Текст книги "Пустяки и последствия (СИ)"
Автор книги: Катерина Шпиллер
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)
Annotation
Шпиллер Катерина
Шпиллер Катерина
Пустяки и последствия
Катерина Шпиллер
ПУСТЯКИ И ПОСЛЕДСТВИЯ
(ОЧЕРК НРАВОВ)
Посвящается жертвам анонимных хейтеров
Книга для читателей старше 18 лет.
Текст содержит ненормативную лексику.
МАРАФОН
Помню, как бежала, задыхаясь, и моё нутро было сжато в болезненный комок, готовый взорваться и вытолкнуть из организма все внутренности – в крови, в слизи, чёрт его знает, в чём ещё , будто внутри случился взрыв от скольких-то граммов тротила. А надо-то было пробежат ь всего километр, всего один! Для того, ч тобы сдвинуться с места, чтобы хоть немного приблизиться к своей цели и перестать быть бегуном только на короткие дистанции. Шестьдесят метров, сто - всё идёт прекрасно, всё получается! Полкилометра – уже испытание. А километр – невозможен. Не хватает дыхания, сердце пульсирует в каждой точке тела, адская боль в подреберье режет пополам, от тошноты начинает кружиться голова. Пот едко заливает глаза, уши, ядовитой жидкостью скатывается в открытый рот... Не одолеть! Не одолеть!
Значит, никогда не похудеть. Значит, клёклое, рыхлое тело будет со мной навсегда. Оно будет мною вечно. Мне не победить природу и не суметь стать стройной, потому что нет шанса пробежать больше, чем я могу. Навсегда только короткие дистанции и 50-й размер.
– Ты круто пишешь заметки и маленькие очерки, когда без эмоций, только на фактах, – прикуривая одну сигарету от другой, пока что нарочито спокойно , пряча раздражение, излагает редактор журнала, где я битых десять лет работаю корреспондентом. Сквозь модные и дорогие узкие стёкла без оправы, она презрительно поглядывает на меня чуть прищуренными глазами. Или просто щурится от дыма? – Ты хорошо роешь фактуру, чётко выделяешь главное и прекрасно укладываешься в полторы тысячи знаков. Это твой хлеб! Так чего тебя тянет на большое? Ну, не твоё это, не-тва- ё ! – последнее слово она будто вбивает мне, как дуре, в голову молотком. Кажется, напускное спокойствие постепенно начинает ей изменят ь.
– Татьяна, вы ж знаете, что я хочу...
– Да знаю я! – уже раздражённо восклицает начальница и с досады слишком сильно встряхивает рукой с сигаретой. Табак вперемешку с п еп лом падает прямо ей на брюки. – Да мать твою ! – не сдерживаясь орёт Татьяна, отряхивая ладонью штанину . – Вот такие у нас нынче делают сигареты! М ир непрофессионалов и неучей, ве зде работают криворуки е ! – она шумно выдыхает, прикрывает на секунду глаза – берёт себя в руки . – Вот пусть все будут заниматься своим делом, а? Очерки и фельетоны станут писать те, у к ого это лучше получается. А то д остали уже своей графоманией, – она выразительно провела ребром ладони себе по горлу, – все хотят быть писателЯ ми! А мне троих таких в штате – выше крыши! Заметки и подписи к фоторепортажам должен кто-то делать, а? Скаж и мне! Нет, ещё одна в литераторы намылилась ! Говно твой очерк, понимаешь? Г о -вно. Очередное. Какое уже, я сбилась с о счёту ? Не получится из тебя ни Улицкой, ни Рубиной... и даже Божены Рынски не получится. Не твоё! Не хватает ни эмоций, ни дыхания, не можешь ты выдать бо льше, чем полторы тысячи знаков.
Не хва тает дыхания. Когда пишу. Что это означает? Я знаю, как не хватает дыхания на длинной дистанции бега – это больно и мучительно, просто задыхаешься – и всё . Но я не задыхаюсь, когда пишу... Эмоций не хватает? Ах, ты ж сука! Знала б ты, какие эмоции ме ня раздирают, когда я слушаю твой визг ! Да я б тебя сейчас убила, тварь климактерическую! Так взяла бы за волосёнки жиденькие – и об стол, об стол, чтобы по белой офисной красоте разлилась кровушка – красная, густая, вместе со всеми твоими старческими тромбами, микробами и холестерином!
