Текст книги "Брошенная в бездну"

Автор книги: Кемаль Орхан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

19

Кривоногая коротышка надзирательница закричала на весь тюремный двор:

– Эй, фальшивомонетчица!

Назан развешивала бельё арестантки Недиме, по прозвищу Цыганка. Она обернулась:

– Вы меня?

– А ну, иди сюда!

– Зачем она тебе понадобилась? – раздался за спиной надзирательницы голос.

Коротышка повернула голову. Этот сиплый голос принадлежал худой, высокой, словно жердь, Недиме.

– К ней, – тюремщица указала пальцем на Назан, – адвокат пришёл.

Недиме не поверила.

– Будет брехать-то, какой ещё адвокат? У этой горемыки, кроме меня и аллаха, никого нет на свете!

Назан подошла к ним, вытирая руки о полы халата. Недиме спросила:

– Это что за адвокат, девка? Кто мог к тебе прийти?

Недиме, осуждённая за контрабандную торговлю гашишем, уже приучила «новенькую» курить папиросы с наркотиками. Назан стала теперь какой-то вялой, безразличной. Сейчас она тупо смотрела на свою покровительницу.

– Совсем в идиотку превратилась! Отвечай!

Но Назан не знала что и сказать, она сама ничего не понимала. Ведь те люди, с которыми она была схвачена в квартире Сами, взвалили всю вину на неё. Они не могли прислать адвоката. А тётка…

Недиме не унималась:

– Ступай, ступай, недотёпа злосчастная! Тоже мне фальшивомонетчица! Голову бы твоему следователю отвинтить, не мозги у него, а репа! Этакой дурёхе не то что деньги печатать, а… – Она пустила непристойную остроту и смачно выругалась. Арестантки покатились со смеху. Коротышка надзирательница строго прикрикнула на них и велела Назан следовать за ней.

С тех пор как Назан оказалась в отделении тюрьмы для лиц, совершивших особо тяжкие преступления, прошло немало дней. Она привыкла к ругательствам, пинкам и пощёчинам, которыми частенько награждала её Цыганка Недиме. Назан всё сносила безропотно, тем более что за душой у бедняги не было ни гроша.

Впрочем, если бы у неё и водились деньги, это бы её не спасло. Безвольная, кроткая, она неизбежно превратилась бы в тень властной сестрицы Недиме. Бывалая арестантка мигом прибрала к рукам «новенькую». Она требовала, чтобы та стряпала и подавала ей обед и содержала их немудрёное тюремное хозяйство в полном порядке.

Всё сложилось так, что здесь, в тюрьме, Назан опять попала в привычную колею. Недиме была скорее мужчиной в образе женщины, чем её товаркой по несчастью. Подобно тем, кто недавно валялся с Назан в постели, эта строптивая женщина предъявляла на неё свои ничем не ограниченные права. И если бы Цыганка приказала ей умереть, она, не рассуждая, покорилась бы своей участи.

Когда, намаявшись за день, Назан добиралась наконец до нар, Недиме взглядом приказывала ей лезть к ней под одеяло. Вскоре женщины, лежавшие вокруг, засыпали. В тюрьме наступала тишина, нарушаемая лишь стуком кованых сапог стражников, ходивших взад и вперёд по каменным плитам коридора. И тогда Недиме, растолкав задремавшую Назан, приказывала ей любить себя.

Сначала Назан испытывала ужас и отвращение. Она плакала, часто ей становилось дурно. Однако пощёчины, на которые не скупилась Недиме, и её цыганский, колючий, как острие ножа, взгляд сломили Назан. Она покорно приняла и это. Могла ли она противиться сестрице Недиме, ведь та кормила её? Да и что, собственно, значили объятия и ласки такой же арестантки, как она сама, после того, что ей приходилось терпеть в доме Сами?..

