Текст книги "Святой Камбер (Легенда о Камбере Кулдском - 2)"

Автор книги: Кэтрин Ирен Куртц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Это место не было укромным уголком Камбера, особенно зимой, но часовня находилась в стороне от главных переходов и чаще всего пустовала, так было и сейчас – подходящее местечко для выяснения отношений с собственным сознанием. Свет проникал в часовню сквозь три проема над дверью. Внутри помещалось скромное надгробие, некогда выбеленное известью, наверное, чтобы стало посветлее. Но сырость и время превратили побелку в размытые грязные пятна на плите. Стены, когда-то украшенные фресками, изображавшими житие Богородицы, уже давно осыпались.

Однако часовня не была заброшена. Пол был довольно чист, алтарь в полном порядке – время от времени часовенка использовалась гостившими священниками, служившими и молившимися тут. Никаких украшений здесь не было. На алтаре лежали лишь обычные покровы, убранство составляли две свечи в простых подсвечниках, незатейливое деревянное распятие да изящная, но серая от времени статуя Богородицы подле непритязательной дарохранительницы.

Взглянув, Камбер начал спускаться. Его факел отбрасывал круглую красноватую тень, бывшую единственным ярким пятном, кроме красного огонька лампады, горевшей над алтарем. Внизу он поклонился и перекрестился, потом вставил факел в держатель на северной стене. Вернувшись к алтарю, он распростерся на полу, как в ночь своего посвящения, от холода и сырости голого камня Камбера отделяла только ткань его одежд.

О, Боже, к чему он пришел? Не было ли все это заблуждением? Сможет ли он жить с этим дальше?

Как быть с Синилом? Сказал ему, что всепонимающий Господь простит ослушника во имя любви. Ну а если не простит? Если словами понимания и сочувствия Синил ввергнут в еще больший грех, и на несчастного будет навлечен гнев Божий.

А разве не заслуживают гнева Творца те, по вине которых в лоне церкви творят кумира, объявляя его святым? Разве не достойны гнева своим обманом сделавшие возможным такое кощунство?

Мог ли он позволить всему этому продолжаться? Действительно мотивом его поступков служило благо державы, или он пал жертвой собственной гордыни, растревоженной самонадеянными мыслями, что только его трудами можно спасти королевство и короля?

И все же прежние доводы казались убедительными, как всегда. Без Синила, безжалостно оторванного от монастырской жизни и принужденного сделаться королем, Гвинедд, возможно, до сих пор находился бы во власти жестокого презренного Имра Фестила, А без помощи Алистера Каллена, кто бы ни скрывался за его телесной оболочкой, Синил тратил бы свои силы на противостояние тому, кто водворил его на престол.

Теперь Синил начинал поступать по-королевски, особенно после того, как нашел собственную стезю в делах, с которыми ему приходилось сталкиваться. Гвинедд уже достиг кое-чего в управлении и дипломатии и территориальных приобретениях. Если бы Камбер не сделал то, что сделал, где бы сейчас был Синил? И где был бы Гвинедд?

Звук открывающейся двери часовни прервал его диалог с самим собой. Либо его разыскивали, либо кто-то искал уединения, зная, что в это время часовня обычно пустует.

Он не шелохнулся, когда звук шагов замер на площадке, в надежде, что у посетителя (кем бы он ни был) хватит ума уйти, поняв, что распростертый на полу человек не ищет ни чьего общества.

Однако нарушитель спокойствия так и остался стоять наверху. До Камбера доносилось его ровное дыхание. Мозг ничего не подсказывал – пришелец был дерини и защитился от проникновения. Дверь закрылась, но до этого в нее никто не выходил.

Вздохнув, Камбер поднял голову и встал на колени, внезапно ощутив всем телом пронзительный холод... Когда он оглянулся назад, капюшон упал с головы.

На площадке над ним стоял Джебедия. В свете факела, который он держал, его привлекательное лицо превратилось в сумрачную маску. Белый пояс выделялся на черных одеждах.

