Текст книги "Я хочу ребёнка"
Автор книги: Катарина Салазкина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
– Понятно. А как коллегу зовут?
– Катя. Екатерина Васильева.
– Васильева, Васильева… Нет, что-то не помню. Если позволите, к вашему первому мужу мы потом обязательно вернёмся. А сейчас скажите, пожалуйста, необходимость принимать гормональные препараты вас расстроила?
– Конечно, расстроила. Я же не думала, что…
И тут я запнулась. Я не думала что? Что такое это «что»? Что всё будет не сразу? Что всё будет не быстро?
– Вы не думали, что возникнут какие-то сложности, – закончил он вслух мою мысль.
– Да.
– Ну, что же, так бывает, к сожалению. Кому-то желаемое даётся легко, кому-то не сразу. Но трудности ведь не означают, что у Вас не получится. Просто нужно немного терпения.
– Да, – снова кивнула я.
– И ещё, по моему опыту, тут очень важно расслабиться. Когда вы не ставите себе никаких целей: срочно забеременеть через три месяца, а просто живёте своей жизнью, вот тогда ребёнок и приходит к вам. Легко и непринуждённо, как вы и хотели.
– Но это же не значит, что я ничего не должна делать для этого.
– Нет, конечно нет! Вы абсолютно правы, нужно продолжать идти к своей цели, но без фанатизма. С остановками. Вот как сейчас: сели посидели, чаю попили, о жизни поговорили, и дальше пошли. И сами не заметили, как сил набрались, и груз ненужного с себя скинули. Мы, знаете, очень много на себе тащим лишнего: вину, стыд, комплексы там разные. Вот над этим мы с вами и будем работать тут.
Час пролетел незаметно и Владислав Аркадьевич недвусмысленно дал мне понять, что время подошло к концу, и у него будет ещё один клиент после меня. Он раскрыл на коленях еженедельник в мягкой кожаной обложке, и предложил мне сразу записаться на следующий сеанс. Я взглянула на него с уважением: незнание – пробная покупка – повторная покупка. Прощаясь, он подал мне пальто, и я не удержалась и спросила.
– Владислав Аркадьевич, почему же вы табличку никакую на двери не повесите? Так тяжело вас тут искать.
– Ксюша, дорогая, – расплылся он в улыбке, как будто мы с ним уже были на «ты», – я же арендую кабинет.
Я вышла в тёмную московскую осень и побрела к метро. На душе было тепло. Первая встреча оставила после себя приятное впечатление и вселяла надежду, что у меня всё получится.
* * *
Следующие три месяца я пила таблетки, сидела на форумах и сайтах, посвященных беременности, изучала тему, вела аналитику. Ещё я выбирала одежду в «Кенгуру и кенгурёнок»: выбирала, складывала её в корзину и закрывала вкладку. Мне это доставляло удовольствие.
Постепенно настроение у меня выровнялось, я начиталась, что после отмены противозачаточных, действительно очень часто беременность наступает в первом же цикле, и теперь просто ждала. На работе мне стали делать комплименты, я почти всегда улыбалась, а улыбка – лучшее украшение для девушки.
Я купила себе витамины для беременных просто потому, что на них была хорошая скидка. Наверное, я смешно смотрелась на кассе, когда пробивала противозачаточные таблетки и витамины для беременных, но фармацевт даже бровью не повел.
После отмены противозачаточных, нужно было сделать УЗИ на 5-7 день цикла, а потом на 22-25. Это было не особенно сложно, но доктор почему-то нахмурилась. Я поняла, что ей что-то не понравилось, но толком не поняла что. В следующем месяце она сказала мне снова делать УЗИ на 5-7 день, а потом на 12-й, 14-й и 16-й – это называлось фолликулометрия.
– Мы будем смотреть, происходит ли овуляция, – объясняла мне доктор, – гормоны у Вас в норме. Обычно после отмены гормональных препаратов, яичники начинают овулировать, как часы.
Я кивнула, потому что читала об этом, хотя как овулируют часы представить себе не могла: очень уж странно это звучало.
