Текст книги "Домик в деревне (СИ)"

Автор книги: Кай Вэрди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

***

Получив согласие отца, парни стали думать, как бы так клеть изладить, чтоб упыреныш из нее выбраться не смог.

– Вот гляди, Петька… Одна стена – печка, камень, тут он ниче сделать не сможет, верно? – Илья оглядывался в закутке за печью. Ну как в закутке? Три шага в ширину да четыре в длину. Прежде там сами братья спали, покуда на печку не перебрались, опосля тот закуток Маринка себе облюбовала, а теперя вот младшому отец определил. – Вторая и третья – стены дома. Как думаешь, смогет он с ними что сотворить?

– Не, Илюха, вряд ли… Тут надежно все. Ежели он где выбираться станет – так это либо через верх на печку, либо уж копать тока… – Петр не менее внимательно оглядывал место будущего заключения брата. Ударив ногой по хлипкой дощатой перегородке, что часть комнатки закрывала, он поморщился, глядя на то, как она зашаталась. – И вот тута даже он стенку вышибет. Не годится, братка. Намертво заделывать надоть.

– Таак… – наморщил лоб Илья. – А ежели мы тута каменную стену поставим? Тогда не смогет выбраться?

– Тогда не смогет. Тока и полы надоть тож каменными изладить. Чтоб и подкопать не смог.

– Дело говоришь. Тогда у нас тока печка опасная остается, и дверь. Отец сказывал, полати изладить крепкие надоть. Есть у нас доска такая, коя с пола осталась. Толстая она и крепкая. Но я с нее дверь хотел сделать, – Илья расстроенно присел на табуретку. – А ежели мы на полати пустим, то тут и низко будет сильно – ну да то не беда, пущай и за то спасибо скажет – но тогда нам на дверь доски не хватит. А со слабой делать опасно больно.

– А ежели… – Петька задумался, глядя то на край лежанки, то на потолок, то на основание печи, ровно прикидывая что-то. – Илюх, вот гляди… Печка-то крепко небось стоит, а?

– Вроде крепко… – нахмурился Илья, пытаясь уловить идею брата и пока не понимая, что тот хочет.

– И ежели на нее камней наложить, не поведет ее, как думаешь? – Петр вопросительно смотрел на старшего брата.

– А на что нам на печке камни? Он же ими нас и угробит, как зайти попытаемся. Да и перелезть через них – минутное дело, – все еще не улавливая мысль Петра, хмурился Илья. – Али ты доски послабже на полати хошь? Так камни их и сломают.

– Не, не доски. Я совсем полати не хочу. Крепко мы их не изладим, а от слабых толку мало. Я, братка, вот что думаю: надоть нам с печки стенку сделать до самого потолка. Вот тады он не вылезет, – Петр победно поглядел на брата.

Илья идею брата оценил, еще раз прикинул взглядом, в затылке почесал… Толкнул брата шутливо кулаком в плечо, улыбнулся.

– Так и сделаем, братка! И засов покрепче у кузнеца надоть заказать!

Два дня понадобилось братьям, чтобы сделать из закутка крепкую клеть. Опосля, снова маленько попинав его в погребе, притащили туда упыреныша, развязали да на полу и бросили – очухается, сам на топчан влезет. Дверь закрыли да засовом заперли. Родителям строго приказали туда даж не приближаться.

Маринка к тому времени уж в лихорадке горела. Иногда в чувство приходила, тогда кричала от боли, метаться пыталась, да не могла – больно было. Раны у ней все воспалилися да гноем сочились – гнила девка еще заживо. Агафья от ей вовсе не отходила – тысячелистник мяла да на раны ложила, только бестолку все было – на седьмой день, промаявшись так, померла Маринка.

Братья, узнав то, влетели в каморку да снова давай пинать упыреныша, сквозь слезы обещая ему муки адские. Насилу их Захар остановил, не то до смерти бы запинали.

Ну что делать? Поплакали все, Маринку схоронили, да стали жить-бедовать дальше.

Соседи, с того боку, что к реке был, как Маринку-то схоронили, собрали вещички, скотину да детей, да к родственникам подались, дом свой бросивши – спугались проклятья-то, Левонихой наложенного. Последние соседи со стороны реки в затылке почесали, подумали хорошенько, детей в охапки похватали да тож оттуда уехали.

По деревне стали слухи ходить, что во дворе у Игнатовых Аринка хозяйкой расхаживает, везде заглядывает. Смотрит да хмурится, как только она одна могла. А в глазах огонь пылает. Вот как-то раз соседка-то, по нужде ночью выйдя, подышать решила. Пошла грядки глянуть.

