Текст книги "Галки"

Автор книги: Кен Фоллетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Спасибо, Клод, – сказала она.

– Рад был помочь.

– У меня есть еще одна просьба.

Клод явно испугался.

– Какая?

– Без четверти двенадцать я должна встретить самолет. Мне нужно, чтобы вы отвезли меня в Шатель.

– Почему бы Жильберте вас не отвезти на той самой машине, на которой она ко мне приезжала?

– Из-за комендантского часа. Но с вами мы будем в безопасности, вы же врач.

– То есть со мной должны ехать еще два человека?

– Три. Нужно, чтобы Мишель тоже держал фонарик. – Для подобных дел это была неизменная практика: четыре человека из Сопротивления держали фонарики по углам гигантской буквы L, указывая направление ветра и место посадки. Четыре небольших фонарика на батарейках нужно было направить на самолет, чтобы пилот их увидел. Можно было просто установить их на земле, но это было не так надежно, а если бы пилот не увидел того, что ожидал, он мог бы заподозрить ловушку и не приземлиться. По возможности следовало задействовать в этом деле четырех человек.

– И как я объясню все это полиции? На неотложный вызов не ездят с тремя сопровождающими.

– Мы придумаем какую-нибудь историю.

– Это слишком опасно!

– В такое время это займет всего несколько минут.

– Мари-Жанна меня убьет. Она говорит, что я должен думать о детях.

– У вас же нет детей.

– Она беременна.

Флик кивнула. Теперь понятно, почему доктор стал таким боязливым.

Мишель перекатился на спину и сел на кровати.

– Клод, я тебя умоляю, это очень важно, – схватив Клода за руку, сказал он. – Ты ведь сделаешь это для меня?

Мишелю было трудно отказать. Клод вздохнул.

– Когда?

Флик взглянула на часы. Было около одиннадцати.

– Прямо сейчас.

Клод посмотрел на Мишеля.

– Его рана может опять открыться.

– Я знаю, – сказал Мишель. – Пусть кровоточит.

Деревня Шатель состояла из нескольких зданий, расположенных на перекрестке: три фермерских дома, дома работников и пекарня, обслуживавшая окружающие фермы и хутора. Флик стояла на коровьем выгоне в полутора километрах от перекрестка, держа в руке фонарик размером с пачку сигарет.

Под руководством пилотов 161-й эскадрильи она в свое время прошла недельную подготовку по наведению самолетов. Это место отвечало параметрам, которые ей дали. Длина поля составляла около километра – «лисандеру»[11]11
  Точнее, «вестленд лисандер» – британский вспомогательный самолет, названный в честь спартанского военачальника V в. до н. э. Лисандера, захватившего Афины.


[Закрыть] для взлета и посадки требовалось шестьсот метров. Почва под ногами была твердой и ровной – без ската. В лунном свете расположенный неподалеку пруд был хорошо виден с воздуха, являясь хорошим ориентиром для пилотов.

Мишель и Жильберта стояли по прямой линии с наветренной стороны от Флик и тоже держали фонарики, тогда как Клод стоял в нескольких метрах от Жильберты, создавая таким образом посадочные огни в виде перевернутой буквы L. В удаленной местности вместо электрических фонариков можно было использовать костры, но здесь, возле деревни, было слишком опасно оставлять на земле их предательские следы.

Эти четыре человека образовывали, как шутили оперативники, комитет по приему. У Флик это всегда проходило тихо и организованно, однако менее дисциплинированные группы иногда действительно превращали посадку в празднество, когда группы людей отпускали шутки и курили сигареты, а из соседних деревень сбегались зрители. Это было опасно. Если пилот подозревал, что гестапо устроило засаду, он должен был быстро отреагировать. Инструкции для комитетов по приему гласили, что любой, кто подойдет к самолету не с той стороны, может быть застрелен пилотом. В действительности этого никогда не случалось, но однажды бомбардировщик переехал одного из зрителей и задавил его насмерть.

Ожидание самолета всегда было настоящей мукой. Если он не прилетит, Флик ждут еще двадцать четыре часа неослабного напряжения. Оперативник никогда не знает, появится ли самолет. И дело было не в том, что на Королевские ВВС нельзя положиться. Как объясняли Флик пилоты 161-й эскадрильи, вести самолет при лунном свете через сотни миль было чрезвычайно трудным делом. Пилот вычислял путь, определяя свое положение по направлению, скорости и времени полета, и пытался проверить результат по таким ориентирам, как реки, города, железнодорожные линии и леса. Проблема заключалась в том, что было невозможно точно определить, насколько машину сносит ветер. Кроме того, при лунном свете одна река очень походила на другую. Даже выйти в нужный район было довольно трудно, а ведь требовалось еще найти конкретную площадку.