– Но в этом цикле овуляции у Вас почему-то не случилось, это может быть нормой: не каждый цикл происходит с овуляцией, а может быть проблемой. Поэтому нужно будет пару-тройку циклов понаблюдать, чтобы понять, как работают яичники и что, собственно, делать дальше.
Сбор информации – это самый первый, самый логичный шаг, тут нечего возразить. В конце концов, я ведь сидя на форумах делала тоже самое . Просто пару-тройку циклов означало два-три месяца. Хорошо, что клиника была рядом с работой: я ходила либо рано с утра, либо после шести, а дважды даже в обеденный перерыв. Один раз только я испугалась, когда в начале очередного цикла Сан Саныч заикнулся о том, чтобы съездить на выставку рекламы в Минск.
Выставка была очень посредственная, да ещё и ежегодная, но он почему-то воспылал желанием рвануть именно в этот раз. Выставка приходилась как раз на три дня с двенадцатого по четырнадцатый. Я не представляла, как буду объяснять ему, почему не поеду на эту выставку: потому то она в неудобные для меня дни цикла? Потому что мне нужно срочно к врачу и на УЗИ? Зачем? – спросит он, и что я отвечу? Хочу забеременеть, а у меня не получается? Но к огромному моему облегчению от этой затеи Сан Саныч в итоге отказался.
Гинеколог не уставала повторять, что нужно заниматься сексом как можно чаще, желательно в овуляцию, желательно, чтобы перед этим было пару дней воздержания. Мне казалось, что в её рекомендациях есть какое-то противоречие, но я с трудом его улавливала. Сексом действительно заниматься было надо, и я занималась им через силу. Выслеживала овуляцию, каждый раз воображая, как я буду сидеть на унитазе вот так же, только с тестом на ХГЧ в руках, и он покажет эти две заветные полоски.
Я тщательно следила, чтобы Дима отказывался от алкоголя с 10 по 18 дни цикла. Под запретом был даже бокал вина, даже маленькая бутылочка пива. Я отказывала ему, если он приставал ко мне, а тест еще не показал заветные две полоски, врала, что очень устала, потому что мне не хотелось расходовать сперматозоиды впустую. В день овуляции я надевала соблазнительное бельё и обольщала Диму. Мы занимались сексом, но он отдавал какой-то механистичностью. Весь процесс я была сосредоточена на результате, и радости было мало. Ещё доктор сказала, что нужно полежать, не вставая хотя бы пол часика, поэтому кухонный стол, кресло и душ отпадали, и я тащила Диму в спальню. И из нашей сексуальной жизни пропала спонтанность, резко сократился ассортимент поз и мест, где можно было зачать ребёнка.
В итоге я относилась к Диме, как к племенному быку-осеменителю. Мы больше не занимались любовью: я вылавливала его в дни овуляции и использовала, как инструмент, которым делают детей. Ни о каком интиме и речи не шло, это было так же буднично и «романтично», как УЗИ с фаллическим датчиком, на котором болтается презерватив.
Я понимала, что моё поведение нелепо, но ничего не могла поделать: из сферы значимых для меня вещей начисто испарился оргазм, он перестал быть самоцелью, и я однажды поймала себя на мысли, что больше не получаю удовольствия от секса. Коитус (вычитанное с медицинских сайтов слово как нельзя лучше отражало всю бездушность и машинность процесса) преследовал одну цель – зачатие. Если зачатия не наступало, значит, время и силы на «пыхтение» были потрачены впустую.
Супружеский долг стал именно долгом, и мы платили по нему с огромными процентами. Я изображала страсть, охала, как актриса в порнофильме, а сама думала об одном: хоть бы получилось. Если мне когда-то и казалось, что порно – это лёгкий труд, я совершенно точно избавилась от этого заблуждения: тебе нужно следить за своими мыслями, за выражением лица, изображать хоть какое-то удовольствие, когда этого совсем не хочется. При этом всё происходящее будто бы даже происходит не с твоим телом, не трогает того, что у тебя внутри – какая-то полная отрешенность. Радости не было никакой, а оргазм, если он и наступал, был каким-то блёклым и бесцветным, и больше напоминал чувство облегчения, чем фантастический взрыв эмоций, как это было раньше.
