Текст книги "Сын Авонара"

Автор книги: Кэрол Берг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Что же это?

– Инструменты. Инструменты дж'эттаннского Целителя. Можно использовать предметы, изначально созданные для иных целей, как это делаю я, но были времена… Традиция требовала держать инструменты наготове: серебряный нож, с наложенным на него твоим собственным заклятием, чтобы он не тупился (эту часть обряда нельзя сделать более легкой или приятной, но острый нож всегда лучше тупого), полоска белой материи для связывания – потерять контакт во время обряда очень опасно, я уже говорил тебе. Можно лишиться сознания. А в этом, – он показал мне пуговицу, которая на самом деле оказалась крошечной коробочкой с откидной крышечкой, – хранят индиат, мазь на травах, редких и дорогих, она облегчает боль от разреза. Обряд может оказаться очень тяжелым, особенно для детей.

Как и обычно, у меня возникли сотни вопросов, но я не знала, услышит ли он меня.

– Обнаружить здесь эти вещи уже удивительно, но это еще не все. – Он достал из деревянной коробки небольшую книгу, едва ли больше его ладони. Кожаная обложка наполовину сгнила, прошивка вылезла, осталась лишь кипа листов. Страницы исписаны выцветшими чернилами, слова неизвестного мне языка, размашистый почерк.

– Дневник Целителя, – пояснил Кейрон. – Вот изображение кинжала. А здесь, – он осторожно перевернул верхнюю страницу, – список имен и мест и, как мне кажется, описание обстоятельств, при которых проходило каждое исцеление. Написано на древнем языке дж'эттаннов, который вышел из употребления задолго до начала книгопечатания. Я слишком плохо его знаю, читать тяжело. Но посмотри на эту запись. – Он светился восторгом, словно ребенок в Долгую Ночь. – «Гарлао, мельник. Миценар» – это, наверное, деревня, «рука застряла в» чем-то. «Дж'денте» означает исцелил. Целителю так важно помнить. Бывают моменты, когда не следует изменять ход событий, моменты, когда смерть не враг, которого нужно победить, моменты, когда болезнь необходимо оставить в покое, чтобы она изжила сама себя, и ты должен постоянно оглядываться назад, смотреть, был ли ты прав. Этот человек делал это таким способом. – Всем своим видом Кейрон умолял понять, что означает для него эта находка. Он считал, что остался последним представителем своего народа.

– Это одновременно связь с теми, кто был до тебя, и тем человеком, который был, как и ты, Целителем.

– Даже больше. Видишь, страницы разбиты на дни. Некоторые пропущены, на некоторых только рисунок. – Он осторожно переворачивал страницы. – Здесь написано «Ав'Кенат». Думаю, этот текст может быть описанием… сделанным тем, кто был там.

Ав'Кенат означало «Ночь Перехода», осенний праздник. Когда древние дж'эттанне праздновали окончание лета, сбор урожая, они верили, что жизнь есть бесформенная субстанция, приобретающая очертания только тогда, когда мы идем по открывшемуся нам Пути. В эту ночь рассказывали предания, семьи собирались вместе, заключались помолвки и праздновались свадьбы, люди веселились, играли в магические игры, устраивали представления.

Лицо Кейрона светилось.

– Все, что я знаю, – легенды. Прошло столько времени, что никто не может сказать, правда ли это. Мы никогда не осмеливались собираться на Ав'Кенат. Мы праздновали в кругу своей семьи, лишая праздник главного смысла. Если я смогу поработать над текстом, я узнаю правду от того, кто видел все собственными глазами.

– Ты сможешь узнать то, чего не знали даже твои предки.

Он кивнул, но радость уже покинула его, он нахмурился.

– Но я обязан уничтожить дневник и все остальное. Закон строго запрещает эти слова, этот язык, любое упоминание об этих событиях и людях.

– Если бы ты не был женат, ты уничтожил бы эти предметы?

Он бросил на меня короткий взгляд.

– Разумеется. Риск… – Но румянец на его щеках выдал его.

