Текст книги "Дебютантка"
Автор книги: Кэтлин Тессаро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Красивая комната! – восхитился Джек. – Очень необычная.
– Еще бы! – взволнованно отозвалась Кейт. – Но разве не странно, что самая красивая в доме комната все время была заперта? Как вы думаете, почему?
Джек посмотрел ей прямо в глаза. Она стояла перед ним в одном шелковом халате, на лице ни следа макияжа: цветущая женщина, еще совсем молоденькая, пылкая и восторженная. Неужели это та самая Кейт, что прошлым вечером показалась ему такой таинственной, такой хитрой и коварной? Не женщина, а оборотень какой-то.
– Не знаю, – тихо отозвался он и отвел глаза. – Может, все дело тут в нашей знаменитой английской чудаковатости?
– Вы только взгляните на эти книги. Их, похоже, никто ни разу не открывал. Вот, смотрите. – Кейт вытащила одну и протянула Джеку. – Видите? Все до одной новенькие.
Он пролистал книжку.
– Действительно, непонятно! Но кому и зачем понадобилось запирать эту комнату? – удивленно произнесла Джо.
Вопрос повис без ответа.
– Может, отопление не работало или крыша текла, – предположил Джек, протягивая книгу обратно Кейт. – В старых домах такое бывает, иногда приходится перекрывать целое крыло.
– Нет, здесь какая-то тайна, – стояла на своем Кейт.
Он засмеялся и помотал головой:
– Какая же тут тайна? Просто запертая комната, и ничего больше.
И в этот момент Кейт чуть не проговорилась, чуть было не рассказала про таинственную обувную коробку. Даже рот уже раскрыла. Но вовремя спохватилась и тут же быстро его захлопнула. Нет уж, пусть это пока остается при ней.
– Пожалуй, вы правы, – сказала она. – Видимо, все дело в крыше.
* * *
В крайне возбужденном состоянии Кейт отправилась к себе в спальню. Комната была заперта много лет, успело смениться целое поколение, ведь даже Джо ничего про нее не знала.
Нет, здесь явно что-то не так, тут присутствует какая-то тайна, и эта тайна связана с обувной коробкой. Кейт открыла кран в ванной и заткнула сливное отверстие пробкой.
Может, Ирэн хотела завести детей, и тогда этот старый дом ожил бы, наполнился смехом и голосами?.. Но внезапно мужа ее призвали на войну… А когда он вернулся – кто знает, что тут произошло? Вдруг он был тяжело ранен или просто не хотел никого видеть?
А может, Ирэн полюбила другого?
В общем, ясно: тут все окутано тайной, и тайну эту нужно раскрыть.
Кейт распахнула окно ванной комнаты: перед ней чуть ли не до горизонта расстилались бесконечные зеленые луга.
О чем мечтала Ирэн, когда еще была молода? Здесь, на берегу моря, она, должно быть, думала, что впереди ее ждет светлое будущее, ведь у этой женщины было все, чего только можно желать: прекрасное поместье, титулованный муж… А теперь от всего этого остался лишь старый дом, а в нем – запертая комната, книги, которых никто так и не прочитал, и обувная коробка, в которой лежат странные предметы из прошлого, хранящие чьи-то воспоминания, – это как некое послание в бутылке.
Кейт опустила пальцы в теплую воду.
Интересно, был ли у Ирэн любовник? И кем ей приходился тот красивый моряк на фотографии? Может, это он подарил ей браслет?
Она сняла халат и ночную рубашку, подошла к зеркалу и заколола волосы повыше.
Нет, определенно здесь есть какая-то загадка, и напрасно Джек смеется. Он вообще слишком самоуверен. Самодовольный и высокомерный тип и вдобавок ханжа, да-да, ханжа. А что, если он просто не принимает ее всерьез? Но сейчас она одержала над ним верх, а он даже и не подозревает об этом.
Плевать, что он о ней думает. Через несколько дней они снова вернутся в Лондон и больше никогда не встретятся.
Господи, еще так рано, а уже такая жарища!
Она открыла окно пошире и сладко потянулась.
* * *
Джек стоял посреди лужайки с чашкой кофе в руке и ломал голову над тем, каким образом Кейт попала в запертую комнату. Ведь все ключи хранятся у него. Неужели вскрыла замок? Нет, это исключено. Что она там наплела экономке?
Его охватила досада, он принялся вышагивать по лужайке взад-вперед. Ну что за непредсказуемая женщина! Он сочинял в уме длинные беседы с ней, такие приятные, где он владел инициативой, определял, что и как она должна делать. Но на практике Кейт то и дело куда-то ускользала. Несмотря на внешний блеск, сравнимый с блеском золота, она была легкомысленной и неуловимой, как шарик ртути. Кажется, вот он, перед глазами, но попробуй взять – дудки!
