Текст книги "Акцентуированные личности"

Автор книги: Карл Леонгард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 39 страниц)

Гипоманиакальный темперамент не может подавить и навязчивый страх в тех случаях, когда ананкастические черты резко выражены. Правда, навязчивый страх не носит острого характера и не охватывает личность в целом. Вообще гипоманиакальный темперамент оберегает ананкаста от невроза навязчивого страха, но не от фобий, которые появляются временами, хотя серьезно на образе жизни человека и не отражаются.

Ниже описывается человек гипоманиакального темперамента с выраженными явлениями навязчивого страха.

Гюнтер П., 1921 г. рожд., по профессии зубной врач. Уже в детском возрасте проявлял большую нервозность, перед контрольными работами в школе сильно волновался, ничего не ел, испытывал тошноту. Сам о себе заявляет, что он «большой педант», это качество унаследовал от отца, который «по десять раз примерялся» перед тем, как перенести цифру с одной страницы на другую. П. строго соблюдает режим, вечером проверяет, закрыты ли газовые краны, хорошо ли заперта входная дверь. В то же время он очень жизнерадостен, любит бывать в обществе, танцевать.

В 1956 г. после утомительного рабочего дня у него появилась сильная тошнота, рвота, он ничего не мог есть. Установив у себя резко ускоренный пульс, П. очень испугался возможности инфаркта. С тех самых пор уверен, что у него серьезное заболевание сердца. Перестал ходить в кино, в театр, избегал пребывания в тесных помещениях. Утром поднимался с постели с большими предосторожностями, «чтобы не отягощать процесс кровообращения». При этом он продолжал работать и по-прежнему увлекался ездой на своем автомобиле. Часто превышал дозволенную скорость, и лишь личное обаяние и разговорчивость спасали его от штрафа.

Через полтора года после появления жалоб П. поступил к нам в клинику. Он жаловался на тяжкое сердечное недомогание. Нескоро мы убедили его, что ему можно ходить и в театр, и в кино, и в тесное помещение зайти не страшно. В то же время он всегда был весел, разговорчив, обожал шутки. Его охотно слушали, всегда он умел рассказать что-нибудь забавное.

Во время лечения П. удалось избавить его от торможений, но он охотно оставался и после выписки под нашим наблюдением, потому что к нему постоянно возвращался страх перед сердечным приступом, сопровождаемым потерей сознания. Любопытно, что и после выписки он избегал появляться в тех местах, где в свое время испытывал чувство страха, подавленности.

Мы столкнулись с типичной гипоманиакальной личностью. П. отличался и оптимизмом, и ускорением речевого потока. Все же он сам себя справедливо характеризовал как «педанта», т. е., в нашем понимании, как педантическую личность. Уже в детстве он испытывал различного рода торможения, позже это вылилось в болезненно-строгое соблюдение распорядка дня. Этот второй компонент личности привел в конечном итоге к ипохондрическому неврозу, который был связан с клаустрофобией, т. е. со страхом перед замкнутым пространством. Однако этот страх никогда не охватывал его личность целиком. С другой стороны, постоянно проявлялся и его гипоманиакальный темперамент. То он испытывал безумный страх перед внезапной остановкой сердца, то совершал рискованные поездки на автомобиле и постоянно вступал в конфликты с дорожной милицией. Лишь гипоманиакальная изворотливость помогала ему найти нужные слова и отделываться от неприятностей. Если бы П. не обладал гипоманиакальным темпераментом, несомненно, невроз навязчивых состояний усугубился бы и вылечить его было бы значительно труднее. И все же обращает на себя внимание, что эти разные свойства личности лишь до определенной степени уживались рядом в одном человеке и часто проявляли себя как бы независимо друг от друга.

Не наблюдается и простое суммирование при сочетании педантических и дистимических черт. Однако при этом сочетании специфика тех и других усиливается, т. е. отклонение от нормы заметнее. Наш опыт показывает, что ананкастов, отличающихся одновременно субдепрессивностью, гораздо труднее излечить от фобий, чем тех, которые обладают средним темпераментом, а тем более гипертимическим. Обычно сочетание педантичности и дистимии отражается на всем образе жизни.

Ниже описывается обследуемый, которого наблюдал Бергман.

