355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кэт Уинтерс » Во власти черных птиц » Текст книги (страница 1)
Во власти черных птиц
  • Текст добавлен: 18 февраля 2022, 23:01

Текст книги "Во власти черных птиц"


Автор книги: Кэт Уинтерс


Жанр:

   

Ужасы


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Кэт Уинтерс
Во власти черных птиц

Cat Winters

In the Shadow of Blackbirds

© Catherine Karp, 2013

© Depositphotos.com / ALASKA68, digiselector, Rangizzz, everett225, обложка, 2022

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2022

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2022

* * *

Адаму, Мегги и Итану, которые терпеливо делят меня с моими персонажами




Глава 1. Год, сотворенный дьяволом

Портленд, Орегон, 16 октября 1918 года

Войдя в вагон поезда, я почувствовала на себе пристальные взгляды трех дюжин пар глаз. Носы и рты пассажиров были скрыты марлевыми повязками. Сквозь запах ткани моей повязки я почувствовала запах вареного лука и чего-то липкого и кислого, возможно страха.

«Не останавливайся», – сказала я себе.

Несмотря на дрожь в ногах, обутых в скаутские ботинки на тот случай, если мне придется быстро бежать, я заставила себя пройти вперед. Моя тяжелая поступь привлекла нежелательное внимание. Как минимум один человек вскинул брови, но никто не произнес ни слова.

– Доброе утро, – обратилась я к женщине, голову которой обрамляло облачко черных кудряшек, придававших ей сходство с пуделем.

– Доброе, – пробормотала женщина в маску.

Как я и ожидала, все вскоре утратили ко мне интерес и снова занялись своими делами. Я была всего лишь здоровой с виду шестнадцатилетней девушкой в темно-синем платье, не походила на иностранного шпиона и явно не болела гриппом. Следовательно, не представляла угрозы.

Темно-серые дорожные костюмы в сочетании с белыми хлопковыми масками придавали людям в вагоне сюрреалистический вид, который немного нарушал резкий запах лука, доносившийся из вагона-ресторана. Я представила себе поваров, торопливо измельчающих ароматные луковицы в отчаянной попытке не позволить гриппу захватить поезд. Их глаза слезятся, со лба капает пот. Я моргнула, смахивая появившиеся на глазах от жгучего аромата слезы, и заняла единственное свободное место рядом с женщиной средних лет, плотного сложения, с полными руками и кустистыми бровями. На шее у нее висел противогриппозный мешочек, от которого так несло медикаментами, что эта вонь забивала даже запах лука.

– Привет. – Она потерла мешочек и оглядела меня с ног до головы. – Я миссис Питерс.

– Я… – Поставив кожаную сумку себе на колени, я представилась ей коротко: – Мэри.

Шуршащие вокруг газеты, скорее всего, содержали статью о моем отце, и я представила, что в ней говорилось обо мне: «Вчера вечером во время ареста в доме также находилась дочь мистера Блэка, Мэри Шелли. Похоже, девочке дали имя в честь автора некоего романа ужасов с необычным немецким названием: Франкенштейн».

– Это докторская сумка? – спросила миссис Питерс.

– Да. – Я крепче прижала к себе саквояж. – Это сумка моей мамы.

– Твоя мама была врачом?

– Самым лучшим в округе.

– Жаль, что она не с нами в этом поезде. – Миссис Питерс обвела взглядом пассажиров. – Не знаю, что будет, если кто-нибудь сляжет в пути. Спасать нас будет некому.

– Если мы заболеем, нас, скорее всего, просто выбросят из поезда на следующей станции.

Наморщив лоб, она возмутилась:

– Как можно говорить такие в высшей степени неприятные вещи!

Я повернулась, слегка отодвинувшись от нее.

– Если вы не против, я бы не хотела говорить о гриппе.

Миссис Питерс раздраженно сказала:

– Как ты можешь о нем не говорить? Мы ведь даже разговариваем сквозь марлевые повязки. Нас набили сюда, как беспомощных…

– Прошу вас, мэм, перестаньте говорить об этом. У меня и других проблем хватает.

Она немного отодвинулась от меня:

– Надеюсь, ты не распространяешь микробы.

– Надеюсь, вы тоже.

