Текст книги "Дебютантка"
Автор книги: Кэтлин Тессаро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Он направил посетительницу к дежурному администратору. Тот попросил ее подождать и позвонил заместителю Теодора. Неспешно прогуливаясь по огромному холлу, Кейт наблюдала, как люди поодиночке и группами заходят в музей и выходят обратно, и чувствовала, что нервы ее натянуты, как струны. Ну, казалось бы, чего ей бояться? А вдруг этот человек – как его, Теодор, – отберет у нее туфельки? В душе Кейт шевельнулось ревнивое собственническое чувство. Ей очень хотелось получить ответы на все вопросы, но тайной своей она не желала делиться ни с кем. А вдруг каким-нибудь образом раскроется, что она украла коробку со всем ее содержимым?
Кейт продолжала медленно вышагивать по вестибюлю, стараясь не наступать на края квадратов мраморного пола и прижимая сумку к груди. Она просто задаст несколько вопросов и сразу уйдет. Вот и все.
– Госпожа Альбион?
Она подняла голову.
Перед ней стояла красивая темноволосая девушка в черных колготках, балетках и в платье, которое, казалось, было сделано из коричневой оберточной бумаги и упаковочной ленты. Красной тушью на нем было выведено слово «ПЛАТЬЕ». Кейт изумленно разглядывала незнакомку.
Девушка тоже смотрела на нее и улыбалась.
– Меня зовут Сэм, – сказала она. – Я ассистентка мистера Уайта. Его кабинет внизу. Пойдемте, я вас провожу.
– Да-да. Конечно, – спохватилась Кейт.
Сэм повернулась и уверенно зашагала вперед. Кейт, стараясь не отставать, поспешила за ней через лабиринт залов и галерей в отдел моды. В неярко освещенных помещениях музея, где в высоких стеклянных витринах возвышались манекены, демонстрирующие, как менялись на протяжении столетий самые изысканные образцы одежды, стояла благоговейная тишина. Она нарушалась лишь шуршанием и похрустыванием совершенно немыслимого наряда, в который была облачена ассистентка Теодора. Проходящие мимо люди оборачивались на них и провожали долгими взглядами, но Сэм, казалось, это нисколько не трогало. Наконец они подошли к сделанной из красного дерева толстой двери с кодовым замком. Сэм сунула в щель электронный пропуск, и дверь открылась. Девушки спустились в самые недра здания и двинулись через извилистый лабиринт подсобных помещений, мастерских и кабинетов, располагающихся в цокольном этаже музея.
Над головой мигали и жужжали лампы дневного света, в воздухе стоял запах клея и всевозможных красителей, смешанный с успокаивающим ароматом крепкого кофе. В мастерской, где реставрировали гобелены, играло радио. Когда они проходили мимо комнаты, предназначенной для шляп и аксессуаров, оттуда вдруг раздался чей-то хриплый смех. В крохотном соседнем помещении горячо спорили о том, можно ли склеить кожу или лучше использовать заклепки. Но чем дальше они шли, тем тише становилось. Теперь повсюду, ровными рядами, чуть не до самого потолка, висела одежда. Коридор был уставлен штабелями каких-то коробок, а стены чуть ли не сплошь оклеены старыми афишами и плакатами. Под потолком повсюду виднелись перекладины, с которых свисали пальто и шинели Викторианской эпохи, платьица от знаменитой Мэри Куант, придумавшей мини-юбки, и вечерние платья от Армани. Повсюду стояли, лежали, валялись отдельные части манекенов, из черных мешков для мусора торчали руки, со шкафов таращились в пространство головы. «Сколько же здесь подлинных, редчайших сокровищ, обломков жизни людей, которых давно уже нет на свете, спасенных от небытия раритетов, тщательно изученных и любовно восстановленных», – невольно подумала Кейт.
Они свернули за угол и подошли к двери кабинета, расположившегося на отшибе, подальше от шума и суеты. Там, за длинным столом, заваленным образчиками ткани, бумагами, газетами, журналами, справочниками, уставленным чашками с недопитым кофе, работал за компьютером худощавый человек лет шестидесяти с лишним, облаченный в оригинальные, от Вивьен Вествуд, штаны в красную клетку и в рубашку с закатанными рукавами. На голове копна ярко-розовых волос, сквозь очки в толстой черной оправе блестят голубые глаза. На стене за его спиной висела обширная коллекция реликвий, связанных с Девой Марией.