Я выхожу из ненавистного каб инета, задыхаясь, будто бежала больше пятисот метров. Я навсегда останусь просто корреспондентом, подписывающим чужие фотки и вы дающим краткие заметки по фа ктам конкретных скучных событий, т ипа съезда какой-нибудь долбаной партии. Или конкурса на лучшего повара в кулинарном колледже. И навечно останусь жирной коровой, не способной на длинные дистанции.
У меня всё есть, я, мягко говоря, небедна и ни в чём не нуждаюсь. Но меня нет. Я никто и из меня ничего не получилось – при всех возможностях. А ведь был нехилый гандикап и всегда твёрдая почва под ногами, никакой зыбкости или страха за завтрашний день. Это ж до какой степени надо быть бездарной?
А мне всего тридцать пять... уже тридцать пять .
Это зарисовка о прошлом. Мне было тридцать пять, нынче почти сорок, но всё уже - далёкое прошлое. Ж изнь заканчивается. А длинную историю я всё- таки напишу. Д олжна написать, потому что иначе никто никогда не узнает, как случается то, чего быть не может. Когда я закончу, то отправлю файл ы с текстом сразу в несколько издательств. Они ещё будут драться за права... Впрочем, я об этом не узнаю, и про успех не узнаю , жаль . И про последствия... А последствия будут.
Предстоит длинная дистанция, и у меня снова проблемы с дыха нием, хотя теперь они ого как об ъяснимы . Рак успешно пожирает моё тело изнутри похлеще того тротила во время бега, только медленно, и исход предрешён. Некуда деваться с этой лодочки, тем более, что все мосты сожжены мною умышленно, чтобы даже не рыпаться думать о вариантах, которых всё равно быть не может. Зато нет страха , как пр отянуть последние месяцы, на что жить и как перенести ожидаемую в скор е мучительную боль : я могу себе позволить прожить оставшийся кусочек земного пути комфортно и спокойно. Здесь, на испанском побережье, самое для этого место.
Не знаю, что случится раньше – начнётся ли мука боли или на моём счету кончатся деньги от продажи всего-всего, что у меня имелось . А было у меня, кстати, немало. Р одители, упокой их душу, торговые работники ещё с советской поры, виртуозно и без напряга приспособившиеся к новым временам , сколоти ли маленькую, но всё же сеть косметических магазинчиков, а десять лет назад разбились всмятку на БМВ в лобовом ДТП, потому что, как обычно, не пристегнулис ь ("Да ну, неудобно же, мешают ремни, всю жизнь без них обходились – и ничего!"). Они оставили мне недурное наследство. И ежели даже оно всё кончится , и мне станет тупо нечем платить за съём моего бунгало и не на что жрать... или болезнь нач нёт активно и ускоренно добивать меня... что бы из эт ого н и произошло раньше, оно будет всего лишь сигналом закончить мою грустную историю . Так планировалось.
И кто мог подумать, что в самом конце, когда до финиша рукой подать, внезапно появится соблазнительная цель: написать книгу , с южет которой сам приш ёл в руки . Ч удо ! Т акого не могло случиться в нашей реальной, безобраз но приземлённой жизни! Если бы я вдруг выздоровела, то, наверное, меньше удивилась . История пришла ко мне вместе с её главным героем , с которым мы случайно встретились здесь, г де оказалось моё последнее пристанище для (пардон за пафос) внутреннего созерцания и подготовки к В ечност и . Кажется, настоящие писатели в таких случаях выражаются подобным образом, а им виднее . Стайерам этим...
Г лавный герой, невольно подаривший любопытный финал моей дурацкой жизни , и не подозревает, что я тоже в какой-то мере участник его драмы . Далеко не главное действ ующее лицо, но всё-таки. И происходящее со мной связано с тем событием, которое, как я думала, осталось в далёкой Москве. И в моей памяти . И нате вам: нежданная встреча на самом краю!