Хайнц С., 30 лет, в детстве испытывал торможения, страдал от чувства неполноценности. По окончании философского факультета стал несколько увереннее в себе, но колебался в избрании поля деятельности. Сначала пытался стать служащим, затем поступил на должность редактора в издательство. С. говорил нам: «Эта работа была не по мне, но другой просто не предвиделось». Чтобы избежать одиночества, С. рано женился на разведенной женщине с ребенком, к которой испытывал больше жалость, чем любовь. Вскоре его жена, вышедшая замуж явно из корыстных соображений, стала изменять ему. Он развелся и в 28 лет женился вторично, вернее, его женила на себе женщина живая, весьма активная, которая в доме единолично «командовала парадом». С. всегда был пассивен ив бытовом, и в сексуальном отношении. Больше всего он любил одиночество и чтение.

С. поступил в клинику для прохождения курса психотерапевтического лечения. Он предполагал у себя заболевание сердца, которому никакие особые переживания не предшествовали. Обследуемый был спокоен, апатичен, производил впечатление человека, покорного судьбе. С. рассказал, что нередко подумывает о самоубийстве. Сообщил также о своей давней склонности к депрессиям. С. вообще не представляет себе, что такое радость жизни. Меланхолия в его семье является наследственной. Дед в 80 лет покончил жизнь самоубийством из-за того, что два внука один за другим погибли на фронте. Мать – человек замкнутый, горестных переживаний долго не может забыть, знакомых у нее почти нет.

С. сообщил нам, что по натуре он склонен к скрупулезной аккуратности во всем: когда временно работал учителем, – по многу часов готовился к урокам, часто проверял, все ли в течение дня выполнено достаточно добросовестно, об этом нередко думал и по ночам, ворочаясь в постели. Очень любит порядок, всякая книга у него имеет свое, строго определенное место.

Проводить психотерапевтическое лечение С. было крайне сложно, так как его депрессивные черты препятствовали активному включению в процесс лечения. Мешала и педантичность С., поскольку он требовал от нас подробнейших сведений о своем заболевании. В конечном счете его состояние все же значительно улучшилось.

У данного обследуемого следует говорить о наличии психопатии, вернее, о двух психопатиях – субдепрессивной и ананкастической, ибо обе акцентуации весьма выражены и препятствуют нормальному течению жизни. Возможно, сами по себе эти акцентуированные черты не были бы столь серьезны, если бы одна не усиливалась за счет другой. Дистимический темперамент заставлял С. воспринимать жизнь пессимистически, а склонность к навязчивому раздумыванию в связи с этой пессимистической установкой усиливалась и приводила к депрессиям. Недостаток энергии и активности, объясняющийся дистимическим темпераментом, весьма вредно отражался на всем жизненном укладе С. То, что С. все же получил образование, объясняется положительной стороной обеих черт: его добросовестностью и вдумчивым, серьезным отношением ко всему.

Психотерапия затруднена и тогда, когда педантическая личность обладает аффективно-лабильным темпераментом: частая смена настроения постоянно сводит на нет наши терапевтические достижения. Решения, принимаемые такими людьми, всегда неустойчивы.

Ниже привожу сведения о Х., описанном ранее Бергманом.

Хорст Х., 43 лет. По желанию отца выучился на механика по точным работам, хотя с детства мечтал стать музыкантом. Позднее обучился игре на духовом инструменте. Затем – война, принесшая солдату Х. много тяжелых переживаний: он не мог примириться с бессмысленными и безответственными требованиями фашистских военачальников. После войны играл в разных оркестрах. Как музыканта его ценили, однако он часто менял место работы, так как не уживался в коллективе. До открытых ссор дело не доходило, напротив, Х. внешне отличался сдержанностью, но он не мог продолжать сотрудничать с людьми, против которых таил в душе глубокую обиду. Х. поступил в клинику как раз после очередной перемены места работы: начальник якобы сказал ему «пару острых слов», хотя тот, как выяснилось, вовсе и не хотел задеть его. Х. был хорошим семьянином, много помогал жене по дому, но считал, что половой жизнью ему не следует злоупотреблять, так как это вредит здоровью.

Уже в школе Х. испытывал торможения, очень боялся, когда его вызывали отвечать. Настроение вечно колебалось, то он ликовал, то приходил в отчаяние, плакал. Вместе с тем он превыше всего ставил порядок, аккуратность, его жестким правилом было: «каждая вещь должна знать свое место». То же и в работе: он часто собственноручно переписывал партию своего инструмента, чтобы дома «еще потренироваться». Постоянно проверял, выключено ли электричество, газ, закрыты ли замки на дверях.

