Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Катарина Причард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

ЛЯГУШКИ КУИРРА-КУИРРА

Дождь в Куирре лил несколько недель подряд, и Стив Бивен, владелец единственной в городке парикмахерской и бильярдной, стоя на пороге кухни, мрачно смотрел на реку. Вода поднималась, мутные, грязно-желтые лужи стояли в низинах, поблескивая в лучах предвечернего солнца.

«Куирра-куирра», – пели лягушки, «ква-ква, кваква», – неистово трещали они, колотя в свои крохотные барабаны.

От лягушачьих криков и пошло название городка. Это был центр зернового района, процветавшего до того времени, как река стала заливать склады на прибрежной стороне улицы и цены на пшеницу упали.

Два года подряд река то и дело заливала первый этаж гостиницы «Подкова», лавку Росса, пекарню Трэслоу и парикмахерскую, оставляя после себя сырые, облинявшие стены и подмоченные товары.

– Река Куирра никогда так не безобразничала, – жаловались старожилы, – и, уж конечно, цены на пшеницу никогда не падали так низко.

– Хэлло, Стиви, как дела? – приветствовал Бивена Джо Браун, завернув с Эрном Беллером в парикмахерскую за пачкой сигарет.

– Не слишком блестяще, Джо, – ответил Стив. – Кажется, скоро одни лягушки смогут жить в этом городе.

– Что ж, французы говорят: лягушки – отличная еда, – весело вмешался в разговор Эрн. – Если нам ничего больше не останется, займемся разведением лягушек.

После смерти отца Эрн стал хозяином конюшен около железнодорожной станции. Джо работал кучером и Том Трэслоу – пекарем.

Все в городе охали и жаловались на тяжелые времена: то совсем нет работы, то ее слишком много; наводнение того и гляди наделает бед, как уже бывало; цены на пшеницу еще больше упадут.

Фермеры вокруг Куирры окончательно разорились, и у каждого лавочника были долговые списки, которые выросли до непомерной длины. А у самих лавочников на шее висели закладные, да и кредит в банке был превышен. Но даже при таких обстоятельствах обитателям Куирры немыслимо было представить себе Стива Бивена мрачным. Записной весельчак, известный всему городу, он вынужден был поддерживать свою репутацию: все знали, что он никогда не упустит случая сыграть с кем-нибудь шутку.

Подвижный маленький человечек, Стив весело чирикал кстати и некстати, и у него в бильярдной, где мужчины собирались по вечерам сыграть партию, всегда было весело.

Однако это не обеспечивало Стиву роскошной жизни, и он стриг, брил парней перед свиданиями с девушками, продавал табак и лотерейные билеты, ухитряясь наслаждаться жизнью, как и должно неунывающему холостяку в провинциальном городке. Но случилось так, что наводнение добралось и до его лавки, и запасы подмокли.

Тут ему пришлось заложить свое заведение, чтобы оплатить ремонт и запастись новыми товарами. По его словам, теперь половина клиентов «стриглась у собственных жен», а другая половина просила записать в долг – будь то стрижка или банка табаку, к которой в придачу полагался совет, на кого ставить на скачках, веселый рассказ или стишки. Тяжелые времена сказались на нем не меньше, чем на других.

Однако хуже всего было то, что Стиви влюбился: ему страстно хотелось жениться на Хлое Трэслоу, но старик Трэслоу и слышать не хотел об этом браке из-за шутки, которую сыграл с ним Стив год назад. А прежде они были большими приятелями – одного поля ягоды – и любили подшутить над другими.

Их дружеские отношения испортились во время поездки на рыбную ловлю в рождественские праздники. Проезжая мимо рефрижераторов близ устья реки, Том, человек экономный, решил захватить домой баранью тушу. Он купил тушу через знакомого, работавшего на рефрижераторе, принес на бот и в мешке прицепил ее к мачте.

Была теплая лунная ночь, и Томми, распив несколько кружек с друзьями, рано лег спать. На старом рыбачьем боте было всего две койки, так что спать приходилось по очереди. Эрн и Стив, развалясь на палубе, мирно рассказывали всякие небылицы, как вдруг у Стива родилась блестящая идея уложить в постель к старому Томми непрошеного соседа. Он отцепил тушу овцы и положил ее на койку рядом с Томми.