С обытие догнало меня во времени , а, главное, в пространстве . Провиденье? Неслучайная случайность ? Может, именно для того, чтобы я написала об этом . И чтобы были последствия. Ведь у всего бывают последствия, должны быть последствия, не может не быть последствий, теперь я это точно знаю.
С мысл по следствий в том, чтобы все знали причину, породившую их, чтобы была очевид на взаимосвязь, и кто-то должен указать на неё и логику событий. Всё же неправ а был а мо я редактор ша , я могу писать длинные тексты, я это д окажу, у меня хватит дыхания. Я сумею одолеть этот марафон.
Всегда считала, что для писателя важно уметь видеть подлинную суть происходящего, его, если хотите, мора ль – зачем, почему что-то случается . Мне кажется, я это вижу и понимаю. В этом моя м иссия писателя, если хотите, ха-ха ! Не талант, не гениальность ( я не дура – всё о себе понимаю) , так хотя бы миссия. А ещё хочется поделиться с другими своим знанием, хотя их реакцию мне увидеть не суждено.
Южное лето подходит к концу, догорает испанский август. Но до зимы остаётся много тёплых и даже жарких недель. Вряд ли я увижу очередную каталонскую зиму и дождусь холодов.
Мой любимый местный променад, место для прогулок – он весь в зелени кустов и пальм, ярких цветах, с белыми деревянными скамейками. Не такой уж длинный променад, ведь городок совсем крохотный, но с каждым днём прогулки становятся для меня всё утомительнее, я быстро устаю, и с некоторых пор весь мой моцион заключается в том, чтобы дойти до любимого кафе, расположенного в начале променада, прямо рядом с кромкой моря. А потом обратно.
Кафе тихое, маленькое, уютное, будто кукольное из доброй детской книжки – яркая клетка скатертей, такой же узор на зонтиках, чёрные деревянные резные стулья с мягкими подушками. Вкусный кофе, румяные оладьи, огромный выбор шоколадных десертов, густые джемы, больше похожие на наше варенье. Меня тут знают, радуются как родной:
– Ола, сеньора! Как дела? Вы сегодня прекрасно выглядите! Добро пожаловать! – и приглашают за столик, самый ближний к морю на открытой террасе, самый дальний от стойки и закрытой части кафе. Уже ничего не спрашивают, изучили пристрастия постоянного клиента, в последнее время даже перестали подавать меню, лишь уточняют: «Как обычно? Или что-то ещё?». В девяти случаях из десяти беру «как обычно» – кофе с оладьями и джемом, изредка заменяю кофе на горячий шоколад.
Впрочем, всё это неважные подробности. Главное, что однажды в моё кафе пришёл и он. Наверное, просто шёл мимо. Он сразу вышел на террасу и стремительно направился к соседнему столику, столь же удалённому от всех и от всего. Он явился в то же время, что и я, не в самое людное, не вечером, а часа за два до заката. Потому мы и пересеклись.
Пересеклись один раз, на следующий день - второй, а на третий, видимо, он решил, что не поздороваться уже неудобно. Слово за слово , выяснилось, что мы оба из России, оба предпочитаем уединение, поэтому нам нравится это кафе и сидеть поближе к морю. Так мы оказались в итоге за одним столиком, и начался наш разговор. И моя неожиданная, новая, правда, предопределённо короткая история.
Мы пили кофе, перебрасываясь фразами по поводу Испании, погоды, здешних обитателей, температуры воды и чистоты пляжа...
– А где вы живёте?
– Там, – он показал рукой на левую часть городка, где вольготно раскинулось десятка полтора самых дорогих вилл и коттеджей этого местечка. – У меня вилла... А вы?
– Здесь, недалеко, – я махнула рукой в другую сторону. – Снимаю бунгало.
– Понятно.
– Э... простите за досужий интерес... Вы – олигарх?
Мужчина усмехнулся и отрицательно покачал головой.
– Если бы... если бы я был олигархом, все мои проблемы решались бы намного проще...