И еще одна мысль не давала Джеку покоя: ему мнилось, что Кейт играет им, забавляется, считая в душе смешным и нелепым. Он привык вести себя в соответствии с принятыми в обществе правилами, старался придерживаться профессиональной этики, а вот с Кейт все наоборот: она не задумываясь проникает в запертые комнаты, спокойно устраивается на работу, в которой совершенно не разбирается, завязывает с людьми какие-то двусмысленные, неопределенные отношения.
Внезапно Джек услышал какой-то шум.
Он поднял голову.
У открытого окна, в ярком луче солнца, отраженном оконным стеклом, стояла Кейт… совершенно голая.
Не подозревая, что ее кто-то видит, она подняла руки вверх и, выгнув спину, сладко потянулась. Немного смуглая кожа и совершенно белые волосы, освещенные солнцем.
Отвернуться и не смотреть?
Она обратилась к нему лицом. Груди совсем маленькие, но с удивительно большими сосками. Такого же цвета, как и губы: розовые и слегка припухшие.
Кейт исчезла, как мимолетное видение.
Она его даже не заметила.
Джек представлял себе ее тело совсем другим, ему мнилось что-то неуловимо классическое; сам того не подозревая, он считал ее образцом античной красоты. И вдруг эти приподнятые и припухшие соски… Возможно, от жары они показались ему вдруг невероятно соблазнительными. Чистое, целомудренное, романтическое видение в одно мгновение было смято грубым, непристойным желанием впиться в эти соски губами.
Джек повернулся к дому спиной. С трудом волоча тяжелые ноги, пересек лужайку и вышел к тропинке, вьющейся рядом с полем, на котором паслось стадо овец. Картина была очень живописной: безукоризненно чистое, голубое с прозеленью небо вверху и серебристая полоска моря внизу.
Вот, пожалуйста, ей снова удалось исподтишка нанести ему сокрушительный удар. У Джека было такое чувство, будто из-под него вероломно выбили стул. Все его чувства были разом отброшены, осталось одно, так долго дремавшее в нем и изматывающее душу желание, желание, от которого невозможно было освободиться. Оно возмущало все его существо. Джек уже почти ненавидел эту женщину, обретшую внезапную власть над ним, ненавидел не меньше, чем свое оцепенелое, монотонное существование после смерти жены. Это было подобно влиянию наркотика, без которого невозможно жить. Она все-таки заставила его страстно желать того, чего ему так не хватало в последнее время. На секунду Джеку пришло в голову, что Кейт наверняка знала, что он стоит там, внизу, что она нарочно предстала перед ним во всей своей красе, но тут же отбросил эту мысль.
Конечно, глупо так думать.
Но в голове у него продолжали вертеться картинки, одна другой соблазнительней.
Полюбуйся лучше на овец, черт бы тебя побрал!
Надо работать, напомнил он себе, допивая кофе. Завтра они закончат и вернутся в Лондон. Скорее всего, Кейт отправится обратно в Нью-Йорк, к своему богатому любовнику.
Джек снова вспомнил, как она стояла у окна, обнаженная и ничего не подозревающая. Это было как вспышка молнии. Но он решительно отбросил соблазнительное видение.
Нет, доверять этой девице никак нельзя.
В его жизни просто нет и не может быть для нее места.
Сент-Джеймс-сквер, 5
Лондон
12 сентября 1926 года
Моя милая, дорогая Рен!
Я бесконечно благодарна тебе за чудесную новость, а самое главное, за то, что ты простила меня! Я не смогла бы жить, думая, что заставила тебя страдать, а теперь, узнав о том, что ты помолвлена, не могу сдержать глубокого волнения! Перстень с сапфиром в окружении бриллиантов! Как я хочу поскорее его увидеть!
И какое, должно быть, облегчение испытала Маман. Но боже мой, а ты у нас, оказывается, темная лошадка! Что сталось с твоим застенчивым баронетом? Неужели ты использовала беднягу как ширму, чтобы скрыть другого поклонника? Поздравляю, тебе удалось завершить все в рекордные сроки. Скажи, а он становился перед тобой на одно колено? Он целовал тебя? Мне кажется, мокрые поцелуи не столь неприятны, когда целуешь любимого человека. А сколько раз вы целовались? Ты влюблена в него? Ты непременно должна рассказать, каково тебе в Шотландии. Как прошло знакомство с его семейством? Что, они и правда очень знатные? Не сомневаюсь, что Маман, как всегда, ляпнула что-нибудь бестактное. Надеюсь, тебе предоставили приличную спальню и мать твоего жениха добра к тебе. Умоляю, Ирэн, сообщи мне побольше подробностей!!!