– Как ты смеешь использовать меня для оправдания трусости? Я не припоминаю, чтобы ты обещал мне какую-то безопасность, беря меня в жены. И я не помню, чтобы требовала от тебя отказаться от твоей жизни, твоей истории, от всего того, что делает тебя тобой. Кроме того, – я взяла его за подбородок и заставила поднять голову, – это предметы из королевской сокровищницы, и негоже Хранителю уничтожать то, что вверено его заботам.

– Ах, Сейри. – В подвале, кажется, сделалось светлее, так он обрадовался. – Мне потребуется время, чтобы расшифровать все. Я подумал, что неплохо бы сначала переписать текст. Тогда я смогу вернуть книгу сюда и работать над переводом в свободное время.

– Не вижу проблем, господин Хранитель. Если я начну переписывать текст для тебя, тогда ты сможешь начать работу над переводом раньше, чем я закончу копировать, если пожелаешь, то хоть сегодня вечером.

Остаток лета я редко бывала в хранилище. Я не только переписывала текст с ветхих страниц на плотную бумагу, но и делала отдельные заметки об употреблении слов и словосочетаний, которые появлялись наиболее часто. Кейрон во время работы над текстом пояснял мне смысл слов, и я постепенно составляла словарь, содержащий не только слова, но и знаки. Еще ни одна работа не приносила мне такой радости.

Целитель часто писал знаками, многие из них обозначали таланты или ритуалы дж'эттаннов. Кейрон рассказал мне, что во времена этого Целителя на дверях домов обычно рисовали знак, символизирующий род деятельности его хозяина: кинжал для Целителя, лиру для Певца, уздечку для Коновода и так далее.

– Если бы мой отец жил в те времена, у него был бы свой знак Рассказчика, вроде вот этого. – Кейрон сидел за столом в библиотеке, на полях своего перевода он начертил прямоугольник с двумя изогнутыми линиями внутри и стилизованным цветком в каждой из трех частей, образованных линиями. – Это знак правителя. Кристоф наследовал и этот талант и должность от отца…

Я стояла у него за плечом и склонилась ниже, чтобы рассмотреть картинку.

– Но ты же старше. Почему же наследник – твой брат?

– Наши старейшины умели определять, в ком живет этот дар. Наверное, они увидели, что я не подхожу на роль правителя. Кристофа должны были официально объявить наследником отца в день его двадцатилетия: той осенью, когда погиб Авонар. Я собирался приехать на эту церемонию. Если бы лейране напали двумя месяцами позже, я был бы в Авонаре вместе со всеми остальными.

Я заставила его поднять на меня глаза.

– Но тебя не было, за что я каждый час благодарю судьбу. Тебя это тревожит? Ты ощущаешь вину за то, что тебя там не было?

Он улыбнулся.

– Нет. Это было бы не очень по-дж'эттаннски, правда? Таким оказался Путь, начертанный для нас, мы избегали столкновения с лейранами, пока это было возможно. Но я скучаю по всем ним, и мне очень бы хотелось, чтобы они познакомились с тобой. Все, кроме Кристофа.

– Почему кроме него?

– Ну… он гораздо ближе тебе по возрасту, чем я, и еще он красивее и обаятельнее.

– Этого не может быть.

– Все девушки Авонара были в него влюблены.

– Неужели они не разглядели достоинств старшего брата? – Я вынула карандаш из его пальцев и бросила на стол, завинтила крышку чернильницы и потянула Кейрона из кресла.

– Скажем так, мне повезло познакомиться с тобой прежде, чем ты узнала о моем настоящем призвании. Целители редко женятся. Хотя, кажется, ты способна опровергнуть все доводы здравого смысла.

Его снова снедало беспокойство. По беззаботному смеху я поняла, что он еще не ощущает этого, но тело его горело, и когда я обвила руками его шею, то почувствовала, как быстро колотится его сердце. Я прикрыла глаза, взяла его руки и закрылась ими, словно щитом.