За дом-то зашла к огороду, глядь – а на загородке, что промеж их с Игнатовыми, Аринка сидит да ножками болтает. Стукнет ножкой по столбу три раза, да огонек-то и запульнет в огород к Игнатовым. Опять три раза стукнет – опять запульнет… Страшно той соседке сделалось, стала она назад пятиться, да на палку-то и наступила. А палка возьми да хрустни.

Услыхала Аринка, на хруст обернулась. Увидала соседку, улыбнулась так нехорошо, головку на бок склонила и манит ее пальчиком – мол, поди сюда. У той сердце-то и зашлось. Там и завалилась совсем. С утра-то очухалась, глядь – а под загородкой, где Аринка-то сидела, всё ровно выгорело. Спужалась она, домой кинулась, мужа да сыновей растолкала да рассказала им все.

Ну те давай в затылке чесать – че делать-то теперя? Как от колдовки избавляться? Ну, сын, подумав, и спросил:

– Мать, а с загородки-то она спускалась что-ль?

– Не, сына, не спускалася. Так и сидела на жердочке, ножками болтала, обернулась тока, – помотала головой по подушке мать.

– Ну ежели не спускалася, а лишь манила – знать, не может она с оттудова-то уйти, – подумав, выдал сын. – Надоть загородку, а лучше плетень повыше со стороны Игнатовых еще один поставить, чтоб пустырь промеж нас стал, тады и достать нас Аринка не сможет.

Подумали, так и так взвесили все, со всех сторон рассмотрели, да так и решили сделать. Бог с ней, с землей, под пустырь отданной, лишь бы от Аринки подальше быть. Поставили высокий плетень чуть не вплотную к дому, хороший такой кусь земли под пустырь оставив. Но зато хоть спокойно спать стали.

Ну, вроде притихло все. Деревенские на земли Игнатовых ступать не смели – боялися. Аринку часто видали во дворе. Как покажется кому – беде быть. Вот потихоньку-потихоньку, а двор Игнатовых и вовсе стороной обходить стали, чтоб Аринке, значит, на глаза-то и вовсе не показываться.

А время-то идет. Зимы три прошло. Илья обженился. Чудом жену себе нашел. С другой деревни привел. Попервой-то сам хотел в примаки пойти, да подумал хорошо, поглядел – Петька-то один девок не подымет, а родители вовсе плохи стали.

Отец уж и со двора не выходил – сил не было. Боли у него сильные были, как скрутит его – на крик кричит, боль унять вовсе невозможно делается. И чем дальше – тем чаще Захар от боли волком выл да полу катался. И помочь-то ему ничем нельзя было. Полгода криком кричал от болей, сам измучился и семью всю измучил вусмерть. Дошло до того, что стал сынов просить, чтоб убили его вовсе – сил терпеть больше не было. Петька с Илюхой отказалися наотрез – а ну как оздоровеет?

А как Илюха-то женился, жену в свой дом-то весть побоялся – видал, чем то заканчивается, нагляделся уже. Потому и занял он соседский дом – и с сестрами рядышком, и Аринка вроде не достанет.

Аринка достала.

Забыл Илюха, что проклятие-то не тока на землю, но и на всех Игнатовых было. Позабыл, за то и поплатился…

Жена Илюхина тока родила мальчонку, как помер Захар. До смерти мучался страшно, потому она избавлением стала для всех. А вслед за ним и Агафья убралась, и месяца не прошло. А спустя еще месяц, аккурат на сорок дней Агафьи, и упыреныш убег.

Настасья в том виновата была. Петька-то с барином уехал, так они с сестрами втроем в доме оставались. А Глеба кормить ведь надоть. Голодный он. То его братья кормили, а то Петьки нет – и все, кормить-то его некому. А Глеб в дверь стукается, есть просит. Побегла Настена к Илюхе – а того тож нету, в поле ушел.

А Глеб стучит…

Настя уж бродила, бродила… И уши затыкала, и внимания не обращать пыталась. А он стучит, да плачет, есть просит…

Настасья во двор ушла, но и там ей стук слышится. Стала грядки полоть – не полется, в ушах плач брата стоит. Вернулась Настасья в дом. А Глеб стучит и плачет…

Не выдержала Настя, наложила ему в миску еды, лавку к двери подвинула, чтоб широко дверь открыть-то нельзя было, да засов и отворила. Упыреныш с разбегу по двери долбанул – куда лавка, куда Настена отлетела вместе с тарелкой, а Глеб выскочил да бежать.