Как жаль, что рядом со мной здесь не ты, а Старый Служака. Как ужасно снова вернуться на Сент-Джеймс-сквер и столкнуться лицом к лицу с Дражайшим Супругом нашей мамочки. Он только и делает, что ходит туда-сюда, громко топая ногами, сердито на меня поглядывает и читает бесконечные лекции на тему «Что нам угрожает»: дескать, низы общества спят и видят, как бы им захватить цивилизованный мир и покончить с ним, ликвидировав все классы, а заодно и культуру. Наверное, было большой ошибкой сообщить ему, что, по моему мнению, достоинства нашей цивилизации значительно переоцениваются. Подобные высказывания бедняжка принимает слишком близко к сердцу. Когда он волнуется, на лбу у него вздувается и начинает сильно пульсировать жилка. А лицо багровеет и становится чуть ли не фиолетовым. Сегодня он обозвал меня сорным семенем и, злобно бормоча, отправился в клуб вместе со своими драгоценными рассуждениями. Думаю, ужина в его обществе я уже не перенесу.
О, дорогая моя! Мне стыдно в этом признаться, но…
Ты ведь помнишь, что Маман поручила Нику, сыну своего Дражайшего Супруга, доставить меня из Парижа домой? Ну так вот, никакой он оказался не толстый и не старый, и вообще, Ник совсем не похож на своего отца. Наоборот, он на удивление красив и обаятелен, настолько, что, когда он подошел ко мне в вестибюле гостиницы «Бристоль», мне и в голову не пришло, что это может быть он. У него темные волосы, тонкие, аристократические черты лица, а глаза, кажется, улыбаются даже тогда, когда лицо совершенно серьезно. Дело было так: сижу я и хнычу, как дура, без носового платка. И вдруг слышу – рядом кто-то смеется. Поднимаю глаза и вижу мужчину, как две капли воды похожего на Айвора Новелло [5]5
Айвор Новелло – валлийский композитор, певец и актер; один из популярнейших британских исполнителей первой половины XX века.
[Закрыть] . Он стоит передо мной и качает головой. Представляешь себе эту сцену? Потом незнакомец протягивает мне свой носовой платок и садится рядом.– Ну-ну! Можно подумать, что у вас кто-то умер! – говорит он.
– Вы ничего не понимаете! – Я всхлипываю, ломая голову, кто он такой, но за платок благодарю. – Я совершила ужасную, непоправимую ошибку! – восклицаю я и как можно более деликатно (что, кстати, сделать было совсем не легко) сморкаюсь в его платок.
– Всего одну? – спрашивает незнакомец.
– Да, но очень, о-очень большую!
И тут, миленькая моя, он сделал такое! Это было просто изумительно! Подозвал служащего и заказал бутылку шампанского, самого дорогого! Я ушам своим не поверила, но для французов это, наверное, в порядке вещей, потому что слуга нисколько не удивился, лишь улыбнулся и немедленно принес нам шампанское. И тогда этот человек предложил тост:
– За наши ошибки!
Ты же знаешь, я раньше никогда не пила шампанского. Я только чуть-чуть пригубила, а он засмеялся:
– Давай-давай, пей до дна, Беби! Тебе будет только на пользу. Тем более что это надо отметить.
– Что отметить? – не поняла я.
– Ну, не каждый же день я имею возможность видеть, как спотыкаются такие прелестные ножки.
И он пристально посмотрел на меня: серьезно так, а у самого глаза смеются. Я еще чуть-чуть отпила из бокала, и вдруг засияло солнышко, и в носу у меня стало сухо, и возвращение в Лондон уже не казалось самым страшным несчастьем, которое может обрушиться на человека. А когда настало время отправляться, я была уже совсем пьяная, и мне было трудно идти, и он позволил мне опереться на его руку. А как от него пахло! Я просто надышаться не могла. Так благоухают только что разрезанные лимоны, так пахнет теплый летний дождь. И всю дорогу – и на корабле, и в поезде – Ник был так добр со мной, так остроумен, так старался, чтобы мне было весело. Он ни одного разочка не рассердился, не ворчал, не читал нотаций… И хотя Ник называет меня Беби (я делаю вид, что мне досадно, но на самом деле втайне обожаю это прозвище), он единственный человек во всем мире, который обращается со мной как со взрослой женщиной.
Сейчас Ник вернулся на континент. По-видимому, они с Дражайшим Супругом нашей мамочки не выносят друг друга, так что сама видишь, какой у него хороший вкус.
