Текст книги "Трое (Из огня и крови)"

Автор книги: Кен Фоллетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Какое-то время вам бы лучше никуда не звонить. – Найдя телефон, он вырвал из стены шнур. Подойдя к двери, он открыл ее.

Приятель смотрел на оторванный провод. Похоже, он начал что-то осознавать.

– А вы не боитесь, что он изменит свои намерения?

– Бояться следует только вам, – бросил Дикштейн. Он вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

Жизнь – отнюдь не бег по гладкой дорожке, особенно в КГБ. Давид Ростов теперь явно потерял расположение своего шефа и тех сотрудников отдела, которые хранили ему преданность. Феликс Воронцов буквально кипел от гнева, что его обошли – отныне он будет делать все, чтобы уничтожить Ростова.

Ростов предвидел такое развитие событий. Сожалел лишь о том, что оставил пространство для маневра Воронцову. Ему предстояло думать об египтянах и их возможной реакции.

Что само по себе достаточно плохо. У Ростова была собственная небольшая команда из Коли Бунина и Петра Тюрина, с которыми он отлично сработался. Каир же представляет собой сплошное сито: половина из того. что там делается, известно в Тель-Авиве.

И тот факт, что арабом, которого к нему приставили, оказался Ясиф Хассан. может помочь ему или помешать.

Ростов отлично помнил Хассана. В Оксфорд тот попал не из-за своих мозгов, а в силу богатства папаши, что вызывало у Ростова тем большее презрение, что у него-то была голова на плечах. Тем не менее, поскольку он знает этого человека, ему будет легче контролировать его. Ростов планировал начать с того. чтобы дать понять Хассану полную ненужность его в деле, что его присутствие объясняется чисто политическими причинами.

Чертовски двусмысленное положение, но ругать за него он мог только самого себя.

В Люксембурге у него появились определенные сомнения относительно хода дела. Он прилетел сюда из Афин, по пути следования дважды сменив документы и трижды – самолеты.

Конечно, в аэропорту его никто не встречал. Он взял такси и направился в гостиницу.

Каиру он сообщил, что будет действовать под именем Дэвида Робертса. Когда он зарегистрировался под этим именем в гостинице, портье тут же передал ему послание. Оказавшись в лифте, он вскрыл конверт. В записке указывался только "Номер 179".

Дав лифтеру на чаи, он, войдя в свой номер, тут же набрал 179.

– Алло?

– Я в 142-м. Через десять минут приходите, поговорим.

– Отлично. Слушайте, а вы не...

– Заткнитесь! – рявкнул Ростов. – Никаких имен. Через десять минут.

– Конечно, я извиняюсь, я...

Были времена, когда он считал себя суперпрофессионалом, и тогда он потушил бы свет и сел у дверей с пистолетом в руках, ожидая появления другого человека, дабы не попасть в западню. Ныне он считал такое поведение просто идиотским, которому место только в видиках. Это не его стиль. У него даже не было с собой оружия, дабы его не обнаружили ревностные таможенники в аэропорту. Но существовали предосторожности и предосторожности, оружие и оружие: у него была с собой парочка приспособлений, которыми по праву гордился КГБ, включая электрическую зубную щетку, "глушилку", которая могла выводить из строя все подслушивающие устройства, а также миниатюрная фотокамера типа "Поляроид" и удавка, исполнявшая пока роль шнурка для ботинок.

Прошло ровно десять минут, и в дверь постучали. Ростов открыл их, на пороге стоял Ясиф Хассан и широко улыбался.

– Как поживаете?

– Добрый день, – сказал Ростов, обмениваясь с ним рукопожатием.

– Двадцать лет с тех пор, как... чем вы занимались?

– Делами.

– И надо же, чтобы мы встретились после стольких лет из-за Дикштейна.

– Да. Садитесь. Давайте поговорим о Дикштейне. – Ростов расположился в кресле, Хассан последовал его примеру. – Изложите мне все данные, продолжил Ростов. – Значит, вы засекли Дикштейна. а потом ваши люди снова увидели его в аэропорту Ниццы. Что произошло потом?

