Текст книги "Трое (Из огня и крови)"

Автор книги: Кен Фоллетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Через полчаса агент вышел один, сел в свою машину и уехал.

Тофик приготовился к ожиданию.

Оно длилось два дня, после чего ему пришел конец. Пока Шульцы вели себя как типичные туристы, и чувствовалось, такое времяпрепровождение их вполне устраивает. В первый же вечер они поужинали в ночном клубе, где их услаждали танцы живота. Следующий день они посвятили пирамидам и Сфинксу; ленч они провели у "Гроппи", а обедали в "Хилтоне" у Нила. Утром третьего дня они поднялись пораньше и взяли такси, которое доставила их в мечеть Ибр Тулан.

Оставив машину у музея Гайера-Андерсона. Тофик последовал за ними. Бегло осмотрев мечеть, пара вышла через ее восточные ворота на Шари аль-Салибах. Они неторопливо прогуливались по ней, разглядывая фонтаны и здания, рассматривая маленькие темные лавочки и женщин, покупавших связки лука и перца у уличных торговцев.

Миновав перекресток, они зашли в чайную. Выйдя из чайной, Шульцы повернули к северу и, миновав Тофика, зашли на уличный базарчик. Здесь Тофику было проще следить за ними. то обгоняя пару, то отставая от нее. Фрау Шульц купила шлепанцы и золотой браслет и слишком много выложила за пачку мяты, которую ей предложил полуголый мальчишка. Тофик настолько обогнал их, что успел выпить маленькую чашку крепкого кофе по-турецки под навесом кафе "Насиф".

На несколько мгновений Шульцев скрыла от Тофика повозка, запряженная мулом, на которой громоздились кувшины из сказки об Али-Бабе, с горловинами заткнутыми комками мятой бумаги. Когда повозка проехала, Тофик увидел, что Шульц прощается с женой и занимает место в потрепанном сером "Мерседесе".

Тофик выругался сквозь зубы.

Дверца машины захлопнулась, и она снялась с места. Фрау Шульц помахала ей вслед. Тофик успел заметить ее номер – это была та машина, за которой он следовал из Гелиополиса, и увидел, что она повернула к западу, после чего направилась влево к Шари Порт-Саид.

Забыв о фрау Шульц, он повернулся и бросился бежать к своей машине. Тяжело дыша и морщась от боли в боку, он шлепнулся на сидение. Включив двигатель, он рванул с места, направляясь через перекресток к Шари Порт-Саид.

Скорее всего, прикинул Тофик, профессор вовсе не избавляется от хвоста. Будь он профессионалом, он бы давно и умело оторвался от Тофика. Нет, он всего лишь предпринял утреннюю прогулку до места встречи. Но Тофик был уверен, что и то. и другое было согласовано с тем же самым агентом.

Они могли направиться куда угодно, но, скорее всего, оставили город в противном случае Шульц просто взял бы такси у Баб Зувейлы – и эта основная дорога вела к западу.

Тофик мчался на предельной скорости. Теперь перед ним не осталось ни одной машины и впереди простиралось лишь прямое, как стрела, серое полотно дороги, по сторонам которой желтели лишь бескрайние пески и синело небо.

Он добрался до пирамид, так и не догнав "Мерседеса". Здесь трасса разветвлялась, уходя к северу до Александрии и к югу в сторону Файюма. С того места, где "Мерседес" подсадил Шульца, вряд ли имело смысл ехать в Александрию, так что Тофик помчался в сторону Файюма.

Когда, наконец, он увидел другую машину, она оказалась у него в хвосте и быстро набирала скорость. Но, поравнявшись с ним, она свернула вправо, в сторону от основной трассы. Тофик нажал на тормоз и развернул "Рено" на перекрестке. Другая машина уже была в миле от него на боковой дороге. Он последовал за ней.

Теперь не могло быть и речи о тренировочном задании, и все профессиональные приемы маскировки не играли тут никакой роли; надо было просто сидеть на хвосте у цели и следовать за ней, не обращая внимания, заметили ли вас или нет, потому что главным было определить, куда она направляется, и если вы не могли справиться с такой задачей, значит, от вас вообще нет толку.