Проснувшись на рассвете и обнаружив около себя голое холодное тело, Томми дико закричал и выскочил на палубу, не разобравшись спросонок: то ли он видит кошмар, то ли во тьме совершено убийство и ему подбросили труп.

Бурное веселье парней открыло ему глаза, но Томми был оскорблен тем, что его выставили таким дураком.

– Шутка есть шутка, – сказал он. – Я могу понять шутку не хуже любого. Но подложить человеку баранью тушу в постель – это уж чересчур!

И хотя эта история по-прежнему вызывала взрывы хохота по вечерам во время сборищ у Стива, Стив и отец его избранницы с тех пор не разговаривали друг с другом.

– Стиву нужна встряска, – заметил Джо Эрну Беллеру, выйдя из парикмахерской в тот вечер и медленно шагая по широкой безлюдной улице, где старый фонарь на столбе расщеплял дождь на блестящие нити.

– Еще бы, – согласился Эрн. – Трэслоу – старая перечница! Заставить Хлою расторгнуть помолвку потому, что он поскандалил со Стивом!

– Томми только и мечтает расквитаться со Стивом, – произнес в раздумье Эрн.

– Может, мы что-нибудь придумаем, – с надеждой сказал Джо.

Эрн улыбнулся.

– Черт! Вот было бы здорово!

Внизу, у берега реки, лягушки квакали и булькали под бледным зимним светом луны.

– Придумал! – закричал Джо. – Лягушки! Как он сказал? «Кажется, скоро смогут жить в этом городе одни лягушки».

При свете огарка в комнате Джо за булочной они составили целый заговор, чтобы позабавиться самим, дать старому Томми наконец расквитаться со Стивом и тем самым привести к счастливому концу роман Хлои Трзслоу с парикмахером.

Когда через несколько дней они зашли сыграть в бильярд к Стиву, никто не сказал бы, что эти добрые, простодушные парни что-то замышляют. Стив получил с них несколько шиллингов. Потом, когда они уже собрались уходить, Эрн вспомнил, что ему нужны сигареты. Стив отправился за прилавок достать пачку. Эрн полез в карман брюк за мелочью и вытащил вместе с двумя шиллингами конверт.

– Смотри-ка, что ты на это скажешь? – спросил он. – Есть же нахальство у людей. – Он вынул письмо из конверта и стал читать.

«Калгурли, 2.VII

Дорогой сэр!

Проезжая в четверг через Куирру калгурлийским экспрессом, я прочел вашу фамилию на здании конюшни около станции. Пожалуйста, простите меня за то, что я взял на себя смелость обратиться к вам, но я никого в вашем городе не знаю. Я открываю новый ресторан в Калгурли, и мне очень нужно получить партию лягушек. Как мне сообщили, их много в вашем районе. Вы меня весьма обяжете, если сможете прислать мне четыре дюжины лягушек с первым утренним поездом в пятницу. Прилагаю десять шиллингов в уплату.

Искренне ваш А. де Во.

P. S. Пожалуйста, запакуйте лягушек в ящик с отверстиями для воздуха и направьте по адресу: Альберту де Во. Французский ресторан. Калгурли. Груз будет оплачен по прибытии ».

– А десять шиллингов приложены? – спросил Джо.

Эрн положил письмо на прилавок, вынул сигарету из только что купленной пачки и закурил. Стив взял письмо и стал рассматривать его и десятишиллинговую бумажку, приколотую к нему.

– Видно, готов платить, – сказал он.

– Черт с ним, – ответил Эрн, забирая сдачу и небрежно пряча письмо в карман. – У меня нет времени гоняться за лягушками. Не слыхал ничего насчет скачек в субботу, Стив?

– Надо ставить на Киттивэйк, – сообщил Стив. – Есть шанс, что она придет первой, так мне сказал Боб Росс. Но сейчас я выигрываю на том, что совсем не ставлю.

– Она взяла гандикап недели две назад, верно?

