Текст книги "Дебютантка"
Автор книги: Кэтлин Тессаро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Джо! Что случилось?
Экономка подняла голову и печально улыбнулась.
– Поверить не могу, что дошло до этого, – сказала она. – Сколько лет я здесь прожила, сколько воды за это время утекло. И вот все прошло. Все закончилось.
Она сполоснула очередной контейнер и поставила его сушиться.
– Мне очень жаль, – пробормотала Кейт, не зная, как реагировать.
– А тут еще эта запертая комната. Вам это не кажется странным?
Кейт молчала. Она чувствовала себя немного виноватой.
– Все эти книги. У нас с братом, когда мы были маленькими, ничего подобного не было. Честное слово. Да мы о таких сокровищах даже и мечтать не смели. Понимаете, на Ирэн это не похоже. Она была такая великодушная, щедрая. Очень добрая. Может, просто про них забыла… – Джо вытерла руки о фартук и поинтересовалась: – А почему вы не пришли обедать?
– Ну, просто захотелось немного посидеть в розарии. Там так красиво.
– Да, там у нас чудесно. Ирэн все, бывало, говорила, что красота природы есть доказательство милости Божией, доказательство, что Он прощает наши грехи.
– Правда? А какие же у нее были грехи?
Джо пожала плечами:
– Да не думаю, что она говорила о чем-то конкретном. Может быть, имела в виду первородный грех или еще что-нибудь в этом роде. Католики они все такие, как вы считаете? Везде им мерещатся грехи.
– Мне очень понравились солнечные часы. И надпись на них такая трогательная. Не знаете, чьи это слова?
– Нет, – призналась Джо. – Розарий построили после войны. Полковник очень серьезно относился к его обустройству, порой даже привередничал. Розы все непременно должны были быть одинакового цвета: только белые, они там и до сих пор такие же. Думаю, это была не просто прихоть, а что-то для него значило.
– Интересно, что?
– Не знаю… Постойте! – Джо глубоко вздохнула, пытаясь что-то вспомнить. – Белые розы означают чистоту и невинность, вроде так. Хотя нет, это слишком просто. Наверняка тут было что-то еще, какая-то тайна.
– Джо, расскажите мне о людях, которые здесь жили. Мне очень интересно.
– Про лорда и леди Эйвондейл? Если не ошибаюсь, он купил дом для нее, когда они только поженились, это был его свадебный подарок. Ну вот, жили они себе здесь, поживали… А потом началась война, он отправился воевать, и все пошло наперекосяк. Конечно, когда они только поселились в Эндслее, все было по-другому. Моя мама поступила горничной к Ирэн, когда та еще ходила в невестах. Представляете, девушка только-только стала выезжать в свет и моментально стала знаменитой – вот как бывает. Сенсация сезона, прекрасная дебютантка! Они тут раньше постоянно устраивали приемы, из Лондона приезжало много народу. Мама много мне про это рассказывала: аристократы, политики, художники – блестящие, изысканные молодые люди. Весь мир был у ног этих девочек. Я имею в виду Ирэн и ее сестру Беби.
– Беби?
– Ну да. Разумеется, на самом деле у нее было другое имя – Дайана, но все звали ее Беби. Между ними было всего два или три года разницы, но Ирэн всегда трогательно заботилась о Беби. Ох и сумасбродная же девчонка та была, вечно с ней случались какие-то истории! У них тут была своя банда: шалили вовсю, бесились, развлекались, как могли: то сокровища какие-то ищут, то игры затеют, будто они взломщики и грабят друг у друга домá. В общем, всякие такие глупости. А потом Дайана пропала.
– А что, по-вашему, с ней случилось?
Джо пожала плечами:
– Да кто ж его знает. Всякое говорили. Тут и журналисты приезжали несколько лет подряд, рыскали по округе, все искали какие-нибудь улики. И газеты пестрели заголовками: «Что случилось с Беби Блайт?» Покойная Ирэн не любила говорить про это. Дело в том, что от Беби вечно были одни неприятности. Это я от мамы знаю. То есть она, конечно, была красавица, и все ее любили, но не так, как других. Вы понимаете, что я хочу сказать. Слишком много поклонников, дурные привычки, пагубные наклонности. Многие считают, что ее просто убили.