Назан плелась по длинным тюремным коридорам вслед за кривоногой коротышкой, пытаясь сообразить, кто же мог прислать ей адвоката. Сердце бешено стучало у самого горла. Наконец надзирательница остановилась. В ответ на её почтительный стук за дверью послышался бас:

– Войдите!

– Подожди здесь, – бросила надзирательница и вошла в канцелярию.

– Арестантка Назан доставлена по вашему приказанию.

– Введи её сюда! – раздражённо сказал начальник тюрьмы.

Назан робко переступила порог и замерла… В углу на скамейке сидел Мазхар-бей… Комната заходила у неё перед глазами! Она попятилась к двери и прислонилась к стене. Ноги более не держали её, и она сползла на пол, сотрясаясь от рыданий. Всё отодвинулось куда-то далеко-далеко. Не было ни тюрьмы, ни грозного начальника, ни даже её бывшего мужа… И только слёзы, слёзы, которые накопились у неё за эти годы, вдруг прорвались и хлынули неудержимым потоком…

Мазхар, потрясённый видом Назан, дрожал от волнения. Мысль о том, что он повинен в её страданиях, вызвала в нём нестерпимую боль и горечь позднего раскаяния. Бледный как полотно, он подбежал к Назан, схватил её за руки и попытался поднять. Но на это не хватило сил.

– Не плачь, Назан, не плачь! Смотри, я пришёл, – успокаивал он рыдавшую Назан. – Не убивайся так, всё ещё переменится к лучшему. Я ознакомился с твоим делом и полагаю, что правосудие не будет к тебе слишком суровым. Ведь ты была не более чем пособницей, а преступление совершили другие. Не надо так терзать себя!

Назан ничего более не видела и не слышала. Перестав плакать, она прикрыла лицо руками, словно отказываясь глядеть на белый свет.

Её привёл в себя резкий окрик начальника тюрьмы. Чего же она медлит? Время свидания, которое он разрешил исключительно из уважения к Мазхар-бею, истекает…

Мазхар пододвинул ей скамью, и Назан машинально присела на самый край. Медленно подняв глаза, она спросила:

– А как мой Халдун?

Мазхар отвернулся, чтобы скрыть набежавшие слёзы.

– Не беспокойся! Мальчик чувствует себя очень хорошо!

– Вспоминает обо мне?

Ком подкатил к горлу Мазхара. «Что ей ответить? Как лучше сказать, скучает или не скучает?»

– Разве он может не вспоминать о матери?

– Прошу вас, никогда не говорите ему… Я хочу, чтобы он никогда не узнал… что стала скверной женщиной.

Мазхар более не мог терпеть этой пытки. С трудом сдерживая себя, он отошёл к окну. «О аллах! Какое страшное превращение!»

Понимая, что надо взять себя в руки, он сказал, стараясь казаться спокойным:

– Один из моих друзей скоро придёт в тюрьму. Ты дашь ему полномочия вести своё дело. У начальника тюрьмы я оставлю для тебя деньги, будешь брать, когда понадобятся… О Халдуне не беспокойся, ему будет хорошо. А когда, даст аллах, ты выйдешь отсюда, то сможешь приехать и повидаться с ним. И ещё запомни, ты вовсе не скверная, падшая женщина. Всё произошло не по твоей вине, а в силу стечения многих обстоятельств…

У Назан гудело в ушах. Она ничего не понимала, кроме того, что сын, который был для неё всем на свете, снова стал как-то ближе к ней. Она словно видела сейчас его светлую кудрявую головку. Вот он манит её ручонкой, зовёт: «Мама, иди же ко мне!»

– Пусть бабушка не заставляет плакать моего сына. Не позволяйте обижать его! – вырвалось у Назан.

Мазхар покачнулся, как от удара. Только сейчас он вспомнил, что Назан ничего не знает о тех переменах, которые произошли в их доме. Но как можно было ей об этом сказать?

– Не беспокойся, всё будет хорошо…

– Поцелуйте за меня руки мамы Хаджер-ханым, пусть она помолится за мою душу.