– Так и знал, что застану вас здесь, – тихо сказал он. Дрожь пробежала по телу Камбера – стужа в комнате тут была уже ни при чем. Зачем Джебедия искал его, и почему его лицо так серьезно? Неужели он догадывался про Алистера Каллена? Неужели сегодня на Совете Камбер допустил грубую ошибку?

Нет, это бред какой-то, но такая опасность есть. Более вероятно, конечно, что маршал станет допытываться о причинах их взаимного охлаждения в последний год. Тоже тяжелый разговор, но как-никак это лучше подозрений насчет Алистера.

Камбер неловко поднялся на ноги, широко улыбаясь.

– А, Джебедия. А я думал, что смогу укрыться здесь даже от тебя, непринужденно сказал он. – После сегодняшнего дня и нескольких часов у короля я чувствовал непреодолимое желание побыть в одиночестве. Но тебе я всегда рад.

– Разве?

Повернувшись, Джебедия со зловещим стуком опустил засов и быстро спустился и прикрепил факел к стене.

– Я думал, нам удастся поговорить, – продолжал он, преклоняя колени перед алтарем, – Теперь не слишком часто выпадает такая возможность, разумеется, если не считать официальных встреч. Откровенно говоря, совместные заседания с Синилом и Советом я нахожу не слишком полноценной заменой тому, что было прежде.

– Наши многие обязанности...

– Вряд ли являются причиной отдаления, – прервал Джебедия. Он положил руки на эфес меча и посмотрел в пол. – Как ни странно, у меня сложилось твердое убеждение (молюсь, чтобы я ошибался), что быть секретарем епископа важнее, чем быть просто давнишним другом его милости. Простите, если это звучит резко, Алистер.

Бессознательно повторяя движение Алистера, Камбер заложил руки за спину. Он был так смущен горечью в последних словах, что только удивленно воззрился на пришедшего. Джебедия ревновал его к Йораму!

– Бог мой, Джеб, ты ведь так не думаешь, не правда ли? – мягко спросил он, оправившись от потрясения первых секунд. – Весь этот год мы были так заняты я в Грекоте и здесь, ты здесь и в войсках... Я думал, ты понимаешь. Йорам мне почти сын. Ты ведь не огорчен моим участием к нему, он так нуждается в поддержке!

– Жалеть его? Нет, – прошептал Джебедия. – Я завидую ему. Знаю, что это нехорошо, но ничего не могу с собой поделать. Я завидую, что он проводит столько времени с вами, что он – часть вашей жизни; раньше это был я. Прежде мы тоже были заняты, Алистер, но находили время делиться заботами и успехами. – Он поднял глаза, избегая взгляда Камбера. – О, я понимаю, теперь вы епископ и не можете быть полностью открыты. Я понимаю это, но я всегда думал, что вы понимаете, как много значит для меня ваша дружба. Иногда мне кажется, что это вы умерли, а не Камбер.

Едва не вскрикнув, Камбер напрягся. Понял ли Джебедия, что сказал? Это заявление – простая оговорка? Скорее всего Джебедия волнует, что его место занял Йорам, а не Камбер, почивший год назад, по крайней мере, пока. Джебедия не знал правды или даже не подозревал о ней. Он слишком прямодушен, чтобы изображать притворную невинность.

А вот их отношения могут натолкнуть на опасные мысли. Джебедия проницателен и умеет внимательно наблюдать, со временем может и догадаться... По крайней мере, в этой безнадежной тоске его никак нельзя оставить, нужно заручиться поддержкой или хотя бы успокоить Джебедия.

Иначе этот бравый вояка может попросту не выпустить его отсюда. Он не уйдет без удовлетворительных объяснений. Если дело дойдет до чисто физического противостояния, Камберу вряд ли удастся совладать с ним. Когда-то Алистер и Джебедия соперничали в ловкости и мастерстве;

но Камбер никогда не обладал воинским искусством Алистера и, уж конечно, не улучшил свою форму в последние несколько месяцев.