– Убили?
– Ну да, прикончили, и все. А может, несчастный случай какой вышел. Хотя тело так и не обнаружили. – Джо взяла тряпку и принялась вытирать стол. – Кто знает? Может, погибла во время бомбежки или со скалы свалилась. Повторяю, Ирэн никогда о ней не рассказывала. И во всем доме нет ни одной фотографии Дайаны. Во время войны Ирэн стала уж больно набожной. И когда вернулся муж, они жили совсем тихо.
– Жаль, что дом пойдет с молотка.
– А его уже продали. Этот Симс еще две недели назад ходил тут вокруг с застройщиками. Как только закончится аукцион и все вещи продадут, они вступают во владение. Старый коттедж снесут. Построят что-то новое. Года через два сюда уже просто так не приедешь, нужно будет заранее места заказывать. Боже мой! – покачала она головой. – Да в этом доме я провела больше времени, чем в своем собственном! Вот так и жизнь проходит, в заботах о чужих людях.
– И что вы теперь собираетесь делать? – тихо спросила Кейт.
– Сама не знаю. Всегда хотела попутешествовать, но мама уже совсем старенькая. Ей-богу, не знаю. – Джо промокнула глаза уголком скатерти. – Никак не могу поверить, что после стольких лет все вдруг закончилось.
* * *
В тот вечер Кейт и Джек ужинали на кухне. Джек за обе щеки уплетал цыпленка, а Кейт лишь рассеянно ковыряла вилкой в тарелке.
– Вам известно что-нибудь о Дайане Блайт? – наконец спросила она.
Он пожал плечами:
– Только то, что все знают. Что она загадочно исчезла. Славилась тем, что всегда была на виду, на людях – яркая, беззаботная, как бабочка. В общем, красотка.
– Как в «Мерзкой плоти» Ивлина Во?
Он кивнул.
Кейт отодвинула тарелку в сторону.
– Вас не удивляет, что во всем доме нет ни одной ее фотографии? Ведь они с Ирэн были родные сестры. Вообще ничего.
– У многих нет семейных фотографий. Некоторые считают, что нечего выставлять своих родственников на всеобщее обозрение. Хотя тут скорее другое: наверное, Ирэн просто было больно лишний раз вспоминать о Дайане.
– А как вы считаете, что с ней могло случиться?
– Не знаю. Как-то не задумывался. – Он глотнул вина. – Может, сбежала. Эти людишки, чуть только столкнутся с реальной жизнью – и давай бог ноги.
– Эти людишки? Кого вы имеете в виду?
– Сами знаете кого: избалованных красоток, которые бесятся с жиру и маются от безделья.
Почувствовав, что это прозвучало излишне резко, Джек поднял голову и заглянул ей в глаза.
Кейт не отвела взгляд.
– Понятно, – сказала она.
Ужин продолжался молча, между ними снова возникла какая-то напряженность.
– Я вас чем-то огорчила, Джек? – вдруг спросила Кейт.
– Нет. Просто устал.
– У вас такое расстроенное лицо.
И тут без всякой видимой связи он поинтересовался:
– А как вы попали в ту комнату?
– Вскрыла замок отмычкой.
– Ого! – Он даже рот от удивления раскрыл.
Кейт вдруг рассмеялась.
И он вслед за ней.
– Да, Джек, я умею вскрывать замки. А еще, если понадобится, запросто смогу без ключа завести машину.
– И где же вы всему этому выучились?
– Отец научил. Он был запойный пьяница.
– А вы совсем не такая, какой кажетесь с первого взгляда.
– А какая?
– Знаете пословицу про тихий омут? Вам, я смотрю, палец в рот не клади.
– Внешность бывает обманчивой.
– Вечно у женщин какие-то фокусы.
Зачем он это сказал? Только-только, кажется, стена между ними исчезла, и вот на тебе. Неужели трудно было промолчать? Черт за язык дернул, не иначе!
– Ну, мне, пожалуй, пора, – помолчав, проговорила Кейт. Она сложила салфетку и встала. – Сегодня был трудный день.
– Послушайте, мне очень жаль… Простите.
Джек тоже попытался встать, но зацепился за крышку стола, и вино из бокала выплеснулось прямо ему на тарелку и пролилось по столу.