Хозяин кабинета встал:
– Здравствуйте. Меня зовут Тео. Садитесь, пожалуйста. Не хотите чего-нибудь выпить? Кофе? Минералки?
– Нет, спасибо. – Кейт робко присела на краешек стула.
Он рассмеялся:
– Ну что вы так нервничаете! Не пугайтесь моего экстравагантного вида, просто мы сейчас готовимся к новой выставке, посвященной течениям «дада» и «панк». Называется «Радикальные голоса в истории моды». Мы с Сэм иногда немного увлекаемся, вы не находите? – Он подмигнул ассистентке.
– Вообще-то, мне очень нравится ее платье, – поспешила заверить Кейт.
Лицо Сэм просияло.
– Сшито по оригинальным выкройкам шестидесятых годов Пьера Кардена, я нашла их в Интернете. Меня вообще интересует разовая одежда для разового выхода в свет. И пригодная для переработки. То есть разовая, но при этом пригодная для переработки, – поправилась она. – Сейчас я занимаюсь непромокаемой одеждой в стиле «Бёрберри», полностью сшитой из черных мешков для мусора. Пытаюсь изготовить образцы.
– Ну и как успехи? – спросил Тео.
– Честно говоря, не очень: полиэтилен постоянно собирается в складки.
– Попробуй мешки для строительного мусора. Они покрепче, может, и получится.
– Ммм… – Девушка на минутку задумалась, потом кивнула. – А что, это идея.
Тео обернулся к Кейт:
– Нам тут нравится прямо на месте оживлять результаты своих изысканий. В прошлом году проводили выставку «Стильное прощание: традиция траура через века». И целый год все без исключения ходили с ног до головы одетые в черное. Но хватит об этом. Так что, выпьете кофе?
– Нет. Спасибо.
Он обратился к Сэм:
– Можешь заниматься своими делами.
Та кивнула и вышла.
Тео откинулся в кресле и слегка прищурился:
– Вы, наверное, меня совсем не помните, да?
– Извините… – Кейт запнулась, отчаянно пытаясь вспомнить, где она могла его видеть. – Боюсь, что…
– Не важно. Это было давно, уже несколько лет прошло. На вашей подаче в конце курса. Нас познакомила ваша тетя.
– Ах да! Прошу прощения. У меня ужасная память на лица.
– Да-а, – протянул он, разглядывая девушку сквозь толстые стекла очков, – в тот вечер вы были слегка под мухой.
Кейт почувствовала, что щеки ее розовеют.
– Надеюсь, я вам не нахамила тогда?
– Нет, что вы, нисколько. Надо же было, так сказать… отметить это дело. А работа у вас была просто замечательная. До сих пор помню этюд с младенцами и простыней.
– «Медея», – вставила она.
– Да-да! Именно! Яркая работа.
Кейт забыла об этой картине, заставила себя забыть. Простыня, пропитанная кровью, неподвижно застывший ребенок. В тот год у нее умер отец. Она билась над работой из последних сил, стараясь перебороть горе.
Кейт опустила глаза и уставилась в пол:
– Ее так никто и не купил.
Тео сплел пальцы, поднес ладони к губам, ненадолго задумался.
– Да, сильная была работа.
– А по-моему, мерзкая.
– Искусство не всегда имеет дело исключительно с красотой. Чаще с истиной. А красота и истина вовсе не обязательно должны идти рука об руку.
Кейт перевела взгляд на висевшие у него за спиной изображения Мадонн в ослепительно-ярких одеждах: они смотрели на нее, слегка склонив головы в сторону, и в глазах у всех читались терпение и кротость.
– А чем вы сейчас занимаетесь? – спросил Тео, наклонившись вперед. – Я бы с удовольствием побывал на вашей выставке.
– Сейчас я работаю над картинами… в более традиционном духе. Занимаюсь копированием.
– Правда? – Казалось, он удивился.
– На заказ.
– А-а. Ну да… – кивнул Тео. – В ваших работах мне очень нравились чистота палитры и дерзость. Словно их писал современный Караваджо, только в юбке. Итак, – он снова откинулся на спинку стула, – чем могу служить?