"Мерседес" более быстроходная машина, и его рессоры лучше приспособлены для езды по узкой ухабистой дороге, так что через несколько минут он скрылся из виду. Тофик продолжал ехать дальше, надеясь, что, может быть, они попадутся ему на глаза при остановке или, по крайней мере, свернут, и он поймет, куда они направляются.

Позади осталось шестьдесят миль вглубь пустыни, и он уже начал беспокоиться, хватит ли ему горючего на обратный путь, когда, наконец, он наткнулся у перекрестка на небольшой оазис с деревней. Несколько тощих домашних животных щипали скудную траву у грязноватого водоема. У сбитой на скорую руку хижины, которая исполняла роль "местного кафе, на столе стояли кувшин с печеными бобами и пара бутылок "Фанты". Тофик вылез из машины и обратился к старику, который поливал водой тощие бока буйвола.

– Проезжал ли тут серый "Мерседес"?

Крестьянин равнодушно посмотрел на него, словно тот говорил на чужом языке.

– Видел тут серую машину?

Старик смахнул со лба большую муху и коротко кивнул.

– Когда?

– Сегодня.

На более точный ответ он и не мог надеяться.

– Куда он поехал?

Старик ткнул пальцем на запад, в пустыню.

– Где я могу раздобыть бензин? – спросил Тофик. Старик указал на восток, в направлении Каира. Он сделал все, что было в его силах, решил Тофик. Он устало развернул свой "Рено" и направился обратно в город.

Тофику не нравилась его работа. Когда она была однообразна, он скучал, а когда требовалось напряжение, он пугался. Но ему сказали; что в Каире предстоит очень важная, хотя и опасная работа, что у него все данные, чтобы стать отличным шпионом, и в Израиле не так много евреев из Египта, обладающими такими же качествами, как у него, и если он откажется, другого такого не найти; и, конечно же, он согласился. Он решил рискнуть жизнью не только из-за идеалов. Скорее, им руководили и личные интересы: гибель Израиля означала и его собственную гибель; борясь за Израиль, он дрался и за себя; рисковал жизнью, чтобы спасти свою собственную жизнь. Так что все было логично. И все же он пытался заглянуть вперед – на пять лет? десять? двадцать – когда он будет слишком стар для полевой работы, его отзовут домой, где предоставят ему письменный стол, и он найдет себе симпатичную еврейскую девушку и женится на ней и будет жить в свое удовольствие на той земле, за которую дрался, рискуя жизнью.

Если уж он потерял профессора Шульца, оставалось лишь проследить за его женой.

На следующее утро Тофик отправился на главпочтамт, откуда послал кодированную телеграмму своему дяде в Риме:

"Шульца встречал в аэропорту предполагаемый местный агент. Два дня провел в туристских прогулках. Встретившись с вышеупомянутым агентом, направился в сторону Каттара. Преследование пришлось прекратить. Держу под наблюдением жену".

К девяти он вернулся в Замалек. В одиннадцать тридцать он увидел фрау Шульц на балконе за чашкой кофе, что позволило ему определить, где находятся апартаменты Шульцев.

Профессор Шульц вернулся поздно, во второй половине дня, в том же самом сером "Мерседесе". Он выглядел усталым и слегка помятым, как человек средних лет, которому пришлось совершить дальнее путешествие. Оставив машину, он, не оглядываясь, вошел в дом. Высадив его, агент проехал мимо "Рено", на мгновение остановив свой взгляд на Тофике. Но тот не в силах был что-то предпринять.

Где же был Шульц? Ему потребовалась большая часть дня, чтобы вернуться, прикинул Тофик: он провел в отлучке ночь, полный день и вторую ночь: и к тому же для возвращения ему потребовалась большая половина дня.

К девяти вечера Шульцы снова показались на улице. Чувствовалось, что профессор освежился и оправился. Они были одеты к обеду. Немного пройдясь, они взяли такси.

Тофик принял решение. Он не последует за ними.

Покинув машину, он вошел в сад, окружающий строение. Миновав газон, он нашел наблюдательный пост за кустами, откуда ему была видна через открытую парадную дверь внутренность холла. Бой-нубиец сидел на низкой деревянной скамье, клюя носом.

Через двадцать минут бой снялся со скамейки и исчез где-то на задах дома.

Тофик торопливо миновал холл и бесшумно поднялся по лестнице.

