Текст книги "Во власти черных птиц"

Автор книги: Кэт Уинтерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Мы не…

– Мне понадобилось два месяца, чтобы решиться встретиться с его семьей. И то я отважилась на это только после того, как миссис Эмберс нашла меня, наткнувшись на некролог Уилфреда.

Я вскочила, намереваясь схватить свои пожитки и сбежать наверх.

– Мэри Шелли…

– Когда я была маленькой, папа следил за тем, чтобы я держалась как можно дальше от брата Стивена. – Я схватила свои вещи. – Но ты ведешь себя так, будто Джулиус святой. Он оболгал нас со Стивеном, а ты его боготворишь.

– Перестань. Прошу тебя, перестань. – Она продолжала массировать свою смрадную стопу. – Я знаю, что ты расстроена из-за Стивена и своего папы, к тому же я всего на десять лет старше тебя…

– Я всего лишь хочу, чтобы ты знала: то, что в тот день произошло между мной и Стивеном, было в тысячу раз невиннее того, что рассказал тебе Джулиус. Умоляю тебя поверить своей собственной плоти и крови, а не этому другу, который наживается на войне и смертях.

Она опустила голову.

– Пожалуйста, тетя Эва.

– Джулиус был так добр ко мне, – произнесла она. – Ты не понимаешь, как трудно быть одной, когда рушится весь мир.

– Нет, понимаю. Еще как понимаю.

Тетя посмотрела на меня, и ее взгляд смягчился. Она отпустила ногу и вздохнула так тяжело, что я почувствовала, как тетя смертельно устала от всего, в том числе от нашего разговора.

Я тоже глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.

– Несмотря на эту проблему с Джулиусом, я благодарна за то, что сейчас мы вместе. И я очень ценю то, что ты позволила мне жить здесь, ни словом не обмолвившись о той опасности, которую папа представляет для членов семьи, все еще находящихся в Орегоне.

Она гордо вскинула голову.

– Спасибо. Я переживаю о своих братьях с того самого момента, как во время твоей последней поездки мы увидели, как те люди избивают немца. Такая швейцарско-немецкая фамилия, как Бошерт, теперь внушает некоторым людям страх.

– Знаю. Неумение разбираться в людях – это ужасно.

Она снова занялась своей стопой, сделав вид, что не понимает, что я продолжаю говорить о Джулиусе.

– Мэри Шелли, сними с себя эту одежду, – произнесла она так устало, что мне стало за себя стыдно. – Я наберу тебе ванну. Когда поднимешься наверх, взгляни на тумбочку возле кровати. Я оставила тебе кое-что, что принадлежало Уилфреду.

– Спасибо. – Я откашлялась. – Пойду посмотрю, что там.

Я пошла наверх, грохоча чемоданом по деревянным ступенькам.

Подарок, который она оставила для меня в моей комнате, оказался тяжелым медным морским компасом, заключенным в футляр из красного дерева размером с большую шкатулку для драгоценностей; он достался Уилфреду по наследству от дедушки-моряка. Роскошный прибор.

Пока в трубах ревела набегающая в ванну вода, я бродила по комнате с компасом в руках, проверяя, не скрывают ли заклеенные золотистыми обоями стены какого-нибудь металла, достаточно сильного, чтобы повлиять на стрелку. И на короткое время тяга к научным открытиям затмила воспоминания о лицах в масках в поезде, несшем меня на юг, о свисавших из фургона фиолетово-черных ногах, об отце, которого у меня на глазах били по животу, и о том, что первый юноша, которого я полюбила, рискует жизнью где-то в окопах во Франции.

Глава 3. «Тело»

Я беспокойно ворочалась, пытаясь улечься поудобнее на новом месте, отчего пружины матраса жалобно скрипели. Издалека доносился вой сирен карет скорой помощи. Мне не спалось. Мучительно хотелось снова увидеть Стивена, прикоснуться к нему. Соленый воздух, которым я дышала весь день, напомнил мне, что в последний раз мы были вместе всего в нескольких милях от дома тети Эвы – до гриппа, до ареста отца, когда Стивен еще жил дома, – на противоположном берегу бухты.