Кейт достала из сумки обувную коробку, положила на стол и подвинула к нему.
– Не могли бы вы что-нибудь рассказать об этих предметах?
Тео открыл коробку и стал рассматривать бальные туфельки.
– Ну, это куплено в магазине «Пинэ» на Бонд-стрит. Я бы сказал, в промежуток где-то между двадцать девятым и тридцать третьим годами. Очень дорогой магазин, даже по тем временам. – Он перевернул туфельки подошвами вверх. – Почти не ношенные. Надевались к вечернему туалету, это очевидно. Возможно, вечер внезапно прервался. Одна из них требует починки.
– Правда? – Кейт наклонилась вперед.
– Вот здесь. – Теодор показал: один из ремешков действительно был порван. – Не долго же эти туфли носили. Где вы их нашли?
– Я недавно ездила в Девоншир. Работала в одном старом доме. По правде говоря… – Кейт слегка заколебалась, – я думаю, они принадлежали леди Ирэн Эйвондейл.
Он выпрямился, глаза его заблестели.
– Вы хотите сказать, Ирэн Блайт? Одной из сестер Блайт?
– Да.
– О-о! Обожаю Прекрасных Сестер Блайт! Впрочем, кто их не обожает? Но, как это ни печально, вряд ли ваша догадка правильна, – твердо заявил Тео, возвращая крышку на место. – Скорее всего, эти прелестные туфельки носила какая-то другая женщина.
– Откуда такая уверенность?
– Я не первый день коллекционирую вещи. – Он протянул руку к стене у себя за спиной. – Вот полюбуйтесь: это моя коллекция примитивных изображений Мадонны. Вы, конечно, в восторге? Впрочем, может быть, и нет. Но, как бы там ни было, у меня имеется еще одно страстное увлечение: я коллекционирую обувные колодки.
– Простите, что вы собираете?
– Обувные колодки. Колодка – это вырезанная из дерева точная копия ступни клиента, которая хранится у сапожника, которому он заказал обувь. Колодки изготовляют всего один раз, и они потом остаются у мастера навсегда. Каждая пара обуви делается на заказ, и нога сидит в ней как влитая. Но важно другое: мое не слишком обычное хобби в конце концов увенчалось выставкой, посвященной истории пошива обуви на заказ. Дело было лет пять или шесть назад, мы назвали ее «Если туфли тебе впору». И случилось так, что музей за огромные деньги приобрел две пары обуви, ранее принадлежавшей Ирэн Блайт, уже в последние годы ее жизни. Одну пару от фирмы «Фостер и сын», что на Джермин-стрит, еще одну – от самого Феррагамо. У леди Эйвондейл была длинная и очень узкая стопа с опущенным сводом, попросту говоря, плоскостопие: подобная деформация сплошь и рядом встречается у представителей высшего общества. Она никогда не стала бы покупать готовую обувь, даже самую дорогую, поскольку не выдержала бы в ней и пары минут. А кроме того, – Тео подвинул коробку обратно к Кейт, – у нее был другой размер. Ирэн Блайт могли подойти только очень длинные и узенькие лодочки. Совершенно исключительная нога.
– Вот оно что.
– А у вас, дорогая моя, прекрасные туфли очень высокого качества, стоимостью где-то около пятидесяти фунтов, если перевести на современные деньги. И коробка очень красивая. Но видите: сбоку указан размер. Стало быть, эта обувь точно не была изготовлена на заказ.
– Понятно.
– Кстати, не хотите взглянуть на колодки? – с неожиданной горячностью спросил Тео. – Они хранятся прямо тут, через несколько комнат. Мастерство просто невероятное!
– Ммм… Нет. Полагаю, в этом нет необходимости.
Кейт сунула коробку обратно в сумку.
– Похоже, я вас разочаровал.
– Я… я просто думала… – Она сделала над собой усилие. – Ладно, это уже не важно.
Теодор откинулся на спинку стула, сложив перед собой руки:
– Жизнь некоторых людей представляет собой загадку. Они обладают некой притягательной силой, которая поражает наше воображение. Вот, например, сестры Блайт. Они были живым воплощением романтического, в высшей степени напряженного и насыщенного событиями времени в период между двумя войнами. Вы не первый человек, который попал под действие их чар.
– Да, – вздохнула Кейт. – Наверное, вы правы.
