Текст книги "Скарабей"

Автор книги: Кэтрин Фишер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

– Гермия, когда-то мы были друзьями. Больше, чем друзьями. Ты была моей сообщницей в этих преступлениях.

– Я рада, что ты признаёшь свои деяния преступлениями. Ты хотел короновать себя на царство божественным венцом. Провозгласить себя Архоном. Сбросить мои статуи с пьедесталов, отвернуться от моей силы, от дождя, дающего жизнь. – Ее голос дрожал от гнева. Даже Алексос поднял голову, и на миг в его глазах промелькнув отблеск ужаса пред гневом Царицы.

Аргелин же не моргнул глазом.

– Положи всё это на чашу весов. Но положи и кое-что другое – мою любовь к тебе.

– Любовь! – взвилась она. – Ты меня убил!

– Ян нанес удар в гневе, и предназначался он не тебе. Я бы не тронул и волоска на твоей голове.

Она хрипло рассмеялась.

– Ты бы в любую минут отшвырнул меня прочь. Я была Гласительницей и имела власть. Но когда ты достиг бы своей цели…

– Нет! – Он взлетел по ступенькам, схватил ее за руку. – Нет, Гермия, клянусь! Этого ни за что бы не случилось, поэтому что я никогда в жизни никого не любил, даже себя. Только тебя. Нас связывало больше, чем заговор, больше, чем преступления. Мы были отражениями друг друга, наша связь была глубокой, настоящей, и нас ничто не разлучило бы, даже смерть. Мы этого не допустим! Ты же понимаешь! Я заберу тебя с собой назад. Говорю об этом перед лицом Царицыного гнева, перед лицом богов, даже если из-за этого наступит конец света и на земле воцарится Хаос. Я буду с тобой, Гермия. А я всегда добиваюсь того, чего хочу.

В тишине слышался только плеск водопада. Мирани прикусила губу, глядя на лицо женщины, на изящно подведенные брови, красные губы. Кто это – Гермия? Или маска из ее плоти на лице Царицы Дождя?

Гермия неуверенно улыбнулась.

– Нам никогда уже не узнать, что ты сделал бы, а чего бы не сделал.

– Захочешь – узнаешь. Возвращайся вместе со мной.

– Это невозможно. Если только…

Он коснулся ее руки.

– Если только что?

– Я попала сюда через смерть, Аргелин. Через мою смерть. Если я уйду, то кто-то должен остаться здесь. Царица требует жертвы.

Аргелин рассмеялся – жалко, сдавленно.

– Будет ей жертва! – Он обернулся. – Давай отдадим ей вот этого толстяка, моего убийцу.

Орфет резким движением скрестил руки на груди, но голосом не выдал гнева.

– Полегче, генерал.

– Тогда отдадим жрицу. – Аргелин подошел к Мирани и тихо произнес: – Мой удар был нацелен в тебя. Может быть, я должен закончить то, что начал.

Она посмотрела на него. Глаза у генерала были темные, уверенные, но она почувствовала, что ее былой страх перед ним давно улетучился.

– Вряд ли ты это сделаешь, – спокойно ответила она.

– Нет? Тогда мальчишку. – Он обернулся к Алексосу. – Архон обязан умереть за свой народ.

Алексос рассмеялся, лягушка спрыгнула с его ладони.

Мирани сказала:

– И его ты тоже не тронешь. – И встала перед ним, так что ему ничего не оставалось, кроме как смотреть на нее.

– Всем нам известно, генерал, чью жизнь ты должен подарить Царице Дождя.

Он хранил молчание.

– Единственный путь отсюда – солнечный диск, а он у тебя. Отдай его Царице. – Голос Мирани был еле слышен, она поглядела на Гермию и увидела ее незнакомую улыбку.

Аргелин сказал:

– Ты давно задумала меня убить.

– Нет. – Мирани покачала головой. – Я только хочу освободить Оракул. Освободить людей. И тебе это по силам.

– Если я это сделаю, никто из нас не вернется.

– Знаю. Но я научилась доверять Богу. Несмотря ни на что.

– Неужели боги любят тех, кого они мучают?

Она сказала:

– По-моему, да.

Они долго смотрели друг на друга. Он оглянулся на Алексоса, на Орфета. Потом достал из туники солнечный диск и положил его на другую чашу весов.

И она медленно опустилась.

Не оглядывайся

Темнота.