Вернулись братья, сестры им и рассказали все. Схватились те за голову – не простит ведь упыреныш, все им попомнит. Бросились его искать, да разве найдешь?

А через три дня проснулись сестры от зарева – соседский дом пламенем занялся, который Илюха-то забрал. Бросились они с Петькой туда – а в дом уж и не войти. Соседи со всей деревни посбегалися, давай огонь водой заливать. Тока поздно то было. Залить-то залили, да сгорел дом, и Илюха с женой и дитем сгорели.

Как погасили все, зашли – а они обгоревшие лежат в кровати с женой рядышком, а головы отдельно. Глеб постарался. К люльке с младенцем кинулись – неужто и с ним то же? Но нет… Упыреныш его в живых оставил, боле того, постарался, чтоб и огонь до него не сразу добрался – водой люльку залил да лоханью накрыл младенчика. Потому долго он в огне жил, не сильно обгорел-то…

Схоронили и Илью с сыном и женою…

С того дня стали дети пропадать в деревне. Да не сильно маленькие, а такие, лет по пять-шесть… Жители-то быстро смекнули, чьих рук то дело. Собралися мужики да облаву на упыреныша, ровно на волка, устроили. Аж две седьмицы выслеживали, но выследили. Отловили его аж за лесом, на болоте. Там же и детки пропавшие нашлись, насмерть замученные. Ну, мужики на того упыря долго смотреть не стали – забили ему осиновый кол в сердце, дров напилили, да сожгли его дотла, ибо недостоин он в земле лежать. Да и надежнее так-то – уж точно не вернется.

Глава 10

На весь июль Юля взяла на работе отпуск и сняла дочь с детского сада. Изначально она планировала отвезти Лерку на море, но отделка и утепление дома затянулись, да и потратить деньги на отдых сейчас, когда они широкой рекой утекали в дом и участок, показалось ей кощунством. Столько еще предстояло сделать и купить! Никогда прежде девушка не думала, что постройка дома – это настолько дорого. Потому, хорошо поразмыслив и взвесив все «за» и «против», Юля решила, что они прекрасно отдохнут и в Нелюдово. Еще и лучше – не будет ни утомительной дороги, ни смены климата, ни изменений в привычном для дочери питании.

Лерка осталась довольна решением матери – в деревне ей нравилось, плавать и загорать они ходили на речной пляж, кроме того, девочке не хотелось расставаться с новой подружкой – Аришкой. Юля в последнее время часто слышала о ней от дочери, и даже видела пару раз две темноволосых головки, мелькающих между кустами, до которых у нее пока еще не дошли руки, и молодыми деревьями в дальнем конце участка, но познакомиться с девочкой лично как-то все не получалось. Но Юля была рада уже и тому, что эта Аришка не боится заходить к ним во двор. Поразмыслив, девушка пришла к выводу, что либо ребенок просто не слушает родителей, заходя к ним, во что верилось слабо – в Нелюдово Игнатовский участок считался абсолютным табу, и даже дети ни за что не соглашались ступать на его территорию; либо родители этой девочки, что вероятнее всего, являются людьми адекватными, не верящими во всякую потустороннюю чушь, и просто не запрещают ребенку ходить к ним в гости. Потому Юле очень хотелось познакомиться с этой Ариной.

В тот день девушка ненадолго прилегла передохнуть на садовых качелях, стоящих в тени молодых берез – устала, окашивая участок – и незаметно задремала. Во сне ей привиделся отец. Он недовольно хмурился и словно за что-то отчитывал Юлю, но девушка не слышала ни звука. Что-то сказав, отец развернулся и ушел.

Юля вздрогнула и проснулась. Что-то было не так. Чувство тревоги. Оно появилось еще во сне, и уходить явно не собиралось. Поежившись, девушка села на качелях и принялась покачиваться, пытаясь прийти в себя. Спустя несколько минут Юля встала, решив, что достаточно отдохнула и пора сгребать скошенную траву, как вдруг раздался дикий кошачий мяв. От неожиданности девушка плюхнулась обратно на жалобно скрипнувшие качели.

Мяв повторился, переходя в крик. Особенно странным было то, что этот крик раздавался именно с их участка, со стороны дома. Прежде Юля не задумывалась о том, что у них во дворе никогда не бывает ни кошек, ни собак, а сейчас вдруг отчетливо это осознала.

Юля поспешила на крик. Зайдя за дом, она увидела огромного светлого кота, какого-то неопределенного цвета, который то начинал яростно царапать лапами старый дуб, то с абсолютно диким, каким-то злобным криком словно бросался на кого-то невидимого, будто защищаясь. У девушки промелькнула мысль, что кот бешеный, и потому лучше его прогнать, иначе он может и на них с Леркой наброситься.