Х. поступил к нам по поводу боли в сердце, боясь смертельного исхода. До этого нередко вызывал неотложную помощь, один раз врач госпитализировал его с подозрением на инфаркт. Мы попытались разъяснить ему характер его заболевания. Состояние депрессии прошло, Х. обрел веселость, стал активнее. Но стоило ему где-то услышать о заболеваниях сердца, как он начинал ощущать боль. Однажды у Х. появилось кровотечение геморроидального происхождения. Он был в ужасе: боялся заражения крови («каловые массы проникнут в кровь»).

Состояние больного в итоге улучшилось, но лабильный темперамент, частая смена настроения остались. Постоянно, при любом настроении, сохранялись черты педантичности: аккуратность в одежде, скрупулезная подготовка оркестровых партий.

В образе жизни Х. можно прежде всего увидеть проявление циклотимии, которая достигает степени психопатии. Из-за постоянной смены настроений Х. часто менял место работы, хотя объективных причин к этому не было. Педантичность вначале проявлялась не так резко, напротив, она вызывала отрадную добросовестность, однако позднее развился ипохондрический невроз. Боль в области сердца заставила Х. углубиться в поиски ее причин, его начали обуревать опасения. При лечении было нетрудно установить, что страхи обусловлены не только педантичностью обследуемого, но и циклотимией: когда Х. бывал в приподнятом настроении, оказать на него психотерапевтическое воздействие было легко, в плохом настроении он с трудом поддавался лечению.

Педантичность и тревожный темперамент относятся к разным психическим плоскостям. Однако если оба вида акцентуации наблюдаются у одного человека, возможен суммирующий эффект. Это связано с тем, что одним из важнейших признаков ананкастического характера также является страх.

Привожу случай, описанный ранее Бергманом.

Вальтер Р., 31 года, сначала слесарь-инструментальщик, затем инженер. Работник хороший, но в обществе всегда неуверен в себе, застенчив, рано уходит домой. До сих пор не имел интимной связи с женщиной. Р. считает, что он, возможно, импотент.

В работе чрезвычайно педантичен, скрупулезен, чаше других коллег контролирует счета. Проверяет газ, запоры в подвале, уходя, возвращается, чтобы убедиться, все ли им сделано по правилам. Уже в детстве Р. был боязлив, боялся грозы, а собак боится до сих пор. Не выносит вида крови, отворачивается, когда у него берут кровь для исследования. Необыкновенно пуглив, пустяковые неожиданности приводят его в трепет.

После гнойного аппендицита стал испытывать страх перед заболеваниями кишок: часто ему мерещились явления перфорации кишок, рак прямой кишки. При ощущении тяжести в голове боялся психического заболевания. Фактически испытывал страх при мысли о нарушении любой функции организма. В клинике мы поставили перед собой цель не только излечить Р. от ипохондрического невроза, но и помочь ему в установлении социальных контактов, что в некоторой степени удалось.

Тревожность Р. мешала ему жить. Так, до 31 года он не имел интимных отношений с женщиной. Крайняя заторможенность в социальном плане сочеталась у него с хорошими трудовыми показателями. Тревожность играла отрицательную роль в связях с людьми, но в профессиональном плане она не чувствовалась. Кстати, тревожность «предохраняла» Р. от вступления в споры с начальством. Тяжелые торможения Р. объясняются тем, что его тревожность, боязливость происходила из двух источников: во всех своих поступках он был всегда большим педантом и уже в детстве отличался боязливостью.

Сочетание педантичности и тревожности част уже в детстве вредно отражается на нервной системе. Заики обычно либо являются ананкастами, либо обладают тревожным темпераментом, но чаще всего у них сочетается и то и другое. У ребенка тревожность часто связана с напряжением, при котором возникают нарушения со стороны артикуляции, но если ребенок к тому же и педантичен, он начинает усиленно следить за речью, что еще больше усугубляет нарушения.

Приведу пример ребенка, заболевшего логоневрозом заикания на почве данной комбинации.