– Черт побери!
Вино закапало ему на брюки. Он схватил салфетку и стал вытирать мокрую ткань.
– Вот, возьмите. – Кейт протянула ему кухонное полотенце и принялась составлять грязную посуду в раковину.
Ее спокойствие злило его еще больше, чем собственная неуклюжесть. Джек отбросил салфетку, делая вид, что ему наплевать на пролитое вино.
– Кейт… – Он взял ее за руку.
Она настороженно подняла голову. На какое-то мгновение он застал ее врасплох.
Джек взял и другую ее руку.
– Я знаю, что вы от меня не в восторге, – пробормотала она хриплым голосом, словно предостерегая его от дальнейших действий.
– Это не так, – отозвался Джек и еще крепче сжал ей руки.
– Но мы могли бы, по крайней мере, держать себя в рамках. – В ее интонации слышалось что-то просительное.
– Это все неправда, – сказал он тихо и наклонился к ней еще ближе.
Слабый запах отдающих лимоном духов смешивался с теплом ее волос и кожи. Тело Кейт легко подалось вперед и прижалось к нему.
– Это все неправда, – повторил он.
И тут где-то в недрах дома резко и настойчиво затрезвонил телефон. Джек расслабил пальцы, Кейт отступила и, низко склонив голову, исчезла в темноте коридора.
На столе в гостиной стоял параллельный аппарат. Она взяла трубку.
– Алло! Алло! – послышался сквозь треск отдаленный голос.
– Да! Алло! – отозвалась Кейт. – Рейчел? Это ты?
– Кэти! Слава богу! Я послала тебе кучу эсэмэсок. Там у вас что, нет связи?
Кейт приложила трубку к другому уху, не в силах отделаться от ощущения, что пальцы Джека все еще касаются ее кожи. До чего же странно он на нее смотрел.
– Ну… да, иногда связь пропадает, – соврала Кейт, пытаясь сосредоточиться. – А в чем дело? У вас там все в порядке?
– Да… в общем-то… – Рейчел помолчала, словно не знала, что сказать. – Вроде того.
Сердце Кейт болезненно сжалось.
– Что значит – вроде того?
Молчание.
– У меня тут гость, – наконец отозвалась Рейчел. – Мужчина, из Нью-Йорка. Он хочет тебя видеть.
* * *
На обратном пути в Лондон они обращались друг к другу подчеркнуто вежливо, почти официально. Чрезвычайно учтиво.
Инвентаризация поместья Эндслей была завершена. Теперь осталось только составить каталог и провести аукцион.
Джек включил радио. Восхитительная неловкость, которую он испытывал по дороге туда, исчезла, неясные смутные надежды поблекли и сменились чувством неудовлетворенности и разочарования.
Кейт сидела рядом с ним, сердце ее ныло, мысли путались. Гость из Нью-Йорка. Мужчина. Заходил в офис, задавал всякие вопросы, оставил конверт.
– Как он выглядел? – спросила она тетю.
– Как тебе сказать… – И снова Рейчел замолчала. – Не красавец, но симпатичный и одет вполне прилично. Высокий. В очках.
– В очках?
– Да.
– А-а… Понятно.
Значит, он приехал не сам, а прислал своего человека.
– Хочешь, вскрою конверт? – спросила Рейчел. – Он у меня под рукой.
– Нет! – смертельно испугавшись, воскликнула Кейт.
– Может, выбросить?
Молчание.
– Кэти, хочешь, я его выброшу?
– Не знаю.
Кейт поерзала на сиденье. Она ведь специально уехала в другую страну, чтобы порвать с ним насовсем и начать все сначала. Почему же тогда вопрос Рейчел привел ее в такое замешательство?
Джек искоса посмотрел на Кейт. Да-а, парень, упустил ты свой шанс. Только вот не очень понятно почему: то ли потому, что не поцеловал ее, то ли, наоборот, потому, что хотел поцеловать. Но теперь поздно ломать голову: Кейт ускользнула, она сейчас где-то далеко, решает свои проблемы.