Начальник тюрьмы стал её торопить, но, уже выходя, она вспомнила о перстне.

– А ваш подарок я не продала, – сказала Назан. – Он спрятан в ящике, вот у них.

– Да, – подтвердил начальник тюрьмы. – Мы оставляем ценные вещи на хранение. Таков у нас порядок.

Назан больше не плакала, она шла за надзирательницей с видом человека, утолившего долго мучившую его жажду.

Миновав тёмные коридоры, они вошли в отделение. Назан тотчас окружила толпа женщин.

Со всех сторон посыпались вопросы.

Назан только поворачивала голову то направо, то налево, но не отвечала.

Кривоногая надзирательница, решив удовлетворить любопытство арестанток, рассказала, что происходило в канцелярии. Женщины были поражены. Значит, и в самом деле «новенькая» была женой адвоката? Ещё ни разу с тех пор, как Назан попала в тюрьму, ей не удавалось убедить кого бы то ни было, что это правда. А теперь все увидели, что она не лгала. И каждая клялась, что верила ей с самого начала.

Только Недиме, отойдя в сторонку, молчала, не сводя с Назан мрачного взгляда. «Ишь, как осмелела! – бесновалась она. – Чешет язык с этим бабьём, а меня будто и не замечает! Ну, погоди! Получишь ты у меня! Думаешь, за тебя заступится эта кривоногая каракатица? Так и подъезжает, подлюга, почуяла – бахшишем пахнет! А ты и рот разинула!»

Надзирательница и в самом деле пыталась выказать Назан какое-то подобие дружелюбия. Немного осмелели и арестантки и, как только Недиме ушла в свою камеру, наперебой принялись давать Назан добрые советы.

– Раз твой муж оставил деньги, брось сестрицу Недиме! – понизив голос, говорила одна.

– Хватит быть прислугой! Ведь ты жена знатного адвоката! – вторила другая.

– Перестань унижать себя! – советовала третья.

– Значит, у тебя будет адвокат? – переспрашивали женщины, и все сходились на том, что теперь-то Назан и бояться нечего.

Слушая своих товарок по несчастью, Назан думала про себя, что она не может отказаться от покровительства Недиме. Ведь та столько времени делила с ней хлеб-соль! Было бы просто нечестно отвернуться сейчас от неё.

Назан покинула толпу возбуждённых женщин и поплелась в свою камеру. У неё, как всегда, было виноватое лицо.

– Так вот оно что! – размахивая кулаками, встретила её Недиме. – Кто-то там пришёл, а ты и нос задрала!

Назан растерялась и ещё не успела сообразить, что ответить, как получила оплеуху. Недиме отшвырнула её к стене. Назан повалилась на пол, а Цыганка в исступлении начала топтать её ногами.

– Посмей только рот открыть, придушу, как котёнка, шлюха! – шипела Недиме.

Даже не пытаясь подняться, Назан заслонялась руками от сыпавшихся на неё ударов и плакала.

– Если б ты не была дерьмом, – орала Недиме, – этот рогоносец не прогнал бы тебя! Получила пинок в зад, значит, заслужила. Не сумела жить с мужем, так привыкай теперь к нашим порядкам. Думаешь, муж наймёт адвоката, и всё? Станешь чистенькая? Ха! Расскажи это моим башмакам, и те будут смеяться. Ты понимаешь, потаскуха, что значит печатать фальшивые деньги? Да самое маленькое, что ты огребёшь, – это пятнадцать лет.

– Я ж не говорила, что меня выручат отсюда, – пробормотала Назан.

– Заткнись! Не то все космы повыдеру, узнаешь, как разговаривать! А ну, вставай! Скоро стемнеет, а у тебя ещё вон сколько белья не развешано.

Назан утерла глаза подолом арестантского халата, взяла таз и отправилась на тюремный двор.

