Текст книги "Прекрасная Отеро"

Автор книги: Кармен Посадас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Вилли и Ники

В наши дни под названием «Письма Вилли и Ники» была опубликована переписка русского царя Николая II с кайзером Германии Вильгельмом. В этих письмах монархи обсуждали государственные проблемы, в особенности связанные с русско-японской войной. Вилли хотел подтолкнуть Ники к нападению на восточного соседа России, втайне надеясь, что в благодарность за немецкую поддержку «царь согласится на присоединение Германией какого-нибудь порта». Эти письма, содержавшие и скрытые угрозы, и лживые заявления, и льстивые восторги (главным образом от кайзера к царю), неизменно подписывались так: «Твой кузен Вилли» или «Твой кузен Ники». Оба монарха помимо этой «братской» переписки, имели много общих интересов, даже парижских любовниц (в том числе Беллу Отеро).

Обратимся к событиям конца XIX – начала XX века (когда был повергнут один из них и погублен другой). Тогда кузенов Вилли и Ники можно было видеть на веселых вечеринках, проводимых в узком кругу, и пышных празднествах, например, на дне рождения Беллы. Каролина и Вилли познакомились через лорда Лоусона, еще одного богатого и щедрого поклонника Беллы, бывшего к тому же близким другом кайзера. Белла так описывает в мемуарах своего четвертого коронованного любовника: «Он отличался любезностью и всегда был со мной безупречно учтив. Но эта обходительность казалась мне вынужденной, и под его светской маской был виден жесткий и авторитарный человек». Вильгельму, называвшему Беллу Meine Kleine Wilde(моя маленькая дикарка), очень нравились ее приступы капризной ярости – тогда Каролина била бокалы из богемского хрусталя, а однажды даже столкнула матроса с борта императорской яхты. В зрелом возрасте кайзер, претендовавший на талант драматурга, решил запечатлеть этот женский тип в пантомиме «Модель», которая даже была поставлена.

Каролина относилась к кайзеру менее уважительно, чем к остальным любовникам, но Вильгельм был очень щедр: он осыпал Беллу драгоценностями, которых она добивалась от других мужчин методом «заламывания руки», и, чтобы всегда иметь перед глазами образ Каролины, заказал художнику ее большой портрет в элегантном платье. Впоследствии кайзер подарил эту картину Каролине, а она продала ее с аукциона в 1948 году вместе с другим имуществом за ничтожную цену.

Россия, царь и Распутин

Пора представить пятого гостя, присутствовавшего на дне рождения Каролины Отеро 4 ноября 1893 года. Годом раньше, после мимолетного знакомства с принцем Уэльским, Каролина уехала на гастроли в Россию, намереваясь заодно навестить еще одного хорошего друга – великого князя Николая Николаевича, обещавшего представить ее царю.

Николай Николаевич сдержал слово. «Наша встреча произошла не в императорском дворце, как я ожидала, – рассказывает Каролина, – а в охотничьем домике царя, в трех-четырех часах езды от Санкт-Петербурга. Это была встреча без светских формальностей, и вскоре Николай оставил меня наедине с царем. Должна признаться, поначалу он произвел на меня не очень благоприятное впечатление, однако впоследствии я изменила мнение в его пользу».

Судьба последнего русского царя – одной из самых трагических фигур XX века – широко известна. По воспоминаниям современников и фотографиям можно воссоздать такой образ царя Николая II: мужчина привлекательной внешности, недостаточно умный и неспособный к управлению государством, возможно, слабохарактерный, но безумно любивший свою жену царицу Александру. В историю он вошел как мужественный монарх, достойно встречавший удары судьбы, выпавшие на его долю. Однако, если верить откровениям Беллы Отеро, любящий муж, красивый мужчина и достойный монарх никогда не существовал. Когда они познакомились, прошло уже три года после восшествия Николая II на престол: они с Каролиной были одного возраста, им было по 29 лет.

«Царь был очень худой и сутулый, на коже у него до сих пор сохранились следы от юношеских прыщей, и почти всегда ему требовалась ванна. Иногда от него пахло просто ужасно. Кроме того, у него были очень странные представления о сексе, я никак не могла понять, где он их почерпнул. Через много лет один друг принес мне книгу, написанную немецким бароном Краффтом Эбингом, и тогда я поняла, что Ники, должно быть, прочел Эбинга от корки до корки».

