Текст книги "Собрание сочинений, том 21"

Автор книги: Карл Генрих Маркс

Соавторы: Фридрих Энгельс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 53 страниц)

Крымская война сделала Францию руководящей европейской державой, а авантюриста Луи-Наполеона – героем дня, для чего, правда, не слишком много требовалось. Но Крымская война не принесла Франции увеличения территории и была поэтому чревата новой войной, в которой Луи-Наполеону предстояло осуществить свое истинное призвание – стать «приумножателем земель империи» [Энгельс употребляет здесь выражение «Mehrer des Reiches», являвшееся частью титула императоров Священной римской империи в средние века. Ред.]. Эта новая война уже была подготовлена во время первой тем, что Сардинии разрешено было примкнуть к союзу западных держав в качестве сателлита императорской Франции и специально в качестве ее форпоста против Австрии; война была, далее, подготовлена при заключении мира соглашением Луи-Наполеона с Россией[472]472
  Энгельс имеет в виду заключение 3 марта (19 февраля) 1859 г. в Париже тайного договора между Россией и Францией, направленного против Австрии. По этому договору Россия обязалась занять позицию благожелательного нейтралитета по отношению к Франции в случае войны между Францией и Сардинией, с одной стороны, и Австрией – с другой. Франция же давала обещание поднять вопрос о пересмотре тех статей завершившего Крымскую войну Парижского мирного договора 1856 г., которые ограничивали суверенитет России на Черном море. В дальнейшем, однако, ввиду уклонения Наполеона III от выполнения своих обещаний и в связи с разногласиями по другим вопросам, произошло охлаждение во взаимоотношениях между обеими странами.


[Закрыть], которой больше всего хотелось наказать Австрию.

Луи-Наполеон стал теперь кумиром европейской буржуазии. Не только за совершенное им 2 декабря 1851 г. «спасение общества», которым он, правда, уничтожил политическое господство буржуазии, но лишь для того, чтобы спасти ее социальное господство; не только потому, что он показал, как всеобщее избирательное право можно при подходящих условиях превратить в орудие угнетения масс; не только потому, что в его правление торговля и промышленность, а особенно спекуляция и биржевые махинации достигли небывалого расцвета. А прежде всего потому, что буржуазия признала в нем первого «великого государственного мужа», который был плотью от ее плоти, костью от ее кости. Он был выскочкой, как и всякий настоящий буржуа. «Прошедший сквозь огонь и воду» заговорщик-карбонарий в Италии, артиллерийский офицер в Швейцарии, обремененный долгами знатный бродяга и специальный констебль в Англии[473]473
  10 апреля 1848 г. проживавший в Англии Луи Бонапарт участвовал в срыве чартистской демонстрации, находясь в рядах особых полицейских отрядов, так называемых специальных констеблей.


[Закрыть], но всегда и везде претендент на престол, – он своим авантюристским прошлым и тем, что морально скомпрометировал свое имя во всех странах, подготовил себя к роли императора французов и вершителя судеб Европы, подобно тому как классический образец буржуа – американец – рядом подлинных и фиктивных банкротств готовит себя в миллионеры. Став императором, он не только подчинил политику интересам капиталистической наживы и биржевых махинаций, по и в самой политике всецело придерживался правил фондовой биржи и спекулировал на «принципе национальностей»[474]474
  «Принцип национальностей» был выдвинут правящими кругами Второй империи и широко использован ими в качестве идеологического прикрытия завоевательных планов и внешнеполитических авантюр. Выставляя себя в фальшивой роли «защитника национальностей», Наполеон III спекулировал на национальных интересах угнетенных народов с целью укрепления гегемонии Франции и расширения ее границ. Не имея ничего общего с признанием права наций на самоопределение, «принцип национальностей» был направлен на разжигание национальной розни, на превращение национального движения, особенно движения малых народов, в орудие контрреволюционной политики соперничающих между собой крупных государств. Разоблачение бонапартистского «принципа национальностей» см. в памфлете К. Маркса «Господин Фогт» (настоящее издание, т. 14, стр. 502–551) и в работе Ф. Энгельса «Какое дело рабочему классу до Польши?» (настоящее издание, т. 16, стр. 156–166).


[Закрыть]. Раздробленность Германии и Италии была для прежней французской политики неотчуждаемым сеньориальным правом Франции; Луи-Наполеон тотчас же приступил к розничной распродаже этого сеньориального права за так называемые компенсации. Он готов был помочь Италии и Германии избавиться от раздробленности при условии, что Германия и Италия за каждый свой шаг к национальному объединению заплатят ему территориальными уступками. Это не только давало удовлетворение французскому шовинизму и приводило к постепенному расширению империи до границ 1801 г.[475]475
  Речь идет о границах Франции, установленных Люневильским миром, который был заключен между Францией и Австрией 9 февраля 1801 г. после поражения войск второй антифранцузской коалиции. Мирный договор закрепил расширение границ Франции, осуществленное в результате войн с первой и второй коалициями, в частности присоединение левого берега Рейна, Бельгии и Люксембурга, а также санкционировал ее фактическое господство над созданными в 1795–1798 гг. зависимыми от Франции республиками: Батавской, Гельветической, Лигурийской и Цизальпинской.


[Закрыть], но и снова ставило Францию в исключительное положение просвещенной державы, освободительницы народов, а Луи-Наполеона – в положение защитника угнетенных национальностей. И вся просвещенная, воодушевленная национальной идеей буржуазия, – поскольку она была живо заинтересована в устранении с мирового рынка всех препятствий для торговли, – единодушно приветствовала эту просвещенную деятельность, несущую освобождение всему миру.