– А я бы не рискнул на нее ставить, – заявил Джо. – Может, она и поднажмет, но все равно у барьера она настоящая корова.

– Ну, пора и вздремнуть. – Эрн повернулся и пошел к двери.

– Слушай, Эрн, – остановил его Стив, – так как же насчет этих проклятых лягушек? Всегда у меня где-то сидела мысль, что на них можно подработать. Дела идут из рук вон плохо. Если ты ничего не собираешься предпринимать по этому письму, может, я попробую.

Эрн с удивлением посмотрел на него.

– Идет, Стив. – Он полез в карман. – Вот оно. – Он протянул через прилавок письмо и конверт, как полагается, с маркой, штемпелем Калгурли, и пошел к двери.

– Я отправляю хлеб каждое утро с поездом пять тридцать, – как бы между прочим заметил Джо. – Если хочешь, Стив, могу прихватить ящик и отправить его.

– Спасибо, Джо, – ответил Стив.

От его дома до станции было по крайней мере с милю, и вряд ли кому-нибудь особенно улыбалась такая прогулка на рассвете, да еще под дождем.

– Если мне повезет, я посажу эту нечисть в картонную коробку с дырками, пробитыми в крышке, и оставлю на крыльце, чтобы ты мог завтра захватить.

– Ладно, – сказал Джо и пошел за своим другом.

Выйдя на широкую пустынную улицу, Джо Браун и Эрн Беллер, ухмыляясь, переглянулись. Они решили, что хотя птичка и осторожна, но все же попалась в силки и не подозревает, что тут дело не чисто. Приятели отправились сообщить обо всем старому Трэслоу, который выложил для этой затеи денежки и сочинил письмо, устроив так, чтобы его брат в Калгурли переписал его и отправил Эрну Беллеру.

Томми, весьма довольный, решил, что де Во следует подтвердить получение первой партии лягушек, сообщить, что его удовлетворяет качество присланных образцов и он просит направить ему двойную партию товара. Соответственно было состряпано послание и отправлено в Калгурли, где его должны были переписать, приложить один фунт стерлингов и адресовать уже самому Стиву.

– Какого черта Стив Бивен болтается все утро в низине у реки, что он там делает? – недоумевая, спрашивали друг друга обитатели Куирры, опасаясь, не задумал ли Стив покончить жизнь самоубийством из-за любви к Хлое Трэслоу и из-за упорства старика, который не разрешает влюбленным даже увидеться и поговорить.

Потом Стив нанял школьников ловить после уроков лягушек и платил им по два пенса за дюжину. Городские сплетники решили, что он рехнулся.

Стив, естественно, старался скрывать цель своей деятельности и стал несколько обидчив: раз или два он намекнул, что занимается какими-то научными исследованиями. Между прочим, упомянул о своем друге, профессоре Шварце, и о том, что лягушки широко используются для экспериментов при испытании вакцины против воспаления легких, над которой работает профессор.

Однако каким-то образом просочилась весть, что Стив продает лягушек во французский ресторан в Калгурли и неплохо зарабатывает. Сумма, нажитая Стивом на этом деле, вырастала каждый раз, как ее называли. Шли разговоры о конкуренции, об этом сообщил Стиву вечером Эрн за игрой в бильярд, и о том, что в будущем разведение лягушек превратится в основную отрасль хозяйства Куирры.

Томми Трэслоу, получавший удовлетворение, выпуская по ночам лягушек, пойманных Стивом и предназначенных для отправки в Калгурли поездом в пять тридцать утра, не мог удержаться от удовольствия изредка понаблюдать за работой Стива на берегу реки.

Однажды, встретив Стива на мосту с мешком и сетью, он прервал свое долгое молчание.

– Черт возьми, Стив, говорят, ты наживаешь состояние, – сказал он.