У него были с собой три типа отмычек, но ни одна из них не подошла. В конце концов он просто отжал язычок замка.

Войдя в номер, он тихонько прикрыл за собой дверь.

Апартаменты были высокими и просторными, с выбеленными стенами и мебелью английского колониального стиля. Но производили неприятное впечатление, что тут никто не живет. Номер состоял из большой гостиной, трех спален и кухни. Быстро осмотревшись, Тофик приступил к тщательнейшему обыску.

На ночном столике лежал путеводитель по Каиру на английском, экземпляр "Вога" и репринт лекции об изотопах.

Значит, Шульц в самом деле ученый.

Тофик пробежал пару страниц лекции. Большая часть содержимого оказалась вне пределов его понимания. Шульц, должно быть, высококвалифицированный химик или физик, подумал он. И если он прибыл сюда, чтобы работать над созданием оружия. Тель-Авив хочет знать об этом.

Тофик нашел в ванной одежду, в которой Шульц вернулся из пустыни. В туфлях еще оставался песок, а на отворотах брюк он увидел легкие серые мазки, которые смахивали на споры цемента. В нагрудном кармане мятого пиджака он нашел синий пластиковый футляр, очень тонкий, размерами примерно полтора на полтора дюйма. В нем находился светонепроницаемый конверт из бумаги, которая используется для сохранения фотопленок.

Тофик сунул футляр в карман.

Авиационные ярлычки валялись в мусорной корзинке в маленьком холле. Шульцы обитали в Бостоне, штат Массачусетс, и это, скорее всего, означало, что профессор преподает в Массачусетском технологическом институте или в каком-нибудь университете. Тофик произвел быстрый подсчет. Во время второй мировой войны Шульцу было немного больше двадцати: он вполне мог быть одним из тех специалистов по ракетам, которые перебрались в США после войны.

Или нет. Не обязательно быть наци, чтобы работать на арабов.

Рядом со стаканами валялся линованный блокнот форматом 13 на 17 дюймов: первая его страница была пуста. На блокноте лежал карандаш. Может быть, за коктейлем Шульц делал заметки о своей поездке. Тофик обыскал номер в поисках листика из блокнота.

Он нашел обуглившиеся остатки его на балконе в большой медной пепельнице.

Здесь он сделал все, что было в его силах. Он еще присмотрелся к блокноту в надежде, что карандаш Шульца, делавшего записи, продавил следы на последующей странице. Отодвинувшись от парапета, он прошел по балкону до высоких французских дверей, что вели в гостиную.

Он взялся за ручку двери, как услышал голоса.

Шульцы вернулись.

Тофик стремительно припомнил все, что он делал в номере: спальня, ванная, гостиная, кухня... все, до чего он притрагивался, аккуратно возвращал на место, кроме маленького пластикового футляра. Его-то он должен сохранить. И пусть Шульц припоминает, где он мог его потерять.

Если ему удастся выбраться отсюда незамеченным, им никогда не придет в голову, что в их апартаментах кто-то был.

Он перевалился через парапет и повис, держась на кончиках пальцев. Было так темно, что он не видел землю. Спрыгнув, он легко приземлился и сразу же откатился в сторону.

Оказавшись в машине, он включил двигатель и зажег дальний свет.

Из темноты вынырнули двое мужчин, которые остановились по обе стороны от "Рено".

Кто?..

Он не стал медлить, прикидывая, что ему делать. Он рванул рычаг переключения скоростей на первую и снялся с места. Двое мужчин торопливо отпрыгнули.

Они даже не сделали попытки остановить его. Так для чего они тут оказались? Чтобы убедиться – он сел в машину?..

Нажав на тормоз, он бросил взгляд на заднее сидение, после чего с невыносимой тоской понял, что никогда больше в Иерусалиме не бывать.

Высокий араб в темном костюме улыбался ему, держа под прицелом небольшого револьвера.

– Поезжайте, – сказал он по-арабски, – но не слишком быстро, будьте любезны.

В. Как ваше имя?

О. Тофик эль-Массири.

В. На кого вы работаете?

О. Я студент.

В. Какой сегодня день?

О. Суббота.

В. Кто вы по национальности?

О. Египтянин.

В. Сколько будет двадцать минус семь?

О. Тринадцать.