Так они и ехали: вверх-вниз по холмистой местности, проезжали через живописные прибрежные поселки, в каждом из которых имелись свои прекрасные памятники архитектуры – просто национальное достояние на этой утопающей в зелени, радующей глаз земле. Они ехали молча, не говоря друг другу ни слова, погрузившись в собственные мысли и не обращая внимания на доносившиеся из радиоприемника звуки – то куда-то уплывающие, то снова возвращающиеся.
Они уже проехали половину пути, когда небо вдруг потемнело. Джек поднял и закрепил верх. И почти сразу же по крыше застучали крупные капли дождя; все небо от края и до края распорола яркая молния. Пришлось сильно снизить скорость; «дворники» отчаянно скрипели, скребя ветровое стекло, но дождь хлестал сплошной серой стеной, и впереди почти ничего не было видно.
Кейт закрыла глаза. Жизнь вдруг предстала перед ней таким же бешеным потоком, бескрайним и непостижимым, как и эта беснующаяся вокруг гроза; жизнь, как эти холодные струи, хлестала ее по щекам и утекала между пальцами. И тут она вспомнила о спрятанной на дне дорожной сумки коробке из-под обуви. Коробка словно притягивала ее мысли, отвлекала от тяжелых бессвязных дум, заполняла пустоту ее одиночества. А она ведь воровка, она украла из этого старого дома осколки чужого прошлого, не постеснялась сунуть свой любопытный нос в частную жизнь умершей женщины. Более того, она нарушила закон, и это грозит ей бедой. Она присвоила дорогой браслет и другие личные вещи, принадлежащие клиентке Рейчел. А вдруг все обнаружится? Кейт охватил страх. Но отказаться от задуманного для нее было невозможно.
Игра ли это воображения или действительно между ней и старинным домом, где некогда жили знаменитые сестры, существует некая таинственная связь?
Шуршат колеса по асфальту. Еще час, и они будут в Лондоне.
Интересно, как выглядела Ирэн в молодости? Какими духами пользовалась, какую музыку любила?
Они все так же медленно продвигались вперед; мимо, пробиваясь сквозь яростные порывы ветра, с шумом и свистом проносились грузовики.
И вдруг Кейт ясно представила: Ирэн сидит рядом с мужем на переднем сиденье; их автомобиль по длинной дугообразной подъездной дороге приближается к имению Эндслей. Теплый сентябрьский день, осень еще только началась, воздух чист и прозрачен, в небе сияет солнце. Он останавливает машину, выключает двигатель. Дрожа от радостного возбуждения, Ирэн выбирается наружу: глаза ее широко распахиваются, и, не в силах сдержать изумления, она звонко смеется.
Она поворачивает к мужу счастливое лицо, морской ветер играет ее темными, обрамляющими милое личико кудрями.
– Неужели ты и правда купил этот дом?
– Да, – отвечает супруг, улыбаясь, – он теперь наш с тобой.
Из кармана пальто он достает связку ключей. И, положив руку жене на плечо, ведет ее к парадному входу.
– Мы будем счастливы здесь, – обещает он жене и целует ее в лоб.
– Да-да, мы непременно будем счастливы! – Глаза Ирэн так и сияют.
Лорд Эйвондейл поворачивает в замке ключ:
– Добро пожаловать в Эндслей!
Часть вторая
Сент-Джеймс-сквер, 5
Лондон
13 июля 1932 года
Моя дорогая Рен!
Как же я по тебе соскучилась! Все вспоминаю, как божественно мы провели последние выходные в Эндслее. Ты удивительная хозяйка! Не знаю, как тебе удалось заставить беззубого лорда Ротермира петь «Девушку из Арментьера». Это было просто уморительно! После того как я видела его пустые десны, не могу представить, что он дает советы самому премьер-министру. А Джок Уитни, которого отныне следует называть не иначе как Бандит, нагло жульничал во время полуночного бега с ложкой и яйцом и коварно ставил соперникам подножки. Он надоел мне до смерти: все пытался меня облапать, якобы невзначай. Держу пари, что и в политике он так же нечист на руку. Твой повар, конечно, выше всяких похвал, это совсем другое дело. Надо же было подать столько свежих устриц. Просто устроил нам лукуллов пир! Но вот твоя горничная меня удивила. Хоть она и простая девушка из местных и еще совсем молоденькая, но есть в ней что-то подозрительное: такое впечатление, будто она все время что-то высматривает. Послушайся меня, дорогая: приглядывай хорошенько за своими драгоценностями.