Начало было положено в Италии [Пометка Энгельса на полях карандашом: «Орсини». Ред.]. Здесь с 1849 г. неограниченно властвовала Австрия, а Австрия была в то время козлом отпущения для всей Европы. Жалкие результаты Крымской войны приписывались не нерешительности западных держав, желавших только показной войны, а колеблющейся позиции Австрии, позиции, в которой, однако, никто не был более виновен, чем сами западные державы. Россия же была так оскорблена продвижением австрийцев к Пруту – благодарность за русскую помощь в Венгрии в 1849 г. (хотя именно это продвижение и спасло ее), – что была рада всякому нападению на Австрию. Пруссию не принимали больше в расчет и уже на Парижском мирном конгрессе ее третировали en canaille [без всякого стеснения. Ред.]. Итак, война за освобождение Италии «до Адриатики», затеянная при содействии России, была начата весной 1859 г. и уже летом закончена на Минчо. Австрия не была выброшена из Италии, Италия не стала «свободной до Адриатики» и не была объединена, Сардиния увеличила свою территорию, но Франция приобрела Савойю и Ниццу и тем самым достигла своих границ с Италией 1801 года[476]476
  Война Франции и Сардинии (Пьемонта) против Австрии была развязана Наполеоном III, стремившимся под флагом «освобождения» Италии (в манифесте о войне Наполеон III демагогически обещал сделать ее «свободной до Адриатического моря») к территориальным захватам и укреплению бонапартистского режима во Франции посредством внешних авантюр. Итальянская крупная буржуазия и либеральное дворянство надеялись в результате войны осуществить объединение Италии под властью правившей в Пьемонте Савойской династии. Война началась 29 апреля 1859 года. После решающего сражения при Сольферино (24 июня 1859 г.), в котором австрийские войска потерпели поражение и отступили к реке Минчо, Наполеон III, напуганный размахом национально-освободительного движения в Италии и не желая способствовать созданию единого независимого итальянского государства, заключил 11 июля сепаратно, за спиной Сардинии, прелиминарный мирный договор с Австрией в городе Виллафранка. По этому договору Венеция оставалась во владении Австрии, Ломбардия Переходила к Франции, которая позднее передала ее Пьемонту в обмен на Савойю и Ниццу. Условия Виллафранкского договора в целом были положены в основу окончательного мирного договора, подписанного в Цюрихе 10 ноября 1859 года.


[Закрыть].

Но это не удовлетворило итальянцев. В Италии тогда еще господствовало чисто мануфактурное производство, крупная промышленность была в пеленках. Рабочий класс был далеко не полностью экспроприирован и пролетаризирован; в городах он владел еще собственными орудиями производства, в деревне промышленный труд был побочным промыслом мелких крестьян-собственников или арендаторов. Поэтому энергия буржуазии еще не была подорвана существованием противоположности между нею и современным, осознавшим свои классовые интересы пролетариатом. А так как раздробленность Италии сохранялась только в результате иноземного австрийского владычества, под покровительством которого злоупотребления монархических правительств дошли до крайнего предела, то и крупное землевладельческое дворянство и городские народные массы стояли на стороне буржуазии как передового борца за национальную независимость. Но иноземное владычество в 1859 г. было сброшено повсюду, кроме Венеции; дальнейшему вмешательству Австрии в итальянские дела был положен конец Францией и Россией, – никто этого больше не боялся. А в лице Гарибальди Италия имела героя античного склада, способного творить и действительно творившего чудеса. С тысячей волонтеров он опрокинул все Неаполитанское королевство, фактически объединил Италию, разорвал искусную сеть бонапартовой политики. Италия была свободна и по существу объединена, – но не происками Луи-Наполеона, а революцией.

Со времени Итальянской войны внешняя политика Второй империи уже ни для кого не была тайной. Победители великого Наполеона должны были понести кару, но l'un apres l'au-tre – один после другого. Россия и Австрия уже получили свою долю, на очереди стояла теперь Пруссия. А Пруссию презирали теперь больше, чем когда-либо раньше; ее политика во время Итальянской войны была трусливой и жалкой, совсем как во время Базельского мира 1795 года[477]477
  Базельский мир 1795 г. с Французской республикой был сепаратно заключен 5 апреля Пруссией, которая таким образом изменила своим союзникам по первой антифранцузской коалиции.


[Закрыть]. «Политика свободных рук»[478]478
  Так прусский министр иностранных дел фон Шлейниц характеризовал в 1859 г. внешнюю политику Пруссии в период войны Франции и Пьемонта против Австрии. Согласно официальному толкованию правящих кругов, эта политика должна была состоять в том, чтобы не примыкать ни к одной из воюющих сторон, но и не объявлять о нейтралитете.


[Закрыть] довела Пруссию до того, что она оказалась совершенно изолированной в Европе, что все ее большие и малые соседи только радовались, предвкушая, как она будет разбита наголову, и что руки у нее оказались свободными только для того, чтобы уступить Франции левый берег Рейна.

Действительно, в первые годы после 1859 г. повсюду, и в первую очередь на самом Рейне, было распространено убеждение в том, что левый берег Рейна безвозвратно перейдет к Франции. Правда, перехода этого не очень-то желали, но его считали неотвратимым, как рок, и, откровенно говоря, не особенно боялись. У крестьян и городских мелких буржуа воскресали старые воспоминания о временах французского владычества, которое действительно принесло им свободу; а в рядах буржуазии финансовая аристократия, особенно кёльнская, была уже сильно запутана в мошеннических операциях парижского «Credit Mobilier»[479]479
  «CreditMobilier», полное название «Societe Generale du Credit Mobilier», – крупный французский акционерный банк, созданный в 1852 году. Главным источником доходов банка была спекуляция ценными бумагами учрежденных им акционерных обществ. «Credit Mobilier» был тесно связан с правительственными кругами Второй империи, В 1867 г. общество обанкротилось и в 1871 г. было ликвидировано. Сущность «Credit Mobilier» Маркс раскрыл в ряде статей, опубликованных в газете «New-York Daily Tribune» (см. настоящее издание, т. 12, стр. 21–37, 209–217, 300–303).