Цель вышеперечисленных вопросов – правильно откалибровать детектор истины.

В. Вы работаете на ЦРУ.

О. Нет. (Правда.)

В. На немцев?

О. Нет. (Правда.)

В. Значит, на Израиль.

О. Нет. (Ложь.)

В. Вы действительно студент?

О. Да. (Ложь.)

В. Расскажите мне о ваших занятиях.

О. Я занимаюсь химией в Каирском университете. (Правда.) Я интересуюсь полимерами. (Правда.) Я хочу стать инженером-нефтехимиком. (Ложь.)

В. Что такое полимеры?

О. Сложные органические соединения с длинными молекулярными цепочками, например – полиэтилен. (Правда.)

В.. Как ваше имя?

О. Я говорил вам. Тофик эль-Массири. (Ложь.)

В. Датчики на голове и груди фиксируют ваш пульс, ускорение биения сердца, уровень дыхания и потоотделения. Когда вы говорите неправду, вас выдает обмен веществ – дыхание ускоряется, вы обильно потеете и так далее. Этот аппарат, предоставленный нам русскими друзьями, безошибочно сообщает мне, когда вы врете. Кроме того, мне довелось узнать, что Тофик эль-Массири мертв. Так кто вы?

О. (Нет ответа.)

В: Провод, который вдет к вашему пенису – часть другой машины. Он связан вот с этой кнопкой. Когда я нажимаю ее...

О. (Крик.)

В. ...по проводу идет ток, который потрясает вас. Мы можем опустить вам ноги в ведро с водой, чтобы усилить эффективность действия аппарата. Так как ваше имя?

О. Авраам Эмбаш.

Действие аппарата электрошока мешает функционированию детектора лжи.

В. Хотите сигарету?

О. Спасибо.

В. Можете мне верить или нет, но я ненавижу эту работу. Беда в том, что люди, которым она нравится, никогда не приносят никакого толка – вы же понимаете, что тут требуется тонкость восприятия. А я достаточно чувствительный человек... и не могу видеть, как люди страдают. А вы?

О. (Нет ответа.)

В. Вы теперь обдумываете способы, чтобы противостоять мне. Можете не утруждаться. Против современной техники нет защиты... когда мы беседуем с вами. Так как ваше имя?

О. Авраам Эмбаш. (Правда.)

В. Кто вас контролирует?

О. Я не понимаю, о чем вы говорите. (Ложь.)

В. Это Бош?

О. Нет, Фридман. (Оценка сомнительная.)

В. Это Бош.

О. Да. (Ложь.)

В. Нет, это не Бош. Кранц.

О.: О'кей, пусть Кранц – как вам угодно. (Правда.)

В.: Как вы поддерживали контакт?

О.: У меня был радиопередатчик. (Ложь.)

В.: Вы говорите неправду.

О.: (Крик.)

В.: Как вы поддерживали контакт?

О.: Потайной "почтовый ящик" в предместье.

В.: Так как поддерживали контакт?

О.: Потайной... (Крик.)

В.: Али! Он дергает ногами – очень сильные судороги. Привяжи его покрепче, чтобы он не высвободился. И возьми ведро, налей в него побольше воды. (Пауза.) Так, он пришел в себя. Можешь идти. Вы слышите меня, Тофик?

О. (Неразборчиво.)

В. Как ваше имя?

О. (Нет ответа.)

В. Придется слегка встряхнуть вас. чтобы помочь...

О. (Крик.)

В. ...вам прийти в себя.

О. Авраам Эмбаш.

В. Какой сегодня день?

О. Суббота.

В. Что вы ели на завтрак?

О. Бобы.

В. Сколько будет двадцать минус семь?

О. Тринадцать.

В. Кто вы по профессии?

О. Я студент, нет, прошу вас, пожалуйста, я шпион, да, я шпион прошу вас не трогайте кнопку прошу вас о господи о господи...

В. Как вы поддерживали контакт?

О. Кодированными телеграммами.

В. Закурите. Вот так... о, похоже, она не держится у вас в губах... разрешите мне помочь вам... вот так.

О. Благодарю вас.

В. Попробуйте успокоиться. И поймите, когда вы говорите правду, боли больше не будет. (Пауза.) Так вы себя лучше чувствуете?