Каролина рассказывает, что Николай II жил в постоянном страхе после покушения в Японии, когда фанатик едва не обезглавил его посреди улицы. Царь отделался ранением в голову, но с тех пор «перед нашей дверью всегда стояло полдюжины бородатых вооруженных караульных и столько же под окнами, что лишало интимности наши встречи; если я резко двигала стул или роняла флакон духов, Ники в страхе подскакивал».

«Еще одной причиной нервности царя, – продолжает рассказ Каролина, – была его властная супруга царица Александра, верившая в колдовство и советовавшаяся по всем духовным и личным делам с монахом Распутиным (sic). [52]52
  В этом случае Белла ошибается, упоминая события, которые произошли гораздо позднее. Распутин появился во дворце после рождения и болезни цесаревича Алексея в 1905 году; поэтому Николай мог рассказывать ей об этом человеке лишь намного позже. Описанная далее встреча Каролины с Распутиным также могла произойти лишь после этой даты. – Примеч. авт.


[Закрыть]Так что его семейная жизнь была ужасна, судя по тому, что он мне рассказывал. Его жена постоянно бродила по дворцу, окуривая комнаты ладаном, чтобы изгнать злых духов, и совещалась с черными монахами. Иногда, по словам Ники, он просыпался и видел, что она стоит над его кроватью и водит зажженной свечой перед его лицом, шепча заклинание».

В мемуарах Каролина приводит забавную историю о Распутине – если и не правдивую, то по крайней мере заслуживающую упоминания. Белла рассказывает, что в момент всеобщего ажиотажа вокруг фигуры этого монаха Распутина посещали все дамы из высшего русского общества, и ей пришло в голову явиться к нему в дом, одевшись нищенкой. Каролина вспоминает, что ее поразило худое лицо монаха и его странные глаза. «Я смиренно подошла к нему и сказана, что я убогая нищая и что у меня с самого утра не было ни крошки во рту. Монах указал мне на стул слева от себя и сказал: «Подожди здесь, первая милостыня, которую мне подадут, будет твоя». Может, Распутин и в самом деле мог творить чудеса, – замечает Белла с сарказмом, – но, как и все мужчины, не умел отличать в словах женщин правду от лжи». Распутин не заподозрил обмана, и через несколько минут Каролина Отеро держала в руках пятьсот рублей, полученных им от богатой московской дамы.

Прежде чем закончить рассказ о знакомстве Беллы с этим коронованным любовником, следует отметить, что ее гастроли в России прошли с успехом, как и в первый раз. Оставив здесь множество новых поклонников, в середине 1897 года Белла вернулась в Париж, проведя лето на великолепной вилле у Черного моря, полученной в подарок от Ники.

Альфонс XIII, последний из гостей

Маловероятно, что среди гостей на дне рождения Беллы в ресторане «Максим» присутствовал молодой двенадцати– или тринадцатилетний король Испании, как утверждали светские хроники эпохи. Однако, допустив, что это в действительности было, воспользуюсь случаем и расскажу, что мне удалось узнать об отношениях Альфонса XIII и красивой соотечественницы, которая была старше его на восемнадцать лет. Есть сведения об их первой мимолетной встрече, когда они едва сказали друг другу пару слов. По признанию Беллы, среди множества мужчин, проникавших к ней за кулисы после выступления, чтобы преподнести цветы или украшения, и в то же время надеявшихся увидеть ее дезабилье или в корсаже, она заметила однажды совсем юного мальчика. Благодаря своему особому чутью Белла будто бы сразу поняла, что это король Испании. С того времени по Парижу стали распространяться слухи, что молодому королю посчастливилось получить первый урок любви от одной из ее главных жриц – Каролины Отеро.

Неизвестно, было так на самом деле или все это слухи, но другая, более поздняя встреча (когда Альфонсу было уже за двадцать), действительно произошла, тому есть подтверждения. А это значит, что сеньорита и король поддерживали отношения после того деликатного эпизода.

История, которую я собираюсь рассказать, произошла позже знаменитого дня рождения, – примерно в 1906 году, когда Каролина находилась в зените славы и «потому была готова к закату», как сказал бы Шекспир устами Марка Брута. Ей было тридцать восемь лет, а королю – едва за двадцать. Описанная ниже сцена взята из книги Артура Льюиса, в свою очередь, цитирующего друга Беллы господина Зигурда: должно быть, этот случай произошел на самом деле – вряд ли столь неприятная история могла быть очередной выдумкой Каролины.