Он встал. Беседа закончилась.
– Мне жаль, что я не смог сделать для вас больше. Да, вот что, если в Лондоне у вас будет выставка, обязательно сообщите мне, прошу вас. А если сами захотите куда-нибудь сходить, дайте мне знать. Я буду рад достать вам билеты.
– Спасибо. Вы очень добры.
Тео открыл перед нею дверь.
И тут Кейт вдруг осенило.
– А как насчет младшей сестры Ирэн?
– Беби?
– Да. Могли эти туфельки принадлежать ей?
Он сдвинул брови и сморщил нос:
– Беби Блайт пропала в… Дайте вспомнить… Почти сразу, как началась война. – Он пожал плечами. – Точнее сказать не могу. В общем-то, никто не знает, что с ней сталось. А что касается этих туфель… Все возможно, конечно, но, боюсь, и это маловероятно.
Снова откуда-то возникла Сэм, готовая сопровождать Кейт к выходу по лабиринтам музея.
– Заразная это штука, верно? – Теодор засмеялся и деликатно потрепал гостью по плечу.
– Что вы имеете в виду?
– Коллекционирование. Стоит только подхватить этот вирус, и уже не избавишься. Правда, Сэм?
Ассистентка с готовностью закивала:
– В каждой вещи есть своя тайна.
– К сожалению, – прибавил он, – разгадать эту тайну удается крайне редко.
– Да-да, наверное, вы правы, – согласилась Кейт.
С тяжелым сердцем она поплелась вслед за Сэм по длинным коридорам музея. Теперь мысли о сестрах Блайт отошли куда-то на задний план, уступив место ее собственным, куда более серьезным, практически неразрешимым проблемам, так омрачавшим настроение Кейт.
Не успела она опомниться, как они оказались в главной галерее отдела моды и двинулись между рядами тускло освещенных, мерцающих витрин. Вдруг Сэм остановилась.
Кейт подняла голову.
Они стояли перед витриной, в которой было выставлено слегка асимметрично скроенное вечернее платье из гладкого светло-розового атласа с воротником-хомутом. Платье откровенно облегающее, чувственного, почти телесного цвета. Носила его, должно быть, женщина хрупкого сложения, с осиной талией. Тем не менее спереди имелся большой, весьма откровенный вырез.
Кейт в недоумении посмотрела на Сэм. Глаза девушки так и сверкали в полумраке.
– Платье от самой мадам Вионне, – прошептала она. – Подлинник, из Парижа.
– И что?..
– Его носила Беби Блайт!
Кейт присмотрелась к платью внимательней. Сногсшибательные пропорции, изящные и невероятно эротичные.
– Ну, если честно, – продолжала Сэм, – официально это так и не подтверждено. С этим платьем получился целый скандал. В жизни не догадаетесь, откуда оно к нам попало. – Она доверительно взяла Кейт за руку. – Вообще-то, я не люблю сплетни, но тут такая история… Слышали когда-нибудь про лорда Ротермира? Накануне Второй мировой войны он был одним из наиболее влиятельных советников Чемберлена. Так вот, этот лорд Ротермир был заядлым охотником, когда-то охотился на лис вместе с принцем Уэльским и специально для этого приобрел в Мелтон-Моубрей целое поместье. После его смерти нашему музею по завещанию досталась одежда: амазонки для верховой езды и военная форма. А в одном из сундуков случайно обнаружили это платье, оно было спрятано в шелковой наволочке! Кажется, оно до сих пор пахнет французскими духами. И еще, – Сэм наклонилась ближе, – оно было порвано… на спине!
– Правда?
– А еще к нему была приложена записка: «Оплачено сполна». И подпись: «Б.». Лорд Ротермир был женат, держался строгих моральных принципов. И верите ли, из себя был далеко не красавец. Бог его знает, как и почему было порвано это платье. В отделе реставрации измучились, пока приводили его в порядок. Кстати, именно поэтому оно и экспонируется в таком необычном ракурсе.
Так вот почему платье показалось Кейт слегка асимметричным.