Так я жила почти год. Этот круг ада назывался ожиданием. Я постоянно чего-то ждала: то овуляции, то двух полосок, ждала чуда… Я ждала, что всё получится само собой; что помогут назначенные мне таблетки; потом ждала результаты бесконечных анализов; ждала, что регулярные УЗИ помогут пролить свет, или дадут какую-то полезную информацию; я ждала, а жизнь шла своим чередом. Мимо проходили дни, которые могли бы быть заполнены звонкой весенней радостью или лёгкой осенней грустью, зимним созерцанием или болтовней за чашкой чая, путешествиями или гостями. Всё это было вытеснено попытками завести ребёнка, бесконечными походами к врачу и литрами выпитой у меня крови. Я каждый раз представляла, будто игла – это хобот какого-то насекомого, которое питается человеческим соком.
И тогда я начала понимать, почему так много пар не выдерживают испытания бесплодием. Мы с Димой сильно отдалились друг от друга за это время. Я не перестала его любить, но я злилась. Злилась на него, потому что считала его "бракованным" и "неполноценным", и виноватым в том, что другие женщины видят таковой меня. Я обвиняла его, пока что только про себя, даже не вслух, но это всё равно не очень-то способствует любви и доверию.
Мы мало обсуждали нашу проблему, потому что мне было не очень понятно как вообще об этом говорить: в каких фразах, каким тоном, жалеть ли друг друга, обвинять ли кого-нибудь? А Дима ничего не говорил потому что просто не видел проблемы. Конечно, ведь я многого ему не говорила, про причину моей «усталости», например.
И ещё я боялась, что значимость всего происходящего для нас не одинакова, боялась того, как Дима может оценивать ситуацию. Бесплодие для женщины – это такое же горе, как внезапно обнаруженная тяжелая болезнь. А для мужчины? Иногда мне казалось, Диму вообще не волнует то, что мы уже больше полугода назад начали делать ребёнка и до сих пор не сдвинулись с места. Мы с ним будто бы сидели каждый в своём мирке, в своей голове. Я думала, а вдруг он не выдержит и махнёт рукой? А если не выдержу я?
Зато за это время мы купили квартиру, и это было наше первое совместно нажитое имущество. Квартиру купили в том же районе, на Соколе, в новом доме. Мне тут нравилось: район хороший, очень зелёный, и дома вокруг тоже хорошие, не панельные пятиэтажки, соответственно, и контингент не такой, как в районе у родителей, например. Но даже радость от покупки квартиры всё равно была неполной, её омрачало наше горе. Моё горе.
* * *
– Всё нормально, овуляция идёт, – прокомментировала врач, изучая стопочку очередной фолликулометрии, – но где спермограмма супруга?
И я поняла, что мне придётся попросить его сдать эту чёртову спермограмму. Я оттягивала этот разговор до последнего, но он оказался неизбежен. Наверное, мне не хотелось верить, что у нас действительно есть проблемы. Наверное, я боялась, что проблема именно во мне, ведь если он сдаст спермограмму, и там будет всё в норме, иного объяснения просто не останется, а я была уверена, что там будет всё в норме.
Что он сделает тогда? Нет, конечно, он меня не бросит, но всё же мне было страшно… И всё же я это сделала. Я пересилила свой страх и твёрдо отправила Диму сдавать спермограмму. Снова был отказ от спиртного и воздержание.
Мы вместе фантазировали на тему нашего будущего, откладывали деньги, и он постоянно говорил мне: «милая, у нас всё обязательно получится!» Я даже не сомневалась в этом, а оказалось, это он так подбадривал не меня, а себя.
Слово "мышь" похоже на слово "ложь". Ложь такая же жалкая, серая и пыльная. Она вызывает ровно такое же отвращение, поэтому они и похожи. И что я слышу? Я слышу слабое попискивание, вижу мышиный затравленный взгляд, и сразу понимаю, что Дима лжет.
– Сперматозоиды есть, но их мало, и они почти неподвижные.