О. Да.

В. Как и я. А теперь расскажите мне о профессоре Шульце. Почему вы следили за ним?

О. Я получил приказ. (Правда.)

В. Из Тель-Авива?

О. Да. (Правда.)

В. От кого именно в Тель-Авиве?

О. Я не знаю. (Оценка сомнительна.)

В. Но вы можете предположить.

О. От Боша. (Оценка сомнительна.)

В. Или от Кранца?

О. Может быть. (Правда.)

В. Кранц хороший человек. На него можно положиться. Как поживает его жена?

О. Очень хорошо, и я... (Крик.)

В. Его жена умерла в 1958 году. Почему вы вынуждаете меня причинять вам боль? Чем занимался Шульц?

О. Два дня осматривал окрестности, а потом исчез в пустыне на сером "Мерседесе".

В. И вы вломились в его апартаменты.

О. Да. (Правда.)

В. И что вы выяснили?

О. Что он ученый. (Правда.)

В. И еще?

О. Что он американец. (Правда.) И это все. (Правда.)

В. Кто был инструктор, готовивший вас?

О. Эртл. (Оценка неопределенная.)

В. Хотя это его ненастоящее имя.

О. Не знаю. (Ложь.) Нет! Не трогайте кнопку дайте мне подумать всего лишь минутку я припоминаю кто-то говорил что его настоящее имя Маннер. (Правда.)

В. Ах, Маннер. Какой позор. Насколько он старомоден. Он все еще верит, что может готовить агентов, которые смогут вынести допрос. Это его ошибка, которая заставила вас так страдать, и вы должны это понимать. А что вы можете сказать о своих коллегах? Кто их готовил?

О. Я никогда не знал их подлинных имен. (Ложь.)

В. В самом деле?

О. (Крик.)

В. Подлинных имен?

О. Не всех из них...

В. Назовите мне те, которые вы помните.

О. (Нет ответа.) (Крик.) Пленник потерял сознание. (Пауза.)

В. Как ваше имя?

О. М-м-м... Тофик. (Крик.)

В. Что вы ели на завтрак?

О. Не знаю.

В. Сколько будет двадцать минус семь?

О. Двадцать семь.

В. Что вы рассказали Кранцу о профессоре Шульце?

О. Осмотр окрестностей... Западная пустыня... слежка прекращена.

В.: Кто вас готовил?

О. (Нет ответа.)

В. Кто вас готовил. С кем вы готовились?

О. (Нет ответа.) (Крик.)

В. С кем вы готовились?

О. О, я спускаюсь в сумрачную долину смерти...

В. С кем вы готовились?

О. (Крик.)

Пленник скончался.

Когда Каваш попросил его о встрече, Пьер Борг отправился на нее. Ни время, ни место они не обговаривали: послание Каваша просто просило о встрече, и Борг не сомневался, что он окажется на месте. Каваш был лучшим двойным агентом, который когда-либо был у Борга, и этим все сказано.

В ожидании Каваша глава Моссада стоял в конце платформы Бакерлоу на Оксфордской линии, читая объявления о курсе лекций по теософии. Он не имел представления, почему араб выбрал для этой встречи Лондон; не имел представления, как он объяснит своим хозяевам, что ему нужно в этом городе; он даже не понимал, почему Каваш стал предателем. Но этот человек помог израильтянам выиграть все войны и избежать очередной, и Борг нуждался в нем.

Он посмотрел вдоль платформы и увидел большую смуглую голову с крупным тонким носом, приближающуюся к нему. Ему казалось, он знает, почему Каваш хочет переговорить с ним. И он надеялся, что его догадка окажется верной.

Борга очень беспокоила история с Шульцем. Она началась как рутинная слежка, рядовое задание молодому агенту в Каире: влиятельный американский физик почему-то решил совершить поездку в Каир. Первый тревожный сигнал прозвучал, когда Тофик упустил Шульца. Борг решил уделить ситуации более пристальное внимание. Свободный журналист в Милане, который порой выполнял кое-какие задания немецкой разведки, установил, что за билет Шульцев расплатилась жена одного из египетских дипломатов в Риме. Затем ЦРУ в привычном порядке передало Моссаду серию снимков со спутников района вокруг Каттара, где просматривались следы каких-то конструкций. И Борг вспомнил сообщение Тофика, что Шульц исчез где-то по направлению к Каттару.