– Если бы родственники покойного лорда знали, что платье лежит в том сундуке, не видать бы нам его никогда, это уж точно. Я думаю, он нарочно его спрятал, как маленький трофей, чтобы было потом о чем вспомнить. Но конечно, тут уж никто ничего не докажет. А записку сунули в какую-то папку, так она и пропала, сгинула в бюрократической трясине. Правда же, наряд просто восхитительный? Прекрасный образец стиля мадам Вионне. В то время, наверное, стоил целое состояние.
Кейт изумленно разглядывала платье:
– Беби Блайт была совсем маленькая, миниатюрная, да?
Сэм кивнула.
– А как вы думаете, какой у нее был размер обуви?
– Гм… Не знаю… Маленький… Может быть, четыре или четыре с половиной…
В груди Кейт слегка потеплело. Значит, крохотный шанс все-таки есть.
– Когда я услышала, что вы назвали ее имя, то сразу подумала: вам это будет интересно, – сказала Сэм.
– Да-да, меня интересует все, что касается сестер Блайт. Спасибо, что показали.
– Не за что. А вы не пробовали заглянуть в Национальную портретную галерею? У них там потрясающая коллекция портретов разных знаменитостей. Мы, например, постоянно пользуемся их архивом.
– Хорошая мысль, – искренне обрадовалась Кейт.
Сэм вздохнула и повернулась спиной к манекену:
– Нет, ну объясните мне, почему так бывает? Просто не представляю. – Девушка покачала головой, словно ей только что пришла мысль, которой она не в силах поверить. – Почему такая красавица, богатая, знаменитая, вдруг ни с того ни с сего ложится в постель с каким-то лысым стариком? Вот чего я никак понять не могу.
А Кейт все смотрела на платье, глаз не могла оторвать от совершенных атласных складок.
– Не все, что мы делаем в жизни, имеет какой-то смысл, – произнесла она наконец.
* * *
Кейт вышла на улицу: там было жарко, даже душно. По запруженной пешеходами Эксибишн-роуд она направилась к автобусной остановке. Если туфельки и впрямь принадлежали Беби Блайт, тогда и все остальное, все вещи в коробке, наверное, тоже были ее собственностью. Коробочка, браслет, фотография… А вдруг эти предметы помогут открыть тайну ее исчезновения? Возможно, ключ к разгадке у нее в руках, она единственный человек на всем свете, который способен восстановить целостную картину прошлых событий. Кейт снова вспомнила о порванном платье и бесследно исчезнувшей записке. В голове ее теснились вопросы, ответы на которые она рано или поздно обязательно узнает. Кто подарил Беби этот браслет? Почему она его спрятала? Был ли тот моряк ее любовником?
Подъехал омнибус. Кейт взошла на верхнюю площадку и села возле окна. Напротив, сквозь деревья небольшого сквера, виднелись кремового цвета дома в георгианском стиле и здание Бромптонской часовни. Она невольно залюбовалась красотой этого строения. Очень величественное, хотя и несимметричное; стены его все еще хранили следы осколков – шрамы, полученные во время Второй мировой войны. Поразительно, что лицо города до сих пор носит на себе эти раны, которые кажутся совсем свежими, словно все было только вчера. Интересно, думала Кейт, ходила ли Беби Блайт по этим улицам? Может быть, навещала кого-нибудь из подруг, живших на этой площади, или присутствовала на чьем-нибудь венчании в этой церкви? Внезапно Кейт охватил суеверный страх: ей почему-то вдруг показалось, что ее жизнь и жизнь этой женщины каким-то таинственным образом переплетаются, словно через десятилетия от Беби Блайт к ней тянется невидимая ниточка.
Кейт опустила взгляд и увидела, что внизу на тротуаре стоит какой-то высокий худощавый мужчина в очках и, задрав голову, очень внимательно, хотя и не слишком дружелюбно ее разглядывает.
Незнакомец в очках… А ведь тот конверт тоже принес для нее мужчина в очках!
Кейт отвернулась и прикрыла лицо ладонью. Мысли в голове путались, сердце гулко стучало.
Он что, следит за ней? Может, конечно, простое совпадение. А вдруг его специально наняли и послали следить за Кейт, велев докладывать, куда она ходит и что делает? Ну и ну!
Автобус тронулся и влился в поток автомобилей. Кейт машинально обернулась и посмотрела назад. На остановке мельтешила стайка иностранных студентов. Мужчины в очках среди них не было. Скорее всего, это лишь игра воспаленного воображения. Однако… кто знает, кто знает.