В тот момент, когда он это сказал, я почувствовала, будто с одной стороны с моей души свалился камень: это не я дефектная, это он! А с другой стороны, мне на спину будто водрузили тот чемодан, с которым я обычно летала в отпуск, нет, даже тот же чемодан, только нагруженный вином на обратной дороге из Греции. Отныне и до самого конца я каждый день ощущала на плечах эту тяжесть. Эта тяжесть была пониманием того, что проблема всё-таки есть. Она материальна, эта проблема, и у неё есть название.
Ноги и голова одновременно стали ватными, крутилась только одна мысль: «разве это возможно?». Реальность настолько не соответствовала ожиданиям, была настолько угрожающа, что мозг просто с ней не справлялся.
– Нет, этого просто не может быть. Это, наверное, какая-то ошибка. Может быть, что-то с реактивами не то. Нужно будет обязательно пересдать!
– Реактивами, – не глядя на меня, повторил он будто в пустоту с какой-то тихой не то надеждой, не то грустью, или, мне показалось, даже разочарованием.
– Ну, конечно, – вспылила я, – всегда нужно думать в первую очередь о хорошем! Да, и потом, врачи всегда говорят «надо пересдать», если что-то не так. Это же их первая реакция – пересдайте!
Он медленно выдохнул, потом набрал в грудь побольше воздуха, но голос все равно был сдавленным, каким-то глухим, будто не его:
– Конечно же, я пересдам…
Мне показалось, он хотел добавить что-то еще.
– Но?
– Ксюш, похоже это наследственное.
Я уже успела включить чайник, и потому последние слова он сказал мне в спину. Даже не в лицо, он сказал мне это в спину!
Я обернулась. Голос у него был нехороший, грустный, таким тоном сообщают дурные вести типа «нам надо расстаться». Да и вид оказался не лучше: сутулые плечи, опущенная голова, как у провинившейся собаки.
– Что?
– Я предполагал, что такое может быть. Астенозооспермия – во как это называется.
– Что? – я не верила своим ушам.
– Понимаешь, это наследственное.
Я отказывалась слышать то, что слышала, и сама чувствовала себя полной дурой, потому что кроме этого «что» больше ничего сказать не получалось.
Как это возможно? Я сходила с ума весь этот год, а он молчал??? Знал и молчал? Хорошо, не знал, но предполагал и ничего не делал! На что он надеялся, на то, что пронесёт? Что это за детский лепет, что за бред?!
В первую секунду хотелось его просто убить. Я таскаюсь по врачам, схожу с ума, ношу постоянно в сумке тесты на овуляцию, пью и писаю из-за этого по часам, а он мне не сказал… Он всё это время знал и не сказал!
– Прости меня. Я не говорил тебе раньше, потому что надеялся, что мне повезло так же как Олегу. Понимаешь, это какое-то семейное проклятие: так было у деда, у отца, и вот теперь у меня. Есть какой-то ген, он передаётся по наследству, и сперматозоиды становятся медленными. То есть, не становятся, я не знаю, как сказать. Этот ген вроде как что-то там нарушает, предрасположенность создаёт – во. И если вдруг что – медленные сперматозоиды. Я не знаю, в чём дело: я не курю, спиртным не злоупотребляю, в баню редко хожу, но вот стрессы, может быть…
Я слушала, и не верила. Он настолько хорошо разбирается в этом во всём: курение, баня, стрессы. Он знал. Знал об этом, думал, изучал материал, и ничего мне не сказал, не предупредил…
– Так и у деда было – они очень хотели второго ребёнка, но бабушка так и не забеременела. У родителей тоже долгое время не получалось, но они к бабке какой-то ездили, после этого мама забеременела Олегом, вот теперь и у меня такая же петрушка…
– Подожди, почему Олегом? – не поняла я.
– Анька же от первого брака, я ведь говорил.
Я молчала. Он мне не сказал, а я не спросила. Семейное проклятие. Откуда я могла знать? Хорошо, родителей заговорила бабка. Олега пронесло. Что же он думал, что бабка вылечила отца и ему ничего не передастся? Думал, что раз у Олега всё хорошо, то и у него тоже? А разве не надо о таких вещах говорить до свадьбы?