Стив знал, что выглядит довольно глупо, но повел себя с достоинством, ощущая в кармане письмо де Во, в котором говорилось, что заказ на лягушек может вырасти до двенадцати дюжин с отправкой два раза в неделю и что, поскольку поставки обещают быть высокого качества, его товар впредь будет оплачиваться чеком в конце каждого месяца. Де Во намекнул также на возможность еще более крупных заказов в будущем, так как он обратился к владельцам лучших ресторанов в Перте и Фримантле с предложением поставлять им этот заморский деликатес. Он полагал, что есть шансы создать этому блюду такую же популярность в Австралии, как во Франции и Америке. Он имел в виду завести фабрику для хранения и консервирования лягушачьих ножек, и, если этот бизнес будет и дальше развиваться, де Во надеялся, как он написал в заключение, что он сможет рассчитывать на сотрудничество мистера Стива Бивена, когда предприятие окажется поставленным на широкую ногу.

Строя воздушные замки насчет того, что было сказано в письме, Стив не заметил насмешки, мелькнувшей в глазах старого Тома, и вообразил, что тот начинает примиряться с мыслью о нем как о зяте и что тут сделали свое дело распространившиеся слухи о его деньгах.

Том знал, что скоро конец месяца и отсутствие чека от де Во подействует на Стива, как ушат холодной воды. А между тем Эрн и Джо Браун агитировали школьников, работавших на Стива, забастовать и потребовать прибавки. Кроме того, под действием жары лягушки стали таинственно исчезать, и Стив забеспокоился, как бы ему не сорвать выполнение заказа.

Он написал матери, жившей в Мандиджонге, где почва была влажной круглый год и лягушки кишмя кишели. У нее было несколько сыновей от второго брака, и, по указанию Стива, вся семья занялась охотой на лягушек. Пойманные лягушки запаковывались в ящик и адресовались Альберту де Во, Французский ресторан, Калгурли, как инструктировал Стив.

Джо Браун и Эрн Беллер узнали о новом варианте их программы, когда мать Стива прислала ему письмо, вложив в него сообщение, полученное от начальника станции в Калгурли, в котором последний просил ее забрать несколько ящиков провонявших лягушек, отправленных ею по адресу: Альберту де Во, Французский ресторан, Калгурли.

Ящики остались невостребованными, и следовало уплатить пять шиллингов за провоз. Стив показал письмо Эрну Беллеру, который как раз завернул к нему в парикмахерскую.

– Где-то что-то перепутали, – сказал озабоченно Стив. – Джо отправлял моих лягушек – возил ящики к поезду, и все было в порядке.

– Я передам Джо, чтобы он забежал к тебе, пусть скажет, что он об этом думает, – обещал Эрн.

Джо не появлялся. К концу вечера Стив стал ощущать беспокойство. Во всем этом деле была какая-то тайна, и он так и не мог разгадать ее. На следующее утро он открыл парикмахерскую и направился в бильярдную, чтобы прогладить сукно на столе.

Он наступил на лягушку; другая прыгнула к нему из-под стола. Комната была полным-полна лягушек, квакающих и прыгающих во всех направлениях. Пол кишел ими.

Стив решил, что помешался, что он теперь видит везде тех лягушек, которые снились ему всю ночь. Потом он обнаружил открытое окно и на подоконнике ящик, в который он запаковал последнюю партию лягушек. Прикрепленная к нему записка гласила: «С приветом! Том Трэслоу».

Так вот в чем дело! Стив хохотал, представляя себе, какую радость доставила старику расплата. Правда, это немножко круто, подумал Стив, но он покажет Томми, как надо принимать шутки.

Он так и сделал, смеясь и ругая Джо, Эрна и старика, пока те не испили до капли сладость своей победы. Затем сам Томми предложил отпраздновать помолвку. Он открыл бутылку домашнего вина и, излучая добродушие, позвал Хлою и благословил молодую чету.

– Знаешь, дорогая, если бы ты не досталась мне в утешение, – признался Стив Хлое через несколько дней, – скажу откровенно, я не смог бы больше никогда выносить вида лягушек и их кваканья.

И по сей день ни Джон Браун, ни Эрн Беллер не осмеливаются произнести слово «лягушка», когда Стив с бритвой в руке приближается к ним. И даже старый Томми чувствует, что в эти минуты он рискует жизнью, и всегда с нежностью расспрашивает о Хлое и внучатах, когда заходит к зятю побриться.