– Он направился вместе с туристской группой на ядерную энергостанцию, а потом ему удалось избавиться от хвоста, – сообщил Хассан. – Так что мы снова его потеряли.

– Он пользовался машиной?

– Да. У него был Прокатный "Пежо".

– О'кей. Что вы знаете о его передвижениях во время пребывания в Люксембурге?

Хассан заговорил кратко и сухо, уловив деловой тон Ростова.

– На неделю он остановился в отеле "Альфа" под именем Эда Роджерса. В качестве своего адреса он представил парижское бюро журнала "Международная наука". Такой журнал в самом деле имеется и у них именно такой парижский адрес, но он служит только для доставки почты; у них сотрудничает независимый журналист Эд Роджерс, о нем вот уже больше года ничего не слышно.

Ростов кивнул.

– Как вы, должно быть, знаете, типичное прикрытие для Моссада. Безукоризненное и точное. Что-то еще?

– Да. В предыдущую ночь перед его отъездом случился странный инцидент на Рю Дик. На ней нашли жутко избитых двух типов. С ними, чувствуется, поработал профессионал – переломанные кости, ну, вы знаете такие шутки. Полиции ничего не удалось выяснить: эти типы были известны ей как уличные грабители, и оставалось только предполагать, что они поджидали в укрытии жертву рядом с ночным клубом Гомосексуалистов.

– Грабили педиков, когда те выходили?

– Таково довольно убедительное предположение. Как бы там ни было, нет ничего указывающего, что Дикштейн мог иметь отношение к этому инциденту, кроме того, что он мог так отделать их и был в это время в городе.

– Достаточно весомое предположение, – сказал Ростов. – Вы считаете, что Дикштейн гомосексуалист?

– Возможно, но Каир утверждает, что в его досье нет никаких намеков на это, или же он, должно быть, очень тщательно скрывал этот порок.

– И несмотря на всю свою скрытность, будучи на задании, отправился в ночной клуб к извращенцам. Вам не кажется, что таким аргументом вы стараетесь оправдать сами себя?

След гневного раздражения промелькнул на лице Хассана.

– Так что же вы думаете?

– Мое предположение заключается в том, что среди этой публики у него есть информатор. – Встав, Ростов стал мерить шагами комнату. Он чувствовал, что взял правильную нотку в отношениях с Хассаном, но, пожалуй, с него хватит: не имеет смысла загонять его в угол. Настало время сбросить напряжение. – Давайте прикинем. Зачем ему надо было шататься вокруг атомной станции?

– После Шестидневной войны у израильтян сложились натянутые отношения с Францией. Де Голь наложил эмбарго на поставки оружия. Может быть, Моссад планирует какое-то возмездие, типа взрыва реактора? – предположил Хассан.

Ростов покачал головой.

– Даже израильтянам не свойственна такая безответственность. И к тому же – что Дикштейну делать в Люксембурге?

– Кто знает?

Ростов снова сел.

– Что здесь есть, в Люксембурге? Что может представлять в нем значительный интерес? Вот, например, почему ваш банк расположился здесь?

– Тут достаточно известная европейская столица. Мой банк тут потому, что здесь находится Европейский инвестиционный банк. Но также находятся несколько учреждений Общего рынка – фактически тут под Китцбергом европейский центр.

– Какие именно учреждения?

– Секретариат Европейского парламента. Совет Министров, Верховный Суд. Ах да, и Евроатом.

Ростов уставился на Хассана.

– Евроатом?

– Сокращенно от Европейской комиссии по атомной энергии, но все...

– Я знаю, что это такое, – прервал его Ростов. – Неужели вы не видите связи? Он является в Люксембург, где расположена штаб-квартира Евроатома. а после этого направляется на атомный реактор.

Хассан пожал плечами.

– Интересная гипотеза. Что вы пьете?

– Виски. Наливайте себе. Как я упоминал, французы помогали израильтянам строить их атомный реактор. Теперь они, скорее всего, прекратили поставки. Дикштейн. возможно, вынюхивал тут научные секреты.

Хассан налил себе виски и снова сел.