Я откинулась на деревянную спинку и попыталась расслабиться, не обращая внимания на происходящее и тошноту, преследующую меня с момента ареста отца. У меня в голове, подобно гротескным кадрам на экране кинотеатра, всплывали воспоминания о том, как чиновники били отца в живот, называя его предателем.

Раздалось шипение: пар окутал вагон. Пол у меня под ногами завибрировал. Руки и колени задрожали, а зубы застучали, как будто с лихорадочной поспешностью подавая сигнал бедствия: цок-цок-цок-ЦОК-ЦОК-ЦОК-цок-цок-цок.

Чтобы отвлечься, я расстегнула металлическую защелку саквояжа и вытащила пачку писем, связанную синей лентой для волос со слегка растрепавшимися концами. Вынув верхний хрустящий, кремового цвета конверт, я достала из него письмо и погрузилась в чтение.

29 июня, 1918 года

Моя дорогая Мэри Шелли!

Я прибыл сюда четыре дня назад. Наши письма подвергаются цензуре, поэтому письмо будет скучным. Они вымарают все, что может указывать на мое местонахождение, и я буду похож на детектива из романа о Шерлоке Холмсе. К примеру: я нахожусь в ************, а вскоре собираюсь в ************. Сплошные загадки, верно?

Я получил твое письмо. Слова, написанные твоей рукой, заставили мое сердце биться чаще, но я очень огорчен, что ты так и не получила моей посылки. Она должна была прийти почти два месяца назад. Скорее всего, в этом виноват мой брат. Но я напишу маме. Возможно, она знает, отправлена ли посылка, и если да, то когда.

Я также получил твою фотографию. Спасибо огромное, Шелл. Это фото так много для меня значит. Я смотрю на твое лицо, и мне не верится, что малышка Мэри Шелли Блэк, забавная подружка моего детства и преданный друг по переписке, стала такой красавицей. Я отдал бы все, что угодно, лишь бы снова настал апрель, когда ты приехала, и быть с тобой. Стоит мне закрыть глаза, как я снова ощущаю вкус твоих губ и чувствую, как скользят по моей коже твои длинные каштановые волосы. Мне так хочется снова прижать тебя к себе.

Иногда я помимо воли начинаю думать о том, как бы все сложилось, если бы я не уехал, когда мне было четырнадцать. Что, если бы мой дедушка не умер и мои родители не поспешили переехать вместе с нами в его дом на острове? Были бы мы с тобой так же близки? Сблизились бы мы еще больше… или, наоборот, отдалились друг от друга? В любом случае я чувствую, что меня многого лишили, отняв возможность общаться с тобой.

Не беспокойся обо мне, Шелл. Я приехал сюда по собственному желанию, а значит, что бы со мной ни произошло, я сам буду в этом виноват. В письме ты написала, что сожалеешь о том, что не смогла помешать мне отправиться на войну, когда мы были вместе в апреле. Я твердо решил, что должен это сделать, и тебе лучше, чем кому-либо еще, известно, что иногда я могу быть таким же упрямым, как ты.

Пиши, буду ждать. Если сможешь, пришли мне парочку книг.

Скучаю по тебе.

Любящий тебя Стивен

На сиденье передо мной кто-то чихнул.

Я вздрогнула от неожиданности, широко раскрыла глаза, и письмо Стивена упало мне на колени. Все резко повернули головы в сторону худенькой рыжеволосой женщины, которая чихнула еще раз. Мои губы приоткрылись, чтобы произнести запрещенное слово – gesundheit[1]1
  Будьте здоровы (нем.). (Здесь и далее примеч. перев.)


[Закрыть]
, – но я промолчала.

– У моей жены аллергия! – поспешил объяснить спутник женщины, мужчина с вьющимися светлыми волосами, напоминающими картофельное пюре. Он придвинулся к жене и поправил ей маску. – Это не грипп. Не смотрите на нее так.

Однако люди продолжали настороженно смотреть на женщину.

В этот момент поезд тронулся, всех потревожив. Его пронзительный свист рассеялся в октябрьской дымке. Я спрятала письмо Стивена в сумку и уставилась на проплывающие мимо кирпичные здания, а между ними – красные и янтарно-желтые пятна деревьев, напоминающие о том, по чему я больше всего буду скучать, покинув Портленд. Осень с ее ароматами горящих листьев, специй для глинтвейна и ярко-оранжевыми тыквами в магазинчике моего отца всегда была моим любимым временем года.