Даже деринийское противостояние не сулило верной победы, хотя в этом случае Камбер получал определенные преимущества. Джебедия не может ожидать агрессии в свое сознание. Алистер всегда пользовался своими деринийскими способностями с неохотой, если речь шла не об ученых изысканиях, а вот Камбер был мастером в этом деле.

Но Джебедия хорошо знакомо прикосновение Алистера. Взаимное влечение этих двоих отчасти объяснялось схожестью сознания, его строения, возможностей и интуиции, о таких тонкостях солдатской души мало кто догадывался.

Да, вторжение в мозг было, без сомнения, лучшим шагом, но тогда придется удерживать инициативу. Натиск должен быть таким, чтобы защиты пали, прежде чем Джебедия поймет, что поединок начался, и успеет разгадать в нем не Алистера, а другого. В случае успеха Камбер обратит Джебедия в надежного союзника, или придется пленить его разум... А может, и того хуже. Об этом Камбер старался не думать.

Каков бы ни был результат, медлить не стоило. На обдумывание атаки ушло несколько секунд, положение становилось довольно щекотливым. Камбер бросил нерешительный взгляд на Джебедия, ледяные глаза отразили боль, которую испытал бы Алистер после упреков друга.

– Прости... Джеб. Я не понимал тебя.

– Мне тоже так кажется, – прошептал Джебедия, по-прежнему не поднимая головы.

Облизнув губы, Камбер позволил той части своего существа, которая была Алистером, выйти на верхний уровень сознания и продолжал:

– Ты можешь простить меня? Не стоило так увлекаться делами. Должно быть, ты чувствовал себя ужасно.

Джебедия поднял голову, но все еще не увидел ледяных глаз.

– Да, это было ужасно. Вы представить себе не можете, как больно смотреть на то, как после смерти Камбера вы боретесь в одиночку. Вам следовало поделиться своей ношей. Вы совершенно забыли обо мне, Я никогда не понимал, почему.

Когда он наконец заглянул в его лицо, Камбер понял – вот момент столкновения, который решит будущее обоих.

Камбер смотрел Джебедия в глаза, изображая беспокойство. Там он вдруг заметил огонек надежды. Кажется, Джебедия в глубине зрачков своего неверного друга увидел отблеск его сознания, он облегченно вздохнул.

– Могу я надеяться?

– Ты же знаешь, что прежнего уже не будет, – прошептал Камбер, он не прерывал едва наметившийся контакт, но не открывал свой мозг. – Я дал обещания хранить многих доверенных в моей власти.

Джебедия кивнул, безоговорочно принимая слова Камбера.

– Но если ты позволишь установить контроль над тобой, я, возможно, смогу поделиться с тобой частью того, что занимало мой ум в месяцы разлуки. Позже я уточню границы, и наше общение станет более близким.

Улыбка надежды, почти неуместная на измученном и все же симпатичном лице, тронула губы Джебедия.

– Вряд ли это обещает возобновление наших отношений, но я понимаю причину. Вы простите меня, если я скажу, что опечален?

– Я всегда буду прощать тебя, Джеб, – тихо ответил Камбер; его тоже не радовала эта процедура и то, то он намеревался сделать. – Мы сядем здесь, на ступенях? День был длинным, и мои кости ноют от холода.

Плотнее завернувшись в плащ, Камбер опустился на ступень и привалился спиной к той, что была выше, а Джебедия, не говоря ни слова, примостился на самой нижней, положив между собой и Камбером меч.

– Это будет совсем иначе, чем раньше, – сказал михайлинец, вздыхая и поднимая глаза на Камбера. – Я нервничаю, точно перед боем.

– Знаю, – ответил Камбер.

Он взял Джебедия за плечи и притянул к своему колену, в то же время укрывая свой собственный внутренний мир как можно глубже в сознании, чтобы показать только часть, принадлежавшую Алистеру. Подняв правую руку, на которой блеснуло епископское кольцо, он заколебался, сжимая и разжимая кулак, словно согревал пальцы. Символ пастырской власти на руке должен был напомнить Джебедия о высоком положении его друга и оправдать неравенство в контакте.