Всё дальнейшее было не совсем честно по отношению к моему новому приятелю, ибо он понятия не имел, что на самом деле происходит. Но когда уже считаешь дни до своего конца, такие пустяки смущают мало. Хотя не уверена, смутили бы они меня в другой, намного более оптимистичной ситуации. В этом, наверное, и заключается суть моей личности, а также причина того, что со мной приключилось. Но не буду торопить события в рассказ е .
Нежданное для меня чудо заключ алось в том, что новому знакомому необходимо было выговориться. Беда измотала его, заставила измениться и пытаться понять, как жить дальше. Переосмысление, переоценка ценностей, а уж тем более под влиянием траг ических событий, процесс болезненный и мучительный, будто рождаешься заново, только без всякой радости и надежд. Впрочем, разве мы знаем про рождающихся младенцев, что они чувствуют? Исключительную радость по поводу появления на свет? А вдруг совсем наоборот?
Хотя, возможно, я усложняю, и этому седому, болезненного вида и не очень ухоженному мужчине просто нужно было с кем-то пообщаться, несмотря на желание одиночества, временного, но всё же отшельничества. В том-то и штука, что даже для отшельника соблазнительно выговориться случайной знакомой на краю света, как вагонной попутчице, не имеющей к нему ни малейшего отношения, более того – почти на глазах умирающей. Во избежание недоразумений я довольно скоро сообщила новому приятелю, что доживаю, осталось немного, держусь на препаратах, но что всё круто. Он посмотрел на меня с каким-то уважением или даже почтением. Я заметила, это производит впечатление на людей. Видимо, имеется в виду, что за жизнь надо до последнего бороться, цепляться, вгрызаясь во все возможности, даже когда точно знаешь, что возможностей нет и ничего нельзя поделать. Но проводить уютные и спокойные дни у моря с запасом необходимых таблеток, не думая о бытовых и материальных проблемах, получая удовольствие, как обычный гедонист, при этом умирая – о, это шокирует здоровых и сильных, счастливых и удовлетворённых жизнью. Их инстинкт работает нормально, правильно, требуя естественной борьбы за жизнь до конца.
Несколько минут мужчина переваривал информацию обо мне, правда, явно в позитивном ключе, в уважительном, судя по тому, как он на меня смотрел. И затем произнёс неожиданное:
– Может, вам будет интересно узнать... услышать мою историю? Ну... просто так... время провести. История любопытная...
– Безусловно, интересно! – вежливо кивнула я.
– Нет... не знаю, – он будто не решался, хотя и очень хотел. – История-то страшная, и она ещё не закончилась. Понимаете, меня ею тошнит, она жжёт меня изнутри, хотя я в жизни многое повидал, не кисейная барышня. Не знаю уже, прав я, виноват ли , герой или преступник. Даже не понимаю , живой или мёртвый... Мне просто плохо, но я почему-то всё ещё живу, организм функционирует , и с этим что-то надо делать. Либо жить дальше, прекратив или хотя бы уменьшив боль, либо прекратить боль, перестав жить. Но пойти утопиться я почему-то не могу. Я обречён жить...
– Вы хотите рассказать свою историю? Отлично! Я люблю истории, особенно необычные и страшные. И, знаете, ведь лучше меня невозможно найти собеседника, – улыбнулась я, внезапно почувствовав где-то в душе царапающее предчувствие чего-то удивительного, пусть даже ужасного. Какая мне разница – ужасом больше, ужасом меньше? – Всё, что я знаю или узнаю, умрёт вместе со мною, и случится это скоро. Если вы боитесь, что я кому-то про что-то успею рассказать, то просто не называйте настоящих имён.
Он покачал головой.
– Ничего я уже не боюсь. Нечего мне бояться и некого.
– Тем более. При этом я не идиотка блаженная, вопить от эмоций не буду, напугать меня трудно. В общем, я вся в вашем распоряжении. Только уже не сегодня... сильно устала. Давайте завтра здесь в это же время. Вот возьму и специально отосплюсь всю ночь и полдня, и к этому часу буду бодра и полна сил. У нас будет много времени для вашей исповеди! – предложила я как можно более легкомысленным тоном , думая вызвать его улыбку, а он вдруг наклонился, осторожно взял мою руку, прижал её к своему лицу и тихонечко заскулил, как щенок, которому отдавили лапу. Царапка в душе превратилась в нечто кричащее : «Ого! Будет очень интересно!».