Вскоре в окна забарабанил дождь.

Мир снаружи стал серым.

Сидящая рядом со мной миссис Питерс, сдвинув брови, сверлила взглядом чихнувшую даму.

– Из-за этой женщины к тому времени, как выйдем из поезда, мы все будем мертвы.

Я чуть не сказала, что если мы будем мертвы, то из поезда точно не выйдем. Но снова стиснула зубы и промолчала, что всегда давалось мне с большим трудом.

Все вокруг сидели неподвижно, источая запахи лечебных народных средств. Вонь от медицинского мешочка моей соседки и чьей-то жвачки с ароматом чеснока пробивалась даже через четырехслойный барьер моей маски. Стук колес поезда заменял дорожные разговоры.

Мне казалось, что я сплю. Что стоит мне открыть глаза, и этот жуткий-жуткий кошмар окончится. Я впилась ногтями в ладони в надежде проснуться, но ощутила боль, а на ладонях остались полукруглые вмятины. Я не спала.

В таком случае я, должно быть, перенеслась в будущее и очутилась в мире, подобном описываемому Гербертом Уэллсом, – в этом ужасающем фантастическом мире лица людей наполовину были скрыты масками, виднелись только глаза, миллионы здоровых молодых людей и детей умирали от гриппа, юношей увозили из страны на верную смерть, а власти арестовывали граждан за неправильные слова. Такое место не могло существовать в реальности. И это не могли быть Соединенные Штаты Америки – «земля свободных и дом смелых людей».

Однако это было именно так.

Я ехала в поезде по родной стране, и это происходило в год, сотворенный дьяволом.

1918-й.

Глава 2. Тетя Эва и ду́хи

Сан-Диего, Калифорния. 18 октября 1918 года

Тетя Эва не встретила меня на железнодорожной платформе, когда я приехала, что могло означать одно из трех: она опаздывала, она не получила моей телеграммы или заболела гриппом. Третий вариант приводил меня в тоску и ужас, поэтому я постаралась выбросить его из головы.

Я ссутулилась на жесткой неудобной скамье вокзала Санта-Фе, разглядывая белые гипсовые арки под потолком, подобные лишенным цвета радугам. Надо мной свисали гигантские электрические колеса-лампы. Они были такими тяжелыми, что крепились к аркам огромным количеством железных цепей. Морской бриз наполнял вокзал ароматами соли и рыбы, от которых мой пустой живот начал урчать. После путешествия в более чем тысячу миль у меня болела спина, а мозг отчаянно нуждался во сне. Но мне оставалось только сидеть и ждать.

Плакаты, которыми были увешаны сине-золотые мозаичные стены, сменились со времени моего последнего приезда сюда шесть месяцев назад. Тогда, в апреле, надписи яркого красного, белого и синего цвета провозглашали устрашающие лозунги, призванные сплотить нас в борьбе с немцами:

БЕЙ ГАНСОВ ОБЛИГАЦИЯМИ СВОБОДЫ![2]2
  Облигации, которые выпускались в США в годы Первой мировой войны.


[Закрыть]

ДАЙТЕ ЖАРУ! НЕ ЖАЛЕЙТЕ СИЛ!

ТЫ 100 % АМЕРИКАНЕЦ? ДОКАЖИ ЭТО!

НЕ ЧИТАЙ ИСТОРИЮ АМЕРИКИ – ТВОРИ ЕЕ!

Я помню, как тетя Эва ворчала что-то о «сомнительном вкусе», ведя меня мимо плаката с изображением символизирующей Германию гориллы с разинутой пастью, которая сжимала в лапах златовласую полуобнаженную деву. «УНИЧТОЖЬ ЭТОГО БЕЗУМНОГО ЗВЕРЯ! ВСТУПИ В АРМИЮ США!» – было написано на нем.

Не считая одного плаката, призывающего идти во флот, все агитационные лозунги теперь исчезли, сменившись белоснежными листовками, предостерегающими не кашлять, не чихать и не плевать в общественных местах. Со всех сторон меня окружали слова ГРИПП и ЭПИДЕМИЯ, написанные жирными черными буквами, как будто мы могли забыть о том, что живем во время чумы.