– Как мы будем работать, мы с вами? У меня есть приказ поддерживать с вами сотрудничество.

– Сегодня вечером явится моя команда, – сказал Ростов. "Сотрудничать, черта с два, – подумал он. – Ты будешь подчиняться моим приказам". Но вслух он сказал: – Я как правило, работаю с двумя людьми – Николаем Буниным и Петром Тюриным. Мы отлично сработались. Они знают, какой стиль я предпочитаю. Так что я хочу, чтобы вы работали вместе с ними и делали, что они вам скажут – вы многому научитесь у них, они опытные агенты.

– Но мои люди...

– Много из них нам не понадобится, – сухо продолжал Ростов. – Лучше всего – небольшая группа. Итак, первая наша задача – засечь Дикштейна, когда и если он надумает вернуться в Люксембург.

– Мои люди круглые сутки дежурят в аэропорту.

– Он, скорее всего, ждет этого и не воспользуется воздушным путем. Мы должны перекрыть все остальные пути. Он может направиться в Евроатом...

– Да, и у здания Жана Моне...

– Мы должны перекрыть отель "Альфа", сунув взятку портье, но вряд ли он там появится. И тот ночной клуб на Рю Дик. Кроме того, он, как вы сказали, брал машину напрокат.

– Да, во Франции.

– Он должен был ее где-то бросить – он понимает, что вы засекли номер. Я хочу, чтобы вы связались с прокатной компанией и выяснили, где он ее оставил, чтобы составить представление о его передвижениях.

– Очень хорошо.

– Москва пришлет мне его снимок, так что наши люди будут искать его во всех столицах мира. – Ростов допил виски. – И мы его возьмем. Так или иначе.

– Вы в самом деле так считаете? – спросил Хассан.

– Я играл с ним в шахматы. Я знаю, как у него работают мозги. Его открытые ходы рутинные и предсказываемые: потом внезапно он делает что-то совершенно неожиданное, часто идет на очень рискованный ход. Так что остается только дождаться, пока он оступится – и затем отсечь ему голову.

– Насколько мне помнится, – заметил Хассан, – вы проиграли ему матч.

На лице Ростова мелькнула усмешка.

– Да, но тут у нас настоящая жизнь.

Есть два вида тех, кто тенью ходит по следам другого: артисты тротуара и бульдоги. Первые рассматривают слежку как – высокое искусство, сравнимое с театральным действом, поэзией или молекулярной биологией. Они презирают бульдогов, которые считают, что следить за кем-то – это просто топать за ним по пятам, не отрываясь от цели. как собаке держаться поближе к своему хозяину.

Николай Бунин был типичным бульдогом: молодым головорезом из того типа людей, из которых обычно вербуются полицейские или преступники, в зависимости, какая им выпадет доля. Колю доля привела в КГБ: его брат, родом из Грузии, торговал наркотиками, возил товар из Тбилиси в Московский университет. где снабжал им – среди прочих – и сына Ростова Юрия. Коля официально числился шофером, неофициально – телохранителем, и еще более неофициально – полноценный профессиональный убийца.

Именно он и заметил Пирата.

Ростом Николай Бунин был чуть меньше шести футов и очень массивен. Его широкие плечи плотно облегал кожаный пиджак. У него были короткие светлые волосы, водянистые зеленоватые глаза, и его несколько смущал тот факт, что в двадцатипятилетнем возрасте он брился далеко не каждый день.

В ночном клубе на Рю Дик он произвел впечатление довольно привлекательного молодого человека.

Он явился к половине восьмого, вскоре после открытия клуба, всю ночь просидел в углу, попивая водку со льдом, с мрачным выражением лица наблюдая за окружающими. Кое-кто предлагал ему пойти потанцевать, но он на плохом французском посылал куда подальше. Когда он появился тут и на второй вечер, все решили, что он брошенный любовник, который ждет встречи с предметом своего бывшего обожания. Его широкие плечи, кожаная куртка и мрачное выражение лица отпугивали от него геев.