ИЗМЕНА

Через наш поселок часто проходили двое погонщиков волов. Они были братья, здоровенные волосатые парни, шести футов ростом, сильные, как их волы, и добрые, как дети; но в пьяном виде это были настоящие черти.

Никто не знал, кто из них старше – Бен или Булли. Возможно, они были близнецы. Мы уже четвертый год пытались вырастить пшеницу у Пустынных Озер, когда они вновь пришли к нам. На этот раз с ними была женщина.

Она была крепко скроенная, с резкими чертами лица. Солнце выжгло ее волосы, и они стали цвета сухой травы; кожа обветрилась и огрубела, но глаза ее запоминались надолго. Вы никогда бы не забыли эту женщину, если бы увидели ее, когда она идет за стадом; остановились бы, чтобы поговорить с ней, и она окинула бы вас открытым взглядом своих ясно-серых зорких глаз; по глазам ее сразу было видно, что это за женщина – прямая, честная подруга погонщика Булли Мэрти.

Вероятно, она выглядела так не всегда.

Мы впервые увидели ее после того, как она уже месяцев пять кочевала с партией скота по дорогам, а это не легкая жизнь. И ни одна из женщин, которых мне приходилось встречать, не подходила так для кочевой жизни, как спутница Булли Мэрти. Должно быть, ей эта жизнь нравилась; когда Бен и Булли пригоняли скот в какой-нибудь поселок для продажи, она не заводила дружбу ни с одной из местных жительниц.

Булли и Бен часто появлялись в Пустынных Озерах, и ее всегда можно было видеть в хлопотах – то она возилась с лошадьми, то с бричкой, то копалась в земле на выгоне, неподалеку от дома. Если мужчины под хмельком засиживались в кабачке Тибби, она верхом на красивой лошадке каштановой масти сама гоняла коней на водопой; скакала ома без седла, вцепившись рукой в гриву. Нередко она принималась грузить вещи в крытый фургон. Но когда бы вы ее ни встретили и что бы она ни делала, у нее всегда было спокойное и довольное выражение лица. Она сохраняла это выражение и тогда, когда выезжала на повозке из поселка, отправляясь в долгий путь за триста миль на север или на восток, и когда возвращалась в поселок, сопровождая партию измученных дорогой волов.

В пути ни Бен, ни Булли не отличались разговорчивостью. Иной раз им не случалось проронить ни слова, если не считать ругательств, обращенных к лошадям или волам; но с появлением этой женщины Булли стал очень красноречив; стоило им вдвоем приблизиться к какому-нибудь жилью, как он с видом бывалого главы семейства заводил разговор, сообщал последние новости о погоде, обо всем, что они видели в пути: о рождениях, смертях, о возможных и маловероятных свадьбах во всей округе. Что же касается Бена, то он, напротив, еще меньше, чем когда-либо, говорил о себе или о других.

Утверждали, что он не любит миссис Мэрти; он не мог ей простить, что она вышла замуж за Булли и была с ним неразлучна во время их странствий по дорогам. Ведь до того, как она появилась, братья кочевали добрый десяток лет вдвоем.

Мы повстречали их однажды в конце зимы – после трехмесячного путешествия они возвращались на Пустынные Озера. Стадо волов, Бен и Булли на своих рыжеватых лошадях и миссис Мэрти в повозке, запряженной волами, – это были единственные живые существа на пустынной дороге, под чистым голубым небом, если не считать нас и нескольких ворон, которые черным пятном вырисовывались в вышине.

Я и до этого встречала миссис Мэрти на дороге. Вслед за передвигавшимся стадом, щипавшим придорожную траву, в облаке пыли, поднятом животными, женщина шла медленно, вглядываясь в даль – на север, где расстилалась равнина, или на юг, где виднелись неясные очертания невысоких холмов. Но в эту нашу встречу она улыбнулась нам в знак привета, глаза ее сияли, и улыбка была светлой и радостной, как восход солнца.

Когда несколько месяцев спустя Бен и Булли снова пришли на Пустынные Озера с партией в пятьсот волов, миссис Мэрти сидела в повозке и держала на руках ребенка.