Солнце клонилось к горизонту.

«Не высохнет, так пусть хоть немного проветрится», – подумала Назан и стала развешивать рваное тряпьё.

Арестантки наблюдали за ней и по-своему жалели. Одна из них, по имени Фериха, осуждённая за прелюбодеяние и уже два месяца сидевшая в тюрьме, сказала:

– Вот дура! Не может отцепиться от хвоста этой ведьмы!

Тихоня Меляхат рассмеялась:

– Посмотреть бы, как ты отцепишься, если она возьмёт тебя в оборот!

– Не приведи аллах! Мне осталось здесь маяться ровно месяц – день в день. А потом… брошусь в объятия моего Бурхана…

– А мужа куда денешь?

– Какого там ещё мужа! Ему бы самому впору найти себе мужика.

Раздался взрыв смеха.

– Над чем смеётесь, распутницы? – спросила, подходя к ним, Недиме.

– Да вот Фериха сон рассказывает…

Назан развесила бельё и, пройдя мимо примолкших арестанток, возвратилась в камеру. Она уже забыла о побоях и ругани Недиме. Вновь и вновь припоминала она подробности свидания с мужем. Ведь он обещал прислать адвоката! Значит, ей дадут небольшой срок. И Назан уже строила планы, как она, отбыв наказание, поедет повидаться с сыном…

А может, муж примет её обратно? Ведь вот приехал сюда… Нанимает адвоката… Дал для неё деньги начальнику тюрьмы. Эх, надо б ей получше обо всём расспросить его, а она потеряла время на слёзы…

– Ну-ка, пошевеливайся, свари мне кофе! Да хорошенько воду вскипяти!

Окрик Недиме вернул её к действительности. Назан бросилась к мангалу и принялась раздувать едва тлевший хлам, заменявший здесь уголь.

Недиме наблюдала за ней, сидя на нарах. Только сейчас она почувствовала, как привязалась к Назан. Эта женщина принадлежала ей и днём и ночью. И вдруг объявился другой повелитель! Сердце Недиме разрывала ревность. Попадись ей в руки этот паршивец, придушила бы его!.. Ишь, что задумал – выгородить свою девку! Ну, нет. Не бывать тому!

«Придумаем что-нибудь, – сказала сама себе Недиме. – Навалим на эту дурёху другие грешки! Что ей лучше подсунуть: гашиш или опиум? Да всё едино, лишь бы его нашли. Уж тогда ей добавят!..»

Взяв из рук Назан чашку кофе, Недиме сказала, стараясь придать голосу заботливый тон:

– Ну-ка, принеси свою посудину!

Назан робко протянула кружку, и Цыганка отлила ей половину кофе.

– Пей! И давай помиримся.

Назан опустила глаза, на которых ещё не просохли слёзы. О, как возбуждал Недиме беспомощный вид этой женщины! Если бы в камере не было арестанток… Она готова была схватить Назан и задушить в своих объятиях.

– Эта несчастная до сих пор стоит перед моими глазами. Она человек конченый! – говорил Мазхар, разбавляя водой ракы. – Ей даже в голову не приходило, что кто-то может позаботиться или хотя бы вспомнить о ней… Посмотрела бы ты на неё, когда она увидела меня! Нет, кто бы там что ни говорил, а Назан была вовлечена в преступление по неведению. Я изучил её дело. Просто поразительно, с какой настойчивостью эти бандюги, стараясь выгородить себя, валили всю вину на неё!

– А с адвокатом ты уже разговаривал? – спросила Нериман.

– Да. Мы с ним давно знакомы – учились на одном факультете. И Нихат его знает. Я предложил коллеге деньги, но он наотрез отказался. Хороший парень!

Мазхар поднял рюмку.

Они сидели в греческом ресторане на одной из улиц Бейоглу. За соседними столами расположились семьи иностранцев. Они оживлённо болтали, ели, пили и громко смеялись.

