Текст книги "Зыбучие леса (СИ)"

Автор книги: Кайл Иторр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Территория Европейского Союза, г. Роттвейль. Вторник, 36/08/22, 23:05

Хуана потихоньку расспрашивает Магду о жизни в Новой Земле с ее кочки зрения, сиречь фермерши-домохозяйки с многолетним опытом. Английский фрау Крамер вполне понимает, а что сама говорит с густым верхненемецким акцентом, так в том ничего удивительного нет.

Стажерка и не удивляется – ей-то я не рассказывал о том, что вычислил при прочтении экспедиционного журнала, – ну а сам я не встреваю, так, мысленную пометку сделал и пока хватит. Момент задать неудобный вопрос еще будет, мы тут минимум до завтра.

Тут у Селима оживает настроенная на местную станцию радиола – до того она мирно наигрывала нечто нейтрально-музыкальное, создавая в ресторации ненапряжный фон, а сейчас внезапно лает – по-немецки, разумеется, очень быстро, отрывисто и неразборчиво. Для меня – неразборчиво, хоть немецкий я неплохо разумею, но Крамеры, сам Селим и еще две компании, ужинающие за соседними столиками, сигнал прекрасно расшифровали. Поскольку все они дружно переглядываются и так же дружно поднимаются со стульев. На мою попытку извлечь кошелек хозяин ресторации машет руками и говорит "завтра, все завтра", а Зепп командует:

– Влад, Хуана, вы с Магдой – ко мне домой. Кроме пистолетов, оружие есть?

– Два автомата в автобусе на стоянке, – отвечаю я за нас обоих; что бы там ни случилось, подробности могут обождать. – Хуана не боец, ей и правда лучше в укрытие, а я, если надо, готов поучаствовать.

– Спасибо, Влад, но вы не наш. Без слаживания и связи сейчас нечего лезть, да и ситуация пока не критическая. Магда, ты старшая по хозяйству.

– Кто ж еще, как не я, – ответствует фрау Крамер, коротко чмокнув мужа в висок. – Хуана, Влад, kommen sie – schnell, schnell![41]41
  «...идемте – быстрее, быстрее!» (нем.)


[Закрыть]

У разных языков разные особенности. Немецкий, при всей сложности его словообразования, словно создан для простых и четких маршево-армейских команд, даже те, кто с наречием Шиллера знаком менее чем никак, отданные на нем приказы воспринимает буквально печенкой. Филиппиночка, по крайней мере, без малейших возражений следует хвостом за Магдой.

Прихватив из бусика "коммандо" и "эм-четыре" с запасными магазинами и боеприпасом, идем в дом Крамеров. Дети уже выстроены в шеренгу по росту, старшему на вид лет десять – сиречь около пятнадцати по заленточному счету, парень рослый, уже чуть повыше отца, пусть и не такой широкоплечий; плюс пара сестер раннеподростковых годиков и мелкий не то младшеклассник, не то вовсе дошкольник. У старшего в руках швейцарский карабин Фуррера с оптикой, прикрученной впереди "по-скаутски", сестры вооружены "итаками" – длинной и короткой, у мелкого только коробочка ходиболтайки в поясном подсумке и бинокль на шее.

– Всем вольно, – не дожидаясь доклада, командует Магда, разумеется, по-немецки, – Аннеке, Линда – в мансарду наблюдать, Рольф, Курт – спать, я вас сама подниму на смену. Разойтись.

Крамеры-младшие исполняют приказ, а я интересуюсь, ради стажерки – по-английски:

– Так что, собственно, там случилось?

– Со стороны Парижа в нашу сторону ушла банда, – рассказывает фрау Крамер, – ушла грязно и с жертвами среди ажанов. Живьем таких брать не очень стараются, бандиты об этом знают и ведут себя соответственно. Егеря на перехват то ли успеют, то ли нет, на всякий случай по оранжевой тревоге подняли ландвер, усилить охрану вокруг поселений. А всем, кто не в строю – по домам и держать последнюю линию обороны.

Так, армия в немецком анклаве – это, как и в Германии заленточной, бундесвер, а ландвером, со всей очевидностью, именуют всех "бойцов второй линии" скопом, аналог наших резервистов. Как, в общем, и был сорганизован тот самый ландвер что в Первую, что во Вторую мировую...

– Часто такое бывает? – нервно пищит Хуана.

Фрау Крамер пожимает плечами.

– Когда-то бывало часто, за последние три года – это четвертый раз, и только однажды ландверу реально пришлось поучаствовать. Скорее всего, оно обойдется и сейчас, но сами понимаете.