О Ирэн! Я понимаю: он наш сводный брат, а по возрасту и вовсе годится мне чуть ли не в отцы, но я все время только о нем и думаю. Как ты считаешь, я очень испорченная? Прошу тебя, никому – слышишь, никому!!! – об этом ни словечка! Интересно, а почему Ник до сих пор не женат?
Ты, случайно, не знаешь?
Всегда твояБеби
* * *
В этот день они работали в совершенно изнуряющем темпе, быстро переходя из одной комнаты в другую. Джеку явно хотелось как можно скорей покончить с этим. Он был энергичен, говорил отрывисто, почти грубо. Всякий раз, когда Кейт задавала вопрос или делала замечание, он хмурился. Она упорно пыталась разрядить напряженную атмосферу, но получалось только хуже, и она в конце концов бросила это занятие. Ясно было, что Джек мечтает побыстрее от нее избавиться.
Когда сделали перерыв, Кейт извинилась и вместо того, чтобы пойти на кухню перекусить, отправилась прогуляться в итальянский розарий. Здесь было так спокойно, так мирно, словно бы в тихой гавани, где, казалось, залитое золотистым солнечным светом, остановилось само время. После долгого пребывания в помещении так приятно было вдыхать воздух, благоухающий свежестью, ветром и морем, а солнечные лучи, словно пальцы чьей-то теплой руки, ласкали ей плечи. Качались на ветру роскошные белые розы, окутанные густым и плотным облаком ароматных запахов.
Кейт медленно прошла к солнечным часам и провела пальцем по краю циферблата. «Брезжит утро, рассвет наступает… Минула ночь, а я все мечтаю… О тебе, о тебе, одной лишь тебе»[6]6
Цитата из стихотворения Томаса Мура из цикла «Ирландские мелодии».
[Закрыть] – было написано там. Как романтично и как печально.
Она присела на край каменной скамьи и глубоко вздохнула. Несмотря на окружающую красоту, чувство одиночества, явившееся вдруг нежеланным, непрошеным гостем, тяжелым грузом стеснило ей грудь. Кейт пугала мысль о том, что она оттолкнула от себя Джека, она страшилась одиночества, но в то же время боялась остаться с глазу на глаз с человеком, который был о ней не слишком высокого мнения.
О, как ей хотелось домой.
Но что теперь значило для нее слово «дом»?
Она жила с матерью в Хайгейте, в маленькой двухкомнатной квартирке, но это было давно. В Нью-Йорке она поселилась на Манхэттене в продуваемой всеми ветрами, заставленной холстами крохотной студии, под которой располагалась химчистка. Вряд ли это можно считать домом. Берлогой и то не назовешь.
Нет, дом – это что-то совсем другое. Место, где ты ощущаешь себя хозяином, чувствуешь себя личностью, где на душе всегда спокойно и есть надежда на будущее. Кейт оглянулась на величественный особняк в георгианском стиле. Наверное, именно поэтому люди так держатся за недвижимость, за землю и дома. Это дает им чувство постоянства и прочности бытия. Но даже Эндслей, этот богатый особняк со всеми его английскими традициями, и тот скрывает в себе какие-то тайны и неразрешенные проблемы, какие-то трещины и изъяны, сквозь которые не разглядеть истинные черты его обитателей, – они словно бы проскользнули мимо и исчезли в непроницаемом мраке.
Кейт вспомнился этюд, который она когда-то выполнила в художественной школе: это был большой, метра полтора высотой, рисунок кукольного домика, сделанный карандашом и тушью. На первый взгляд домик казался вполне традиционным: красивая постройка в викторианском стиле. Однако если присмотреться внимательнее… Все там вроде выглядело красиво и изящно, но вот странность: лестницы вели в пустоту, окна были заколочены, двери не имели ручек. Перед входом кучей валялась нетронутая почта, на грязных фарфоровых тарелках заплесневело угощение к чаю, на ковре виднелась дыра, прожженная случайно брошенной сигаретой, на поверхности воды в аквариуме плавали дохлые рыбки, и за всем этим наблюдали в пух и прах разодетые, неподвижные куклы. Они тупо и безучастно уставились в пространство и покорно ждали: авось кто-нибудь придет и поменяет им позы. И вот сейчас у Кейт возникло жутковатое чувство, будто и она живет в таком же неподвижном мире, только мир этот не был создан ее руками.
За этюд она тогда получила какую-то награду. Теперь ей казалось, что все это было в другой жизни. Она давно не создавала ничего оригинального. Может, уже и не способна? Совершенно пропало воображение? Новое поприще открылось перед ней почти случайно. Ей не пришлось ничего обсуждать или с кем-то спорить, у нее не было возможности уйти и спокойно подумать. Как и прежде, когда в ее жизни наступал решающий момент, Кейт почти не колебалась: просто выбрала линию наименьшего сопротивления, вот и все.