Я ждала тетю Эву уже полчаса. Прибыл еще один поезд, полный новобранцев в армию США, которые направлялись на военную базу Кэмп-Кирни на севере Сан-Диего. Офицеры в оливкового цвета кителях и штанах галифе забегали, выкрикивая приказы, и спустя некоторое время промаршировали по вокзалу в сопровождении колонны молчаливых молодых людей, облаченных в лучшие воскресные костюмы и противогриппозные маски. Парни были совсем юными – большинству, наверное, не исполнилось и девятнадцати, поскольку призывной возраст, который раньше составлял двадцать один год, недавно снизили. Некоторые из них заметили меня, и их глаза вспыхнули, несмотря на то что я, обмякнув на скамье в своей уродливой маске, больше всего напоминала мешок картошки.

– Привет, куколка! – окликнул меня коренастый светловолосый юноша.

– Эй, красотка! – проворковал тощий юнец в черных, слишком длинных для его ног штанах. – Как насчет поцелуя для солдата?

Некоторые молодые люди засвистели, и офицерам пришлось окрикнуть их, напомнив, что они уважаемые солдаты армии США.

Внимание мальчишек мне ничуть не польстило. В равной степени я не почувствовала себя задетой. Скорее они напомнили мне, как выглядел Стивен в последний раз, когда я его видела, – в его карих глазах странным образом светились одновременно отвага и страх.

Глядя в окно, я смотрела, как парней ведут к веренице зеленых военных грузовиков, с включенными двигателями ожидавших на дороге. Призывники взбирались под плотный брезент с точностью пуль, заряжаемых в магазин пистолета. Грузовикам предстояло доставить их в тренировочный лагерь, вне всякого сомнения переполненный лихорадящими жертвами гриппа. Парнишки, которые не заболеют, научатся убивать других молодых парней, которые, вероятно, в этот самый момент прибывали на немецкий вокзал в своей лучшей воскресной одежде.

«Перестань так думать, – одернула я себя. – За это они забрали папу. Ты не можешь позволить себе думать, как он».

Я поджала ноги и прислонилась головой к черному маминому саквояжу. Вокзал вокруг меня опустел и погрузился в тишину, прерываемую только воем сирен карет скорой помощи, проезжающих по городским улицам.

Я задремала.

Погрузилась в смутный сон о папе, который готовил суп с ароматом, царящим на консервных заводах Сан-Диего. И вдруг услышала голос тети Эвы, окликнувшей меня по имени. Открыв глаза, я увидела, что ко мне идет невысокий моложавый мужчина в серой рабочей одежде, ступая по кафельному полу испачканными в мазут ботинками. Никакой тети Эвы. Должно быть, ее голос мне приснился.

Я снова закрыла глаза, и тут кто-то снова произнес:

– Мэри Шелли.

Я оперлась на локоть, пытаясь проснуться. Невысокий мужчина подошел ко мне. Его шаги гулким эхом разнеслись по пустому вокзалу. Над медицинской маской на его лице блестели знакомые мне круглые очки. Из-под фуражки выглядывали короткие светлые волосы.

Я вскочила:

– Тетя Эва?

– Прости, я так опоздала. Меня не отпустили пораньше, как я рассчитывала. – Она остановилась в нескольких метрах от меня и вытерла грязные руки о штаны. – Я не буду тебя обнимать, потому что вся в грязи. К тому же ты ехала в поезде с кучей других людей. Как только доберемся домой, посадим тебя в горячую ванну, чтобы смыть все микробы.

– Почему ты так одета?

– Что? Разве я тебе не говорила, что после смерти Уилфреда я начала работать на верфи?

– Нет. В своих письмах ты не обмолвилась об этом ни словом. Господи помилуй! – Я не выдержала и расхохоталась. – Утонченная тетя Эва строит боевые корабли.

– Не смейся, это хорошая работа. Помогает забыть обо всех бедах. Все мужчины ушли на войну, и нам, женщинам, пришлось занять их места. – Она подхватила мой окованный железом чемодан с такой легкостью, что стало ясно: эти тонкие ручки снабжены мощными бицепсами. – Надеюсь, ты в силах дойти до моего дома. Я избегаю зараженного воздуха в общественном транспорте.

– А на фабрике воздух не зараженный?

– В основном я работаю на улице. А теперь пошли, хватит тут торчать. Бери свою сумку, идем домой.