В отличие от стажерки, крепкая еще-не-пожилая немка – Магде Лангер из патрульного досье сейчас по заленточному счету сорок пять, и супруга Зеппа Крамера смотрится на полные эти года, проведенные на здоровом деревенском воздухе в отнюдь не буколических трудах с утра до вечера, – не выглядит ни испуганной, ни сколько-нибудь обеспокоенной. Неприятность, да, досадно, а теперь надо всем вместе как следует потрудиться, чтобы не случилось ничего худшего. Полностью с ней согласен.

– Вы бы тоже пошли пока подремать, гостевую комнату для вас я сейчас подготовлю. Поможете с вахтами, в три смены дело пойдет веселее.

– Идемте, – не могу не согласиться я и с этим.

Неширокая кровать в комнате одна, ее занимает Хуана, мне бросают на пол матрац и выдают пару одеял. Я же, отойдя вроде как умыться перед сном, снова спускаюсь в гостиную, где в кресле у незажженного камина уже дремлет хозяйка; на коленях "хай-пауэр", а на каминной полке, встать и руку протянуть – "гевер-драй" в версии "укорота". Прицельность стрельбы у такого огрызка под мощный винтовочный патрон, особенно с выдвижным хеклеровским прикладом, как по мне, спорная, ну да пользователям виднее. Услышав шаги, фрау Крамер поднимает взгляд.

– Что-то случилось?

– Нет, но есть один личный вопрос к вам, фрау Магда. Заранее готов принести извинения, если ошибся.

– Вот как? – взгляд нечитаемый, лицо спокойное, и столь же спокойная ладонь на рукояти пистолета.

– Именно так. Скажите, это ведь вы вернулись когда-то из дальней экспедиции вместе с Рольфом Кеттерингом?

– Верно, Влад. Вряд ли сейчас об этом помнят многие, давние дела. Минхеер Кеттеринг когда-то жил здесь неподалеку, он умер лет семь назад – возраст, старые раны и все такое... Это и был ваш личный вопрос? Так здесь нет никакой тайны.

– Нет, личный вопрос будет другой: как звали ваших родителей?

Вспышка "я знаю, что ты знаешь, что я знаю". Лицо осталось таким же каменным, но левая рука дергается. У меня "кольт" по-прежнему на поясе, а вот правая рука – в кармане, где очень даже может находиться второй ствол (и он там действительно есть)... и она не знает, не может знать, хорош ли я в стрельбе "сквозь карман", сумеет ли разоблаченная фрау свалить меня раньше, а если вдруг нет, то что дальше.

Магда Крамер медленно разряжает пистолет и убирает магазин в кармашек в кожаной кобуре, демонстративно щелкает затвором, проверяя, что патрона не осталось и в стволе. Я в порядке ответной любезности выкладываю на стол кобуру с "кольтом" и присовокупляю к ней столь же медленно извлеченный из кармана "смит-вессон", сам опускаюсь на стул напротив.

– Поговорим?

– Ничего не докажете, – холодно произносит она.

– Если бы я хотел вас разоблачить прилюдно, обратился бы через Патрульную службу и вашу полицию.

– Они бы тоже ничего не нашли.

– Магда Лангер была служащей Ордена, официально принятой на работу еще за ленточкой. Внешность, голос, акцент и даже почерк могли измениться за столько лет, но не отпечатки пальцев.

Яростный блеск в глазах – и молчание.

– Что вам нужно, Влад?

– Ничего особенного. Став Магдой Лангер, а потом – Магдой Крамер, вы не преступали законов, или по крайней мере на этом не попадались, и за вас, если что, сегодня встанет не только муж и семья, а весь Роттвейль, если не весь германский анклав. Шантажировать вас далеким прошлым – пустая трата времени, делать этого я не собираюсь. Мне нужно другое: определенная информация об этом самом прошлом.

– Какая именно?

– Что на самом деле такого необычного нашла в западной части хребта Кам экспедиция Адамса, та, которую вел Кеттеринг?

– Абсолютно ничего необычного, насколько мне известно. Я уж не помню, что было записано в журнале экспедиции, если сохранился – там все правда.

– Сохранился. По нему я в итоге на вас и вышел. Настоящая Магда Лангер, я так понял, отравилась все той же озерной рыбой, что и Джейн Сун?

– Давно забыла, как звали ту узкоглазую... – отстраненно говорит Магда. – Да, обеих мы там и похоронили, вместе со всеми нашими.

– Кто, простите, "мы" и "наши"?