Я дотянулась до стоявшей на полу черной сумки и достала предпоследнее письмо Стивена. На нем стояла дата – 30 мая 1918 года. Из конверта выпала вложенная им в письмо фотография – портрет, сделанный в студии, куда все новобранцы из Кэмп-Кирни ходили фотографироваться в военной форме. Он был одет в облегающую, застегнутую под самое горло гимнастерку, узкие брюки, заправленные в сапоги до колен, и полевую шляпу с полями, как у рейнджеров, скрывающую его короткие русые волосы. Он стиснул зубы, явно пытаясь выглядеть на снимке серьезным и решительным, но больше напоминал готового отправиться в лагерь скаута.

Слова, выведенные ровным почерком, поблескивали в ярком свете масляной лампы.

Дорогая Мэри Шелли!

Скоро нас отправят за океан, хотя я только начал подготовку. Очевидно, в Европе в нас отчаянно нуждаются. В ближайшие недели нас посадят в поезд, чтобы доставить на восточное побережье, а затем на корабль, на котором мы пересечем Атлантический океан.

Я все думаю, почему ты не отреагировала на пакет, который я приготовил для тебя утром перед отъездом. Сначала я переживал, что каким-то образом задел тебя своим подарком… или обидел своим поцелуем. Но если бы это было так, ты бы мне прямо об этом сказала, верно? Ты никогда не вела себя ни застенчиво, ни уклончиво. Поэтому я пришел к выводу, что ты его так и не получила.

Если ты на меня не сердишься, я бы очень хотел узнать, как у тебя дела, и получить твою фотографию. Прилагаю адрес армейской почты, по которому ты можешь мне писать, где бы я ни находился, даже на другом континенте. Те твои снимки, которые у меня есть, были сделаны еще тогда, когда ты носила на голове огромные банты. Кажется, что эти огромные шелковые ленты, будто птицы, вот-вот слетят с твоей макушки. Я изо всех сил стараюсь помнить тебя взрослой: твою обворожительную улыбку и незабываемый взгляд голубых глаз, в которых, казалось, отражалось именно то, что я чувствую.

Если ты не хочешь связывать себя с человеком, отправившимся на войну, я пойму. После того как твоя тетя в тот день поспешно увела тебя из моего дома, после того как Джулиус рассказал неправду о том, что произошло, мать на меня накричала и назвала жестоким. Она напомнила мне, что ты только начинаешь жить, и сказала, что такой умной девушке, как ты, совершенно незачем ломать себе жизнь ради парня, идущего на войну.

Ты можешь меня не ждать, Шелл. Я отдаю себе отчет в том, что тебе лучше жить, не беспокоясь обо мне. Но если все же тебе захочется держать со мной связь, если ты все же думаешь обо мне, я был бы счастлив получать от тебя письма. Я очень по тебе скучаю.

Любящий тебя Стивен

P. S. Жаль, что у меня нет твоих очков, которые, предположительно, дают возможность видеть будущее. Сейчас они бы мне очень пригодились.

Я улыбнулась, прочтя последнюю строчку, и снова склонилась над своей черной сумкой. В глубине одного из боковых карманов лежали мои летные очки с жесткими кожаными ремешками – подарок тети Эвы. Она купила их, чтобы заглушить воспоминания о толпе, избивающей немца на Либерти-Лоун-драйв во время моего последнего приезда. Мы оказались в гуще событий как раз в тот момент, когда полиция уводила пострадавшего, надев на него наручники. Его правый глаз заплыл, а нос и рот превратились в кровавое месиво. Мужчины со вздувшимися на лбу синими венами злобно выкрикивали что-то вроде чертова немчура и проклятый Ганс, не обращая внимания на женщин и детей.

Я постаралась отогнать воспоминание об этом жестоком эпизоде, надела очки, туго застегнула ремешки и снова откинулась на прохладные простыни, глядя сквозь выпуклые стекла на белый потолок. Письмо Стивена лежало у меня на животе. И хотя оно было легкое как перышко, я отчетливо ощущала его. Я подумала, что заверения продавца о том, что очки имеют магические свойства, могут быть правдой, как бы абсурдно это ни звучало. Я надеялась увидеть сквозь стеклянные линзы судьбу мира.

Но будущее не открывалось.

Только прошлое.