Я схватила свою черную сумку с сокровищами.

– Мне нравится твоя прическа.

Она проворчала сквозь маску:

– О волосах ни слова. Я подстриглась только потому, что другие девушки сказали, что так лучше для работы. С тех пор как я отрезала волосы, меня не удостоил взглядом ни один мужчина.

Она пошла вперед, и легкость, с которой она несла мой чемодан, говорила об обретенной ею силе.

Я не решилась указать ей на то, что недостаток мужского внимания, вероятнее всего, связан с грязными ботинками и пропотевшей одеждой, а короткие волосы тут ни при чем. Я плелась за ней в своих ботинках, понимая, как странно мы выглядим: две молодые женщины с разницей в возрасте всего в десять лет, чью женственность уничтожила война.

Новобранцы уехали, и на улице перед вокзалом не было ни души, не считая седоволосого мужчины в костюме в тонкую полоску, грузившего свой багаж в салон черного такси. Водитель курил сигарету сквозь дырку в марлевой маске, и запах дыма смешивался с соленым морским воздухом и доносящимися откуда-то ароматами рыбоконсервной фабрики. Над головой безупречной невинной синевой сияло небо.

Тетя Эва повела меня на север.

– Город закрыли, чтобы попытаться воспрепятствовать распространению гриппа. Солдат посадили на карантин раньше, чем всех нас, но сейчас церкви, театры и кинотеатры, бани и танцзалы – все закрыто.

– А школы? – с надеждой спросила я.

– Закрыты.

Мои плечи разочарованно опустились.

– Папа сказал мне, что в Сан-Диего грипп будет слабее благодаря теплой погоде. Это было одной из причин, по которой он хотел, чтобы я сюда приехала, если с ним что-то случится.

– К сожалению, здесь, на юге, он тоже приобрел катастрофические масштабы. – Тетя покосилась на меня. – Наверное, тебе будет скучно, но лучше поскучать, чем умереть. Не забывай постоянно носить маску. Здесь насчет этого очень строго.

– Мне кажется, что хирургическая марля ни от чего не спасает. Единственный результат – это то, что она делает нас всех похожими на инопланетных чудовищ. Мой учитель естествознания, мистер Райт, носил маску и умер точно так же, как и те, кто этого не делал.

Она не ответила, поэтому я брела за ней, обдумывая сказанное. Наши шаги звучали в унисон. Каждые два квартала мы менялись чемоданом и саквояжем. Царящую на улицах тишину нарушало только наше сопение под грузом моих пожитков. Мои нос и подбородок потели под маской. Погода была слишком жаркая для октября.

Пройдя несколько кварталов на север, мы свернули направо на Бич-стрит. У нас за спиной послышался цокот конских копыт, и до меня донеслось такое зловоние, что я с трудом подавила рвотный рефлекс.

– Не смотри, Мэри Шелли. – Тетя Эва вытащила из кармана брюк носовой платок и прижала его к лицу поверх маски. – Смотри себе под ноги.

Но, конечно же, после слов тети Эвы мне захотелось посмотреть на тот ужас, от которого она пыталась меня защитить.

Бросив взгляд через плечо, я увидела повозку, запряженную лошадью, которой управлял изможденный темнокожий мужчина. Его ничего не выражающий взгляд был устремлен на дорогу прямо перед собой. Выгоревший на солнце фургон приближался, и я увидела гору накрытых простынями тел. Пять пар ног – черных, с фиолетовым отливом – свисало с края повозки.

– Я сказала, не смотри! – Тетя Эва сунула мне платок. – Дыши через это.

Не выдержав, я сдернула маску и согнулась над придорожной канавой, избавившись от скудного количества пищи, съеденной мною в поезде.

Тетя Эва уронила чемодан.

– Надень маску. Скорее.

– Мне нужен свежий воздух.

– Из-за этого гриппа свежего воздуха больше нет. Надень маску. Немедленно.

Я снова надела марлю на нос и вдохнула свое собственное кислое дыхание.

После того как повозка проехала, мы замолчали. Мы продолжали по очереди нести чемодан, когда меня перестало тошнить, но из уважения к мертвым старались сдерживать натужное сопение. Издалека снова донесся вой сирены скорой помощи.