– А вот это, Влад, вам знать совершенно незачем, – с глубочайшим убеждением в своих словах произносит она, искренне и честно.

Мне это знать совершенно незачем, отдается эхом в голове.

Незачем.

Совершенно.

Знать.

Это.

Мне?

Мне – незачем, но вот руководству моему такие сведения пригодятся наверняка, всплывает ответное убеждение, и спорить с ним эхо не может.

– Как только передам куда следует, тут же вычеркну из памяти, – обещаю я столь же честно-искренним тоном.

Магда подскакивает чуть ли не вместе с креслом.

– Влад, немедленно забудьте все, что я тут наговорила!

– А вы ничего еще и не сказали – такого, что бы стоило забыть, – открыто усмехаюсь я, оседлав волну. Это в ганфайтинге я не эксперт, а вот методику воздействия на сознание – изучал... и на практике тоже. Когда-то интересовался просто для общего развития, а не так давно возник серьезный стимул поднять сию сферу самому, пока ее не подняли за меня. Теперь не поднимут. В моем случае так точно. Сам воздействовать на других не могу, но от чужих потуг закрыт надежно, разве что Вольф Мессинг пробьется сквозь "программный блок", и то не факт.

Она обессиленно плюхается в кресло, всплеснув руками.

– Да откуда ж вас такого... принесло.

– Потом расскажу, если хотите. Долгая история. Как вам удалось занять место Магды Лангер, теперь понятно, а вот подробности, что было раньше и зачем вообще вся эта подмена личности, с вас.

– Долгая история, как вы говорите. А ночь у нас впереди, возможно, не из простых. Лучше не перегружать подробностями.

– Ночь не из простых, но проще она от умолчания не станет. Как там у классика было, "всех ждет одна и та же ночь"[42]42
  Квинт Гораций Флакк, «Carmina». В латинском оригинале: "Omnes una manet nox".


[Закрыть].

– Согласна, – подумав, кивает фрау Крамер. – Но подробностей и правда слишком много, это завтра. Суть расскажу сейчас, ладно: подмена личности потребовалась, потому что у меня не было обычного орденского документа, а не было, потому что "ворота" я не проходила никогда, здесь и родилась.

Настоящая Магда Лангер – шестьдесят первого года рождения, и визави моя не может быть намного моложе. Между тем первые орденские "ворота", через которые прошел официальный первопроходец Новой Земли, Джек Чамберс по прозвищу Легенда, открылись лишь в семьдесят третьем. Двенадцать лет спустя – ну или восемь, если по местному счету.

Челюсть моя от осознания всей этой математики зримо отвисает. Однако.

Магда ни звуком ни солгала, сказав, что ничего необычного в горах Кам экспедиция Адамса не обнаружила. Она ведь не утверждала, массаракш, что Адамс со товарищи не обнаружили там НИКОГО особенно необычного...

Территория Европейского Союза, г. Роттвейль. Среда, 37/08/22, 07:25

Шесть двухчасовых ночных вахт на шестерых, дежурить по двое. То есть каждому досталось дважды по четыре часа условно спокойного сна и дважды по два часа сидя-лежа на чердаке с ходиболтайкой и биноклем в руках – режим практически комфортный, на сборах резервистов в протекторате Русской Армии гоняют куда как покруче. Фрау Крамер взяла на себя функции координатора и старшего по всем сменам, просыпаться ей пришлось каждые два часа, зато и спать могла подольше.

Сами дежурства прошли также спокойно, рядом с домом Крамеров никаких подозрительных личностей не шаталось, а домашняя рация на общих каналах не сообщала о боестолкновениях ландвера ни с беглой парижской бандой, ни с другими противниками. Когда поднимаются уже все, станция Роттвейля бодро и радостно передает: ландверу – отбой оранжевой тревоги и переход на желтую. А в начале восьмого в канале ходиболтайки объявляется Зепп Крамер и сообщает, что на сегодня лично он домой и отдыхать, а дальше видно будет.

После завтрака, простого, но сытного (колбаски, зелень и зернистый солоноватый творог со сметаной), хозяин дома, как обещал, отправляется дрыхнуть "минуток на четыреста", старший сын, Рольф, уходит на работу (он помощник-на-все-руки на радиостудии), девочки отбывают в школу, а мелкого Магда посылает на огород "от забора и до обеда": ему в школу идти только с началом мокрого сезона, а безделье новоземельные немцы уважают не больше, чем заленточные. Хуану убалтываю прогуляться по округе уже я, наказав пистолет держать при себе, перевесив кобуру на ремень открыто. Для вида, не более того, в мелких поселениях вроде Роттвейля – по крайней мере в сытых и развитых анклавах, а у немцев он именно такой, – гостю-проезжему надо очень постараться, чтобы влипнуть в неприятности, поскольку уличная преступность близка к нулю. А что филиппиночка не шпрехает на тевтонском, не суть важно, английский что за ленточкой, что здесь знает каждый второй немец, а немцы образованные – даже и получше многих англичан-американцев.