Сердце Кейт все еще учащенно билось. Лондон больше не казался ей тихой гаванью, как прежде. Теперь за каждым поворотом, на каждом углу ей мерещился зловещий незнакомец.
Сент-Джеймс-сквер, 5
Лондон
30 июля 1932 года
Моя дорогая Рен!
Ни за что не догадаешься, с кем я недавно неожиданно столкнулась на балу «Черное и белое», причем столкнулась в буквальном смысле слова. С Ником Уорбертоном! Он нисколько не изменился за то время, что мы с ним не виделись: по-прежнему красив, прекрасно одет, и все те же смеющиеся глаза. Я носилась по бальному залу в своем божественном серебристом платье и в таких же туфельках (в конце концов, если смешать черное и белое, получится серебро, а кому хочется быть, как все, раствориться в толпе одинаково одетых людей) и вдруг слышу знакомый голос: «Какие бойкие ножки, даже ни разу не споткнутся!»
Я обернулась. Ник собственной персоной, потягивает шампанское и улыбается. «Ну-ка, Беби, – говорит он, ставит бокал и берет меня за руку. – Дай-ка я покажу тебе, как это делают взрослые».
Боже мой, какое счастье!
Мы с ним пустились танцевать. А Пинки, увидев это, сразу стал вести себя как последний дурак: спрятался за колонной на краю зала и оттуда молча пожирал нас глазами. В конце концов я совсем перестала обращать на него внимание. Ник прямо стонал от смеха, когда я рассказывала ему о том, как мы живем на Сент-Джеймс-сквер с нашей Святошей Маман и ее Драгоценным Супругом, его собственным родным папочкой. Я поведала Нику всю правду: что она спит и видит, как бы сплавить меня куда-нибудь подальше в монастырь, чтобы спасти мою грешную душу, а он спит и видит, как бы выдать меня замуж за первого попавшегося идиота, лишь бы у того был титул. Ник сказал, что хорошие девочки так не говорят о родителях и что меня надо отшлепать. А я ответила: пожалуйста, пусть попробует. Так вот у нас все и началось, а дальше пошло просто замечательно.
Я объявила Нику, что ангажирована на все танцы и мужчины, у которых нет решительных намерений, не должны рассчитывать на мое внимание. Он засмеялся и ответил, что намерения у него самые что ни на есть решительные, а потом взял и оторвал ремешок с моей правой туфельки! Представляешь? И говорит: «Вот теперь, Беби, тебе танцевать никак нельзя, можешь лодыжку вывихнуть. Так что будь послушной девочкой, пойдем посидим где-нибудь. Ты же знаешь, как я обожаю твои ножки». И остаток вечера мы просидели на балконе в шезлонгах: любовались парком, ели землянику и разговаривали. Он положил мою ногу на подушечку, и всякий раз, когда кто-нибудь подходил пригласить меня на танец, мы демонстрировали ногу, ахали, охали и говорили, что я ее повредила. Ах, любовь моя, я могла бы просидеть там с Ником хоть до утра. Ты встречала когда-нибудь человека, который понимает всю тебя до конца, понимает каждую твою мысль, понимает каждое твое чувство во всех его тонкостях? Ты еще рта не успела раскрыть, а он уже знает, что ты хочешь сказать, и подхватывает твою мысль на лету! И еще с ним так удивительно легко и спокойно, у него такой сильный характер! У нынешних молодых людей этого нет и в помине.
Провожать меня домой Ник не стал. Зато потом мне принесли длинные белые каллы, целый букет, а в нем записка: «С глубочайшим состраданием к Вашей прекрасной туфельке». И конечно, она была адресована Беби Блайт, что привело Маман буквально в бешенство. «Я не позволю, чтобы тебя именовали в городе этой нелепой кличкой!» – кричала она.
А потом в бой вступил и Старый Служака. «А что, – говорит, – если это вдруг попадет в газеты? Кто этот человек? Из приличной ли он семьи?» (Очень смешно!)
Я была на седьмом небе от счастья.
О ангел мой! Неужели это любовь? Такое чувство, что внутри у тебя все горит, сон по ночам не идет, и ни о чем другом думать просто невозможно. И хочется говорить, говорить, говорить о нем без конца.
Люблю тебя безумно,
Беби.