Черные, серые и белые траурные повязки на дверях домов, так же как и в Портленде, говорили о жертвах гриппа. Черная ткань указывала на смерть взрослого, серая – пожилого человека, белая – ребенка. Близнецы Брэндивайн, жившие в Портленде по соседству со мной, не дожили трех месяцев до своего восемнадцатилетия. Их мать, не зная, считать дочерей взрослыми или детьми, сплела косы из черной и белой ткани.

Когда мы повернули налево и углубились в квартал, где жила тетя Эва, застроенный скромными, обшитыми вагонкой домиками, мне вдруг пришло в голову, что однажды моей тете придется вывесить на входную дверь кусок ткани, оповещающий о моей кончине. Меня снова начало подташнивать.

– Каким-то образом в этом квартале нам пока удается избегать гриппа. – Тетя Эва уже тащила мой чемодан по зацементированной дорожке, ведущей к ее дому. – Я не знаю как, но молю Бога, чтобы мы не заразились.

Я поднялась вслед за ней на крыльцо ее двухэтажного викторианского дома – увеличенной копии кукольного домика с зубчатой желтого цвета наружной обшивкой и декоративными деревянными деталями, напоминающими кружевные салфетки. Коричневая табличка в одном из окон фасада говорила, что жильцы являются ЧЛЕНАМИ ПРОДОВОЛЬСТВЕННОЙ АДМИНИСТРАЦИИ США, и включала официальную эмблему этой организации – красно-бело-синий щит в обрамлении пшеничных колосьев. Эта табличка говорила о том, что тетя Эва в определенные дни по запросу правительства будет отказываться от мяса, муки и сахара, чтобы сэкономить еду для наших солдат и голодающих в Европе, а также о том, что тетя Эва не является шпионом, предателем или опасным иммигрантом, а значит, ее следует оставить в покое.

Я задумалась о том, какой бы сейчас была моя жизнь, если бы мой отец соглашался со всеми атрибутами американской действительности наподобие этой проклятой карточки и предоставил войне идти своим чередом.

Тетя Эва открыла дверь и впустила меня в узкую прихожую, которая, как я почувствовала, едва сняв маску, провонялась луком точно так же, как и поезд. Швейцарские часы с кукушкой сообщили откуда-то из расположенной в задней части дома кухни о том, что уже четыре часа.

Где-то рядом раздался детский голос:

– Кто там?

Я вздрогнула и уронила сумку.

– Кто это?

– Это Оберон. – Тетя Эва с грохотом поставила мой чемодан на вытертые половицы прихожей. – Калифорнийская сорока, которую выходил мой сосед-ветеринар. Его призвали на фронт, а поскольку он холостяк и жил один, я присматриваю за птицей в его отсутствие.

Я вошла в ее лавандовую гостиную слева от прихожей и увидела изумительную черно-белую птицу с заостренным хвостом вдвое длиннее ее туловища. Она сидела на жердочке в высокой куполообразной клетке.

Птица опустила голову, разглядывая меня сквозь бронзовые прутья.

– Кто там?

Я улыбнулась:

– Я Мэри Шелли, по-видимому, твоя сводная кузина. Что еще ты умеешь говорить?

– Он называет свое имя и говорит «Привет», а еще любит свистеть и пищать, – ответила тетя Эва, снимая рабочее пальто. – Ты сможешь познакомиться с ним поближе чуть позже. А сейчас тебе необходимо принять ванну. Сделай воду как можно горячее, чтобы все микробы сварились. А заодно постирай свою маску.

– Хорошо. Потрясающая птица! Мне нравятся эти белые пятна у нее на крыльях и животе.

Я вернулась в прихожую, взяла чемодан и саквояж и уже собиралась подняться наверх, как вдруг увидела себя на бледно-лиловой стене в глубине гостиной.

Это была моя фотография, сделанная в спиритуалистической студии Джулиуса, старшего брата Стивена, во время моего апрельского приезда в Сан-Диего. Я снова опустила багаж на пол и прошла через комнату, чтобы лучше разглядеть снимок.

– Мэри Шелли? – раздался у меня за спиной голос тети.