Ну а самое главное, самое чудесное – это то, что выглядишь ты прекрасно, любовь моя. Совсем расцвела, такая спокойная и – сказать ли? – ты вся такая кругленькая, настоящая женщина! Как говорится, «в третий раз повезет наверняка», и я чувствую, что эта поговорка как раз про тебя. Я понимаю, все это было мучительно, сколько же тебе понадобилось мужества, чтобы пережить все неудачи и разочарования. Тем более что Маман наверняка тебя запилила, да и дальше будет пить нашу кровь – это у нее излюбленное занятие. Жду не дождусь, когда мы отправимся покупать мебель и новые занавески. Я буду самая добрая тетушка в мире и совсем избалую своих племянников!
Ты спрашиваешь, какие новости в Лондоне? Пинки теперь всюду появляется с Глорией Мэннинг, у которой волосы как у пуделя, а глаза – как у жабы. В субботу в Гросвенор-Хаус я сделала вид, что не заметила его. Честное слово, следует запретить мужчинам бесконечно делать предложения. Стоит только Пинки выпить шампанского, как он падает перед тобой на колено. Это очень утомительно. В «Харперс базар» напечатали мои фотографии, где я танцую. Получилось очень даже смешно, не знаю, правда, хорошо это или плохо. И Сесил снова умоляет меня позировать ему в виде Венеры. Не передать, как мне все это надоело. Но он буквально охотится за мной, говорит, это будет очень свежо и смело. Как я устала от всех этих людишек, которые меня постоянно фотографируют! У меня такое чувство, что я медленно, но верно превращаюсь в национальный памятник. Поверь мне, в том, чтобы быть известной красавицей, нет ничего завидного. Особенно когда каждый встречный-поперечный считает, что имеет полное право открыто разглядывать тебя и говорить тебе в лицо все, что ему взбредет в голову. На днях возле мюзик-холла ко мне подошли две какие-то толстухи, по-видимому американки, быстренько осмотрели меня с ног до головы, а потом громко – голосищи как иерихонские трубы – объявили: «Не понимаем, и что только в ней нашли?! И чего вдруг столько шуму вокруг этой Беби?!» Я думала, что умру на месте от унижения и злости. И, не будь рядом Энн, даю слово, я догнала бы их и…
Ах, Энн, моя милая Энн! Как я восхищаюсь ее самостоятельностью. Она снимает квартиру и работает в книжном магазине недалеко от Пикадилли: ведет бухгалтерию и отправляет заказы. По-моему, на редкость скучное занятие, но она уверяет, что счастлива. Боюсь, как бы моя Энн не стала коммунисткой: она с таким жаром говорит об Испании и их новой республике. Твердит, что наступает новая эра. Я не спорю, хотя, если честно, меня это все очень мало волнует. Ее жених Пол в этом их движении какая-то шишка (правда, не знаю, бывают ли среди коммунистов большие шишки, – у них там вроде как всеобщее равенство). Он всегда одевается только в темное (черное или коричневое), а на шею повязывает красную косынку. Наверное, когда он пашет землю, то вытирает этой косынкой пот со своего благородного лба. Пол никогда не обращается ко мне прямо, но говорит обо мне исключительно в третьем лице, называя представительницей гнилой буржуазии – в шутку, конечно, однако я злюсь. Бедняжка Энн только и делает, что извиняется за меня перед ним и за него передо мной. Самое обидное, что всем прекрасно известно: сам Пол учился в Итоне, а его отец – пэр.
Лично меня никакие партии и движения не привлекают, и я брожу по миру, одинокая, как облачко на небе! У миссис Дигби Смит скоро намечается бал-маскарад, в честь двадцать первого дня рождения Эсме. Я пойду туда в костюме Клеопатры. А Дональд Харгривс нарядится разбойником и будет сопровождать меня. Между нами говоря, Донни – ужасный пьяница, зато танцор просто потрясающий! А потом, думаю, мы отправимся в клуб «Кит-Кэт».
Не позволяй Святоше откармливать себя, как гусыню, дорогая моя.
Океан любви от твоей
Д.
