Текст книги "Я хочу ребёнка"

Автор книги: Катарина Салазкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

В школе у нас учились дети из разных семей. Были и такие, кто жил в коммунальных квартирах, были дети, чьи родители «челночили» на рынках, работали в ларьках, «таксовали» по ночам. По сравнению с ними, моя семья была очень в хорошем материальном положении. Но, поступив в «Вышку» и сравнив себя с детьми редакторов с коммерческих телеканалов, дикторов на радио, профессоров, переводчиков и т.д., я вдруг стала стесняться своего детства.

Я вдруг оказалась в совершенно другой среде. Это было похоже на зазеркалье: вот девочка одного со мной роста и возраста, но в таком виде, какой мне и не снился – маникюр, стильная прическа волосок к волоску, дорогая сумка и парфюм. Для меня это был образ на выход: для театра или дедушкиного юбилея, который мы отмечали в ресторане. А она приходит так на лекции каждый день. Духи на каждый день? Для меня это была сумасшедшая расточительность. И ресторан для неё не событие, а место, где кушают.

Я попробовала набиться в подруги к девочке поскромнее из параллельной группы. Она выглядела для меня привычно: без маникюра и дорогих духов, и мне казалось, что мы с ней сойдёмся, но она наотрез отказывалась говорить со мной по-русски в перерывах между лекциями. Оказалось, что её папа – какой-то бывший секретарь в посольстве в Париже, и она при всякой возможности старается практиковаться в языке. Все фильмы она смотрела исключительно на французском, в крайнем случае – на английском, а в свободное время ещё учила испанский и танцевала фламенко. Я чувствовала себя рядом с ней полным ничтожеством, и дружба, конечно, не заладилась.

Проучившись всего пару месяцев, я приобрела стойкий комплекс неполноценности. Тогда я даже не думала, что моя семья может позволить себе что-то вроде трёхэтажного коттеджа или четырёхкомнатной квартиры. Всю свою учёбу я завидовала таким, как Леночка, Глеб и Ося, потому что им не нужно было бояться чего-то не сдать. Я имею ввиду, что у них были запасные варианты: связи, деньги. А у меня их не было. Мне нужно было рассчитывать только на свои силы и на свои мозги, чтобы не вылететь с бюджетного места.

В детстве я отдыхала в «Орлёнке» на Чёрном море, а Глеб, например, в Греции. А дочь первого, второго или какого-то там секретаря в посольстве – в Париже, Ницце и где-то ещё, я не запомнила. Но когда я начала встречаться с Глебом, я вдруг поняла ошеломляющую истину: он такой же человек, как и я. Эта простая мысль дошла до меня только к концу бакалавриата. После этого в моей голове что-то перемкнуло, страх перед ровесниками из обеспеченных семей ушёл, и я начала зарабатывать деньги. Я перестала завидовать тому, что их старт-площадка оказалась на той ступени, до которой мне ещё пришлось карабкаться и карабкаться; и что я, в отличие от многих из них, никогда не уеду жить за границу, не построю свой межконтинентальный бизнес и не стану основательницей империи. И вот теперь я сижу в Барвихе и смотрю на маленькую собачку, гоняющуюся за струями воды.

– Отец строил этот дом в надежде, что здесь будет собираться вся семья, он хотел, чтобы мы приезжали почаще с детьми, а дом почти пустует. У Олега бизнес, он не очень часто сюда наведывается, а Анька вон вышла замуж и вообще в Израиль уехала.

– А на сколько человек дом рассчитан? – зачем-то спросила я.

– Не знаю, – Дима пожал плечами, – нам места точно хватит.

И чмокнул меня в висок.

* * *

Валентин Александрович и Елена Алексеевна оказались очень приятными людьми, и, главное, простыми в общении. Без разных загонов вроде какого-то особого мёда или привычки смотреть кино на иностранном языке, без неприязни к «колхозным цветам» и вообще без какого-то снобизма. Они великолепно дополняли друг друга: он полный, моложавый и очень весёлый, она – сдержанная, сухая и тонкая, как тростинка. Он – любитель покушать, она – любитель йоги и здорового образа жизни. Спор между вкусным и полезным, как я поняла, продолжался в их семье уже не одно десятилетие и носил характер традиции. Как будто люди осознали, что жить без споров в принципе невозможно, и решили, что все их споры отныне будут касаться только одной темы, чтобы в жизненно важных вопросах они могли всегда быть сообща.