13

Третий год правления короля Эварда

Незадолго до того, как мне исполнилось двадцать четыре, король и королева Лейрана произвели на свет дочку, принцессу Роксану, а я закончила копирование дневника Целителя. Я переписала каждое слово, в точности перерисовала каждый знак и каждую схему. Кейрон вернул книгу в деревянную коробку и спрятал сундук под грудой ковров, помеченных номерами, которые не были внесены в картотеку Расина. Перевод шел хорошо. Кейрон сумел разгадать достаточно слов, чтобы уловить смысл, а я старательно записывала каждое новое расшифрованное слово в словарик. Мы привыкли думать о древнем Целителе, которого прозвали Автором, как о знакомом, таком же реальном, как Мартин или Тенни.

Автор жил приблизительно четыреста пятьдесят лет назад, перед самым Освобождением, когда Лейраном правили дж'эттанне: «нечестивое порабощение», так называли этот период лейранские историки. Он бродил по дорогам Лейрана и Валлеора, неся свой дар из деревни в деревню, растрачивая силу, пока она не иссякла. Даже в те времена дар Целителя встречался нечасто, и нужда в подобных умениях обычно превосходила возможности Автора.

Кейрон объяснил, что для лечения Мартина, для проведения кровавого обряда, возвращающего человека из объятий смерти, потребовалась вся сила магии, которую он только мог отдавать в течение продолжительного времени. Лечение иных болезней проходило легче, так как не требовалось возвращать жизнь. Силы Целителя имели свойство накапливаться. Многие Целители даже не брались лечить мелкие травмы и хвори, приберегая силу для более серьезных случаев, в опасении, что их способности восстанавливаются слишком медленно.

Автор был не из них. Он принимал всех просителей до тех пор, пока мог хоть что-нибудь сделать. Однажды ночью его собственный ребенок проснулся, охваченный жестокой лихорадкой. Автор в тот день истратил все свои силы, у него не осталось ничего, чтобы вылечить девочку, и его маленькая дочка погибла. Он писал о своем глубоком горе, но не изменил своим принципам.

Я была ошеломлена.

– Тупоголовый упрямец! Почему он не сделал выводов? Он должен был оставлять хоть что-нибудь для своих детей. Наверное, он был холоден, как лед.

– Вовсе нет, – возразил Кейрон. – Почитай, как он пишет о своих детях. Он очень печется о них. Но это для него не повод что-то менять. Когда ты делишься своим даром, ты не можешь придержать часть. Либо ты, либо другие. Середины не бывает. Магия, целительство – это вовсе не сумасбродство или причуда, изменяющая течение жизни. Они – ее составляющие. Я смог излечить Кристофа, потому что его время умирать еще не настало, то же самое и с Мартином. Если бы я истратил все на Мартина, а потом Тенни потребовалась бы моя помощь, я не смог бы сказать: «Ах, если бы только я не сделал этого…» Так недолго и с ума сойти.

– Но ты же говорил, что должен постоянно оглядываться назад и смотреть, верное ли ты принял решение.

– Да, так и должно быть. Но речь идет только о самом результате, а не о том, какую роль сыграли жизненные обстоятельства. В этом и состоит Путь.

Я не понимала.

– Это бессмысленно. Когда ты видишь, что дорога перекрыта врагом, ты же не идешь напролом. Ты поворачиваешь назад и меняешь тактику. Это же был его ребенок. Он несет за него ответственность.

Как и в большинстве случаев, этот спор прекратили поцелуи, но они не разрешили его.

Когда настала зима и очередной Сейль, мы отпраздновали первую годовщину совместной жизни. Кейрон подарил мне изящный золотой медальон с выгравированной на нем розой. Внутрь я положила засушенные лепестки магических роз, которые он вырастил для меня. Я подарила ему гнедого жеребца. Он назвал коня Карилис, что на валлеорском означало «солнечный свет». Еще так же называлась та гора, на которой Кейрон вылечил брата и обрел свое призвание.