Если луна скрывалась за облаками, задача становилась невыполнимой, и самолет вообще не взлетал.

Тем не менее ночь была ясной, так что Флик надеялась на лучшее. И действительно, за несколько минут до полуночи она явственно услышала шум одномоторного самолета – сначала слабый, он быстро нарастал, словно взрыв аплодисментов, и ей страшно захотелось домой. Флик начала мигать фонариком, высвечивая по азбуке Морзе букву Х. Если она высветит не ту букву, пилот заподозрит ловушку и улетит без приземления.

Самолет сделал один круг, затем резко пошел на посадку. Он приземлился справа от Флик, затормозил, развернулся между Мишелем и Клодом, проехал назад к Флик и снова развернулся против ветра, замкнув длинный овал, после чего замер, готовый к взлету.

Этим самолетом был «вестленд лисандер» – небольшой моноплан с высоким расположением крыльев, выкрашенный в черный цвет. Экипаж состоял из одного человека. Пассажирских сидений было два, но Флик встречала «лиззи»,[12]12
  Сокращенное от «лисандер».


[Закрыть] где их было четыре – третье на полу, а четвертое на багажной полке.

Пилот не стал заглушать двигатель – он должен был оставаться на земле всего несколько секунд.

Флик хотелось обнять Мишеля и пожелать ему выздоровления, но еще ей хотелось дать ему пощечину и сказать, чтобы он не прикасался к другим женщинам. Наверное, было только к лучшему, что у нее не было времени ни на то, ни на другое.

Одним рывком Флик вскарабкалась по металлической лестнице, резким движением открыла люк и забралась на борт самолета.

Пилот оглянулся, и Флик подняла вверх два больших пальца. Маленький самолет рванулся вперед, набирая скорость, затем оторвался от земли и стал резко набирать высоту.

В деревне несколько домов были освещены – жители деревни не заботились о светомаскировке. Когда Флик здесь приземлялась – с чудовищным опозданием, в четыре часа утра, – она видела с воздуха красный отсвет пекарни, а проезжая по деревне, ощущала запах свежего хлеба – подлинный аромат Франции.

Разворачиваясь, самолет наклонился, и Флик увидела освещенные лунным светом лица Мишеля, Жильберты и Клода – три светлых пятна на темном фоне пастбища. Когда самолет выровнялся и взял курс на Англию, она с неожиданной горечью поняла, что может никогда их больше не увидеть.

День второй
Понедельник, 29 мая 1944 года

Глава шестая

Дитер Франк ехал ночью на своей большой «испано-сюизе» в сопровождении молодого помощника, лейтенанта Ганса Гессе. Машине было уже десять лет, но ее массивный одиннадцатилитровый двигатель работал без устали. Вчера вечером Дитер обнаружил на правом крыле машины ровный ряд пулевых отверстий (напоминание о перестрелке на площади в Сан-Сесиле), но механических повреждений не было, так что, по его мнению, это только придавало машине больше привлекательности – словно дуэльный шрам на щеке прусского офицера.

На то время, пока они двигались по затемненным улицам Парижа, лейтенант Гессе замаскировал фары, а когда они выехали на дорогу, ведущую в Нормандию, снял с них чехлы. Машину вели по очереди, каждый по два часа, хотя Гессе, который обожал эту машину и боготворил своего командира, с радостью просидел бы за рулем всю дорогу.

Загипнотизированный видом пролетающих в свете фар проселочных дорог, охваченный полудремой Дитер пытался нарисовать будущее. Отвоюют ли союзники Францию, вытеснив из нее силы оккупантов? Мысль о поражении Германии была гнетущей. Может, будет достигнуто какое-то мирное урегулирование, по которому Германия отдаст Францию и Польшу, сохранив за собой Австрию и Чехословакию? Правда, это выглядело ненамного лучше. После волнующей жизни и чувственных удовольствий в Париже, со Стефанией, ему трудно было представить возвращение к повседневной жизни в Кельне, с женой и детьми. И для Дитера, и для Германии единственный удачный вариант заключался в том, чтобы армия Роммеля сбросила захватчиков обратно в море.