[Закрыть] и других дутых бонапартистских компаний и громко требовала аннексии [Что таково было тогда всеобщее настроение на Рейне, в этом Марксу и мне не раз приходилось убеждаться на месте. Левобережные рейнские промышленники спрашивали меня, между прочим, как отразится на их предприятиях переход к французскому таможенному тарифу.]

Однако потеря левого берега Рейна означала бы ослабление не только Пруссии, но и Германии. А Германия была расколота в еще большей мере, чем когда-либо. Отчужденность между Австрией и Пруссией достигла крайней степени из-за нейтралитета Пруссии во время Итальянской войны; мелко-княжеское отребье боязливо и вместе с тем с вожделением посматривало на Луи-Наполеона как на будущего покровителя возобновленного Рейнского союза[480]480
  Рейнский союз – объединение государств Южной и Западной Германии, основанное под протекторатом Наполеона I в июле 1806 года. Создание такого военно-политического оплота в Германии удалось Наполеону в результате разгрома Австрии в 1805 году. В состав Союза первоначально вошло 16 (Бавария, Вюртемберг, Баден и др.), а затем еще 5 государств (Саксония, Вестфалия и др.), которые стали фактически вассалами Франции. Союз распался в 1813 г. в результате поражения наполеоновской армии.


[Закрыть], – таково было положение официальной Германии. И это в такой момент, когда только объединенные силы всей нации в состоянии были предотвратить опасность раздробления.

Но как объединить силы всей нации? Три пути оставались возможными после того, как попытки 1848 г., почти все без исключения носившие туманный характер, потерпели неудачу, и в силу именно этой неудачи туман несколько рассеялся.

Первый путь был путем подлинного объединения, посредством уничтожения всех отдельных государств, то. есть это был открыто революционный путь. Такой путь только что привел к цели в Италии; Савойская династия присоединилась к революции и таким образом присвоила себе итальянскую корону. Но на столь смелый шаг наши немецкие савойцы, Гогенцоллерны, и даже их наиболее решительные Кавуры a la Бисмарк были абсолютно неспособны. Все пришлось бы совершить самому народу, – и в войне за левый берег Рейна он, конечно, сумел бы сделать все необходимое. Неизбежное отступление пруссаков за Рейн, длительная осада рейнских крепостей и предательство южногерманских государей, которое затем, без сомнения, последовало бы, – этого было бы достаточно, чтобы вызвать такое национальное движение, перед которым разлетелся бы в прах весь этот династический порядок. И тогда Луи-Наполеон первым вложил бы шпагу в ножны. Вторая империя могла воевать только с реакционными государствами, по отношению к которым она выступала как преемница французской революции, как освободительница народов. Против народа, который сам был охвачен революцией, она была бессильна; к тому же победоносная германская революция могла дать толчок к низвержению всей Французской империи. Это был бы наиболее благоприятный случай; в худшем же случае, если бы владетельные князья оказались во главе движения, левый берег Рейна был бы временно отдан Франции, активное или пассивное предательство монархов было бы разоблачено перед всем миром, и создалось бы критическое положение, из которого для Германии не оставалось бы другого выхода, кроме революции, изгнания всех государей и установления единой германской республики.

При существовавших условиях на этот путь объединения Германия могла бы вступить только в том случае, если бы Луи-Наполеон начал войну за установление границ по Рейну. Но этой войны не произошло – по причинам, о которых будет сказано ниже. А вместе с тем и вопрос о национальном объединении переставал быть неотложным жизненным вопросом, который следовало разрешить немедленно, под страхом гибели. Нация могла до поры до времени ждать.

Второй путь заключался в объединении под главенством Австрии. Австрия с готовностью сохранила в 1815 г. свое положение государства с компактной, округленной территорией, навязанное ей наполеоновскими войнами. Она не претендовала более на свои прежние отделенные от нее владения в Южной Германии и довольствовалась присоединением старых и новых территорий, которые можно было географически и стратегически связать с уцелевшим еще ядром монархии. Обособление немецкой Австрии от остальной Германии, начатое введением Иосифом II покровительственных пошлин, усиленное полицейским режимом Франца I в Италии и доведенное до крайних пределов ликвидацией Германской империи[481]481
  После разгрома Австрии наполеоновской Францией в июле 1805 г. и образования Рейнского союза немецких государств, заявивших о своем разрыве с Германской империей, 6 августа 1806 г., Франц II, еще до этого принявший титул императора Австрии под именем Франца I, отказался от германской имперской короны и таким образом так называемая Священная римская империя германской нации, или Германская империя, прекратила свое существование.


[Закрыть] и образованием Рейнского союза, фактически сохранялось еще в силе и после 1815 года. Меттерних создал между своим государством и Германией настоящую китайскую стену. Таможенные пошлины не пропускали материальной немецкой продукции, цензура – духовной; невероятнейшие паспортные ограничения сводили личные сношения до крайнего минимума. Внутри страна была застрахована от всякого, даже самого слабого, политического движения абсолютистским произволом, единственным в своем роде даже в Германии. Таким образом, Австрия оставалась совершенно чуждой всему буржуазно-либеральному движению Германии. В 1848 г. рухнули, в большей своей части, по крайней мере, духовные преграды между ними; но события этого года и их последствия отнюдь не могли способствовать сближению Австрии с остальной Германией; наоборот, Австрия все более и более кичилась своим положением независимой великой державы. И поэтому, хотя австрийских солдат в союзных крепостях[482]482
  Имеются в виду крепости Германского союза, расположенные главным образом вблизи французской границы; гарнизоны этих крепостей формировались из вооруженных сил более крупных государств Союза, преимущественно из австрийских и прусских войск.


[Закрыть] любили, а прусских ненавидели и осмеивали, и хотя на всем преимущественно католическом Юге и Западе Австрия все еще была популярна и пользовалась уважением, никто все-таки серьезно не думал об объединении Германии под австрийским главенством, кроме разве нескольких коронованных правителей из мелких и средних германских государств.

Страница рукописи «Роли насилия в истории»

Да иначе и не могло быть. Австрия сама ничего другого не хотела, хотя втихомолку и продолжала лелеять романтические мечты об империи. Австрийская таможенная граница стала с течением времени единственной материальной преградой, уцелевшей внутри Германии, и тем острее она ощущалась. Политика независимой великой державы не имела никакого смысла, если она не означала принесения в жертву интересов Германии специфически австрийским, то есть касающимся Италии, Венгрии и т. д. Как до революции, так и после нее Австрия оставалась самым реакционным государством Германии, наиболее неохотно вступавшим на путь современного развития; к тому же она была единственной сохранившейся специфически католической великой державой. Чем больше послемартовское правительство[483]483
  Имеется в виду реакционное правительство князя Шварценберга, образовавшееся в ноябре 1848 г. после поражения буржуазно-демократической революции, начало которой было положено народным восстанием 13 марта 1848 г, в Вене.


[Закрыть] стремилось восстановить старое хозяйничанье попов и иезуитов, тем более невозможной становилась его гегемония над страной, на одну-две трети протестантской. И, наконец, объединение Германии под главенством Австрии было бы возможно только в результате разгрома Пруссии. Но если это последнее событие само по себе и не означало бы несчастья для Германии, то все же разгром Пруссии Австрией был бы не менее гибелен, чем разгром Австрии Пруссией накануне предстоящей победы революции в России (после которой этот разгром сделался бы ненужным, так как тогда Австрия стала бы ненужной и сама должна была бы распасться).

Короче говоря, германское единство под сенью Австрии было романтической мечтой, что и обнаружилось, когда германские мелкие и средние государи собрались во Франкфурте в 1863 г., чтобы провозгласить австрийского Франца-Иосифа германским императором. Король прусский просто не явился, и эта комедия жалким образом провалилась[484]484
  В августе 1863 г. по инициативе австрийского императора Франца-Иосифа во Франкфурте-на-Майне было созвано совещание немецких государей для обсуждения проекта реформы Германского союза, предусматривавшей фактическую гегемонию Австрии. Прусский король Вильгельм I отказался принять участие в совещании; полной поддержки Австрии не оказали и некоторые второстепенные государства, вследствие чего совещание не дало никаких результатов.


[Закрыть].

Оставался третий путь: объединение под прусским верховенством. И этот путь, которым действительно пошла история, возвращает нас из области умозрений на твердую, хотя и довольно грязную почву практической «реальной политики»[485]485
  Выражение «реальная политика» употреблялось для характеристики политики Бисмарка, которую современники расценивали как основанную на расчете.


[Закрыть].

Со времен Фридриха II Пруссия видела в Германии, как и в Польше, лишь территорию для завоеваний, территорию, от которой урывают, что возможно, но которой, само собой разумеется, приходится делиться с другими. Раздел Германии при участии иностранных государств и в первую очередь Франции – такова была «германская миссия» Пруссии, начиная с 1740 года. «Je vais, je crois, jouer votre jeu; si les as me viennent, nous partagerons» (я, кажется, сыграю вам на руку; если ко мне придут козыри, мы поделимся) – таковы были прощальные слова Фридриха французскому послу, когда он отправлялся в свой первый военный поход[486]486
  Речь идет о беседе Фридриха II с французским чрезвычайным посланником в Берлине Бово перед началом войны за Австрийское наследство (о войне см. примечание 469).


[Закрыть]. Верная этой «германской миссии», Пруссия предала Германию в 1795 г. при заключении Базельского мира, заранее согласилась (договор от 5 августа 1796 г.) уступить левый берег Рейна французам за обещание территориальных приращений и действительно получила награду за свое предательство империи по решению имперской депутации, продиктованному Францией и Россией[487]487
  5 августа 1796 г. между Пруссией и Французской республикой был заключен секретный договор в Берлине. По этому договору прусский король в обмен на обещанные территориальные компенсации соглашался на сохранение за Францией занятых ее войсками территорий на левом берегу Рейна, которые ранее принадлежали в основном духовным княжествам, входившим в состав Германской империи. При урегулировании территориальных вопросов действовавшей до указке Наполеона так называемой имперской депутацией (см. примечание 238) в 1803 г. Пруссия получила в качестве компенсации секуляризированное Мюнстерское епископство и некоторые другие владения в Западной Германии.


[Закрыть]. В 1805 г. она еще раз совершила предательство, изменив своим союзникам, России и Австрии, едва только Наполеон поманил ее Ганновером – на такую приманку она шла всегда, – но так запуталась в своей собственной глупой хитрости что была втянута в войну с Наполеоном и понесла под Иеной заслуженное наказание[488]488
  В третьей коалиции европейских государств (Англия, Австрия, Россия, Швеция, Неаполитанское королевство) против наполеоновской Франции, сформированной в 1805 г., Пруссия отказалась принять участие, заявив о своем нейтралитете; в ноябре 1805 г. она заключила в Потсдаме договор с Россией, обещав выступить против Наполеона в том случае, если попытки ее посредничества между Францией и третьей коалицией будут отклонены. Однако 15 декабря 1805 г. Пруссия заключила договор с Францией, согласно которому взамен небольших территориальных уступок по Рейну и в других местах получала курфюршество Ганноверское. После установления гегемонии Наполеона в Западной и Южной Германии в результате его победы над третьей коалицией Пруссия все же была вынуждена в сентябре 1806 г. вступить в войну на стороне четвертой коалиции (Англия, Россия, Пруссия, Швеция) против наполеоновской Франции; 14 октября 1806 г. в двух одновременных сражениях, при Йене и Ауэрштедте, прусская армия была уничтожена, прусское государство оказалось полностью разгромленным.


[Закрыть]. Продолжая находиться под впечатлением этих ударов, Фридрих-Вильгельм III даже после побед 1813 и 1814 гг. хотел отказаться от всех западногерманских форпостов, ограничиться владениями в Северо-Восточной Германии, отойти, подобно Австрии, как можно дальше от германских дел, – что превратило бы всю Западную Германию в новый Рейнский союз под русским или французским протекторатом. План не удался: вопреки воле короля ему были навязаны Вестфалия и Рейнская провинция, а с ними и новая «германская миссия».

С аннексиями теперь временно было покончено, не считая покупок отдельных мелких клочков земли. Внутри страны постепенно снова расцвели старые юнкерско-бюрократические порядки; обещания ввести конституцию, сделанные народу в момент крайнего обострения положения, упорно нарушались. Но при всем том значение буржуазии все больше возрастало и в Пруссии, так как без промышленности и торговли даже надменное прусское государство было теперь нулем. Медленно, упорствуя, гомеопатическими дозами приходилось делать экономические уступки буржуазии. Но, с другой стороны, эти уступки давали Пруссии основание рассчитывать на то, что ее «германская миссия» будет поддержана, когда она в целях устранения чужих таможенных границ между обеими своими половинами предложила соседним немецким государствам создать таможенное объединение. Так возник Таможенный союз, который до 1830 г. оставался лишь благим пожеланием (в него вошел тогда только Гессен-Дармштадт), но в дальнейшем, по мере некоторого ускорения политического и экономического развития, экономически присоединил к Пруссии большую часть внутренних областей Германии[489]489
  См. примечание 420.


[Закрыть]. Непрусские приморские земли оставались еще вне Союза и после 1848 года.

Таможенный союз был крупным успехом Пруссии. То, что он означал победу над австрийским влиянием, было еще далеко не самым важным. Главное заключалось в том, что он привлек на сторону Пруссии всю буржуазию средних и мелких германских государств. За исключением Саксонии ни в одном германском государстве промышленность не достигла хотя бы приблизительно такого уровня развития, как в Пруссии; и это было следствием не только естественных и исторических предпосылок, но и большего размера таможенной территории и внутреннего рынка. И чем больше расширялся Таможенный союз, втягивая мелкие государства в этот внутренний рынок, тем больше поднимавшаяся буржуазия этих государств привыкала смотреть на Пруссию как на свой экономический, а в будущем и политический форпост. Но что задумают буржуа, то скажут профессора. Если в Берлине гегельянцы философски обосновывали призвание Пруссии стать во главе Германии, то в Гейдельберге то же самое доказывали с помощью исторических ссылок ученики Шлоссера, в особенности Гейсер и Гервинус. При этом, конечно, предполагалось, что Пруссия изменит всю свою политическую систему, что она выполнит требования идеологов буржуазии [ «Rheinische Zeitung» обсуждала в 1842 г. с этой точки зрения вопрос о прусской гегемонии. Гервинус говорил мне уже летом 1843 г. в Остенде: Пруссия должна стать во главе Германии, но для этого необходимы три условия: Пруссия должна дать конституцию, ввести свободу печати и проводить более определенную внешнюю политику.].

Все это делалось, впрочем, не из какой-либо особой симпатии к прусскому государству, как, например, было у итальянских буржуа, которые признали ведущую роль Пьемонта, после того как он открыто стал во главе национального и конституционного движения. Нет, это делалось неохотно; буржуа выбирали Пруссию как меньшее зло, потому что Австрия не допускала их на свои рынки и потому что Пруссия, по сравнению с Австрией, все же имела, уже в силу своей скаредности в финансовых делах, до некоторой степени буржуазный характер. Два хороших института составляли преимущество Пруссии перед другими крупными государствами: всеобщая воинская повинность и всеобщее обязательное школьное обучение. Она ввела их в период крайней нужды, а в лучшие времена довольствовалась тем, что, осуществляя их кое-как и намеренно искажая, лишила их опасного при известных условиях характера. Но на бумаге они продолжали существовать, и тем самым Пруссия сохраняла возможность развязать в один прекрасный день дремлющую в народных массах потенциальную энергию в таких масштабах, каких при такой же численности населения нельзя было достигнуть нигде в другом месте. Буржуазия приспособилась к обоим этим институтам; от личного отбывания воинской повинности вольноопределяющимся, то есть буржуазным сынкам, можно было около 1840 г. легко и довольно дешево избавиться за взятку, тем более что в самой армии не очень ценили тогда офицеров ландвера[490]490
  Ландвер – составная часть прусских военно-сухопутных сил. Ландвер, возникший в Пруссии в 1813 г. как народное ополчение в борьбе против наполеоновских войск, охватывал военнообязанных старших возрастов, отбывших свой срок в постоянной армии и ее резерве. В мирное время проводились только отдельные учебные сборы частей ландвера. Во время войны ландвер первого призыва (военнообязанные в возрасте от 26 до 32 лет) использовался для пополнения действующей армии; ландвер второго призыва (военнообязанные в возрасте от 32 до 39 лет) – для несения гарнизонной службы.


[Закрыть], набранных из купеческих и промышленных кругов. А наличие бесспорно остававшегося еще в Пруссии – благодаря обязательному школьному обучению – довольно значительного числа лиц с известным запасом элементарных знаний было для буржуазии в высшей степени полезно; по мере роста крупной промышленности оно стало даже, в конце концов, недостаточно [Даже во времена «культуркампфа»[491]491
  «Культуркампф» – получившее широкое распространение название, данное буржуазными либералами системе мероприятий правительства Бисмарка в 70-х годах XIX в., проведенных под флагом борьбы за светскую культуру и направленных против католической церкви и партии центра, которые поддерживали сепаратистские и антипрусские тенденции помещиков, буржуазии и частично крестьянства католических районов Пруссии и государств Юго-Западной Германии. Под предлогом борьбы против католичества правительство Бисмарка усилило также национальное угнетение польских земель, попавших под господство Пруссии. Эта политика Бисмарка имела также целью путем разжигания религиозных страстей отвлечь рабочих от классовой борьбы. В начале 80-х годов в условиях роста рабочего движения Бисмарк в целях сплочения реакционных сил отменил большую часть этих мероприятий.


[Закрыть] рейнские фабриканты жаловались мне, что не могут назначать надсмотрщиками превосходных во всех отношениях рабочих из-за отсутствия у них достаточных школьных знаний. Это особенно относилось к католическим местностям.]. Жалобы на большие расходы по содержанию обоих этих институтов, выражавшиеся в высоких налогах [Пометка Энгельса на полях: «Средние школы для буржуазии». Ред.], раздавались главным образом среди мелкой буржуазии; входившая в силу крупная буржуазия рассчитала, что неприятные, правда, но неизбежные издержки, связанные с будущим положением страны как великой державы, с избытком окупятся возросшими прибылями.

Словом, немецкие буржуа не строили себе никаких иллюзий насчет прусской обходительности. И если с 1840 г. идея прусской гегемонии стала пользоваться среди них влиянием, то лишь по той причине и постольку, поскольку прусская буржуазия благодаря своему более быстрому экономическому развитию становилась экономически и политически во главе немецкой буржуазии и поскольку Роттеки и Велькеры давно уже имевшего конституции Юга стали оттесняться на задний план Кампгаузенами, Ганземанами и Мильде прусского Севера, адвокаты и профессора – купцами и фабрикантами. И в самом деле, среди прусских либералов последних лет перед 1848 г., особенно на Рейне, чувствовались совсем иные революционные веяния, чем среди либералов-кантоналистов Южной Германии[492]492
  Так Энгельс иронически называет либералов – сторонников превращения Германии в федеративное государство, подобное Швейцарии, разделенной на самоуправляющиеся кантоны.


[Закрыть]. Тогда появились две лучшие со времени XVI века политические народные песни: песня о бургомистре Чехе и песня о баронессе фон Дросте-Фишеринг[493]493
  Песня о бургомистре Чехе – сатирическая народная песня, высмеивавшая прусского короля Фридриха-Вильгельма IV в связи с неудачным покушением на него 26 июля 1844 г. бывшего бургомистра города Шторкова Г. Чеха.
  Песня о баронессе фон Дросте-Фишеринг – сатирическая народная песня, направленная против католического духовенства; в песне высмеивались проделки организаторов так называемых «чудес исцеления», якобы совершавшихся в 40-х годах в Трире.


[Закрыть], нечестивым духом которых теперь, на старости лет, возмущаются люди, в 1846 г. весело распевавшие:

 
И случилось же на грех,
Что наш бургомистр Чех, —
В этакого толстяка
Не попал за два шага!
 

Но все это очень скоро должно было измениться. Разразилась февральская революция, за ней мартовские дни в Вене и берлинская революция 18 марта. Буржуазия победила без серьезной борьбы; бороться серьезно, когда до этого дело дошло, она вовсе и не хотела. Ибо та самая буржуазия, которая еще так недавно кокетничала с тогдашним социализмом и коммунизмом (особенно на Рейне), вдруг заметила теперь, что она вырастила не только отдельных рабочих, но и рабочий класс, – хотя и наполовину еще дремавший, но уже постепенно пробуждавшийся, революционный по самой своей природе пролетариат. И этот пролетариат, повсюду завоевавший победу для буржуазии, уже предъявлял – особенно во Франции – требования, несовместимые с существованием всего буржуазного порядка; в Париже 23 июня 1848 г. дело дошло до первой страшной битвы между обоими классами; после четырехдневного боя пролетариат потерпел поражение. С этого момента масса буржуазии во всей Европе перешла на сторону реакции, объединилась с только что свергнутыми ею с помощью рабочих бюрократами-абсолютистами, феодалами и попами против «врагов общества», то есть против тех же рабочих.

В Пруссии это выразилось в том, что буржуазия предала ею же самой избранных представителей и со скрытым или откровенным злорадством наблюдала, как правительство разогнало их в ноябре 1848 года. Юнкерско-бюрократическое министерство, на целых десять лет утвердившееся теперь в Пруссии, вынуждено было, правда, править в конституционных формах, но мстило за это целой системой мелочных, небывалых до сих пор даже в Пруссии придирок и притеснений, от которых больше всех страдала буржуазия[494]494
  Речь идет о государственном перевороте в Пруссии в ноябре – декабре 1848 г. и о последовавшем затем периоде реакции. 1 ноября 1848 г. к власти пришло контрреволюционное министерство Бранденбурга – Мантёйфеля; 9 ноября 1848 г. указом короля заседания прусского Национального собрания были перенесены из Берлина в захолустный городок Бранденбург; большинство Собрания, продолжавшее заседать в Берлине, было 15 ноября 1848 г. разогнано войсками генерала Врангеля; государственный переворот завершился роспуском Собрания 5 декабря 1848 г. и опубликованием так называемой октроированной конституции, согласно которой вводилась двухпалатная система и за королем признавалось право не только отменять решения палат, но и пересматривать отдельные статьи самой конституции. Однако в этой конституции сохранялись еще некоторые демократические завоевания, в частности всеобщее избирательное право. В апреле 1849 г. Фридрих-Вильгельм распустил палату, избранную на основании октроированной конституции, и 30 мая 1849 г. издал новый избирательный закон, устанавливавший трехклассную систему выборов, основанную на высоком имущественном цензе и неравном представительстве различных слоев населения. Опираясь на раболепное большинство новой палаты представителей, король добился принятия еще более реакционной конституции, вступившей в действие 31 января 1850 года. В Пруссии сохранялась верхняя палата, составлявшаяся преимущественно из представителей феодальной знати («палата господ»). Конституция предоставляла правительству право создавать особые суды для рассмотрения дел о государственной измене. В декабре 1850 г. на смену министерству Бранденбурга – Мантёйфеля пришло министерство Мантёйфеля, в период правления которого, до ноября 1858 г., в Пруссии продолжалась крайняя политическая реакция.


[Закрыть]. Но последняя смиренно ушла в себя, безропотно принимала градом сыпавшиеся на нее удары и пинки как наказание за свои былые революционные поползновения и постепенно привыкала теперь к мысли, которую впоследствии и высказала: а все-таки мы собаки!

Затем наступил период регентства. Чтобы доказать свою преданность престолу, Мантёйфель окружил наследника [принца Вильгельма, впоследствии императора Вильгельма I. Ред.], нынешнего императора, шпионами совершенно так же, как Путкамер теперь окружает ими редакцию «Sozialdemokrat». Как только наследник сделался регентом, Мантёйфеля, естественно, выставили вон, и началась «новая эра»[495]495
  В связи с неизлечимым психическим заболеванием прусского короля Фридриха-Вильгельма IV его брат, принц Вильгельм, был назначен сначала (в 1857 г.) его заместителем, а с октября 1858 г. регентом. Период регентства продолжался до смерти Фридриха-Вильгельма IV в январе 1861 г., когда регент стал королем под именем Вильгельма I. В 1858 г. принц-регент дал отставку министерству Мантёйфеля и призвал к власти умеренных либералов; в буржуазной печати этот курс получил громкое название «новой эры»; на деле же политика Вильгельма была направлена исключительно на укрепление позиций прусской монархии и юнкерства. «Новая эра» фактически подготовила диктатуру Бисмарка, пришедшего к власти в сентябре 1862 года.


[Закрыть]. Это была только перемена декораций. Принц-регент соизволил разрешить буржуазии опять стать либеральной. Буржуа с удовольствием воспользовались этим разрешением, но вообразили, что они теперь господа положения, что прусское государство должно плясать под их дудку. Но это совсем не входило в планы «авторитетных кругов», выражаясь языком рептильной прессы. Реорганизация армии должна была быть той ценой, которой либеральным буржуа надлежало оплатить «новую эру».

Правительство при этом требовало только фактического проведения в жизнь всеобщей воинской повинности в тех размерах, в каких она осуществлялась около 1816 года. С точки зрения либеральной оппозиции против этого нельзя было привести решительно ни одного возражения, которое не находилось бы в вопиющем противоречии с ее же собственными фразами о престиже и германской миссии Пруссии. Но либеральная оппозиция поставила как условие своего согласия законодательное ограничение срока военной службы двумя годами. Само по себе это было вполне рационально; вопрос был только в том, можно ли этого добиться, готова ли либеральная буржуазия страны отстаивать это условие до конца, ценой любых жертв. Правительство твердо настаивало на трех годах военной службы, палата – на двух; разразился конфликт[496]496
  В феврале 1860 г. буржуазное большинство нижней палаты (палаты представителей) прусского ландтага отказалось утвердить внесенный военным министром фон Рооном проект реорганизации армии. Однако правительство вскоре добилось от палаты утверждения ассигнований на «поддержание боевой готовности армии», что означало фактически начало осуществления задуманной реорганизации. Когда же в марте 1862 г. либеральное большинство палаты отказалось утвердить военные расходы и потребовало ответственного перед ландтагом министерства, правительство распустило ландтаг и назначило новые выборы. В конце сентября 1862 г. было сформировано министерство Бисмарка, которое в октябре того же года снова распустило ландтаг и начало проводить военную реформу, расходуя на это средства без утверждения ландтага. Этот так называемый конституционный конфликт между прусским правительством и буржуазно-либеральным большинством ландтага разрешился лишь в 1866 г., когда после победы Пруссии над Австрией прусская буржуазия капитулировала перед Бисмарком.


[Закрыть]. А вместе с конфликтом в военном вопросе внешняя политика снова приобретала решающее значение также и для внутренней политики.