Мазхар обвёл глазами зал.

– Мне очень нравится, что иностранцы пришли в ресторан со своими жёнами и детьми. Как им всем хорошо, как весело! Такой картины никогда не увидишь в ресторанах старого Стамбула или на Босфоре. Попробуй зайти там в ресторан с женой, все будут пялить на тебя глаза, как на сумасшедшего…

Мазхар посмотрел на Нериман и понял, что её мысли заняты совсем другим.

– О чём ты задумалась?

Очнувшись от его вопроса, Нериман сказала:

– Да всё об этой встрече с братом. Ты заметил, как все обрадовались нашему приезду – его жена, дети и прежде всего он сам?

Приехав в Стамбул, они прямо с вокзала отправились на Крытый рынок, где находилась большая лавка старшего брата Нериман. В первую минуту, увидев сестру рядом с каким-то мужчиной, брат подумал, что она продолжает распутничать в барах. Но как он обрадовался, когда всё разъяснилось! О, Нериман стала женой адвоката Мазхар-бея! Брат заключил её в объятия, словно никогда и не существовало пропасти, разделявшей их столько лет.

Этот высокий, широкоплечий, представительный мужчина не мог сдержать слёз радости. Бросив все дела, он повёл их в свой дом, где сразу стало шумно и весело. Особенно бурно выражали свой восторг сыновья брата.

Его жена – полная, дородная, степенная женщина – оказалась очень радушной и гостеприимной. В честь приезда Нериман и её мужа был устроен настоящий праздник…

Они находились в Стамбуле уже несколько дней.

Мазхар ещё раз наведался к адвокату, которому поручили вести дело Назан. Тот, получив от него доверенность, изучил дело о фальшивомонетчиках и пришёл к выводу, что Назан не участвовала в банде Сами. Он добился от следователя обещания, что Назан будет обвинена лишь в пособничестве. Адвокат пообещал, что сделает всё возможное для смягчения приговора и будет время от времени извещать Мазхара о том, как подвигается дело Назан.

Мазхар больше не ходил в тюрьму считая, что в этом нет необходимости, ведь для спасения Назан было сделано всё, что только возможно, и к тому же, убеждал он себя, не стоило злоупотреблять доверием начальника тюрьмы, который уже однажды пошёл ей навстречу.

Последний вечер они провели в доме брата Нериман. Вся семья сидела за столом допоздна. Нериман перебирала в памяти воспоминания детства. Каким передовым человеком для своего времени был их отец! Несмотря на глубокую религиозность, он дал ей возможность учиться в женском колледже. Как она ему благодарна за это!..

Поездка в Стамбул вместе с дорогой заняла целых восемь дней. Мазхар почувствовал облегчение. Он почти избавился от своих мрачных мыслей и в значительной мере от терзавших его угрызений совести. Быть может, он полностью преодолел бы и то и другое, однако Халдун, глядевший всегда исподлобья, был слишком живым напоминанием…

Не по возрасту смышлёный мальчуган чутьём угадывал, что не следует расспрашивать о матери. Он знал, что отец и Милая мама ездили в Стамбул. Быть может, они видели его маму? Но почему никто не говорил, когда она приедет? Может, мама никогда не вернётся? Этот вопрос не раз вертелся у него на языке, а однажды, когда они шли к портному, Халдун не выдержал.

– Милая мамочка! Можно спросить вас об одной вещи?

– Да, пожалуйста.

– А вы не скажете папе?

– Если ты этого не хочешь, не скажу.

– Да, не хочу!

После некоторого колебания мальчик задал мучивший его вопрос:

– Моя мама больше никогда не вернётся?

Нериман посмотрела на Халдуна и поняла, что ребёнка не следует обманывать.

– Нет.

Халдун больше никогда не заговаривал о своей матери. Он был оживлённым и весёлым и только иногда нахмуривал брови и задумывался. Где-то на глубине его сознания таилась едва ощутимая горечь. Как правило, это случалось после того, как он слышал произнесённое кем-то слово «мама» или видел на улице счастливых мать и сына.