Незадолго до рассвета, хмурым утром, Гессе въехал в маленькую средневековую деревушку Ла-Рош-Гийон, расположенную на берегах Сены между Парижем и Руаном. На расположенном на краю деревни блокпосту он остановился, но там их уже ждали и быстро пропустили. Проехав мимо стоящих в тишине домов с закрытыми ставнями, они остановились у следующего КПП – у ворот древнего замка – и в конце концов въехали в вымощенный булыжником большой внутренний двор. Оставив Гессе в машине, Дитер вошел в здание.

Главнокомандующим немецкими войсками на Западе был фельдмаршал Герд фон Рунштедт, авторитетный генерал из старого офицерского сословия. У него в подчинении, отвечая за оборону побережья Франции, был фельдмаршал Эрвин Роммель, а замок Ла-Рош-Гийон являлся его штаб-квартирой.

Дитер Франк считал, что они с Роммелем во многом похожи. Оба были сыновьями учителей (отец Роммеля был директором школы), оба прочувствовали на себе ледяной снобизм германских военных, исходящий от таких людей, как фон Рунштедт. Однако в остальном они были очень разными. Дитер был сибаритом, наслаждавшимся всеми культурными и чувственными удовольствиями, которые могла предложить ему Франция. Роммель же был трудоголиком, который не пил, не курил и часто забывал поесть. Он был женат на единственной девушке, с которой когда-либо встречался, и три раза в день писал ей письма.

В холле Дитер встретил адъютанта Роммеля, майора Вальтера Гёделя – холодную личность с мощным интеллектом. Дитер уважал его, но никогда не любил. Вчера поздно вечером они разговаривали по телефону. Дитер обозначил проблему, которая возникла у него с гестапо, и сказал, что хотел бы как можно скорее увидеться с Роммелем. «Приезжайте к четырем часам утра», – сказал Гёдель. Роммель всегда усаживался за письменный стол к четырем часам утра.

Теперь Дитер гадал, правильно ли он поступил. Роммель ведь мог сказать: «Как вы смеете беспокоить меня подобными пустяками?» Впрочем, Дитер так не думал. Военачальники любят ощущать, что они владеют деталями, и Роммель почти наверняка окажет Дитеру ту поддержку, которую он просит. Но в этом никогда нельзя быть уверенным, особенно если командующий напряженно работает.

– Он хочет увидеть вас прямо сейчас, – коротко кивнув в знак приветствия, сказал Гёдель. – Идите сюда.

– Что слышно из Италии? – спросил Дитер, когда они шли по коридору.

– Только плохое, – сказал Гёдель. – Мы уходим из Арче.

Дитер понимающе кивнул. Немцы упорно сражались, но были не в состоянии остановить продвижение врага на север.

Секунду спустя Дитер входил в кабинет Роммеля. Это было большое помещение на первом этаже здания. Дитер с завистью отметил висевший на стене бесценный гобелен семнадцатого столетия. Здесь было совсем немного мебели – лишь несколько стульев и огромный древний письменный стол, показавшийся Дитеру одного возраста с гобеленом. На столе стояла одинокая лампа, за столом сидел небольшого роста мужчина с редеющими светлыми волосами.

– Господин фельдмаршал, прибыл майор Франк, – сказал Гёдель.

Дитер с беспокойством ждал. Роммель несколько секунд продолжал чтение, затем сделал на бумаге какую-то пометку. Он был похож на управляющего банком, просматривающего счета самых важных клиентов, – до тех пор, пока он не поднял взгляд. Франк уже видел его лицо, но оно не переставало его пугать. Это было лицо боксера – с приплюснутым носом, широким подбородком и близко посаженными глазами, излучавшее ничем не прикрытую агрессию, которая и сделала Роммеля легендарным военачальником. Дитер вспомнил историю о его первом бое во время Первой мировой войны. Командуя авангардом из трех человек, Роммель наткнулся на группу французов, состоявшую из двадцати солдат. Вместо того чтобы отступить и вызвать подкрепление, Роммель открыл огонь и сам напал на врага. Он чудом остался жив – но Дитер помнил высказывание Наполеона: «Пришлите мне удачливых генералов». С тех пор Роммель предпочитал внезапное наступление осторожному планомерному продвижению вперед. В этом он был полной противоположностью своему оппоненту по африканской кампании, Монтгомери, который никогда не атаковал противника, если не был уверен в победе.