На следующий день всё и случилось. Мы встретились в том же месте и провели рядом почти три часа. Он говорил и говорил. Иногда я прерывала его монолог вопросами. Для меня довольно скоро стало очевидно, что случилось нечто особенное: я хочу и буду писать про эту драму и изо всех сил постараюсь успеть. Поэтому мои уточнения и вопросы были продиктованы не праздным любопытством: я собирала материал, ведь настоящий писатель подходит к делу серьёзно, а не абы как. Правда?
Хорошо, я – не писатель. Не могут все ошибаться, наверное, я на самом деле бездарна. Тогда пусть написанное мною будет не романом, не повестью, а очерком нравов. Уж на это моя писанина точно сгодится.
Конечно, я расскажу историю не в точности так, как услышала её сама. Последовательность событий, словно мозаику, разложу по собственному разумению, прикидывая, каким образом подавать материал читателю, чтобы, с одной стороны, сохранялась интрига и было интересно, с другой, чтобы не упустить важных деталей, о которых мой рассказчик упоминал иногда скороговоркой и как бы между прочим, не заостряя внимани я, но они всё же были важными. И я со своей колоколенки понимала, что сказанное только что оказало сильное влияние на те или иные дальнейшие события, а потому именно эта подробность вовсе не мелкий эпизод в ряду прочих, а, возможно, ударная волна, повлекшая за собой очередное цунами. Для моего собеседника не существовало никакого ряда последовательных событий, для него был лишь эпицентр взрыва, где он оказался, где огонь, больно и нечем дышать, а всё остальное – там, дальше, не такое важное и не стоит особенного внимания. Это понятно: он – в центре боли, я – во вне и холодным взглядом оцениваю произошедшее.
Поэтому властью писателя, взявшегося пересказать доверенную мне историю, буду раскладывать этот пасьянс по-своему. Теперь моя воля, как складывать паззл. Только моя воля на то, с какой стороны и в какой последовательности увидит читатель разрозненные картинки. Полотно, законченное и цельное, предстанет в самом конце. Ну, и мои домысливания, фантазии – как же без этого? Не пытайтесь отделить истинные события от моей фантазии, всё равно не получится. Что происходило на самом деле, а что я домыслила – только моя тайна. Но самое главное, костяк сюжета – абсолютная правда, рассказанная лично мне главным действующим лицом.
ЧАСТЬ 1
ПУСТЯКИ
КОМА
Мой собеседник начал рассказ не со страшного дня трагедии, а с момента, после которого, как я поняла позже, анализируя услышанное, им было принято самое главное решение и закрутился жестокий смерч событий.
...Несмотря на ужас происходящего, на изматывающие душевную боль и растерянность, деловая извилина его мозга начала скрупулёзно выстраивать план дальнейших действий уже в больнице. Там с ним вдруг произошло нечто странное: оказалось, что Вадим больше не ощущает ничего – ни боли, ни страха, ни отчаяния. Разом отпустило. Целых пять минут передышки, отдохновения, кайфа бесчувствия. Оказывается, превратиться в лист картона, в пластиковый стул, в стакан или солонку – в нечто абсолютно не способное ощущать, может быть великим кайфом, блаженством, небесным наслаждением.
Потом до Вадима дошло: инстинкт выживания подарил ему в те мгновения передышку, чтобы он смог выдержать весь ужас, сохранив силы для дальнейших действий, не превратившись в тряпку, от которой никакого проку; чтобы продолжать быть сильным мужиком, обязанным справиться с ситуацией и сделать так, как требуется.
Случилась перезарядка, перезагрузка организма. Иначе грозил неизбежный слом, уж слишком тяжело давалось дыхание, а сердце ощущалось, как огромный ком, бьющийся в истерическом режиме и раздавливающий своим весом остальные органы. Растёт оно там, что ли? Пухнет, наливается кровью? Что происходит? Почему сердце ведёт себя так, что невозможно дышать?