* * *
Кейт поднялась по ступенькам на второй этаж дома: внизу располагалась стоматологическая клиника. Квартира Рейчел была очень просторной, и во всех комнатах беспорядочно громоздились книги, картины, всевозможные предметы антиквариата, приобретенные на многочисленных распродажах. В последний раз квартиру Рейчел отделывали еще в 1984 году, в таком виде она и оставалась до сих пор, как память о лучших годах ее с Полом брака. В столовой стены были выкрашены в ярко-красный цвет, а на кухне – в солнечно-оранжевый. Полы были везде устланы ковролином болотно-зеленого цвета, сморщившимся, выцветшим и потерявшим от времени форму. Когда-то супруги Деверо часто принимали гостей, их дом был открыт для всех, из-за щедро накрытых столов вставали лишь для того, чтобы потанцевать, и вечеринки порой продолжались до самого утра. Только за обеденным столом легко умещались двенадцать человек, но стульев хватало на всех: они выстроились в гостиной вдоль стены и по углам, всегда готовые прийти на помощь, чтобы новые гости не испытывали неудобств. После смерти Пола все так и оставалось здесь в неизменном виде. Но давно уже никто не кружился тут в танце и не садился за стол, чтобы насладиться за ужином знаменитым ростбифом, который Рейчел готовила по одной ей известному рецепту.
Кейт оставила сумку на полу в прихожей.
В столовой лежал на столе, дожидаясь ее, толстый белый конверт. Рейчел вышла из кухни навстречу, вытирая руки о фартук. В честь возвращения Кейт она варила куриный суп, в воздухе плыл аппетитный аромат крепкого бульона.
– Ну здравствуй! – заулыбалась она, обнимая племянницу. – Как все прошло? Надеюсь, вы с Джеком нашли общий язык?
– Да, он довольно милый.
– Вот и хорошо.
Кейт смотрела куда-то мимо нее, в столовую.
Рейчел обернулась, проследив за взглядом племянницы.
– Ах, да… – многозначительно пробормотала она.
Кейт вошла в столовую и взяла конверт.
Письмо было адресовано Кейт Альбион. Но почерк незнакомый, не его рука. Кейт и сама удивилась тому, какое противоречивое чувство испытала: одновременно и облегчение, и разочарование. Она страстно желала получить от него весточку и в то же время очень боялась этого.
Рейчел села на стул:
– Не хочешь сказать мне, от кого это?
Кейт покачала головой.
– Можно я посижу с тобой, пока ты читаешь?
– Лучше не надо.
– Послушай, что я скажу тебе, девочка: а ведь вскрывать конверт вовсе не обязательно.
Кейт промолчала.
Нахмурившись, Рейчел провела ладонью по скатерти, расправляя складки. Она не привыкла к роли заботливой матери и не знала, как себя вести дальше.
– Не обижайся, солнышко, я ведь просто хочу тебе помочь.
– Да, я знаю.
– Неужели ты со мной не поделишься?
– Может быть, потом. – Кейт подняла голову. В глазах ее затаилась тревога. – Пожалуйста, тетя, не сердись.
Рейчел глубоко вздохнула и встала:
– Хорошо. С чем сделать суп: с рисом или с лапшой?
– Я бы хотела с лапшой.
– Договорились.
И Рейчел покорно направилась на кухню, закрыв за собой дверь.
Кейт опустилась на стул, повертела в руках конверт. Может, действительно не стоит его открывать? Она прекрасно представляла себе, какими могут оказаться последствия. Это уже бывало, и не раз: несколько простых и ласковых слов, и все ее добрые намерения и твердая решимость порвать с ним испарялись в одну минуту. Надо сказать себе раз и навсегда: к прошлому возврата нет. И все-таки Кейт волновалась, почти физически ощущала исходящую от конверта энергию. Его энергию. Он хочет ее. Зачем же еще ему понадобилось ее разыскивать? Ее самолюбие раздувалось, словно воздушный шарик. Так, значит, она для кого-то притягательна и желанна. И, кроме того, пока конверт не распечатан, она хозяйка положения.
* * *
Услышав, как громко заверещала пожарная сигнализация, Рейчел стремглав бросилась в столовую.
– Что случилось?