Она поглотила Сетиса, как только погас свет солнечного диска. На миг ему почудилось, будто его затмили гигантские пальцы, будто Бог взял золотой диск в ладонь и унес. Сетис посмотрел вверх, ожидая, что вот-вот обрушатся невообразимые ужасы, что в мире воцарится Хаос, похитит у людей свет и тепло, развеет в прах всё живое. По стенам зашуршали мириады насекомых.

Он спросил Бога:

– Это что, конец?

«Это и конец, и начало», – ответил кто-то, и Сетис узнал Креона. Тот стоял совсем близко, и в голосе альбиноса слышалась победная нотка, озадачившая юного писца. Чья-то рука схватила его за локоть, увлекла в темный коридор. Впереди, в гробницах, лязг мечей сменился предсмертным криком.

Кто-то одержал победу.

* * *

– Пресветлая!

Ретия изумленно смотрела на незнакомца. Его кираса блестела в предутреннем тумане. Он снял шлем, и взорам предстали спутанные седоватые волосы и полное тревоги лицо.

– Пресветлая, прости, что мы пришли сюда. Я знаю, это запрещается, но мы подумали… что этого нельзя допустить.

Он невразумительно бормотал, и тут она его узнала: это был сотник Аргелина, а воины, в тревожном ожидании столпившиеся у него за спиной, были остатками армии, защищавшей Порт. Люди Шакала, торговцы, рыбаки, вооруженные ножами и сетями.

Она жестом велела ему замолчать.

– Что северяне?

– Мы окружили их у Моста. Они гнали чужеземных зверей и не заметили, как мы переправились. Мы напали на них с тыла и разбили наголову. Мои люди собирают тех, кто остался в живых.

За спиной у Ретии радостно вскричала Персида. Раздались радостные голоса, вздохи облегчения. Крисса истерически хихикала. Ретия медленно сняла маску, опустила копье, расправила плечи, сразу став еще выше.

Сотник поспешно опустился на колени, ткнулся лбом в землю. Воины последовали его примеру.

Она смотрела на них сверху вниз. Пришел миг торжествовать победу, но она чувствовала лишь какое-то странное оцепенение, глупую обиду. На Оракул больше никто не нападет. И это почему-то не радовало, а вселяло чуть ли не разочарование.

Рядом с ней встал отец Сетиса.

– Послушай, – прошептал он.

В тишине нарастал какой-то странный звук, еле слышный, далекий ропот, смутный и зловещий.

Старик торопливо протолкался сквозь толпу солдат к краю платформы. Ретия подошла и встала рядом с ним. Они увидели, как из Порта, из Города Мертвых, по белым дорогам через пустыню, из ворот, из домов, развалин, потайных убежищ – отовсюду хлынули люди. Жители Двуземелья сотнями и сотнями устремлялись на Остров.

* * *

Гермия встала.

– Суд окончен, – торжественно заявила она. – Перо поднялось, встает солнце, занимается День Скарабея. Сегодня Ярчайший, Повелитель Скорпионов, Возничий Колесницы Солнца должен благословить народ Оракула. – Она посмотрела на Мирани. – Гласительница раскроет свои уста и провозгласит его волю.

– Но это же ты, – напомнил ей Аргелин. – Ты и есть Гласительница.

– Я? – Ее высокомерный голос на миг дрогнул. Она заколебалась, и в ее лице наконец-то появилось что-то человеческое.

Потом Гермия вышла из своего облика, шагнула к нему, и то, что осталось позади, не имело ни формы, ни очертаний, оно было сплетено из воды, вместо глаз – искры чистого света, вместо волос – темная сырость, платье соткано из бархатистой глади перламутровых раковин.

Царица Дождя бесстрастно взирала на Гермию, бегущую вниз к Аргелину. Улыбнулась, встала – и Мирани в страхе отшатнулась: плеск ее шагов захлестнул их с головой. Царица неторопливо спустилась, подошла к Аргелину, улыбнулась ему, и улыбка ее была холодной, как бездна, глубокой, как морская синева.

–  Никто не покидает моих Садов, – произнесла она струящимся голосом. Но даже сейчас он не отступил ни на шаг.

Обняв одной рукой Гермию, он ответил:

– Она вернется со мной.

–  Ты настойчив в своих требованиях, человек, который разрушил мои изваяния.

Он заглянул в трепетные огоньки ее глаз.