Одним тихим зимним вечером я сидела, свернувшись клубком, в огромном кресле у библиотечного камина и пыталась вникнуть в рассказ, написанный на валлеорском, стараясь таким образом использовать способности к языкам, которые я так легкомысленно отказывалась развивать в детстве. Все отвлекало меня, и последние несколько минут я наблюдала, как свет лампы мягко ложится на высокие скулы Кейрона, работающего за столом над переводом дневника. Поэтому я даже не вздрогнула, когда он внезапно откинулся на спинку стула и воскликнул:

– Мать-земля! Сейри, посмотри, что я нашел. – Он светился так, что лампа показалась мне бледным пятном. Я не видела его таким взволнованным со дня появления дневника.

Я вскочила с кресла и склонилась над столом, чтобы посмотреть, какая страница открыла свою тайну. Это оказалась схема, состоящая из странных значков.

– Я и не думала, что это можно разгадать, – удивилась я. – Неужели ты понял?

– Я не разгадал ни схему, ни значение этих символов, но я понял, что это такое. – Он перевернул несколько страниц и указал пальцем на переписанные мною строки. – Автора все больше беспокоило то, что творило «Открытое крыло». Он пишет, что в Ав'Кенат, в священный праздник, один из непокорных городов захватило «войско» или «армия» нетелев. «Нетель» означает «покойник». Должно быть, тот правитель, Зедар, которого он упоминал раньше, наслал духи мертвецов, чтобы напугать людей и заставить их подчиниться, наполнить их разум «самым глубинным страхом». Автор был возмущен осквернением Ав'Кената, и, кажется, это подтолкнуло его к действию. Как ты думаешь, что он сделал? Я сжала его плечо и затрясла.

– Не заставляй меня гадать!

– Он отправился к старейшинам «Закрытого крыла» и попросил убежища в Виттор Эйрит, в крепости дж'эттаннов. И он записал, как туда добраться.

– Он записал? Я считала, что это самая страшная тайна. – Я все меньше удивлялась тому, что могущественные маги смогли так легко потерять власть.

– Тайна. Но Автор не надеялся на свою память, и он зашифровал указания. Вот этими знаками. Сейри, если бы я смог расшифровать их! Я мог бы найти крепость. Представляешь?

– Наверняка там ничего не осталось.

– Сложно сказать. Истории, которые мы слышали в Авонаре, рассказывали люди, ушедшие из Виттор Эйрита, когда старейшины решили оставить крепость. Мои предки не знали, что случилось с самой крепостью. Им было запрещено искать других дж'эттаннов, поэтому они ничего не могли знать. Они утверждали, что крепость была найдена и уничтожена. Но даже если она разрушена, представляешь, как было бы здорово найти само место. Отправиться в Виттор Эйрит…

На лице Кейрона снова появилось мечтательное выражение, и я дернула его за волосы.

– Прекрати. Ты не разгадаешь загадку четырехсот пятидесятилетней давности, не имея ключа.

– Верно. Но мы уже убедились, что понять Автора не так уж сложно. Ключ обнаружится где-нибудь здесь, в самом дневнике.

– И птицы станут летать вверх ногами, а у Эварда вдруг появится сердце. – Я опустилась обратно в кресло и взяла книгу, но не сводила глаз с вдохновенного лица Кейрона.

Поиск ключа к шифру Автора занял всю весну, но и в начале лета второго года нашей совместной жизни мы все еще не приблизились к разгадке. Схема состояла из пяти символов, соединенных прямыми линиями. Мы решили, что линии – дороги или тропы, а символы – какие-то обозначения местности. Мы обложились картами Валлеора, чтобы найти дороги, применимые к схеме, но прошло слишком много времени, и даже в наши дни карты не отличались точностью. Кроме того, мы не знали, соответствует ли расстояние между символами расстоянию между объектами. Сами символы были нечеткими. Один рисунок походил на ногу, второй – на ящик или сундук, третий напоминал охотничий рог. На оставшихся двоих было изображено нечто, похожее на человеческое лицо и кроличью морду. Мы изучали названия городов и деревень, рек и возвышенностей, проверили сотни версий, отыскивая соответствия, но все напрасно.