Мы видели, как Пруссия окончательно лишилась всякого уважения в результате своего поведения во время Крымской и Итальянской войн. Эта жалкая политика отчасти находила себе оправдание в плохом состоянии прусской армии. Так как уже и до 1848 г. без согласия сословий нельзя было вводить новые налоги или заключать займы, а созывать для этого сословных представителей тоже не хотели, то на армию никогда не хватало денег, и от безграничной скаредности она пришла в полный упадок. Укоренившийся при Фридрихе-Вильгельме III дух парадности и шагистики довершил остальное. Какой беспомощной оказалась эта воспитанная на парадах армия в 1848 г., на полях сражений в Дании, можно прочесть у графа Вальдерзее. Мобилизация 1850 г. была полнейшим провалом: не хватало всего, а то, что имелось, большей частью никуда не годилось[497]497
  О войне Пруссии против Дании в 1848–1850 гг. и мобилизации 1850 г. см. примечание 394.


[Закрыть]. Вотированные палатами кредиты, правда, помогли делу; армия была выбита из старой рутины; полевая служба, по крайней мере в большинстве случаев, стала вытеснять парады. Но численность армии оставалась та же, что и около 1820 г., в то время как все другие великие державы, особенно Франция, со стороны которой как раз теперь угрожала опасность, значительно увеличили свои вооруженные силы. Между тем, в Пруссии существовала всеобщая воинская повинность; каждый пруссак был на бумаге солдатом, но при увеличении населения с 101/₂ миллионов (1817 г.) до 173/₄ миллиона (1858 г.) установленный контингент армии не позволял принять на службу и обучить больше одной трети годных к военной службе лиц. Теперь правительство требовало увеличения армии, почти в точности соответствовавшего приросту населения с 1817 года. Но те же самые либеральные депутаты, которые беспрестанно требовали от правительства, чтобы оно встало во главе Германии, охраняло престиж Германии по отношению к иностранным государствам, восстановило ее международный авторитет, – эти самые люди теперь скряжничали и торговались и ни за что не хотели дать свое согласие иначе, как на основе двухгодичного срока службы. Были ли они, однако, достаточно сильны, чтобы осуществить свое желание, на котором они так упорно настаивали? Стоял ли за ними народ или хотя бы только буржуазия, готовые к решительным действиям?

Отнюдь нет. Буржуазия приветствовала их словесные бои с Бисмарком, но в действительности она организовала движение, которое, хотя и бессознательно, фактически было направлено против политики большинства прусской палаты. Покушение Дании на конституцию Гольштейна, попытки насильственной данизации Шлезвига приводили в негодование немецкого буржуа[498]498
  Согласно Лондонскому протоколу о целостности Датской монархии, который был подписан 8 мая 1852 г. Россией, Австрией, Англией, Францией, Пруссией и Швецией совместно с представителями Дании, герцогство Гольштейн оставалось в Германском союзе и входило в то же время в состав Дании; герцогство Шлезвиг входило в состав Датского королевства, сохранив некоторые особые права, которые, однако, не соблюдались господствующими классами Дании. Последние продолжали попытки полностью подчинить себе оба герцогства; в 1855 г. была опубликована единая для всех частей Датского королевства конституция, распространявшаяся на оба эти герцогства; лишь под давлением германского Союзного сейма датское правительство в 1858 г. согласилось изъять из сферы действия конституции Гольштейн, но при условии участия герцогства в национальных расходах; Шлезвиг же целиком остался в составе Датского королевства. 13 ноября 1863 г. датский парламент принял новую конституцию, провозглашавшую полнее присоединение Шлезвига к Дании.


[Закрыть]. К третированию со стороны великих держав он привык, но пинки со стороны маленькой Дании вызывали у него возмущение. Был основан Национальный союз[499]499
  Национальный союз был основан 15–16 сентября 1859 г. на съезде буржуазных либералов немецких государств во Франкфурте-на-Майне. Организаторы Национального союза, представлявшие интересы немецкой буржуазии, ставили целью объединение всей Германии, за исключением Австрии, под главенством Пруссии. После австро-прусской войны и образования Северогерманского союза, 11 ноября 1867 г., Союз объявил о своем самороспуске.


[Закрыть]; его силу составляла как раз буржуазия мелких государств. А Национальный союз, при всем своем либерализме, прежде всего требовал национального объединения под руководством Пруссии, по возможности либеральной Пруссии, в крайнем случае – Пруссии как она есть. Добиться, наконец, того, чтобы было ликвидировано жалкое положение немцев на мировом рынке как людей второго разряда, обуздать Данию и показать зубы великим державам в Шлезвиг-Гольштейне – вот чего прежде всего требовал Национальный союз. При этом требование прусского верховенства было теперь освобождено от всех тех неясностей и иллюзий, которые были еще свойственны ему до 1850 года. Было точно известно, что это требование означает изгнание Австрии из Германии, фактическое уничтожение суверенитета мелких государств и что и то и другое неосуществимо без гражданской войны и раздела Германии. Но гражданской войны больше не боялись, а раздел только подводил итог запретительной таможенной политике Австрии. Немецкая промышленность и торговля настолько развились, сеть немецких торговых фирм, охватывавшая мировой рынок, так расширилась и сделалась настолько густой, что система мелких государств у себя дома и бесправие и беззащитность за границей не могли быть долее терпимы. И в то самое время, когда сильнейшая политическая организация, какой только немецкая буржуазия когда-либо располагала, фактически выносила берлинским депутатам вотум недоверия, последние продолжали торговаться из-за срока военной службы!