– Садитесь, Франк, – отрывисто сказал Роммель. – Что вас беспокоит?

Дитер выучил это наизусть.

– В соответствии с вашими инструкциями я посещал ключевые объекты, которые могут подвергнуться атакам сил Сопротивления, и принимал меры по совершенствованию на них системы безопасности.

– Хорошо.

– Я также пытался оценить возможности сил Сопротивления по нанесению серьезного ущерба. Смогут ли они значительно подорвать нашу способность противостоять вторжению?

– И каков ваш вывод?

– Ситуация хуже, чем я себе представлял.

Роммель с досадой фыркнул, словно подтвердились его худшие предположения.

– Причины?

Роммель явно не собирался откусывать ему голову. Дитер немного успокоился. Он рассказал о вчерашней атаке в Сан-Сесиле: изобретательное планирование, хорошее вооружение и, что еще важнее, храбрость бойцов. Единственное, о чем он умолчал, – это красота светловолосой девушки.

Роммель встал и прошелся по ковру. Он смотрел на ковер, но Дитер был уверен, что он его не видел.

– Этого я и боялся, – сказал Роммель. Он говорил тихо, словно разговаривал сам с собой. – Я могу отразить вторжение даже с теми незначительными силами, которыми я располагаю – если только смогу сохранить мобильность и гибкость. Но если связь прервется, я проиграл.

Гёдель согласно кивнул.

– Я думаю, мы можем использовать атаку на телефонный узел в своих целях, – сказал Дитер.

Роммель повернулся к нему и криво улыбнулся:

– Господи, если бы все мои офицеры были такими, как вы! Ну, рассказывайте, как вы это сделаете!

Дитер почувствовал, что встреча идет по его сценарию.

– Если я смогу допросить захваченных пленных, они могут привести меня к другим группам. Если повезет, мы сможем до начала вторжения нанести Сопротивлению большой ущерб.

– Это похоже на бахвальство, – скептически заметил Роммель. У Дитера сжалось сердце. – Если бы это сказал кто-то другой, – снова заговорил Роммель, – я выставил бы его вон. Но я помню вашу работу в пустыне. Тогда вы заставили их сказать вам такие вещи, о которых они и сами едва догадывались.

Дитер был польщен.

– К сожалению, гестапо отказывается допустить меня к заключенным, – развивая свой успех, сказал он.

– Они полные кретины.

– Мне нужно ваше вмешательство.

– Конечно. – Роммель взглянул на Гёделя. – Позвоните на авеню Фош. – В Париже на авеню Фош, 84, находилась французская штаб-квартира гестапо. – Скажите им, что майор Франк допросит заключенных сегодня же, или следующий звонок будет с Берхтесгадена. – Роммель говорил о баварской крепости Гитлера. Фельдмаршал никогда не отказывался от своей привилегии непосредственного доступа к Гитлеру.

– Хорошо, – сказал Гёдель.

Обойдя вокруг старинного стола, Роммель снова сел.

– Пожалуйста, держите меня в курсе, Франк, – сказал он и вновь обратился к бумагам.

Дитер и Гёдель вышли из комнаты, после чего Гёдель проводил Дитера к выходу из замка.

Снаружи все еще было темно.

Глава седьмая

Флик приземлилась на военном аэродроме Темпсфорд, расположенном в восьмидесяти километрах к северу от Лондона, возле деревни Сэнди, графство Бедсфордшир. Холодный и влажный ночной воздух напоминал ей о том, что она вернулась в Англию. Она любила Францию, но здесь был ее дом.

Идя по взлетному полю, она вспоминала о том, как в детстве возвращалась с каникул. Завидев дом, ее мать всегда повторяла одно и то же: «Хорошо уезжать и хорошо возвращаться». Слова матери иногда приходили ей на ум в самые странные моменты.

Молодая женщина в форме капрала Корпуса медсестер первой помощи ждала ее возле мощного «ягуара», чтобы отвезти в Лондон.

– Какая роскошь! – устраиваясь на кожаном сиденье, сказала Флик.

– Я должна отвезти вас прямо на Орчард-корт, – сказала водитель. – Там ждут, чтобы выслушать ваш отчет.

Флик потерла глаза.