Так продолжалось до того дня, когда пришло известие о гибели отца…

Толки об автомобильной катастрофе на протяжении многих недель и месяцев будоражили весь город. Особенно тяжёл был этот удар для партии, к которой принадлежал Мазхар. На первый взгляд, всё выглядело как нелепая случайность. Адвокат, судья и секретарь суда выехали на осмотр какого-то земельного участка в связи с делом о наследстве фабриканта Шакир-паши. Их путь лежал через деревянный мост. Ещё за несколько часов до их возвращения мост был в полном порядке. Но когда они ехали обратно, мост рухнул, и автомобиль свалился в реку с высоты полутора сот метров.

Явные улики были налицо: деревянные опоры моста оказались подрубленными, на них отчётливо виднелись следы топора. Несомненно, что всё было подстроено с целью избавиться одним ударом от трёх неугодных кому-то людей – адвоката, судьи и секретаря суда.

– Но кто преступник?

– Поговаривали, что это дело рук Шакир-паши…

Но пока по городу ползли всевозможные слухи и бесконечно тянулось следствие, жизнь продолжала идти своим чередом.

К Нериман, которая проводила долгие ночи в слезах, явился однажды её бывший патрон и предложил вернуться в бар. Он назначил очень высокое жалованье, но Нериман отказалась. Она решила в самое ближайшее время отправиться в Стамбул и поселиться у брата, с которым поддерживала постоянную переписку.

Он прислал уже несколько писем, в которых, как мог, утешал её. «Не всё уходит с умершими, жизнь есть жизнь. Если аллах закрывает одну дверь, то ведь может открыться другая». Брат писал, что с нетерпением ожидает встречи и готов оказать любую поддержку.

Нериман полагала, что ей следует поехать. Однако как быть с матерью мужа, которая оставалась в полном одиночестве?

Уже не раз Хаджер-ханым цепляясь за руки Нериман, спрашивала, что ей теперь делать? Больше всего она боялась, что невестка на правах законной наследницы сына могла завладеть всем имуществом и уехать, бросив её на произвол судьбы. К тому же на руках у Нериман оставался ребёнок. Поэтому у Хаджер-ханым было слишком мало шансов на получение какой-то доли наследства.

Старуха прикидывала и так и эдак. Начать хлопоты о пенсии? Но её сын не был государственным чиновником, его семье пенсия не полагалась. Подать в суд? Но вряд ли она там чего-нибудь добьётся.

В конце концов она решила, что вернее всего будет упросить невестку, чтобы та не бросила её на волю аллаха без всяких средств.

Нериман вовсе не собиралась поступать со свекровью столь бессердечно. И однажды отправилась к Хаджер-ханым для обстоятельного разговора.

Только сейчас Нериман заметила, как постарела её свекровь. У Хаджер-ханым сидели Рыза и Наджие. Не стесняясь гостей, она начала лебезить перед невесткой, которую, бывало, поносила на чём свет стоит. Старуха суетилась, не зная, куда и усадить дорогую гостью.

Хаджер-ханым подробно расспрашивала её о самочувствии, о делах, а главное – о планах на будущее. Однако Нериман сухо сказала:

– Рыза-эфенди, оставьте, пожалуйста, нас вдвоём, нам надо поговорить.

Супругам такое обращение пришлось не по душе. Но делать было нечего, и они нехотя поднялись. Нериман сразу приступила к делу.

– Тот, кто ушёл от нас, был не только моим мужем, но и вашим сыном. Он был единственной вашей опорой. Если говорить прямо, теперь вам не на кого надеяться… Однако я вхожу в ваше положение и в связи с тем, что в ближайшее время я собираюсь уехать к своему старшему брату…

Хаджер-ханым смотрела на Нериман покрасневшими от слёз глазами, боясь пропустить хоть слово.