Я увидела, как двадцать шестого августа выхожу из поезда, чтобы отметить свое шестнадцатилетие в новом городе Стивена… и помочь тете Эве отвлечься от мыслей об угасающем в пансионате для туберкулезников муже. Они с дядей Уилфредом переехали в Сан-Диего в поисках более полезного для него климата, и я воспользовалась этой возможностью повидать ее, а также, возможно, снова встретиться со старым другом. Тогда лица окружающих еще не были скрыты марлевыми масками. Солдаты и матросы, прибывающие сюда для подготовки перед армией, улыбались лучам южнокалифорнийского солнца и хлопали друг друга по спине, как будто приехали в отпуск. В воздухе звенел смех, слышались разговоры о войне, а духовой оркестр играл жизнерадостный мотив «Там, далеко»[3]3
  Over there – американская патриотическая песня времен Первой мировой войны.


[Закрыть].

Тетя Эва встретила меня на платформе в белом кружевном платье длиной до середины икр. Ее белокурые волосы, тогда еще длинные, до талии, были собраны на затылке в блестящие локоны.

Едва мы покинули вокзал, на котором было шумно из-за новобранцев и звуков музыки, я спросила ее:

– Ты, случайно, не виделась с семьей моего друга Стивена Эмберса, после того как переехала сюда?

– Виделась. – Она задела ногой мой покачивающийся чемодан, помочь нести который не предложила. – У Джулиуса теперь семейная фотостудия. Он фотограф-спиритуалист – на его снимках проявляются изображения умерших, которые вернулись, чтобы навестить своих близких.

– Я знаю, – кивнула я, щурясь от палящего солнца. – Стивен упоминал об этом в одном из писем. Мне показалось, он не в восторге от занятия брата. И с тех пор, как их отец скончался в январе, я получила от него только одно письмо. Я очень беспокоюсь за Стивена.

– Я позировала Джулиусу.

– Да ну?

– Пару раз. – Несмотря на отражавшееся в ее круглых очках солнце, я заметила странный огонек, заплясавший в ее карих глазах. – Я увидела его имя в газете, когда он организовал в феврале выставку своих работ, и была просто ошеломлена, увидев его фотографии. По моей просьбе он пытается вызвать твою мать и бабушку Эрнестину.

Я остановилась как вкопанная.

– Моя мама и бабушка Эрнестина проявились… на спиритуалистической фотографии?

– Ну да. – Она искоса взглянула на меня. – Во время трех сеансов Джулиусу удалось снять изображения двух светящихся фигур у меня за спиной, но их лица нам пока полностью не видны. Я сказала ему, что ты очень похожа на мать. Объяснила, что она назвала тебя в честь Мэри Шелли[4]4
  Мэри Шелли (1797–1851) – английская писательница, автор романа «Франкенштейн, или Современный Прометей». Ее мать умерла через месяц после рождения дочери; отец и его друзья, помогавшие ему воспитывать девочку, вырастили ее «философом, даже циником». Биография и характер героини романа перекликаются с судьбой ее знаменитой тезки.


[Закрыть] из любви к науке, и он считает, что тебе, возможно, удастся склонить ее дух материализоваться.

– Что? Нет! – Я с грохотом опустила чемодан на землю. – Папе не понравилось бы, если бы я стала позировать для Джулиуса Эмберса. Джулиуса вечно ловили в школе за выпивкой и курением, и он то и дело ввязывался в драки и всякие переделки.

Тетя Эва шмыгнула носом.

– Он исправился. Теперь он настоящий джентльмен – высокий и красивый, с прекрасными черными волосами. Ему едва исполнилось двадцать два года, а он уже одаренный фотограф-спиритуалист.

От удивления я открыла рот.

– Послушать тебя, так ты в него влюблена!

– Не говори так, Мэри Шелли. Я замужняя женщина, и мой муж смертельно болен. Я просто восхищаюсь работой этого человека.

– Ты покраснела.

– Прекрати. – Она хлопнула меня по плечу затянутой в белую перчатку рукой. – Я записала тебя на сеанс в домашней студии Джулиуса через два дня, и если ты будешь хорошо себя вести, уверена, что сразу после этого ты сможешь увидеть его брата.

Я потерла плечо. При мысли о том, что я буду позировать распутному Джулиусу Эмберсу, находясь в непосредственной близости от него, мне стало противно.

И все же… У меня в руках был входной билет в дом Стивена – билет на допуск к самому Стивену, что полностью соответствовало моим намерениям, когда я выходила из поезда на платформу.