Ну, хорошо, раз ты за справедливость, что же ты тогда не сказала, что у тебя по папиной линии и бабка, и дед от онкологии умерли, не дожив до шестидесяти? – язвительно заметил внутренний голос. Если ты вся такая честная, что же ты его не предупредила до свадьбы, что ты к гинекологу раз в год таскаешься, потому что у бабки был рак яичников, и ты теперь боишься до чёртиков?
Он боялся сказать, а я боялась вообще заводить разговор на эту тему. Я полгода бегала на УЗИ и высчитывала овуляцию, но ничего не говорила Диме об этом. Мне было страшно, что я не могу забеременеть, потому что у меня от бабушки передалась склонность к образованию кист в яичниках, которые могут переродиться в злокачественную опухоль. Мне было страшно, но я не отправила его на спермограмму, даже не подумала, что дело может быть не во мне. Я почувствовала себя полной дурой.
– Понятно, – сказала я, хотя было абсолютно непонятно, что теперь с этим делать.
– Послушай, я понимаю, что дело во мне. Если ты решишь, что… Ну, если ты решишь уйти, я тебя пойму.
Я дернулась, будто меня кто-то ужалил. Такая мысль не приходила мне в голову. Наверное, мой взгляд был очень красноречив, потому что Дима тут же заторопился извиниться.
– Нет, ты не подумай ничего такого, пожалуйста, просто я понимаю, что ты хочешь ребёнка, а я… я не могу тебе дать того, что должен. Но я очень не хотел бы тебя потерять и я надеюсь, что ты меня не бросишь.
– Не брошу, – я подошла, обняла его и зарыдала.
* * *
Владислав Аркадьевич сегодня был, как мне показалось, не в настроении, той доверительной атмосферы, как в первые сеансы уже не было, а было почему-то какое-то раздражение, неосязаемо витавшее в воздухе. Он дважды уже меня перебивал, и от этого я сбивалась с мысли и забывала, о чём хотела сказать.
– Значит, вас это не расстроило?
– Немного расстроило, наверное, – я не понимала, зачем мы мусолим вчерашний разговор вместо того, чтобы говорить на действительно важные темы.
– Так наверное или всё-таки расстроило?
– Я не знаю.
Он тяжело вздохнул, и я поняла, что сейчас будет лекция. Одну такую я уже выслушала в прошлый раз на тему мужских функций, которые я якобы на себя беру. По его мнению, все женщины, испытывающие проблемы с беременностью страдают от отсутствия идентичности с собственной матерью. Ну, может быть, не все, но большинство. И вот это отрицание «своей женской роли и своих женских функций», отождествление себя с отцом, и приводят к бесплодию. Это было лейтмотивом двух наших последних встреч, но в этот раз я ошиблась.
– Понимаете ли, Ксюша, вы не даёте себе чувствовать. Вы вообще очень часто употребляете глагол «думать» там, где уместнее было бы сказать «чувствовать». Я несколько раз вам задал вопрос, и вы так и не смогли на него чётко ответить. Вы хотите ребёнка, но у вас с мужем не получается. Вы сдаёте анализы, записываетесь на приём к психоаналитику, а потом выясняется, что у вашего мужа есть проблема, из-за которой у вашей пары не получается зачать. Вполне естественно в такой ситуации разозлиться, ведь ваш супруг мог бы сказать об этом раньше, или расстроиться, так как это означает, что вам обоим, скорее всего, придётся обращаться за медицинской помощью.
– Так я и разозлилась сначала, а потом расстроилась.
– Воот! А до этого вы не могли сформулировать свои чувства, Вы отвечали уклончиво: наверное, я расстроилась, но это не точно.
– И что мне делать? – теперь уже я чувствовала раздражение.
– Пережить это. Мы живём в эпоху культа наслаждений. В современной Москве испытывать негативные эмоции, да и вообще любые эмоции, просто стыдно. А вы разрешите себе переживать. Боль, стыд, гнев, раздражение – это всё то, что в вашей ситуации испытывать вполне уместно. Это нормально. В конце концов, мы все живые люди.