Голова Джебедия начала клониться, Камбер подхватил его за подбородок. В то же мгновение Джебедия узнал это прикосновение, вздохнул и доверчиво повалился головой на руку Камбера; его веки задрожали. Оставаясь по-прежнему Алистером, Камбер упрочил контакт и почувствовал, как сознание Джебедия успокаивается, тени подозрений больше не омрачали кристальную чистоту хорошо тренированного мозга.

– Теперь давай, – сказал Камбер шепотом, мысленно открываясь сознанием Алистера Каллена.

К его удивлению, Джебедия принял краткость контакта Алистера за естественную осторожность – его старый друг просто сохраняет тайны своего духовного сана.

Камбер умилился этой наивной доверчивости и в то же время испытал отвращение к себе за то, что обманывает невинность. Он помедлил, собирая силы для единственного неотразимого удара, и рванулся вперед, захватывая уровни сознания и перекрывая каналы мозга, пока Джебедия не оказал сопротивления. Только мгновения нужны были, чтобы он уже не освободился.

Джебедия вскрикнул и дернулся под руками Камбера, его сознание оказалось во власти другого мозга. Он еще силился разорвать связь, превратившуюся в путы для него, но коварная сила предупреждала его попытки, забиралась все дальше. От каждого ее движения буквально ослепленный Джебедия вздрагивал и корчился, никогда этот воин не мог представить себя таким жалким и беззащитным.

И только тело продолжало сопротивляться – мускулы воина откликнулись на угрозу, не дожидаясь команды обессиленного мозга. Правая рука инстинктивно ухватилась за кинжал, полупарализованные пальцы сжались вокруг рукояти из слоновой кости и медленно потянули оружие из ножен.

Камбер заметил и одним движением блокировал руку. Ни на йоту не отступая от намеченной цели, он навалился на распластанного михайлинца и удвоил силу мысленного натиска. Знание вливалось в мозг михайлинца во всей полноте, начиная со дня смерти Алистера до последней минуты.

Джебедия замотал головой и закричал по-звериному, леденящим кровь криком. Вырвавшись, он ухватил Камбера за мантию и тянул к себе, разглядывая пустыми, невидящими глазами. Тем временем в другой руке вновь появился кинжал.

Но это не смущало Камбера. Он безжалостно вытолкнул последнюю порцию знания: происшедшие с Синилом перемены к лучшему, круг тех, кто знал правду о Камбере-Алистере; последствия провала всего спектакля: антидеринийское движение, складывающееся среди вернувшихся ко двору дворян-людей, ловушка для всех участников представления, туманная судьба страны.

На этом Камбер ликвидировал все связи, кроме одной, способной вызвать потерю сознания и в случае необходимости – смерть. В то же время он приказал своему заимствованному облику исчезнуть, и Джебедия увидел перед собой полные надежды и страдания глаза Камбера. Кинжал был прижат к его горлу, готовый прорезать кожу, но Камбер не обращал внимания на холод стали, молясь, чтобы здравый смысл удержал Джебедия от отказа принять полученные знания, а его – от греха убийства.

Джебедия, так и не осознав открывшегося ему, понял, что снова свободен, и они покатились по полу. Рыцарь одержал верх, он сидел на груди противника, под острием оружия учащенно бился пульс на шее, лежавший под ним более не мог сопротивляться. Он был обречен.

В глазах Камбера Джебедия видел мольбу.

Только теперь до него дошло, что он едва не совершил. Михайлинец сдавленно вскрикнул, в глаза вернулось осмысленное выражение, рука выронила кинжал. Камберу показалось, что он видит поток сознания, мчавшийся в мозгу Джебедия, когда тот застыл, разжав ладонь, а оружие валялось возле уха Камбера.

Затем веки сомкнулись, из лихорадочно сокращающегося горла вырвался всхлип, и рыдающий Джебедия упал в объятия Камбера.