Вадим уже собрался обратиться за помощью к кому-то из медперсонала, сновавшего мимо, ведь что-то надо предпринимать, терпеть более невыносимо. Может, у него инфаркт? В прошлый раз, когда с сердцем случилось похожее, молодой врач скорой сказал, мол, "первое предупреждение". Сейчас второе? Или второго не бывает и...
И тут как раз отпустило. На целых триста секунд... примерно. Вадим прикрыл глаза и глубоко выдохнул. Какое блаженство! Ничего нет – ни сердца, ни других органов, ни боли. Казалось, что можно взлететь без крыльев на одной только лёгкости тела, настолько стало хорошо.
Но вскоре навалилось вновь, хотя по-другому. Навалилось ужасом стремительно меняющихся картинок, как в сбесившемся диаскопе, картинок из памяти, последняя из которых – уезжающая от него по коридору каталка со скрюченным худеньким телом самого родного и любимого существа... Бесконечно длинный, как казалось, коридор, по которому, грохоча, катится чёртова металлическая таратайка, а Вадим пытается идти рядом, только чтобы быть рядом и ни на секунду не терять её из виду. Но его попросили остаться и ждать здесь. Очень убедительно попросили: бородатый доктор, высокий и крепкий, буквально силой усадил Вадима на какую-то кушетку, вдавив ладони-лопаты ему в плечи.
– Вам надо быть здесь! – с упором на слове "здесь" и жёстко удерживая маловменяемого Вадима, отчеканил мужчина. В другое время Вадим уложил бы одним ударом даже такого крепкого мужика, но не теперь. Сейчас он слишком слаб из-за вспухшего сердца и сбившегося дыхания, поэтому подчинился силе и покорно рухнул на больничную скамейку, провожая глазами грохочущую каталку, двигавшуюся куда-то далеко-далеко по бесконечно длинному, как марафонская дистанция, коридору.
Как знакомы эти удушающие объятия ужаса, когда случается нечто страшное, абсолютно тебе неподвластное и всесильное. Примерно те же чувства я испытала, когда мне объявили мой приговор-диагноз. Всё происходило тоже в больнице, особая атмосфера которой располагает к острым переживаниям и ощущению отчаяния. Потом отпускает, всегда отпускает – а как же! Мы, люди, весьма приспособляемые животные. Всё равно надо жить дальше, надо действовать, шевелиться, по крайней мере, пока бьётся сердце. Поэтому всегда отпустит, как бы ни шарахнуло. И ты начинаешь думать, что делать теперь, как действовать дальше. Думаешь, анализируешь. Вспоминаешь...
АСЯ
Высокому, моложавому, спортивному, цыганисто черноглазому, с каштановой гривой густых волос, даже не думающих редеть в его за сорок, лишь чуть поседевших на висках, Вадиму Карлову в 90-е годы пришлось побыть «Папой Карло», но он им остался и доселе для близких и, возможно, для врагов, в наши дни превратившихся в конкурентов (неизвестно, что страшнее). Неужели опять настало время «включить режим» плохого, злого Карлы, чью роль приходилось играть в те незабываемые годы, нынче названные «лихими»? Точное определение – лихими они были. И безжалостными. Но и счастливыми, яркими, прекрасными! А всё равно хотелось, чтобы та пора ушла безвозвратно, по крайней мере, для него, для таких, как он, сделавших основную игру двадцать лет назад и вышедших из молотилки победителями. Но из молотилки...
Да, Карлов радовался, что закончилась эпоха девяностых. Радовался наступившей "мирной жизни" и расслабился от некогда столь вожделенного буржуазно-комфортного существования. В итоге ошибся, вовремя недооценив серьёзность возникшей ситуации. Отвык! Отказала скорость реакции, подвела возрастная самоуспокоенность. Исправить уже нельзя, но ответить на удар можно. Нет, не можно, а нужно, вспомнив прошлое, взбодрив навык.