Когда Нат появился в ночном клубе. Ник лишь спокойно посмотрел на него. Ростов вбивал ему в голову, что его задача – лишь точно подчиняться приказам, и по большому счету он был прав: тогда у Ника все шло, как и предполагалось. Ник понаблюдал, как объект сел в одиночестве за столик, заказал пиво, получил свой заказ и выпил его. Похоже, что он тоже кого-то ждет.

Ник подошел к телефону в холле и позвонил в отель.

– Это я. Объект только что появился.

– Отлично, – сказал Ростов. – Что он делает?

– Ждет.

– Хорошо. Он один?

– Да.

– Наблюдай за ним и сразу же звони мне при изменении обстановки.

– Ясно.

– Я посылаю к тебе Петра. Он будет ждать снаружи. Если объект покинет клуб, следуйте за ним, чередуясь с Петром. Араб тоже будет на месте, в машине. У него... минутку... зеленый "Фольксваген".

– О'кей.

– А теперь возвращайся.

Повесив трубку. Ник, не глядя на Дикштейна, вернулся за свой столик.

Через несколько минут в клуб вошел хорошо одетый солидный мужчина сорока с лишним лет. Оглядевшись, он мимо столика Дикштейна направился к бару. Ник заметил, как Дикштейн взял со стола упавший клочок бумаги и сунул его к себе в карман. Проделано это было быстро и незаметно: лишь тот, кто внимательно наблюдал за Дикштейном, мог бы заметить его легкое движение.

Ник снова направился к телефону.

– Пришел педик и что-то сунул ему – похоже, билет, – передал он Ростову.

– Может быть, билет в театр?

– Не знаю.

– Они разговаривали?

– Нет, педик просто обронил билет на стол, проходя мимо. Они даже не глядели друг на друга.

– Отлично. Оставайся на месте. Петр вот-вот будет.

– Подождите. Объект только что вышел в холл. Так... подходит к гардеробу... протягивает билет, вот что это такое – талон на сданную вещь.

– Оставайся на линии и сообщай мне. что происходит, – у Ростова был подчеркнуто спокойный голос.

– Парень в гардеробе дает ему чемоданчик. Он сует ему на чай...

– Это передача материалов. Ясно.

– Объект оставляет клуб.

– Следуй за ним.

– Вырвать у него чемоданчик?

– Нет. Я не хочу, чтобы мы засвечивались, пока не уточним, чем он занимается. Просто выясни, куда он отправляется, и держи его под наблюдением. Валяй!

Стоял ясный летний вечер, и улица была заполнена людьми, направлявшимися в кино, театры или просто прогуливающимися. Оглядевшись. Ник заметил объект на другой стороне улицы, в пятидесяти ярдах от себя. Он пересек улицу и последовал за ним.

Дикштейн шел быстро, глядя прямо перед собой: чемоданчик он нес под мышкой. Ник следовал за ним, отстав на пару кварталов. Если бы Дикштейн оглянулся, он бы заметил на некотором расстоянии за собой человека, который сидел в ночном клубе, и мог догадаться, что за ним следят. Рядом с Ником возник Петр, коснулся его руки и прошел вперед. Поотстав, Ник занял положение, при котором он видел только Петра, но не Дикштейна. Оглянись Дикштейн сейчас, он увидел бы не Ника, а только Петра, лицо которого ему незнакомо.

Еще через полмили на углу рядом с Ником остановился зеленый "Фольксваген". Ясиф Хассан перегнулся с места водителя и открыл дверцу.

– Поступил новый приказ, – сказал он. – Залезай.

Ник занял место в машине, которая, развернувшись, двинулась обратно к ночному клубу на Рю Дик.

– Ты отлично сработал. – похвалил Хассан. Ник пропустил его слова мимо ушей.

– Мы хотим, чтобы ты вернулся в клуб. нашел человека, который принес передачу, и проследил его до дома.

– Это приказ полковника Ростова?

– Да.

– О'кей.

Хассан остановил машину рядом с клубом. Ник вошел в него. Остановившись в дверях, он внимательно обвел взглядом помещение.

Тот человек исчез.

Компьютерная распечатка включала в себя больше ста страниц. Сердце у Дикштейна упало, когда он перелистывал их. Ничего из этих данных не представляло для него интереса.