Кейрон, продвигаясь в работе над переводом, узнавал все больше о путешествиях Автора и его жизни с женой и шестью оставшимися детьми. Тот писал о своем саде и живности, о проблемах обучения детей чтению, о том, как непросто найти для них наставников, чтобы развивать их способности. Он подробно, с любовью описывал их игры и детские шалости. Мы смеялись, читая, как его пятилетняя дочь пыталась поселить в доме свинью, чтобы укрыть ее от зимних холодов. Она боялась, что животное замерзнет, и в результате свинья начала ходить за девочкой, словно дрессированная собака. Понадобились усилия всего семейства, чтобы снять наложенное ребенком заклятие и водворить негодующее животное обратно в сарай. Кейрон читал этот кусок, сидя под деревом в саду, моя голова покоилась у него на бедре.

– А когда вы узнаете… о детях? – спросила я.

– Ты имеешь в виду, есть ли у них способности к магии? В том случае, если один из родителей не дж'эттаннин?

Я ощутила, как шевельнулось у меня под щекой его тело. Мне очень нравилось, как оно оживало, когда Кейрон начинал говорить.

Я кивнула.

– Лет в пять-шесть. – Кейрон коснулся моей щеки и так улыбнулся, что мое сердце учащенно забилось. – На самом деле не так важно, когда это произойдет и произойдет ли. Ребенок сам по себе чудо. Так же как и порождающая его любовь. Остальное не важно.

– Браки, такие как наш, бывали в Авонаре?

– Да, случались…

– И это действительно было не важно? Даже им самим?

Его глаза затуманились.

– Была одна пожилая Целительница, Селина. После того дня в горах, когда я спас Кристофа, она стала моей наставницей. Она была замужем за свечных дел мастером, он не был дж'эттаннином, и как-то раз я спросил, унаследовали ли ее дети дар. Она сказала, что один из ее сыновей, едва начав ходить, пользовался огромной любовью лошадей, он стал самым лучшим конезаводчиком в Авонаре.

«Эдвард, Повелитель Коней?» – спросил я. Эдвард славился своими способностями. «Да, – ответила она. – Но у моего второго сына нет никаких магических способностей».

И я, переполненный новыми ощущениями от моего недавно обретенного призвания, спросил ее, не тяжело ли видеть одного сына таким одаренным, а другого… таким обыкновенным. Селина серьезно кивнула и ответила, что это испытание, посылаемое родителям, – видеть, что их дети одарены в неравной мере. Второй ее сын очень переживал в юности, он и слушать не хотел, когда ему говорили, что его личные способности не менее ценны, чем магическая сила дж'эттаннов. Но когда Эдвард уходил в поля с лошадьми, Морин читал, учился, беседовал со старшими и стал тем, кто он сейчас.

«Морин?» – переспросил я. Она застенчиво улыбнулась и кивнула, ее лишенного магической силы сына звали Морином. И он был, кажется, самым мудрым из всех известных мне людей. Он был главным советником моего отца и одним из самых уважаемых людей Авонара. Из всех потерь, которые мир понес с падением Авонара, гибель его светлого разума, может быть, самая тяжкая. Даже сейчас, столкнувшись с проблемой, я всегда пытаюсь представить, что сделал бы Морин. Как видишь, я рано усвоил, какие способности важны. Остальное в самом деле не имеет значения.

Я подарила Кейрону на день рождения прогулочную трость из вишни.

– Пользуется большой популярностью при дворе, если ты не заметил, – сказала я вечером, когда мы были в библиотеке. – Я заказала ее специально для тебя. – Несмотря на его благодарности и выражения восторга, я прекрасно понимала, что мой выбор не вызывает у него ничего, кроме изумления. Мы совершенно не следили за модой. У Кейрона скорее выросли бы крылья, нежели он расстался бы с высокими воротничками и темными сюртуками валлеорского провинциала.

Он поднял пеструю трость и помахал ею над головой.

– Я буду отгонять ею твоих настойчивых поклонников?

– Не моих поклонников… – я забрала у него трость, повернула кольцо черного дерева на рукоятке и показала ему острый клинок, который выполз снизу, – а тех, кто хочет тебя обидеть. – Я потерпела сокрушительное поражение, пытаясь убедить его брать с собой в путешествия меч, и решила, что, может быть, он согласится хотя бы на такую замену.