– Говорят, когда-то ты любила земного человека. Ты должна понимать мои чувства. Я не прошу тебя, богиня, потому что мои просьбы всё равно не тронут тебя. Мы враги, но даже враги могут быть милосердны к побежденным. Я умоляю тебя, госпожа.Я, Аргелин, умоляю: верни ей жизнь.

Медленно, будто превозмогая боль, он опустился на колени и коснулся лбом мокрых камней.

Царица не сводила с него глаз. Потом сказала:

–  Ты возьмешь с собой вот это.

Из трепещущих складок подернутого рябью платья она достала небольшую фигурку, вырезанную из слоновой кости, и вложила ему в руку. Мирани успела разглядеть ее: это было изображение самой Царицы, с широко распростертыми руками, в тунике, блестящей от воды, украшенной хрустальными каплями.

–  Я хочу, чтобы мои статуи опять высились над Портом. Что же касается женщины, которую ты, по твоим словам, любишь, то пусть она идет за тобой. Она всегда будет рядом. Ты сделаешь шаг – она будет следовать за тобой при каждом твоем движении. Ты протянешь к ней руку – и она протянет руку к тебе. Но не оглядывайся, не старайся увидеть ее, не поворачивай головы, ибо того, кто во второй раз заглянет в темную страну мертвых, настигнет мое возмездие.

Она отстранила руку; с ее пальцев упали мелкие капли воды.

Аргелин поднял голову, с изумлением глядя на нее. А Царица Дождя подошла к весам, сняла с чаши золотой солнечный диск и протянула его Мирани. Девушка с неохотой подошла и взяла его. Чуть тепловатый, идеально гладкий.

Царица Дождя склонилась к ней.

–  Когда тебя сделали Гласительницей, ты так и не узнала тайного имени Бога. Теперь я открою его тебе.

Взглянув на Алексоса, который стоял и смотрел, как скачет прочь лягушка, она прошептала Мирани на ухо тайные слоги, не похожие ни на одно слово. Эти звуки были прохладными и ничего не означали, и все-таки Мирани, услышав их, содрогнулась; они впитались в нее, и в тот же миг ее захлестнуло такое счастье, что она рассмеялась, не зная почему, а Алексос подошел, взял ее за руки, закружил, стал смеяться вместе с ней.

–  Теперь займемся тобой, – сказала Царица Орфету. – Какой дар я могу преподнести тому, кто испил из Колодца?

– Никакого, госпожа, – гордо ответил он.

–  Разве что вот этот. Вода никогда не утопит тебя. Никогда не утянет в свои глубины. Никакая жидкость больше не завладеет твоей душой.

Ответив на его благодарное ворчание коротким кивком, она поднялась по ступеням и села на трон, чуть склонила голову, распростерла руки.

–  Путь Скарабея подходит к концу и в то же время только начинается. Люди ждут вас.

И тут в пышной зелени Садов открылся коридор. Высокий, широкий, расписанный хитроумными узорами. На стенах тянулись изображения, которые они сотни раз видели в росписях гробниц, в храмовых свитках и пергаментах. Бесконечными процессиями шествовали Архоны, принцы, Гласительницы; над головами у них пестрели тексты, в которых их имена были обведены синими с золотом картушами.

Мирани взяла в руки солнечный диск, и он засиял потаенным светом.

Аргелин поглядел на диск, потом встал на ноги.

– Ты даешь мне слово?

Царица ответила:

–  Боги выполняют свои обещания.

Он схватил Гермию за руку.

– Я буду ждать тебя возле Оракула.

Она улыбнулась.

– Если я приду. Однажды я дала слово, что не позволю тебе использовать меня, и до сих пор держу его.

– Но ты же меня любишь, – настаивал он.

Она приподняла бровь.

– Разве я когда-нибудь это говорила?

– Гермия, когда же ты перестанешь мучить меня? – Он взял ее за руку, медленно поцеловал, потом повернулся и вошел в разрисованную дверь.

Орфет позвал:

– Архон, ты идешь?

Алексос обернулся к Царице Дождя, подбоченился и улыбнулся ей; она мокрыми пальцами взяла его за подбородок.

–  Будь осторожен с людьми, Ярчайший. Они накажут тебя за наивность.

Он кивнул.

«Но они моя мечта, госпожа, мое приключение».