– Боже мой! – с чувством произнесла она. – Они что, думают, что нам вовсе не нужно спать?

Никак на это не отреагировав, водитель сказала:

– Надеюсь, операция прошла успешно, майор?

– СНВП.

– Прошу прощения?

– СНВП, – повторила Флик. – Это сокращение – ситуация нормальная, всё провалилось.

Женщина ничего не ответила. Флик решила, что та смутилась. Это очень мило, печально думала она, что еще есть девушки, которых шокируют казарменные шутки.

Когда быстроходная машина проезжала деревни Стивенэдж и Небуорт, начало светать. Флик смотрела из окна на скромные домики с растущими перед ними овощами, на деревенские почтовые отделения, где пухлые почтальонши с отвращением выдавали однопенсовые марки, на разносортные пивные с теплым пивом и разбитыми пианино и радовалась тому, что нацисты не зашли так далеко.

Это ощущение только укрепило ее решимость вернуться во Францию. Она хотела еще раз попытаться атаковать это шато. Она представила себе людей, оставшихся в Сан-Сесиле: Альбера, юного Бертрана, красивую Женевьеву и других – погибших или схваченных. Она думала об их родных, мучающихся неизвестностью или охваченных скорбью, и ее переполняла уверенность, что эта жертва будет не напрасной.

Нужно начинать прямо сейчас. Это хорошо, что ей придется немедленно отчитываться – она получит шанс прямо сейчас предложить новый план. Руководители УСО сначала отнесутся к этому настороженно, так как на подобные операции никто еще не посылал исключительно женские группы. Будут всяческие возражения, но ведь с новыми делами так бывает всегда.

К тому времени, когда они достигли северных предместий Лондона, уже полностью рассвело и то тут, то там встречались «ранние пташки»: почтальоны и молочники разносили свой груз, водители трамваев и автобусные кондуктора направлялись на работу. Признаки войны были видны повсюду: плакат, призывающий экономить, объявление в мясной лавке о том, что сегодня мяса не будет, целая улица из маленьких домиков, от которых после бомбежки остались одни руины. Тем не менее никто здесь не остановит Флик, не потребует у нее документы, не бросит ее в тюрьму, не станет пытать ее, чтобы получить информацию, и не отправит потом в вагоне для скота в лагерь, где она будет умирать от голода. Чувствуя, как напряжение от нелегальной жизни постепенно из нее выходит, Флик привалилась к спинке сиденья и закрыла глаза.

Когда она проснулась, машина уже свернула на Бейкер-стрит и проехала мимо дома номер 64 – личный состав не допускался в штаб-квартиру, чтобы во время допроса не выдать ее секреты. И действительно, многие не знали этот адрес. Въехав на Портман-сквер, машина остановилась возле жилого здания на Орчард-корт. Водитель выскочила наружу, чтобы открыть дверь.

Войдя в здание, Флик прошла в квартиру, занимаемую УСО. Когда она увидела Перси Твейта, ее настроение повысилось. Лысеющий пятидесятилетний мужчина с усами, напоминающими зубную щетку, относился к Флик по-отечески. Он был в гражданской одежде, никаких военных приветствий, к которым в УСО относились с пренебрежением.

– Судя по вашему лицу, все кончилось плохо, – сказал Перси.

Его сочувственный тон окончательно добил Флик. Происшедшая трагедия внезапно вновь на нее нахлынула, и она разрыдалась. Обняв ее, Перси похлопал Флик по спине. Она уткнулась лицом в его старый твидовый пиджак.

– Ладно-ладно! – сказал он. – Я уверен, что вы сделали все, что могли.

– О Господи, мне так неприятно, что я веду себя совсем по-женски!

– Если бы все мужчины так себя вели! – ответил Перси.

Отстранившись, Флик вытерла глаза рукавом.

– Не обращайте внимания.

Отвернувшись, он высморкался в большой платок.

– Чай или виски? – спросил Перси.

– Лучше чаю. – Флик огляделась по сторонам. Комната была заставлена убогой мебелью, спешно привезенной сюда в 1940 году и с тех пор так здесь и оставшейся: дешевый письменный стол, потертый ковер, разнородные стулья. Флик опустилась в расшатанное кресло. – Если я выпью спиртного, то сразу усну.