Олег был старше Димы на пять лет, а его жена оказалась даже младше меня. Олег явно пошёл в отца: у него был такой же весёлый, обманчиво легкомысленный нрав, такая же склонность к полноте и, как у отца, тёмные глаза. Наташа показалась мне немного замкнутой. У них были погодки: пятилетний Женя и четырехлетняя Лика, похожие друг на друга как двойняшки. Милейшие мордашки – круглые розовые щёки, носики-кнопочки и живые яркие серо-голубые глазища.

В первый же день дети буквально взяли меня в плен: сначала они попросили покачать их на качелях, потом показали мне свои сокровища и рассказали всё о Щенячем патруле, потом мы рисовали, играли в прятки, а когда нас наконец-то позвали за стол, я неожиданно для себя даже немного расстроилась. А перед тем, как ложиться спать, они пришли пожелать мне спокойной ночи и расцеловали меня в обе щеки. Я была сражена наповал.

Но больше всего мне понравился не дом и не баня, не всеобщий любимец – терьер Чокопай и не солёные огурчики, которые закрывала Елена Алексеевна лично и даже не запах дерева, пропитавший всё вокруг. Больше всего мне понравилась та атмосфера, которая царила в их семье. Это было что-то крепкое и здоровое, основательное, какой-то фундамент, опора, которая позволяла их детям тянуться ввысь, добиваться, достигать, зная, что у них есть место, где можно будет отдохнуть и набраться сил. Место, где их всегда примут, даже если что-то не получится, и откуда не прогонят. Собственно, из этого места хотелось уходить исключительно за подвигами.

Это что-то у меня ассоциировалось с поддержкой, с какой-то безусловной любовью и, самое главное, со здоровьем. Именно здоровье почему-то приходило мне на ум, когда я наблюдала за их семьёй. И, конечно, мне очень захотелось стать частью такой семьи.

Я сама всегда была папиной дочкой. Мама после нотариальной конторы устроилась юристом в крупную консалтинговую фирму и, конечно, очень сильно уставала. Я не хочу сказать, что моё детство было каким-то нездоровым, но оно однозначно было более тревожным. Папа возвращался с работы раньше, забирал меня из школы и готовил ужин, приговаривал «всё будет хорошо», уверяя в этом самого себя, и даже проверял у меня уроки. Маме показывать тетрадки я немного боялась, потому что она была требовательней, чем папы и не объясняла мне математику. Поэтому именно папа первым узнал от меня: я снова выхожу замуж.

Так мы с Димой и поженились. Я решила, раз мы уже почти семь месяцев живём вместе и никто не умер, то можно и рискнуть. Во второй раз я поменяла все документы, и теперь стала Воронцовой. Даже фамилия у них была красивая, мне она очень нравилась. Мне тогда было тридцать, Диме – двадцать восемь.

* * *

Однажды осенью мы были в гостях в Барвихе. Олега с Наташей не было, и дом без детей стал неожиданно тихим. Душ на втором этаже барахлил, и Елена Алексеевна злилась, что приходится мыться внизу в большой ванной комнате, а потом в халате подниматься по лестнице, но починить душ почему-то не получалось. И вот вечером, когда я вышла с тюрбаном из полотенца на голове, я застала Диму в странной позе: присев на корточках у камина, он читал газету и заходился от хохота.

– Ты чего смеешься?

Он поднял на меня глаза и едва выдавил из себя какое-то невразумительное бурчание.

– Что?

– Анекдот…

Я поняла, что газета лежала тут для растопки и, судя по внешнему виду, лежала давно. Судя по штопору на столе, Дима решил поразить меня бокалом вина в кресле и потрескиванием дров в камине, но растопить его не успел: взял газету, нашел рубрику анекдотов и зачитался. Уровень шуток в такой газете я себе примерно представляла, поэтому догадалась, что смеётся он над какой-то глупостью, но всё равно стало интересно.