Юля подошла поближе, и, махнув руками, прикрикнула на кота, прогоняя его, словно птицу:

– Кыш! Кыш отсюда! И откуда ты такой взялся? Уходи!

Кот, услышав Юлин голос, обернулся и взглянул ей прямо в глаза. На минуту девушке показалось, что он смотрит на нее с какой-то непонятной тоской и… любовью? Смотрит и улыбается… Тепло так, по-доброму. Она крепко зажмурилась и затрясла головой. В эту секунду раздался болезненный мяв, и кот кубарем полетел от дуба, но, быстро вскочив, снова посмотрел на Юлю, мявкнул и потрусил к калитке, постоянно оглядываясь на девушку и каждый раз ласково и призывно мяукая, словно звал ее за собой. Девушке стало интересно, куда же этот странный кот ее зовет, и она, поглядывая на него с опаской, направилась за ним, тщательно сохраняя дистанцию. На всякий случай.

***

За две недели до этого.

Настю увезли. Лере было безумно скучно без подружки. Она бесцельно слонялась по участку, не зная, чем заняться. Нет, мама разрешила ходить гулять, но ей не хотелось. Все ее ровесники жили дальше, чем разрешала уходить мама, и играть ходили на детскую площадку, а это далеко, туда ей ходить не разрешалось. А одной даже на велике не интересно кататься…

Лерка, в двадцатый раз обойдя участок, села на свои качели и принялась раскачиваться.

– Здравствуй, – раздался за спиной голос. – Тебя Лерой звать? Я слыхала, тебя так тетя звала. Это твоя мама?

Лерка едва не свалилась с качелей. Неужели к ним кто-то решился зайти? Ей страшно надоели все эти рассказы о каких-то загадочных проклятиях. О них говорили все, и почему-то называли их дом Игнатовским. Мама злилась, когда говорили об этих непонятных штуках. Жаль, она, Лерка, не знает, что это такое – давно бы уже нашла и отнесла на мусорку. И почему мама так не сделает? Тогда бы к ним все начали в гости ходить…

Девочка, все еще не веря в то, что к ним все-таки кто-то зашел, медленно обернулась. Позади нее стояла девочка. Такая же, как и она, Лерка, только сарафан у нее был какой-то… странный. Она никогда таких не видела. Но да ладно, это не важно. Главное, что девочка пришла к ней! И ей будет, с кем играть.

– Привет! Да, я Лера, а там моя мама. А тебя как зовут?

– Арина, – склонила девочка черноволосую головку с двумя косичками набок. – Давай вместе играть?

– А ты не боишься к нам сюда приходить? – удивленно спросила Лера.

– А надо? – совсем по-взрослому хмыкнула девочка. – Все боятся?

– Угу… – мрачно кивнула Лерка. – К нам никто не ходит, даже звонок возле калитки… А ты где живешь?

– Здесь, рядом, через два дома, – неопределенно махнула рукой девочка. – Принесешь мячик? Или в салки поиграем?

– В салки! – с готовностью отозвалась Лерка, и, легонько стукнув новую знакомую по плечу, на бегу крикнула: – Я тебя осалила! Ты вОда!

Прошла примерно неделя. Арина приходила к Лерке каждый день, и они вместе играли. Чаще у них на участке, но с каждым днем Аришка все настойчивее звала девочку сходить на речку искупаться.

– Лер, жарко… Пойдем поплаваем! – обмахиваясь лопухом, Аришка плюхнулась под ближайшим деревом на траву.

– На речку без мамы ходить нельзя. Давай лучше поиграем? – каждый раз отвечала ей девочка.

– Мама твоя не узнает. Мы быстро сбегаем. Не хочешь – не плавай, а я поплаваю. А ты можешь только ноги помочить, – продолжала уговаривать девочку Арина.

– Нет. Пойдем на велике кататься? Я тебя покатаю.

Арина встала перед Лерой и посмотрела прямо в ее глаза. Провела перед лицом девочки ладошкой и очень серьезным голосом тихо сказала:

– Мы идем купаться на речку, – в глазах Арины полыхнул огонь и тут же погас, оставив на радужке золотистые искорки.

Она взяла Леру за руку, и они побежали к месту сужения реки. Пробегая мимо пляжа на мелководье, где купалась вся детвора, они столкнулись с Тимошкой. Тот, накупавшись, шел домой. Увидев бегущую в сторону быстрины Лерку, он догнал ее и схватил за руку.