Он легко сбежал по лестнице к Орфету; потом, оглянувшись, помахал Царице. Мирани на прощание обвела глазами Сады, чтобы удержать их в памяти. Сладкие запахи, цветущие деревья, бесконечный плеск фонтанов. Потом пошла за Аргелином. Он мрачно шагал впереди, не оборачиваясь, не оглядываясь.

Всего через несколько шагов краски на стенах поблекли. Нарисованные процессии подернулись, будто пылью, зеленой плесенью. Кусками отваливалась штукатурка, унося с собой лица рабов, парадные веера, белых голубей, слова Указания Пути. Коридор пошел вверх, стало темнее, и только лучи солнечного диска озаряли дорогу. Аргелин торопливо шел впереди, Алексос бежал вприпрыжку; за плечом у Мирани, тяжело пыхтя, плелся Орфет. Его тяжелые шаги сотрясали кости и пепел, осыпали штукатурку со стен.

А позади них в коридоре воцарялось молчание.

* * *

У Шакала из рассеченной руки текла кровь, но на полу лежал не он, а поверженный Ингельд.

Вбежав в подземный зал, Сетис услышал разъяренный рев северян. Они съезжали один за одним по громадным цепям, на которых висели чаши весов, и вопили, желая отомстить.

– Он умер?

Шакал едва дышал; Лис выхватил нож и ответил:

– Нет еще.

Сетис снял с Ингельда шлем. У северянина из носа и рта текла кровь; в боку зияла глубокая рана.

Сетис в ужасе обернулся.

– Теперь они перебьют нас всех.

– Сразимся. – Лис швырнул ему нож. – Спина к спине.

Но нападающих было слишком много. Стиснув мокрую от пота рукоять, Сетис понял, что ему пришел конец, что времени уже не осталось, что с минуты на минуту он сам, воочию, увидит Сады Царицы Дождя. В отчаянии он вознес молитву богу, но, не успели последние слова сорваться с его губ, как первый из нападавших рухнул на землю и остался лежать, свернувшись нелепым клубком. Один за другим северяне погружались в глубокий сон; через считанные мгновения остатки военного отряда лежали неподвижно на полу темной пещеры. Откатился и со звоном упал чей-то круглый щит.

Шакал повернул голову. Казалось, что тишина заполнила все пространство, в котором он увидел потрясающую картину.

На трон Тени не падало ни единого лучика света, а на нем сидело воплощение полной темноты, увенчанное короной из ночных теней и паутины. Его голос доносился из-под длиннорылой маски с красными глазами; голос этот был шепотом пыли, скопившейся за века в заброшенных камерах, неторопливым треском рассыпающихся костей. Этот голос принадлежал Креону и в то же время не имел плоти, тихий шелест, ничего не ведающий о времени, о росте, о солнце. Услышав его, Сетис припал к земле от ужаса, а Лис съежился и начал жалобно всхлипывать.

«Они будут спать», – сказал голос.

Только один Шакал остался стоять; его вопрос прозвучал едва различимым хриплым шепотом, но Сетис подивился тому, что вожак вообще способен говорить.

– А мы?

«Оставьте гробницы мне. Вас ожидает мой брат».

Медленно, со скрежетом, от которого Сетис крепче стиснул рукоять меча, из стены выкатился круглый валун. Через отверстие пробивался свет, там виднелась лестница, ведущая наверх, в Город. Не дожидаясь остальных, Сетис пустился бежать, осознавая, что ударился в панику. Но за ним по пятам стремглав несся Лис, и Сетис понял, что тот напуган еще сильнее. Они взлетели по лестнице, захлебываясь от хлынувших навстречу звуков живого мира, шелеста свитков, запаха чернил и папируса. Остановились они только тогда, когда Лис споткнулся о какое-то ведро, расплескал его и выругался. Сетис, согнувшись пополам, переводил дыхание. Вскоре учащенное биение сердца успокоилось, хотя от влажной сырости по телу то и дело пробегала легкая дрожь.

В предутренней дымке беззвучно лежал Город Мертвых. Посреди широкой площади высился могучий зиккурат, его громада зловеще нависала над девятью Домами Траура. На крепостных стенах несли вахту несколько писцов; рядом с исполинскими статуями Архонов они казались карликами. Все ставни были закрыты, все засовы задвинуты. Далеко в море тихо рокотал гром.

По лестнице неторопливо поднялся Шакал и прошел мимо них, будто не заметив.