– Ну вот раздражение я как раз сейчас испытываю.
– Отлично!
– Потому что мне кажется, – завелась и не унималась я, – что я трачу здесь время впустую. Теперь мы выяснили, что проблема не во мне, а в Диме.
– А-я-я-я-яй. А вы уверены?
Я посмотрела на него ошарашено. С чего бы это мне сомневаться? Вряд ли Дима подделал результаты анализа, да и зачем это ему?
– Скажите, пожалуйста, Ксюша, а у вашего первого мужа есть дети? – голос у Владислава Аркадьевича стал вкрадчивым, и я почувствовала подвох.
– Я не знаю. Нет, кажется. А при чём тут он?
– А у ваших других бывших мужчин есть дети?
По спине побежал отвратительных холодок. Я, кажется, поняла, к чему он вёл: у меня было не очень много мужчин, но, в самом деле, был один до ужаса боявшийся внеплановой беременности. Он на полном серьёзе натягивал по два презерватива, или покупал дополнительно спермицидную смазку, а 1 июня называл не иначе как днём защиты от детей.
А ещё был один очень неприятный случай, с другим уже парнем, который после известия о задержке отключил телефон. Задержка у меня была всего неделю, а парень бесследно исчез из моей жизни, и я долго переживала, что меня так некрасиво бросили. Тогда я не связывала эти события. Честно говоря, я тогда вообще не сразу поняла, в чём дело, а когда поняла, было так мерзко и противно, что я постаралась поскорей обо всём забыть, тем более, что встречались мы с этим придурком всего три месяца. И вот теперь всё это складывалось в какую-то единую и даже вполне осмысленную картину.
– Ну, же, Ксюша. Я по вашему лицу уже вижу, что я прав.
– Вы хотите сказать… – голос меня не слушался, – хотите сказать, я сама их выбираю?
Он кивнул.
– Подумайте, что вы потеряете, если забеременеете?
– Что за чушь? – возмутилась я, – я ничего не теряю. Это вообще всё совпадения, просто совпадения. Во время учёбы многие бояться забеременеть, и, если у парня есть совесть, и он понимает последствия и свою ответственность, то и он, естественно, боится внеплановой беременности.
– А какие для него могут быть последствия?
– Ну, как, – снова растерялась я и брякнула первое, что пришло в голову, – жениться придётся. Или алименты платить. Или аборт оплачивать. В любом случае, расходы.
– А для вас? Для вас, Ксюша, какие были бы последствия нежелательной беременности во время учебы?
– О! Академ брать, потом доучиваться с другой группой, ребёнка с кем-то же оставлять надо было бы, деньги откуда-то брать, его же кормить надо и одевать… И о магистратуре нечего было бы и думать – надо работать идти скорей. Да и замуж с маленьким ребёнком на руках уже не выйдешь – кому такая женщина нужна? – я могла бы ещё продолжать, привести Осины аргументы по поводу мира, который нужно посмотреть, и про собственную красоту, которую она так боялась потерять, но не стала – и так уже было понятно.
– То есть, резюмируя, ставки женщины тут явно выше.
– Да, женщина больше теряет от внеплановой беременности.
– И поэтому, – медленно вёл меня к какой-то мысли Владислав Аркадьевич, – ей выгодной найти мужчину, который…
– Который не сможет сделать ей ребёнка, – ошалело закончила я. – Вы хотите сказать, я так боялась забеременеть во время учёбы, что по инерции продолжаю выбирать таких мужчин?
– Возможно, -уклончиво ответил он, – мне жаль, но на сегодня наше время истекло.
Он по традиции сразу записал меня на следующий сеанс, и быстро выпроводил, ссылаясь на то, что мы и так задержались. Я вышла огорошенная. Хотелось додумать эту последнюю мысль, разобраться в себе, и вместо того, чтобы ехать домой, я пошла бесцельно слоняться по улицам.
Глава 4.