Камбер осторожно выбрался из-под дрожащего тела и сел, утешая человека, только что потерявшего горячо любимого друга, бывалый воин плакал, как ребенок, и Камбер утешал его, как сына. Всхлипы затихли, и Камбер осторожно погладил дрожавшую голову, возвращая Джебедия к действительности.

– Прости, что пришлось сделать это, – прошептал он, убедившись, что здравый смысл возобладал над чувствами Джебедия. – Наверное, я должен был сказать тебе раньше. У тебя было право знать это. Мы небезосновательно полагали (к тебе это не имеет отношения), что чем меньше людей будут знать обо всем, тем безопаснее. Я боялся, что ты сам можешь догадаться, и тогда мне не удастся сдержать твой гнев. Теперь знаю, что мне не следовало делать того, что я вытворял сегодня перед тобой.

Громко шмыгнув носом, Джебедия отстранился, вытер рукавом лицо и снова сел на нижней ступени, прижав колени к груди. Камбер тоже сел поудобнее, стараясь не беспокоить Джебедия.

– Я.., и не замечал, – выдавил Джебедия, отвечая на последние слова Камбера. – Я хочу сказать, что я понимал, что-то изменилось, и я.., я ревновал к Йораму, но мне и в голову не могло прийти, что передо мной не Алистер или что это вы.

Он постарался вернуть себе самообладание, поднял голову, с трудом глотнув и глубоко вздыхая.

– Что... – Он набрал воздуха и начал снова. – Что бы вы сделали, если бы не заставили меня принять.., это?

Камбер поджал губы и на мгновение опустил глаза, потом взял себя в руки, снова поднял голову, нажимая на сознание михайлинца.

– Боюсь, я не так честен, каким тебе хотелось бы видеть меня, – прошептал он, когда Джебедия почувствовал результат и едва не потерял сознание. Камбер ослабил давление последней связи и, поддерживая Джебедия, взял его за плечо. Как видишь, я припас последнее, самое эффективное оружие. Если бы мне действительно пришлось применить его, результат мог быть различным.

Джебедия вздрогнул и понимающе кивнул.

– Вы бы убили меня, – произнес он безразлично. – И были бы правы. Вы могли оставить мне жизнь только как союзнику. Ваша цель слишком важна, чтобы игнорировать опасность разоблачения. – Он помолчал. – Боже мой, что вы пережили за эти месяцы! Мои страдания блекнут рядом с вашими...

– Тес. – Камбер поднял руку, прерывая. – Ты имел право на собственные чувства. Оттого, что твое недоумение основывалось на неведомом тебе обмане, оно не становилось менее болезненным. Если бы я имел смелость сообщить правду раньше. Он никогда бы не оставил тебя в одиночестве и отчаянии, как сделал это я.

– Нет, но он бы оправдал ваши действия, – прошептал Джебедия. – И.., если бы он оказался на вашем месте, по-моему, сделал бы то же самое.

– Может быть.

Наступило молчание, потом Джебедия вздрогнул и заговорил снова.

– Более года назад я сделал вам одно предложение, Камбер-Алистер, прошептал он, не решаясь нарушать торжественность этого момента громким голосом. – Тогда я еще не знал вас, хотя мне так и казалось, но я предложил вам помочь облегчить вашу ношу. Вы отказались. Теперь я вижу, что знаю вас еще меньше, чем тогда. Но, прошу вас, не отказывайтесь снова. Позвольте мне помогать вам.

В течение нескольких секунд Камбер смотрел в печальные глаза, красные от недавних слез, читая в них доверие и преданность, которые принадлежали Алистеру, а может быть, и ему тоже. Проверять это пока не стоило. Соединив правую руку с ладонью Джебедия, он соединил с его мозгом сознание Алистера, а потом и свое. Это было удивительное слияние трех личностей.

Никогда прежде он не распахивал настежь память Алистера, теперь ее живые образы переплетались с мыслями того, кто знал и любил Алистера Каллена больше, чем любой из живущих на этой земле. Джебедия был потрясен. Его воспоминания и переживания Алистера сливались с псевдо-Алистером, образуя контакт, который казался невозможным. Двое сидели так, протянув друг другу руки, восхищаясь своим открытием, печалясь, удивляясь и даже заливаясь смехом. В реальный мир они вернулись только через час. Камбер вновь принял облик того, кого только что узнал много лучше и больше, чем мог о том мечтать. А Джебедия, завороженный, смотрел, как его новый друг принимает обличие старого, который тоже не был потерян для него.