Что-то там происходило, и он не знал, что именно, от чего не мог не испытывать беспокойства.

Впрочем, он беспокоился постоянно. Если не из-за египтян, то из-за сирийцев; если не из-за сирийцев, то из-за федаинов; если предметом беспокойства были не столько враги, сколько друзья, то он решал вопрос, сколько времени они еще будут числить себя друзьями. У него вообще была беспокойная работа.

А теперь еще прервалась связь с Тофиком, и это было самым тревожным признаком.

Может быть, кое-что прояснит Каваш.

– Спасибо, что пришли, – кивнул араб. Он всегда произносил эти слова при встрече.

Борг не обратил на них внимания: он никогда не знал, как реагировать, когда его благодарили.

– Какие новости? – с ходу спросил он.

– В пятницу в Каире мне пришлось заниматься одним молодым человеком.

– Вам пришлось?

– Военная разведка поставляет телохранителей для "очень важных лиц", и они заметили, что мальчишка следит за одним из них. У военных в городе нет оперативного персонала, так что они попросили мой департамент взять его.

– Черт побери, – с искренним чувством ругнулся Борг. – И что с ним произошло?

– Я должен был поступить с ним в соответствии с предписанием, печально сказал Каваш. – Мальчик был подвергнут допросу и погиб. Его имя Авраам Эмбаш. но он работал под именем Тофик эль-Массири.

Борг нахмурился.

– Он сообщил свое подлинное имя?

– Он мертв, Пьер.

Борг раздраженно мотнул головой: Каваш вечно тыкает пальцем в какие-то личностные аспекты.

– Почему он выдал вам свое имя?

– Мы пустили в ход русское оборудование – детектор лжи, соединенный с электрошоковой установкой. И вы не готовили их к испытаниям на таком агрегате.

Борг коротко хмыкнул:

– Расскажи мы им о нем, у нас не осталось бы ни одного рекрута. Что еще он выдал?

– Ничего, чего бы мы не знали. Он мог, но я успел убить его.

– Вы убили его?

– Я положил конец допросу, чтобы он не сказал чего-либо важного. Все вопросы и ответы записываются на пленку, а потом перепечатываются. Этому мы научились у русских. – В его карих глазах застыла неизбывная печаль. Почему... вы предпочли бы, чтобы я поручил кому-то другому убить вашего мальчика?

Борг отвел взгляд. Он не мог позволить, чтобы разговор обрел столь сентиментальный характер.

– Что ему удалось выяснить относительно Шульца?

– Агент доставил профессора в Западную пустыню.

– Это я знаю, но для чего?

– Я не знаю.

– Вы должны знать, вы же египетская разведка! – Борг подавил приступ раздражения. Дай человеку действовать по своему собственному разумению: если у него есть какая-то информация, он ее так и так изложит.

– Я не знаю, чем они там занимаются, потому что выделена специальная группа для их обеспечения, – сказал Каваш. – И мои департамент не в курсе дела.

– Есть какие-то идеи, почему так произошло? Араб пожал плечами.

– Я бы сказал, что они не хотят информировать русских. А пока Москва получает все, что идет через нас.

– Это все, что Тофик узнал? – Борг не смог скрыть разочарования.

Внезапно в мягком голосе араба прозвучали нотки гнева.

– Этот мальчик умер за вас.

– Я поблагодарю его, когда мы встретимся на небесах. Но надеюсь, он погиб не напрасно?

– Вот это ему удалось раздобыть в апартаментах Шульца. – Каваш вытащил из внутреннего кармана и показал Боргу маленький квадратный футляр синего пластика.

– Откуда вы знаете, где он раздобыл его?

– На нем обнаружены отпечатки пальцев Шульца. А мы арестовали Тофика сразу же после его вторжения в номер профессора.

Борг открыл футляр и коснулся пальцами светонепроницаемой бумаги. Конверт не был заклеен. Он вынул из него фотонегатив.

– Мы вскрыли конверт и проявили пленку. Она пуста.

С глубоким чувством облегчения Борг сложил футляр и сунул его в карман. Теперь все обрело смысл: теперь он все понял: теперь он знал, что делать. Подошел поезд.