До декабря в нас еще жила надежда, что мы забеременеем, что я забеременею, естественным путем. Дима нашёл какого-то андролога, исправно пил таблетки, потом ходил на уколы, сдавал спермограммы, потом долго готовился к какому-то важному исследованию, но результата никакого не было. Мне гормоны отменили очень быстро, и я теперь просто ждала.
Астенозооспермия. Звучит как астено-невротический синдром. Я знаю это словосочетание, потому что Светка от него лечилась. Я думала, у неё просто апатия, меланхолия, депрессия – не знаю, как точнее назвать, чтобы было понятно, что это только из головы, а ей невролог таблетки прописал. В моём представлении таблетки – это когда прям болезнь. А она такая вялая и снулая постоянно ходила – смотреть было невозможно. Димины сперматозоиды представлялись мне такими же вялыми и снулыми, как лежалый огурец. Я гнала от себя этот противный образ, но ничего не получалось.
Две-три недели в месяц я ещё лелеяла надежду, но как только грудь тяжелела, и начинало жутко хотеться сладкого, я понимала, что это очередная проваленная попытка. Незачет и еще одна пересдача. У меня портилось настроение, и в пмс я становилась особенно свирепой, чего раньше со мной никогда не случалось. Дима чуть не прятался под диван, было жутко его жалко, но демон внутри меня не подчинялся никаким доводам разума. Я понимала, что злюсь несправедливо, что этого никто не мог предвидеть, что я бы на его месте тоже не факт, что сказала бы заранее, но ничего не могла с собой поделать.
Потом все проходило, я успокаивалась, и снова ждала и надеялась, запасаясь тестами на овуляцию. Вглядывалась в эти две полоски и репетировала, как я обрадуюсь, когда наконец увижу эти полоски на другом тесте. Бурундук. Ну надо же…
Я изучила свой организм настолько, что мне кажется, могла бы по своим внутренним ощущениям точно определять день цикла, если бы не знала его заранее. Это была почти первая моя мысль утром, с которой я просыпалась. Кстати, о пробуждении. На женском форуме я прочитала, как мерить базальную температуру, и пробовала ещё и этот метод. Не то, чтобы он был легче или меня волновало то, что это дешевле, просто очень надоело сидеть на работе и выжидать, когда же можно будет наконец пописать. Но лежать с градусником в попе мне не понравилось, и я быстро бросила.
В детстве, если я ушибла коленку на улице, я всегда бежала к папе, чтобы он подул на неё и пожалел меня. Как же мне хотелось сейчас точно так же пожаловаться ему, похныкать, чтобы папа, самый большой и самый сильный, мой всемогущий папа просто подул, и всё бы прошло. А ведь в детстве я верила, что папа может вылечить своим волшебным «дувом» что угодно.
К концу года стало понятно, что лечение не оказывает никакого эффекта. Дима раздобыл через Аню контакт какого-то жутко именитого профессора в Израиле, который специализируется именно на этой проблеме, и мы были немного на подъеме: все-таки Новый год, в начале января поездка в Израиль, Мертвое море и новая надежда. Там вообще очень хорошая медицина, а профессор, который двадцать лет занимается только медленными сперматозоидами, заранее внушал большое уважение. Мы повторяли друг другу этот довод десятки раз, так, что слова обрели буквально чугунный вес, и наша хрупкая надежда выросла в крепкую уверенность, что израильский профессор нам поможет.
Но в моих отношениях с Димой что-то неуловимо поменялось: исчезло доверие что ли. Я не могла выкинуть из головы тот факт, что Дима, нет, не соврал, но не сказал мне всей правды. Ведь сокрытие информации – это же разновидность лжи? Я постоянно крутила и крутила это в голове…
Новый год мы отмечали, в Барвихе, по-семейному, без накуренных клубов, которые так любил Глеб, без экстравагантных нарядов и даже без коктейлей. Елена Алексеевна любила, чтобы всё было «простенько, но со вкусом», поэтому, как только стемнело, она достала специально заготовленную бутылку «Вдовы Клико». Странно, но Димину маму, эту милую женщину, я почему-то немного побаивалась.