Асенька, его единственная дочь, родилась в начале нулевых, и открыла своим появлением на свет не просто новый век или даже тысячелетие, а совершенно иную главу его, Вадима, жизни. Сказал бы ему кто-то в те же 90-е, что именно рождение дочки станет поворотным моментом в его судьбе, самым важным событием и в то же время создаст уязвимое место в душе, похожего на которое не было никогда прежде.
Асина мать... По правде говоря, её мать не стоила и пары добрых слов. Так глупо и пОшло всё случилось! В те годы, когда Вадим сколачивал капитал и сосредоточился только на этом, ему было не до лирики и романтических отношений. Успешный, небедный и упрямо поднимающийся вверх по лестнице благополучия, Карлов, которому перевалило за тридцать, не нашёл до этих пор ни времени в своём расписании, ни желания в своём сердце обзавестись семьёй. Но, видимо, пришла пора, и мечта об очаге, о родных людях, о спокойном и уютном тыле в виде жены и детей сначала возникла, удивив, и постепенно сделалась вожделенной целью. Но оказалось, что Вадим плохо знает, с какого бока приниматься за мирное, приятное и такое на первый взгляд простое дело. Вернулся солдат с фронта...
Десять лет безумной и опасной гонки окончательно отбили и нюх, и умение разбираться в женщинах так, чтобы отличать хотя бы умную от стервы, а добрую от дуры. Опыт родителей был совершенно не в помощь. Лучше не вспоминать тот вечный, растянутый на годы развод, который так и не состоялся, скандалы, мелочные упрёки с обеих сторон, рыдания матери и грязная ругань отца. Образца правильной семьи и того, как она строится, у Вадима не было. Впрочем, кое-какие картинки всё же мелькали порой в мыслях – будто рекламные, из американских фильмов, демонстрирующие лишь внешнюю сторону открыточных отношений, при этом без малейшего понимания, что происходит внутри красивой и правильной семьи, как общаются между собой идеальные супруги, по каким отделениям шкафов раскладываются расчленённые скелеты семейных тайн – и могут ли в хорошей семье присутствовать скелеты вообще? Всё это было для Карлова терра инкогнита, лишь грезился яркий рекламный клип про семейный воскресный обед с рождественской ёлкой до потолка – больше ничего не представлялось.
Потому он и попался. Зоя была ожившим образцом мужской мечты из телевизора или с киноэкрана. Например, мечты а-ля Италия, потому что удивительно напоминала Орнеллу Мути порочной красотой и бесстыжими глазами. Точёная фигурка, белозубая улыбка, грива каштановых волос, пухлый, почти негритянский рот. Умение держаться, вести беседу, быть обворожительной и милой – всё было при ней в достатке и даже с лишком. Так глупо было разом сглотнуть все наживки, повестись на рекламный ролик, поверить в реальность воплощения мультяшной счастливой жизни Барби и Кена!
Господи, сколько их было тогда вокруг, сколько крутилось рядом красивых девах, ловящих на своё тело внезапно появившихся в стране богатых мужиков, причём, мужиков молодых, сильных, деятельных! А они, парни, обрадовались и распустили хвосты денежными купюрами, решив, что каждый отхватит себе самую классную самку – ведь каков выбор! Из кого выбор-то?
Ведь был не юный уже дурак. Но Зоя мастерски окрутила Карлова со всех сторон, заобнимала длинными, смуглыми руками, довела до исступления поцелуями пухлых губ, приучила к ежеутренним и ежевечерним умелым ласкам.
Дворец бракосочетания, роскошная свадьба, медовый месяц на Мальдивах... Беременность. Всё шло по плану, как в сериально-киношной мечте. Так думал Вадим, в точности так же, наверное, размышляла и Зоя. Только мечты у них оказались абсолютно разными.
Дальнейшее вспоминать неловко, настолько оно пошлое, как в дешёвом сериале. Красавице из низов нужно было закрепиться в этом городе, в этом классе общества, надёжно сцепиться навеки с большими деньгами, больше никогда не выпуская из рук вожделенную добычу-жизнь любой ценой.