Она смотрела, как Перси приготовляет чай. Перси умел быть жестким, а мог проявить сочувствие. Неоднократно награжденный в Первую мировую войну, в двадцатые годы он стал боевым профсоюзным организатором, участвовавшим в 1936 году в Битве на Кейбл-стрит, когда кокни[13]13
  В данном случае – лондонские рабочие из Ист-Энда.


[Закрыть] атаковали фашистов, пытавшихся пройти маршем через еврейский пригород в Ист-Энде. Он будет задавать вопросы относительно ее плана, но отнесется к нему непредвзято.

Перси подал ей кружку чая с молоком и сахаром.

– Сегодня утром будет совещание, – сказал он. – Мне нужно до полудня представить шефу справку. Так что нам нужно спешить.

Отхлебнув сладкого чая, Флик ощутила приятный прилив энергии. Она рассказала о том, что произошло на площади Сан-Сесиля. Сидя за столом, Перси остро отточенным карандашом делал пометки.

– Нужно было отложить операцию, – закончила она. – Основываясь на сомнениях Антуанетты по поводу разведывательных данных, нужно было отложить рейд и направить вам радиограмму насчет того, что у противника численное превосходство.

Перси печально покачал головой:

– Откладывать сейчас ничего нельзя. Вторжение состоится уже на днях. Если бы вы меня запросили, то сомневаюсь, что это что-либо изменило. Что мы могли сделать? Мы же не могли направить вам еще людей. Думаю, мы приказали бы вам все равно атаковать. Нужно было попытаться. Этот телефонный узел имеет слишком важное значение.

– Что ж, это немного утешает. – Флик была рада, что Альбер умер не из-за ее тактической ошибки. Впрочем, это его не вернет.

– А с Мишелем все в порядке? – спросил Перси.

– Расстроен, но выздоравливает. – Когда Флик поступала на службу в УСО, то не сообщила, что ее муж участвует в движении Сопротивления. Если бы это стало известно, ее могли бы направить на другую работу. На самом деле она и сама в точности этого не знала, хотя и догадывалась. В мае 1940 года она находилась в Англии, куда приехала, чтобы навестить свою мать, а Мишель был в армии, как и большинство годных к военной службе французов, так что падение Франции застало их в разных странах. К тому времени, когда Флик вернулась во Францию для нелегальной работы и точно узнала, какую роль играет ее муж, на ее подготовку было затрачено слишком много усилий, она уже была слишком полезным сотрудником УСО, чтобы ее можно было уволить в связи с гипотетическими эмоциональными переживаниями.

– Никому не понравится, когда тебе всадят пулю пониже спины, – задумчиво сказал Перси. – Люди подумают, что ты убегал. – Он встал. – Ну, теперь вам лучше отправиться домой и немного поспать.

– Не сейчас, – сказала Флик. – Сначала мне хотелось бы выяснить, что мы будем делать дальше.

– Я собираюсь писать этот отчет…

– Нет, я имею в виду тот телефонный узел. Если это так важно, мы просто должны его уничтожить.

Он снова сел и посмотрел на нее проницательным взглядом.

– Что у вас на уме?

Она достала из сумочки пропуск Антуанетты и бросила его на стол.

– Это прекрасный способ проникнуть внутрь. Он используется уборщицами, которые каждый вечер приходят туда в семь часов.

Взяв в руки пропуск, Перси внимательно его рассмотрел.

– Умная девочка, – сказал он, и в его голосе прозвучало что-то вроде восхищения. – Продолжайте.

– Я хочу вернуться.

На лице Перси отразилось недовольство, и Флик поняла, что он не хочет снова рисковать ее жизнью. Тем не менее он ничего не сказал.

– На этот раз я возьму с собой полноценную команду, – продолжала она. – У всех будет такой же пропуск. Чтобы проникнуть в шато, мы заменим собой уборщиц.

– Но, как я понимаю, это все женщины!

– Да. Мне нужна полностью женская группа.

Он кивнул:

– Здесь немногие будут против этого возражать – вы, девушки, хорошо себя зарекомендовали. Но где вы найдете столько женщин? Практически все подготовленные люди сейчас уже там.

– Получите одобрение моему плану, и я найду вам женщин. Я возьму тех, кого отвергло УСО, людей, которые не прошли курс подготовки – любых. У нас должны быть дела на людей, которых отчислили по тем или иным причинам.