– Вы хотите сесть на него? – спросил он. Каваш, слегка нахмурившись, кивнул в знак согласия и двинулся к поезду. Поднявшись, он остановился в дверях.

– Черт побери, я так и не понял, что в этом футляре, – признался Каваш.

"Пусть я тебе и не нравлюсь, – подумал Борг, – но считаю, что ты просто великолепен". Он слегка улыбнулся арабу, когда двери поезда стали сдвигаться.

– А я понял.

Глава вторая

Американочка втрескалась в Ната Дикштейна по уши. Они работали бок о бок в густом винограднике, мотыжа землю и выпалывая сорняки, и легкий ветерок с Галилейского моря овевал их разгоряченные тела. Дикштейн стянул рубашку и, оставшись только в шортах и сандалиях, впитывал в себя солнце с тем наслаждением, на которое способны только горожане.

Он был худ и тонкокостен, со впалой грудью и шишковатыми коленями и локтями. Карен поглядывала на него, когда Дикштейн останавливался перевести дыхание, что порой позволял себе, хотя, казалось, в отдыхе он совершенно не нуждался. Упругие мускулы так и переливались под его смуглой, испещренной шрамами кожей. Она была чувственной женщиной, и ей страшно хотелось прикоснуться к ним пальцами и спросить, где он ими обзавелся.

Иногда он поднимал на нее глаза и ловил ее взгляд, после чего, не смущаясь, ответно улыбался, продолжая работать. Правильные черты его лица оставались бесстрастными. У него были темные глаза за круглыми стеклами дешевых очков, которые нравились поколению Карен, потому что такие носил Джон Леннон. Волосы у него тоже были темные и короткие.

Карен предпочла бы, чтобы они были подлиннее. Когда он усмехался уголком рта, то казался моложе; хотя так и так трудно определить, сколько ему на самом деле. Сила и энергия у него как у молодого, но на предплечье у него синела татуировка концлагеря, из чего она решила, что ему не может быть меньше сорока лет.

Он прибыл в кибуц вскоре после Карен, летом 1967 года. Она со своими дезодорантами, противозачаточными пилюлями явилась в поисках места, где может жить в соответствии с идеалами хиппи, не напрягаясь двадцать четыре часа в сутки. Его же доставили сюда в машине скорой помощи. Она предположила, что он был ранен в Шестидневной войне, и остальные кибуцники неопределенно согласились, что, скорее всего, так оно и есть.

Но его принимали гораздо теплее, чем ее. Приняли ее дружелюбно, но с некоторой сдержанностью: ее философия могла принести сюда опасные осложнения. Ната же Дикштейна приняли как давно потерянного и вернувшегося сына. Все толпились вокруг него, наперебой закармливая его, и отворачивались от его ран со слезами на глазах.

Если Дикштейн – их сын, то Эстер – их мать. Она была самым старым членом кибуца. Карен как-то сказала: "Она выглядит как мать Голды Мейр", на это ей кто-то ответил:

"Скорее, как отец Голды Мейр", что было встречено дружным смехом. Она ходила с клюкой и. хромая по поселку, давала всем непрошенные советы, некоторые, впрочем, были довольно мудрыми. Она оберегала больничную палату Дикштейна, отгоняя голосистых ребятишек, махая на них палкой и угрожая страшными карами, о которых даже дети знали, что они никогда не сбудутся.

Дикштейн оправился очень скоро. Через несколько дней он уже сидел на солнышке, чистил овощи для кухни и обменивался шуточками с малышней. Через две недели он уже вышел работать в поле, и скоро стал трудиться с отдачей большей, чем у молодых.

Прошлое его было смутно и туманно, но Эстер рассказала Карен историю его появления в Израиле во время Войны за Независимость.

– Их было восемь или девять, некоторые из университета, а другие простые рабочие парни из Ист-Энда. Если у них и были какие-то деньги, они их спустили, еще не добравшись до Франции. На попутных машинах они доехали до Парижа, а там сели на грузовой поезд до Марселя. Оттуда они проделали большую часть пути до Италии. Затем они украли грузовик, бывший фургон немецкой армии, "Мерседес", и покатили с ветерком по Италии. – Лицо Эстер расплылось в улыбке, и Карен подумала, что она бы с удовольствием проделала этот путь вместе с ними.