Хельмут К., 12 лет, имеет двух младших братьев. Ходить начал в 1,5 года, аккуратно испражняться – лишь с 5 лет. С малых лет очень боязлив, неохотно уходит из дому, контакта со сверстниками наладить не может. Боится матери (мать раздражительна, плохо слышит). Если о чем-либо хочет попросить родителей, подсылает младших братьев. Боится детей, которые часто бьют его, со взрослыми крайне робок. В школе учится хорошо, он один из лучших учеников класса. Весьма аккуратен в одежде, экономно расходует карманные деньги. Говорить начал в два года, но артикуляция многих слов была неправильной. Позже это перешло в заикание, которое особенно усилилось, когда он поступил в школу: его непрерывно дразнили и сделали посмешищем класса. Когда Хельмута журили, – он плакал.

Хельмут поступил в наше детское отделение по поводу заикания. Мы сразу установили, что он весьма боязлив и заторможен. Над предлагаемыми заданиями думал очень долго. При трудностях у него сразу опускались руки. Прошло много времени, пока он привык к нашему персоналу. Мы усиленно следили, чтобы дети не смеялись над Хельмутом. Он всегда искал общения с младшими детьми. Когда Хельмут свыкся с обстановкой, лечение пошло хорошо. В процедуры и тренировки Хельмут вкладывал много рвения.

Перед нами ребенок, с одной стороны, весьма пунктуальный, добросовестный в учебе, аккуратный в одежде, с другой – чрезвычайно тревожно-боязливый. Трудности, испытываемые им при овладении речью, перешли в заикание. Несомненно, в тот период многое тревожило его, например раздражительность матери. Поступление в школу, насмешки детей усугубили заикание. Вероятно, только боязливости, тревожности было недостаточно, чтобы вызвать и поддерживать заикание, но вторая акцентуированная черта Хельмута вела к постоянному контролю за своей речью и усугубляла внутреннее напряжение.

Среди сочетаний застревающих черт характера со свойствами темперамента особенно важна застревающе-гипертимическая комбинация, так как она таит в себе опасность кверуляторного развития. Начало состояния обусловливается застревающими чертами, а гипертимическая жажда деятельности усугубляет его развитие. Если бы мы имели дело только с застревающей акцентуацией, то причины постоянных жалоб в конечном счете исчерпали бы себя, но гипертимический темперамент заставляет изобретать все новые поводы жаловаться. В противоположность паранойяльному развитию, кверуляторное отличается хлопотливостью, суетливой деловитостью. Такие люди никогда не находят покоя, у них все время повышенное настроение.

Привожу наблюдение, описанное ранее Зайге.

Рудольф К., 54 лет, печник. Впервые обратился к нам в 1960 г. по специальному отношению Института судебной медицины, где он настойчиво требовал справки о том, что жена его скончалась из-за отравления угарным газом, причиной которого явилось неудовлетворительное состояние дымохода в квартире. Поскольку в институте К. произвел впечатление человека психически неуравновешенного, он был направлен к нам.

К. начал с того, что устроил скандал в регистратуре. Полился нескончаемый поток обвинений в адрес регистратора («наглая особа!»), его домоуправления, пожарного управления, судебной медицины и ряда министерств, что весьма затруднило собирание анамнеза.

К. превосходный работник, обладает веселым, общительным нравом, характеризует себя как «оптимиста» и «борца за справедливость». Женился по любви в 1938 г., брак удачный, но детей нет.

Все началось с небольших разрушений в доме, причиненных бомбардировкой во время войны, в частности трещин в стене возле дымохода, проходящего в спальне.

С 1954 г. у жены К. появилась сильная одышка, что К. объяснял отравлением угарным газом. По его словам, ремонт в доме после войны был проведен чисто «косметический». Он засыпал жалобами домоуправление, жилищное управление, пожарное управление, но все считали, что дымоход работает нормально. Тогда К. самовольно стал вносить меньшую квартплату, чем положено.

Между тем жене К. становилось все хуже (головокружения, рвота) В 1958 г. у нес был диагностирован порок сердца – тяжелый стеноз митрального клапана. К. продолжал настаивать на отравлении угарным газом. Он подал в суд на городское управление, требуя возмещения жене зарплаты за все время болезни.

Суд привлек в качестве эксперта начальника по очистке дымоходов района, установившего, что если даже попадание ничтожной доли угарного газа возможно, то это не может быть причиной хронических заболеваний сердца у жильцов. Тогда К. подал на начальника жалобу в прокуратуру. Он обвинял его в систематическом отравлении жены, в намерении совершить убийство. Эту жалобу у него не приняли.