Вернувшись к первой странице, он снова стал вчитываться в набор данных, полных цифровых и буквенных обозначений. Может быть, это код? Нет этими распечатками ежедневно пользуются десятки работников Евроатома, и они должны быть легко доступны пониманию.

Дикштейн сконцентрировался. На глаза ему попалось обозначение "и 234". Он знал, что так обозначается изотоп урана. Еще одна групп цифр и букв "180КГ" – сто восемьдесят килограммов. "17Ф68", должно быть, дата: семнадцатого февраля этого года. Постепенно строчки распечатанных компьютером букв и цифр стали обретать смысл: он понял, как обозначаются большинство европейских стран, рядом с расстояниями стояли слова "поезд" или "машина", а краткие обозначения "ИНК" или "ЛТД" обозначали компании. Наконец, ему стало ясно, что в первой графе приводятся данные о количестве и типе материалов, во второй – название и адрес получателя и так далее.

Он воспрянул духом. Понимал все больше и больше, чувствуя успех. В распечатке приводились данные о примерно шестидесяти поставках грузов. Выяснилось, что их было три основных типа: большие количества необогащенной урановой руды, поступающие из шахт Южной Африки, Канады и Франции на европейские обогатительные предприятия; топливные элементы – окиси металлического урана или обогащенные смеси, которые отправлялись с перерабатывающих предприятий на реакторы, а также использованные топливные элементы, которые с реакторов шли на переработку и захоронение.

К тому времени, когда он нашел то, что искал, голова у Дикштейна раскалывалась и глаза слезились. На самой последней странице он нашел единственный груз, отмеченный словами "Неядерное использование".

Тот самый физик из Реховота в цветастом галстуке кратко рассказал ему о неядерном использовании урана и его компонентов в фотографии, для окраски тканей, придания определенного цвета стеклу и керамике и как катализаторов в производственных процессах. Конечно, расщепляющиеся материалы всегда могли быть направлены и по прямому назначению как топливо, с какой бы невинной целью они не использовались, так что правила Евроатома относились и к ним. Тем не менее, Дикштейн не без основания прикинул, что на обычном химическом производстве правила безопасности будут не такими уж строгими.

Строка на последней странице говорила о поставке двухсот тонн желтой руды, или необработанной окиси урана, в Бельгию на металлургический завод рядом с голландской границей, где размещались хранилища расщепляющихся материалов. Предприятие, на котором происходила их очистка, принадлежало "Societe Genvialede la Chimie", конгломерату горнодобывающих предприятий со штаб-квартирой в Брюсселе. "SGC" продавало руду немецкому концерну "Ф.А.Педлер" из Висбадена. Педлер же планировал его использовать для "производства урановых смесей, особенно карбида урана, в промышленных количествах". Дикштейн припомнил, что карбид урана является катализатором в производстве синтетического аммиака.

Тем не менее, походило, что Педлер тоже не собирается сам работать с ураном, по крайней мере, на начальной стадии. С особым интересом Дикштейн прочел данные, что предприятие не просило лицензию на самостоятельное производство работ в Висбадене. а разрешение на отправку груза руды в Геную морем. Здесь ей предстояло пройти соответствующую обработку в компании "Ангелуции и Бьянко".

Морем! Дикштейна сразу же осенило: из европейского порта груз может уйти по совсем другому адресу.

Он продолжал читать. Со складов "SGC" груз отправится по железной дороге в доки Антверпена. Тут руда будет перегружена на сухогруз "Копарелли" для доставки в Геную. Короткая переброска из итальянского порта до "Ангелуции и Бьянко" по автотрассе.

Во время путешествия желтая руда – она выглядела как песок, только ярко-желтого цвета – будет погружена в пятьсот шестьдесят 200-литровые бочки с наглухо заваренными крышками. Доставят их в порт одиннадцать многоосных фургонов, в пути итальянский сухогруз не возьмет на борт никакого иного груза, а для последней переброски итальянцам потребуется шесть фургонов.