Глава 24

Ибо никогда не было у нас (пред вами) ни слов ласкательства, как вы знаете, ни видов корысти: Бог свидетель!

Не ищем славы человеческой ни от вас, ни от других.

Первое послание к фессалоникийцам 2:5-6

История канонизации Камбера продолжалась к его большому неудовольствию. Когда Совет епископов собрался на следующее утро в большой зале дворца, начали сбываться самые худшие опасения. Царило праздничное оживление. Какой-то монах сказал соседу, что сегодняшнее заседание может оказаться не очень интересным вопрос уже не в том, был ли Камбер святым, а в том, насколько велика его святость.

Пока они с Йорамом пробирались среди собиравшегося духовенства к своим местам, эта мысль не давала покоя, хотя он и заставил себя смириться с тем, что канонизация была уже делом решенным. Он утешал себя тем, что, если это неотвратимо, то рассказы очевидцев "чудес" никак не могут поднять завесу самой главной тайны, хранимой такой огромной ценой. Его последователи, в их число вошел и Джебедия, получили самые полные инструкции, какие можно было дать за одну ночь. Если не случится чего-то неожиданного, слушатели придут к логическому заключению, к которому старательно направляли их Кверон и Слуги святого Камбера. По сравнению со вчерашним днем Камбер чувствовал себя почти в безопасности, по крайней мере оттого, что Совет может узнать от смертных, вовлеченных во все это. Бессмертные, высшие силы – совсем другое дело. Камбер так и не решил, сможет ли он остаться с Создателем после того, как он допускает такое кощунство.

Усевшись в кресло, он заметил Джебедия, поднявшегося на помост вместе с глашатаем Джеффрэя; они были увлечены спором – вероятно, о том, как следует расставить стулья секретарей, которые будут записывать ход заседания. Он не слышал содержания разговора, но несколько минут спустя архиепископ Орисс поднялся со своего кресла (на его прежнее место на помосте поставили трон короля), и спор сразу прекратился. Глашатай отвесил поклон, Джебедия поклонился в ответ, и стулья были расставлены окончательно. Пожав плечами и бросив взгляд в сторону Камбера, Джебедия вернулся в толпу, заполнившую центр зала, и исчез в боковой двери, откуда в скором времени появился король.

Большинство толпившихся в середине поспешили к креслам, стоявшим вдоль стен в три ряда, – занимать места. На галерее в противоположном конце залы, битком набитой народом, Камбер заметил огненно-рыжую голову Риса и тут же усомнился.

Размышлять над оптическим обманом не пришлось – епископ Юстас с теплым приветствием занял место возле Камбера. Шутник Юстас не мог не заметить краткости ответа. Пришлось объяснять утомление часами ночных молитв. Можно было считать, что в определенном смысле это не совсем неправда. Да это и не интересовало коллегу-епископа. Зато он узнал о посетившем отца Алистера во время бдения решении: во время голосования присоединиться к мнению большинства. Юстасу только того и надо было – он был человеком и деринийским вниманием к тонким оттенкам чувств никогда не отличался.

Юстасу не терпелось поговорить. Он сообщил о том, что Йораму после вчерашнего остается только сидеть смирно. Вот сестра и зять, не видевшие неопровержимых свидетельств, могут вмешаться. Кстати, они сейчас на галерее в свите королевы. Оспаривать святость Камбера лично он, Юстас, не советовал бы ни родне, ни прочим. Он готов поручиться, что сегодня будут убеждены даже законченные маловеры.

Сам он уже убедился. Того же мнения придерживаются еще по крайней мере трое епископов. Эвайн Мак-Рори-Турин, любящая дочь покойного графа, если и усомнится в его святости, то только по незнанию. У ее мужа тоже не будет сомнений, все прекрасно знали о преданности Целителя Риса Турина тому, кто стал ему тестем. Королева же до замужества была подопечной Камбера.