Сетис догнал его.

– Ты ранен?

– Не сильно.

– Но… Там, внизу… Почему ты не…

– Мне надо было сказать Повелителю Мертвых два слова. – Он вскочил на первую ступеньку зиккурата, стал быстро подниматься. – Я давно должен был произнести их. Сетис, я больше не Шакал. С этим кошмаром покончено.

Они все вместе стали карабкаться навстречу розовому небу. Вскоре у Сетиса заболели ноги, дыхание разрывало грудь. Наконец они добрались до площадки, откуда Архоны начинали свое путешествие в Сады. Налетел порыв холодного ветра; они обернулись ему навстречу, и Лис удивленно вскрикнул. По бурному морю мчался бесчисленный флот. Корабли, покачиваясь на волнах, заполонили гавань. Ворота Порта были уже открыты; тысячи людей шли по дороге через пустыню. Они спешили к Острову, тащили пожитки, гнали скот, несли на плечах детей.

– Похоже, Джамиль освободил Порт, – сухо произнес Шакал.

От маяка на Оракуле тонкой струйкой поднимался дымок. Сетис пригляделся.

– Значит, у власти теперь Император. Сколько же из Девятерых осталось в живых?

Шакал поглядел вниз. В конюшнях у ворот стояли лошади северян. В предутренней дымке полудикие животные рвались с привязи, вскидывались на дыбы.

Он улыбнулся.

– Полагаю, Сетис, ты не умеешь ездить верхом?

* * *

Аргелин остановился в третий раз. У него в горле клокотало хриплое дыхание. Он произнес прерывистым шепотом:

– До сих пор ничего не слышно. Она в самом деле идет за мной?

– Не знаю. Боюсь оглядываться.

– А я оглянусь. Я должен знать.

– Нет! – Мирани испуганно схватила его за руку. – Если оглянешься, ты никогда больше ее не увидишь!

– Царица вероломна. Что, если позади нас никого нет? Мирани, что, если мы выйдем из этого мира на белый свет и увидим, что все наши старания были напрасны? – Терзаемый страшными муками, он вгляделся вдаль, в маячивший впереди отблеск тусклого света.

Ее голос дрожал от страха.

– Нам скажет Алексос. Он может оглянуться.

– Правда, мальчик? Можешь? – Аргелин подозрительно покосился на него.

– Наверно, да. – Архон повернулся на носках. Его взгляд скользнул по плечу Орфета, устремился вдаль. Потом он посмотрел на Аргелина.

– Говори же! – зарычал генерал.

Алексос опустил взгляд, поковырял ногой камни.

– Ты не всегда был добр ко мне, генерал.

Аргелин оторопел. Мирани испугалась, что сейчас он схватит мальчика, вцепится в горло. Орфет подошел поближе.

Но генерал разжал стиснутые кулаки и прошептал:

– Прошу тебя. – Слова упали между ними, как ледяная капля.

Алексос посмотрел на Мирани, и она поняла, что он вот-вот расплачется. Лицо мальчика покраснело, глаза наполнились слезами.

– Она здесь, – прошептал он. – Прямо у тебя за спиной, ждет, пока мы пойдем дальше. Но не оглядывайся, генерал, пожалуйста, не оглядывайся, иначе Царица сделает так, что она исчезнет.

Аргелин не шелохнулся.

– Мальчик, ты говоришь правду?

Алексос кивнул.

Сначала всем подумалось, что этого будет недостаточно; но потом генерал неожиданно шагнул вперед. Орфет подхватил мальчика и поспешил за ним.

Мирани, оставшись в тишине, прислушалась.

Не слышалось ни шагов, ни дыхания, ни шорохов. Она не сомневалась, что в коридоре у нее за спиной никого нет.

– Ты здесь? – шепнула она. – Гермия?

Ответа не последовало. Она пошла за ними, и солнечный диск стал расти. Он раскрылся у нее в ладонях, засиял, ожил. Стал гибким, превратился в чашу, широкую и мелкую, и она, трепеща от ужаса и облегчения, узнала ее. Это была чаша, украшенная изображением корабля Царицы Дождя, тяжелая и неудобная, такая большая, что приходилось держать ее обеими руками.

А в глубине ее, соскальзывая и падая, суетливо бегал крошечный скорпион.

