Текст книги "Чары кинжала"

Автор книги: Катарина Керр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

– Чего бы мне хотелось – это вовсе эти уши ему отрезать… если вы говорите о человеке, которого и я имею в виду.

– Надо очень хорошо владеть мечом, чтобы сразить летящего ястреба, мой друг.

– Так же думают и все остальные? – Голос Гверана стал холодным и бесстрастным. – Вы полагаете, я буду пресмыкаться в страхе перед этим мерзавцем, потому что он умеет махать мечом, а я не обучен? Я уверяю вас, что скорее умру, чем прослыву трусом.

– Я только молюсь о том, чтобы ваши слова остались словами.

Гверан пожал плечами и глотнул эля.

– Послушайте, – сказал Невин, – если вы намекнете лорду Мароику о том, что Таник увивается за вашей женой, лорд выгонит его. Мароик защитит доброе имя барда, и это будет справедливо.

– Верно, но это лишь опорочит имя Лиссы. Я заранее предвижу все сплетни и грязные взгляды. Что же я за мужчина, если не могу защитить честь своей жены?

– Мертвец никого не сможет защитить.

– Не волнуйтесь. Я не могу позволить себе умереть и оставить мою бедную Лиссу беззащитной вдовой. Я полагаю, этому орлу, или ястребу, как вы его называете, уже известно, что я готов отстаивать свои права. Может быть, это его образумит.

Это выглядело вполне логично, но Невин знал с холодной расчетливостью мастера двеомера, что Гверан обманывает его.

Перебрав весь запас песенных преданий, хранящихся в его памяти, куда не мог проникнуть ни один вор, Гверан был поражен тем, как много сказаний посвящено любовным изменам. С давних времен любовные утехи для знати были главным способом приятно провести время. Как ястребиная охота, только с еще более кровавым результатом. Каждую ночь Гверан решил петь по одной песне об измене и внимательно следить за Таником, когда речь будет идти о гибели любовника. Сжатые челюсти и холодный блеск в глазах свидетельствовали о том, что парень слышал его. Но, как оказалось, не только у Таника был острый слух. В один из вечеров Дорин поднялся к Гверану, чтобы поговорить с ним наедине.

– Послушай, бард, как насчет чистой лирики, без этих роковых страстей? – поинтересовался он. – Меня уж тошнит от твоих излюбленных томлений по чужим женам.

– Правда, капитан? Меня тем более.

Дорин сморщился и затряс головой, как ужаленная оводом лошадь.

– Ты думаешь, что я слепой? – рассердился Гверан.

– Извини. Согласен, позорное дело – желать чужую жену.

– Вот именно. Я рад, что ты разделяешь мое мнение. И есть ли что-нибудь плохое в том, что человек, которого оскорбили, чувствует себя оскорбленным?

– Ничего. Ты бард, и в этом твое преимущество.

И Гверан продолжал свои ежевечерние концерты, с удовлетворением наблюдая за воинами отряда, которые избегали смотреть на Таника при упоминании супружеской измены.

В следующие несколько вечеров Таник упорно смотрел в кружку и брезгливо морщился, когда звучали решающие строки. «Наступил подходящий момент», – решил Гверан и спел непристойную песню о похождениях мельника, который был наказан за то, что соблазнял жену владельца таверны. Жена просила мужа проучить одного деревенского парня. Он взял своих друзей – крепких ребят, – и они затолкали мельника в пустую бочку, прокатили ее по деревенской улице до реки и пустили вниз по течению. Все воины захохотали. Таник позеленел от злости.

На следующее утро он поджидал Гверана во дворе.

– Ты мерзавец, – прорычал южанин.

– Я? – удивился Гверан. – Я нанес тебе оскорбление? Если я в чем-то виноват, ты можешь пожаловаться лорду Мароику, и он разберется. В случае чего я безоговорочно приму наказание.

Таник покраснел, развернулся на каблуках и широким шагом пошел прочь. Гверан улыбнулся, видя, что враг отступает. «Ты дурак, – думал он, – у барда есть оружие более опасное, чем сталь». Гверан знал, что Мароик решит это дело в его пользу, но ему хотелось большего, Заставить Таника уехать – этой мести уже было недостаточно.

В тот вечер, исполнив очередную балладу о любовных похождениях, Гверан попросил лорда Мароика разрешения спеть новую песню, которую он сам сочинил – о летней охоте.

А так как Мароик был страстным охотником, то он, конечно, согласился. Таник расслабился, в надежде, что на сегодня с издевками покончено.

Однако Гверан запел о ястребах, летающих над лугом. О ястребе, который летал выше всех и, развлекаясь, падал на прекрасных пташек.

Отряд затих, наблюдая за Таником. Тот так сильно сжал кружку, что его пальцы побелели. Гверан продолжал петь о прекрасной белой голубке, которую маленький мальчик, живущий в городе, любил и лелеял. Но жестокий охотник натравил на нее своего ястреба. Безжалостно ранив ее когтями, ястреб гнал птаху по всему лугу, в то время как ее маленькое сердце разрывалось от страха, и она затравленно порхала впереди. Как раз в этот момент подоспел мальчик, который любил ее, и выстрелил в ястреба из лука, пронзив ему сердце.

– И прекрасная белая голубка невредимая полетела навстречу своей любви… – пропел Гверан, внезапно оборвав песню на полуфразе.

Рассвирепевший Таник вскочил со своего места и решительными шагами пересек зал. Гверан отложил свою арфу и еле заметно усмехнулся.

– Ублюдок, – прошипел Таник. – Довольно!

– Довольно чего? – не понял Гверан. – Песня еще не закончена, мой друг.

Таник выхватил меч и замахнулся, но Гверан был готов к этому. Он перепрыгнул через стол, а в зале поднялся крик.

Гверан упал на солому, но успел увидеть, как толпа окружила Таника. Бойцы захватили его и ловко разоружили. Лорд Мароик вскочил на ноги, призывая к порядку визжащих служанок. Наконец зал затих. Слуги отступили к стенам. Женщины смолкли. Трое мужчин подняли Таника на ноги, крепко скрутив ему руки за спиной.

– Что все это означает? – воскликнул рассерженно лорд Мароик. – Ты что, рехнулся? С мечом на барда! Как тебе могло прийти это в голову?!

Таник, удерживаемый своими друзьями по отряду, был так потрясен, что не мог произнести ни слова. Гверан пробрался вперед, чтобы лучше видеть его смятение.

– Если тебе так не понравилась песня, – с деланным недоумением сказал Гверан, – мог бы просто сказать мне об этом.

– Ублюдок, – крикнул Таник, – ты настоящий ублюдок! Ты специально все это подстроил. Ты издевался надо мной столько времени!

– А ну, молчать! – прорычал Мароик, подойдя ближе. – С чего это барду понадобилось затевать такую игру?

Ловушка захлопнулась. В отчаянии Таник смотрел по сторонам, словно ища чьей-то поддержки. Но никто не двинулся с места – бойцы стояли молча, с побледневшими лицами.

– Плохое настроение – это одно, а непочтительность – совсем другое, – пояснил Мароик. – Мне не хочется быть жестоким, но закон есть закон. Уведите его и повесьте. Сейчас же. Я хочу с этим покончить.

Тело Таника обмякло, будто он потерял сознание. Каса заголосила, залилась слезами и кинулась к лестнице.

– Я понимаю, это тяжело, – заметил Мароик, затем добавил: – Никто не смеет унижать моего барда, а тем более – нападать на него. Кто-нибудь желает ослушаться моего приговора?

Все в ужасе замотали головами. Мароик удовлетворенно кивнул.

– Ну, тогда быстро выполняйте приказ. Возьмите факелы и вздерните его на стене. И нечего размышлять об этом целую длинную ночь. Я хочу покончить с этим.

Выкрикнув боевой клич, Таник начал отчаянную, но безнадежную борьбу. Безоружный, он наносил тяжелые удары своим конвоирам. Он надеялся вынудить их прикончить его мечом, но всадники повалили его на пол и связали ему руки и ноги. Когда они волокли его из зала, Гверан напряг все свои силы, чтобы удержатся от улыбки.

Уже через два часа после рассвета Блайсбир облетело известие о том, что лорд Мароик повесил одного из бойцов за то, что он угрожал его барду.

Услышав об этом, Невин сначала удивился: неужели Геррант оказался таким глупцом? Но потом он вспомнил, что Таник все же не Геррант – слишком прост, а у Гверана куда больше хитрости, чем у Блайна.

Бормоча проклятия, старик побежал седлать своего коня. Невин приехал, когда тело Таника уже сняли со стены. Слуга, принявший у него коня, рассказал ему подробности. Жрецы отказались хоронить повешенного, и Таника погребли в безымянной могиле за стеной крепости. Невин разыскал Гверана в его комнате. Он был там один.

– Жена увела мальчиков погулять, – сообщил бард, – они все расстроены этой бедой.

– Еще бы. Похоже, Таник чересчур близко к сердцу принял твое предупреждение.

Гверан улыбнулся.

– Послушай, – сердито сказал Невин, – почему ты просто не поговорил с лордом Мароиком?

– Потому что я хотел смерти Таника. Боги, ты еще сомневаешься в этом?

Невин возмущенно фыркнул.

– Ты – расчетливый и хитрый убийца. Просто герой для одной из своих баллад.

– Ты очень любезен. Собираешься рассказать Мароику правду?

– А ты думаешь, он мне поверит? Нет, это твоя Судьба, мой друг, и ты поплатишься за это когда-нибудь.

– Где? В призрачном Ином Мире?

Гверан самодовольно улыбнулся, и Невину захотелось отвесить ему пощечину. Ведь Гверану был дан шанс освободить себя от цепей Судьбы, которые он получил в наследство от Блайна. Он мог бы исправить ошибку – с помощью закона убрать своего врага подальше от жены. Но он использовал закон вместо меча – чтобы убить.

– Раньше или позже, – сурово проговорил Невин, – это убийство напомнит о себе.

– Думаешь? Я готов рискнуть.

Невин еле сдержался, чтобы не сказать правду: в этой жизни ты можешь остаться невредимым, но в твоей следующей жизни эта пролитая кровь все равно вернется к тебе, ты снова будешь связан с Геррантом кровавой цепью.

И вдруг Невин испугался: а что, если он тоже будет связан с ними – хотя бы потому, что должен был предвидеть намерения Гверана и предотвратить убийство?

Только через два дня Невин увиделся с Лиссой. Он привел Адерина в крепость, она встретила их у ворот и отправила сына с Касой.

Невин последовал за ней вниз по заросшему травой склону холма, ведя свою лошадь под уздцы. В ярком солнечном свете она выглядела бледной и уставшей от бессонных ночей.

– Я хочу сказать вам, что Гверан согласен отдать Аддо к вам в обучение, – сказала ему Лисса. – Вам надо с ним обсудить только подробности, но в целом этот вопрос уже решен. Если Гверан что решит, то его слово свято.

– Да, он человек упрямый, – согласился Невин. Лисса поморщилась, и старик понял, что она хорошо знала обо всем, что произошло.

– Простите мне стариковскую прямоту…

– Не надо извинений. Это печально, но, боги, что я могу сделать? Ведь Гверро просто хотел защитить меня.

– Да, вы правы. Ни один человек в отряде не осмелится теперь приставать к вам.

Лисса кивнула, глядя вдаль – туда, где река сверкала в послеполуденной дымке.

– Мой муж – хороший человек, – проговорила она задумчиво.

Невин вздохнул: женщине необходимо верить в это.

– Я знаю, как мне повезло, – продолжала она. – Порой я даже горюю, что мне выпало счастье выбрать именно его.

– Горюете? Но ведь это должно радовать ваше сердце!

– Да, все мужчины так думают. Но на самом деле это ужасно! Я пряталась в своей комнате, как испуганный ребенок, и при этом все думала, как мне повезло, что муж мне верит, как мне повезло, что он может меня защитить… – Когда Лисса повернула голову и посмотрела на Невина, ее глаза стали вдруг холодными. – Мне надоело зависеть от везения. Я бы хотела стать сильной, как мужчина, и тогда удача мне будет ни к чему!

– Молчи! Такое желание накличет беду.

Чуть пожав плечами, Лисса снова принялась глядеть вдаль, словно прозревая далекое будущее.

ЭЛДИС, 1062

Двеомер – это дикий край, который пересекают лишь несколько надежных троп. По обеим сторонам дороги лежит непознанная страна, полная диких зверей, пропастей и трясин, опасных для неосторожной души, как дикий вепрь для охотника. Не смейся над этой угрозой, пока не столкнешься с ней лицом к лицу.

«Тайная книга друида Кадваллона»

Мулы, измученные жарким солнцем, хрипели, лягались и кусались, противясь погонщикам, что попытались призвать их к порядку. Караван превратился в неуправляемое стадо, которое с мычанием и ревом неслось к городским воротам в облаке бурой пыли. Каллин из Кермора выехал из этой сумятицы, направил лошадь к обочине дороги и рысью поскакал в сторону города. Приподнявшись в стременах, он увидел торговца Дрегиса, который спорил со стражниками, собиравшими пошлину. Мулы подняли такую пыль, что невозможно было различить, кто прибыл с караваном.

– Джилл! – изо всех сил крикнул Каллин. – Джилл, выбирайся из этой толпы!

Через пару минут тревожного ожидания Каллин наконец увидел, как она выехала на своем кауром мерине и направилась к нему. Пот ручейками стекал по ее лицу, а светлые волосы стали такого же цвета, как грива лошади.

– Надеюсь, Дрегис просто расплатится с ними и не будет спорить, – сказала Джилл. – Мне хочется побыстрей вымыться.

– Мне тоже, и неплохо бы выпить эля.

Они с тоской посмотрели на высокие крепостные стены Кернметона – одного из немногих поселений в северо-восточной части Элдиса.

Несмотря на типичную городскую вонь, распространяющуюся от сточных канав в раскаленном солнцем воздухе, Кернметон все же обещал удобства после длинной недели пути. Дрегис нанял Каллина вооруженным охранником для своего каравана, хотя грабители редко встречались в этой части королевства.

Наконец караван двинулся с места. Люди кричали на мулов, которые отчаянно ревели, когда их заталкивали в узкое закрытое пространство между круглыми башнями. По извилистым улицам караван добрался до постоялого двора с беспорядочно разбросанными каменными постройками. Каллин спешился и начал пробираться к Дрегису через скопление мулов и лошадей. Седоволосый купец, не торгуясь, заплатил серебряную монету.

– У нас никогда не было такого спокойного путешествия, серебряный кинжал, – похвалился Дрегис.

Услышав это, тощий хозяин постоялого двора, нацелив свои глаза-щелочки на Каллина, заверещал:

– Никаких серебряных кинжалов на моем постоялом дворе…

– Еще не хватало, чтобы твои вши ползали по мне. А ну-ка, убери свои лапы!

Побледнев, хозяин отпрыгнул назад.

Около восточных ворот был ветхий бревенчатый постоялый двор, где Каллин и Джилл останавливались раньше. В конюшне был только ряд полуразрушенных навесов, и сами комнаты были немногим чище, зато хозяин встретил Каллина как долгожданного брата и предоставил им свой лучший номер – крошечную комнатку на верхнем этаже, в которой было всего одно перекошенное окошко. Брад – хозяин постоялого двора – был тучным крепким парнем, который потерял в бою одно ухо.

– Ну, малышка Джилл, – сказал Брад, – ты уже совсем выросла, правда? Почему бы тебе не подумать о замужестве?

– А не прикусишь ли ты свой язык? – съязвила в ответ Джилл. – Или хочешь лишиться своего второго уха?

– Прах и пепел, Каллин! Да ты вырастил настоящего бойца!

– Нет, ты не совсем прав, – улыбнулся Каллин. – Она родилась бойцом, и если бы не я, то сейчас была бы еще хуже.

Джилл погрозила кулаком и сделала обманное движение рукой в его сторону, как будто хотела ударить. К семнадцати годам она превратилась в высокую стройную девушку – мускулистую и выносливую, благодаря их походной жизни. У нее была мальчишеская фигура и мальчишеская размашистая походка, что вовсе не портило ее золотоволосой красы. Она помогла Браду затащить наверх бадью горячей воды и большую деревянную кадку. Затем выгнала из комнаты отца, чтобы спокойно помыться.

Большой полукруглый зал таверны был почти пуст. Две гончих спали возле камина. И двое бесцветных молодых людей сидели за столом прямо около двери и о чем-то разговаривали между собой. Оба они посмотрели на блестящую рукоятку серебряного клинка, висевшего у Каллина на ремне, и равнодушно отвернулись от него. Каллин сел за стол спиной к стене и с благодарностью принял у Брада кружку темного пива. Когда Джилл спустилась вниз, он допивал уже третью кружку. Она пристально посмотрела на Каллина.

– И сколько ты уже выпил?

– Не твоего ума дело. Допей, пока я подниму наверх чистой воды.

Не дожидаясь ее упреков, он поднялся и ушел. На самом деле его любви к выпивке было одно оправдание: он чувствовал, что стареет. Старые раны ныли после долгой езды и ночевок на обочине дороги. Ему было тридцать пять – средний возраст, по меркам Дэверри, и то, что он еще до сих пор жив, было настоящим чудом. Он никогда не встречал серебряного кинжала, который протянул бы так долго. «И сколько еще тебе отпущено Судьбой? – спрашивал он сам себя. – Ты должен успеть найти для Джилл хорошего человека, который смог бы защитить ее в этой жизни.» Но как правило, он быстро прогонял подобные мысли, откладывая их на потом.

Поужинали Каллин и Джилл в тишине, наслаждаясь обществом друг друга. Им не нужны были слова. Время от времени Джилл смотрела на огонь в камине и улыбалась; ее глаза загорались, как будто она там что-то видела. С годами Каллин привык к этим странностям в ее поведении, так же как привык он к тому, что она воспринимала как нечто живое облака, или бегущие ручьи. Хотя ему не хотелось признавать это, но он был уверен, что Джилл обладала, как говорили в народе, вторым зрением. Этим вечером он еще раз убедился в этом.

– Знаешь, отец, – сказала Джилл, – когда Дрегис будет уезжать, нам лучше отправиться с ним.

– Правда? Какая жалость, что он не просил нас об этом.

– Ну так еще попросит.

Каллин уже хотел сострить по этому поводу, как вдруг заметил, что Дрегис вошел в таверну. Он задержался у двери, как будто не решаясь ступить в трактирную грязь. Ему было около тридцати, но в волосах виднелась седина. Дрегис внешне выглядел бойцом – натренированный и подтянутый; он вел тяжелую кочевую жизнь. Когда Каллин окликнул его, он улыбнулся облегченно и поспешил ему навстречу.

– Как я рад, что наконец разыскал тебя, – сказал Дрегис. – Вот что я подумал, серебряный кинжал. Примерно через неделю я выезжаю на запад. Я оплачу твое жилье, если ты согласишься сопровождать караван и задержишься в городе на это время.

Джилл самодовольно улыбнулась.

– Похоже, ты предвидишь неприятности? – сказал Каллин.

– Ну, зачем же? Просто лучше быть готовым к любым передрягам, когда едешь торговать с Западным народом.

– С кем?

Дрегис как-то странно улыбнулся ему, как будто знал важную тайну.

– Это племя, живущее далеко на западе, – пояснил Дрегис. – Они отличаются от обычных людей. Но, прах и пепел, они выращивают лучших лошадей в Элдисе, и они с удовольствием меняют их на изделия из железа. С самим Западным народом у меня никогда не было хлопот, но иногда погонщики мулов начинают вести себя как-то странно в этой глуши. Я хочу, чтобы ты поехал туда с нами.

– Хорошо, я поеду, – обещал Каллин. – Служба есть служба.

– Ну и чудесно! После того как мы проведем наш обмен, мы вернемся назад через Каннобайн – маленький пограничный городок на побережье. Там ты тоже сможешь найти неплохое применение своему мечу. Я слышал кое-что о тамошних волнениях.

– Договорились. Пошлешь за мной одного из своих парней за день до отъезда.

После того как Дрегис ушел, Джилл старалась не смотреть в глаза отцу.

– Как ты узнала, что он должен прийти? – недоумевал Каллин.

– Да так… Как-то само собой получается.

Каллин оставил эту тему. Порой ему казалось, что он совсем не знает свою дочь.

Как это часто случалось, густой и холодный летний туман окутал Дан Каннобайн. В береговом маяке бронзовый колокол звенел на гулких низких нотах. В башне слуги суетились, поджигая торф в каминах. Госпожа Ловиан спустилась в большой зал. Она была вдовствующей правительницей Аберуина и по совокупности законов – верховным лордом всего пространства вокруг Каннобайна. На леди Ловиан была накидка в серую, красную и белую клетку – символ ее клана. У камина для слуг расположился поближе к огню ее отряд – около пятидесяти бойцов.

У камина для знати перед Ловиан на коленях стоял проситель, пожаловавший за помощью. Местный мыловар, Исгерин, – худой мужчина с седыми, смазанными жиром волосами, – для этого важного визита принарядился в свою лучшую рубашку и полосатые штаны.

– Говорите, сударь! – сказала Ловиан. – Я всегда готова рассмотреть любое дело, даже самое незначительное. Какая у вас жалоба?

– Хм, ваша милость, дело касается моей дочери, – произнес смущенно Исгерин и покраснел.

– Она в тягости, не так ли?

– Да. И не замужем, как, я думаю, ваша милость уже догадались. И мне очень неприятно, что я беспокою вашу милость по такому поводу.

В другом конце зала воины отряда притихли и внимательно прислушивались.

– Продолжайте, – тихо проговорила Ловиан. – Имя отца известно?

– Да, ваша милость, – Исгерин остановился, чтобы вдохнуть воздуха. – Негодница клянется, что это ваш сын.

Отряд вздохнул с облегчением, а Ловиан – со скукой.

– Она правда в этом клянется, – жалобно произнес Исгерин. – Я боюсь, что вы не поверите…

– О, я вам верю, сударь. – Ловиан оглянулась по сторонам и увидела пажа, который спрятался под винтовой лестницей и тихонько смеялся. – Карадок, беги разыщи лорда Родри и приведи его ко мне.

Долгие пять минут, пока они ждали, бойцы отряда шептались между собой и похохатывали, Исгерин внимательно изучал тростниковые циновки на полу, а Ловиан старалась держаться величаво, чтобы не выглядеть рассерженной. Сейчас, когда над правлением Ловиан нависла угроза со стороны некоторых знатных подданных, для нее было невыгодно, чтобы повстанцы снискали симпатию горожан. Наконец появился Родри, весело посвистывая. Родри только месяц назад исполнилось двадцать. Он был рослым – около шести футов – и таким красивым, что Ловиан почувствовала не презрение, а лишь сочувствие к дочке мыловара. Когда Родри увидел Исгерина, его хорошее настроение мгновенно улетучилось, а вместе с ним – и последние сомнения Ловиан.

– А вот и ты, – рявкнула Ловиан. – Этот славный человек утверждает, что его дочь понесла от тебя. Это правда?

– Откуда мне знать – правда это, или нет. У нее кроме меня могли быть и другие мужчины.

– Неужели? И ты рассчитывал, я поверю в то, что ты допустишь, чтобы другой мужчина забавлялся с твоей девушкой?

– Ну, – Родри беспокойно топтался на месте, – я бы перерезал ему горло.

– Так я и думала, – произнесла Ловиан.

– Ваша милость, – проговорил Исгерин, – до этого она была всегда хорошей девочкой. Конечно, визиты Родри были не по душе ее матери, но кто я такой, чтобы указывать его милости, даже если я знал о том, что он ездил к нам слишком часто. Я знал, конечно, что он приезжал к нам не за мылом по поручению вашей милости.

Всадники отряда засмеялись, толкая друг друга локтями.

– Мой бедный Исгерин, – сказала Ловиан, – не волнуйтесь, я позабочусь о вашей дочке. Я дам ей приданое, а с деньгами в кармане она найдет себе хорошего мужа, даже если весь город будет знать об этом скандале. Когда ребенок родится, принесите его ко мне, если он выживет. Мы подыщем ему кормилицу и отдадим на воспитание.

– Ваша милость! – Глаза Исгерина наполнились слезами. – Я никогда не рассчитывал на такую щедрость. Ваша милость, я…

Ловиан прервала его жестом:

– Незаконнорожденное дитя знатного лорда может вырасти очень полезным, если воспитать его должным образом. Передайте своей дочери, что о ее ребенке хорошо позаботятся.

Многократно кланяясь, заикаясь, произнося слова благодарности, Исгерин пятился прочь от Ловиан, а потом выбежал из зала. Когда Родри сам приготовился к тому, чтобы сбежать, мать схватила его за руку и потянула к лестнице.

– Я желаю поговорить с вашей милостью, – произнесла она раздраженно.

Словно побитая собака, Родри последовал за ней в ее апартаменты на втором этаже. Приемная была небольшой, украшенной памятными для их клана вещами: старыми оленьими головами, старинными мечами, запыленными церемониальными жезлами и щитами с эмблемами. В одном углу стоял аналой, украшенный изображением дерущихся барсуков, которые были символом их рода, пока клан не соединился с Аберуинами. На аналое лежала стопка книг, написанных первым Майлвадом, самим принцем Майлом, Провидцем. Как только они вошли, Ловиан отвесила Родри оплеуху.

– Мерзавец!

Родри уселся на стул, вытянул ноги и угрюмо уставился в стену.

– Я раскаиваюсь в том, что соблазнил ее, – выдавил из себя Родри, – и очень благодарен тебе за то, что ты позаботилась о бедняжке.

Ловиан подозревала, что сын нарочно говорил именно то, что ей хотелось услышать. Со вздохом она села напротив него и позволила несколько секунд помучиться неизвестностью. В общей сложности у нее было четыре сына. Старший, Райс, сейчас был гвербретом в Аберуине; второй умер во младенчестве; третий уже возмужавшим юношей был убит на войне, Родри был ее младшим сыном. Незадолго до его рождения ее муж завел себе молодую любовницу и проводил уже мало времени в постели Ловиан, – Родри оказался ее последним ребенком.

Любовница родила двух бастардов, и Ловиан пришлось обеспечивать и девочек. А теперь Родри вырос и стал похож на гвербрета Тингира.

– Настало время жениться, – сказала наконец Ловиан. – Сначала заведи законных наследников, а потом развлекайся таким вот образом.

Родри поморщился.

– Похоже, Богиня препятствует твоему сватовству, потому что она знает, что ты за человек, – продолжала Ловиан. – Три раза я пыталась женить тебя, и три раза она вмешивалась, оберегая бедных девушек.

– Матушка, клянусь всеми льдами ада! Я действительно сожалею об этом! Я знаю, что тебе пригодились бы те деньги, которые пришлось из-за меня потратить, и я знаю, что тебе нужно расположение горожан. И бедняжку Олвен мне тоже жаль.

– Ты должен был подумать обо всем этом, прежде чем задирать ей юбки.

– Матушка!

– Я не желаю больше слышать об этом происшествии. Оставь свою завлекающую улыбку для девиц, которые извлекают из этого серебро известным способом.

Родри вскочил со стула и выбежал прочь, так сильно хлопнув дверью, что мечи, висящие на стене, задребезжали. Ловиан позволила себе едва заметную торжествующую улыбку. Остаток дня Родри избегал ее, что было легко сделать в такой крепости, как Каннобайн, расположенной на западной границе Элдиса. Она находилась на извилистом мысе, на вершине отвесного утеса над самым морем. Каменные стены окружали двор площадью около двух акров. Посредине двора возвышалась четырехэтажная башня с кладовыми навесами и кухонной пристройкой. На самом берегу моря стоял Каннобайнский маяк – стофутовая вышка, оборудованная лестницей. В ясные дни хранитель маяка вместе с сыновьями поддерживал огонь под каменной крышей, а когда было туманно – звонили в бронзовый колокол.

За стеной крепости пустынные травяные луга раскинулись на многие мили вокруг, до самых вершин утесов. Дальше от берега располагались фермы, относящиеся к личным владениям Ловиан. Это были низменные места, мало подходящие для мирных занятий – разве только для тех случаев, когда Ловиан хотелось уединиться. Она принесла Каннобайн в качестве приданого, выходя замуж за Майлвада. А когда ее муж умер, она переехала сюда жить, чтобы избавить себя от искушения вмешиваться в дела нового гвербрета. Только за этот последний год ее единственный брат и его сын были убиты в междоусобной войне. Так как после их отца не осталось никаких других наследников, то наследство перешло к Ловиан в обход закона, предусматривающего закрепление земельного владения за кланом, даже если женщина наследует его. Ловиан могла выйти замуж за члена клана Майлвадов, но по крови она еще принадлежала к клану Красного Льва, который имел обширные владения в Западном Элдисе на протяжении сотни лет.

Род и клан, дети и их дети – это занимало важное место в жизни знатной женщины, и именно об этом Ловиан размышляла весь остаток этого пасмурного дня в Каннобайне. Она очень надеялась, что бастард Родри окажется девочкой, такой же хорошенькой, как ее красавец отец. Если бы так и случилось, то Ловиан могла бы со временем выдать ее замуж за кого-либо из своих родственников победнее. Клан Красного Льва оказал Ловиан большую честь, приняв в свои ряды Родри, когда она унаследовала титул тирина. Это дало ему возможность наследовать власть и землю после ее смерти, вместо того чтобы эти владения были возвращены в распоряжение гвербрета. В своем тщеславии Родри решил, что Ловиан двигала материнская любовь, но в действительности у нее были более прозаические мотивы: она просто выбирала наименьшее из двух зол.

Когда она вступила во владение поместьем, некоторые из ее подданных были недовольны, что ими будет управлять женщина, хотя это и не противоречило закону. Но поскольку теперь Родри имел возможность унаследовать власть, смутьяны притихли, зная, что через пару лет ими будет править мужчина. В конце концов, Ловиан не бессмертна. Ей было сорок восемь – для того мира, в котором женщины умирали в тридцать, измученные родами, она была уже старухой. Так что ее подданные могли получить мужчину во главе клана, надо было только подождать. И все же ждать многие не желали.

Как раз к ужину в крепость приехал гость – лорд Слигин, земли которого лежали по соседству с поместьем Ловиан – примерно в десяти милях к востоку. По его мнению, вероятность восстания была очень велика. В течение всей трапезы он не мог сказать ничего, так как вокруг было много ушей, но Ловиан знала, что он взволнован, потому что все, о чем он думал, можно было прочитать по его лицу. Ловиан искренне симпатизировала этому краснощекому тридцатилетнему толстяку с пушистыми светлыми усами и хитрыми голубыми глазами. Из уважения к нему она взяла его сына Карадока в свое поместье в качестве пажа. Этим вечером Карро прислуживал за столом, безупречно наливал мед и умело подавал говядину. Когда мальчик отошел достаточно далеко, чтобы не слышать их разговора, Слигин заметил, что он весьма доволен сыном.

– Да, кстати, о сыновьях, – сказал Слигин, кивая на пустой стул Родри, – где ваш мальчик?

– Наверняка перекусил у повара на кухне. Ему не хочется попадаться мне на глаза.

– Что же он натворил?

– Оставил в тягости какую-то низкорожденную девицу.

Слигин вздохнул и допил мед из своего кубка.

– Это неизбежно случилось бы раньше или позже, – заметил он. – Учитывая, как юный Родри обходится с девицами. Мы с женой сочтем за честь воспитывать ребенка для вас.

– Искренне благодарю. Если ребенок родится живым, я отправлю его с кормилицей к вам на воспитание. Я очень рада, что нашла верного человека.

– В отличие от некоторых, да? – Он сделал многозначительную паузу. – Я смогу позже поговорить с вами наедине, ваша милость?

– Да, как только мы здесь закончим.

Как Ловиан и предполагала, Родри так и не присоединился к ним во время ужина. Как только они поели, она провела Слигина наверх, в свою приемную. Ей было уже известно, что руководил восстанием против ее правления лорд Корбин из Браслина и что он посылал гонцов, дабы выяснить, сколько лордов поддержат его в восстании.