Звук фанфар заставил разговоры стихнуть (к немалому облегчению Камбера), а потом в залу с противоположных дверей одновременно вошли король и примас-архиепископ, сопровождаемые пением Те Deum. Все собравшиеся встали, чтобы поклониться, а король и примас направились к помосту в сопровождении секретарей. На короле была темно-зеленая мантия и корона из переплетенных листьев и крестов, поблескивавшая на посеребренной черноволосой голове, Джеффрэй был одет в полное церковное облачение: митру, расшитую драгоценными камнями ризу. Вчера он, как и любой другой епископ, был в пурпурной сутане и шапочке.

Все это не ускользнуло от зрителей, когда двое сели на места – Синил чуть-чуть раньше архиепископа, Это был дворец Синила, но Совет Джеффрэя. Как примас Гвинедда архиепископ Джеффрэй имел преимущества в делах церкви.

После вступительной речи Джеффрэя и кратких итогов предыдущего дня Кверон представил двоих Слуг святого Камбера, которые сопровождали его во время визита к могиле Камбера в Кэррори, и предоставил им самим рассказать завороженному собранию о своих находках (или отсутствии таковых).

Двое дружно рассказали довольно захватывающую историю о том, как летом, темной, безлунной ночью, они тайно пробрались в фамильную часовню Мак-Рори и проникли в склеп, к могиле покровителя. Пришлось убрать обычные деринийские преграды, выставляемые с целью защиты могилы от грабителей, а потом они заглянули внутрь.

Подняв крышку гробницы, они, ожидавшие увидеть закованный в свинец гроб графа Кулдского, ничего подобного не увидели! Могила была пуста?

Слушатели изумленно вздохнули, словно услышали это впервые, – настолько их захватила красочная история. Кверон заметил произведениями эффект, но решил развить успех, обратившись к расспросам свидетелей: "Откуда им известно, что Камбер вообще был в этой могиле?", "Может быть, она всегда пустовала?".

Нет, напомнил ему один из свидетелей, некий Чарльз, прежде бывший пекарем в деревушке рядом с Кэррори. Он собственными глазами видел, как тело Камбера привезли из Валорета, видел погребение, нет никакого сомнения, что могила не могла быть пустой с самого начала.

Однако ни один их двоих свидетелей не мог объяснить, каким образом человек (здесь это слово использовалось в значении "простого смертного", не обладающего сверхъестественными способностями) мог перенести тело из могилы. Не брались они и судить о мотивах некоего секретного перезахоронения тела отцом Мак-Рори, о котором тот говорил. Напротив, Чарльз видел, как несколько месяцев назад Йорам и лорд Рис приходили навестить могилу. А он был послан братьями проследить: не знает ли кто-нибудь еще о том, что могила пуста. Зачем Йораму и Рису понадобилось являться к могиле, если они знали, что теле там нет, как заявил Йорам? Чарльзу оставалось сделать вывод, что Йорам и Рис не знали об этом.

На этом Кверон прервал расспросы, не желая утомлять высокое собрание умозаключениями сельского пекаря. Пришел черед Риса. Тот, помня ночные наставления, категорически заявил, что ему неизвестно ни о каком перезахоронении тела Камбера Йорамом или кем-то другим. Приятно было не лгать – перевезено было тело Алистера, а не Камбера. Его заявление вполне совпало с заверениями Йорама в том, что он выполнил работу в одиночку, следуя просьбе отца, сделанной еще до того, как Рис стал членом их семьи.

Кверон расспросил и Эвайн, решив, что Камбер, возможно, поделился и с ней своей волей. Но, разумеется, Камбер не делал этого, и Эвайн могла со спокойной совестью утверждать, что она не знала о перезахоронении тела отца и не участвовала в этом. Учитывая то, что леди Эвайн не фигурировала ни в одном из представленных Квероном свидетельств, и ее деликатное положение, Кверон позволил ей удалиться. Камбер не мог не улыбнуться, прикрываясь рукой, поднятой якобы за тем, чтобы скрыть зевок, глядя, как Эвайн сделала реверанс с самым невинным видом и с преувеличенной торжественностью, какую часто изображают дамы на пороге материнства, направилась обратно к галерее. Если бы Кверон знал о ее действительном участии в деле "святого Камбера", он бы не стал так спешить.

На все это ушла половина утра. К тому времени, когда Кверон закончил перекрестный допрос об исчезновении тела Камбера, многие из тех, кто отсутствовал на предыдущем заседании, заскучали. Следующее свидетельство заставило оживиться всех. Повинуясь приказу Кверона, из дверей у левого камина появился некий лорд Дуалта Джарриот, судя по одежде, рыцарь Ордена святого Михаила.

Спокойно приблизившись к тронам, Дуалта с церемонной учтивостью поклонился королю и, опустившись на колени, поцеловал кольцо архиепископа. Он избегал встречаться взглядом с королем, прекрасно зная, что, придя сюда, ослушался его приказа, и молился о скорейшем избавлении от этой пытки и королевского гнева.

В расспросах Дуалты Кверон не пользовался никакими деринийскими штучками, обратившись к обычной формуле "вопрос-ответ", когда речь шла о личности Дуалты и его роли в том, о чем вскоре узнает Совет. Кверон объявил, что, принимая во вниманием число представленных свидетелей, он не в состоянии повторить проделанное им вчера и показать, что именно видел Дуалта. Но с согласия Дуалты он уже считал мысли с него и убедился, что юный рыцарь говорит правду.

Пусть Дуалта сам расскажет свою историю. Юноша получил михайлинское военное образование, известное столь же славной репутацией, как гавриллитское обучение для дерини. Кверон выразил уверенность, что молодой человек сохранил точные воспоминания и его правдивый рассказ будет интересен высокому собранию.

Камбер тоже не сомневался в этом.

Собравшиеся затихли, когда Дуалта начал повествование о событиях, предшествовавших "чуду": о том, как он вошел в комнату настоятеля вслед за своим спутником (он не станет называть имени) и нашел Каллена лежащим без сознания и явно боровшимся с некой силой, оказывавшей влияние на все и вся в комнате.

Камбер отметил, что Дуалта предпочел не упоминать имени Синила. Это могло означать только то, что Кверон приберег короля в качестве последнего и главного козыря, так как невозможно было закончить этот рассказ, не открыв имени таинственного зрителя.

Рис и Йорам пытались облегчить положение Каллена, продолжал Дуалта, но было ясно, что нечто, противостоящее викарию, обладало куда большей силой, чем все они. Лорду Рису удалось выяснить, что это были остатки злобных чар Ариэллы, угрожающих Каллену с той ночи в Йомейре, когда он убил коварную принцессу.

Потом Каллен перестал дышать, его лицо медленно синело, в то время как Рис и испуганный Йорам опустили его на пол и принялись делать ему искусственное дыхание, стараясь вернуть настоятеля к жизни.

Рассказывая свою историю, Дуалта словно перенесся в то время, как это было с Гьюэром, хотя ни Кверон, ни кто-то другой не способствовали этому. Теперь он говорил так, будто боровшаяся за свою жизнь жертва колдовства лежала перед ним в зале, который превращался под его мысленным взором в спальню отца Алистера.

– О, Господи, если бы Камбер был здесь! – воскликнул Дуалта, падая на колени и с мольбой воздевая руки к небу. – О, Господи! Камбер бы мог спасти настоятеля!

Будто пораженный молнией, Дуалта замер, стоя на коленях. Слушатели застыли вместе с ним. Постепенно начало меняться выражение лица юноши – от отчаяния к испуганному удивлению.

Затем тихим, дрожащим голосом Дуалта описал увиденное им. Как лицо Каллена на мгновение окуталось дымкой тумана и начало принимать черты лица Камбера Мак-Рори, а прежнее лицо будто слетело.