Но основное внимание Дикштейна привлекал путь по морю: из Ла-Манша через Бискайский залив, вдоль Атлантического побережья Испании, через Гибралтарский пролив и еще тысячи миль по Средиземному морю.

Мало ли что может случиться на таком долгом пути.

Доставка по суше носит непосредственный характер и ее можно держать под постоянным контролем: выходящий в полдень поезд приходит точно к половине девятого следующего утра; машина на автотрассе постоянно находится в поле зрения других автомобилей, включая и полицейские; самолет поддерживает постоянную связь с землей. Но море – непредсказуемая стихия со своими собственными законами, и путешествие может занять и десять дней, и двадцать, по пути могут случиться штормы, ураганы и поломки двигателя, из-за чего придется зайти в непредусмотренный расписанием порт и изменить направление движения. Попробуй захватить самолет, и через час ты окажешься на телеэкранах всего мира; при захвате же судна никто не узнает об этом и через несколько дней. и через неделю, а может быть. и вообще никогда.

Море представляло Пирату массу возможностей.

Дикштейн обдумывал ситуацию с растущим энтузиазмом, предчувствуя решение проблемы. Захватить "Копарелли"... и что потом? Перегрузить груз в трюмы пиратского судна. На "Копарелли", скорее всего, будут и свои краны. Но доставить груз по морю будет довольно нелегко. Дикштейн взглянул на предполагаемую в распечатке дату доставки: ноябрь. Плохо. Их могут застигнуть шторма – в ноябре даже Средиземное море становится неласковым. Что в таком случае? Захватить "Копарелли" в гнать его прямиком в Хайфу? Будет практически невозможно тайно снять груз с судна, какие бы меры предосторожности не принимал Израиль.

Дикштейн глянул на наручные часы. Уже далеко за полночь. Он начал раздеваться, чтобы пойти спать. Ему придется узнать все досконально о "Копарелли": тоннаж, состав команды, нынешнее местонахождение, кому принадлежит судно и, если удастся, схему. Завтра он отправляется в Лондон. Все, что касается судов, можно найти у "Ллойда".

Ему надо выяснить кое-что еще: кто следит за ним по всей Европе? Во Франции, должно быть, работает немалая команда. Сегодня, когда он покинул клуб на Рю Дик, за спиной у него держалась какая-то бандитская рожа. Он подозревал, что за ним увязался хвост, но рожа исчезла – совпадение или же еще одна команда? Зависит от того, принимает ли участие в этих играх Хассан. В Англии ему придется заняться и этими изысканиями.

Сняв трубку, он позвонил портье. Когда тот ответил, он попросил разбудить его в половине восьмого.

Наконец у него определилась цель: "Копарелли". Еще, нет четко разработанного плана действий, но он уже представлял, что делать. Какие бы ему ни встретились трудности, комбинация "неядерного" груза и морского путешествия была очень соблазнительна.

Потушив свет, он закрыл глаза, и перед ним проплыла последняя мысль: "Какой удачный день сегодня..."

Давид Ростов всегда был тем еще ублюдком, думал Ясиф Хассан, и годы его не изменили. "В сущности, вы ничего не понимаете..." – мог он сказать с покровительственной улыбкой; и еще: "Мы не нуждаемся в ваших людях небольшая группа куда лучше"; и еще: "Сидите в машине и не высовывайтесь"; а теперь еще: "Посидите на телефоне, пока я смотаюсь в посольство".

Откровенно говоря, отношение Ростова можно понять. Не потому, конечно, что русские умнее арабов: но КГБ, вне всякого сомнения, крупнее, богаче, сильнее и куда более профессиональная организация, нежели египетская разведка.

Хотя Ростов должен помнить, прикинул Хассан, что именно арабы первыми засекли Дикштейна; этого бы расследования не состоялось, не заметь я его.

Тем не менее, он хотел завоевать уважение Ростова; он мечтал, чтобы русский проникся к нему доверием: вел с ним разговоры о развитии событий, интересовался его мнением. Он докажет Ростову, что он толковый профессиональный агент, не хуже Ника Бунина и Петра Тюрина.

Звякнул телефон. Хассан торопливо снял трубку.