– Во время войны Дикштейн был в Сицилии, и. похоже, там он познакомился с мафией. У них была куча оружия, оставшегося после войны. Дикштейн хотел приобрести его для Израиля, но у него не было денег. Тогда он убедил сицилийцев продать полный корабль с автоматами арабским покупателям, а потом сообщил евреям, где должна состояться передача груза.

Они поняли, на что он способен, и приняли его. Сделка была заключена, сицилийцы получили свои деньги, а затем Дикштейн с друзьями угнали судно и приплыли на нем в Израиль!

Карен от души засмеялась, сидя под тенистым фиговым деревом в окружении козочек, которые боязливо смотрели на нее.

– Подожди, – остановила ее Эстер, – ты еще не слышала концовки. Кое-кто из университетских мальчиков еще ходил под парусами на яхте, а несколько других были докерами – вот и все, что они знали о море, а им предстояло своими силами перегнать судно в пять тысяч тони водоизмещением. О навигации они знали лишь самое главное: на судне есть компас, и оно движется по картам. Дикштейн зарылся в книги, выясняя, как включить двигатель, но потом он рассказал, что в книгах не говорилось, как выключить его. Так они и влетели в Хайфу, вопя, размахивая руками и кидая в воздух шапки, как университетская футбольная команда, – и врезались прямо в пристань.

– Их, конечно, тут же простили – оружие в то время было более ценно, чем золото, в буквальном смысле слова. Вот тогда-то и прозвали Дикштейна "Пиратом".

Он меньше всего походил на пирата, работая на винограднике в старых шортах, потрепанных сандалиях и в очках, думала Карен. И в то же время ей очень хотелось соблазнить его, но она никак не могла придумать, как это сделать. Он нравился ей, и она старательно давала ему понять, что согласна. Но он не сделал ни одного движения ей навстречу. Может, он считал ее слишком молодой и невинной. Или, может, он вообще не интересовался женщинами.

Размышления Карен были прерваны его голосом.

– Думаю, мы уже кончили. Она глянула на солнце: в самом деле пора уходить.

– Вы сделали вдвое больше меня.

– Я привык к этой работе. Я провел здесь, приезжая и уезжая, двадцать лет. Так что тело приспособилось к этому труду.

Когда они приближались к поселку, небо стало желто-пурпурным.

– А чем еще вы занимались... когда вас тут не было? – спросила Карен.

– Ну... отравлял колодцы, похищал христианских младенцев.

Карен засмеялась.

– Насколько эта жизнь напоминает вам Калифорнию? – перевел разговор на нее Дикштейн.

– Здесь восхитительно. Здесь приходится столько работать, что женщина в самом деле чувствует себя наравне с мужчиной.

– Похоже, вас волнует эта тема.

– Вы никогда не высказывались по этому поводу.

– Послушайте, я думаю, что вы правы; но для людей куда лучше дарить свою свободу, чем брать ее.

– Это звучит, – бросила Карен, – искусным извинением, когда вообще ничего не хочешь делать.

Дикштейн рассмеялся.

Входя в поселение, они прошли мимо молодого человека на муле, который с ружьем поперек седла ехал патрулировать границы поселения. Обстрелы с Голанских высот, конечно, прекратились, и детям не приходилось больше спать в подвалах, но кибуцники продолжали патрулировать. Нес свою вахту и Дикштейн.

– Я пойду почитать Мотти, – сказал Дикштейн.

– Могу я с тобой?

– Почему бы и нет? – Дикштейн посмотрел на часы. – У нас еще есть время помыться. Заходи ко мне в комнату минут через пять.

Они расстались, и Карен направилась в душ. Кибуц – прекрасное место для сирот, думала она, стягивая одежду. Родители Мотти погибли – отец во время атаки Голанских высот в ходе последней войны, мать же была убита за год до того во время нападения федаинов. Оба были близкими друзьями Дикштейна. Конечно, для ребенка их гибель явилась трагедией; но он продолжал спать в той же комнате, есть в той же столовой и вокруг него было не меньше сотни взрослых, которые любили его и заботились о нем – он не был вверен попечению брезгливой тетки или престарелых дедушки и бабушки или, что было бы хуже всего, сиротского приюта. И у него был Дикштейн.