– Ну что там? – допытывалась я.

Вместо ответа он хрюкнул, зажал ладошкой рот, другой схватился за живот, и от этой картины я сама не выдержала и прыснула, хотя ничего смешного он мне ещё не сказал. Отсмеявшись он было начал говорить, вытирая слезы, но какой-то бесенок внутри меня не выдержал и, поддразнивая его, я тоже хрюкнула. Новый взрыв хохота скосил нас обоих, мы опустились на диван и валялись, хрюкая и смеясь до слез, так что сводило судорогой пресс.

Наконец он отсмеялся, вытер запястьем углы глаз и прочел мне вслух, безуспешно стараясь сохранять серьезное лицо:

«– Дорогой, у меня две полоски.

– Ты беременна?

– Нет, блядь, я бурундук».

Мы засмеялись снова. Он гладил меня по голове, через слёзы выдавливая бу-бу-бу-буру-бурундук.

Мы катались по дивану, путаясь в моих волосах, сплетая ноги и руки, и мечтали.

– А кто у нас будет первый: мальчик или девочка?

– Первым будет мальчик. Александр, первопроходец.

– А если первой будет дочь, как тогда назовем? Может, Инга?

– Нет, первым будет мальчик. Я читал, что надо делать. Надо есть больше мяса и выбрать время, чтобы луна была в мужском знаке, – на это я закатила глаза, но любопытство всё же перевесило.

– Ого, да ты эксперт?! Откуда такие познания?

Он не ответил на вопрос, сделал вид, что не услышал.

– Хорошо, пусть будет Инга.

– А третий? У нас будет третий ребенок?

– Конечно!

Дима был в восторге, а мне не то, чтобы доставляло радость, скорее меня успокоило известие о том, что он хочет детей. В моей юности было принято считать, что мужчинам дети не очень-то нужны.

– А, может быть, четверо? – спросила я, то ли в шутку, то ли всерьез. Голова сладко кружилась, как от алкоголя: подумать только! Я замужем за лучшим в мире мужчиной и он хочет от меня детей!

– Значит, четверо, – сказал Дима и принялся целовать меня в шею.

Так мы начали делать детей.

* * *

У меня было много приятельниц и знакомых, но хороших подруг – всего три: Светка, Мила и Ося. Пожалуй, я бы ещё назвала Маринку, но мы с ней давно не общались, хотя и списывались периодически в соцсетях.

Со Светкой мы учились ещё в школе. На химии нас посадили за одну парту, и так мы «спелись». Светку угораздило родиться старшей дочерью в многодетной семье. Её часто оставляли с младшими, она кормила их, делала с ними уроки. Мне кажется, она ещё с детства взяла на себя роль эдакой «помогающей» женщины. Светка была очень добрая, только всегда почему-то с грустными глазами. Глаза у неё были, как у козы: огромные, всё понимающие, но почему-то очень печальные. Будто бы она всё-всё знает, и бремя этого знания гнетёт её.

После одиннадцатого мы с ней разошлись: я поступила в Высшую Школу Экономики, а Светка назло честолюбию родителей – на филфак, где она быстро вышла замуж за парня с другого факультета, и курсе на третьем забеременела. Вопреки моим ожиданиям, Светка решила рожать. Она ушла в академ, потом долго восстанавливалась, и в этот период, мы мало общались. В итоге она кое-как таки закончила институт, после чего тут же ушла во второй «академ».

К тому моменту, когда мы с Димой только начали делать детей, Светка была уже в разводе и с двумя наследниками, причем старший практически школьного возраста. Для меня это было чем-то из ряда вон, потому что я не представляла, кем нужно было быть, чтобы бросить мягкую, добрую и такую по-женски всем сочувствующую Светку. Мы созванивались с ней в основном на праздниках, раз в год обменивались подарками, сидя в кафе, и именно ей, моей любимой неухоженной Светке, я когда-то плакалась о безответной любви к Глебу.

С Милой мы познакомились на втором или третьем курсе в бассейне. Мы разговорились, и сошлись на нежных чувствах к массажу. Я помню, мама говорила, что в детстве мне делали массаж, наверное, отсюда и взялась моя любовь. Мила сказала, что мечтает выйти замуж за массажиста с двумя высшими образованиями и иностранным гражданством, такого «кроссканального» мужчину, и я не могла не оценить шутки. Я сразу почувствовала в ней «свою». Слово «кроссканальный» у Милы было одним из любимых, она и сама была такая – кроссканальная.

Как и многие в «Вышке», Милка мечтала уехать и учила языки, продумывая варианты. Она всегда была отличницей: если уж начинала что-то делать, то или делала это на совесть, или не делала вовсе. Она хорошо училась и хорошо выглядела, она отлично плавала и здорово говорила на английском, учила немецкий. Она ездила по программе обмена в Европу, полгода училась в Дублине. А ещё ей всегда можно было задать вопрос и знать, что Мила основательно разберётся, прежде, чем ответить.

Она закончила магистратуру по социологии, но так и не уехала, как хотела, потому что влюбилась в парня, с которым совершенно случайно познакомилась, внимание, в психушке. Это потрясающая история, которую я слушала с упоением и восторгом в глазах.

Бывшая одноклассница Милы ещё в десятом классе влюбилась в мальчика, который учился на год старше и жил в соседнем подъезде. Он закончил одиннадцатый класс и куда-то там поступил, кажется, в Менделеевский. Она ринулась за ним, но не поступила и ушла в училище. Тогда она стала чаще гулять в своём районе, выслеживая предмет обожания, но боялась подойти познакомиться. Почти четыре года она ходила за ним хвостом, устроилась на работу куда-то поблизости от его дома, и делала всё, что угодно, пока он, наконец, её не заметил и не подошёл к ней первым. На вопрос, почему она не могла подойти сама, Мила отвечала, что эта девушка была патологически застенчива. Ключевое слово – патологически. Они начали встречаться, а на последнем курсе института он её бросил, потому что неожиданно влюбился в одногруппницу. Тут она и попыталась покончить с собой.

Конечно, Мила поехала к ней в больницу. Ещё бы, я бы тоже поехала! Несчастная любовь, интересная история, человек в полном отчаянье ждёт моральной поддержки, да и вообще, когда ещё посмотришь на психушку изнутри? И вот там, в психиатрической больнице моя хорошая и правильная Мила, уже оканчивающая магистратуру чуть ли не на одни «пятёрки», мечтавшая уехать заграницу, встретила какого-то оболтуса из медицинского, проходившего практику. И влюбилась. И забеременела. И родила.

Она не изменила себе, и по-прежнему оставалась идеальной, только теперь – идеальной женой и матерью. Мила знала всё о развивашках. Она чуть ли не с рождения говорила с дочерью на двух языках. С полутора лет отдала её на спорт, с трёх лет учила её читать, с четырёх – писать. Сейчас девочка, как и мама, великолепно (для своего возраста, разумеется) говорит на английском и учит немецкий, играет на фортепиано и танцует какой-то танец со сложным названием. А Мила работает HR-специалистом в крупной корпорации, занимающейся сладостями, как она сама выражается, на шоколадной фабрике.

Третья моя подруга Оля Маковина – персона особая. Особая – потому что занимает нишу сарказма и критичности. Я считаю, такой друг просто необходим каждому: кто ещё скажет тебе в глаза неприятную правду? Кто заставит взглянуть на неприглядные вещи? Иногда злой язык лучше, чем молчание или сладкая лесть.

С ней мы познакомились совсем просто – она училась с нами в одной группе. Кому пришло в голову запихнуть в одну группу Макаренко и Маковину я не знаю, но первые года два нас постоянно путали. Наверное, отчасти благодаря этому, мы и сдружились.

Когда я услышала, как дома её мама зовёт Осей и даже Оской, то переняла эту манеру, тем более, что Оля всегда была острой на язык и жалила налево и направо. Из всех моих подруг Ося единственная, кто никогда не был замужем, и у кого нет детей, потому что она не хотела, не хочет и, наверное, не будет хотеть ни того, ни другого. Я бы сравнила её с бабочкой: её идеал – лёгкая жизнь. Во всяком случае, такой образ она транслировала.

Ося категорически не любила трудности и препоны, поэтому как только у неё с очередным бойфрендом начинается «сезон конфликтов», она паковала чемодан и уезжала на море. Говорила, солёная вода всё лечит. И возвращалась оттуда с очередным любовником. Её любимое слово было – «вовлеченность». Это была и вовлеченность поклонников, да и вообще аудитории в её жизнь, и её собственная вовлечённость в работу.

По гороскопу Ося скорпион, так что характер у неё не сахар, но, тем не менее, во время всей этой эпопеи с моим первым браком, именно она была рядом со мной, вытаскивая меня из болота за волосы и не давая мне погрузиться в депрессию с головой.

Со всеми ними я обсуждала тему своей предстоящей беременности. Светка расцеловала меня.

– Как я рада за вас! Давно пора. Дети – это такое счастье, – и засветилась.

– Расскажи мне что-нибудь про детей, как это у тебя было.

– О! – весело засмеялась Светка, – это не за едой, конечно, будет сказано, но у нас прям какая-то какашечная тема была. Юрик – это просто человек-понос: его постоянно несло, и я его постоянно мыла. Ксюха, ПОСТОЯННО! Он какал по три-четыре раза в день, иногда по пять, до двухлетнего возраста, и его постоянно приходилось подмывать. Зато с Костиком всё с точности до наоборот: я носилась с этими клизмочками, газоотводными трубками, как ненормальная. В лучшем случае, он какал через день. А так мог по четыре дня не какать. Понимаешь, нет в жизни совершенства: один часто, а другой редко… Но всё равно, дети – это такое счастье!

Я вежливо промолчала. Пирожное картошка осталось нетронутым.

– О, удачи, – чуть более сдержанно пожелала Мила, – я надеюсь, у вас всё получится. Мы сейчас к школе готовимся, хочу Надежду с шести отдать, дети, конечно, очень много времени и внимания требуют…

Меня всегда поражала привычка Милы называть дочку только полным именем.

– И нафига тебе всё это? – искренне удивилась Ося, – поставить крест на своей молодости? Живи пока живётся! Поездила бы, мир посмотрела, а то похоронишь себя раньше времени, а я тебе цветочки на могилку таскай потом. Нет, ты не думай, я тебя всё равно буду любить, ты же знаешь, с детьми или без детей. Просто мне кажется, ты торопишься, подруга.

Я только усмехнулась и ничего не сказала. Два года назад очередной мачо поставил Осю на горные лыжи, и теперь она буквально заваливала соцсети своими фотографиями из Ишгля, Тарантеза и Церматта. Конечно, с маленьким ребёнком три раза в год отдыхать не поедешь, а про горные лыжи и говорить нечего, но я-то в отличие от неё не катаюсь…

На работе я старалась не заводить подруг, со всеми держалась подчеркнуто вежливо и немного отдалённо, только немного сблизилась с одним из дизайнером. Дизайнеров у нас было двое: Витя и Катя. Витя был очень манерным метросексуалом: он незаметно подпиливал ногти, а, может, даже делал полноценный маникюр, следил за своим здоровьем и очень хорошо одевался. В коллективе все были уверены, что он гей.

Катя была очень приятной девушкой, ухоженной, как и подобает дизайнеру, одевалась со вкусом и стилем. Она была замужем, с ребёнком и, кажется, у неё была очень сложная беременность, но мы редко говорили на личные темы. Но и с ней я как-то обмолвилась о детях.

– О, да ты в декрет собралась?

– Никому не слова, пожалуйста!

– Конечно-конечно, – и обещание она, кстати говоря, сдержала, – декрет дело хорошее, сходи. У меня грудь после декрета на размер выросла.

Я глянула на её шикарную грудь четвёртого размера и про себя улыбнулась: вот, оказывается, какие плюсы есть в беременности!

* * *

Дома мы с Димой после ужина взяли календарь и принялись считать.

– Если мы забеременеем в этом месяце, значит, он получится раком. Это хороший знак Зодиака.

Дима рассмеялся в ответ:

– Кто угодно, только не близнец.

– Только не скорпион – они очень упрямые. И не лев. И не козерог.

– Короче, никто, кроме тельца, – Дима как раз был тельцом по гороскопу.

– И девы. Дева – хороший знак.

Я посмотрела на мужа, в его глазах светилось такое счастье, что я и сама начала улыбаться.

– Я планирую ещё немного скопить, и брать ипотеку со следующего года, – неожиданно серьёзно сказал он, – мы рассчитываем в следующем году начать несколько проектов в центре, будет хороший выбор.

– Ого! Это приятная новость, – улыбнулась я. Для сотрудников в их фирме были очень хорошие условия, особенно при покупке на стадии котлована.

Глава 3.

Пожалуй, всё началось со Светкиного сообщения. Она написала мне: «Привет. Ты ещё не забеременела?) Я тут тебе уже приданое собираю))».

Это было очень мило, но, пожалуй, она поторопилась. Я задумалась. А ведь, и правда? Май, июнь, июль, август, нет, апрель, май… И что-то как-то набегало уже прилично. Я нахмурилась.

Визит к врачу не был для меня чем-то особенным. Я старалась регулярно посещать гинеколога и стоматолога, чтобы, как говорила мама, не запустить проблему. Моя доктор принимала в небольшой клинике недалеко от работы, ей было уже ближе к шестидесяти, но она мне нравилась, и я ходила к ней регулярно раз в год, чувствуя себя хорошей и правильной девочкой. Собственно, почему бы и не сходить чуточку раньше, тем более, что есть повод? Я пришла и как-то вскользь сказала, что мы с мужем пытаемся забеременеть, но у нас пока что-то не очень получается.

– Как долго пытаетесь?

– Ну, наверное, месяцев пять-шесть.

Она пожевала тонкими губами, как будто во рту у неё было что-то невкусное, и медленно сказала: «Давайте обследоваться». Мне эта затея как-то не особо понравилась, но я промолчала. Она долго писала, а затем протянула мне список того, что нужно сдать.

– А это для чего?

Список вышел внушительный, но особенно удивила отдельная приписка внизу «спермограмма для мужа».

– Это не для вас, это для мужа, обязательно пара обследуется и мужчина, и женщина.

По дороге домой я твёрдо решила, что Диме пока что говорить ничего не буду и обследуюсь сначала сама. Не то, чтобы я боялась говорить с ним на эту тему, просто я думала, что я немного форсирую события, и что разумнее будет помолчать, пока у меня нет никакой определённости. Во всяком случае, Дима мог бы сказать именно так: «ты торопишься делать выводы».

Я дождалась нужного дня цикла, сдала анализы и с замиранием сердца ждала результатов. Когда мне пришли на почту три электронных письма, я почувствовала, как стучит в ушах. Открыла. И долго пялилась в незнакомые слова, пытаясь хоть как-то разобраться. То, что было отмечено красными звёздочками, как я поняла, выбивалось за пределы нормы. У меня таких пункта было три. Но что это означает, я не знала.

Гугл в помощь, как говорится, я попыталась почитать в интернете что-то о ЛГ и ФСГ, но поняла, что ничего не понимаю, кроме того, что речь идёт о какой-то гормональной разбалансировке. Я записалась на приём, выслушала от своего доктора успокоительные слова о том, что всё совсем не так плохо, и получила неожиданную рекомендацию пару месяцев попить контрацептивы.

– Зачем противозачаточные? Я же хочу забеременеть.

– В данном случае нам нужен не контрацептивный эффект, а нормализация гормонального фона. С такими анализами вам забеременеть будет сложновато, поэтому нужно сначала дать яичникам прийти в себя, а потом уже думать о беременности. Это раз. И Вы так и не принесли спермограмму супруга – это два.

Ни первый, ни второй пункт меня не обрадовали, но я понимала, что спорить бесполезно.

– А без спермограммы никак не обойтись?

– Нет, никак.

Она нахмурилась и губы превратились в одну сплошную линию.

– Если только вы не собираетесь беременеть от святого духа – в этом случае спермограмма не потребуется.

Это было жестко, но, тем не менее, она мне нравилась. Со своим специфическим чувством юмора, с безапелляционным тоном. Я давно убедилась: чем грубее доктор кажется внешне, тем большим профессионалом он оказывается на деле. Вышла от неё я, правда, расстроенная, но утешала себя её же словами: часто после отмены противозачаточных беременность наступает в первый же месяц. Ну, ладно, оптимизируем ресурсы.

Моя задача была попить таблетки месяца три, потом сдать гормоны ещё раз (она написала какие), и дальше уже делать выводы о дальнейшей тактике: отменять таблетки или пить ещё три месяца. Конечно, мне всё это не нравилось, но я понимала, что моё желание забеременеть побыстрее тут ничего не решает. Да и потом, в самом деле, стоит ли торопиться?

Диме я рассказала про противозачаточные, и упомянула, что, возможно, ему придётся сдать спермограмму. Он пожал плечами, вздохнул и сказал, что если нужно будет, то он сдаст.

* * *

– Эй, ты чего такая грустная сегодня целый день, случилось что?

– Да, нет, – замялась я. Не стоило обсуждать свои проблемы на работе, хотя мне очень хотелось с кем-то поделиться.

Витя покосился на нас, но ничего не сказал. Ввиду того, что работы для дизайнеров сейчас было не так много, его подрядили найти пару-тройку (на самом деле с десяток) инфлюэнсеров-зожников, которые могли бы рассказать о нашей «зелёной» линейке средств без LSL. Вот Витя и искал подходящих блогеров, периодически зачитывая нам разные перлы.

– А я знаю, что поднимет тебе настроение – бесплатный кофе! Пошли, у меня сегодня пятая чашка, так и быть, угощу тебя.

– Спасибо, Кать.

Сегодня Катя была одета ярко даже для дизайнера: салатовый с малиновым комбинезон, синий пояс, серьги до плеч. Странно, но это не выглядело дешевкой. Экстравагантно – да, безвкусно – нет.

На работе сегодня было тихо. Сан Саныч уехал на какую-то выставку химии в Брюссель, главбух Марина Никитична сидела на больничном, а Женя, наш руководитель, сегодня была в типографии – что-то там напортачили с листовками для очередной выставки. Потому в целом в офисе царила та благостная атмосфера, какая обычно бывает тридцатого декабря. Не опасаясь ни кары, ни возмездия, мы сели в кафе, и я, немного помявшись, всё же выложила Катьке все свои сомнения.

– Да не переживай ты! У меня одна знакомая есть, она, прикинь, одиннадцать лет ЭКО делала. Одиннадцать лет! Это сколько же терпения у человека? В прошлом году вот девочку родила.

Я покачала головой. Такому терпению действительно можно было только позавидовать.

– А хочешь, я тебе контакт дядьки одного дам?

– Зачем мне дядька? – не поняла я.

– Ну, не дядьки, психолога. Я сама к нему ходила. От такой от мужик. Специалист по бесплодию.

– Ты тоже не могла забеременеть? – ахнула я.

– А то! Всё решил. Мировой мужик.

– Давай сюда своего мирового мужика!

Настроение у меня и в правду немного улучшилось. То, что специалист по бесплодию оказался мужчиной, меня, конечно, смутило. Нет, наверное, и мужчина может хорошо разбираться в вопросах женского бесплодия, есть же, в конце концов, гинекологи-мужчины, да и вообще, оперируют как-то хирурги без аппендицита, лечат кардиологи без инфаркта. Просто мне это казалось странным. Я не стала бы спорить на эту тему, предпочитая согласиться, что могут быть хорошие воспитатели, у которых нет своих детей; и кинологи без собак; и китаисты, не бывавшие ни разу в Китае – всё возможно. Просто мне было неловко и странно. Именно странно – я не могу подобрать другого слова.

Я позвонила, не дожидаясь конца рабочего дня: зачем, если в офисе тишь да гладь и божья благодать? Голос у «дядьки» оказался на редкость приятным: низким, глубоким и каким-то велюровым, мягким и обволакивающим. По телефону мы договорилась о встрече.