«А вдруг она скажет, что я не могу претендовать на имущество сына?» – трепетала старуха. Но Нериман продолжала:

– …я считаю своим долгом подумать и о вас. Ведь вам некуда податься. Вы знаете, что дом, в котором мы живём, не принадлежал Мазхару, он его арендовал. У вашего сына не было недвижимого имущества. Что касается движимости, то она ограничивалась домашними вещами. Поэтому главную часть наследства составляют наличные деньги.

– Я намерена продать все вещи, то есть опять-таки превратить их в деньги, и прибавить вырученную сумму к имеющейся наличности…

Волнение Хаджер-ханым достигло крайнего предела.

– …После этого я выделю вам из них некоторую часть и передам её в ваши руки.

Хаджер-ханым не верила своим ушам. Она бросилась на шею невестке и осыпала её поцелуями. «Неужели, – думала она, глядя во все глаза на Нериман, – это говорит та самая девица из бара, которую я всегда считала дрянной женщиной?»

– Да пошлёт тебе аллах счастья на этом и на том свете! Да превратит он камень в твоих руках в золото!..

– Эти деньги, – холодно продолжала Нериман, – вы можете использовать по своему усмотрению: получать на них проценты или пустить в оборот.

Хаджер-ханым сразу подумала о Рызе, ведь теперь он был для неё самым близким человеком. Она даст ему деньги. Рыза откроет кабачок, и часть прибыли пойдёт на её содержание. О, значит, она будет избавлена от заботы о куске хлеба? Ей не придётся вернуться к корыту или наниматься в служанки!

У Хаджер-ханым отлегло от сердца.

– Что касается Халдуна, то…

«Действительно, – спохватилась Хаджер-ханым, – ведь есть ещё внук. Как же я не подумала, что молодая женщина может не захотеть ехать к брату с пасынком? Она, наверно, рассчитывает снова выйти замуж. А может быть, решила вернуться в бар? Так или иначе, но Нериман, видно, хочет отделаться от Халдуна, оставить мальчика мне, чтобы он не путался у неё под ногами…»

Однако Нериман снова свалила с плеч старухи огромную тяжесть.

– …Халдун для меня – единственная память о муже. Если вы не будете возражать, то ребёнок поедет со мной. Можете быть совершенно спокойны, я позабочусь о нём не хуже, чем сделала бы это для собственного сына. Одним словом постараюсь заменить ему и отца и мать.

Хаджер-ханым подавила вздох облегчения и воскликнула:

– Клянусь аллахом, доченька, ты такая хорошая, что у меня и язык не поворачивается отказать тебе! Ты ведь знаешь, внук для меня – всё.

– Вы правы. Несомненно, вы ближе ему, чем я. В конце концов я для него посторонняя… Что делать, пусть мальчик остается у вас.

– Помилуй, дитя моё! Что за разговор? Да разве я управлюсь с ним? Не сегодня-завтра ему в школу, а там начнутся расходы…

– Значит, вы согласны оставить мальчика у меня?

– Да, но с условием, что хоть изредка мне будут сообщать о его здоровье.

– Ну, это само собой, Хаджер-ханым-эфенди.

Тотчас после ухода Нериман в комнате появились Рыза и Наджие. Они своими ушами слышали, что старухе перепадёт кругленькая сумма. Однако супруги ещё сомневались, действительно ли Нериман расщедрилась, нет ли здесь какого умысла.

– Неспроста всё это, не иначе как хочет устроить какой-то подвох, – сказала Наджие. – Уж слишком всё просто получается. Сама прибежала к тебе уговаривать, чтобы взяла деньги. А не пришло тебе в голову, что она хитрит?

– Н-н-е-т!