На заявления и жалобы К. расходовал четверть своей зарплаты. При отказе обращался во все более высокие инстанции. Между тем домоуправление предприняло весьма солидный ремонт дома.

Однако это не успокоило К. Теперь он уже считал, что отравлен и он. Когда в 1954 г. жену поместили в больницу, он потребовал расследования по установлению хронического отравления угарным газом у жены и у него. Медицинская комиссия экспертов интоксикации не установила.

Вскоре жена умерла. К. продолжал искать все новые пути, «чтобы справедливость восторжествовала». Тогда-то он и попал к нам.

Когда мы попросили его принести всю собранную им по делу документацию, он искренне пришел в ужас: «Бог ты мой, да мне такую тяжесть за один раз не дотащить!» Он принес увесистую папку, в которой, как заявил, содержалось «важнейшее», но оставить ее не захотел: «Ознакомьтесь при мне и зерните». Его жалобы пестрели юридическими и медицинскими терминами, усвоенными им во время многолетней тяжбы. Наш врач указал ему на бессмысленность ведения таких судебных процессов, тогда К. заявил, что «врач и они – одна компания», что врач их «покрывает». Лейтмотивом беседы с К. было требование «справедливости». Сам он, по его словам, так основательно отравлен угарным газом, что чувствует себя дурно, с работой в артели уже не справляется и, видимо, «вскоре отправится вслед за женой».

За полгода у нас было 10 собеседований с К. Нам удалось оказать благоприятное воздействие на его психическое состояние и на физическое недомогание. Но от стационарного психотерапевтического лечения К. наотрез отказался. Он продолжал лечение только в своей районной поликлинике и больше у нас не появлялся.

В начале жизни у К. преобладает гипертимический темперамент, но уже в ту пору он был «фанатиком справедливости». Может быть, тогда защитой от подозрительности и чрезмерной чувствительности ему служил веселый нрав. Но в дальнейшем стали проявляться паранойяльные черты характера. Его опасения, что через трещины в стене проникает угарный газ, подрывающий здоровье жены, были явно безосновательны. Но они служили питательной средой его маниакального сутяжничества. Это усугублялось ухудшением здоровья жены, и он продолжал неутомимо изыскивать всевозможные новые кляузы. Огромный материал, собранный им по «делу», показывает как упорство К., так и его гипоманиакальную «деловитость».

При менее значительной паранойяльной тенденции, когда гипертимические черты одерживают верх, прогрессирующее развитие не наблюдается. Благодаря «текучести» темперамента, в поле зрения таких людей всякий раз попадает что-либо новое. Развитие, начинаясь, всякий раз обрывается, вновь приобретая иную паранойяльную направленность.

Привожу наблюдение, описанное Бергманом.

Эмиль Р., 54 лет. После школы начал учиться на механика, стал слесарем. В 1923 г. по совету отца решил на длительный срок уйти в армию. Подписал обязательство на 12 лет, но, прослужив 2 года, ушел. Никто его не удерживал, так как он постоянно высказывал претензии и жалобы. Снова стал работать слесарем. Вскоре начались конфликты с начальством. Позднее Р. открыл собственную слесарную мастерскую; дело шло хорошо, так как он работал всегда охотно. Во время воины был мобилизован, служил ревностно, но и здесь отчаянно ссорился с начальством. Дело дошло до судебного разбирательства. Во время процесса его частично оправдали, но перевели служить в другое место. Р. рассказывал, что многие коллеги его защищали. После войны (с 1945 г.) работал в сельском хозяйстве, затем заготовителем древесного угля. Постоянно жаловался, что его не повышают по службе (не повышали Р. из-за его деятельности при фашистском режиме). Наконец, в 1950 г., благодаря содействию шурина, он получил должность бухгалтера. И здесь вскоре начались конфликты, он заявлял о том, что завален «массой работы», требовал помощника, который по штатному расписанию предусмотрен не был. Тогда Р. перестал выполнять положенный объем работы, ссылаясь на заболевание – писчий спазм. Когда с него сняли часть обязанностей, он снова начал преуспевать. Свои обязанности Р. вообще выполнял легко. Здесь, как и везде, у Р. появились друзья, так как он был «компанейским» человеком, лишь бы ему ни в чем не перечили. Однако стоило смениться начальнику, как трудности появились вновь. Р. чувствовал, что «за ним все время следят», а ведь он знает дело лучше, чем «этот новичок». Снова у него появился писчий спазм. Тогда он и был направлен к нам для психотерапевтического лечения.