Он сходит с Дороги

Они поскакали галопом. Лис оседлал пятнистого коня, а Сетис и Шакал полудикого белого жеребка. Сетис сидел сзади Шакала, крепко уцепившись за его плечи. Люди у них на пути бросались врассыпную.

У Моста Шакал соскочил с коня. От флота отделилась лодка и, набирая скорость, направилась к берегу; Шакал махал и громко кричал гребцам. На носу Сетис разглядел Джамиля в плетеной кольчуге, с мечом на поясе. Его окружали вооруженные воины.

– Не рискуй, – сухо предупредил вожака Лис.

Шакал вскочил на борт.

– Они живы? – вполголоса спросил он.

Джамиль был мрачен.

– Понятия не имею. Но слоны живы.

Шакал сам убедился в этом, когда лодка приблизилась к Острову. Пляж выглядел так, будто здесь прокатилась жестокая битва; песок был усеян растоптанными доспехами и выпущенными наугад стрелами. Но могучие звери радовались жизни: они стояли по колено в море, погонщики бережно промывали им раны, украшали шеи лавровыми венками из веток, наспех сорванных в разросшихся садах святилища.

Шакал бросился бежать вверх по дороге, перешагивая через разбросанные трофеи северян. Сетис едва поспевал за ним. Огненные снаряды разрушили стены, опалили кусты; кое-где пылали остатки костров, от них к небу тянулись тонкие струйки дыма, пахнущего лавандой. День клонился к вечеру, и когда Сетис, задыхаясь, преодолел последние ступеньки, ведущие к Оракулу, ему в глаза ударило слепящее солнце, и он прикрыл глаза рукой, чтобы защититься от его величия.

– Сетис! – восторженно взвизгнула Телия, вырвалась из рук отца и подбежала к брату, обняла его, выронив обезьянок. Он увидел Ретию, рядом с ней – сотника, потом Мантору.

Ведьма встала, и Шакал повернулся к ней.

В первый миг никто не произнес ни слова. Потом колдунья холодно заговорила:

– Ты ушел от меня.

– На этот раз.

Она кивнула.

– Ты говоришь мудрые слова, господин Шакал. И ушел ты не благодаря своему мастерству или силе, а только из-за хитрости писца и старика. – Она поглядела на Сетиса и его отца, и ее лицо исказилось злобой. – Смотри, как я с ними расквитаюсь.

Она прошептала один-единственный слог. Телия от страха завизжала. Обезьянки раскрыли глаза, разжали лапки, выросли и, вереща, бросились на девочку. Никто не успел сделать ни шагу: злобные животные облепили ее сверху донизу, дергали за волосы, кусали, а несколько вцепились в Сетиса, пытавшегося их отогнать. Кусачий, когтистый клубок окутал брата и сестру с головой.

Потом звери накинулись на Шакала; копье Ретии вдребезги разбилось об их спины. Старик взвыл от ужаса. И тут звонкий голос произнес какое-то слово, и обезьяны со стуком посыпались на землю, снова превратились в игрушки, побитые и поломанные. Телия в страхе выглянула из-под руки Сетиса.

Мантора возмущенно обернулась:

– И это после всего, что я для тебя сделала!

Крисса сложила руки на груди.

– Я тебя ненавижу! Мне твои благодеяния никогда не были нужны. Ты всё погубила! Я тебя никогда не любила. Даже тогда, когда ты учила меня колдовству. И теперь я не хочу иметь с тобой ничего общего.

На миг Мантора лишилась дара речи. Потом холодно кивнула.

– Ты, Крисса, всегда на стороне того, кто победил. Похвально, милочка, похвально. – И, сурово глядя на девушку, добавила: – По-моему, ты далеко пойдешь.

Телия отстранилась от брата.

– Смотри! Что это такое?

Лучи заходящего солнца сплелись и походили на длинный туннель, сотканный из света, и по нему из глубин Иного Царства медленно поднялся Аргелин, мрачный и осунувшийся. За ним бежал Алексос, шел Орфет, и последней появилась Мирани. В руках она осторожно держала чашу Носительницы Бога, изо всех сил стараясь не споткнуться.

На Сетиса прохладной волной нахлынула радость. Он прошел мимо Орфета и взялся за чашу.

– Осторожнее, – прошептала Мирани. И потом добавила: – Сетис, это ты?

– А кто же еще?