На черно-белой фотографии мои голубые глаза казались прозрачными, почти как у привидения. Они вызывающе смотрели на меня в упор. Я так скептически отнеслась к тому, что на проявленной фотографии могут быть запечатлены настоящие ду́хи, что приложила все усилия к тому, чтобы придать себе упрямый вид. У меня на шее висели серебристые летные очки, хотя Джулиус и тетя Эва хотели, чтобы я их сняла, и я была одета в легкую белую блузку с воротничком и V-образным вырезом.

Я как будто снова услышала слова Джулиуса, произнесенные перед тем, как он меня запечатлел: «Не шевелись. Улыбайся. И призови мертвых».

На проявленном снимке рядом со мной стояла на коленях массивная призрачная фигура, окутанная светлым покрывалом, скрывающим ее голову и тело. Это существо прильнуло к моему стулу и прижалось лбом к подлокотнику, как будто терзаясь мучительной болью либо почтительно мне кланяясь.

– Что ты думаешь о своей фотографии? – Половицы у меня за спиной скрипнули под рабочими башмаками тети Эвы. – Мы же говорили, что если ты согласишься позировать ему для фото, на нем проявится что-то удивительное.

Меня обдало холодом. Вместо того чтобы ответить, я вслух прочла надпись под снимком:

– Мисс Мэри Шелли Блэк и восхищенный дух. В священной студии мистера Джулиуса Эмберса, фотографа-спиритуалиста, обитает красота. – Я резко обернулась к тете. – Джулиус использовал меня для рекламы?

– Эта реклама помогла многим сокрушенным горем людям обрести у него в студии утешение. На этом фото ты выглядишь невероятно красивой. Посмотри, как ему почти удалось передать каштановый оттенок твоих волос.

– Кому какое дело до того, как я выгляжу? Я сижу рядом с подложным духом. Это, наверное, наложенное изображение самого Джулиуса, накрытого белой простыней.

– Это не подделка, Мэри Шелли. Джулиус считает, что твой посетитель, возможно, доказывает, что ты обладаешь ясновидением. Я сказала ему, что мне кажется, ты служишь проводником для увлеченного наукой духа твоей мамы.

– Проводником для ее духа? – фыркнула я. – Ты в своем уме? Мамина любовь к науке, скорее всего, у меня в крови, так же как и унаследованные от нее голубые глаза и форма рта. Именно на эту тему писал свои труды сэр Фрэнсис Гальтон.

Она глубоко вздохнула:

– А сэр Фрэнсис Галлон…

– Гальтон.

– Как бы там его ни звали, писал ли он о шестнадцатилетних девочках – о шестнадцатилетних девочках! – которые изобретают улучшенный вариант дверного звонка для своих проектов в рамках научных выставок?

– Он писал о том, что интеллект передается по наследству. Видимо, это как раз мой случай. Почему девочка не может быть умной? Это обязательно пытаться истолковать как сверхъестественное явление?

– Я не говорю, что ты не можешь быть умной. Более того, тебе с твоим научным складом ума следовало бы увлечься исследованием сообщения между миром духов и смертных. Это ничем не отличается от загадки телефонных проводов и электрического тока.

Я снова обернулась к фотографии и, прищурившись, присмотрелась к «привидению».

Тетя Эва подошла ближе.

– Джулиус – хороший человек. Сейчас он специализируется на духах павших солдат. Видишь это? – она указала на соседнюю рамочку со статьей из «Сан-Диего ивнинг трибьюн».

Статья от 22 сентября содержала три фотографии одетых в темное людей, вероятно родителей и жен, за спинами которых виднелись силуэты молодых людей в военной форме армии США. На плечах людей покоились призрачные руки. Лица предполагаемых духов были скрыты дымкой.

– Ты все еще ходишь к Джулиусу? – спросила я.

– Сначала я перестала. – В ее голосе послышался холодок. – После того, что произошло в тот день между тобой и Стивеном, я чувствовала себя слишком униженной.

Я вздрогнула.

– Но потом умер Уилфред, – продолжала она, не дав мне вставить ни слова. – Фотография Джулиуса помогла мне справиться с горем.

Она кивнула на маленький снимок, на котором рядом с ней самой был силуэт стройного мужчины, которого можно было бы принять за моего дядю, если смотреть на изображение расконцентрированным взглядом.

– Я чувствовала себя виноватой за то, что не относилась к Уилфреду с достаточным вниманием, когда он так страдал от своей болезни. – Она разгладила фото подушечкой большого пальца. – Но Джулиус и его мать всегда были мне рады и тепло улыбались, когда я приходила в гости. Он уже несколько раз сфотографировал нас с Уилфредом.