* * *
Рейчел отыскала наконец бумажку с номером телефона сестры. Оказывается, желтый листочек все это время был у нее перед глазами, приклеенный к монитору компьютера. Она сняла его и задумчиво повертела в руках.
Еще совсем рано, и в офисе никого нет. Она любила приезжать сюда до начала утреннего столпотворения, особенно в летние месяцы. Эти поистине драгоценные минуты всякий раз радовали Рейчел, как нежданный подарок. Чем старше она становилась, тем больше ценила их. Еще совсем немного, и улица заполнится людьми, но сейчас здесь совсем тихо, день только начинается.
Рейчел отпила еще кофе. Помещение ее офиса было забито самыми разными вещами: трофеями, добытыми во время совместных с Полом приключений, связанных с их работой. Так, мопс из черного дерева попал сюда из дома королевы Анны в Чешире. Дубовый пюпитр – из старой публичной библиотеки в Эйлсбери. Поддельный Каналетто – из Бата. Антикварный бизнес был делом всей ее жизни. И делом жизни Пола тоже. Сегодня, как, впрочем, и всегда, особенно невыносимой казалась мысль о том, что вот все эти вещи остались, а его больше нет. Пол обладал для Рейчел большей реальностью, чем любой из этих предметов, и тем не менее она сидит здесь одна, уставившись на картины, цветочные горшки и пустые стулья, а его нет. И уже никогда не будет.
Она взяла себя в руки, подняла трубку и стала набирать номер.
Потом передумала и положила трубку обратно.
Что она скажет сестре? Что у Кэти неприятности? Что она за нее тревожится? Или просто сказать, что Кэти приехала и остановилась у нее? Может, лучше отправить сообщение: пусть Анна перезвонит позже и сама поговорит с дочерью?
Рейчел тяжело вздохнула и подперла кулаком подбородок.
Ну почему вечно возникают какие-то сложности, самые существенные факты ускользают от нее, словно вода сквозь пальцы. С Кэти, похоже, будут те же проблемы, что когда-то с ее отцом. Простейшие вещи вдруг становятся невероятно запутанными. Начнешь разбираться – и уже через пару минут теряешь все концы и перестаешь что-либо понимать.
Рейчел порылась в сумочке, нащупала пачку сигарет, однако та оказалась пуста. Она смяла ее и швырнула в мусорную корзину, но промазала. Смятая пачка упала на ящик со старыми каталогами, которые Рейчел вот уже несколько месяцев все собиралась зарегистрировать и подшить.
Как ей все-таки не хватает Пола. В груди без него пустота, и сердце временами болит так, словно кто-то сжимает его и толкает куда-то. Они были счастливы вместе долгие годы, но все равно ей этого казалось мало.
А теперь Рейчел с раздражением поняла, что и сестры Анны ей тоже не хватает. Но это чувство было совсем другое. Оно не имело ничего общего с уютной, сентиментальной тоской по мужу, но было застарелое, по-детски нетерпеливое. Да, она переросла его давно, много лет назад. Она попросту завидовала сестре, тут уж никуда не денешься. Рейчел завидовала ее новой жизни. Внезапно вещи, раскиданные вокруг по комнате, перестали быть для нее драгоценными сувенирами, олицетворяющими счастливое прошлое. Теперь они давили на сердце тяжелым бременем, тянувшим Рейчел в темные глубины этого самого прошлого, о котором ей хотелось забыть навсегда.
«Ну почему мне всегда хотелось иметь то же, что было у Анны? – думала она. – Мне бы надо радоваться за нее. Я ведь перед ней в неоплатном долгу».
Мысли сами собой привели ее к Райану, отцу Кэти.
Рейчел встала, открыла дверь, вдохнула полной грудью чистый, свежий воздух, и в голове у нее прояснилось.
Но воспоминание все не уходило: образ Райана, словно навязчивое видение, стоял перед глазами.
О, какое это было ужасное, отвратительное лето. Помнится, они тогда сняли домик на берегу моря.
Но тут раздался автомобильный гудок, и Рейчел вынырнула из воспоминаний. На противоположной стороне улицы остановился автомобиль Джека – его маленький забавный «триумф», словно выходец из другой эпохи. Что-то он зачастил, это на него не похоже. Да еще приехал так рано. Рейчел помахала ему рукой.