Ее лицо было покрыто грязью, а с одежды ручьями стекала вода. Она огляделась, посмотрела на Оракул, на остальных. Сетис улыбнулся ей в ответ, но ее лицо потемнело.

– У меня за спиной кто-нибудь есть? – прошептала она.

Он глянул ей через плечо. Туннель уже закрылся, низко над горизонтом сияло солнце. В тишине, полной возрожденного света, зарокотал гром. Он приближался, заглушил даже крики чаек.

– Никого, – ответил он.

Аргелин испустил сдавленный крик, полный такой боли, что Сетис и Мирани застыли от ужаса. Генерал стоял на мостовой около Оракула и глядел назад, на солнце. Сияющие лучи обрисовывали его окаменевшее лицо, впалые щеки.

– Она солгала! – прошептал он, не веря себе. – Она меня обманула!

Орфет подошел ближе.

– Погоди. Может, что-нибудь произойдет.

Ретия прошептала:

– Чего еще ждать?

– Гермию. – Голос Мирани был еле слышен. – Царица Дождя обещала, что она пойдет следом за ним. – Она приподняла чашу, Сетис быстро взял ее, настороженно поглядывая на скорпиона.

Аргелин окинул взглядом Оракул, разрушенное Святилище, флот, едва заметил Девятерых в боевых доспехах, разъяренную Мантору бок о бок со стариком.

– Лучше бы ты, генерал, поступил, как я велела, – насмешливо бросила колдунья. – Я хоть держу свои обещания.

Лязгая оружием и тяжело дыша, по лестнице взбежал Джамиль. Взмахом руки он велел своим людям оставаться внизу, но, увидев лицо Аргелина, остановился как вкопанный.

Сверкнула молния.

Шакал тихо пробормотал:

– Этого никогда не будет, генерал.

Сделав над собой страшное усилие, Аргелин остановил взгляд на нем.

– Осаркон. – Казалось, у него в голове что-то встало на место; он удивленно разглядывал светлые волосы Шакала, продолговатые глаза.

– Ты, – озадаченно проговорил он. – Всё это время – был ты?

Шакал ответил ему сокрушенной улыбкой.

– Да, генерал. Я – разрисованный князь. Тот, кто не сумел забыть мучения матери, фонтаны во дворе, истекающие кровью. Много лет я мечтал сказать это тебе в лицо.

Аргелин кивнул, как будто плохо припоминал.

– И тебя оно удовлетворило? Мое унижение?

Шакал хранил молчание. Потом сказал:

– Нет. Не удовлетворило.

Алексос вскарабкался на дымящийся маяк.

– Смотрите на меня!

У него за спиной пылало солнце. В его лучах мальчик показался прозрачным; он словно источал собственный свет, был так красив, что у Мирани защемило сердце. А вид его взъерошенных ветром волос наполнил ее радостью. Никогда прежде она не смотрела на него такими глазами. Перед ней стоял Ярчайший; в лучах его сияния у нее за спиной легла ее собственная тень, длинная и тонкая; такие же тени протянулись от Шакала, от Аргелина.

«Она стоит позади тебя, генерал, как и обещала Царица. И всегда будет там».

Аргелин обернулся. На камнях мостовой перед ним лежала тень – однако эта тень падала не от него. Это была тень высокой женщины, она тянулась от его ног. Он протянул руку – она протянула свою. Поднял ладонь – она тоже подняла. Она была соединена с ним. Навечно. Безмолвно. Неосязаемо.

Он сделал шаг вперед – и тень отодвинулась. Он никогда не сможет приблизиться к ней. Генерал постоял неподвижно, потом разразился странным, надтреснутым смехом.

– Умный ход, Царица. Не попрекнешь. Ты сдержала свое слово.

Сетис прошептал:

– Генерал…

Аргелин не шелохнулся.

– Послушай меня. Никто не имеет права бросать вызов богам. Даже ты. Смирись с этим, генерал. Гермия мертва. В гавани стоит императорский флот. Иди к нам. Ты нам нужен.

Аргелин медленно поднял голову. Огляделся по сторонам, посмотрел на Шакала, на Ретию, Мирани, Джамиля. Потом заговорил – и его голос был тих.