– Разумеется, за высокую цену, – пробормотала я.

– Прекрати критиковать Джулиуса. Вот, почитай последний параграф в этой статье из «Трибьюн». – Она постучала по стеклу рамки со статьей грязным от работы на верфи ногтем. – У нас тут есть один фотоэксперт по имени Алоизиус Дарнинг, который разоблачает фотографов-спиритуалистов по всей стране. В Лос-Анджелесе он даже отправил парочку шарлатанов за решетку. Но в работе Джулиуса он не может найти ни следа подделки. Он посещал мою церковь до закрытия на карантин, и я слышала, как он говорит о ду́хах Джулиуса.

Я наклонилась к статье и прочла о ловце мошенников:

Мистеру Алоизиусу П. Дарнингу, прославившемуся способностью ловить за руку жуликов, которые подделывают изображения ду́хов, по-прежнему не удается найти ни малейших доказательств того, что мистер Эмберс – шарлатан, к немалой досаде мистера Дарнинга.

– И все равно в это невозможно поверить. – Я покачала головой. – Стивен сказал мне, что все это делишки наркомана и пройдохи.

– Джулиус не наркоман.

– Стивен упоминал опиум.

– Может быть, лгал как раз Стивен? Тебе это не приходило в голову?

Она плюхнулась на разбросанные на диване цветастые подушки и развязала шнурки ботинок, выпустив наружу запах потных ног.

– Стивен всегда завидовал успеху брата.

У меня внутри все оборвалось.

– Почему ты говоришь о нем в прошедшем времени?

– Я хотела сказать… летом батальон Стивена передислоцировали во Францию.

– Я знаю. Мы продолжаем переписываться.

Она побледнела.

– О, Мэри Шелли… – Она вытянула ноги перед собой. – Ты не должна поддерживать с ним контакт. Твой отец об этом знал?

– Он видел, что я получаю письма от Стивена.

– Нет, – произнесла она, – он знает о том, что произошло между вами, когда ты была здесь в прошлый раз?

– Он не знает вымышленной версии, изложенной тебе Джулиусом.

– Зачем Джулиусу лгать о том, что он видел?

– Я еще в апреле рассказала тебе о том, что они поссорились со Стивеном.

Она стянула с ноги правый ботинок, избегая встречаться со мной взглядом.

Я опустилась в кресло-качалку напротив дивана.

– Что сказал тебе Джулиус о местонахождении Стивена? Их мать получала какие-нибудь письма?

– С тех пор как Стивен прибыл в Европу, только одно.

– Когда это было?

– Кажется, в июне или июле.

– Мое последнее письмо от него датировано двадцать девятым июня. Это было сразу после того, как он оказался во Франции. Больше писем не было. – Я положила руки на живот. – Почему он после этого больше никому не писал? Его семья считает, что с ним все в порядке?

Она со стоном сняла второй ботинок.

– Насколько мне известно, да.

– Почему его брат не пошел воевать?

– Призывная комиссия его забраковала. У него плоскостопие.

– О, бедный Джулиус. – Я закатила глаза. – Я уверена, что стопы доставляют ему невыносимые страдания.

– Я искренне надеялась, что шести месяцев тебе хватит, чтобы успокоиться насчет Джулиуса. Он пригласил тебя завтра на еще одну бесплатную съемку. И у него что-то есть для тебя от Стивена.

– Пакет?

– Ты о нем знаешь?

– Стивен твердит о каком-то пакете, который он попросил свою маму отправить мне перед своим отъездом, но я так ничего и не получила. Почему она его не отослала?

Тетя Эва, не отвечая на мой вопрос, потерла подошву ноги. На ее черном чулке была огромная дырка. Оберон издал гневный вопль – вне всякого сомнения, чтобы разрядить повисшее в комнате напряжение.

– Тетя Эва, почему она его не отослала?

Лицо тети вспыхнуло.

– Вероятно, миссис Эмберс считала, что эти отношения не пойдут никому из вас на пользу. Вы оба слишком юные для подобной близости, к тому же неженатые, Мэри Шелли. Тебе не следовало оставаться в той комнате наедине со Стивеном.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю