Текст книги "Трое (Из огня и крови)"

Автор книги: Кен Фоллетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Он навлекает позор на семью своей дурацкой музыкой.

И тут Юрий опять грязно обозвал мать.

Ростов бросил дипломат, сделал шаг вперед и ударил мальчишку по лицу.

От силы удара Юрий отлетел назад, и его щека зарделась от боли и унижения. Сын такой же высокий, как и отец, и шире в плечах, и с тех пор как сын из мальчишки стал юношей Ростов никогда не бил его. Юрий кинулся к нему и если бы его кулак попал в цель, то сбил бы Ростова с ног. Инстинктивным движением, выработанным годами тренировок. Ростов уклонился в сторону и спокойно уложил Юрия на пол.

– Вон из дома, – тихо сказал он. – Вернешься, когда будешь готов извиниться перед матерью. Юрий вскочил на ноги.

– Никогда! – выкрикнул он. И выбежал, хлопнув дверью. Повесив плащ и шляпу. Ростов сел за кухонный стол. Сломанную гитару он осторожно положил на пол. Мария налила чай и подала ему: руки у него тряслись, когда он взял чашку. Наконец, он спросил:

– Что тут, в конце концов, произошло? – Владимир провалился на экзамене.

– Владимир? Какое отношение он имеет к гитаре Юрия? Что за экзамен?

– В физматшколу. Он не прошел. Ростов тупо смотрел на нее.

– Я была так расстроена, а Юрка смеялся... ты знаешь, он слегка ревнует к младшему брату – а затем стал играть эту западную музыку, и я подумала, дело не в том, что Владимир недостаточно толковый... дело в том, что у его семьи не хватает влияния, может быть, нас сочли недостойными из-за Юрки, из-за его взглядов, его музыки, я понимала, что это глупо, но, разозлившись, я сломала его гитару.

Ростов больше не слушал ее. Владимир не прошел? Невероятно. Мальчик умнее своих учителей, на несколько голов выше требований обыкновенной школы, они не могли завалить его. Физматшкола была учебным заведением для особо одаренных детей. Кроме того, мальчик сказал, что экзамены не представляют трудностей, он был уверен в успехе на сто процентов, и он всегда знал, как сдает экзамены.

– Где он? – спросил Ростов у жены.

– В своей комнате.

Пройдя по коридору. Ростов постучал в дверь спальни. Никто не ответил. Он вошел в комнату. Владимир сидел на кровати, уставившись в стенку, лицо у него покраснело и опухло от слез.

– Как, по-твоему, ты сдал? – спросил Ростов. Владимир поднял глаза на отца, и на лице его читалось детское непонимание всего случившегося.

– На сто процентов, – сказал он, протягивая несколько листов бумаги. Я помню все вопросы. И помню свои ответы. Я проверил все дважды: без ошибок. И я сдал за пять минут до окончания срока.

Ростов повернулся уходить.

– Ты мне не веришь?

– Конечно, верю, – ответил Ростов. Он направился в гостиную, где стоял телефонный аппарат. Набрал номер школы. Завуч по-прежнему был на работе.

– Владимир полностью ответил на все вопросы, – сказал Ростов.

У завуча был мягкий извиняющийся голос.

– Прошу прощения, товарищ полковник. Сюда стремятся попасть много весьма талантливых юношей...

– И все они стопроцентно выдерживают испытания?

– Боюсь, что не могу разглашать...

– Вы знаете, кто я такой, – коротко сказал Ростов. – И вы знаете, что я могу и сам все выяснить.

– Товарищ полковник, я уважаю вас и хотел бы, чтобы ваш сын учился в нашей школе. Прошу вас, не причиняйте себе неприятностей, поднимая шум вокруг этой ситуации. Если ваш сын будет поступать в будущем году, у него отличные шансы попасть в нашу школу.

Люди, как правило, не предупреждают полковника КГБ, что он может причинить себе неприятности. Ростов начал догадываться в чем дело.

– Но он в самом деле получил круглые...

– Многие абитуриенты также получили круглые пятерки по письменным работам...

– Благодарю вас, – Ростов все понял и повесил трубку. Так. Кто-то дернул за соответствующие ниточки. И менее талантливые дети попали в эту школу, потому что их папы пользуются большим влиянием. Ростов сдержал приступ гнева. Не стоит злиться на систему, сказал он себе: постарайся использовать ее.

И у него были кое-какие ниточки, за которые он мог бы дернуть.

Сняв трубку, он позвонил своему шефу Феликсу Воронцову домой. Феликс дал ему понять, что он несколько удивлен, но Ростов не обратил на это внимание.

– Слушай, Феликс, мой сын не прошел в физматшколу.

– Сочувствую. Но ведь не могут же все туда попасть. Это был не тот ответ, который он ожидал услышать. Наконец, Ростов обратил внимание на тон Воронцова.

– Что ты имеешь в виду?

– Моего сына приняли.

Несколько мгновений Ростов молчал. Он даже не знал, что сын Феликса тоже подавал заявление. Мальчик, конечно, не глуп, но Владимир на две головы умнее его. Ростов собрался.

– Тогда разреши мне первым поздравить тебя.

– Спасибо, – сдержанно поблагодарил Феликс. – Кстати, с каким делом ты звонишь?

– Ну... в общем-то я не хотел мешать вашему празднику. Дело может подождать и до завтра.

– Ладно. Пока.

Ростов осторожно поставил телефон на пол. Если сын какого-то политикана или бюрократа может попасть в такую школу лишь потому, что кто-то где-то нажал на кнопки. Ростов с этим не смирится: на каждого есть досье, и в них полно грязи. Единственные, к кому он не мог подобраться, были офицеры КГБ, старше его по рангу и положению. Так что у него нет путей справиться с неудачей этого года.

Значит, Владимир будет поступать в следующем году. И снова может случиться то же самое. Но к этому времени он уже обретет такое положение, что Воронцовы и иже с ними не смогут отодвинуть его в сторону. В будущем году все будет выглядеть по-другому. Первым делом, для начала, он заглянет в досье этого завуча. У него будет полный список абитуриентов, и он назубок будет знать всех, кто может представлять какую-то угрозу. Он поставит на прослушивание телефоны и будет перлюстрировать почту, но выяснит, кто и как давит на приемную комиссию.

Но, главное, он должен обрести неколебимое и прочное положение. И теперь он понял, что предположения, как будет развиваться его карьера, оказались ошибочными. Если она пойдет этим путем, звезда его быстро закатится.

Надо приводить в действие тот замысел, который он старательно разрабатывал в течение последних двух-трех лет.

Немного погодя вошла Мария и молча села рядом с ним. Она принесла ему на подносе поесть и спросила, хочет ли он смотреть телевизор. Он покачал головой и отставил еду в сторону. И немного Погодя она тихо пошла спать.

Юрий пришел ближе к полуночи, слегка выпившим. Войдя в гостиную, он включил свет и удивился, увидев сидящего тут отца. Он испуганно сделал шаг назад.

Встав, Ростов смотрел на своего старшего сына, вспоминая, какие страдания терзали его самого в годы отрочества, когда он маялся приступами неопределенного гнева, и ему казалось, что он четко различает, что хорошо и что плохо, как резко он испытывал унижение и как медленно к нему приходили знания.

– Юра, – сказал он, – я хотел бы извиниться за то, что ударил тебя.

Юрий разразился слезами.

Ростов обнял его за широкие плечи и проводил сына в его комнату.

– Мы оба были неправы, ты и я, – продолжил он. – И твоя мать. Скоро я снова уезжаю за границу и привезу тебе новую гитару.

Он хотел было поцеловать сына, но, поскольку у них был принят западный стиль общения, побоялся сделать это. Мягким толчком он отправил его в спальню и прикрыл за ним дверь.

Вернувшись в гостиную, он понял, что за последние несколько минут план обрел у него в мозгу четкие очертания. Он снова уселся в кресле, на этот раз с мягким карандашом в руках и листом бумаги и стал набрасывать текст памятной записки.

"КОМУ. Председателю Комитета Государственной Безопасности.

ОТ КОГО. Начальника отдела европейского отделения. КОПИЯ: Руководителю европейского отделения. ДАТА: 24 мая 1968 года.

Товарищ Андропов:

Руководитель моего отделения, Феликс Воронцов, отсутствует сегодня, и я считаю, что нижеследующий материал носит слишком спешный характер, чтобы дожидаться его появления.

Некий агент в Люксембурге сообщил о появлении там израильского оперативника Натаниела ("Ната") Давида Джонатана Дикштейна. он же Эдвард ("Эд") Роджерс, известного под именем Пират.

Дикштейн родился в Степни, Ист-Лондон, в 1925 году, сын мелкого лавочника. Отец его умер в 1938 году, а мать в 1951-м. Дикштейн вступил в английскую армию в 1943 году. воевал в Италии, получил звание сержанта и попал в плен под Ла Молиной. После войны он поступил в Оксфордский университет для изучения семитских языков. В 1948 году он, не закончив курса обучения, оставил Оксфорд и эмигрировал в Палестину, где почти сразу же стал работать на Моссад.

На первых порах он был связан с похищением и тайными закупками оружия для сионистского государства. В пятидесятых годах он возглавил операцию против палестинских борцов за свободу, поддерживаемых Египтом, которые базировались в секторе Газа, и лично подложил бомбу, которой был убит командир Али. В конце пятидесятых годов и в начале шестидесятых он – один из ведущих участников групп убийц, которые искали беглых нацистов. Он направлял действия террористов против немецких ученых-ракетчиков, которые работали на Египет в 1963 – 1964 гг.

В его досье под рубрикой "Слабости" читаем: "Таковые неизвестны". Похоже, что у него вообще нет семьи ни в Палестине, ни в другом месте. Он не интересуется ни алкоголем, ни наркотиками, ни азартными играми. У него нет никаких романтических связей, и в досье высказывается предположение, что сексуальная холодность является результатом медицинских экспериментов, которые проводили с ним в концлагере нацистские ученые.

Я лично близко знаю Дикштейна по годам совместной учебы в 1947 – 1948 гг., когда мы оба были студентами Оксфордского университета. Я лично играл с ним в шахматы. Я был инициатором подбора досье на него. С особым интересом я отслеживал его карьеру. И теперь выяснилось, что он действует на территории, которой я занимался более двадцати лет. И я сомневаюсь, что среди 110000 сотрудников нашего Комитета есть человек, кто был бы подготовлен лучше меня для противостояния этому, в самом деле, выдающемуся сионистскому оперативнику.

Исходя из вышесказанного, я хотел бы получить ваше одобрение на действия, имеющие целью выяснить суть миссии Дикштейна, и в случае необходимости остановить его.

Подпись (Давид Ростов)"

"КОМУ: Начальнику отдела европейского отделения. ОТ КОГО. Председателя Комитета Государственной Безопасности.

КОПИЯ. Руководителю европейского отделения. ДАТА: 24 мая 1968 года.

Товарищ Ростов:

Ваше предложение одобряется.

Подпись (Юрий Андропов)"

"КОМУ: Председателю Комитета Государственной Безопасности.

ОТ КОГО. Руководителя европейского отделения. КОПИЯ. Заместителю начальника европейского отделения. ДАТА: 26 мая 1968.

Товарищ Андропов:

Я получил обмен документами, который состоялся между вами и моим заместителем, Давидом Ростовым, во время моей краткой недавней отлучки по государственным делам в Новосибирск.

Естественно, я от всей души согласен с мнением товарища Ростова и вашим одобрением его, хотя считаю, что для такой спешки нет убедительных причин.

Как полевой агент Ростов, конечно, не может видеть вещи в столь широкой перспективе, как его руководство, и в данной ситуации есть один аспект, который он не ног представить вашему вниманию.

Дальнейшее расследование деятельности Дикштейна в настоящий момент проводится нашими египетскими союзниками и подлежит исключительно их юрисдикции. В силу политических причин я не рекомендовал бы безрассудно отодвигать их в сторону, как, по мнению товарища Ростова, мы должны были бы действовать. В лучшем случае можно предложить им наше содействие.

Исходя из вышесказанного, нет необходимости уточнять, что, поскольку тут будет иметь место международное сотрудничество между разведслужбами, оно должно осуществляться на уровне руководителя отделения, а не на уровне его заместителя.

Подпись (Феликс Воронцов)"

"КОМУ: Руководителю европейского отделения. ОТ КОГО. Управление Председателя Комитета Государственной Безопасности.

КОПИЯ: Заместителю начальника европейского отделения. ДАТА: 28 мая 1968 года.

Товарищ Воронцов:

Товарищ Андропов поручил мне ответить на вашу памятную записку от 26 мая сего года.

Он согласен с вашей мыслью, что необходимо принимать во внимание и политический аспект схемы, предложенной Ростовым, но не согласен целиком отдавать инициативу в руки египтян, когда мы будем только "сотрудничать". Я только что переговорил с нашими союзниками в Каире, и они выразили согласие, чтобы Ростов взял на себя руководство группой по разработке Дикштейна на условии, что один из агентов будет полноправным членом группы.

Подпись (Максим Буков, личный помощник Председателя)"

Приписка карандашом:

"Феликс. Не приставай ко мне с этим делом, пока оно не даст результатов. И не спускай глаз с Ростова – он метит на твое место, и если ты погоришь, оно ему достанется.

Юрий".

"КОМУ: Заместителю начальника европейского отделения. ОТ КОГО. Управление Председателя Комитета Государственной Безопасности.

КОПИЯ. Руководителю европейского отделения. ДАТА: 29 мая 1968 года.

Товарищ Ростов:

Каир выделил агента, который будет работать в вашей группе по расследованию деятельности Дикштейна. Он тот самый, который первый заметил Дикштейна в Люксембурге. Его имя Ясиф Хассан.

Подпись (Максим Буков, личный помощник Председателя)"

Когда он читал лекции будущим агентам, Пьер Борг говорил: "Звоните. Всегда держите связь. И не только, когда вам что-то нужно, но, если возможно, каждый день. Мы должны знать, что вы делаете – и у нас может быть для вас жизненно важная информация". После этого курсанты в баре слышали, как ерничал Дикштейн: "И тратьте на звонки не меньше ста тысяч долларов".

Борг злился на Дикштейна. Он легко впадал в гнев, особенно, когда не знал, что происходит. К счастью, гнев редко влиял на его суждения. Он злился и на Каваша. Он мог понять, почему тот выразил желание встретиться с ним именно в Риме – у египтян тут была большая команда, так что Кавашу нетрудно найти предлог для визита сюда – но не было никаких причин, по которым они должны встречаться именно в этой чертовой бане.

Борг выходил из себя, сидя в своем кабинете в Тель-Авиве, беспокоясь о Дикштейне, Каваше и других, ожидая от них известий, пока, наконец, не начинал думать, что с ним не поддерживают связь, потому что агенты не любят его; наконец, он окончательно выходил из себя, ломал карандаши и орал на секретаршу.

Господи, теперь еще только не хватало бани в Риме – да и в этих местах полно извращенцев. Кроме того, Борг решительно не любил свое тело. Он спал только в пижаме, никогда не плавал на людях, никогда не примерял готовую одежду в магазинах и вообще никогда не ходил голым, не считая кратких минут под душем по утрам. А теперь он находился в парной, обернув вокруг бедер самое большое полотенце, которое только мог найти, и ощущая белизну своего тела, кроме лица и рук: плоть его лежала мягкими складками, и на плечах росли клочки седоватых волос.

Он увидел Каваша. Тело араба было стройным и смуглым и почти безволосым. Они встретились взглядами в духоте парной и подобно тайным любовникам бок о бок, но не глядя друг на друга, направились в отдельный номер с диванами.

Борг испытал облегчение, когда вокруг него не стало людей, и изнывал от нетерпения скорее услышать новости от Каваша. Араб включил устройство, от которого ложе стало вибрировать: его гул должен заглушить подслушивающее устройство, если здесь было таковое. Двое мужчин, стоя вплотную друг к другу, говорили вполголоса. Смутившись, Борг несколько отодвинулся от Каваша и теперь ему приходилось говорит через плечо.

– Я внедрил своего человека в Каттар, – сказал Каваш.

– Блистательно, – с огромным облегчением произнес Борг на французский манер. – А ведь ваше управление даже не имеет отношения к этому проекту.

– У меня есть кузен в военной разведке.

– Хорошо сработано. Что за человек в Каттаре?

– Саман Хуссейн, один из наших.

– Отлично, отлично, отлично. Что ему удалось выяснить?

– Строительные работы закончены. Они возвели здание для реактора, плюс административный блок, помещения для администрации и взлетную полосу. Им удалось продвинуться дальше, чем можно было предположить.

– Что относительно самого реактора?

– Теперь идет работа над ним. Трудно сказать, сколько времени она займет – там немало высокоточной аппаратуры.

– И им удастся смонтировать ее? – удивился Борг. – Я имею в виду все эти сложные контрольные системы...

– Контрольные системы не обязательно будут столь уж сложными, насколько я понимаю. Скорость ядерной реакции можно замедлить, всего лишь опуская графитовые стержни в атомный реактор. Но есть кое-что еще. Саман нашел место, которое кишмя кишит русскими.

– О, мать твою, – ругнулся Борг.

– Так что, можно предположить, что у них будет вся самая последняя электроника.

Борг опустился в кресло, забыв и о бане. и о вибрирующем ложе, и о своем мягком белом теле.

– Это плохие новости.

– Есть и хуже. Дикштейн разоблачен.

Борг, как пораженный громом, уставился на Каваша.

– Разоблачен? – переспросил он, словно не понимая смысла этого слова. – Разоблачен?

– Да.

Борга охватили ярость и отчаяние. Через несколько секунд он нашел в себе силы осведомиться:

– Как... как этот ублюдок прокололся?

– Он был опознан одним из наших агентов в Люксембурге.

– Что он там делал?

– Вот это уже вам следовало бы знать.

– Ладно, не важно.

– Скорее всего, это чисто случайная встреча. Агента зовут Ясиф Хассан. Он мелкая сошка – работает в ливанском банке и присматривает за приезжающими израильтянами. Конечно, наш человек знал имя Дикштейна...

– Он пользовался своим настоящим именем? – недоверчиво спросил Борг. Час от часу не легче.

– Не думаю, – возразил Каваш. – Хассан знал его с давних времен.

Борг медленно покачал головой.

– Невозможно представить, что с таким счастьем мы можем быть избранным народом.

– Мы организовали слежку за Дикштейном и информировали Москву, продолжил Каваш. – Конечно, он тут же ушел из-под наблюдения, но Москва прилагает огромные усилия, чтобы снова обнаружить его.

Борг опустил подбородок на руки и невидящим взглядом уставился на эротическую картинку на изразцах стены. Словно весь мир вступил в заговор, дабы противостоять политике Израиля вообще и его планам в частности. Ему захотелось бросить все к чертовой матери и вернуться в Квебек; ему хотелось трахнуть Дикштейна по голове каким-нибудь увесистым предметом; ему хотелось стереть невозмутимое выражение с правильного лица Каваша.

Борг сделал жест, словно отбрасывая что-то в сторону.

– Лучше просто не надо. Египтяне здорово обошли нас с реактором; русские им помогают: Дикштейн разоблачен; КГБ пустил по его следу целую команду. Вы понимаете, что мы можем проиграть эту гонку? У них будет атомная бомба, а у нас – нет. И как вы думаете – пустят ли они ее в ход? Он схватил Каваша за плечи и затряс его. – Это же ваш народ, так скажите мне, бросят они бомбу на Израиль? И можете прозакладывать свою задницу, что да, бросят!

– Кончайте орать, – спокойно сказал Каваш. Он снял руки Борга со своих плеч. – Впереди еще долгий путь, прежде чем одной или другой стороне удастся одержать верх.

– Ну да, – Борг отодвинулся от него.

– Вы должны обязательно связаться с Дикштейном и предупредить его, сказал Каваш. – Где он сейчас?

– Провалиться мне, если я это знаю.

Глава пятая

Единственным совершенно невинным человеком, чья жизнь превратилась в руины стараниями шпионов, рыскавших в поисках урановой руды, был чиновник из Евроатома, которому Дикштейн дал прозвище Воротничок.

Оторвавшись во Франции от слежки, Дикштейн вернулся в Люксембург по автотрассе, предполагая, что за ним в люксембургском аэропорту установлено круглосуточное наблюдение. И так как у них был номер его машины, взятой напрокат, он оставил ее в Париже и взял напрокат другую в другой компании.

В первый же вечер в Люксембурге он пришел в этот неприметный ночной клуб на Рю Дик, где сидел в одиночестве, попивая пиво и дожидаясь появления Воротничка. Но первым появился его пышноволосый друг, молодой человек лет двадцати пяти или тридцати, широкоплечий, с хорошей фигурой. Он направился прямо к кабинке, которую они занимали в прошлый раз. Двигался он изящно и грациозно, как танцор; Дикштейн подумал, что из него мог бы получиться неплохой вратарь в футбольной команде. В нише никого не было. Если пара встречалась тут каждый вечер, скорее всего, она предназначалась для них.

Пышноволосый молодой человек заказал выпить и посмотрел на часы. Он не заметил, что Дикштейн внимательно наблюдает за ним. Воротничок появился через несколько минут. На нем был красный джемпер и белая рубашка с распахнутым воротом. Как и раньше, он прямиком направился к столику, занятому его другом. Видно было, что оба они счастливы встрече. Дикштейну предстояло нарушить покой их мирка.

Он подозвал официанта.

– Передайте, пожалуйста, бутылку шампанского вон на тот столик, мужчине в красном джемпере. И принесите мне еще пива.

Предварительно доставив ему пива, официант поставил затем ведерко со льдом и бутылкой шампанского в нем на столик Воротничка. Дикштейн увидел, как официант показал парочке на него, дав понять, кто приказал одарить их шампанским.

Когда они взглянули на него, он поднял свой стакан с пивом в знак приветствия и улыбнулся. Воротничок узнал его и забеспокоился.

Оставив столик. Дикштейн направился в туалет. Там, убивая время, он старательно вымыл лицо. Через пару минут появился приятель Воротничка. Молодой человек, дожидаясь, пока третий посетитель покинет помещение туалета, причесывался перед зеркалом. И лишь затем обратился к Дикштейну.

– Мой друг хочет, чтобы вы оставили его в покое.

Дикштейн выдавил гнусную усмешку.

– Пусть он мне сам скажет об этом.

– Вы журналист, не так ли? А что, если ваш редактор узнает. что вы посещаете подобные места?

– Я работаю по свободному найму.

Молодой человек приблизился к нему. Он был дюймов на пять выше Дикштейна и, как минимум, фунтов на тридцать тяжелее.

– Вы оставите нас в покое, – повторил он.

– Нет.

– Зачем вы это делаете? Что вам надо?

– Ты меня не интересуешь, красавчик. Тебе лучше пойти домой, пока я поговорю с твоим дружком.

– Черта с два, – и молодой человек огромной ручищей сгреб лацканы пиджака Дикштейна. Другую руку, сжатую в кулак, он отвел назад. Но удара не получилось.

Растопыренными пальцами Дикштейн ткнул молодого человека в глаза. Светловолосая голова рефлекторно отдернулась назад и в сторону. Дикштейн поднырнул под взметнувшуюся руку и нанес нападающему жестокий точный удар. У того перехватило дыхание, и он, отпрянув, согнулся в поясе. Дикштейн еще раз ударил его, и удар пришелся точно в переносицу. Что-то хрустнуло и хлынула кровь. Молодой человек распростерся на изразцовом полу.

С него хватило.

Дикштейн покинул туалет, на ходу поправляя галстук и приглаживая волосы. Уже началась программа варьете, и немецкий гитарист исполнял песенку о гее-полицейском. Дикштейн расплатился по счету и вышел. По пути он заметил, как обеспокоенный Воротничок направлялся к туалету.

Стояла теплая летняя ночь, но Дикштейна колотило. Немного пройдясь, он зашел в бар и взял бренди. Здесь было дымно и шумно, и в углу орал телевизор. Дикштейн отнес свой напиток к угловому столику и сел лицом к стене.

О драке в туалете полиция не узнает. Она смахивает на ссору между любовниками, и ни Воротничок, ни администрация клуба не заинтересованы давать официальный ход такого рода вещам. Воротничок доставит своего приятеля к доктору, объяснив. что тот споткнулся на пороге.

Дикштейн допил бренди, и дрожь прекратилась. Никак иначе не удается быть шпионом, подумал он, если время от времени не поступать подобным образом. Приходится творить зло, чтобы выжить. Дикштейн припомнил, что нацистский врач в концлагере говорил нечто подобное.

Покинув бар, он вышел на улицу, направляясь к дому Воротничка. Он должен воспользоваться своим преимуществом, пока человек чувствует себя подавленным и деморализованным. Через несколько минут он оказался на узкой мощеной улочке и остановился у дома с террасой. В высоких окнах не было ни проблеска света.

Ожидание затянулось. Похолодало. Чтобы согреться, он прохаживался взад-вперед. Европейская погода просто выводила его из себя. В это время года Израиль весь в цвету: длинные солнечные дни и теплые ночи, тяжелая физическая работа днем и веселые дружеские общения по вечерам. Дикштейну захотелось вернуться домой.

Наконец, показались Воротничок со своим приятелем. Голова последнего была в бинтах, видно, ему крепко досталось: он шел, опираясь на руку Воротничка, словно слепой. Они остановились перед домом, и Воротничок зашарил по карманам в поисках ключа. Дикштейн пересек улицу и подошел к ним. Они стояли спиной к нему и. поскольку его туфли не производили никакого шума, не услышали шагов.

Воротничок открыл двери, повернулся помочь приятелю и увидел Дикштейна. Он так и подпрыгнул от ужаса.

– О, Боже!

– Что такое? – заволновался его друг. – Что такое?

– Это он.

– Я должен поговорить с вами, – довольно миролюбиво сказал Дикштейн.

– Звони в полицию, – голос приятеля от гнева дрожал. Схватив друга за кисть. Воротничок попытался втянуть его за порот. Вытянув руку, Дикштейн остановил их.

– Вам стоит впустить меня. В противном случае, я устрою ту еще сцену прямо на улице, – предупредил он.

– Он превратит нашу жизнь в сплошной кошмар, пока не получит то, что ему надо, – сдался Воротничок.

– Ну что ему надо?

– Я изложу это вам в течение минуты, – сказал Дикштейн. Опередив их. он вошел в дом и поднялся по лестнице.

После минутного замешательства они последовали за ним. По лестнице вся троица поднялась до самого верха. Воротничок открыл двери чердачного помещения, и они вошли. Дикштейн огляделся. Здесь было просторнее, чем он прикидывал, и обстановка отличалась элегантностью и вкусом: стильная мебель, полосатые обои, много зелени и картин на стенах. Воротничок усадил своего друга в кресло, затем вынул из ящичка сигарету, прикурил ее от настольной зажигалки и вставил тому в губы. Они сидели, прижавшись друг к другу, ожидая слов Дикштейна.

– Я журналист, – начал тот.

– Журналисты берут у людей интервью, а не избивают их, – прервал его Воротничок.

– Я не избивал его. Я только два раза ударил его.

– За что?

– Он что, не рассказывал вам, как напал на меня?

– Я вам не верю, – возмутился Воротничок.

– Сколько вам потребуется времени на подобные споры?

– Нисколько.

– Отлично. Мне нужна какая-нибудь история об Евроатоме. И отличная история – таковы требования моей карьеры. Итак, в данный момент существует возможность рассказать о гомосексуалистах, которые занимают в данной организации ответственное положение.

– Ты – паршивый подонок, – не выдержал приятель Воротничка.

– Совершенно верно, – согласился Дикштейн. – Тем не менее, я готов отказаться от этой истории, если мне предложат что-то получше.