«Мы ужинали в ресторане «Вебер», – рассказывала она своему другу, – вполне благопристойном заведении неподалеку от «Максима». Туда люди отправлялись после театра – вся парижская элита, а также многие из богемы, включая Сару Бернар и Дузе. Это было не то заведение, где можно встретить д'Алансон и прочих куртизанок, – ни в коем случае, это спокойное и элегантное место».

Подошедший к ним официант оказался испанцем, и, по словам Каролины, он едва не лишился чувств, увидев своего невинного молодого короля в компании знаменитой куртизанки.

«Его лицо сразу помрачнело, – объясняет Отеро, – он поклонился Альфонсу и, думаю, рад бы был поцеловать ему задницу. На меня же, напротив, бросил такой взгляд, будто хотел плюнуть мне в лицо. За столиками вокруг нас сидело много важных персон, и если даже они не возражали против моего присутствия, какое право имел этот червяк косо смотреть на меня? Конечно же, я предпочитала шампанское, как и король, но лишь затем, чтобы шокировать и взбесить еще больше этого идиота, заказала пиво. Видели бы вы, как у него снова вытянулось лицо! Он поднял брови и попросил меня повторить заказ. «Пи-во», – сказала я громче. Можете представить, что бы случилось, окажись моим спутником, например, великий князь Николай, но Альфонс был еще совсем ребенком и не совсем понимал, как следует поступить в подобной ситуации, а потому не сказал ничего.

Через некоторое время официант вернулся с бутылкой шампанского для короля, а передо мной поставил стакан с янтарной пенистой жидкостью, – продолжает Белла. – Я должна была заподозрить неладное, но не сделала этого. Поднесла стакан к губам и, попробовав, вскочила с места. Все смотрели на меня. «Это не пиво, мерзавец! – закричала я и плеснула жидкость в лицо официанту. – Это моча!» Это действительно была моча. Меня до сих пор трясет, когда я вспоминаю эту историю».

Ницца, 10 апреля 1965 года, рассвет

Могу поклясться, что моя давняя бессонница – тысячи ночей, проведенных без сна за долгие годы нищеты, – была не так ужасна, как этот сон, полный страхов, одолевающий меня с тех пор, как я легла в постель, надеясь, что ночные часы неумолимо приведут меня к Вечному покою. Но смерть не идет, и дня все нет. Время ползет, подобно червякам, поджидающим мое тело на Восточном кладбище, где я уже давно благоразумно купила себе могилу с прекрасным видом на долину. [53]53
  Зная расточительность Беллы Отеро и ее абсолютную беспечность в отношении к будущему, любопытно отметить, что ей пришло в голову заранее купить, почти на последние деньги, могилу в самом дорогом месте на кладбище Ниццы. По-видимому, не изжив в себе до конца обычаев своего народа, Каролина Отеро – как настоящая галисийская крестьянка – оплатила свою могилу, надгробную плиту и достойные похороны. – Примеч. авт.


[Закрыть]

Время тянется невыносимо медленно: хотя кажется, что с тех пор, как я услышала пение первых птиц, прошло лишь несколько минут, передо мной в полусне пронеслись уже пять кошмаров, пятеро монархов – улыбающихся, целующих меня, гладящих мои волосы, заставляющих меня вспоминать то, чего я не хочу… Ниночка… Meine Kleine Wilde…Лина Chérie… Darling Liiinah…Каролина… Наконец я снова открываю глаза: день по-прежнему медлит. Сколько сейчас времени? Апрель приносит с собой ранние рассветы, и этот только что пробившийся луч мешает мне разглядеть цифры на часах, так хорошо видные ночью. Шесть тридцать? Семь? Боже мой, а я до сих пор жива! Я поспорила, что «Белла не увидит рассвета следующего дня», и мне обидно, что проиграла и лежу здесь, накрашенная, как невеста, в ожидании опаздывающей старухи. Обидно, что смерть хитрит со мной, как волк из детской игры, которую я столько раз имитировала со своими любовниками, разжигая их желание. Как там? Что-то вроде этого… поиграем в лесу, пока волка нет.

– Волк, ты идешь?

– Не-е-ет, надеваю брюки.

– Волк, ты идешь?

– Не-е-ет, глажу рубашку.

– Смерть, ты идешь?

– Нет, готовлю свои когти.

– Смерть, ты идешь?

– Нет, точу свои зубы.

И пока Она готовится, Белла Отеро вспоминает своих любовников и утраченную красоту, пущенное по ветру состояние и все прошлое.

– Смерть, ты идешь?

– Нет, крашу губы, чтобы наконец тебя поцеловать.