Через два дня мы с тетей Эвой пересекли бухту Сан-Диего, чтобы попасть в дом Эмберсов на острове Коронадо. В Портленде семья Стивена жила в точно таком же районе, как и мы, где дома были расположены очень близко друг к другу.

Однако их новое жилище – летний дом бабушки и дедушки Стивена, унаследованный его семьей в 1914 году, – представляло собой огромное строение на берегу океана, с большими окнами под крышей цвета какао. Рядом возвышалось чудовищное сооружение из кирпича, которое было похоже на Торнфилд-холл, сошедший со страниц романа «Джейн Эйр», или любой другой величественный особняк среди английских пустошей. Входя в этот новый роскошный мир, я чувствовала себя ничтожной песчинкой из бывшей жизни Стивена.

Встретивший нас Джулиус пошутил о том, какой серьезной крошкой он меня запомнил. Он сфотографировал меня в своей ледяной студии в семейной гостиной, а после миссис Эмберс – крупная женщина с черными как смоль волосами, разделенными пробором надвое и уложенными на затылке, – пригласила нас с тетей Эвой на чай в залитой весенним солнцем столовой. Сквозь открытые окна до нас доносился шум бьющихся о берег волн Тихого океана. Тринадцать фотографий пляжей Коронадо украшали обшитые темным деревом стены.

– Где Стивен? – спросила я, не в силах даже притронуться к лимонному пирогу миссис Эмберс.

В предвкушении встречи с ним я потеряла аппетит.

– Я как раз задавалась этим вопросом. – Миссис Эмберс откинулась назад, скрипнув стулом, и позвала, обернувшись к открытой двери столовой: – Стивен! Прошу тебя, спустись и поздоровайся со своей подругой. Стивен!

Я напрягла слух, но ничего не услышала. У меня на затылке выступил пот. «Стивен меня избегает, – поняла я. – Он не писал мне с момента смерти отца, потому что я ему надоела».

Миссис Эмберс вздохнула и снова начала помешивать чай с бергамотом.

– Наверное, он наверху – собирается.

– Куда собирается?

– Разве он не рассказал тебе об этом в одном из своих писем?

– Не рассказал о чем?

– Завтра он уходит в армию.

Мне показалось, что кто-то с силой ударил меня в грудь. Я вцепилась в край стола.

Тетя Эва схватила меня за руку выше локтя:

– Мэри Шелли, ты в порядке?

Я смотрела в свою чашку с чаем и пыталась отдышаться. У меня в голове крутились слова миссис Эмберс.

Завтра он уходит в армию.

Как я знала, дядя одной из моих одноклассниц в Портленде лишился половины тела во время мощного взрыва на поле боя во Франции. Неделей раньше наш восемнадцатилетний сосед из Портленда Бен Лэнгли умер от воспаления легких в тренировочном лагере в Северной Калифорнии.

– Мэри Шелли?

Я откашлялась, снова обретая способность говорить.

– Я не знала, что Стивен идет в армию. Ему и восемнадцать-то исполнится только в июне. Зачем ему туда идти?

– Около месяца назад он сказал, что хочет уйти из дома. – Миссис Эмберс промокнула каплю чая, не позволив ей оставить пятно на скатерти. – Он будет проходить подготовку в Кэмп-Кирни, тут рядом, к северу от города, но он говорит, что не хочет даже приезжать домой, если его отпустят в увольнительную. Смерть отца стала для него тяжелым ударом.

– Как грустно, – кивнула тетя. – А Джулиус не пытался помочь Стивену справиться с горем? Возможно, если бы дух отца проявился на фотографии…

– Нет, этому никогда не бывать. – Миссис Эмберс улыбалась, но ее карие глаза увлажнились. – Мои мальчики – полные противоположности друг другу. Каждая их встреча напоминает извержение вулкана.

Мне не сиделось на месте. Я должна была найти Стивена.

– Миссис Эмберс, вы позволите воспользоваться вашей ванной комнатой?

– Разумеется. Проходи мимо лестницы, первая дверь справа перед кабинетом.

– И сними свои дурацкие очки, – произнесла тетя Эва, потянув за кожаный ремешок моих летных очков.

Миссис Эмберс усмехнулась.