«Этот человек – крупнейший авторитет в своей области, – сказал ей Пол и черкнул на обратной стороне конверта адрес Дерека Константайна. – В любом случае он познакомит тебя с нужными людьми. И как знать…»
Кейт позвонила Константайну, как только сошла с трапа самолета. Она вспомнила, с каким трудом тогда, зажав в одной руке конверт с адресом, а в другой – папку с образцами работ, ковыляла по Верхнему Ист-Сайду, ее все еще качало от долгого перелета. Кейт очень боялась опоздать к назначенному времени и вся дрожала от желания произвести хорошее впечатление.
Магазин Дерека оказался совсем небольшим, но здесь царил утонченный и строгий порядок. Этот человек был эстетом во всем: ничего подобного его магазину Кейт в жизни не встречала, даже в Лондоне. Атмосфера была насквозь пронизана духом самого неистового декаданса. Казалось, здесь навеки воцарились вечерние сумерки: тусклые светильники, имитирующие свечи, скрывали возможные изъяны и острые углы. Стены обтянуты шелковой тафтой; в воздухе пахло привезенными из Парижа кипарисовыми свечами; половицы из некрашеных досок отполированы до блеска. Вниманию покупателей предлагалось немного вещей, но они были очень изысканны: такое приобретают раз и навсегда. Дерек специализировался на раритетах исключительного качества. У него была репутация антиквара, который мог достать абсолютно все. В витрине был выставлен один-единственный стул из эбенового дерева в стиле ампир, подсвеченный сверху розовым лучом фонаря. Прохожие останавливались полюбоваться его красотой и изяществом пропорций, но их поражало не только это, но и то, с каким потрясающим вкусом демонстрируется раритет. Уж в чем в чем, а в стиле ампир Дерек разбирался. Чрезмерная роскошь и самовлюбленное любование идеальной классической красотой – вот к чему по большей части стремились его клиенты.
Главной достопримечательностью – pièce de résistance – коллекции Константайна было очень большое, круглое, выпуклое зеркало XVIII века. Тонкой работы позолоченная рама была изготовлена в виде тесно прижимающихся друг к другу среди листьев плюща золотых воробышков; она эффектно выделялась на фоне мерцающей темно-синей стены. Дерек сказал, что не проходит и недели, чтобы кто-нибудь не предлагал за зеркало хорошую цену, но он не продаст его ни за какие деньги. Он привез это зеркало из Лондона, реквизировал у одного недотепы-торговца, не сумевшего оценить редчайшую вещь по достоинству. Спору нет, зеркало действительно выделялось среди остальных предметов его коллекции.
Не прошло и десяти минут, как они с Кейт познакомились, а Дерек уже без обиняков обратился к ней с предложением:
– А подделать картину сможешь?
– Что, простите?
– Я интересуюсь, милая, сможешь ли ты подделать картину. Ну-ка, покажи, что там у тебя! – Он кивнул на ее портфолио.
Кейт раскрыла папку.
Хмурясь, Дерек перелистал ее содержимое.
– У меня есть клиенты, которые неплохо платят за оригинальные работы. Но в более традиционном духе.
– Это не мое. Зато у меня есть кое-какие задумки, например большая серия абстрактных работ на тему «Трех граций»… в современной трактовке… – Она осеклась, увидев, как изменилось его лицо.
– Ты что, всю оставшуюся жизнь хочешь прожить в какой-нибудь жалкой конуре в Бруклине?
– Я поселилась в Алфабет-сити.
– Какая разница.
– Большая. Но я вот что подумала: если собрать все мои новые работы вместе…
Но Дерек снова покачал головой:
– Для начала надо заработать имя и обзавестись клиентурой. В качестве первоклассного художника-копииста. А уже потом, не торопясь, шаг за шагом, можно создавать и собственные работы… Творить, так сказать. Ты пойми, у тебя тогда будет тыл, почва под ногами. И я, милая моя, с удовольствием помогу тебе на первых порах. Я знаю многих, кто боится демонстрировать свои приобретения: вдруг украдут, а страховка запредельная. А некоторым стыдно признаться, что лучшие картины коллекции они продали. Детишек ведь надо выучить, а это стоит денежек. – Он улыбнулся. – Позволь мне предложить тебе помощь. Я буду твоим советчиком и консультантом.
– Я… Я даже не знаю…
– Ладно, спрошу прямо. Ты чем предпочитаешь зарабатывать на жизнь: живописью или в официантки пойдешь?