– Ой, прости! – Кейт отчаянно махала руками, разгоняя дым, поднимающийся от старой мраморной пепельницы, на которой, пожираемые пламенем, корчились остатки конверта. – Прости, пожалуйста! Это я виновата! Просто я… понимаешь… решила от него избавиться раз и навсегда.
Рейчел распахнула окна:
– Можно было просто выбросить, и делу конец.
– Да, конечно, но… понимаешь, я сама себе не доверяю!
Рейчел схватила стоявшую на камине прыскалку, из которой поливала комнатные растения, направила струю на пепельницу, и пламя погасло.
– Ну вот, – сказала она, – теперь уж точно ничего не прочитаешь.
Обе уставились на влажную, почерневшую кучку полусгоревшей бумаги.
– Да, – кивнула Кейт и впервые за этот день, сама себе удивляясь, рассмеялась. – Прости меня, дорогая тетушка. Просто я была уже на грани, чуть-чуть не сорвалась. Но я не хочу, чтобы ты за меня беспокоилась. И впредь причин для беспокойства не будет, обещаю.
Рейчел обняла племянницу:
– Если только ты мне дом не спалишь.
– Да уж.
Рейчел вытряхнула остатки письма в мусорное ведро, вымыла пепельницу.
Кейт поплелась за ней на кухню:
– Скажи, тетя, вот если бы ты нашла какое-нибудь старое платье или еще что-нибудь такое – сумочку, например, или туфельки, и тебе бы захотелось побольше об этом узнать… Куда бы ты пошла в первую очередь?
– Платье? – переспросила Рейчел, помешивая суп. – Какое платье?
– Мне случайно попалось в Девоншире, в местном антикварном магазине.
– Гм… отнесла бы в «Алфис-антик-маркет», там полно антиквариата. Или сходила бы в библиотеку Музея Виктории и Альберта. Что касается истории моды, у них самые большие фонды.
Кейт оперлась о крышку стола.
– Неплохая идея, – сказала она.
– Вообще-то, у меня там работает один знакомый, как раз в отделе моды. Он иногда участвует в аукционах. Давненько я его не видела, но попробую с ним связаться. – Рейчел наморщила лоб, словно пыталась что-то вспомнить. – Его вроде бы зовут Теодор. Да, точно. Не исключено, что он сможет тебе помочь. А ты что, решила тоже заняться коллекционированием?
Кейт пожала плечами:
– Да нет, просто любопытно.
– Странно, что ты ничего не нашла в Эндслей. Ты хоть знаешь, что домом владела одна из сестер Блайт?
– Да, кажется, Джек что-то об этом говорил, – небрежно ответила она.
– Надо же, две родные сестры, а такие разные – просто небо и земля, ну ничего общего!
– Правда?
Кейт с хрустом разгрызла кусочек морковки, оставшийся на разделочной доске. Ну до чего же вкусно!
– Старшая, Ирэн, любила заниматься благотворительностью, особенно во время войны, много помогала детям-беженцам. А вот младшая, Дайана, была совсем другая – сумасбродная, распущенная. От такой только и жди какой-нибудь беды.
– А как ты думаешь, что с ней стало?
– Лично я считаю, что Дайана попросту куда-нибудь сбежала.
– Почему?
Рейчел закатила глаза к потолку:
– А почему люди сбегают? Этого никто не знает. Мне хочется думать, что она сейчас совсем древняя, высохшая старушка, этакий божий одуванчик, и живет себе в домике-автоприцепе где-нибудь в Аризоне.
– Мало похоже на правду.
– Чего только в жизни не случается, дорогая моя.
Кейт улыбнулась. В глубине души она прекрасно понимала, почему некоторым людям порой приходится спасаться бегством. Трудно изменить собственную натуру, почти невозможно. Можно ли осуждать человека, если он решил сменить обстановку и начать жизнь с чистого листа?
Может быть, Рейчел и права: где-нибудь далеко, в богом забытом уголке земли, Дайане Блайт и впрямь удалось достичь невозможного – раз и навсегда отделаться от самой себя.
– Хочешь, прямо завтра утром позвоню Теодору? – предложила тетя.
– Было бы здорово.
– Не забудь сумку. Кстати, что там у тебя?
– Да ничего особенного. Так, разные мелочи, всего понемногу. Послушай, ты прости меня за то, что я тут чуть пожар не устроила, – сказала Кейт и поцеловала Рейчел в щеку. – Ладно, пойду разберу вещи.