– Ах, Сейри…

Не нужно было обладать способностью к чтению мыслей, чтобы понять – я снова ошиблась. Он по-прежнему улыбался, но воодушевление пропало.

– Я выброшу это, – сказала я, убирая клинок внутрь и не смея поднять на Кейрона глаза. Мысль о том, что я расстроила его, была невыносима. – Я должна была догадаться.

Расстояние, разделяющее нас, вдруг стало невероятно огромным.

– Я не могу быть таким, как ты хочешь, – произнес он. – Я приму твою сторону в чем угодно, соглашусь на все, но это…

– Ты и так такой, как я хочу, – ответила я, убирая трость обратно в деревянный футляр. – Я только подумала… Мне хотелось, чтобы у тебя было нечто более надежное, чем магия, чтобы ты мог защитить себя. Звезды ночи, Кейрон, что, если ты растратишь все… всю свою силу… и тебя схватят? – Я с трудом выговаривала слова и, даже когда сумела произнести, тут же прогнала их от себя. – Не важно. Ты такой, как ты есть, я обожаю тебя, а Мартин и все остальные ждут нас, чтобы праздновать твой день рождения.

Я шагнула к двери, но он не пошел за мной. Мне пришлось обернуться. Он стоял там, где я оставила его, у камина. Глаза его были устремлены на меня, и у него был такой несчастный вид, что я бросилась к нему, желая утешить. Но он взял мои руки в свои и крепко сжал.

– Сейри, я ужасно тебя обманул. Все эти годы я знал, что мне придется объясниться. Путь дж'эттаннина, тот путь, который я выбрал, очень нелегок. Я трусливо говорил себе, что мой выбор не повредит тебе, если я буду достаточно осторожен. Если буду стоек. Если люблю тебя. Я закрывал глаза на наше будущее, заглушал чувство вины, говоря, что не имею права лишать тебя возможности выбирать самой. Если твой выбор грозит тебе опасностью, значит, таков твой Путь. – Он опустился на подушку и потянул меня вниз за собой. – Но я обманывал и себя, и тебя. Я так боюсь…

Боится? Руки, нежно сжимающие меня, были холодны. Мне казалось, что кто-то вонзил мне в горло клинок из трости.

– Расскажи.

Он глубоко вздохнул.

– Когда настанет день, когда меня разоблачат, я не буду сражаться.

– Не понимаю.

– Я хочу сказать, что я не смогу использовать магию или оружие, чтобы отнять жизнь или нанести увечье. Не смогу спасти себя. Не смогу спасти тебя. Никого. Мой дар состоит в исцелении, возвращении жизни, и я не могу использовать его для другого. Это у меня в крови, иного не существует. Ты должна это знать.

Я едва не выпалила, что подобное заявление возмутительно, невозможно для человека чести. А то, что Кейрон человек чести, было бесспорно – он постоянно рисковал собой, спасая людей, которых даже не знал. Я могла понять его нежелание ранить и убивать, когда он так часто видел боль и избавлял от последствий проявления ярости. Но у меня не укладывалось в голове, что человек не станет использовать имеющееся оружие, чтобы защитить семью и друзей, а в случае Кейрона это означало защитить себя самого.

Но Мартин объяснил мне, что спорить с идеалистами бесполезно. «Небольшая порция суровой действительности всегда превращает идеалистов в практических людей», – сказал он однажды. И вместо того чтобы спорить с Кейроном по поводу его профессиональных убеждений, я сосредоточилась на другом.

– Значит, мы должны сделать так, чтобы тебя не разоблачили. Мартин ждет…

Я хотела встать, но Кейрон не позволил мне ни пойти, ни поднять его.

– Это едва ли возможно, и последствия будут ужасны. Я видел, что делают с магами, Сейри, и с теми, кто с ними связан. Эти видения никогда не покидают меня. И я говорю тебе, что не смогу защитить тебя от этого.

– Я прекрасно осознаю опасность. Просто не хочу об этом думать.