– Я обратила внимание на эти очки. Помню, в детстве, Мэри Шелли, ты всегда носила с собой какую-нибудь новую штуковину.

– Я купила их ей вчера на Либерти-Лоун-драйв. – Тетя Эва кивнула в мою сторону. – Какой-то торговец с желтыми, как у мула, зубами пытался убедить ее, что в них она сможет видеть будущее, и мне кажется, она ему почти верит.

– Надеюсь, что они будут моим счастливым талисманом. – Я встала с грацией человека, пытающегося отстоять право на собственное мнение. – Ты же знаешь, что мне всегда нравились летные очки.

– Но незачем носить их, не снимая, – вздохнула тетя. – Парни посматривали на нее с удивлением, когда она ходила в них по парку Хортон-Плаза. Видели бы вы выражение их лиц!

– На Либерти-Лоун-драйв я не пыталась произвести впечатление на мальчиков. – Я крепко стиснула спинку своего стула. – Мне просто очень хотелось увидеть, есть ли в моем будущем что-нибудь, кроме войны. Спасибо за чай, миссис Эмберс.

– На здоровье, дорогая.

Удаляясь вглубь дома, я слышала, как тетя Эва объясняет мой интерес к летным очкам, электричеству, анатомии и технике, как будто я какой-то странный экземпляр – редкостная самка scientificus североамериканская.

– Я не знаю, помните ли вы, но моя старшая сестра, ее мать, была врачом, – тихо произнесла она, видимо считая, что я ее не слышу. – Мэри Шелли, похоже, канализирует любовь Амелии к исследованиям и технологиям. Эта девочка ко всему относится с интересом и очень своенравна.

Темные панели с витиеватыми древесными узорами покрывали все стены, пол и потолок в вестибюле дома Эмберсов – огромном помещении, похожем на трюм корабля. Над головой висела медная лампа. Я не удивилась бы, если бы пол под ногами закачался, как на волнах.

Я прошла по доскам пола под тиканье огромных старинных часов, висевших под потолком в противоположном конце вестибюля. Замедлив шаг, я надела очки и с любопытством подошла к часам. Минутная стрелка призрачным пальцем тянулась к двенадцати на циферблате в виде луны с глазами, ртом и похожими на оспины кратерами. Внутри скрежетали металлические шестеренки – все эти блестящие детали, благодаря идеально точному совмещению которых эта штуковина работала. Маятник раскачивался вперед-назад, вперед-назад, гипнотизируя меня поблескивающей медью.

– Парни, которые поглядывали на тебя с удивлением, не ценят оригинальность.

От неожиданности я отскочила назад.

Сквозь линзы очков я увидела красивого юношу, похожего на повзрослевшего Стивена, которого я помнила, с темно-каштановыми волосами и глубокими темными глазами, устремленными на меня с любопытством. Он сидел внизу лестницы с книгой в руке, вытянув перед собой ногу. На рукаве белой рубашки была черная траурная повязка. На шее был серый шелковый галстук, который придавал юноше гораздо более взрослый и благородный вид по сравнению с другом моего детства из Портленда.

У меня даже дух захватило.

– Тот Стивен Эмберс, которого я когда-то знала, не увлекался подслушиванием.

– Тебя действительно кто-то попытался убедить, что в этих очках ты сможешь увидеть будущее? – спросил он.

– Да.

– И что ты увидела?

– Всего лишь человека, который прячется в глубине дома, вместо того чтобы выйти к другу, которого он не видел тысячу лет.

Он улыбнулся, и на его щеке появилась ямочка, о которой я совсем забыла.

Я улыбнулась и опустила очки под подбородок.

– Ты перестал вести себя как джентльмен, Стивен. Я помню, как ты вскакивал, стоило кому-то из дам войти в комнату.

– Я просто потрясен тем, что ты теперь тоже леди. – Он оглядел меня с ног до головы. – Ты была такой маленькой и тощей.

– А ты ходил в шортах, подчеркивавших твои острые коленки и сползшие носки. И еще у тебя вечно висел через плечо старый потертый рюкзак с фотокамерой.

Он расхохотался.

– У меня все еще есть этот рюкзак.

– Что ж, рада слышать, что не все изменилось. – Я подошла ближе, чувствуя, что мое сердце бьется вдвое чаще обычного. Щеки горели, как в лихорадке. – Почему ты здесь прячешься, вместо того чтобы выйти ко мне?