Шагая с сумкой к себе наверх, она чувствовала, что с души у нее словно бы камень свалился. Все кончено. Письмо уничтожено. Но почему он послал его с другим человеком, тем более на другой конец света? Не проще ли было отправить по почте?
Кейт остановилась, крепко вцепившись пальцами в перила.
А ведь это может означать, что он и сам сейчас в Лондоне.
Тогда действительно нет нужды посылать письмо по почте. А сам он ни за что не пришел бы сюда. Рисковать не в его характере, он никогда ничего не делает, если заранее не уверен в результате.
Этот человек всегда выжидает благоприятного момента.
Так, спрашивается, о какой любви при таком раскладе может идти речь?
Нет, любовью здесь и не пахнет. Тут вопрос собственности, обладания, власти.
* * *
Рейчел высыпала в кипящий бульон остатки яичной лапши. Открыла крышку мусорного ведра, чтобы выбросить коробку, и тут ей бросилось в глаза нечто странное. Из бесформенной массы сырой, полусгоревшей бумаги и мокрого пепла торчало что-то черное и блестящее, скрученное и покоробленное, словно уродливая лапа какого-то фантастического животного. Не в силах побороть любопытство, она осторожно достала непонятный предмет из ведра.
– Господи боже мой!
Рейчел держала в руке оплавленные остатки черной пластиковой карты «Американ экспресс». Так называемой именной безлимитной карты, на которой баланс может исчисляться не тысячами, а миллионами долларов. За долгие годы, что Рейчел занималась антикварным бизнесом, она видела такие только пару раз: клиенты расплачивались ими за покупки, оплатить которые обычной картой было просто невозможно. В самом низу на изуродованном огнем пластике можно было разобрать тисненное золотыми буквами имя владельца: «мисс К. Альбион». Она перевернула карту. С другой стороны виднелась поблекшая подпись самой Кэти.
Рейчел дрожащими руками развернула промокшую бумажку, в которую карта некогда была завернута.
Это было вовсе не любовное письмо, как она ожидала. Посередине было всего несколько слов:
Оплачено сполна. А. Монроу.
Сент-Джеймс-сквер, 5
Лондон
14 июля 1932 года
О, моя дорогая!
Пишу тебе ранним утром, рука дрожит. На маскараде у Эсме на меня неожиданно набросилась Элеонора Огилви-Смит! Приперла меня к стене в гардеробной, и я сперва было подумала, что она просто оступилась, но потом вдруг вижу: губы ее совсем близко и сейчас она меня поцелует! Какой ужас! А когда я заявила, что целоваться с ней ни за что не стану, она расплакалась, умоляя ничего не говорить ее матери. Клянусь, Элеонора была пьяна! Она вцепилась мне в руку, как портовый грузчик, чуть не сломала, и призналась, что влюблена в меня вот уже несколько лет. Я была буквально в шоке. Окажись на ее месте Бренда или Лиз, я бы не очень удивилась, но Элеонора! И как я раньше не догадалась: ведь она вырядилась в костюм Ромео. Элеонора такая большая и мощная, что я ее немного боюсь. О господи, что же мне делать? Было бы гораздо лучше, если бы она по-прежнему презирала меня.
Ирэн, мне нужен твой совет. Прошу тебя, напиши мне сразу, как только сможешь!
До смерти напуганная, дрожащая от страха, боящаяся выйти из дома, чтобы не подвергнуться нападению,
Д.
* * *
Огромный вестибюль Музея Виктории и Альберта представлял собой симбиоз классической мраморной архитектуры и современного интерьера. Над стойкой, где размещалось справочное, нависали витые, волнообразные канделябры работы знаменитого американского художника-стеклодува Дейла Чихули: лазурное и изумрудное стекло извивалось длинными змееобразными щупальцами, как голова безликой медузы.
Стуча каблучками по мрамору, сопровождаемая отчетливым эхом, Кейт подошла к проходной и открыла сумочку.
Охранник вынул старую обувную коробку, с подозрением осмотрел ее и открыл крышку.
– У меня назначена встреча в отделе моды, – сообщила Кейт, возвращая крышку на место.
