хмурящимися и улыбающимися лицами, но, осознал Роб, так и не объяснила, почему в последнюю минуту отказалась от плана, который они вынашивали в течение нескольких лет.

Но планы изменились. Роб понял это, и решение Сары помогло ему принять собственное решение, которое давно не давало ему покоя, месяцами лишая сна. Роб решил не идти в Гарвардскую школу бизнеса… во всяком случае, этой осенью, а может, никогда.

Собственно, ему не нужно становиться президентом «Адамсона и Уитта». Или президентом Нью-йоркской фондовой биржи. Ему нет нужды тратить свою жизнь на переезды из Гринвича на Уолл-стрит и обратно. Ведь так?

И Роб согласился с собой. Он мог стать кем хочет. Мог следовать своим интересам в литературе и журналистике. Он мог путешествовать, встречаться с новыми людьми, узнавать мир, который существует за золотыми стенами.

Задолго до того как Роб получил от Сары письмо, в котором она писала о своем намерении поступить в Вассар, он подал заявление на Хатауэйскую стипендию. Престижная стипендия, которой было трудно добиться, давала возможность пройти трехлетний курс гуманитарных наук в Англии, в Оксфордском университете.

За неделю до выпуска из Гарварда Роб получил письмо из Лондона. Попечители Хатауэйского совета были рады сообщить… Им особенно понравились умные, проницательные эссе, которые Роб написал о своем путешествии в Лондон предыдущим летом, и их привлекло его предложение опубликовать ряд эссе – свой взгляд на Англию – за время обучения. На самом деле члены совета уже переговорили с главным редактором лондонской «Таймс». Если уровень будущих статей Роба не уступит уровню тех, что они прочли, «Таймс» напечатает их в виде серии материалов под названием «Янки из Коннектикута».

Роб немедленно телеграфировал Хатауэйскому совету в Лондон о своем согласии, сообщил в Гарвардскую школу бизнеса, что решил не поступать к ним, отменил плавание под парусом по Карибскому морю, которое они вместе с Кэмом Эллиоттом запланировали на июль – август, и не мог дождаться того момента, когда сообщит родителям и Саре волнующую новость.

Миновав две внушительные каменные колонны, отмечавшие въезд на территорию поместья Адамсонов, Роб забеспокоился, что Шейла и Джеффри могут встретить его новость без особой радости. И он решил сначала сказать Саре.

– Я так горжусь тобой, Роб! Жду от тебя частых портретов!

– Ты их получишь. А я? Из Вассара?

– Конечно. Роб, а они правда опубликуют то, что ты написал, в лондонской «Таймс»?

– Так они говорят… если сочтут подходящим.

– Сочтут. У тебя всегда так хорошо получается. И мне очень понравилось название «Янки из Коннектикута».