Немой призрак

И вот передо мной еще один призрак из прошлого, еще одна злая шутка Провидения. Эти пухлые губы, этот немой рот артиста, покорившего мир. Да-да, немой, самый знаменитый в этом веке. Но вы никогда не догадаетесь, кто это: мы не были любовниками, я никогда не целовала эти губы; ко времени нашего знакомства мне уже исполнилось восемьдесят, и ему оставалось жить недолго. Этот человек был моложе меня, но я не огорчилась, узнав, что его больше нет: уже давно привыкла к тому, что смерть отнимает у меня друзей, даже тех, кто по возрасту годился мне в дети или внуки. «Харпо Маркс умер, – подумала я, услышав это известие по радио, а потом, возможно, добавила: – Бедняга…» При известиях о смерти друзей я уже испытываю не боль потери, а крошечную радость игрока. Черное, нечет, малое… Ставки сделаны, и колесо жизни выбрало очередной жертвой не меня. Кто следующий? Делайте ваши ставки. Настал ли черед высокомерной Клео де Мерод или (не дай-то Бог!) моего хорошего друга Джорджа Вага, живущего в еще большей нищете, чем я, – друга, с которым мы до сих пор видимся и иногда выпиваем по рюмочке, вспоминая старые добрые времена…

«Умер Харпо Маркс», – сказала я себе и, чтобы узнать подробности, включила радио на полную громкость, несмотря на протесты моей соседки. Они пели ему дифирамбы – как делают всегда, когда умирает знаменитость. Харпо – звезда Голливуда, Харпо – музыкант, Харпо – немой… Но я не знала его таким: для меня он был человеком с густыми и выразительными бровями, моим последним товарищем по рулетке. При встрече он подмигивал мне и приветствовал словами: «А, Белла Отер-рро!» – с тем наигранным немецким акцентом, которого никогда не слышал мир. Мы встретились однажды летом, не помню точно, в каком году, и с того времени виделись еще несколько раз. Было очень странно, что я иду рядом с таким знаменитым человеком и никто не обращает на нас внимания, но в то время мы были уже реликвиями, которым никто не поклонялся, потому что нашей славе не хватало последнего освящения смертью.

– Зачем ты пришел, Харпо? – спрашиваю я его. – Ты, наверное, ошибся. До сих пор призраки, осаждающие меня со вчерашнего дня, являлись с благочестивым намерением в последний раз напомнить мне о моей жизни, заставить меня раскаяться. Но пока им это не удалось, хотя – я уверена – эти видения намного мучительнее, чем проходящие перед другими людьми незадолго до смерти. Что можешь сказать мне ты? На самом деле не понимаю… Не обижайся, дорогой, но ты ничего не знаешь о моей жизни, ты был свидетелем лишь случаев жалкой благотворительности казино Монте-Карло, которое в те годы, когда мы познакомились, из милосердия приглашало великих разорившихся игроков на пару дней, оплачивая им проживание в скромных номерах «Отель де Пари» и предоставляя как милостыню несколько фишек – в качестве компенсации за миллионы, оставленные ими за игорными столами.

Я до сих пор улыбаюсь, вспоминая, как на твой первый вопрос: «Вы на самом деле Белла Отеро, как говорят крупье?» – я ответила: «Нет, я не Отеро, а всего лишь часть декоративного убранства казино, как и многие другие фигуры из прошлого, бродящие по залу с горстью зажатых в ладони фишек. Видите? Вот это – принц X, а та беззубая старуха, пытающаяся скрыть свои годы за серой вуалью, – знаменитая мадам Y». «Вы намеренно не называете имена?» – спросил ты. И я с привычной непринужденностью солгала: «Только тогда, когда для меня это важно, в особенности когда разговариваю с джентльменом». И, улыбнувшись так, как это делала прежняя Белла Отеро, предложила: «Почему бы нам не сделать ставки вместе, друг мой? Вы мне нравитесь».