В эту ночь Бен и Булли кутили в поселке. Никогда еще они так не веселились. В любой хижине с обитой жестью крышей, в любом сарае – а из хижин и складов состоял весь поселок Пустынных Озер – было слышно, как они пели и орали в трактире. Их громкие голоса и хохот доносились и до жены Булли, которая в это время кормила грудью своего ребенка, укрывшись в повозке, стоявшей в загоне у рынка; женщина смотрела на окутанную тьмой землю и на усеянное звездами ночное небо. Ни крики, ни взрывы смеха ей не мешали.

Единственным человеком, которому мешало разгульное веселье Бена и Булли, был некий мистер Джон Уайли – лицо, новое в округе. Все остальные мужчины поселка, находившиеся в добром здравии, либо пили вместе с Булли и Беном, либо от души разделяли их радость на расстоянии, если не могли составить им компанию. Мистер Уайли, по-видимому, преувеличивал значение своей должности – стража порядка и тишины в Пустынных Озерах. Говорили – и все в поселке верили этому, – что после болезни он приехал сюда на поправку с юга, где служил в тихой пригородной местности.

Как бы то ни было, когда Булли вышиб окно в трактире, а Бен, демонстрируя свою меткость, швырнул в образовавшееся отверстие несколько стаканов, мистер Уайли подошел к Бену и Булли, дружески спорившим у порога насчет меткости попаданий, и положил руку на плечо Булли со словами:

– Следуйте за мной.

Булли даже не удостоил его взглядом.

Уайли был маленький человечек с острым лицом. Он храбрился и возлагал большие надежды на моральное воздействие своего мундира. Но Булли взмахнул рукой, и удар, обрушившийся на полицейского, свалил его с ног. Над упавшим блюстителем закона возвышалась шестифутовая громада – пьяный пошатывающийся великан глядел на него сверху вниз.

– Эй, Бен, – крикнул он хриплым голосом, – дай-ка мне свой перочинный ножик, поставлю клеймо на этом болване, чтобы в другой раз не ошибиться и признать его!

На следующее утро, когда Уайли пришел в сознание, он почувствовал, как болят его раны и щемит уязвленное самолюбие. Седельщик Пат Рэсден, живший по соседству, спросил его, что именно он натворил, чем так раздразнил Булли Мэрти и заставил его пустить в ход свою карающую десницу.

– Я объявил ему, что он арестован, – начал Уайли возмущенную тираду, – и вдруг…

– Арестовать Булли Мэрти? – Седельщик даже открыл рот от изумления. – Чего ради, черт вас подери, вы это затеяли?

– Он был пьян и…

– …и в нетрезвом виде нарушил порядок, – усмехнулся Пат. – Пойми, чудак, ведь должен же он был обмыть новорожденного; он это и сделал. Ведь он обзавелся сыном, и лучшего повода повеселиться ему не сыскать!

Да, такому сыну, какой родился у Булли, можно было только радоваться. Вскоре в этом все убедились. Просто диву даешься, как мог такой ребенок родиться у столь заурядных людей, как Булли Мэрти и его жена. Едва только Вильям-Бен выучился ходить, он стал с матерью сопровождать волов, а когда погонщики останавливались в каком-нибудь поселке, можно было увидеть малыша, весело играющего возле повозки, где сидела его мать. Волосы у Вильяма-Бена курчавились, и казалось, ему досталось в дар пламя материнских волос. Его космы сверкали, как крупинки золота в песке у ручья, а глаза были карие, как у Булли и Бена. Яркий румянец играл на его нежном, загоревшем вскоре, как у матери, лице; губы у него были ярко-пунцовые. У здешних детей не часто встретишь такой цвет лица. Может быть, именно поэтому о малыше было так много толков.

Булли гордился сыном. Жена его возилась с малышом, как львица со львенком, во взгляде ее светилась материнская нежность. Ну а Бен, тот просто души не чаял в мальчонке. Но дядя до такой степени не умел выражать свои чувства, что некоторые из доморощенных любителей посудачить утверждали даже, будто Бен считает появление на свет сынишки Булли еще одним личным оскорблением со стороны миссис Мэрти, задавшейся целью разрушить многолетнюю дружбу братьев.