И вот у нас с фрау Крамер образуется достаточно времени для разговора "по душам". Я, признаться, не ожидал, что получится скорее исповедь, да и сама собеседница, наверное, не собиралась вот так сразу раскрывать душу. Видимо, прорвало. И услышав подробности – понимаю, почему.

Тут, массаракш, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять...

Территория Европейского Союза, г. Роттвейль. Среда, 37/08/22, 08:13

– Озеро в горах, на берегу селение – четыре домика из дикого камня. При селении несколько огородиков, обрабатываемых вручную, и луга для выпаса коз. Коз этих, как говорили старшие, они же когда-то и одомашнили; на моей памяти эта скотина, пускай и непослушная, давно привыкла к людям. Из козьих шкур мы шили обувь и верхнюю одежду, а сорочки и белье – из грубой ткани, которую ткали на самодельном станке из волокон крапивы.

Старших в селении осталось двое: доктор Линда Келлер и капитан Курт Грессерхольт. Доктор учила нас всех языкам, литературе и основам медицины; капитан натаскивал по математике, химии и военному делу.

Остальные имен не заслужили. Ни младшие – я, Сорок Четвертый и Сорок Пятая, – ни те, кто принадлежал к "средним": Гамма, Тета, Каппа и Омикрон родились в прежнем мире, а Двадцатый, Двадцать Восьмой, Двадцать Девятый, Тридцать Пятый и Тридцать Седьмой были, как и мы, здешними уроженцами.

Моя мать, Восьмая, умерла родами. После нее рожать было некому, пока не подросли мы с Сорок Пятой...

О старом мире между собой в селении не говорили. Разве что доктор Келлер на уроках литературы, и то – картина выходила более чем странной. Это уже потом в Веймаре и Роттвейле образовалась городская библиотека, и я там брала почитать много всякого, в том числе новую и новейшую историю Старого Света, тогда только что-то поняла, а в селении у озера... была просто жизнь, странная и с очень неясными перспективами, но другой мы не знали. Я родила троих, от Омикрона, Двадцать Восьмого и Тридцать Пятого; Сорок Шестой, Сорок Восьмой и Сорок Девятая не прожили и двух месяцев, помочь не сумел никто – доктор Келлер тогда уже умерла, а больше врачей, настоящих, не было.

В прежнем мире для мертвых вроде бы выкапывали могилы в земле; у нас долбить каменистые горные склоны в первые года, наверное, не было сил, а потом уже сложилась своеобычная традиция. Покойников на закате сбрасывали с дальнего утеса в разлом, позволяя падальщикам и мхам позаботиться о бренной плоти, а душа уходила к богам по радужному мосту. Однажды мы спросили, как такое может быть, ведь боги остались в прежнем мире – доктор Келлер рассердилась необычайно, она верила, что боги живут везде, где живем мы сами.

Капитан Грессерхольт в богов не верил. Он верил в артиллерию, пикраты и снайперский прицел. Артиллерию мы видели только на картинке; с пикратами для зеленого пороха[43]43
  Пороха Бружера и Дессиньоля на основе тринитрофенола (пикриновой кислоты), получены в 1860-х гг. Другая пропорция тех же компонентов дает мелинит и шимозу для артиллерийских снарядов. Несколько лет французы экспериментировали с «зеленым порохом» и уже подумывали было заменить им традиционный дымный, однако тут подоспел «белый порох» Вьеля на основе пироксилина, который оказался лучше и дешевле.


[Закрыть], чтобы переснаряжать патроны, он возился сам, очень аккуратно, буквально по крупинке, и все равно однажды не уберегся и ушел к тем самым богам... а из трех снайперских винтовок, которые были в селении, одна до сих пор жива, я ее Рольфу подарила на пятнадцатилетие.

Наш мир, наша жизнь начиналась в селении у озера и заканчивалась примерно в одном дневном переходе от него. Дальше мы не заходили – незачем было. Любопытство? Тогда для нас это слово ничего не значило, были вещи и мысли нужные – и пустые, на которые не хватало ни сил, ни времени.

Так что Адамс и его люди для нас стали не незнакомцами.