– Потому что… – Ямочка на щеке исчезла. – У меня сложилось впечатление, что ты пришла к моему брату, а не ко мне.

– Что за нелепое предположение! Если бы я не согласилась позировать для фотоснимка, тетя ни за что не позволила бы мне сюда прийти. Она очарована работой твоего брата.

Стивен закрыл книгу – «Таинственный остров» Жюля Верна.

– Шелл, Джулиус – мошенник. Он выцыганит у тебя деньги быстрее, чем торговец очками. Ты позволила ему себя сфотографировать?

– Думаю, сейчас он уже проявляет снимки.

– Значит, ты попалась. – Он оглянулся через плечо, бросив взгляд на балюстраду лестницы, и снова повернулся ко мне. – Почему ты позволила ему это сделать? Я думал, что ты-то уж точно не такая легковерная, как другие.

– Я не сказала, что верю ему.

– Это хорошо.

– Почему ты так уверен, что он мошенник?

Он выпрямился.

– Отец рассказал мне, как Джулиус создает своих призраков – фальсифицируя пластинки с помощью наложения кадров, повреждая свой мозг огромным количеством опиума – до такой степени, что сам начинает верить, что ошибки, допущенные им во время проявления пластин, – и в самом деле призрачные сущности.

– Джулиус – опиумный наркоман?

– Тебя это удивляет?

– Ну… – Я слышала рассказы о художниках и прочих порочных личностях, которые посещают темные опиумные притоны и курят наркотик через длинные трубки, пока у них не начинаются галлюцинации. Но никогда в жизни я не водила знакомства с кем-то, кто это делал. Я закрыла приоткрывшийся от удивления рот. – Полагаю, твоему брату понравилось бы что-то подобное.

Стивен вытянул вторую ногу.

– А еще он между клиентами включает вентилятор над глыбами льда, чтобы охладить воздух. Пытается создать впечатление, что вокруг студии витают призраки.

– Это правда?

– Правда. Я его за этим застал. И он всю ночь держит окна открытыми, чтобы в них проникала морская свежесть. Он запирает дверь в студию, чтобы я не мог входить, но я забираюсь через окна и закрываю их, чтобы защитить оборудование. Он собирается ставить решетки, чтобы оградиться от меня.

Я была разочарована, несмотря на то что всячески демонстрировала неверие в спиритуалистические фотоснимки.

– Бедная моя тетя. Она убеждена, что Джулиус разыщет для нее моих маму и бабушку.

– Скажи ей правду. Для меня невыносимо наблюдать, как люди отчаянно ищут доказательств загробной жизни, так что ради общения с умершими готовы пожертвовать буквально чем угодно. – Стивен поджал губы и большим пальцем потер кожаную обложку «Таинственного острова». – Я слышу, как они плачут, получая готовые фотографии. Это ужасно. Они реагируют на снимки Джулиуса, как пьяница, жаждущий выпивки.

Мне показалось, что из глубины коридора донесся скрип половицы. Я бросила взгляд в сторону входной двери, из-за которой пробивался солнечный свет, чтобы убедиться, что нас никто не подслушивает.

Тетя Эва и миссис Эмберс хихикали над чем-то в столовой.

Не считая этого, в доме царила тишина.

Я снова обернулась к Стивену и, понизив голос, спросила:

– Почему Джулиус так поступает с людьми? Я думала, что он не хочет иметь ничего общего с фотографией.

– Он и не хотел, но на минувшее Рождество на одной из папиных фотографий проявилось странное призрачное изображение, и Джулиус начал показывать этот снимок праздношатающимся богатым туристам. Он утверждал, что спасает папин бизнес, наконец-то привлекая в него серьезные деньги. Папа был в ужасе от того, что его студию превратили в какой-то аттракцион. Возможно, и сердце у него отказало отчасти из-за этого.

– Мне очень жаль. – Я обвила рукой гладкую стойку перил в начале лестницы, стоя так близко к Стивену, что до меня донесся запах его цитрусово-лаврового лосьона после бритья. – Я знаю, что вы с ним были очень близки.

Он отвернулся в сторону так, что я видела только его профиль. Его глаза заморгали. Я видела, что он борется с подступающими слезами.