Принимал психолог в самом центре, в Столешниковом переулке, но найти его кабинет оказалось совсем непросто: ни вывески, ни указателя, ничего. Только что прошел дождь, и было очень промозгло. Я звонила ему на сотовый, но он не брал трубку. В итоге я стояла, как дура, переминаясь с ноги на ногу, и не знала, что мне делать. Наконец, он ответил, извинился, что не мог подойти к телефону раньше, и сказал, что встретит меня. Было не холодно, но очень сыро, и пока я дозванивалась и ждала, пальцы у меня совсем окоченели.

Всеволодов Владислав Аркадьевич оказался действительно дядькой – на вид лет пятидесяти с небольшим, у него имелось брюшко, лысина и аккуратная козлиная бородка. Он сразу предложил мне чай и кофе, помог снять пальто и всячески пытался расположить к себе, извиняясь за то, что мне пришлось ждать.

– Давайте сначала я о себе расскажу. Закончил психфак МГУ, потом аспирантуру, защитился, работал в экспериментальной психологической лаборатории. Тема моей диссертации, кстати, про особенности женской психики, но вам не интересно будет, если я стану рассказывать подробнее. Потом работал ещё много где, был в Америке, и лет пятнадцать назад стал заниматься вопросами бесплодия. И оказалось, что больше половины случаев, не побоюсь, процентов восемьдесят – это бесплодие психологического генеза. Из головы, то есть. Конечно, в идеале, нужно работать с парой, но, как показывает практика, даже индивидуальная терапия даёт результат.

Говорил он много, долго и хорошо поставленным голосом. Я не могла отделаться от ассоциации: летний вечерний Монмартр. Художники в беретах бережно снимают свои холсты, дружески похлопывают друг друга по плечу. Мы с Димой сидим за столиком – это большая удача, во всех уличных кафе просто яблоку негде упасть, все места оккупированы местными. Они пьют вино, лакомятся улитками и с таким удовольствием разговаривают, что этим начинаешь невольно любоваться. Вот один мужчина, он жестикулирует, поднимает подбородок, подбирая слова, и певуче растягивает их. Его речь похожа на песню, она журчит, словно вино из узкого горлышка льётся в бокал. Он истинный гурман слов. Он произносит их с таким же явным наслаждением, с каким его спутница, ухоженная дама лет пятидесяти, поглощает устриц.

Мой психолог с таким же удовольствием говорил. Ему сам процесс доставлял удовольствие. Он смаковал слова, наслаждался ими, как другие люди наслаждаются вином, вкусной едой и закатом.

А пока Владислав Аркадьевич рассказывал мне о себе, я тихонечко разглядывала кабинет. Два очень удобных дорогих кожаных кресла, чайный столик между ними, в углу кулер, чайник и кофеварка, шкаф-купе, куда он повесил моё пальто, на стенах несколько картин, не живопись, но и не порнография из Икеи. Пожалуй, не вещи помогают нам создать портрет их хозяина, мы сами ткем его из своих ассоциаций: я вижу брусчатку и Монмартр, на который опускаются сумерки, чувствую запах яблок от своего стакана с восхитительнейшим сидром, и в моём сознании это видение начинает срастаться с этим улыбчивым «дядькой», закончившим МГУ.

– Ксюша, а теперь вы расскажите о себе, – голос у него был ласковый, но вопрос застал меня врасплох. Я только-только расслабилась, растеклась по креслу, и не могла сообразить, что нужно рассказывать психологу о бесплодии.

– Ну, я вообще на приёме у психолога в первый раз.

Он одобряюще кивнул, мол, понятно, не тороплю.

– Продолжайте.

– Да я не знаю, что рассказывать…

– Всё, что считаете нужным.

– Я замужем. Второй раз замужем. Первый брак был недолгий. Мы планируем завести ребёнка, но пока что-то не получается. Врач сказала, что надо обследоваться и назначила мне гормональные препараты, они с противозачаточным эффектом. Коллега на работе дала мне ваш номер. Вот, собственно, и всё.