– Живописью, конечно.
Константайн внимательно посмотрел на нее в упор:
– Не знаю, не знаю… Судя по тому, как ты себя ведешь… Ты хоть представляешь себе, сколько таких вот юных дарований каждый год приезжает в Нью-Йорк? Тысячи! И каждый думает покорить его. Нет, этот город с наскока не возьмешь… Тебе нужны связи. Тебе нужна помощь опытного человека. Одним словом, – он откинулся на спинку стула, и губы его медленно растянулись в улыбке, – тебе нужен я.
– Спасибо, Дерек.
– Эва Роттлинг купила на днях потрясающий пентхаус с видом на парк. И знаешь что? В прихожей ей там нужен какой-нибудь симпатичный trompe l’il. Конечно, она сама еще об этом не знает. Но я поговорю с ней, и Эва сразу захочет.
– Trompe l’il?
– Ну да. Что-нибудь типа… херувимчиков, толстых таких, розовых… Пушистые облака, а вокруг много-много херувимчиков. И Венера – такая, в самом соку, которая подглядывает за спящим Марсом. Разумеется, без одежды.
– То есть как? В романтическом стиле? – В голосе Кейт явственно звучал ужас.
– Вот именно, в романтическом. И за это ты получишь большие деньги, детка. Очень большие.
– Ну, я не знаю…
Глаза его сузились.
– Нет, конечно, если не хочешь, то и не надо. Но я могу сказать Эве, что у меня на примете есть художница, крупный специалист из Лондона, как раз то, что ей нужно. Дескать, такой серьезный заказ, кроме тебя, больше доверить некому. У Эвы, между прочим, постоянно толкутся гости. И все будут смотреть на твою работу.
Толстые херувимчики. Пушистые облака. И все будут смотреть на эту хрень с пышной голой Венерой, на этот образец классического дерьма. Просто потрясающе!
– И в скором времени ты сможешь делать все, что захочешь. Но разумеется, если ты считаешь, что это ниже твоего достоинства, – проговорил он, глядя на нее немигающими глазами, – что ж, у нас тут полно всяких заведений фастфуда. Думаю, ты без проблем устроишься в одно из них.
– Но я никогда не писала trompe l’il… – пролепетала Кейт.
Дерек протянул руку к телефону:
– Поверь мне, ничего сложного! Тут главное что? Перспектива! Перспектива, перспектива и еще раз перспектива! Да эта Эва Роттлинг все равно слепая как крот. Ладно, договариваюсь о встрече на завтра. Днем тебя устроит? – Он начал набирать номер.
Она-то думала, что придет, оставит ему кое-какие работы… Но так круто повернуть всю карьеру? Практически сменить профессию?
– И не забудь, – продолжал Дерек, – ты только что с самолета. Твой портфолио еще не прибыл. И ты согласилась взять этот заказ только ради меня, поняла? И чем бы там ты ни занималась, Эве говори, что у тебя совершенно нет времени, очень много работы. И вот еще что: сначала ты должна вообще отказаться, наотрез. Вежливо, конечно, с очаровательной улыбочкой, но твердо. А уж я потом все устрою, предоставь это мне. Богатые люди – что дети малые, им подавай только то, чего нельзя.
Кейт вздохнула.
По крайней мере, хоть будет живописью заниматься, думала она тогда. И получать за это деньги. Может быть, Дерек и прав. Возможно, как самостоятельный художник она пока еще не представляет никакого интереса. Рядом с Дереком она казалась себе глупой и непрактичной, этакий неоперившийся птенчик. В Лондоне все было иначе, там Кейт не сомневалась в своем таланте. А здесь… здесь ее оригинальность никому не интересна.
Наверное, все-таки стоит согласиться, пожалуй, так будет лучше.
А теперь вот Кейт снова кажется, что она в очередной раз стоит на распутье, что в жизни снова настал поворотный момент.
Только куда идти? Почему впереди почти ничего не видно?
Послышались чьи-то шаги, скрип гравия. Кейт подняла голову. На дорожке стоял Джек, козырьком приложив ладонь ко лбу и щурясь на солнце.
– Вы что, совсем не хотите есть?
– Нет. – Она покачала головой. – Еще не успела проголодаться.
– Ну тогда ладно. – Он сунул руки в карманы. – Я просто хотел… ну, в общем, боялся, как бы вы не остались без обеда.
– Спасибо за заботу.
Он постоял еще минутку, чертя носком ботинка неровные круги на дорожке и чувствуя себя в совершенно дурацком положении.
– Угадайте, что я сейчас ел.
– Что вы сказали?