– Ты куда? Туда ходить нельзя! Вон там все купаются, – мальчик показал рукой в сторону мелководья.

– Я быстро. Только ноги помочу, и все, – сказала Лерка, вырывая свою руку из его руки и продолжая идти в сторону быстрины. Тимошка, посмотрев ей вслед, почесал затылок.

– Лер! Туда нельзя! Утопнешь! – крикнул ей вслед мальчишка. Девочка даже не обернулась.

Подумав, Тимошка развернулся и бросился бежать. Арина, обернувшись через плечо, зло посмотрела ему вослед. В ее глазах полыхнуло пламя. Мальчик, запутавшись в траве, упал. Приподнявшись на руках, он снова обернулся, посмотрел на идущую к быстрине Лерку, встал и помчался к ее дому.

Добежав до быстрины, Арина, не снимая сарафана, зашла в воду. Быстро текущая вода не доходила ей даже до колена. Поманив девочку рукой, она стояла, склонив головку набок, и, не отрывая полыхающих огнем глаз от девочки, ждала, пока ребенок пойдет к ней. Лерка послушно двинулась к обрыву. У нее под ногами хрустели нападавшие с дерева сухие веточки. Лера не обращала внимания ни на что вокруг. Она не видела раздвинувшихся кустов, не ответила на оклик мужчины, выглянувшего из них. Девочка медленно и целенаправленно направлялась к самому глубокому и опасному месту быстрины. Лера уже занесла ногу над обрывом, как вдруг ее крепко схватил за руку подбежавший мужчина и резко дернул назад на берег.

– Ты куда лезешь? Совсем с ума сошла? Здесь глубина метров пять, не меньше! Что, купаться больше негде? Кроме гиблого омута места больше нет? Где твои родители? – закричал на нее дядька.

Лерка испуганно захлопала глазами, растерянно оглядываясь вокруг.

– Я только…

– Что ты только? Где твоя мать?

– Дома… – потерянно пробормотала девочка, продолжая оглядываться в поисках подружки. Арины не было.

– А дом где? – продолжал допытываться злой дядька.

– Там… – махнула Лерка рукой в сторону деревни.

– Пошли со мной. Я сейчас удочки соберу и отведу тебя. Совсем уже очумели – такого ребенка одного на речку отпускать… – зло ворчал дядька, собирая рыболовные снасти и одновременно не спуская глаз с Лерки. – А потом бегают и плачут – ребенок утоп… А как она не утопнет в быстрине? Тут взрослые-то топнут, а то дитё полезет…

Собрав снасти, он крепко взял девочку за руку и повел по направлению к деревне. Стоя над рекой на краю поля, на них смотрела красивая смуглая кареглазая девчонка лет шести с двумя черными косичками и не детской, злой улыбкой на лице.

Лерке в тот день сильно попало от матери за поход на реку. Еще и за ложь. Мама почему-то поверила Тимошке, что Лера одна убежала на речку. А про Арину не поверила… В итоге мать запретила девочке выходить со двора. Целых три дня Лера гуляла только во дворе. Аришка продолжала приходить к Лере поиграть, и девочка вовсе не расстраивалась по поводу запрета. Они бегали по участку, играли в мяч и качались на качелях.

На четвертый день, сделав дочери внушение, Юля разрешила ей выходить погулять в деревне. Но девочка вовсе и не рвалась на улицу. Окашивая траву во дворе, Юля периодически видела ее темноволосую головку, то появлявшуюся, то вновь исчезавшую среди кустов в дальнем конце участка.

Когда уставшая Юля задремала на садовых качелях, Арина взяла Лерку за руку и повела ее к старому колодцу. Колодцем пользовались, но набирали воду, вытекающую из него через вставленную в него трубу. Над родником был построен небольшой резной домик с крышкой. Но в сам колодец никто ведрами не лазил, и его крышку открывали редко – для проверки чистоты и уровня воды в нем.

– Открой крышку, – произнесла девочка, в глазах которой горел огонь. Лерка послушно потянула крышку колодца на себя, открывая.

– Посмотри, там есть вода? – спросила Арина, постоянно оглядываясь назад, словно ее что-то беспокоило. Девочка не могла стоять на месте спокойно, что было совершенно нехарактерно для юной колдовки. Огонь пылал у нее уже не только в глазах, но и на кончиках пальцев, она словно отмахивалась от кого-то руками и даже ногами. Когда Лера наклонилась над колодцем, Арина выставила руку пылающей ладошкой вперед. Девочка приподнялась над землей и упала в колодец вниз головой.

В тот же миг Арина растаяла в воздухе.