Они были попросту пришельцами, марсианами, только что без боевого треножника. Марсианам мы удивились бы, наверное, меньше, зачитанная до дыр книга о них осталась от капитана Грессерхольта – и в марсиан мы верили больше, чем в других, незнакомых людей.

Тогда нас оставалось всего четверо: Каппа, Двадцать Восьмой, Тридцать Пятый и я. Адамс сперва, разумеется, решил, что мы просто семья, которая по каким-то своим соображениям подалась из слегка обжитых краев на дальний фронтир. А потом стало поздно.

Мы ничего не знали о других людях. Мы никогда их не видели.

Но о себе, о своих способностях – знали. Доктор Келлер не скрывала, кто мы такие, она верила, что именно в нас боги прежнего мира воплотили образ лучшего, более достойного человечества. И учила нас управлять своим даром, тем самым, за который избрали наших предков, тем самым, который следовало закрепить, развить и оформить в нас, чтобы мы пользовались им так же свободно, как сама доктор Келлер пользовалась речью.

Вы уже поняли, Влад, каков этот дар, верно?

Мы не знали его правильного названия, а что-то похожее я встретила уже потом, сильно потом, когда Зепп затащил меня в видеосалон на "Звездные войны". Других джедайских штучек мы не умели и даже не слышали о таком, но вот этот убеждающий голос Оби-Вана Кеноби "вам незачем смотреть на его документы" – именно такому нас учили. И выучили.

Голос не действует издалека.

Каппа и Тридцать Пятый легко подчинили себе Адамса, его однорукого помощника и обеих девок. Двадцать Восьмой с Тридцать Пятым впервые за последние месяцы дорвались до женского тела – я все никак не могла отойти от смерти последнего ребенка, – и не считали нужным как-то церемониться с "пришельцами-марсианами", а потому принялись сразу воплощать все, о чем, возможно, мечтали, но не могли дать себе волю с Сорок Пятой или со мной, мы ведь были свои, а главное – нужны целыми и максимально здоровыми.

Они слишком поторопились, отводя душу и теша плоть. В самый разгар их развлечения из дозора вернулся разведчик, Кеттеринг, который издалека увидел, что творится, и без долгих размышлений пристрелил обоих. Не знаю, выстоял бы Кеттеринг в снайперской дуэли против капитана Грессерхольта в его лучшие годы, "рейхсгевер" против "маузера" – но обоих насильников, а потом еще и Каппу, разведчик прикончил без труда.

К счастью, Адамс так и не понял, что произошло на самом деле, иначе они бы не обсуждали мое будущее в моем же присутствии. Я смогла внушить им, хоть и была еще слаба телом, что забавы "дикарей с фронтира" стоили жизни не двум их спутницам, а только одной, вторая же вскоре поправится и сможет продолжать путь. Я, Сорок Третья, на Магду Лангер была похожа разве что возрастом и цветом глаз, но внушению это помехой не стало.

Ну а уже потом, когда всех участников инцидента похоронили, сделала дополнительное внушение, чтобы о "дикарях в козьих шкурах" они позабыли окончательно, а гибель той, второй – вы ее, кажется, назвали Джейн Сун? – записали аллергической реакцией на озерную рыбу. Тут даже особенно врать не пришлось, мохнатые желтые водоросли, прокаленные на железной тарелке либо в керамической плошке, служили нам хорошей приправой к вяленому или копченому козьему мясу, однако если их же в сыром виде добавить салатом хоть к рыбе, хоть к тому же мясу – сидение под кустиком на пару-тройку дней обеспечено, и если потом пищеварение вернется в норму, будет хорошо.

В смерти Адамса и того, однорукого, моей вины нет – просто горы взяли свою дань и с них, как прежде нередко брали с нас. Кеттеринг вытащил меня из-под каменной осыпи, а я на правах уже Магды Лангер вела журнал весь остаток пути. Я тогда сказала себе: Сорок Третья мертва, ушла к богам по радужному мосту, как и все остальные участники нашей странной истории – а Магда Лангер будет жить, так, как может. И, видят боги, старалась все эти годы жить сама и не мешать другим.

Кеттеринг не знал ничего, ведь я велела ему забыть все, что его не касалось, и он так и поступил. Мы были и оставались добрыми друзьями, он стал крестником нашего с Зеппом старшего сына, но о том, кто я и что я – не знал. Никто не знал и не знает. Даже Зепп, мы вместе много лет, он – мое настоящее и будущее, сколько там нам обоим еще отведут боги, но и ему не нужно знать о моем подлинном прошлом... о таком прошлом, Влад, вообще никому знать не нужно.