– Хочешь кофе? – крикнул он, выходя из машины.
Она отрицательно покачала головой, и Джек в одиночестве двинулся в сторону ближайшего кафе.
Рейчел закрыла дверь и вернулась за свой стол.
Она позвонит сестре позже. Когда будет одна. А сейчас у нее полно работы. Сегодня надо наконец привести в порядок каталоги, да и вообще дел невпроворот.
* * *
Кейт сидела за компьютером в прохладном, отделанном под мрамор помещении библиотеки. Она торчала здесь с самого утра. Библиотекарша помогла Кейт найти несколько богато иллюстрированных книг, посвященных сестрам Блайт, которые она с нетерпением пролистала. Похоже, история таинственного исчезновения взбалмошной красавицы Беби стала просто неиссякаемым источником вдохновения: каких только гипотез на этот счет люди не выдвигали. Но ни одна из многочисленных версий не подтверждалась документальными свидетельствами – все сплошь романтические предположения и догадки. Поэтому, что с ней случилось на самом деле, так и оставалось неизвестным. Вскоре Кейт убедилась, что авторы толстенных трудов, в названиях которых присутствовали словосочетания «Беби Блайт» или «Дайана Блайт», публиковали абсолютно идентичные фотографии и бесконечно повторяли одни и те же факты.
Похоже, она зашла в тупик.
«Леди Ирэн Эйвондейл» набрала Кейт на экране компьютера.
Монитор вспыхнул, открыв страницу свежих ссылок: в основном некрологи, что и неудивительно, ведь Ирэн умерла совсем недавно. Кейт кликнула на одну из них.
Леди Ирэн Эйвондейл (урожденная Блайт) родилась 13 сентября 1907 года, в 1927 году вышла замуж за лорда Малькольма Эйвондейла, умерла в Девоншире, Англия, 19 марта 1999 года.
Ирэн и ее младшая сестра Дайана (1910–?) появились на свет в Дублине, в семье ирландского писателя и историка Бенедикта Блайта и его юной жены Гиневры. Семья жила небогато и скромно, однако после смерти главы ее, последовавшей в 1918 году, все коренным образом изменилось. В 1921 году мать сестер Блайт вторично вышла замуж за лорда Александра Уорбертона, вдовца и богатого наследника всего состояния семейства Уорбертон. Сестры стали выезжать в свет и считались самыми красивыми дебютантками высшего общества тех лет. Чтобы позабавить своих друзей, они проявляли чудеса изобретательности, устраивая маскарады и придумывая всякие замысловатые игры, чем неизменно вызывали всеобщее восхищение. Одной из таких игр была знаменитая охота за сокровищами в День святого Валентина: девушки убедили лорда Бивербрука, редактора газеты «Ивнинг стандард», опубликовать ряд подсказок, благодаря которым можно было обнаружить тайники, разбросанные по всему Лондону. Победителю был обещан поцелуй одной из сестер, какую он сам предпочтет. Впрочем, потом было установлено, что состязание проводилось нечестно, и открылось, что счастливый победитель принадлежал к кругу сестер Блайт и потребовал поцелуя от них обеих.
Ирэн, будучи человеком более консервативным, чем ее сестра, в 1927 году вышла замуж за сэра Малькольма Эйвондейла, известного политического деятеля, достигшего видного положения благодаря своим блестящим ораторским способностям. Он стал одним из первых сторонников Черчилля, решительно выступая против курса попустительства во внешней политике, проводимого правительством Чемберлена. Позже сэр Эйвондейл отличился на службе в Бирме, проявив незаурядный талант стратега. Его супруга во время войны также не сидела сложа руки, она работала сестрой милосердия на Девонпортской военно-морской базе в Плимуте. После таинственного исчезновения младшей сестры в 1941 году она оставила светские развлечения, найдя утешение в лоне католической церкви. Детей у них с мужем не было, но Ирэн Эйвондейл активно сотрудничала с ЮНИСЕФ и в 1976 году за усердное служение в этой области была награждена орденом Британской империи. После смерти мужа, последовавшей в 1985 году, Ирэн жила в своем имении Эндслей в Девоншире, почти никуда не выезжая, и в марте сего года скончалась.
Кейт откинулась на спинку стула и задумалась.