Небольшое разъяснение

Все рассказанное далее я узнала из первых рук – от господина Вильяма Карюше, адвоката Каролины Отеро, в те времена убежденного коммуниста. Белла обратилась к нему в пятидесятые годы XX века с просьбой помочь добиться того, чтобы советское правительство выплатило ей деньги за русские облигации (единственное, что у нее осталось) стоимостью семь миллионов франков, – она их купила когда-то по совету Аристида Бриана. Как и следовало ожидать, новое правительство не обратило внимания на просьбу французской кокотки, и она умерла обладательницей этого скромного бумажного капитала. Это бесполезное «состояние» и было найдено после ее смерти. Как бы то ни было, Карюше и Каролина стали друзьями: именно он сообщил мне о том, что Каролина и Харпо Маркс познакомились в Монте-Карло на склоне лет. В отличие от своего брата Граучо Харпо не сохранил свое состояние; в начале шестидесятых он приезжал на Лазурный берег по приглашению Эльзы Максвелл, журналистки, прославившейся острым языком. Харпо воспользовался случаем и посетил казино. Он тоже был в свое время заядлым игроком, однако, когда они познакомились с Беллой, по его словам, «был уже не тот».

Что же касается «наигранного», как утверждала Белла, немецкого выговора ее друга, то, по признанию самого Харпо, у него на всю жизнь сохранился сильный акцент 93-й улицы Нью-Йорка, где жили немецкие иммигранты. Харпо даже говорил: «Мое собственное имя звучит в моих устах как «Норро», и, подходя к телефону, я говорю не «Hello»,а " Yah?"».

Свидетельство Харпо

«Честное слово, не понимаю, зачем меня пригласили в свидетели. Я мало что могу рассказать о Каролине Отеро, и то немногое, что мне известно, слышал, разумеется, не от нее самой. Мы, игроки, ограничиваемся лишь обсуждением результатов игры или – если доверяем друг другу – открываем какую-нибудь уловку, но никогда не затрагиваем тем, не связанных с казино. О жизни Каролины Отеро поведала мне гостеприимная хозяйка дома на Лазурном берегу, где я провел немало месяцев. Думаю, не будет черной неблагодарностью с моей стороны, если я сообщу, что у Эльзы имелись усы, да и язычок у нее был острый, как бритва. Если честно, я никогда не обладал талантом своего брата Граучо к сочинению гениальных фраз, и сейчас моя цель – объяснить, откуда я узнал некоторые истории о Белле Отеро. Эльза Максвелл – таково полное имя моей гостеприимной хозяйки, Элзи – для друзей и льстецов. Вы ее знаете? Вам повезло, что она уже умерла, потому что в противном случае она бы знала все о вашейжизни, о содержимом вашего «мусорного ведра», как сказала бы Минни (моя мать). В людях, любящих рыться в чужом мусоре, есть что-то особенное: в конце концов, у них даже вытягивается морда, как у крысы, и у моей дорогой Эльзы лицо действительно было уже сильно деформировано в то время, когда она пригласила меня погостить у нее на вилле около Монте-Карло, незадолго до моей смерти… Славная Эльза… Наверное, она сейчас блаженствует в аду, где в ее распоряжении столько материала для вивисекции.

Однако вернемся к Белле. Уверяю, я не прибавлю ничего от себя в этом рассказе. Не знаю, правда это или выдумка (от Эльзы можно было услышать и то и другое), но вот несколько историй об Отеро, которые она поведала мне, пока мы любовались видом на Гран Корниш и потягивали «Кровавую Мэри». Эльза никогда не включала эти сведения в свои статьи или мемуары: в шестидесятые годы Белла была уже мертвой богиней, а Элзи всегда любила «свеженькое». Однако летние вечера на юге Франции бесконечны, поэтому, излив всю желчь на Грейс Келли, Жана Кокто и непомерно восхитившись Аристотелем Онассисом («Уверяю тебя, он никогда не женится на Марии; любовь – как суфле, понимаешь? А у Каллас оно слишком долго варилось»), Элзи вдруг стала вспоминать старые сплетни. Потягивая коктейль, она пережевывала все пикантные истории, и в ее глазах горели красные огоньки (или, может быть, это были просто отблески «Кровавой Мэри»?). Не знаю, но, по ее словам, все, что она рассказывала, было зафиксировано в газетах начала века, хотя она никогда мне их не показывала. «Если бы у меня было время заниматься давними сплетнями… сколько грязного белья вытащила бы я на всеобщее обозрение! – повторяла она, прежде чем снова сунуть свою мордочку в стакан. – Сколько засаленных тряпок!»

Дорогая Элзи… Ни у одного знакомого мне человека не было такого нюха на мерзости, как у нее, но, должен признать, были у Элзи и положительные качества. Она безупречна в гостеприимстве: клянусь, нигде я не ел такой великолепной Sauerbraten, [54]54
  Тушеная говядина (нем.).


[Закрыть]столь напоминавшей мне блюдо моей матушки Минни или, вернее, моего отца Френчи, потому что именно он занимался кухней в семье Маркс».