– Угадайте, чем кормила меня Джо.
– А-а, – улыбнулась Кейт. – Курицей с овощами.
Джек искренне удивился:
– Откуда вы знаете?
Она откинулась назад, опершись на ладони.
– Ну как же, мистер Коутс, вы что, не знали, что я известный экстрасенс, телепат и вообще… ясновидящая?
– Ах, вот как? – Он сделал шаг вперед. – Тогда скажите-ка, госпожа Альбион, о чем я сейчас думаю?
Сад укрывал их со всех сторон, вокруг ни души. Даже ветерок влетал сюда осторожно, с трудом преодолевая высокие стены.
Кейт наклонила голову в сторону:
– Думаете, мне очень хочется ковыряться у вас в душе? Мало ли какие там обнаружатся тайны.
– Нам, олимпийцам из мрамора, скрывать нечего.
– Вы уверены?
– Совершенно уверен. – Джек сложил руки на груди. – Так что делайте свое грязное дело.
– Ну хорошо. – Кейт не отрываясь бесстрашно смотрела ему в глаза. – Берегитесь же, вы сами напросились.
На солнце набежало облачко, небо потускнело, словно чья-то невидимая рука закрыла источник света.
Сначала они изучали друг друга осторожно, сдержанно, потом оба заулыбались, сперва робко, немного смущенно, а потом уже едва сдерживая смех. Чем дольше Кейт вглядывалась в лицо Джека, тем мягче, словно разглаживаясь, становились его черты. Ей еще никогда не приходилось смотреть на постороннего человека так открыто и так долго, разве что на натурщиков в мастерской. Но там она пряталась за мольберт и чувствовала себя как заправский вуайерист, уверенный, что его никто не обнаружит. Но теперь Кейт скоро забылась, пристально всматриваясь в две синие бездны, окруженные темными ресницами и подчеркнутые черными дугами бровей. Выражение его лица постепенно менялось, оно словно раскрывалось ей навстречу, и в нем проступало что-то совсем новое.
Джек тоже смотрел на Кейт, не отрывая глаз. Смотрел в ее светло-зеленые с золотистыми крапинками глаза, видел, как она отчаянно пытается сосредоточиться. У нее был твердый, немигающий взгляд художника, объяснявшийся способностью изучать предмет бесстрастно, пытаясь проникнуть сквозь оттенки цвета, сквозь внешние формы к сущности, ощутить, что кроется за всем этим. Под ее самоуверенным, дерзким, внимательным взглядом он чувствовал себя совершенно голым и беззащитным.
Глаза Джека потемнели еще больше. Кейт вдруг сердцем почуяла, что нащупала где-то глубоко под его умом и самоуверенностью некую затаенную печаль. Она заглянула еще глубже и вдруг увидела, как там шевельнулась бледная тень страха. Холодная и отчетливая, она скользнула по темно-синей радужной оболочке его глаз, сверкнула, как осколок стекла, и исчезла.
Кейт сразу узнала, мгновенно догадалась, что это такое. Этот острый осколок словно пронзил тонкую оболочку ее сознания. Она снова почувствовала во рту все тот же острый металлический вкус, который капля за каплей сочился вниз, пропитывая все ее существо. Она вдруг отчетливо поняла, как нелегко избавиться от него, спрятать и не показывать, поняла, насколько они оба сейчас вдруг стали уязвимыми и ранимыми. Она инстинктивно протянула руку, мягко положила ее на грудь Джеку, прямо на сердце, словно хотела защитить его.
Сбитый с толку этой неожиданной лаской, он замер.
– Так вот какие у вас приемчики?
– Простите. – Кейт сощурилась и хотела шагнуть назад.
Но он быстро накрыл ее руку ладонью и прижал еще крепче. Как быстро бьется его сердце, подумала она.
Тень страха в его глазах пропала совсем. Она сменилась чем-то более грубым, более интимным и твердым.
– Ну что, убедились?
– В чем?
Теперь и ее сердце заколотилось, чуть ли не в унисон.
– В том, что вы не из мрамора?
– Ну да.
– Пожалуй… кажется, действительно… живой человек, из плоти и крови.
Джек наконец убрал руку.
Ее ладонь на мгновение повисла между ними в воздухе, потом опустилась вниз.
– А вы так и не ответили на мой вопрос.
– На какой вопрос?
– О чем я думаю.
Кейт еще раз заглянула ему в лицо.
Облако уплыло, и снова засияло солнце.
Но теперь Кейт знала, что страх, который только что мелькнул в глубине его глаз, существует на самом деле. Ведь перед ней приоткрылось нечто такое, о чем Джек и сам не подозревает.