«Вдова» была традицией: женщины готовили на кухне, обсуждая свои женские темы под бокал шампанского, мужчины «доделывали дела». Дела, которые нужно срочно доделать, конечно же, придумывала Елена Алексеевна, и среди них был обязательный вынос мусора. На мой взгляд, это очень символично: входить в новый год, избавившись от старого хлама. И поэтому всю неделю Елена Алексеевна старательно сортировала по пакетам одежду, которую нужно было отнести к церкви; действительно старые, но неплохо сохранившиеся вещи вроде бра ещё советского производства и отслуживших сотовых (их отправляли какому-то Кузьмичу, собиравшему у себя в гараже музей); и, как она выражалась, истинный хлам, по которому «плачет помойка». Собственно, на помойку мужчины и ушли.
– Угощайтесь, девочки, – свекровь принесла тарелку с фруктами и сыром, и, поскольку места на столе уже не было, водрузила её поверх конфетницы.
Я опасалась, что разговор зайдёт на тему детей, и не зря. Наташа, со свойственной ей простотой, спросила, когда же мы собираемся «обзавестись потомством». Но Елена Алексеевна тут же попросила её принести из кладовки какую-то банку. Наташа посмотрела, как мне показалось, со злостью, но подчинилась, ничего не сказав.
– Ах, не найдёт, – всплеснула руками Елена Алексеевна, – там на стульчик нужно становиться, не увидит, – и она выбежала вслед за Наташей.
Так тема наших с Димой детей была исчерпана и больше не поднималась, и мои болевые точки больше никто не трогал. Наташины же дети то танцевали под новогодние песенки, то шумно декламировали стихи, выпрашивая у деда «мадалинку», то надевали маски и бегали вокруг ёлки. Я налегала на «вдову» и всё было очень даже неплохо.
Под бой курантов я буквально молилась: хочу ребенка, я хочу ребенка, я хочу забеременеть от Димы, ребенок от Димы, мы с мужем хотим ребенка. Не то, чтобы я очень верила в магическое исполнение желаний, но Новый год ведь такое время, понимаете… А вдруг? А вдруг для этой долгожданной беременности мне не хватает такой малости: загадать желание под бой Курантов? Если бы кто-нибудь сказал мне, что я чересчур вовлечена в процесс зачатия, и этот процесс меня поглотил, я бы, наверное, его покусала.
После криков и гимна, в таинственном мерцании свечей, под звон хрусталя и запах мандаринов, на секунду мне показалось, что у нас обязательно все получится. Я быстро опьянела от шампанского, мне не хотелось закусывать, чтобы не лишиться этой прекрасной, волшебной уверенности в том, что все будет хорошо. Так соблазнительно бы было остаться в этом состоянии навсегда! Хотелось улыбаться, хотелось жить, я верила, что все действительно будет хорошо.
Я практически ничего не ела: не хотелось. Традиционный «Оливье» прошёл мимо меня. Я соблазнилась только на тарталетки с икрой и какой-то хитрый козий сыр. Елена Алексеевна, положила мне салат с креветками, и он великолепно сочетался с шампанским и моим настроением. Правда, глядя на креветку, я на секунду вспомнила рокового лангуста.
В начале второго пришел черед обмениваться подарками. С загадочной улыбкой Дима протянул мне коробочку. На бархатной подушечке возлежали две великолепные сережки, искрившиеся как морозное небо, полное звезд.
– Какая прелесть, – только и могла выдохнуть я…
– Платина, пятьдесят четыре бриллианта, 0,19 карата, – с гордостью пояснил Дима.
Только хорошее воспитание не позволило мне немедленно присвистнуть. Мама дорогая, это же тысяч сто стоит… Бешеные деньги! Я украдкой смотрела на остальных: свекровь улыбалась, как улыбается мать, когда пятилетний ребенок расхваливает ей свою игрушку, в Наташиных глазах было легкое удивление, а Олег, мне кажется, вообще ничего не заметил. Я искала хоть в чьих-то глазах зависть, но зависти не было. Кажется, они были рады за меня, рады за нас. Они считали это баловством, но не мотовством. Никто не осуждал Диму за шикарный подарок. Я была растрогана до глубины души.