– Алло?

– Другой здесь? – Это был голос Тюрина.

– Вышел. Что случилось?

Тюрин помедлил.

– Когда он вернется?

– Не знаю, – соврал Хассан. – Передайте мне ваше сообщение.

– О'кей. Клиент направился в сторону Цюриха.

– В Цюрих? Продолжайте.

– На такси он доехал до банка, вошел в него и спустился в подвальное помещение. В этом банке есть личные сейфы. Вышел он оттуда с чемоданчиком.

– И потом?

– Направился к торговцу машинами в предместье и купил подержанный "Ягуар", уплатив наличными.

– Понимаю, – Хассан предугадал, что сейчас последует.

– Он направился в Цюрих на машине, выехал на автотрассу Е17 и увеличил скорость до ста сорока миль...

– И вы потеряли его, – докончил Хассан, чувствуя в равной мере удовлетворение и беспокойство.

– У нас такси и посольский "Мерседес".

Хассан представил себе карту Европы. Он мог направиться в Испанию, Францию, Германию, Скандинавию... в другую сторону он мог поехать в Италию или Австрию... Словом, он исчез.

– Хорошо, возвращайтесь на базу. – Он повесил трубку прежде, чем Тюрин спросил, имеет ли он право отдавать приказы.

Он по-прежнему размышлял, что им теперь делать, когда вернулся Ростов.

– Ну, что? – спросил русский.

– Ваши люди потеряли Дикштейна, – скрывая улыбку, поведал Хассан.

Лицо Ростова потемнело.

– Как?

Хассан рассказал ему.

– И что они теперь делают? – спросил Ростов.

– Я предложил им вернуться сюда. И думаю, они уже еду т.

Ростов хмыкнул.

– И я думал, что нам сейчас предпринять, – продолжал Хассан.

– Первым делом снова найти Дикштейна. – Ростов говорил рассеянно, потому что рылся в папке, что-то разыскивая.

– Да, но кроме того?

Ростов повернулся к нему.

– Переходите к делу.

– Думаю, мы должны найти человека и выяснить у него, что он передал Дикштейну.

Ростов выпрямился, размышляя.

– Да, в самом деле, – задумчиво согласился он. Хассан был польщен.

– Мы должны найти его...

– Это вполне возможно, – прервал Ростов. – Если мы на несколько дней возьмем под наблюдение ночной клуб, аэропорт, гостиницу "Альфа" и здание Евроатома.

Хассан смотрел на Ростова, изучая его высокую стройную фигуру, бесстрастное непроницаемое лицо с высоким лбом и коротко стриженными седеющими волосами. Я прав, подумал Хассан, и ему придется признать это.

– Вы правы, – сказал Ростов. – Я должен был подумать об этом.

Глава шестая

Оксфорд менялся куда медленнее, чем населяющие его люди. Можно предугадать происшедшие в нем перемены: он несколько расширился, на улицах стало больше машин и магазинов с невиданным прежде разнообразием витрин, на тротуарах появилось больше прохожих. Но главное, что определяло лицо города, все же осталось: кремовая окраска старинных каменных стен колледжей, высокие проемы арок и проходов, сквозь которые порой можно увидеть на удивление зеленое покрытие газонов и пустынные мощеные внутренние дворики.

Студенческая поросль предстала перед ним совершенно новым поколением. И на Ближнем Востоке, и в Европе Дикштейн привык видеть мужчин с волосами, падающими на уши, с оранжевыми и розовыми шейными косынками, в колоколооб-разных брюках и сапожках на высоких каблуках; конечно же, он не ждал, что встретит облик поколения 1948 года – твидовые пиджаки, грубошерстные брюки, фирменные оксфордские рубашки и галстуки от "Халла". Но он не был готов к тому, что предстало его глазам. Многие ходили просто босиком или в сандалиях на босу ногу. Мужчины и женщины носили брюки, которые, с точки зрения Дикштейна. слишком вульгарно подчеркивали формы. Встретив несколько женщин, чьи груди свободно колыхались под легкой тканью цветных блузок, он пришел к выводу, что лифчики окончательно вышли из моды. Вокруг было обилие синего цвета – не только джинсы, но и рубашки из джинсовой ткани, куртки, юбки и даже плащи. А волосы! Вот что действительно поразило его. У мужчин растительность не только закрывала уши, но порой грива волос спадала до середины спины.