– Ты всегда говорила мне… – Его голос сорвался от волнения. – Ты всегда говорила, что тебе кажется, будто ты живешь без какой-то очень важной части.

Я прикусила губу и кивнула. Я часто говорила, что живу без какой-то важной части, потому что моя мама умерла в день, когда я родилась.

– Да.

– Теперь я знаю, как это. – Он откашлялся и, справившись с волнением, задышал ровнее. – Это мучительно.

– Со временем тебе станет легче. Ты всегда будешь чувствовать, что чего-то недостает, но тебе станет легче.

Он взглянул на меня покрасневшими глазами и взялся за ближайшую к моей руке опору перил.

– Я так рад снова видеть тебя, Шелл. Я по тебе скучал.

– Я тоже по тебе скучала. – Комок в горле мешал мне говорить. – Знаешь, ты по-прежнему единственный мальчик, который никогда не насмехался над моими научными экспериментами и одержимостью техникой.

– Я уверен, что ты изменилась, ведь теперь ты выглядишь… – на его губах снова показалась улыбка, – старше.

Я покачала головой и почувствовала, как зарделись мои щеки.

– Все стало еще хуже. Меня по-прежнему обзывают Чудовищным Мозгом и Франкенштейном, но к этому теперь добавились мерзкие шуточки относительно меня и какого-то похотливого старого профессора, который живет неподалеку от школы. Девочки тоже бывают ужасны.

– Я уверен, что все они просто чувствуют себя ничтожествами по сравнению с тобой. Скорее всего, разговаривая с тобой, они боятся показаться глупыми.

– Это никогда не мешало тебе разговаривать со мной.

– Что? – У него даже рот слегка приоткрылся. – Эй!

Он усмехнулся – я не помнила, чтобы раньше он смеялся таким низким гортанным смехом – и локтем толкнул мою руку.

Я хихикнула и толкнула его в ответ, хотя больше всего на свете мне хотелось обвить его руками и крепко к нему прижаться.

– Стивен! – донесся из столовой голос его матери. – Ты здесь? Ты нашел Мэри Шелли?

– Покажи мне свои новые фотографии, прежде чем нам придется вернуться к дамам, – прошептала я.

– Они удивятся, что тебя так долго нет.

– Мне все равно.

– Хорошо.

Он положил «Таинственный остров» на ступеньку и встал, выпрямившись в полный рост. Он был сантиметров на десять выше меня, хотя, вероятно, сантиметров на пятнадцать ниже своего высокого братца. Я обратила внимание на скрытые белой рубашкой мускулистые руки и плоский живот и почувствовала, что краснею. Мне даже захотелось снова надеть очки в попытке скрыть физическую реакцию на него.

Стивен провел меня в одну из расположенных в глубине дома гостиных, оклеенную переливчатыми сине-зелеными обоями. В центре комнаты стояли стулья и диван с розоватой обивкой, напоминающей внутренности раковины. В воздухе стоял сладковатый аромат сухой лаванды, расставленной в вазах. На стенах были блестящие коричневатые фотографии в рамочках – пейзажи, портреты членов семьи, натюрморты.

Стивен направился в угол позади самого большого кресла, снял с гвоздя одну из рамочек и принес мне. Это было изображение бабочки монарх, пьющей нектар из розы. Хотя снимок был выполнен в коричнево-белых тонах, переходы тонов на крыльях бабочки были настолько отчетливыми, что мне показалось, будто я смотрю на ярко-оранжевое насекомое на нежно-желтом цветке.

– Это одна из самых любимых, – произнес он.

– Она бесподобна. Как тебе удалось сфотографировать бабочку? Они ведь так быстро улетают.

– Отец научил меня сидеть совершенно неподвижно, фокусируясь в нужном направлении. Я целый час сидел в нашем саду, прежде чем мне удалось поймать момент.

– Стивен, ты самый терпеливый человек из всех, кого я знаю. Мне бы хотелось, чтобы я хоть немного была похожа в этом на тебя.

– Ты очень терпелива, когда увлеченно работаешь над каким-то проектом.

– Не настолько, как ты. – Я протянула руку и коснулась рамки возле его пальцев. – Что ты написал тут внизу? – Я прищурилась, пытаясь прочесть три слова в нижнем правом углу. – «Тело»?

– Это тайное название. Джулиус насмехается над названиями, которые я даю своим снимкам, поэтому я превращаю настоящие названия в анаграммы, чтобы он ничего не понял.