Подняв руку. Воротничок пригладил свои седеющие волосы. и Дикштейн заметил, что ногти у него покрыты прозрачным лаком.

– Думаю, я догадываюсь, – сказал он.

– О чем? О чем ты догадываешься? – спросил приятель.

– Ему нужна информация.

– Совершенно верно, – согласился Дикштейн. Воротничок явно испытывал облегчение. Теперь самое время проявить некоторое дружелюбие и человечность, дать им понять, что дела не так уж и плохи. Дикштейн встал. На полированном столике сбоку стоял графин с виски. Он разлил его по трем стаканчикам. – Видите ли. вы достаточно уязвимы, и я засек вас, за что. как я предполагаю, вы должны испытывать ко мне ненависть; но я не собираюсь делать вид, что тоже испытываю к вам ненависть. Да, я подонок, и я использую вас – но это и все. Если не считать вашей выпивки. – Протянув им рюмки, он снова сел.

После короткого молчания Воротничок спросил:

– Так что вы хотите узнать?

– Ну что ж, – Дикштейн отпил крохотный глоток виски: он терпеть его не мог. – В Евроатоме имеются данные о перемещениях всех расщепляющихся материалов как в пределах стран-членов сообщества, так и вне их, так?

– Да.

– Уточним: прежде, чем кому-либо будет позволено переместить хоть унцию из точки А в точку В, он должен испросить вашего разрешения?

– Да.

– И имеются исчерпывающие данные о всех данных разрешениях?

– Все данные в компьютере.

– Знаю. При запросе компьютер даст распечатку всех готовящихся грузов, на которые получено разрешение.

– Что регулярно и делается. Ежемесячно в учреждении распространяется такой список.

– Блестяще. Вот что мне и надо – этот список. Наступило долгое молчание.

– Зачем вам нужен такой список? – прервал молчание приятель Воротничка.

– Я хочу проверить все отгрузки за текущий месяц. И предполагаю, что мне удастся доказать существенные расхождения между тем, что делается в действительности, и тем, что сообщают Евроатому.

– Я вам не верю, – вмешался Воротничок. – Вы не журналист. В ваших словах нет ни грана правды.

– Какая разница, не так ли? – спросил Дикштейн. – Можете верить во все, что хотите. У вас нет выбора, кроме как вручить мне такой список.

– Есть. Я могу уйти с этой работы.

– Если вы это сделаете, то я превращу вашего дружка в отбивную, неторопливо сказал Дикштейн

– Мы обратимся в полицию! – воскликнул тот.

– Я исчезну. Может, и на год. Но я вернусь. И найду вас и, скорее всего, убью. Вас нельзя будет опознать в лицо. – Лицо Дикштейна совершенно ничего не выражало.

Воротничок уставился на Дикштейна.

– Кто же вы?

– Неужели для вас так важно, кто я такой? Вы знаете, что я сделаю то, что обещаю.

– Да, – глухо сказал Воротничок и спрятал лицо в ладонях.

Дикштейн подождал, пока молчание окончательно воцарилось в комнате. Воротничка он загнал в угол, и для него оставался только один выход. Дикштейн дал ему время осознать положение. Прошло несколько томительных минут прежде, чем он опять заговорил.

– Распечатка достаточно объемистая.

Воротничок кивнул, не поднимая головы.

– У вас проверяют ручную кладь, когда вы покидаете контору?

Тот покачал головой.

– Распечатки хранятся под замком, к которому надо подбирать ключ?

– Нет. – С видимым усилием Воротничок постарался прийти в себя. – Нет, – устало повторил он, – это информация не является секретной. Просто она носит конфиденциальный характер, не предназначена для публикации.

– Хорошо. Итак, вам потребуется завтрашний день, чтобы обдумать все детали – какую взять копию распечатки, что вы скажете секретарше, и так далее. Послезавтра вы принесете ее домой. Вас будет ждать записка от меня. В ней будет сказано, как состоится передача документа. – Дикштейн улыбнулся. – И после этого вы никогда больше меня не увидите.

– Господи, – сказал Воротничок, – как я на это надеюсь. Дикштейн встал.