– Не знаю, – пробормотала она и отвернулась.
Кейт внезапно показалось, что ей грозит какая-то опасность, но ничего более определенного на этот счет она сказать не могла. Нечто на уровне интуиции – что-то такое, связанное с болезненным размягчением воли, с предательски вводящим в заблуждение вожделением.
– Кажется, сегодня я на это не способна.
– Что ж, очень жаль. – Он пожал плечами и отбросил носком ботинка камешек.
Лицо Кейт было непроницаемо. Неужели она считает его глупым?
– А я уж, честно говоря, приготовился к самому страшному. – Джек явно был разочарован.
– Кто знает, – сказала она. – Возможно, вам повезло. В области сверхъестественного все так зыбко и ненадежно. Может быть, в другой раз, мистер Коутс, я в точности угадаю, о чем вы думаете.
Сент-Джеймс-сквер, 5
Лондон
24 октября 1926 года
Дорогая!
Огромное спасибо за твое письмо, такого хорошего я не получала уже сто лет. Мне очень жаль, что я послужила причиной твоего беспокойства. В последнее время я все хандрю: ты ведь знаешь, у меня от природы предрасположенность к этим мрачным припадкам. Вдобавок я ужасно скучаю по тебе. Никак не могу свыкнуться с мыслью, дорогая моя, что ты скоро выйдешь замуж и покинешь меня. Кстати, где вы будете жить, успел ли уже твой жених подобрать для вас подходящий дом?
Насчет Швейцарии ты, возможно, права. Они там гораздо лучше нас понимают в этих вещах, у них масса всяких препаратов, снадобий, лечебных процедур и прочих средств. Но ложиться в больницу я не хочу. Стоит только попасть к ним в лапы, и оттуда уже не выберешься. Я понимаю, что пугаю тебя, что ты хочешь видеть меня на своей свадьбе здоровой и веселой. По правде говоря, я и сама себя пугаю. Не знаю, откуда берутся эти приступы хандры. Все так изменилось, Ирэн. Неужели ты не скучаешь по Ирландии, по папе, по нашему забавному маленькому домику?
На днях прибыл отец Райан. Наша драгоценная Святоша специально вызвала его. Мы долго сидели с ним с глазу на глаз, я вовсю изливала священнику свою душу, просто задыхалась от рыданий, а он все сочувственно кивал, но при этом незаметно отодвигался, чтобы не вымокнуть. В самом конце отец Райан заявил, что я должна верить. «Во что верить?» – закричала я. «Как во что, в Бога, конечно! На все есть святая воля Божия». – «Да как я могу знать, в чем эта ваша воля Божия заключается?» Он не ответил, сидел передо мной такой весь надутый, с красным лицом: то откроет рот, то закроет, как огромная рыба. В конце концов не придумал ничего лучше, как сказать, мол, слушайся свою мать и почаще ходи в церковь. Ты можешь себе представить, что Бог объявляет свою волю через Маман? Потом она заставила меня причесаться, поскольку я неделями не прикасалась к своей голове. Мне тщательно вымыли голову и покрасили волосы, так что теперь они золотистого цвета. По крайней мере, наша Дражайшая Маман осталась довольна. А значит (очень на это надеюсь), и Бог тоже должен быть доволен.
Честно говоря, мне уже гораздо лучше. Для поднятия настроения врач рекомендует длительные прогулки, поэтому Драгоценный Супруг нашей мамочки, да благословит его Господь, купил мне щенка спаниеля, чтобы было с кем гулять. Я назвала малыша Нико, решила так пошутить. Он самое красивое существо во всем Грин-парке. Долго бродила в поисках хоть чего-нибудь, что бы напомнило мне о настоящем Нике, обошла всю Сент-Джеймс-сквер, но так ничего и не нашла. Старый Служака ухитрился бесследно убрать сына из своей жизни. Просто поразительно, как ему это удалось.
Меня уже тошнит от этих унылых, холодных дождей. Льют и льют без остановки!
Прости меня, если это письмо покажется тебе слишком коротким. Иногда бывает так тяжело, что все из рук валится. Но в день твоей свадьбы я не подведу: обещаю, буду радоваться за тебя и смеяться вместе с тобой, тем более что теперь я настоящая блондинка!
Дайана
* * *
На кухне ее дожидалась тарелка с жареным цыпленком и салатом. Кейт съела кусочек и вдруг услышала шум. Ей показалось, что в дальней кладовке кто-то есть. Она пошла туда, полагая, что это Джо размораживает очередной холодильник, моет в раковине решетки и контейнеры. Там действительно обнаружилась миссис Уильямс, только она сидела на стуле и плакала.