– Интересно… дай подумать… «Тело»… – Я изучала слова, разбирая их на буквы и снова собирая в единое целое, как будто складывая в уме кусочки пазла. – Те… ло? Идея – «Лето».

– Ничего себе. – Он улыбнулся. – В детстве ты не была такой быстрой.

– Научилась у тебя.

– Я ухожу на войну, Шелл.

Эти слова вырвались у него, поразив меня так, будто мне в лицо плеснули ледяной воды.

– Знаю. – Я даже слегка попятилась. – Твоя мама мне уже сказала. Скажи мне, бога ради, зачем ты идешь? Ведь тебе осталось совсем немного до окончания школы. Я думала, ты поступишь в колледж.

Он перевел взгляд вправо, на окно.

– Я должен выбраться из этого дома. На этом острове все становится испорченным или развращенным. Здесь столько богатства, эгоизма и роскоши. Я больше не могу быть частью всего этого.

– Ты бежишь?

– Не знаю. – Его пальцы подвинулись по рамке ближе к моим. – Возможно.

– Будь осторожен, Стивен.

Он опустил взгляд.

– У моего отца был шрам, полученный им на испано-американской войне, – произнесла я. – Помнишь ту вертикальную розовую линию на его левой щеке?

Стивен кивнул:

– Помню.

– Он говорит, что это делает его лицо более решительным, но я, глядя на него, всегда боялась войны.

– Со мной все будет хорошо.

Он посмотрел мне в глаза с таким выражением, что показалось, он не совсем верит в собственные слова. Он не сводил с меня глаз, и я чувствовала себя так, будто он собирается наклониться и поцеловать меня, хотя мы с ним никогда этого не делали. Мы стояли так близко, что я чувствовала его мятное дыхание, заглушающее даже запах его лосьона.

Я скользнула пальцами по рамке, наконец коснувшись его руки.

– Пожалуйста, береги себя. Далеко не у каждого достаточно терпения, чтобы сфотографировать бабочку.

Он улыбнулся мне одновременно благодарно и грустно.

Я сглотнула, а он продолжал всматриваться мне в глаза, как будто пытаясь сказать что-то, что ему не удавалось облечь в слова. Пространство между нами сжалось. Наше дыхание участилось, в конце концов превратившись в единственный звук в этом доме. Мое сердце билось так, будто я собиралась спрыгнуть с высокого утеса.

Я не успела ничего ляпнуть, тем самым разрушив очарование момента, потому что он привлек мое лицо к себе и поцеловал. Сначала я покачнулась, но затем закрыла глаза и обняла гладкую шею Стивена, наслаждаясь его теплыми жаждущими губами. Обняв рукой за талию, он привлек меня еще ближе. Наши тела соприкоснулись. Рамка с фотографией оказалась зажата между нами. Он обхватил меня обеими руками и прижал к себе так сильно, как будто, целуя меня, он прощался с жизнью.

Из вестибюля донесся оглушительный звук. Часы пробили одиннадцать раз. Никто из нас не произнес ни слова – мы просто тяжело дышали, продолжая стоять, прижавшись друг к другу. Наши губы разделяло лишь несколько сладостных сантиметров. Мои пальцы поглаживали линию его волос на затылке – интригующе колючую и мягкую одновременно.

Звук затих.

– Стивен! – позвала его мать.

Нас охватило почти физически ощутимое волнение. Стивен взял меня за руку, увлек к двери и закрыл ее. Мы были одни. Он снова меня поцеловал, отчего мы оба на мгновение потеряли равновесие, и я врезалась спиной в бирюзово-синюю стену.

Его губы оставили мой рот и начали покрывать поцелуями шею.

– Твои очки мне мешают, – прошептал он.

Я фыркнула и попыталась сдернуть их через подбородок, но они застряли. Он помог дотянуть ремешки до макушки и тут же вернулся к моей шее. Сладостный холодок от прикосновений его губ пробежал по всему моему телу – от шеи до пальцев ног. Я снова закрыла глаза и вздохнула так, как еще никогда не вздыхала, растворившись в его головокружительном аромате, в его руках, сжимающих мои бедра, в интимных прикосновениях его рта к моей обнаженной коже, от которых мое сердце забилось чаще.