– Я вам не нужен. Бог сам сбережет свой Оракул от императора, да и от кого бы то ни было. Он сумеет защитить себя. Сетис, он играет с нами, как с шахматными фигурками на доске. Наши страхи, наше безумие, наши желания – для него лишь забава. Что известно богам о любви, о стыде? Зато мы, люди, хорошо знаем, что такое любовь. Ты и я, и те, кто здесь стоят, этот повелитель воров, та светловолосая девушка. А Царица, при всей своей силе, никогда не узнает этого. Поэтому она завидует нам и мучает. Но ее владычеству скоро придет конец.

Сетис встретил его взгляд, в нем не было безумия; над Оракулом стоял человек, исхудавший от горя, генерал, в котором осталась только лишь смертоносная гордость. Юноша молча отступил на шаг.

Аргелин достал фигурку из слоновой кости. Мирани, похолодев, молвила:

– Не надо…

– Ты ошиблась, госпожа. Мне прощения нет. – Он подошел совсем близко к ней, его глаза были темны и глубоки. – Но и я тоже не прощу.

И вдруг он поднял над головой небольшую статуэтку, завопил:

– Женщина Дождя! Смотри, что я делаю с твоим драгоценным изваянием!

Он с силой размахнулся и швырнул ее высоко вверх. Она взлетела над скалистым обрывом, описала широкую дугу, белой искоркой медленно упала в океан. Тихий всплеск, брызги синей воды. Завидев рябь, к воде спикировала чайка, но, не найдя рыбы, разочарованно улетела. Наконец круги на воде затихли.

Мирани стиснула руку Сетиса. Затаив дыхание, они ждали, что вот-вот на них обрушится гнев богини, разразится чудовищное землетрясение, громадная волна цунами накроет Остров и смоет его в бездну океана.

И оно разразилось.

Раздался громкий рокот, всколыхнулось морское дно. Небо раскололи молнии, на поверхности океана вздулись пузыри. Вздыбились волны, крутые и белые, с грозным ревом пошатнулась земля. Глубинная дрожь опрокинула людей; с крыши Храма посыпалась черепица.

Мирани, с трудом поднявшись на колени, откинула волосы с лица и удивленно поглядела в море.

Океан распался надвое. Из его глубин к небу медленно поднимался указательный палец. Потом над поверхностью возделась гигантская рука, увешанная водорослями. С грохотом, подобным грому в разгар бури, с морского дна поднялась исполинская статуя. Она простерла беломраморные руки, лицо ее было спокойно и непроницаемо, рельефные глаза смотрели сурово. Со складок ее платья стекала вода, вслед за ней с океанского дна тянулись крабы и морские анемоны, в мраморных кудрях запутались и бились целые косяки рыбы. В ревущих волнах прыгали дельфины, кричали чайки; люди на берегу падали ниц, цепляясьза землю, уходящую из-под ног.

Исполинская статуя высилась над гаванью, простирая руки навстречу восходящему солнцу. Она стояла по колено в воде, а голова уходила в грозовые небеса. По плечам струилась пена. Громадные волны играли подолом ее туники, заливали берег, опрокидывали корабли, и люди в ужасе прыгали в воду с накренившихся бортов.

Мирани не могла отвести глаз от удивительного зрелища. Небеса и море кипели яростью богини. Громадные волны обрушились на верфь, смыли ее, наводнили низкие улицы. С треском рассыпались в прах недостроенные корабли. Девушка обернулась к Аргелину.

– Что ты наделал! – закричала она.

Ее слова потонули в грохоте грома. Ветер трепал волосы, развевал тунику. Аргелин, шатаясь, повернулся к Порту, увидел, как гнев Царицы Дождя выламывает камни из крепостных стен, рушит дома, и ворота, уничтожает катапульты.

Он холодно рассмеялся.

– Она требует жертвы, – сказал он так тихо, что Мирани его едва расслышала. Потом посмотрел на Алексоса, цепляющегося за остатки маяка. – Архон обязан, если надо, отдать жизнь за свой народ.

Девушку охватил ужас.

– Нет! – закричала она, схватив руку генерала. Шакал вытащил меч, но было поздно.

Аргелин уже крепко держал мальчика и они катились по земле, а сверху их уже захлестнула волна; но Алексос вырвался, схватил чашу, выставил ее перед собой, как щит. Аргелин с размаху налетел на чашу, ее острый край врезался ему в грудь. Скорпион упрямо карабкался вверх по мокрому металлу. Аргелин смотрел на Алексоса; они с двух сторон держали бронзовую чашу, как будто между ними находился целый мир.