Бен и Булли пользовались у нас, на северо-западе, славой лучших погонщиков скота. И впрямь, опыт был у них по этой части немалый, к их услугам прибегали охотно. Говорили, что дела их идут в гору и что они даже собираются обзавестись хижиной для жены Булли и малыша. Но пока что они обходились повозкой. Миссис Мэрти и Вильям-Бен неизменно сопровождали Бена и Булли, когда они перегоняли скот.

– Дорога мне не вредит, – говорила она, – не повредит она и Вильяму-Бену.

Где бы они ни появлялись, всюду шли разговоры о малыше Булли: какой это славный паренек и как быстро растет. Когда незнакомые люди заговаривали с Булли о его сыне, он чувствовал прилив гордости и повторял одну и ту же фразу:

– Плечи у него, как у погонщика волов.

Однажды, когда они перегоняли большую партию скота, ребенок захворал. Поначалу Булли и его жена не обратили на болезнь малыша особого внимания. Съел что-нибудь не по вкусу, думали они, такое с ним не раз случалось. Но Бену это дело сразу же не понравилось. Он с тревогой смотрел на малыша; тот ничего не ел, и Бен встревоженно прислушивался к тому, как мальчик всхлипывает во сне. Через три дня ребенок уже не ковылял за матерью, а лежал на дне повозки, вялый и капризный. Страх охватил Бена. Когда он отправился верхом за доктором, до Пустынных Озер оставалось не меньше ста миль. Бен возвратился с врачом. Странное выражение растерянности было на лицах Булли и его жены. Бен даже не заговорил с ними. Он не нашел в себе сил спросить, что произошло, – ведь он отсутствовал две ночи и почти два дня. Наконец он увидел, куда обращен взгляд Булли и миссис Мэрти, заметил следы ног на песке и пошел к берегу реки, где родители зарыли тело Вильяма-Бена.

После этого мы долгое время ничего не слышали о семействе Мэрти. Раз или два я мельком видела их на большом расстоянии в долине – мужчины ехали верхом, за ними медленно передвигались волы, а женщина тащилась сзади, устало держась за повозку. И снова, где бы они ни появлялись, жители вспоминали о светловолосом мальчике, который уже больше не странствовал с ними по дорогам. Всем недоставало Вильяма-Бена. Булли и Бен, когда они оказывались в поселке, по-прежнему ходили на пирушки, но миссис Мэрти, отклоняя приглашения выражавших свое сочувствие жителей поселка, не покидала повозки, стоявшей в загоне у склада.

Несколько лет спустя я снова встретила Бена и Булли. Лица у них были багрово-красные после ночи, проведенной в кабачке Майка Фишера, где, как говорили, они выпили столько виски, что хватило бы на десятерых.

После обычного обмена приветствиями я спросила о миссис Мэрти.

Булли расплылся в улыбке.

– Она отлично поживает, – сказал он, – пойдемте, и вы увидите.

Он повел нас к открытой, заросшей травой площадке за поселком. Там возле каких-то колючих кустов с желтыми цветами стояла повозка. Примостившись к стенке и вглядываясь в темно-зеленое небо, на котором зажглись первые звезды, сидела миссис Мэрти с ребенком на руках.

Мы подошли к ней. Булли сиял, как школьник, получивший хорошую отметку. Бен, сгорбившись, молчал. Я заговорила с миссис Мэрти о ребенке. В ее глазах снова появилось такое же выражение чисто животного удовлетворения, а в глазах Булли – та же радость и гордость, как и в дни, когда еще жив был их первенец. Я посмотрела на Бена. Насупившись, он стоял угрюмый и мрачный, взгляд его скользил по лицу миссис Мэрти недоброжелательно и осуждающе, как и раньше.

И тогда я спросила себя, не думает ли он о Вильяме-Бене, о том, как на берегу реки – там, на севере, – ветер вздымает песок и песок оседает на корнях деревьев и дорожных знаках.

Булли взял ребенка из рук матери.

– Плечи у него, как у погонщика волов, – сказал он.

Бен махнул рукой – это был жест отчаяния и слепой, бешеной злобы. Спотыкаясь, он побрел прочь в сгущающуюся темноту.