Идиот, кто мешал как следует узнать про её происхождение, про родителей и даже бабушек с дедушками? Почему-то это в голову не пришло. Дебил, он же видел их на свадьбе – и не опомнился. И ведь не скажешь, что разумом Вадима завладели похоть и вожделение, начисто отключившие мозг, нет. Но понимания, что более важно, а чем можно пренебречь, не было. Все мы вышли из советского винегрета без понятия о важности происхождения, когда и если ты хочешь узнать и понять другого человека. Почти все на этом хоть раз да споткнулись, уж в новой постсоветской жизни – точно.
Ситуацию усугубляло то, что голова Вадима, вернее, её часть, не занятая вечной бизнес-гонкой, намечтала слишком яркую картинку идеальной семьи с крошками-ангелами и самой прекрасной в мире женщиной – их мамой. Здравый смысл был загнан в дальний угол и сознания, и подсознания. Где он нашёл эту женщину, свою жену? В каком доме, в каком ночном клубе, на какой вечеринке? Уже ведь и не вспомнить. Разве это нормально?
Вспоминаю те времена... Я была совсем юной и не входила в категорию прелестниц, что могли очаровать наших новоявленных богатых. Для них меня не существовало, я была пустым местом, ничем. Но мне-то и не надо было, потому что я на равных тусовалась среди начинающих богачей, спасибо ещё живым маме и папе, и наблюдала, можно сказать, изнутри, как изо всех сил бьются юные девочки-красоточки за право попасть в «обойму невест» для новых русских, как они колотятся, суетятся, идут на риски и позор, ставят на кон всё и часто проигрывают. А наши мальчики, довольные и испорченные вконец, выбирают. Иногда, подчиняясь инстинкту женской солидарности, хотелось дать им в морду. Но чаще всё же презрительное отношение к начинающим шлюшкам оказывалось сильнее презрения к объектам их охоты.
Насмотрелась на эти доморощенные в Запупынске тактики со стратегиями. О-ох... Искать среди этих девах жену, подругу – самое глупое, что можно придумать. Всякий раз удивлялась мужчинам из нашего круга: ты слепой или идиот? Какого чёрта сам закладываешь бомбу под свою задницу на долгие годы вперёд? Не знаешь ведь, когда и как рванёт, но разорвёт тебя на клочки всенепременно. Анекдот тех времён был безупречно правдив: "Не могу найти порядочную женщину, нет их вообще! – А где вы ищете? – Да все ночные клубы обошёл!" Заводить серьёзные отношения с далеко идущими планами, выбирая из девочек, что всеми способами и методами проникали в наш круг, означало где-то на работе хотя бы временно оставить свой мозг. Но девки были красивые, что да, то да. Очень. Цвет нации в этом смысле.
Прекрасная юная Зоя прибыла в Москву из Рязани, точнее, со всех ног сбежала из своей детской и юной жизни, из семьи проворовавшегося, отсидевшего, спивающегося бухгалтера, жена которого, мама Зои, в прошлой жизни служила заведующей заводской столовой. В той прошлой жизни у неё остались благополучие, сытость до отвала и полное довольство своим существованием, в нынешние же времена эта женщина превратилась в обозлившуюся, жадную, завистливую до чужого добра тётку. Ужас в том, что родители Зои – это родные бабушка и дедушка Аси. Счастье в том, что им никогда не было до внучки никакого дела.
Пошлость в стиле "рублёвский гламур" – вот как можно назвать недолгий период того брака. Сколько этих историй мне пришлось наблюдать на довольно близком расстоянии – десятки! Разница лишь в некоторых деталях: в суммах украденного у мужа, в количестве любовников у жены... Короткое перечисление даст точное представление о происходившем, и не к чему долгие рассказы, всё слишком очевидно: ненужная Зое дочка, капризы, скандалы, мелкое воровство денег с карточек Вадима, а потом и попытки влезть в его дела ради банального шантажа. Измены... Её откровенные поиски кого-то побогаче и менее зацикленного не "семейных ценностях", которые прекрасной русской Мути сто лет не были нужны. Зоя грезила об Америке и Голливуде, в чём однажды в нежный момент призналась мужу.