Мы сразу установили, что нарушения письма как такового не было: писчий спазм был формой проявления протеста. Как только обследуемый успокоился, у него прошел и спазм.

Р. был человеком самоуверенным, весьма подвижным, темпераментным, с оживленной мимикой, выразительными жестами; во время беседы часто горячился, был не в меру многословен. У него установились хорошие отношения с другими больными. Он был способен всех развеселить, позабавить. Когда речь заходила о конфликтах, возникавших на протяжении всей его жизни, вину за «жизненные неудачи» он сваливал на других. Необъективность, отсутствие самокритичности – его отличительная черта. Если Р. на это указывали, он с ожесточением возражал, приводил самые различные факты, якобы свидетельствующие о несправедливом к нему отношении, против которого он не мог не протестовать. В эти моменты в нем пробуждался кверулянт, он осуждал не только лиц, связанных с его конфликтами, но брался судить со своей колокольни и о многом другом. Беспечность и жизнерадостность во время бесед на эти темы покидали Р., но одно шутливое слово способно было вернуть ему хорошее расположение духа.

Гипоманиакальный темперамент Р. вызывал его большую активность, отсюда и симпатии окружающих к нему. Трудности его связаны были с конфликтами на почве «несправедливого отношения», в которые он постоянно вступал на любом месте работы или службы. Однако эти споры никогда не носили длительного характера. Поконфликтовав некоторое время, поспорив «за свои права», Р. просто менял место работы. На первых порах к нему нигде не относились враждебно, более того, за общительность многие даже любили его.

Особым качеством обладает комбинация застревания и тревожности. Тревожность связана с принижением человеческого достоинства. Такие лица слабы, беспомощны. Застревающие личности не могут этого вынести, они всячески стараются выделиться, задеть их самолюбие очень легко. Так возникает сверхкомпенсация. Эта компенсаторная реакция наблюдается и при эмотивном темпераменте, но все же чаще всего она сопровождает именно тревожность. Поскольку всякий старается скрыть свои слабости, поведение таких людей характеризуется утрированностью и некоторой настойчивостью. Так можно отличить сверхкомпенсацию от обычного желания произвести впечатление. Дети также могут развивать сверхкомпенсацию, напуская на себя важность, чтобы скрыть трусость.

Привожу описание, сделанное Бергманом.

Михаэль Ф.поступил к нам впервые в 9 лет в связи с жалобами на его невыносимое поведение в школе. Он из не очень дружной семьи: мать чрезвычайно ревнива, отец весьма упрям. Аккуратно мочиться Михаэль стал лишь в 4 года. Он очень боязлив: боялся спускаться по лестнице, один оставаться дома, боялся собак, воды (если надо было перейти мост, он пускался бежать по мосту во всю прыть). Младших братьев сильно ревновал к родителям, часто между детьми возникали ссоры. Если мальчику не доставалось наилучшее лакомство или красивая игрушка, он досадовал, злился, считал себя обойденным.

Особенно трудно пришлось Михаэлю в школе. Дети сразу увидели в нем трусишку и начали его отчаянно дразнить, нередко били. Девочки тоже смеялись над ним. Он мстил им, раздавая исподтишка тумаки, пытаясь ущипнуть под скамьей.

Если младшие братья говорили ему резкое слово, он тотчас же бросался их бить.

В школе он лазал по скамьям, бросался апельсинными корками, спорил с учительницей, грозил ей кулаком. Однако стоило поднять на него голос, как он начинал плакать и, всхлипывая, умолкал.

Успеваемость в школе хорошая, но в нашей школе при клинике он не сразу стал хорошо учиться. Михаэль вообще долго привыкает к новой обстановке и вначале производит впечатление замкнутого, сердитого ребенка. Освоившись у нас, он рассказал и о разных своих проделках в школе. Еще чаще, чем на учителей, он злился на соучеников. Но почему именно он злился, Михаэль объяснить не мог. С детьми в нашем отделении он ладил, но больше льнул к взрослым, у которых искал защиты.

Михаэль выписался в удовлетворительном состоянии, но через два года поступил к нам вновь. Причина опять та же – недисциплинированность в школе. Часто отказывался отвечать нам на вопросы, иногда наблюдались приступы необъяснимого гнева. Однажды в наказание за какой-то поступок его во время перерыва оставили в классе. От злости он схватил мусорную корзину и бросил ее вместе с содержимым на играющих во дворе детей. В отделении он дружил теперь с детьми невыдержанными и даже гордился тем, что они его «приняли». С медсестрами бывал груб. Но с другой стороны, как и в первый раз, льнул к взрослым, радовался, когда его хвалили. Грубых нарушений мы у него не наблюдали.

Михаэля в основном характеризует тревожность, боязливость. Но к этому присоединяется еще и повышенная ревность: он ревновал мать к младшим братьям, завидовал им – в этом проявляются черты застревающей личности. В школе трусливость очень вредила мальчику, он стал «мишенью» для сверстников. Но это не заставило его держаться в стороне, чтобы не подвергаться нападкам. Напротив, он искал возможности тайком отомстить и вопреки всему одержать верх. Кроме того, такая тактика открывала возможность выделиться, обратить на себя внимание. Так Михаэль превратился в отъявленного нарушителя спокойствия всей школы. Пусть его дразнят, избивают, пусть не хватает сил защищаться, – но все же он окажется в центре внимания, а быть может, и восхищения. И он позволял себе безобразничать как никто другой. Все его «проделки» были направлены на то, чтобы любой ценой выделиться. Впрочем, подход к ученикам в нынешней школе весьма мягкий, так что последствия Михаэля не особенно пугали.

Переходя к возбудимым акцентуированным личностям, замечу, прежде всего, что здесь новое качество акцентуации в сочетании с чертами того или иного темперамента не возникает, однако возможны любопытные акцентуационные разновидности. Труднее всего дифференциация в тех случаях, когда возбудимый характер сочетается с аффективно-лабильным темпераментом, так как эпилептоидные личности сами по себе склонны к колебаниям в настроении. Правда, в блаженно-приятное состояние эпилептоиды впадают редко.

Вопрос о том, каков же будет результат при сочетании эпилептоидной тяжеловесности с маниакальной подвижностью, безусловно, заслуживает внимания. Я попытаюсь ответить на него, приведя следующий случай.

Райнхард К., 1939 г. рожд. В школе дважды оставался на второй год, впрочем, не столько из-за недостатка способностей, сколько из-за нежелания заниматься (часто пропускал занятия). К. женился в 24 года, но к тому времени у него уже было двое внебрачных детей. Через 1,5 года он развелся (жена постоянно устраивала сцены ревности, и он ее избивал). От этого брака тоже был ребенок. Алименты выплачивались всем троим детям весьма нерегулярно. К. отличался повышенной сексуальной возбудимостью. Состоя в браке, он по нескольку раз в день требовал у жены совершения полового акта. Объекты его вожделений часто менялись. Бывшие его любовницы утверждали, что он груб и склонен к насильственным действиям. Если, например, женщина отказывалась от совершения полового акта, он жестоко ее избивал.

В работе К. показывал себя с хорошей стороны. Если, однако, что-либо ему было не по вкусу, то он попросту оставлял рабочее место и уходил. Кроме того, в рабочее время он часто болтал всякий вздор, любил смешить товарищей.

С домашними животными обращался заботливо, но, разозлившись, жестоко их избивал. Предметы домашнего обихода в припадке злости швырял куда попало. Если коллеги, разыскав К., просили его вернуться на рабочее место, это вызывало потоки нецензурной брани.

В 1958 г. К. осудили по поводу кражи со взломом. И в дальнейшей биографии за ним числится несколько краж. Наконец, в 1964 г. он предстал перед судом по обвинению в попытке изнасилования и убийстве. Когда женщина, которую он побуждал к сожительству, ему отказала, он ее задушил.

С этим обследуемым я познакомился, когда ему было 26 лет. Когда с ним говорили о его судимости, он реагировал очень бурно, заявляя, что это не имеет отношения к следствию. Но злость скоро проходила, и тогда он становился весел, смеялся, шутил. Тест на продуктивность нам провести не удалось, так как К. с ироническими замечаниями отказался. Результаты проверки интеллекта вполне удовлетворительные. По физическому развитию К. крупный, грубовато сколоченный мужчина с очень грубыми чертами лица.