Удивляясь и поражаясь, он прошел через центр города и миновал его пределы. В последний раз он шел по этой дороге двадцать лет назад. Стали возвращаться разные мелочи из времен, которые он провел в колледже: знакомство с удивительными звуками трубы Луи Армстронга; его старания избавиться от неистребимого акцента кокни; удивление, почему все, кроме него, так любят выпивку; стремление набрать книг больше, чем успевал их прочитать, так что стопка фолиантов на его столе постоянно росла.

Он попытался понять, сильно ли его изменили годы. Не очень, подумал он. Тогда он был испуган и искал себе укрытие от мира: теперь такой крепостью для него стал Израиль, но вместо того, чтобы обитать в ней, он вынужден покидать ее и драться, чтобы сберечь свое убежище. Тогда, как, впрочем, и теперь, он придерживался умеренно социалистических взглядов, зная, что общество далеко от идеалов справедливости, но сомневаясь, что его можно улучшить. Становясь старше, он обретал знания и умения, но не мудрость. В сущности, он знает больше, но понимает куда меньше, чем раньше.

Тогда он был в какой-то мере счастлив, решил он. Он знал, кто он такой и что должен делать. Он представлял, какая жизнь его ждет и как он должен будет себя вести в ней: и хотя его взгляды в принципе остались такими же. Как и в 1948 году, теперь он был более уверен в них. Тем не менее, в юные годы Дикштейн надеялся, что к нему еще придет счастье, которое пока ему не встретилось, но по мере того как шли годы его надежда слабела. И эти места болезненно напомнили ему о том. Что прошло. И особенно этот дом.

Он остановился, рассматривая его. Совершенно не изменился: все такая же бело-зеленая окраска стен, садик перед входом, все такие же заросли. Открыв калитку, он прошел по дорожке к парадным дверям и постучал в них.

Надо ли было сюда приходить? Эшфорда могло не быть дома, он мог уже к этому времени скончаться или просто уехать на каникулы. Дикштейну стоило бы первым делом позвонить в университет и проверить. Но если расспрашивать надо было бы осторожно и между делом, так уж лучше рискнуть и потерять немного времени. Кроме того, ему захотелось по прошествии стольких лет посмотреть на старые места.

Дверь открылась, и женщина на пороге спросила:

– Да?

Дикштейн похолодел от потрясения. У него невольно приоткрылся рот. Его качнуло, и он ухватился за стенку, чтобы обрести равновесие. Он не мог скрыть изумления.

Это была она, и ей по-прежнему было двадцать пять лет.

– Эйла...

Она смотрела на странного невысокого человека в дверях. Он выглядел типичным преподавателем с кафедры в своих круглых очках, в старом сером пиджачке и коротко стриженными волосами. В нем не было ничего необычного или странного, когда он предстал на пороге, но, подняв на нее глаза, он буквально посерел.

Нечто подобное уже случилось с ней однажды, когда она шла по Хай-стрит. Почтенный пожилой джентльмен, уставившись на нее, снял шляпу и остановил ее со словами: "Я бы сказал, что мы вроде бы не знакомы, но все же..."

Сейчас явно была та же самая ситуация, и поэтому она тут же поправила:

– Я не Эйла. Я Сузи.

– Сузи!

– Говорят, я выгляжу точно, как моя мать в этом возрасте. Вы, очевидно, знали ее. Не зайдете ли?

Человек стоял на том же месте. Видно, он приходил в себя от удивления, но лицо его по-прежнему заливала бледность.

– Я Нат Дикштейн. – с легкой улыбкой представился он.

– Очень приятно, – ответила Сузи. – Не хотите ли... – И только тут до нее дошли его слова. Настала ее очередь изумляться. – Мистер Дикштейн, едва не завопила она. Сузи повисла у него на шее и расцеловала его.