– Да – из-за того, что они оказались физически непригодными, из-за того, что не смогли удержать язык за зубами, из-за того, что им слишком нравилось насилие, или из-за того, что они струсили при парашютной подготовке и отказались выпрыгивать из самолета.

– Их второсортность не имеет значения, – доказывала Флик. – С этим я справлюсь. – Где-то в глубине сознания ехидный голос спросил: Что, правда? Но Флик его проигнорировала. – Если вторжение провалится, мы потеряем Европу. Повторить эту попытку мы сможем только через несколько лет. Это поворотный пункт, нужно все бросить на врага.

– А разве вы не можете использовать француженок, которые уже находятся там – бойцов Сопротивления?

Флик уже обдумала эту мысль и отвергла ее. – Если бы у меня было несколько недель, я могла бы сколотить группу женщин из нескольких ячеек Сопротивления, но… Потребуется слишком много времени на то, чтобы найти их и доставить в Реймс.

– Может, это все-таки удастся.

– И затем мы должны изготовить для каждой поддельный пропуск с фотографией. Там это трудно организовать. Здесь мы сможем сделать это за день или два.

– Это не так уж легко. – Перси поднес пропуск Антуанетты к свету свисавшей с потолка лампочки без абажура. – Но вы правы – наши люди в том отделе могут творить чудеса. – Он положил пропуск на стол. – Хорошо. Пусть будут те, кого отвергло УСО.

Флик охватило чувство триумфа. Он готов ее поддержать!

– Ну допустим, что вы найдете достаточно девушек, говорящих по-французски. А как насчет немцев-охранников? Разве они не знают уборщиц в лицо?

– Вероятно, они там работают не каждый вечер – у них должны быть выходные. А мужчины никогда не обращают внимания на тех, кто за ними убирает.

– Не уверен. Обычно солдаты – это сексуально озабоченные юнцы, которые обращают пристальное внимание на всех женщин, с которыми контактируют. Мне кажется, эти люди в шато как минимум флиртуют с теми, кто помоложе.

– Вчера вечером я видела, как эти женщины входят в шато, и не заметила никаких признаков флирта.

– Тем не менее вы не можете быть уверены, что охрана не заметит появление совершенно незнакомой бригады.

– Я не могу судить наверняка, но я совершенно уверена, что нужно попытаться.

– Ладно, а как насчет французов внутри? Телефонистки ведь местные, не так ли?

– Некоторые местные, а некоторых привозят на автобусе из Реймса.

– Не все французы любят Сопротивление – мы оба это знаем. Есть и такие, кто одобряет нацистские идеи. Боже мой, даже в Британии было полно идиотов, считавших, что Гитлер обещает установить сильное правительство для проведения модернизации, в чем мы все нуждаемся. Правда, в последнее время об этих людях что-то не слышно.

Флик покачала головой. Перси не был в оккупированной Франции.

– Не забывайте, что французы прожили четыре года под властью нацистов. Там все с нетерпением ждут вторжения. Девушки с коммутатора будут помалкивать.

– Несмотря на то что королевские ВВС их бомбят?

Флик пожала плечами:

– Могут попасться и враждебно настроенные, но большинство их удержит под контролем.

– Одной надежды тут недостаточно.

– Опять-таки я считаю, что здесь стоит рискнуть.

– Вы до сих пор не знаете, насколько серьезно охраняется этот вход в подвал.

– Вчера это нас не остановило.

– Вчера у вас было пятнадцать бойцов Сопротивления, в том числе несколько ветеранов. В следующий раз у вас будет небольшая группа из отсева.

Флик пустила в ход козырную карту:

– Послушайте, все может окончиться плохо, но что из того? Операция почти ничего не стоит, и мы рискуем жизнями людей, которые в любом случае не участвуют в военных действиях. Что нам терять?

– Я тоже об этом подумал. Послушайте, мне нравится ваш план. Я изложу его шефу. Но думаю, что он его отвергнет – по причинам, которые мы еще не обсуждали.

– По каким?

– Никто, кроме вас, не сможет возглавить эту группу. Но та поездка, из которой вы только что вернулись, должна быть последней. Вы слишком много знаете. Вы два года мотались туда-сюда и вступали в контакт с большинством групп Сопротивления в Северной Франции. Мы не можем отправить вас обратно. Если вас схватят, вы можете всех выдать.

– Я знаю, – мрачно сказала Флик. – Именно поэтому я ношу с собой капсулу с ядом.