– Но ты должна. Если ты впустила меня в свою жизнь, боюсь, ты должна впустить в нее и это.

– Я не допущу, чтобы это произошло.

– Если что-то и придает мне уверенности, так это твоя решимость. Ты же дочь лейранского воина, тебя учили, что отказаться от боя означает проявить неслыханную трусость. Я дж'эттаннский Целитель. Меня учили, что самые замысловатые пути жизни таят больше всего чудес. Ты была так молода, когда Мартин и все остальные решили, что я остаюсь… Я не сбегу, не стану притворяться, что разлюбил тебя, но я больше не могу закрывать на это глаза. Я прошу тебя о большой услуге.

Это был его день рождения, и, конечно, поскольку я любила его, я сказала, что приму все, что бы ни случилось, и все, что он сможет или не сможет с этим поделать. Но мне каким-то образом удалось убедить его ездить с оружием.

В начале осени мы с Кейроном отправились на ярмарку менестрелей, расположившихся в холмах прямо под стенами Монтевиаля. Менестрели были странствующими артистами и певцами, обычно они разъезжали небольшими семейными группами, но иногда, летом, останавливались где-нибудь на несколько недель, собираясь вместе, общаясь, делясь впечатлениями. Хотя в основном их считали ворами и обманщиками, люди из близлежащих городов и деревень съезжались поглазеть на их рискованные трюки. Пестро одетые женщины предсказывали судьбу, бросая раскрашенные палочки, а жилистые, раздетые до пояса мужчины в облегающих штанах глотали огонь. Они рассказывали сказки, пели песни, устраивали потешные бои, рисовали портреты на кусках дерева или стекле. Их тощим оборванным детишкам завидовали все приличные дети Лейрана, мечтавшие о полной развлечений жизни, лишенной ограничений этикета, уроков или труда.

– Ты уверена, что не хочешь домой? – спросил Кейрон, подавая мне руку, я перешагивала канаву, в которой после недавнего дождя бурлила вода. – Это не самое безопасное место, чтобы оставаться здесь ночью.

– Мы все равно не могли уехать, пока она не закончит набросок, – ответила я, с трудом разглядывая в тусклом свете каменную пластину, на поверхности которой всего несколькими угольными линиями было изображено удивительно похожее лицо Кейрона. – К тому же еще будут танцы с огнем. С наступлением темноты представление менестрелей становится еще красочнее. Как-то нас с Томасом целый месяц не выпускали из дома, после того как мы ускользнули на ярмарку рядом с Комигором, но мы ни разу не пожалели. Они действительно засовывают факелы себе в горло, и все вокруг них бушует и кружится. Некоторые удовольствия невозможно перерасти.

– Тогда нам лучше обойти кругом эту грязь, а не пробиваться напрямик, иначе остаток ночи ты проведешь в мокрых туфлях.

Кейрон повел меня по темной кромке поля, превращенного в грязное месиво дневным представлением. Факелы, предназначенные для главного действа, светились за полем, на другой стороне от лачуги, где, как сказал мне знакомый, я смогу заказать такой точный портрет Кейрона, что мне будет казаться, будто у меня два мужа. Вынужденные из-за грязи идти в обход, мы двигались через обшарпанное поселение из навесов и палаток, в основном темных и пустых. Нам навстречу попадались только тощие псы. Время от времени от главного костра сюда доносились восторженные крики, и детский голос я услышала случайно.

– Агрен, Агрен. Проснись, Агрен. Вставай. – Тихие мольбы прерывались вздохами и всхлипами. – Не умирай. Пожалуйста.

Мы замедлили шаг, вглядываясь в темноту под пологом, перекинутым через деревянные балки так, что он образовывал подобие комнаты. Оборванная девочка лет шести или семи стояла на коленях перед распростертым на земле телом. Она трясла человека за плечо, но он не внимал ее уговорам, похоже, его безразличие было как-то связано с рукояткой ножа, торчащей у него из спины.

Кейрон попытался утащить меня прочь, но я не поддалась.

– Погоди. Разве здесь не нужна твоя помощь?