– Не обижайся, ханым-эфенди, но очень уж ты простодушна. У сына было столько вещей, а она хочет отделаться от тебя какой-то подачкой! Да кто ты ему была – мать или прислуга? Поверь, если передать дело в суд…

– Не болтай языком! – вмешался Рыза. – Если Хаджер-ханым пойдёт в суд, то ей и этого не видать! Ведь невестка берёт на себя Халдуна.

Хаджер-ханым была такого же мнения.

– Нет, – сказала она, – вряд ли я выиграю. Да и кто знает, сколько пришлось бы хлопотать… И то, что Халдун у неё останется, хорошо. Не сегодня-завтра в школу пойдёт, хлопот с ним не оберёшься. Она женщина молодая, расторопная, к тому же бездетная. В Стамбуле она сумеет его выучить и сделать человеком… А мы уж здесь будем заниматься своими делами…

– Вот это правильно! – сказал Рыза, потирая руки. – Откроем кабачок и будем денежки заколачивать!

У Наджие загорелись глаза.

– Открывай заведение, а насчёт закусок и всего прочего можно положиться на меня. Так, что ли, Рыза?

– Ну, это сам аллах приказал.

– Но только чур, бельё стирать не мне.

– Ладно, ладно, найдём прачку! И без стирки дела хватит. А я с утра пораньше – на базар. Продукты – это уж моё дело. По вечерам буду стоять за стойкой: отпускать вина, закуски, рассчитываться с гарсонами – у меня будет хлопот полон рот. Но, клянусь честью, мы хорошо заработаем!

– Помоги аллах, – пожелала Хаджер-ханым. – Но только помните, кроме вас у меня никого нет, вы моя единственная надежда. Капитал будет мой, а труд ваш. Вы будете платить за мою квартиру, заботиться о моём столе…

– Какой может быть об этом разговор? Гарсон принесёт вам и обед, и ужин. Даже с грязной посудой не придётся возиться, вымоют. А через полгодика, глядишь, и расширим дело.

– Ну, это если будет хороший доход.

– Доход? Уметь надо! Тут много всяких тонкостей. Покупаешь, например, вина – вот столько, подливаешь воды – вот столько. Получается – во сколько! Клянусь аллахом, вино нам почти ничего не будет стоить!

– Как так?

– А это уж мой секрет!

Рыза поставил между ног мангал и с довольным видом стал подкручивать усы.

– Разбавить вино водой, бросить горсть извести или опиума, а то и белены – и готово! Глупцов хоть отбавляй, будут пить и только похваливать: «Ну и крепкое вино»!.. Стакан не отнимешь, пока не напьются…

– А печёнки у них не полопаются?

– Нам-то какое до этого дело, Хаджер-ханым? Да если у них не будут лопаться печёнки, то мы останемся без гроша! Это ведь торговля, ханым-эфенди! Коммерция! Будешь деликатничать, прогоришь! Весь фокус в том, чтобы любыми правдами и неправдами увеличивать капитал.

– Правильно, – согласилась Хаджер-ханым, хотя ничего не поняла в рассуждениях гарсона, понаторевшего в кабацких делах.

В течение недели всё произошло так, как обещала Нериман. Хаджер-ханым вручили выделенную ей сумму, а молодая вдова вместе с Халдуном отправилась на вокзал. Они сели в поезд, напутствуемые добрыми пожеланиями Нихата и его жены.

Хаджер-ханым, Рыза и Наджие прибежали перед третьим звонком. Бабушка прослезилась и в последний раз обняла внука. Удар колокола. Паровозный свисток и поезд медленно поплыл вдоль перрона.

Нериман не сводила глаз с Халдуна. Он сидел на том же месте и почти в такой же позе, как Мазхар во время последней поездки в Стамбул… Бедный ребёнок! Подумать только, сначала мать, потом отец…

За окном понеслась ночь. Вскоре Халдун стал клевать носом. Он мог свалиться, и Нериман взяла его на руки. Мальчуган склонил свою золотистую кудрявую головку ей на грудь и сразу заснул.