– Только не тогда, когда ты со мной, – ответил он, бросая мрачные взгляды на ребенка и подталкивая меня в сторону горящего вдалеке костра. Его рука, сжимающая мое плечо, горела. Жар причинял ему боль, если слишком разрастался, а отчаяние в голосе девчушки только усугубляло ситуацию.

– Кейрон… делай, что должен. Я покараулю. Публика вдалеке снова жизнерадостно завопила. Он покачал головой.

– Слишком близко к городу. Слишком много народу.

– Кто здесь? – Голос девочки сорвался, когда она повернулась и выглянула из-за полога. – Это ты, Дефт? Не трогай меня, Дефт. Агрену это не понравится.

– Что здесь произошло? – спросила я, выпуская пальцы Кейрона и подныривая под низкую перекладину внутрь. – С тобой все в порядке?

Человек лежал на животе. У него была темная спутанная борода, на поясе висел так и не вынутый из ножен кинжал. Хотя я не ощутила дыхания, когда коснулась губами его щеки, он был еще теплый.

– Кто вы? – спросила девочка и, испуганно сверкая на меня глазами, прижалась к телу.

– Мы приехали на ярмарку. Мой муж… он лекарь. Может быть, он сможет помочь.

– Кто-то его побил. – Ее подбородок дрожал. – Кажется, он умер.

– А вдруг не умер? Мне показалось, я чувствую дыхание. – Я прижала ребенка к себе и вывела его наружу, кивнув Кейрону, который застыл на пороге. – Идем, освободим моему мужу место для работы.

Девочка, ее звали Нетти, села на бочку, стоящую у навеса, и заговорила об Агрене, может быть, ее отце, а может быть, нет, она не знала и о том, как он ушел переговорить с одним человеком по поводу карточного долга. Когда он не вернулся к представлению, она отправилась его искать. Я видела, что Кейрон за холщовой стеной опустился на колени рядом с человеком, быстро осмотрел и выдернул кинжал из спины. Хотя он был всего лишь тенью на фоне серых сумерек, я узнала следующие движения: он расстегнул рукав, надрезал запястье покойника, на миг застыл, делая надрез себе, обвязал шарфом погибшего их соединенные руки.

Я поглаживала девочку по заплетенным в косы волосам, липким от масла, которым женщины артистов по обычаю смазывали волосы, чтобы они блестели в свете факелов, а она рассказывала о том, кто из менестрелей ей нравится, а кого она боится. Кейрон был неподвижен. Теплый ветер покачивал тканые стены.

– Нетти! – донесся из тьмы задыхающийся шепот. – Сюда, девочка…

– Агрен?

Распахнув глаза, девочка соскочила в бочки. Я ухватила ее за руку, чтобы она не увидела Кейрона, не коснулась его или своего друга, но она выскользнула, метнулась под полог и упала на колени напротив Кейрона, с другой стороны от тела. Я тут же оказалась рядом с ней, хотела поднять ее, но мои руки бессильно упали, я застыла от ужаса.

– Месть, Нетти. Это сделал Дефт. Мы отравим проклятого негодяя… – Хриплый голос, грубые злобные слова вылетали изо рта Кейрона. Злоба и ненависть исказили его лицо до неузнаваемости. – Мы подстережем его завтра утром. Я вырву его сердце… – Пока звучали яростные убийственные слова, лицо Кейрона дернулось, дрожащая рука вцепилась в нож, который он недавно выдернул из спины артиста.

– Кейрон!

Я не смела коснуться его. Он рассказывал мне о заклинаниях, об опасности нарушить равновесие и навредить и Целителю и пациенту, если связь прервется. Поэтому я лишь прижимала извивающуюся девочку к груди, чтобы она ничего не видела, и не делала ничего, только звала его по имени.

Дрожащий нож взмыл вверх, у меня перехватило дыхание. Я была готова оттолкнуть ребенка и броситься вперед, но клинок опустился так быстро, что я ничего не смогла сделать, только закричать.

– Святые боги!

Три… четыре… пять раз лезвие вонзилось в тело.